Глава 1

  Иллеана Эванс.

        Экран моего мобильного в данный момент интересовал меня куда больше занудного тарахтения Бэйкера. О, этот мухомор явно страстно ждал того момента, когда сможет взять бразды правления в свои руки и почувствовать себя чем-то более значимым, чем обычно. Так и сказал: «что ж, ввиду обстоятельств, дамы…» Будто бы тот, кто первым предложит устроить экстренную летучку, автоматически становится боссом. Впрочем, то, что Бэйкер единственный из нас (теперь единственный), кто обладает первичными мужскими признаками, наверняка тоже немало щекочет его жаждущее внимание эго.

        Мое же эго сейчас щекотали веселые сообщения Джеймса, которые обещали мне крайне приятный вечер. Я уже подумывала о том, что бы соорудить на ужин и что бы такого надеть на себя (чтобы возможно было как можно более эффектно это снять), и… В общем, мысленно я была уже дома, в компании моего жениха и бутылки какого-нибудь отменного вина.

        Видимо, мечты эти были столь неприкрыты, что дурацкая усмешка украсила мою светящуюся физиономию.

        — Обезображенное тело вашего начальника нашли в нескольких футах от того места, где вы сейчас стоите, Иллеана, — вырвал меня из грез обращенный ко мне голос Бэйкера. — Ваше безоблачное расположение духа поражает, — уставился он на меня упрекающим взглядом.

        Черт бы побрал его! Уильям Бэйкер — просто искусный умелец драматизировать и произносить свои слова так, словно бы это заученные реплики из трагичных пьес. Собственно, именно поэтому мы с Ханной (единственным адекватным человеком во всем нашем веселом коллективчике) между собой зовем его Гамлетом.
Еще четыре пары глаз воткнулись в меня так, будто бы именно я убила Лонга — вне всяких сомнений.

        Я втянула щеки:

        — Но я пока что жива, — от долгого молчания мой голос не сразу проснулся и был похож на скрип старых половиц. — И пытаюсь как-то планировать свою жизнь, — я мило улыбнулась и пожала плечом, мол, «подумаешь, жестокое убийство…»

        — Ваши слова в крайней степени циничны. В крайней, — похлопала своими перегруженными черной тушью и оттого напоминающими паучьи лапки ресницами пухлая                Дороти — молодящаяся дама на закате своего детородного возраста.

        Раньше она работала в хосписе, и в круг ее обязанностей входило определение судьбы вещей тех почивших, что не имели родственников. Или имели — но таких, что с легкостью вычеркивают из своей жизни тех, кого вскоре вычеркнет и сама жизнь.

        Словом, я прямо вижу, как плещутся литры сочувствия и сострадания в человеке, который с каменным лицом выбрасывал ранее трепетно хранимые фотографии, затертые от многократного соприкосновения с пальцами личные письма и засушенные на память цветы.

        — Мы — врачи, Дороти, — я чуть задрала подбородок. — Цинизм — часть нашей профессии.

        Пышка Дороти вонзила в меня полный брезгливого отвращения взгляд, красноречиво сообщавший все то, что она обо мне думает.

        После того, как наши морально возвышенные личности убедились в том, что бесполезно контактировать с таким прогнившим человеком, как я, мне вновь представилась возможность окунуться в пикантную переписку и пропустить мимо ушей все злободневные вопросы. «А кто же теперь будет заведующим отделением?», «А что же напишут о нас в прессе?», «А не перекроет ли департамент финансирование после такого-то?»

        По-моему, гораздо интереснее вопрос «А как же отразится произошедшее на настроениях наших пациентов?» Еще утром убедительный тон Гамлета и выпученные глазки («Заключенные не должны знать. Постарайтесь не болтать об этом в коридорах!») могли заслуживать хоть какого-то внимания. Но теперь, когда на каждый квадратный метр восточного коридора приходится не менее двух копов, конфиденциальность информации может быть подвергнута большому такому сомнению. 

        Я все это к чему. Довольно веселое начало рабочей недели.

