След на земле Кн. 2, ч. 1, гл. 9 Каждый может стат

Глава 9.   Каждый может стать героем
(сокращенная версия романа)
1
       Из политуправления Дальневосточной армии и политотдела дивизии в адрес рядового транспортной роты Ивана Андронова пришли две поздравительные телеграммы. Их принес в роту сам старший батальонный комиссар Бродский и зачитал их перед строем сразу после ужина. Эти поздравления были направлены Андронову в честь присвоения ему высокого звания «Героя Социалистического Труда» с сопутствующими наградами в виде ордена Ленина и медали Золотая звезда. Естественно, что Бродский поздравил Ивана от имени командования полка и от себя лично.
       Все дружно хлопали ещё незнакомому призывнику, который нерешительно стоял перед строем, явно обескураженный таким к нему вниманием. Он недоумевал: не ошибка ли это? Ну, конечно же, он работал трактористом в совхозе добросовестно, перевыполнял план, но не один же. Лучшим он себя не считал и рекордов, вроде Стаханова, не ставил. Да и лучше него работники были. За что же ему теперь такая честь?
       Но ошибки быть не могло. Политуправление Дальневосточной армии ошибок не  допускало. Не то ведомство. Фамилия тракториста совхоза «Путь Ильича» Казахской ССР Андронова Ивана Савватеевича значилась в списках награжденных в центральной газете «Правда». Старший батальонный комиссар Бродский тут же получил указание от вышестоящего органа подготовить «героя» к поездке в Москву за получением высокой награды и кроме того, подготовить достойную статью об Андронове в армейскую газету «Тревога», осветив его жизненный путь к славному званию. Ему «подсказали», чтобы Андронов «армейский», то есть теперешний, был не хуже Андронова «гражданского», работавшего в совхозе. Да, что там не хуже. Лучше! Мол, с первых дней службы добился звания отличника боевой и политической подготовки. Как это стало возможным за месяц, проведённый в карантине и две недели непосредственно в транспортной роте, где он ещё обучался азам вождения автомобиля, умалчивалось. Но это и неважно. Главное осветить  личностные качества «героя», его характерные черты, стремление быть лучшим. Бродскому поручалось взять над Андроновым персональную опеку и, по возможности, продвинуть по службе. Не дело Герою Социалистического труда прозябать в рядовых. Уже одним своим званием он заслуживает самого высокого статуса в армейской службе.
       Андронову завидовали все. Даже он сам себе завидовал. Такого уважительного отношения к себе он за всю свою жизнь не испытывал. Все старались ему услужить и угодить. Никто не смел повысить на него голос или просто косо посмотреть. С этого дня он освобождался от всех работ и нарядов, это официально, и каких либо требований и взысканий, уже не официально.  Комиссар Бродский лично готовил ему ответную речь, которую Иван должен был произнести после получения награды. Правда речь получилась немного длиной и какой-то корявой, но он же будет обязан в ней поблагодарить родную Коммунистическую партию и Советское правительство за проявленную о себе заботу, за оценку его труда и, конечно, обещать работать ещё лучше на благо нашей Родины.
       У Андронова сразу появилось много друзей, но многих из них Иван знал плохо, да и как друзья могут появиться за такое короткое время, если он сам по себе имел натуру замкнутую и был малообщителен. По большому счёту, у него с детства и по сею пору, был только один дружок, а общался он в основном с братьями и сестрами. Иван делил окружающих его людей на тех, кого уважал, и тех, кого не уважал. К первым он испытывал расположение, хотя держался с ними на некотором расстоянии, ограничиваясь доверием к ним. К другим относился настороженно и старался держаться подальше.
       Поэтому среди первых он выделял для себя Егора Никишина, который выручил его в борьбе со «стариком» Фетисовым за свою шинель. Кстати, в отличие от других, Егор был постоянно занят в своей конторке и ограничивался только редкими приветствиями с Героем Социалистического труда, не старался понравиться, не был назойлив, не лез с расспросами, как другие и они практически не общались. Так получилось, что Иван сам стал искать общения с ним и сам признался Егору, что не ожидал такого подарка судьбы в виде Государственной награды и высокого звания героя.
