Осенний букет...

Отдых прошёл на «Ура!». Прогноз, обещавший на последние выходные сентября осадки, не оправдался. И, слава Богу! Два дня пролетели на одном дыхании желамым сном долгожданного отдыха наяву. Бабье лето заглянуло побаловать пару дней или небесная канцелярия решила спутать карты земным предсказателям — не столь важно, но как раз вовремя: не каждые выходные удавалась Лёльке с сыном вырваться на природу. Ещё в пригородном поезде, рассматривая, пролетающий за окнами, пёстрый осенний пейзаж, Гришка сокрушённо вздыхал:
— Мам, я краски забыл! Карандаши с бумагой взял, а краски на полке в прихожке оставил!
— Ничего страшного. Соберём букет из осенних листьев девственной природы, — дома нарисуешь. Стоит ли из-за этого расстраиваться? Знаешь сколько их в лесу всяких разных? В городе такие деревья ещё поискать надо! Тополя, карагачи, да черёмухи! Да и то все пыльные стоят.  — Лёлька улыбнулась, уже витая мыслями где-то меж распоясавшегося светофора крон, сигналящего сразу всей триадой и островками кружев перистых облаков.
— Девственной?
— Первозданной! Не испытавшей пока на себе варварских изысков отдыха человеков. Посмотри, какое небо бирюзовое! Вон дорожка от реактивного самолёта, видишь?
— Где? От реактивного? Это военный?
— Наверное. Может истребитель. Не знаю.
— А это как бирюзовое?
— Ярко-голубое с лёгкой дымкой аквамарина.
— Аквамарин я знаю какой: мы таким цветом море писали! Точно!
В бирюзе неба растворялась белая кудрявая полоса. Самолёта не было видно. Наверняка не пассажирский.

Сентябрьское солнце, прогрев воздух до двадцати градусов вместо предрекаемых синоптиками пятнадцати, основательно подсушило почву после недельного запоя. Осень, впрыскивая кляксы жёлто-багряной акварели, настойчиво меняла зелёный палантин на цветастый ковёр.

Дача давешнего знакомого дяди Лёши, отца Лёлькиной подруги, тихим анклавом долгожданного отдыха оградила от навязчивого груза повседневных забот. Осенний лес накануне  полной капитуляции пред золотым нашествием краснел, желтел, ржавел клочьями крон осин, берёз, орешника, дуба, амурского бархата. Неподвластный  летне-осенним переливам красок багровый румянец кленового кустарника только усилился, как настоявшееся красное вино. Сдавшись судорогам ночного холода, листья-фаталисты безропотно срывались в головокружительном прыжке. Алели гроздья калины, рядком высаженной хозяином по правую сторону от крыльца. Кисти рубиновых  ягод лимонника, перемешавшись со смолисто-чёрными матовыми бусинами с фасолину дальневосточного дикого винограда, усыпали западный склон крыши дома. Их саженцы дядя Лёша когда-то привёз из тайги: разрослись, затянув живым ковром шифер. Собрать ягоды можно было только с помощью стремянки. И то не все на радость зимующим пернатым. Ягоды шиповника и боярышника окрест, переступив порог необходимый для сбора спелости, теряя упругость вместе с максимальным запасом витаминной ценности, ждали припозднившихся поклонников.

Дачный дом с летней кухонькой, банькой, лодкой на берегу протоки Зеи, спрятавшись от железной дороги и проезжих трасс за холм, окружённый с трёх сторон лиственно-хвойным лесом, надёжно уберегал от посторонних взглядов, навязчивых разговоров, разнокалиберных стрессов суетной жизни города. Окунув в степенный мир задумчивой, исцеляющей действительности. Даже стоящие в ярде от дома Алексея вдоль берега скромная мазанка писателя и бревенчатый сруб художника, затерявшиеся среди даурских берёз, ив, лип, кустов орешника и боярышника, —  грибы-лесовички, не нарушали ощущения оторванного от реалий дико блаженного состояния души, даруемое природой.

Прозаик с пейзажистом заезжали изредка: раз в месяц, в основном на день, прихватив либо родных, либо залётных гостей-приятелей — искупать в дальневосточной природе.