        — … но ведь у доктора Лонга было довольно много пациентов, — услышала я тихий голосок Ханны и невольно подняла на нее глаза. Она теребила крестик на шее и выглядела совершенно испуганной. Но это не потому, что гибель заведующего отделением настолько поразила ее. Просто Ханна — это Ханна. Ее большие синие глаза всегда распахнуты умилительно широко, а пухлый красный рот всегда приоткрыт.

        Она вообще очень симпатичная девушка: на три года младше меня, но выглядит еще юнее своих лет. Ханна Кэрри — обладательница высокого роста, хрупкой фигурки и изящно-бледной кожи, что в контрасте с темным волосами смотрится просто потрясающе. Этакая Белоснежка. Или же Лив Тайлер в роли толкиенской эльфийки.

        Как я уже говорила чуть выше, я считаю мисс Кэрри единственным адекватным субъектом в нашем шипящем клубке змей и испытываю к ней что-то вроде дружески-материнских чувств. Именно под моим контролем Ханна находилась первое время работы здесь, и, возможно, именно она еще удерживает меня на должности психолога в Нью-Йоркском психиатрическом исправительном учреждении.

        Именно поэтому я проявляю интерес к беседе лишь тогда, когда слышу детский, с капризными интонациями, голос Ханны.

        — Поэтому поднятый мной вопрос и важен, — Гамлет смахнул капельки пота над верхней губой и сморщил лоб. — Нам необходимо как-нибудь… аккуратно перераспределить пациентов доктора Лонга между собой. Случай, конечно, беспрецедентный, но разве есть у нас иной выход? Если у вас есть какие-то симпатии к кому-либо или предпочтения, то… я возьму того, кто останется, — обвел он нас уверенным взглядом, мол, смотрите, какой я герой — самую испорченную зверюшку могу взять себе.

        Первую «симпатию» неловко высказала Дороти и прибрала к рукам того милаху, который в шестнадцатилетнем возрасте застрелил мать и сестру, а теперь всюду не расстается с библией и вещает про всеблагое прощение Господа нашего. После этого начался настоящий аукцион или же нечто напоминающее раздачу котят, которым прямая дорога на утопление, если ничей заботливый взор не упадет на них.
Собственно, я в дележке пациентов не принимала участия ровным счетом никакого — просто молча прошла к отделению с личными делами наших «клиентов» и под шумок вытянула одну папку наугад.

        — Этот — мой, — сообщила всему курятнику, даже не раскрывая документ и не интересуясь, кого же себе вытянула. — Только один, больше не возьму.

        — Вам необходимо взять еще кого-нибудь, Иллеана, — единственный петух посмотрел на меня из-под жиденьких бровей. — Двух или трех.

        — Одного, — я настояла на своем. — Насколько вы все знаете, у меня скоро свадьба, медовый месяц и так далее, — я помотала ладонью в воздухе в жесте «ну, вы меня поняли». — Я не смогу уделять должного внимания всем своим пациентам, — сказав это, я кивнула — этакий прощальный поклон — и зашагала прочь из кабинета, совершенно не желая и дальше слушать весь этот балаган.

        «Непозволительно!» — услышала я брошенное мне в спину откуда-то из области рта Дороти.

        «Твое декольте в сочетании с ядерно-красной помадой — вот что непозволительно, дорогуша».

        Засунув папку с делом моего нового пациента под мышку, я направилась к автомату с кофе и шоколадками: еще хоть один тревожный сон протяженностью лишь четыре часа, и я усну на самом интересном месте откровений какого-нибудь моего шизофреника.

