ШУРА

Холодным ноябрьским утром, когда порывистый ветер нещадно гнал опавшую с дерев пожухлую листву и пронизывал тело до мозга костей, в Золотоворотском сквере на скамеечке, понуро опустив голову, сидела девушка, уставившись в одну точку своими огромными карими глазами и, казалось, ничего не замечала вокруг. Мысли ее были далеко и в ушах под шум ветра снова слышался гневный голос отца, кричавшего ей вослед:
- Вон из дома, паскуда, покрывшая мои седины и всю семью позором! Долой с глаз моих, вон! И чтоб я больше тебя никогда не видел!..
Перебирая в уме события последних дней, она никак не могла понять, в чем провинилась перед Богом, который послал такие испытания. Сара просто полюбила молодого приказчика, работавшего у ее отца в скобяной лавке. Казалось, что и он любит -  Борис клялся, что как только подкопит немного денег, попросит ее руки. Ласками и сладкими словами, которые он бесконечно нашептывал, парень так околдовал Сару, что та потеряла голову и девичий стыд.
Опомнилась лишь, когда поняла, что беременна. Это ее даже обрадовало – теперь отец не посмеет отказать жениху и, хотя ей нет и шестнадцати, благословит их брак.
Но случилось все иначе. Как только Борис узнал о предстоящем отцовстве, он тут же попросил у хозяина расчет, придумав какую-то байку, и был таков.   
Едва Сара услыхала о предательстве, у нее потемнело в глазах и она потеряла сознание. Ничего не знавшие родители, обеспокоенные состоянием дочери, тут же позвали врача, благо тот жил неподалеку. Как видно от пережитого, у Сары началось кровотечение. Вердикт врача был таков:
- Девочка ваша беременна и у нее случился выкидыш. Немедленно везите в больницу, может погибнуть от потери крови!
Все происходящее было как в тумане. Под плач матери и проклятия отца Сару отвезли в больницу, где перво-наперво наголо остригли ее чудесные каштановые косы. Но это Сару совершенно не расстроило: она не хотела жить и молила небо послать ей смерть.
В палату пришла младшая сестра Сима. Она поведала, что мама целые дни плачет, а отец неумолим, и все твердит, что для него старшая дочь умерла. Он даже зажег в память о ней свечку…
Сима сестру не сразу признала, так та изменилась: бледная, осунувшаяся, лишенная волос, она совсем утратила сходство с еще недавно пышущей здоровьем обворожительной красавицей. И только миндалевидные, обрамленные длинными ресницами глаза выдавали в ней Сару.
- Сима, принеси косынку, чтобы я смогла прикрыть это уродство… И пусть придет мама, почему пришла ты, а не она? Что… и она меня похоронила?
Назавтра четырнадцатилетняя Сима опять была в больнице. Она принесла белую косынку, любимые Сарой мамины печенья и весть, что мама не может прийти, так как отец запер ее пальто в шкаф и спрятал ключ.
- Он и мне пригрозил. Сказал, если пойду, он мне ноги вырвет. Но кто его слушает! Что я была у тебя он и не узнает! …Сара, а когда тебя выпишут?
- Не знаю… Наверно, через пару дней.
- Я за тобой зайду! - сказала на прощание Сима и убежала.
Сара знала, что ее должны выписать завтра с утра, но умолчала об этом. Она твердо решила домой не возвращаться, а пойти на Днепр и утопиться.
На следующий день, как и обещал, врач выписал ее ранним утром. Из-за большой потери крови, очень ослабевшая, с трудом передвигая ноги, Сара еле добралась до сквера, где села передохнуть. Она сидела, словно пригвожденная к скамейке, не в силах сдвинуться с места и не ощущала ни холода, ни жажды, ни голода, хотя со вчерашнего дня во рту у нее не было маковой росинки.
Жандармский офицер Леопольд Сигизмундович Сикорский по утрам, спеша в управление, дабы сократить путь, ходил через сквер. И сегодня, следуя обычным маршрутом, невольно обратил внимание на одинокую фигурку девушки, продуваемую ветром в саду. «Ждет, наверное, кого-то…» - невольно пронеслось в голове.