Кроме дяди Лёши, ежегодно возделывающим огород в пять соток с участками картошки, овощей, зелени и клубники, писатель – поклонник бобовых культур, сотку за своей мазанкой разбивал  метровыми гнёздами-грядками. Вьюны фасоли, взобравшись к середине лета по ивовым жердям над гнёздами, торчали зелёными животрепещущими конусами средь буйных порослей тыквы – второй любимой избранницы прозаика. Фасоль к приезду гостей была собрана, стебли её сожжены, жерди сложены у завалинки. Застряв средь невзрачного моря жухлой ботвы, ждали хозяина лишь апельсиновые буи тыкв. Художник вообще земледелием не интересовался.

Огород к концу сентября дядей Лёшей был убран. Земля вскопана. Только оранжевые браслеты на колючих ветвях трёх облепих, да блестящие чёрные жемчужины двух черноплодных рябин за домом, притягивая взгляд, ждали проворных рук. Время от времени, наезжавшие с визитами городские пленники: жена и двое взрослых детей Алексея, помогали справляться с прополкой, сборкой и консервированием. Да многочисленные гости, глотнув пьянящей свободы первозданной природы, с энтузиазмом расплачивались посильной помощью по хозяйству с гостеприимным хозяином за незабываемый кайф отдыха.

Лёгкие, с жадностью хватая кислородный коктейль хвойных доноров, хмелели вместе с головой, освобождая тело и душу от городского смога.

В первый день перед сном было решено отмыться в баньке по-чёрному. Банька, отстроенная совместными силами на три дома, стояла в паре метров от протоки на небольшом возвышении. Напарился берёзовым или дубовым веничком — и в речку охладиться. В помещеньице на четыре с половиной  квадратных метра кроме небольшой печки-каменки уместились железный бак на двадцать литров под воду, лавка и тазики. Мылись в баньке вечерами, протопив берёзовыми поленьями, при свете керосиновой лампы: в крошечное окошко под самым потолком в две мужские ладони высотой и три шириной, подкопченное смолистыми испарениями, луна при всём своём желании не смогла б заглянуть.

До обеда успели совершить пеший рейд с пластиковыми канистрами до источника в полукилометре от дачи: запаслись на день родниковой водой. Источник сам батюшка из городского собора приезжал освящать водой другого доверенного источника, по всей видимости, зарекомендовавшей себя с положительной стороны. Поток желающих испить целебной водицы не оскудел и не возрос после освящения. Не каждый из города два десятка километров за водой гонять будет.

Лёлька, умело растопив печь летней кухни берёзовой щепой, приготовила оладий к чаю, борщ к обеду на тощем бульоне из «стерильной» курицы местной птицефабрики. Благо "краснопёрая" фасоль писателя и весь набор необходимых овощей с дяди Лёшиных угодий не подлежали никакому сравнению с заполонившей прилавки химизированной продукцией китайских друзей, переплюнув их и по вкусу и по содержанию полезных веществ.

Почаёвничав с хозяином под сенью сосен на вынесенном из дома круглом столе, отправились с Гришкой на двухметровой вёсельной лодке до песчаной косы. Там, увязая по щиколотку в сырой песок, провели серию «попыток» запуска, приобретённого в «Детском мире», воздушного змея. Змей — тяжеловатая конструкция из деревянных реек и плотного целлофана постсоветского производства — взлетать не желал. В результате Гришкиной беготни и неудачных закидываний на воздушные волны, воткнувшись носом в песок, крылатое пресмыкающееся сломал себе ребро.

На вёсельной лодке Лёлька никогда не плавала, но дядя Лёша настоял, минут десять терпеливо показывая, как это легко работать вёслами. Оттолкнув судёнышко от берега, не оставил им выбора:
— Змея запустить хотите? Здесь не получится. Деревья мешают. А мне с вами там нет никакого смысла торчать. Да и некогда, дел полно. Съездите сами, а потом я вас на лодке покатаю, — объявил он не принимающим возражений тоном.
— Я не смогу-у… — протянула Лёлька жалостливым голосом, надеясь в душе на помощь дяди Лёши.
— Сможешь! Главное захотеть. Да и Гришка пусть пробует, учится. Полезно. Пригодится.