        Стоило мне покинуть кабинет, я попала в настоящий криминальный сериал: повсюду желтая лента, словно веселое новогоднее украшение, и ребята в форме снуют туда-сюда. Деятельность так и кипит: один что-то скребет с плитки, другой пытается запечатлеть на фотопленку каждый квадратный миллиметр всех мыслимых и немыслимых поверхностей, а третий с сочувственным видом что-то записывает со слов одной из наших медсестер. (Черри?.. Челси?... Неважно…)

        Только было я прошла мимо всего самого интересного, как меня догнала Ханна и присоединилась к моему торжественному шествию во имя кофеина и быстрых углеводов:

        — Дурдом какой-то… — оглядываясь на копов, произнесла она своим вечно обиженным тоном и сложила алые губы утиным клювиком.

        — Да ну? — вздернула я бровь и усмехнулась. — А до этого у нас тут кружок кройки и шитья был?

        — Ой, Леа, ты меня поняла, — девушка закатила глаза и пожала хрупкими плечами. — Представляешь, один из моих новых подопечных — тот тип, что сказал мне, будто я вылитая его сестренка… Голову которой он пытался засунуть в камин, когда ему было девять… А кого ты себе вытащила?
Не успела я среагировать, как Ханна уже выхватила личное дело из моих рук и раскрыла его на первой странице.

        — О, — многозначительно протянула она, проведя пальцем по бумаге. — Иствуд, — подруга захлопнула папку с сухим звуком «пуф» и вручила мне обратно.

        — Это фамилия? Ничего не помню о нем, — я нахмурилась и покачала головой. — Чем знаменит?

        — Ну, начнем с того, что он полнейший отморозок. Хотя… для наших друзей это не то чтобы в новинку, — задумчиво почесала подбородок Ханна. — Самое главное, что тебе нужно знать — он абсолютно вменяем. Помимо того, что редкостный подонок, разумеется. Видимо, он и его адвокат сочли год в этом радужном месте более предпочтительным, чем пожизненный срок в тюрьме.

        Я вопросительно посмотрела на Ханну, чем поощрила ее дальнейший рассказ.

        — У него вроде как отец — большая шишка откуда-то из правительства. Плюс, крутой адвокат, который выигрывал самые безнадежные дела. Поэтому у всей этой веселой компании был выбор, куда заказывать путевку. Хотя дело было действительно шумным. Он, — девушка кивнула на личное дело Иствуда, — ведь из какой-то там рок-группы был. Ну, знаешь, разряда тех, что трясут грязными челками под невообразимые звуки и поливают поклонников со сцены какой-то дрянью из резинового… ну, ты понимаешь… — ох уж эта Ханна. Она лучше язык себе откусит, чем произнесет название мужских гениталий.

        (Вообще не уверена, что она их видела где-то за пределами анатомического театра, если честно).

        — Вот только давай без оскорбления Rammstein, прямого или косвенного, — посмотрела я на подругу с псевдо-серьезностью. — Они мне нравились в старших классах. Так а что этот тип, Иствуд, сделал? — вернулась я к изначальной теме, уже увидев на горизонте землю обетованную — небольшой холл, где располагались автоматы со съестным.

        — Подружку прикончил, — сообщила Ханна таким голосом, будто огласила результаты вчерашней игры в бейсбол. — Очевидно было, что это его рук дело, поэтому оставалось два выхода — или коротать пожизненный срок, или к нам. Здесь этот тип якобы пройдет полный курс реабилитации, душевных бесед под халдолом или еще какой дрянью… Потом финальный тест, который — о, чудо! — покажет, что он полностью вменяем, и все. Можно опять спокойно убивать подружек и трясти грязной челкой, где заблагорассудится, — девушка свела брови к переносице и склонила голову к автомату с кофе, который в своем чреве перерабатывал мои деньги в капучино.

        — Чудно, — кратко прокомментировала я все услышанное, беря в руки обжигающий напиток. — Предпочитаю заранее знать, с кем буду иметь дело, — я подула на пенку капучино, на секунду ощутив себя Моисеем, разверзающим гладь морскую.

        Прикончив бодрящий напиток и шоколадный батончик, я приступила к своим непосредственным рабочим обязанностям. На сегодня у меня было назначено три приема, причем пациенты были не самые проблемные. Я не предполагала, что общение с моими подопечными может принести мне какие-то затруднения. Однако это оказалось не совсем так.