       - Скромничаешь, наверное? Все нормальные люди мечтают о славе героя. Я тоже всегда мечтал прославиться, быть как Стаханов. Был даже среди лучших бригадиров строительных бригад в Сталинграде, радовался, когда про меня писали в газетах и гордился собой. Ты Иван тоже должен гордиться, а ты пока выглядишь растерянным, как-будто тебе досталось богатство, а ты не знаешь, как его потратить, - искренне говорил ему Егор.
       - Наверное, так оно и есть. Я совсем не готов к такому богатству, - отвечал Иван. - У нас в тракторной бригаде самые высокие показатели были у Володьки Сидоркина. Я, конечно, старался не отставать, но все равно он был лучшим. Вроде бы, и машины у нас были одинаковые, и работать начинали и заканчивали в одно время, а когда учётчик считал выработку после смены, у Володьки она была почему-то больше, чем у других. Хоть на немного, на пять или десять процентов трудодня, но выше. А за сезон у него набиралось на пятьдесят с лишком трудодней больше.
       - Так, может, все дело было в учётчике? Наверное, делал ему приписки? – заметил Егор.
       - Поначалу, мы все так думали. Несколько раз мужики пытались поймать его на этом, перепроверяли, но каждый раз выходило, что учётчик считал правильно. Кстати, учётчиком был отец моего дружка и Сидоркиных он сам недолюбливал.
       - Тогда почему же это звание героя присвоили не ему, а тебе?
       - Вот этого я и сам не понимаю. Вернее могу догадываться, но наверняка не знаю. Дело в том, что Володька был из семьи кулака, сосланных к нам при коллективизации. А я был одним из первых комсомольцев, - признался Андронов.
       - Постой, постой, - вдруг оживился Егор, - так Сидоркины были не местные, не ваши? А не припомнишь, когда и откуда они к вам приехали?
       - Кажись, в 1930 году приехали откуда-то из центральной России. Точно не помню, но, кажется, из какой-то деревни Саратовской области. Говорил, что они и кулаками-то не были, а выселили их потому, что их дом приглянулся новым колхозным властям и они решили устроить в нем свою контору. Ты можешь в это поверить?
       - Погоди, а у него сестра была? – Егор по-прежнему проявлял особый интерес.
       - Была, когда к нам приехали, но сейчас уже нет. Умерли и сестра, и брат от голода в начале 1933 года.
       Егор протяжно, со стоном, вздохнул. На лице отразилась грусть.
       - Вы, что их знали, что так переживаете? – заметил изменения в собеседнике Иван.
       - Хорошо знал и был даже влюблен в Настю. Они жили в нашей деревне, и я  даже сейчас помню, как их выселяли, - снова тяжело вздохнул Егор.
       - Но она же на много была старше вас.
       - Она была такой красавицей, что все парни, и старшие и младшие были в неё влюблены. Любовь такая штука, Иван, что возрастных границ не имеет.
       - Понятно, - тоже глубоко вздохнул, что-то припоминая или просто разделяя настроение Егора. – Тогда, с начала 1933 года у нас много людей умерло. Я и сам думал, что не выживу. В конце 1932 года заработанного хлеба не дали совсем. Все крутились, как могли, чтобы выжить. Наверное, Сидоркиным было труднее, хотя во всех семьях умирали. А Володька потом пошел учиться на тракториста. Мы учились вместе. Не дружили, но и не ссорились. Но парень он был с характером. Не скрывал, что он из семьи раскулаченных и сосланных. Наверное, поэтому его и в комсомол не приняли, да и в армию забраковали. А работал он, правда, на совесть и все показатели у него были лучшими.
       На следующий день Герою Социалистического труда Ивану Андронову присвоили звание сержанта, нарядили в обмундирование комсостава и комиссар Бродский лично проводил его на вокзал и посадил в мягкий вагон скорого поезда Хабаровск – Москва.
       Тем не менее, Бродский чувствовал себя неспокойно. Если с первой частью поручения он справился достойно, то со статьей в армейскую газету было все сложно. Ведь это должна быть не просто статья, а очерк о герое. Это же работа журналиста, а сам Михаил Борисович не очень разбирался в тонкостях этой профессии. Он никогда не писал ничего подобного в своей жизни. Он, конечно, попробовал. Но получилось полстранички сухих анкетных данных, почерпнутых им их наградных материалов.