Может это кому и легко, управляться с вёслами, но каждому – своё. Да и для приобретения любого навыка требуется некий опыт и желание. Опыта у Лёльки не было, особого желания по его приобретению тоже. Разве что искренняя потребность помочь сыну осуществить его желание. Змея-то она подарила сыну ещё зимой на Новый год, помятуя письмо Гришки Дед Морозу. Полгода ждали подходящего сезона и места, схему сборки изучали, собирали, клеили.
— А, ва-банк! Если что, на косе заночуем! — Предупредила она непонимающего её шутки Гришку.
— На косе?
— Шучу! Поехали! — Она взялась уверенно за вёсла.

Триста метров до косы преодолели за двадцать минут. Лёлька то размахивала над водой вёслами, как крыльями, то втыкалась ими в дно, заходясь смехом. Обратно добрались быстрее. Благо течение на этом участке не сильно сопротивлялось движению и на вёсла сел Гришка, добровольцем сменивший мать на неподдающемся её умелистым рукам деле. У него, несмотря на девятилетний возраст, вёсла гребли как положено, не мучаясь борьбой с воздушными потоками и песчаным дном.

После обеда дядя Лёша, завершив серию эскизов к книге местного писателя, прокатил на моторной лодке по протоке могучей дальневосточной реки Зеи. Моторное средство передвижения хоть и не требовало ежеминутной работы бицепсов, зато взывало к пристальному вниманию водной трассы во избежание обнаружений днищем коварных мелей. Как Алексей запоминал их расположение, проворно виляя лодкой на всём ходу в нужный момент - загадка. А для Лёльки - так настоящее волшебство. Видны они были сквозь тонкий слой воды только при непосредственном контакте. 
Присмотрели на завтра в полумиле от дачи участок с зарослями шиповника, сигналящий россыпью ягод у самого берега. Сам дядя Лёша шиповником запасся ещё в августе, как и положено, руками жены и дочери.

Завернули в малопролазные дебри близлежащего острова, застрявшего посреди протоки. Собрали по ведру лимонника. Продираясь сквозь заросли ивняка, папоротника, колючих плетей лианы, кустарника воронца и приставучей леспедеции, благодарили надетые поверх своей хлипкой одёжонки брезентовые парки со штанами из дядь Лёшиных запасов. Они надёжно защищали почти всё тело от колючек и сосущих кровь членистоногих тварей, оставляя лицо и тыл кистей собственноручным избиениям.

Сухой, поджарый, метр восемьдесят ростом Алексей напоминал Эрнеста Хемингуэя: седая аккуратно остриженная окладистая борода и усы, пронизывающий взгляд голубых глаз, ухмылка губ. Разве что шевелюра у него была пышнее и волнистее, чем у писателя-путешественника. Предпочитал одежду в стиле сафари из плотной непромокаемой ткани защитного цвета с множеством карманов. Жизнь на природе поспособствовала: и от ветра, и от дождя, и от кусачих крылатых кровососущих, и от колючих дебрей надёжная защита. Одежды таковой висело в достаточном количестве на открытой веранде дома для всех гостей, желающих побрататься с природой. Наличествовало и с десяток пар  разновозрастных сапог, шляп, москитных сеток и удочек, привезённых кем-то когда-то, забытых или оставленных на всякий. А уж неизменная яркая клетка рубах с шейным платком, цветастая полосатая вязаная шапочка-колпачок или соломенная шляпа в летний зной, высокие жёлтые кожаные ботинки или смешные войлочные тапки из обрезанных валенок, тонкая изящная кисть с длинными узловатыми пальцами выдавали в нём художника наверняка. Художника, пишущего свою жизнь согласно своих тщательно выверенных правил, взглядов, вкусов, привычек, пристрастий и привязанностей только ему подвластным стилем мазка, неповторимым и таланным. Окружение не могло изменить движение этого корабля, следующего своим курсом, сбить с намеченного пути, запланированных дел. Он иллюстрировал книги, писал портреты, пейзажи. Чередуя занятия искусством с повседневной рутиной дачных дел. Предпочитал городской суетной жизни проживание на даче, не имея ни собственного колёсного транспорта, ни регулярной поддержки кого-либо из окружения в вопросе перемещений. Не считал нужным кого-то обременять просьбами на этот счёт. Ежедневно кропотливо делал записи погодных явлений, анализируя приметы, которые на взгляд Лёльки давно себя не оправдывали. А уж аккурат вносимых в кожаные переплёты блокнотов охотничьих и рыбацких баек, опосля приправленных острым перцем сарказма, рождённых и испробованных жизнью на его горбушке, было столько, что вполне хватило б на увесистый бестселлер.