        Хью, невысокий заключенный сорока шести лет, довольно безобидный субъект, высказывал немалое беспокойство по поводу убийства Лонга и опасения, что «существо», убившее доктора, может вернуться за ним. Второй пациент все отпускал какие-то сальные шуточки по поводу произошедшего, а третий, кажется, был вообще не в курсе состояния дел в лечебнице.

        Плюс ко всему, чуть позже рыжий юнец в форме полицейского решил поиграть со мной в опрос свидетелей и прочих статистов сего действия. И мне пришлось долго намекать ему своими сухими и скупыми ответами на его глупые вопросы, чтобы он шел к чертям.

        «Нет, что вы, доктор Лонг всегда был просто душкой!», — игриво взмахнула я ладонью в ответ на вопрос, были ли у доктора очевидные недоброжелатели. — «Практически все наши медсестры могут подтвердить: он всегда был очень, просто крайне… любезен с ними».

        (Ох, не удивлюсь, если это какой-нибудь ревнивый муж одной из наших сотрудниц решил вспахать кафель восточного коридора черепом Лонга).

        Словом, под конец дня я была изрядно вымотана. Только лишь мысль о ждущем меня вечере сохраняла во мне остатки сил и грела грудную клетку изнутри. Я в нетерпении ерзала на сидении, пока гнала свой старенький Форд к нашему с Джеймсом дому по мокрым от непрекращающегося октябрьского дождя улицам.

Только лишь на середине пути я вдруг вспомнила про то, что ужин предполагает наличие еды. Поэтому мне пришлось завернуть в один из уютных ресторанчиков средней ценовой категории — не слишком пресно и не слишком пафосно. Идеально для блюда, которое хочешь выдать за результат своего труда.

        Водрузив говяжьи стейки и салат-цезарь на соседнее кресло, я зацепила взглядом брошенное мной на заднее сидение личное дело Иствуда и еще раз напомнила себе не забыть забрать его и найти минутку для хотя бы беглого ознакомления — встреча с мои новым другом должна была состояться уже завтра.
        Терпеть не могу работать с теми заключенными, в мозгах которых уже покопались другие мои коллеги. Мало ли какие проводки они уже успели сдвинуть или запутать? Вторичное препарирование черепной коробки пациента — действие абсолютно лишнее. Но без него я, однако, не могу обойтись, если хочу определить для подопечного кратчайший путь к статусу адекватного человека и сделать свою работу качественно.

        Впрочем, в случае с Иствудом можно несколько снизить планку требований к самой себе — вряд ли к пациенту с липовым заключением нужен какой-то особо трепетный подход. Возможно, будет достаточно одного лишь многозначного взгляда «Мы оба знаем, что ты здесь только потому что ты и твой адвокат — редкостные говнюки и обоим вам место в обычной тюрьме»?

        Вскоре в поле моей видимости показался четырехэтажный таунхаус из красного кирпича — наше с будущим мужем уютное гнездышко с камином и пушистыми коврами. Невзирая на нависающую надо мной дилемму (как же вести себя в сложившейся на работе ситуации?), я выпорхнула из авто совершенно окрыленная. До прибытия Джеймса оставалось еще около часа, и мне нужно было произвести все необходимые приготовления.

        Я быстро организовала наш стол (когда ты не готовишь, это происходит довольно быстро) и отправилась в гардеробную, чтобы привести в порядок и себя. Прежде чем стянуть с вешалки какое-нибудь хорошее платье, в котором я буду смотреться наиболее выигрышно, я на несколько мгновений застыла перед зеркалом.

Вьющиеся мягкими волнами волосы растрепались и выглядели не лучшим образом, грустно свисая с плеч. Отсутствие полноценного сна и высасывающая, словно дементор, всю радость работа оказали мне не лучшую услугу: под глазами пролегли темные тени, бледная кожа стала еще бледнее, а веснушки, поймав контраст, заметнее.

