Существует ли правильная постановка руки?

Законы красоты в музыке, неизвестные музшколам - 7
               

3й курс консерватории.  Милейший и культурнейший человек (Профессор А. Алексеев) читает курс «Методики Преподавания Игры на Фортепиано».

Но задача у него очень непростая.  Он должен,  скажем для сравнения, ярко и убедительно донести до своих студентов знание о том,  что земля абсолютно плоская и покоится на трёх китах,  в то время,  как большинство из его студентов лично уже побывало в кругосветке,  а некоторые даже награждены за участие в космических полётах (почти половина из 43х присутствующих уже стали лауреатами конкурсов  и играют на ф-но так, как всему методкабинету даже и не снилось). 

Тема лекции – «Постановка руки».  То есть, опять же для сравнения, нужно убедить студентов в том,  что при рубке деревьев в лесу и разборке механизма ручных часов рука всегда должна иметь одинаковую форму  и  совершать одинаковые в принципе движения.  (На самом же деле:  Сколько «музык» – столько и постановок.   Для каждой конкретной музыкальной задачи нужна своя форма руки и свои, определённые движения).

Содержание лекции,  естественно,  очень увлекло студентов.  Все они склонились над своими конспектами,  что-то с оживлением записывaют,  даже обсуждают вполголоса,  лица одухотворены,  глаза у многих блестят.  Доносится обмен репликами:  «Б1» - « Мимо», «Б2» - «Ранен», «Б3» - «Потоплен».  

Внезапно музыкальный слух  и  чувство меры художника подводят одного из студентов.  Он теряет контроль над исполнением,  и его фраза («Врёшь ты всё! Я уже бил на это поле, и ты сказал «Мимо») звучит слишком громко,  то есть на полном форте вместо лишь допустимого в данном контексте пианиссимо. 

Профессор объявляет чрезвычайное положение:  сейчас каждый из 43х должен подойти к роялю и показать,  как  именно  должна двигаться рука,  совершая известное лишь теоретикам «движение рессоры»  при  исполнении одной единственной ноты.
Начинается «справа по одному»,   и один сокрушительный провал следует за другим.
Профессор что-то отмечает после каждого неудачника в своём классном журнале,  и очень похоже,  что это страшный «неуд» с вытекающими для студента последствиями.

Если остальные жертвы этой экзекуции ещё как-то сохраняют подобие самообладания, то очередного «смертника»  -  пианиста из Румынии Раду Лупу оно явно покинуло: всем видно,  как дрожат его руки и побледнело лицо.  И есть от чего. Не стану утверждать,  что он мне это лично рассказал,  но дошло до меня через его более близких друзей,  что его отец с семьёй именно в этот момент уже были арестованы (по политическим мотивам)  и  Румыния активно добивалась от СССР выдачи на расправу им и нашего студента Раду Лупу заодно с ними.

Если прочие студенты ещё как-то делали вид,  что им, мол, это «до феньки»,  то Раду изо всех старается (я уверен, что уж он-то и в «Морской бой» не играл на этой лекции).  Однако сыграть эту самую одну единственую ноту,  сделав при этом глубокое и плавное «движение рессоры»  и  ему не удаётся.  Профессор не знает,  что именно этот Раду как студент из себя представляет,  просто такое совпадение вышло,  что как раз на Раду профессорское терпение полностью лопнуло.   Встаёт профессор  и  вроде бы серьёзно так произносит:  «На мой взгляд, от таких студентов консерватория просто должна избавляться!  До третьего курса доучились, а одну единственную ноту сыграть не можете.»

Раду внезапно хватает лежащий на столе у профессора том (сонаты Бетховена)  и раскрывает явно наугад страницу (Ор.10 №1).  Затем напряжённо – лоб покрывается потом - её рассматривает  минут пять.  Видно, что никогда в жизни не играл этой сонаты.  В классе все это понимают.  Все эти пять минут – мертвая тишина. Внезапно Раду бросает руки на клавиши и «выдаёт»  первую страницу  сонаты (что наугад открылась, предыдущая, левая  страница  к  другой сонате принадлежала) так,  что на любом конкурсе без сомнений первую премию дали бы.  Кстати через несколько месяцев после этого происшествия Ван Клиберн ему первую премию и вручил на конкурсе пианистов  в США.     

Вскочил Раду из-за рояля,  ноты захлопнул и со словами «Играть мы умеем!»  убежал с лекции.  В классе ещё пару минут была полная тишина.  Затем профессор сказал совершенно в другом тоне:  «Да! Играть вы умеете. Перерыв».  Нас до конца года никто больше не мучал постановкой руки,  и все на нашем курсе получили очень хорошие отметки по методике.  Только Раду уже сбежал в Англию.  Я хотел сказать ему спасибо,  когда был в Лондоне (тогда я был ещё под «строгим присмотром»),  но мой «стpогий присмотр» мне не разрешил,  сказал, что во всех 3х консерваториях Лондона такого пианиста (он сам, якобы, туда звонил) вообще не знают.

В моём теперешнем городе на Американском континенте есть замечательная 24/7 программа классической музыки, всегда слушаю по дороге.  Раду играет на ней  минимум раз в неделю,  а когда приезжает и даёт свой ежегодный концерт в самом большом здесь зале – 3 000 зрителей,  зал всегда полон.  У меня даже уроки из-за этого срываются – студенты идут слушать Раду вместо меня.  Но я только рад, потому что люблю и уважаю талантливых и смелых людей. 

А  вот  в Музыкальном Словаре «Оксфорда»  можно о Раду Лупу подробную статью прочесть.   И Раду, (по их утверждению) оказывается, настолько плохой пианист, что пожалуй лишь ещё один  пианист на всём свете может считаться ещё более «незаслуженно переоценённым публикой» - это наш самый любимый в России пианист Ван Клиберн.  Ох уж его (последнего) во всех словарях  и  на  сайтах тысячи и тысячи полных гнева постов  разделывают. См.,

И так им и надо – пусть оба не обижают теоретиков и роботоподобных пианистов своим  «незаслуженным» успехом у слушателей.

После моих собственных концертов в университетах профессора неоднократно задавали мне вопросы вроде: «А вы держите косточки на тыльной стороне ладони высоко,  или прижимаете их вниз,  прячете?».  На  мой  вопрос: «А какая в этом случае разница?» - говорили: «Разве Вы не знаете? Если косточки высоко — музыка очень плохая получается.  А  вот если косточки прижаты книзу,  то очень красивая».

Я  на весь свет  публично обещаю  любому профессору немедленно дать  ему  мои  сто долларов,   если он,   не глядя на меня,   сумеет УСЛЫШАТЬ:  когда я сыграл ноту  на рояле по его правилам,   а  когда по противоположным.   На качестве звука,  я уверен,  любая постановка моей руки ни капли не отразится.   А, значит,  и  не нужно студентам голову морочить всеми этими «правильными постановками руки».