На ужин запекли картошку в остывающей золе печи. Ели все трое вместе с обугленной кожурой, сдабривая крупной солью, вприкуску с салатом из сочных помидор, зелени, чесночка и пахучего нерафинированного подсолнечного масла. Насмеялись, испачкавшись донельзя, лупя чёрными ладошками отужинавших кровососов.

На следующий день, спозаранку заправившись поспевшими в чугунной сковороде на потрескивающей печи блинами, отправились на сборы шиповника. С собой прихватили термос душистого зелёного чая с мелиссой и таёжным мёдом. 

Алексей, отвезя Лёльку с Гришкой на приглянувшийся намедни берег плотно запикированный кустами шиповника, вернулся на дачу. Оставил с ними любимицу — чёрную овчарку Альку.
— Вам на сборы два часа хватит? Оставляю Альку охранять. Она в обиду не даст.
— Хватит. Мы ж в четыре руки! — Отозвалась Лёлька. Гришка на сбор шиповника попал второй раз. Обычно Лёлька собирала ягоды с дочкой дяди Лёши и ещё одной подругой из школьной троицы.

Наслаждаясь осенней природой и тишиной, редко прерываемой чириканьем, кукуканьем, шелестом листвы, отсутствием слепней и комаров, сдуваемых тёплым ветерком, два отпущенных им часа пролетели незаметно. Ведро шиповника стояло у берега в ожидании лодки, Гришка с Лёлькой набивали рот переспевшим боярышником. Присоседилась стая голубых сорок с дивного цвета опереньем, издавая не разрывающую воздух трескотню городских чёрно-белых сплетниц-родственниц, а какое-то диковинное щебетанье. Рядом, не теряя бдительности, бегала, проверяя наличие целости и сохранности то Гришки, то Лёльки от мало ли кого, Алька. Её сына Рэпа — здоровую лохматую помесь овчарки с волосатым кавказцем — оставили на этот раз дома. Ветер изредка доносил его завистливые повизгивания. В прошлый августовский приезд, заигравшись с Гришкой на песчаной косе, лохматый молодец, не рассчитав свою силу, оставил отпечаток зубов на бедре у Гришки, содрав кожу. В ответ получил от Алексея сочным баритоном с оттенком жести такое душераздирающее порицание, что в дальнейшем свои намерения соизмерял с одобрения хозяина. Алька такого бы себе не позволила: умная, деликатная, внимательная, предупредительная — экземпляр собачьей интеллигенции и верной службы. Она была безупречна во всём. Алька охраняла всех прибывающих к хозяину добросовестно, не деля на близких и дальних: его друзья – её друзья. Без вопросов и симпатий. Хотя детей она недолюбливала: они бессовестно без спроса таскали её детёнышей по участку, принимая, видимо, за живых игрушек, чем вводили кормящую мать в жуткий стресс. Если и наступало у неё затмение рассудка так это на краткий миг весенней любви, когда сорвавшись с привязи отдалённой дачи дядь Лёшиных друзей-пенсионеров, прибегал к ней красавец кавказец шоколадного цвета с белой отметиной на носу. Как не влюбиться ещё разок? И дядя Лёша махал рукой: «Иди, гуляй!» Потомство разбирали, как только дети начинали подъедать из миски мамаши и мучить зубастыми сосаньями её соски.

Вернулись с прогулки уставшие, довольные, счастливые, охмурённые природой. Доели вчерашний борщ переженивший вкусы овощей за ночь, обретший законный статус вкуснейшего из первых. На печи в чугунке поспела гречневая каша с укропом и поджаркой из белых грибов и лука. Кусочек сливочного масла из ледяного погреба в горячую порцию дарил шанс не устоять перед порцией добавки. Ничего вкуснее еды, приготовленной на живом огне печи, мангала или костра не придумать. Разве что сам сырой продукт для вечно молодых сыроедов? Живой огонь родит пищу магнетическую. Да и вообще на природе аппетит зверский, есть хочется всё время. Благо излишки потреблённых калорий бесследно тают, не находя себе надёжного укрытия в фигуре. А вода из целебного родника чистит почки лучше всяких мочегонных.