        Помнится, немало страданий они, эти пигментные пятна, принесли моей чувствительной натуре в подростковые годы — завороженная отфотошопленными девушками на обложках журналов с этой их идеальной кожей, я беспощадно терла свое лицо лимонным соком. Кто-то сказал мне, что от этого веснушки могут сойти… Смешно вспоминать, честное слово.

        Так о чем это я? Сейчас мне просто жизненно необходим консилер и румяна.

Я придирчиво осмотрела свое отражение напоследок: в принципе, для своих двадцати шести я выгляжу неплохо. А учитывая мою склонность иногда злоупотребить бокальчиком-другим или какой-нибудь ужасной гадостью с повышенным содержанием сахара…
 
        В общем, уже через пять минут я, в одном из своих лучших коктейльных платьев, зажигала свечи, чтобы уж наверняка романтическая атмосфера свалилась на нас с Джеймсом откуда-нибудь с потолка. По моим расчетам, жених должен был прибыть минут через пять. И я, воодушевленная, настроилась на недолгое ожидание.

Но все пошло абсолютно не так, как я предполагала. Томительные пять минут совершенно внезапно растянулись в томительные просто уже до неприличия два часа. Часы в гостиной указывали на одиннадцать вечера. Я успела протоптать дорожку на нашем ворсистом ковре (сначала утыканную мелкими дырочками от каблуков, позже — примятую моими босыми ногами), посмотреть какое-то глупое ток-шоу и откупорить вино.

        Позвонить Джеймсу и поинтересоваться у него, не умер ли он по пути домой, у меня даже мысли не возникло. Мы ведь договорились, что этот вечер мы проводим вместе, и никак иначе… Какие вообще могут быть еще дополнительные разговоры?

В общем, к тому моменту, когда мистер Брайс возник передо мной, нацепив свою самую виноватую маску — «смотри, я так расстроен!» -, я уже успела прикончить половину бутылки полусладкого. Поэтому и взгляд мой, который я послала в сторону заблудшего пилигрима, наверняка был полон гипертрофированных злости и упрека.

        — Ли, — жених потер подбородок ладонью — прядь русых волос упала на лоб. — Заказчик, он… Возникли некоторые заминки. Прости, — он подошел ближе и легко коснулся моего нагого плеча холодными пальцами; извиняющаяся кривая улыбка неловко обозначилась на лице, серые глаза сожалеюще посмотрели в мои, сверху-вниз. Огонек свечи красиво отражался в этих глазах и бросал желтые пятна света на скулы и подбородок Джеймса.

        — Прошу за стол, — сухо сказала я, а сама встала, сбросив тем самым ладонь усталого трудяги с моего плеча.

        — Леа, ты же понимаешь: это работа, — негромко пробурчал он за моей спиной.

        Я лишь промычала «угу».

        — Я не мог уйти.

        «Угу».

        — Я заглажу свою вину, компенсирую этот ужин, Ли. Ты все это сама приготовила? Выглядит просто чудесно!

        «Угу».

        — И пахнет тоже. Мне кажется, я готов слона… Что это, Ли? Плед? — спросил Джеймс, когда я вручила ему клетчатое покрывало.

        — Угу. Это тебе пригодится. Ты ведь будешь спать на диване, — мой голос спокоен, как тысячи удавов. Я — умиротворенный Будда.

        — Иллеана, черт, ты… — мистер Брайс склонил голову набок и сморщил свой прекрасный лоб, сведя брови. — Не начинай. Обстоятельства сильнее меня.

        — Не говори, что обстоятельства сильнее тебя, — я мило улыбнулась и погладила его гладко выбритую щеку. — Говори: «Между работой и тобой я выбрал работу, ведь удовлетворить клиента для меня принципиально важнее, чем удовлетворить мою невесту. И поэтому чертовски логично, что сегодня я удовлетворяю сам себя, черт меня подери!» — я улыбнулась шире.

        Джеймс отвел взгляд и с шумным выдохом раздраженно закатил глаза.

        В этот день мы больше не разговаривали.