В шестом часу вечера, возвращаясь той же дорогой, он опять увидел на том же месте под накрапывающим противным дождем тот же сиротливый силуэт. Жандарм есть жандарм, и Сикорский пройти мимо явно подозрительного случая не смог.
- Ты чего сидишь под дождем? Чего домой не идешь? Заболеть хочешь?! - девушка молчала. – Кстати, а документы у тебя есть? – забросал он ее вопросами.
- А мне некуда идти… - почти шепотом пролепетала она. – Стемнеет – пойду топиться.
- То есть, как?.. Ты что, ненормальная?! – услыхав такое откровение, Сикорский, немало повидавший на своем веку, опешил. – Чего это ради надумала с жизнью проститься? А ну, выкладывай, пока в участок не отвел!
И Сара, еле ворочая языком, под звуки лязгающих от холода зубов, поведала этому строгому жандарму свою историю.
- Н-да… Задачку ты мне, девочка, подкинула… Что с тобой делать, черт возьми, не знаю… В участок все же придется отвести.
Сара взглянула на него своими огромными глазами. Слез в них не было, в них царил ужас. Было видно, что попасть в участок для нее страшнее, чем перспектива утонуть в Днепре.
- Что же с тобой поделать?.. – опять в задумчивости произнес Сикорский. Но тут же, решительно: - Вставай, пошли! Поведу-ка тебя к моему духовнику, отцу Никодиму. Они с матушкой Глафирой приютят тебя на первый случай, а там – видно будет…
Сара привстала, чтобы идти за ним, но потом снова опустилась на скамейку.   
- А отец ваш, этот… священник, да? Он меня не примет. Я – иудейка.
- А как звать тебя?
- Сара.
- Так вот, Сара, для батюшки, я знаю, это ничего не значит. Мы - и христиане и иудеи – все дети Господни. Отец Никодим добрый и умный, он найдет выход.
Сикорский не мог отдать себе отчета, почему эта еврейская девушка заставляет его, как он считал, старого (без малого сорок), далеко не сентиментального добросовестного жандармского служаку, возиться с нею. Повинуясь неясному порыву, он занялся ее судьбой.
Семья священника приняла Сару, ей на удивление, очень доброжелательно и оставила жить у себя. Она стала помогать матушке по хозяйству, возилась с детьми, которых было пятеро, мал мала меньше.
Матушка в разговорах старалась направить мысли своей помощницы на путь праведный и излечить от тоски, которая угнетала ее. А вечерами отец Никодим вел с Сарой задушевные беседы, постепенно знакомя с катехизисом и Новым Заветом.
Леопольд Сикорский часто приходил к своему духовному отцу и неизменно интересовался своей подопечной, не упуская случая поговорить с нею. И всякий раз, уходя, чувствовал непреодолимое желание вернуться и побыть еще рядом с этой кареокой, как он выражался, девушкой.
Не избалованный женским вниманием, обладавший довольно заурядной внешностью, с годами отрастивший солидный живот, он и сам перестал увлекаться женским полом, все свое время и энергию посвятив продвижению по службе. Сикорский привык к холостяцкой жизни и уже давно не задумывался о женитьбе.
Первое время Сара тосковала по родному дому, матери, сестре… И нередко ночами ее подушка становилась мокрой от слез. Но постепенно она стала отвыкать от прежней жизни. Сердце, полное обиды, со временем становилось черствее, характер тверже, и наконец, она решила все и всех забыть, начав новую жизнь. И однажды, на вопрос отца Никодима: «Готова ли ты, дочь моя, принять христианство?» - ответила согласием.
В очередной раз, когда Сикорский пришел, Сара сообщила ему, что скоро у нее будут крестины и матушка Глафира станет ее крестной. А вот если он, Леопольд Сигизмундович, согласится стать ее крестным отцом, она будет счастлива.
- Значит, крестным отцом, говоришь?.. А я был бы счастлив назвать тебя женой, а не дочерью!..