Гришка успел смотаться с дядей Лёшей на вечернюю рыбалку, пока мать хлопотала у печки, дожаривая про запас ароматные лепёшки из кукурузной муки с семенами подсолнечника. Уедут — будет, чем Алексею перекусить. Клёв был не ахти, но пятёрку краснопёрок, ленка и сомика они таки выудили. В дом за весь день забегали разве что переодеться к поездке на остров, да за продуктами. Не то, что летом, когда горячий полдень вынуждал где-нибудь укрыться от сорокоградусной жары. В деревянном доме из сруба сосны всегда было прохладно, не душно. Использовали и пустующий дом художника из сруба лиственницы, оставляющего ключи Алексею.

Дядя Лёша по привычке гостеприимства предложил поваляться на чердаке. Обычно гости часа два-три после обеда возлежали или на двух деревянных кушетках застланных лоскутными одеялами из цветастого сатина  в комнате дачи, либо на чердаке с незастеклённым окном, где покоилась тройка пружинных матрасов, привезённых за ненадобностью городскими приятелями. Валяться Лёльке с Гришкой никогда не хотелось. Тем более в эти убегающие сентябрьские дни погода была волшебной: тихая, ласковая, тёплая. А какая красотища вокруг! Лежать средь бела дня — не Лёлькин вариант. А Гришку и в детстве уложить днём никому не удавалось: ни Лёльке, ни воспитателям. В девять лет? Тем более. Волчок Гришкиного двигателя сбавлял ход только ночью. На чердак они таки слазили. Хозяин сам предложил! Пересмотрели в который раз залежи безрамных картин Алексея писанных маслом, эскизов - соусом, углём и сангиной. Для детей бережёт. Не подарил. Жаль. Просили.

Отдыхали на даче у дяди Лёши нечасто. Причин тому было всего две: Лёльке не всегда удавалось вырваться в пригород с работы, державшей дежурствами по выходным. Да и ехать с пустыми руками было опрометчиво: магазинов в радиусе пяти километров не наблюдалось. Посему, вес каждого представителя провианта начинался с килограмма: по килу круп, муки, сахара, пряников, сухарей. К перечисленному ещё бутылка масла, мясо или курицы, кости для собак, сдоба или "Дунькина радость" к чаю, буханки две хлеба, рыбная либо мясная консервы, тушёнка, сгущёнка — кило семь-восемь и более, в зависимости от возможностей. Прибывающие гости старались захватить провианта с запасом: и себе и дяде Лёше с хвостатыми подданными.

Если вдруг зарплату Лёльке задерживали, то и поездка откладывалась на неопределённый срок. Обратно, вне сезона ягод, грибов, папоротника, везли пятилитровую канистру воды, сушёные листья целебных трав и кустов, впечатления, обновления очищением. Природа забирала негатив пережитого безвозмездно.

Второй причиной, срывавшей намеченную поездку, был «членистоногий» путь до дачи, включавший несколько последовательных этапов, требующих точного расчёта времени и совпадения с ним действий Лёльки и Гришки. Синхронного исполнения, если хотите: сначала до железнодорожного вокзала на автобусе и троллейбусе, потом сорок минут на электричке и три километра по шпалам до дачи. Поезд в семь утра, следующий к обеду. Автобус по выходным ходит, как вздумается. Время пути на нём до троллейбуса, а потом на троллейбусе до вокзала - минут тридцать - сорок. Посему подъём не позже половины шестого утра. Если городской транспорт не подводил, всё получалось.

В этот раз Гришка с Лёлькой оказались в гостях вдвоём. Странным образом избежав, сваливающихся, как гром среди ясна неба, многочисленных гостей, снующих, задевая друг друга в ограниченном пространстве небольших угодий. Нечаянно совпавший переизбыток отдыхающих приносил несомненную пользу только кровососущему племени комаров, слепней, мошек и клещей, выматывая хозяина, собак, привычный покой среды. Здоровье Алексея пошаливало давненько: искусственный клапан в сердце, протезы бедренных артерий — возможность ещё жить и творить, как Бог даст.

