Бомба для бомонда

Я не отплясываю зажигательный танец с картонными саблями
и не лобызаю в губы крючкотворное чиновничье зазнайство.
Мои речи вполне конституционны и как ветер коммуникабельны,
поэтому самовлюбленным властям пока не к чему придраться.

Я, как узник, хожу от стены до стены, от окна до двери.
Кто-то стал богаче арабского шейха, кого-то одолевает зависть.
Я – гражданин моей страны, которого не за что хвалить или выдворить:
я пишу стихи, но их только огонь ночного костра читает.

Того и гляди, что бунтари снова вакханальную смуту затеют,–
мы весь подневольный мир, как родного брата с сестрою, любим!
О если бы на ясновельможный Кремль надеть золотоордынскую тюбетейку
и в Красную площадь ударить как в пьяный степной бубен!

И если какая-нибудь глубокоуважаемая шваль или шкурная сволочь
надумает высечь меня или зарыть в обагренную землю,
я буду великолепно спокоен, ибо повсюду царят права волчьи,
и только ясноглазые звезды мне радостно внемлют.

Я не стану кричаще-орущим волеизъявлением тяготиться,
чтобы не портить вам настроение черемухово-весеннее.
Мы все – абсолютные, ничего не значащие нули,
которые если приставить к бездарной напыщенной единице,
она приобретает солидный вес и неоспоримое вселенское значение.

1997