В первое мгновение Сара испугалась, решив, что он отказывается, оскорбившись таким наглым предложением. А потом, осознав его последнюю фразу, почувствовала, как громко забилось сердце, она даже схватилась обеими руками за грудь.
- Вы… шутите?
- Нет. Серьезен, как никогда. Выходи за меня замуж! Хотя…
- Что, хотя?!
- Я старый, некрасивый…
- Вы что?! Вы такой важный, жандарм! А вот, кто я… Нет, вы смеетесь надо мной…
- Позови матушку и отца Никодима. Я повторю свои слова, если ты не против.
Сара после крещения стала Александрой, а попросту – Шурой. А немного погодя, на Красную горку, они обвенчались.
Во время венчания в церкви Саре показалось, что в дверях мелькнуло лицо матери. Она вздрогнула. Но через мгновение видение исчезло, и новоиспеченная Шура постаралась его забыть.
Женившись, Сикорский купил большую четырехкомнатную квартиру во флигеле на Большой Васильковской улице, рядом с Троицкой церковью, куда каждое воскресенье ходил на службу с молодой женой. Он боготворил Шуру, а она, в свою очередь гордилась своим Леопольдом Сигизмундовичем (которого, несмотря на все протесты, продолжала так называть в течение всей их совместной жизни). У Шуры оказались недюжинные кулинарные способности, и она стремилась изо всех сил чем-нибудь вкусным накормить мужа.
…Семь лет спустя на рынке Бессарабка, совершенно случайно, Шура лицом к лицу встретилась с сестрой.
- Сара?! – опешив, воскликнула Сима.
В первое мгновение Шура хотела сделать вид, что та обозналась. Но помимо собственной воли, что-то заставило ее улыбнуться и обнять сестру.
- Ой, ты живая… - все еще не веря своим глазам пролепетала Сима, разглядывая Шуру.
- Как видишь! – входя в свою новую роль, ответила та, сравнивая свой богатый наряд с ветхим, явно перелицованным одеянием младшей сестры. Тут Шура заметила ее округлившийся животик. – Ты беременна?
- Да! Мы ждем ребенка. Старшему уже два года.
Досада и злость охватили Шуру. Вот уже более пяти лет, как она стала женой Леопольда, но забеременеть ей так и не удалось. - «У этой уже второй ребенок… А у меня из-за них быть может никогда не будет детей!» - пронеслось у нее в голове.
От невеселых мыслей Шуру оторвали слова Симы:
- Жаль, что маме не суждено было узнать, что ты жива-здорова и у тебя все хорошо… Бедная, не дождалась…
- Как… не дождалась?
- Когда ты пропала, мы тебя везде искали. Мама заболела. По-видимому от тоски, ее скоро не стало…
- Когда?
- Двадцать седьмого апреля.
Это был день ее свадьбы…
- А отец?
- Продал скобяную лавку, болеет… Мы живем с ним.
После этой встречи Шурой овладело непреодолимое желание поехать на Подол, взглянуть отцу в глаза и бросить в лицо: «Гляди, я не пропала! Но того, что из-за тебя лишилась возможности стать матерью, никогда не прощу!»
Спустя несколько месяцев после встречи с сестрой Шуре впервые приснился отец. Он был какой-то сухонький, жалкий. Он протягивал к ней руки и молил о прощении.
Утром Шура никак не могла избавиться от этого сна. Он просто преследовал ее целый день. И назавтра Шура решилась: «Поеду, выскажу ему все. И пусть мучается, как мучилась я…»
Нарядившись, Шура купила кулек конфет для племянника и отправилась по знакомому адресу. Быстро найдя дом, который когда-то был ее родным гнездом, она удивилась его убогости. Маленький, вросший в землю домишко с облупленными стенами и покосившимся деревянным крыльцом – он никак не шел в сравнение с домом в центре Киева, в котором Шура теперь жила.