Отужинав приготовленной дядей Лёшей по всем правилам ухой из краснопёрок, ленка с рюмкой водки и горелым поленом, переодевшись сразу в предстоящую дорогу в джинсы и ветровки, все трое растянув тела в выцветших холщовых шезлонгах, укрыв ноги пледами, наслаждались до заката природой на берегу в лёгкой тени молодых сосен. Саженцы сосен, посаженные хозяином каждому из детей близких друзей, были разновозрастны, разновелики, разнохарактерны, как их человечьи побратимы. Хвойных двойников хозяина и хозяйки представляли два кедра с голубоватой хвоей, прибывшие из Красноярской тайги с Алексеем — дар дальних родственников в последний визит десятилетней давности родным местам. Два набирающих силу будущих исполина, перемахнув трёхметровую отметку, красовались за домом у подножия холма, частью сокрытые от любопытных глаз плодовыми деревьями.

Молчали, изредка перекидываясь не связанными меж собой фразами о своём насущном, что в голову взбредёт. Не хотелось нарушать гармонию осеннего вечера. Отогревший души объятьем бабьего лета двухдневный вояж финишировал. Хвойный аромат и бодрил и успокаивал одновременно. Неподалёку от Гришки — его сосенка — небольшая, тонкая, только набирающая силу, как он сам. Дядя Лёша посадил её семь лет назад, когда Гришке было два с половиной годика. И сейчас она ростом была чуть выше Гришки.

С закатом надо было возвращаться в город. Дядя Лёша предложил подвезти гостей до станции на лодке. Собрались быстро. Ведро шиповника да три литра лимонника — больше не взяли — в сравнении с привезённым были благодатной ношей — даром природы на долгую зиму. Заведённая лодка тарахтела, дядя Лёша, подгоняя гостей, допытывал:
— Всё взяли? Ничего не забыли? Я тут передачу своим с рыбкой подготовил. Подойдут к поезду — заберут.
— Я щас! — Гришка, выскочив из лодки, исчез.

Через десять минут сияющий улыбкой он предстал с огромным букетом из ветвей калины, увешанных алыми гроздьями. Калина, росла у дома, не столь украшать, сколь снабжать хозяина целебным действом ягод, способным на чуток сбить непокорно зашкаливающее давление. Дядя Лёша с Лёлькой онемели: он понимал, что содеянное не изменить и придётся смириться, Лёльке было стыдно за сына. А оправдываться теперь как-то глупо: ведь она его этому не учила. Сама-то за всю сорокалетнюю жизнь ни одной ветки намеренно не сломала.
— Ты зачем это сделал? — Спросила она срывающимся голосом.
— Нам учительница по рисованию сказала осенний букет нарисовать с натуры. А я ж сюда краски не взял, забыл! Дома нарисую. Ты обещала букет собрать и забыла. Я сам вот, — Гришка искренне не понимал окаменевших лиц спутников.

До станции ехали молча. Настроение гасло заодно с закатом. Так же и попрощались.
— Да, что уж там? Ветки не вернёшь на место. Отрастут. Он же не все обломал. Удачи, — вздохнул дядя Лёша, натянуто улыбнувшись.
— Простите нас, — бледным голосом отозвалась Лёлька.

Дома этот букет в вазе Лёлька терпеть не могла, заставила отнести в художественную школу: «Там рисуй со всеми, сколько хочешь! Я на него смотреть спокойно не могу».

Больше деревьев Гришка не ломал. Хотя художнику главное творить, а уж предмет вожделения должен быть предоставлен. Красота требует жертв или нет?

15 июня 2016 г.(фото из .....нета)
опуб-но в 2016 г. Дяде Лёне, Леониду Трофимовичу Ш.

Нет дома.
Он сгорел давно.
Нет пихт, калины.
Даже лодки.
Ушёл хозяин далеко. А детям
не дано сноровки.
Оставив дом чужим рукам.
Не сберегли.
Не удержали.
Тома заметок, картин – ах!
Трудов сгоревшие
печали.(скрижали)
О чём жалеют ли они?
Нам не узнать.
Года не лечат.
Лишь речка берега клеймит,
Настойчиво трудясь,
беспечно. (Предтечей...)