Когда она открыла, как всегда не запиравшуюся дверь и очутилась в кухне, в нос ударил так знакомый с детства запах корицы, смешанный с другими непередаваемыми запахами родного очага…
Шуре показалось, что сейчас она увидит маму, как обычно хлопочущую возле печи, подпоясанную передником, в неизменной косынке на седеющей голове. Но вместо мамы на скрип двери вышла сестра в черном платье и с черной повязкой на голове.
- Сара? Заходи. А мы только что вернулись с кладбища… поминаем папу. Восемь дней, как его не стало…
- А… Нет, я на минутку. Вот, возьми. – она подала конфеты. – Помяните и маму.
В этот момент Сима увидела на шее у сестры крестик.
- Это что, крест? Ты что...
- Да, я приняла христианство!
- Хорошо, что мама не дождалась…
- Ты, я вижу, Сима, меня осуждаешь… А что мне дал ваш бог, кроме страданий?!
- А твой, сделал тебя счастливой?
- Да, как видишь! У меня муж – жандармский офицер. И квартира, дача – не чета этому убожеству!
- Ну, Бог тебе в помощь! Каждый – кузнец своего счастья. Прости, меня ждут за столом…
На этом расстались.
…Летели годы. Шура ездила к старцам, пила воду из святых источников, била поклоны в монастырях, но детей ей Бог не дал… Она это тяжело переживала, а муж изо всех сил старался успокоить:
- Раз нет, то и не надо! Нам ведь и так хорошо вдвоем, правда, девочка?!
Когда они вместе ходили в церковь, в театр, или в другие общественные места, Сикорскому казалось, что все любуются его сокровищем. Действительно, своею стройностью, пышными каштановыми волосами и обволакивающими выразительными глазами Шура часто вызывала восхищенные взгляды мужчин. Ее красота особенно контрастировала рядом с излишне полным, приземистым и к тому же изрядно полысевшим жандармом, в мелких оспинах лицо которого «украшал» сизый нос с перебитой переносицей. Шура совершенно не реагировала на впечатление, производимое ею на мужчин. Более всего Шуру радовало то, с каким интересом и завистью, как ей казалось, окидывали ее взглядом женщины, рассматривавшие наряды и украшения, а особенно, шагавшего рядом с нею солидного, важного спутника.
…Горе, как всегда, нагрянуло внезапно. В Киев приехал Столыпин. Охрана его, как обычно, была возложена на жандармерию. Не уследили… В опере премьер был убит.
Сикорский после случившегося получил от начальства не только строгий выговор, но был отправлен в отставку. Переволновавшись, он внезапно скончался от апоплексического удара.
Шура, оставшись одна, тяжело переживала утрату мужа. Став еще более набожной, она окружила себя различными кликушами. Будучи по характеру весьма экономной, теперь Шура стала просто скаредной. Видя, что тут многим не разживешься, постепенно ее приживалки стали таять. А когда Шуру разбил паралич, она фактически осталась одна…
Вот тогда-то Шура вспомнила, что у нее есть сестра. Она попросила сиделку позвать дворника.
- Назар, пришли ко мне своего сына. Я ему продиктую записку. Пусть отнесет на Подол. Я за это дам полтинник. 
Сима получила записку, в которой сестра умоляла приехать к ней проститься, так как скоро умрет. В тот же день Сима была у Шуры.
Несмотря на богатые хоромы, бедственное положение одинокой сестры потрясло Симу и породило жалость.
- Симочка, сестричка… Как я тебе благодарна, что пришла! Честно говоря, не надеялась… Видишь, что со мной стало… Муж умер, ни одной близкой души рядом. Ты – одна единственная, родная душа, на которую я могу положиться… Вокруг одни алчущие подонки, готовые, пользуясь моим положением, обворовать, растащить все, что добыто трудами и заботами Леопольда Сигизмундовича. Из-за своего рвения на службе он рано ушел из жизни. Вот и я скоро последую за ним… Но я хочу, чтобы все добро досталось достойным людям: квартира, дача в Ворзеле, акции, серебро, украшения… И я надеюсь, что ты мне в этом поможешь… Да, перво-наперво проверь-ка столовое серебро – не умыкнули ли его. Ночью у меня дежурят прислужницы из монастыря. А днем, Симочка, я надеюсь, ты будешь со мной… Ты ведь не оставишь меня на произвол судьбы и этой сиделки, которой я за ее безделье должна еще платить деньги? Я мечтаю, чтобы ты сварила мамину рыбу, бульон, а то меня кормят какой-то бурдой. Только переводят продукты, и денег уходит уйма, неизвестно на что!
С этого дня Сима, как на работу, стала ходить к сестре. Муж Симы был очень недоволен рвением жены. Он говорил:
- Ты с ума сошла! Забросила все дела, детей. Никогда тебя дома не видать! И все для кого? Для той, которая все эти годы не интересовалась тобой и твоей семьей! Навестила и хватит! У нее есть деньги. Пусть не жадничает и наймет прислугу. На тот свет ничего не утащит. А нам, запомни, ничего от нее не надо!
- Миша, ты думаешь, я от нее чего-то хочу? Мне просто ее жалко. Никого ведь нет у нее – ни детей, ни мужа… Лежит больная, беспомощная… Ведь это моя родная сестра… Правда, я ее совсем не узнаю. В детстве, когда мы росли вместе, Сара была добрая, со мной всем делилась, не жадничала. А теперь – только о деньгах и о своем добре говорит. Просто противно. Это наверно болезнь виновата… Я сестру бросить не могу!
Как то Шура попросила:
- Симочка, расскажи мне о своей семье. Я ведь о них ничего не знаю, ты ничего не рассказываешь.
- А ты ведь не спрашивала. Я думала, тебя это не интересует.
- Как не интересует? Я о тебе хочу знать все, о муже, детях! Ты столько делаешь мне добра! Я хочу и должна в будущем тебя достойно отблагодарить. Поэтому мне надо понять, как…
- Если тебе интересно, хорошо. Но причем тут благодарность? Ну, что тебе сказать. Живем мы, как тебе известно, в доме родителей. Муж, Миша, работает в типографии переплетчиком. Старшенького сына, Веню, забрили в солдаты, он на войне. А я день и ночь молю Бога, чтобы Венечка вернулся жив и здоров… Младший, Изя, кончает казенную гимназию. Старшая дочь, Лиза, учится в частной гимназии, ей двенадцать. А младшенькая, мы назвали ее, как и нашу маму, Ривой, на следующий год пойдет, с Божьей помощью, в первый подготовительный класс. Она у нас умница – уже пишет и читает! За Изеньку, слава Богу, мы не платим, учится на отлично. А вот за Лизоньку приходится платить. И за Ривочку в будущем, придется тоже. Но это не страшно. Были бы все живы и здоровы. Вот за Венечку – душа болит! Как он там, под пулями, в окопах… Я тоже подрабатывала. Шила грации, бюстгальтеры, корсеты. И получала неплохо, нам хватало. Правда, сейчас почти не беру заказы. Но, все же надо – боюсь растерять клиентуру, хотя времени стало в обрез.
- Вот, Симочка, слушаю я тебя – и мысль пришла. В жизни все несправедливо. Вот тебе, все досталось: и дети и наследство от родителей, дом, мамина швейная машинка «Зингер»… А меня всем обделили!
- Но…
- Никаких «но»! Я пошутила! Вижу, как тебе тяжело… Знаешь, Сима, я решила: за все то, что ты мне делаешь, за твою доброту, я тоже отвечу добром. Я тебе отпишу дачу. Для детей летом будет раздолье, не будут больше париться в душном городе. Дача наша хорошая, каменная, шесть комнат. Большой тенистый сад, им покойный муж очень гордился. Там есть еще маленький домик, в котором живет одна семья. Ухаживают и следят за домом и садом. Обещай, что ты их не прогонишь. Да и тебе будет удобно, меньше возни. Короче, завтра же приведи мне частного поверенного, пусть составит завещание.
- Сара… Ой, прости, Шура (сестра запретила Симе называть ее, по привычке, старым именем)! Зачем завещание? Ты, Бог даст, скоро поправишься, и сама будешь ездить отдыхать  на свою дачу. А мы иногда, если захочешь, будем навещать тебя.
- Глупости! Мне нужен поверенный. Я скоро уйду к Леопольду Сигизмундовичу. И мне пора дать распоряжения о похоронах и прочее… Так что не перечь, и приведи поверенного.
Когда Сима рассказала мужу о пожелании сестры, тот в ответ рассмеялся:
- Все это – блажь твоей сестрицы! Она хитрая, и еще переживет нас. А тебя, наивную, кормит разными обещаниями, чтобы ты, дура, еще больше хлопотала возле этой барыни.
Но он ошибался. Шура действительно, через несколько месяцев, умерла.
После похорон нотариус зачитал завещание.
«Я, Александра Сикорская, находясь в здравом уме и трезвой памяти, в присутствии частного поверенного нотариуса Копытова М. И. завещаю все мое движимое и недвижимое имущество следующим…»
Сима слушала и не верила своим ушам.
«Первое. Квартиру и все имущество, находящееся в ней (мебель, иконы, акции, серебро, драгоценности) завещаю Храму Святой Троицы, прихожанкой коего являюсь, и моему духовному отцу Иоанну.
Второе. Дачу в Ворзеле завещаю племяннику моего покойного мужа, Доминику Сикорскому, проживающему в Лодзи.
Третье. Салоп, почти новый, на заячьем меху, и две шляпы – зимнюю енотовую, и летнюю, из японской рисовой соломки, – Дымарской Серафиме, в благодарность за великодушие…»
Сима сидела красная, вся в испарине, словно ее обдали ушатом кипятка. Если бы в завещании она не была упомянута, это не задело бы так, как эта издевательская насмешка с поношенным салопом и шляпами. Более сильного оскорбления невозможно было придумать…
Встав со стула и направляясь к выходу, Сима бросила: «Шляпы и накидку отдайте нищим!» А сама подумала: «Мир праху этой женщины! Она считала себя праведницей. Ее поступки с начала и до гробовой доски праведными не назовешь… Я прощаю ее, пусть и Господь простит».


Рецензии
Говорят, хочешь узнать человека, назначь его начальником, т.е пусть он станет обеспеченным. И тут сразу же другая пословица: сытый голодному не товарищ". Так и Шура-Сара, став богатой, забыла о своих корнях и родных людях.
Благодарю за мудрый рассказ!
Светлая память автору!

Лариса Потапова   21.08.2021 15:34     Заявить о нарушении
Да, из грязи в князи, - обычная история... Но есть тут и другой аспект. Часто бывает, что представитель малой нации изо всех сил пытается быть "своим" в окружении. Это довольно распространенный комплекс-травма, приводящий порой даже к ненависти к соплеменникам. Особенно часто отказ от корней случается у подростков, родители которых разной национальности. Бывает: один из братьев выбирает себе нацию отца, а другой - матери (вторую половину своего естества полностью игнорируют или не любят). При переходе в доминирующую веру некоторые также считают своим долгом доказать искренность перехода неприятием всего, что связано с происхождением, вплоть до полного разрыва с родными. В основе соответствующего психического комплекса лежит страх за свое будущее, выдающий слабость личности. Но иногда такое поведение оправдано (для немусульман в исламских странах в периоды религиозного радикализма, да и в средневековой Испании евреи переходили в католичество под страхом казни (правда, многие оставались моранами, т.е. исповедовали родную веру тайно). В случае Шуры, как видно, "сработали" обе человеческих слабости - гордыня и страх.
А история эта - подлинная, даже в деталях, лишь изменены имена. Ирина Григорьевна узнала о судьбе Шуры в молодости от нескольких собеседников, конечно, уже старых.
Спасибо, Лариса, за добрые слова!
С уважением,
Владислав, сын Ирины Григорьевны

Ирина Ефимова   22.08.2021 11:20   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.