       «Поручу я этот очерк написать командиру и политруку транспортной роты, - решил для себя Бродский. – Андронов их подчиненный, им и писать. А я уж потом оценю их творчество и либо одобрю, либо забракую и заставлю писать заново. Время, правда, поджимает, но статья должна быть достояна героя».

2
        Командир роты, старший лейтенант Голик и политрук Лукин два дня кропотливо трудились над характеристикой и статьёй в газету на Героя Социалистического труда. Если характеристика, кое-как с незначительными поправками была одобрена старшим батальонным комиссаром, то очерк раскритиковал и велел писать заново. Он получился у Лукина примерно таким же, как и у самого Бродского. «Родился герой в 1920 году, окончил начальную среднюю школу, потом работал в совхозе. В 1936 году вступил в комсомольскую организацию, а в 1937 окончил курсы трактористов и начал трудиться на полях совхоза и выбился в передовики, выполняя и перевыполняя план. За полгода 1940, Андронов выполнил план, аж на 134 процента». Было так же отмечено, что, как комсомолец, выполнял большую общественную работу, был политагитатором бригады. «По своим моральным качествам тоже надёжен, к проявлениям антисоциалистической пропаганды устойчив. Не пьёт, не курит, с женским полом скромен и пока холост. Имеет подругу Мотю, дочку пастуха, комсомолку и активистку, с которой после армии намерен создать коммунистическую семейную ячейку общества. Политически грамотный».
       - Вы думаете, это кому-то будет интересно читать в армейской газете? – пенял он своим подчиненным. – Вы почитайте другие очерки, отметьте для себя построение статьи, ключевые моменты, как там называется, интригу, и так же стройте свою статью.
       - Но мы же не журналисты, товарищ старший батальонный комиссар, - пытался оправдаться Лукин, - может, лучше пригласить кого-то из редакции? Они уж напишут, как надо.
       - Если бы можно было привлечь, то уже привлекли бы, вашего совета не ждали. А мы и сами должны стараться. Нельзя расписываться в собственном неумении. Нужно искать опору рядом с собой. Вот у вас в роте, к конторе Никишин сидит. Он с полгода назад неплохо писал статьи в стенгазету, стишки сочинял, так что всем было интересно.  Попробуйте привлечь его написать очерк. Может, что и получится. Только будьте с ним настороже, держите под контролем, чтобы не стал писать лишнего.
       - Но вы же сами запретили, чтобы он что-либо писал. Требовали загрузить его работой, чтобы не было времени сочинять.
       - Да требовал и сейчас требую, чтобы он был под неусыпным контролем и не писал кляузных эпиграмм на командиров и всякую критику. А статью о Герое пусть пишет. Это особый случай. И потом… я ведь предлагаю попробовать привлечь. Не хотите, не надо, не привлекайте. Но это шанс. Вдруг у него получится.
       Из политуправления снова звонили, напоминали об очерке и требовали объяснений о задержке. Вспотевшему Бродскому стоило большого труда оправдываться за задержку, но все же ему дали ещё два дня на очерк. Он же, позвонив в роту, дал политруку Лукину только сутки.
       Комроты и политрук ещё раз подумали, стоит ли привлекать к написанию очерка этого Никишина.
       - Что мы о нем знаем? – рассуждал вслух политрук. – Знаем, очень мало: что он парень грамотный, но где-то насолил начальству своими эпиграммами, за что его сослали сначала на свинарник, а потом сюда к нам. Прежние командиры загрузили его работой так, что ему ни на что больше времени не хватает. Я даже удивляюсь, как он успевает всё это делать один. И ведь справляется! Поэтому у нас к нему никаких претензий нет. Даже не верится, что он представляет такую угрозу для комиссара Бродского.
       - А ты не интересовался о нем у политрука третьей стрелковой роты? – спросил Голик.
       - Да вот, как раз сегодня, с утра говорил, когда шёл от комиссара. Гузенко о нем хорошего мнения, характеризует положительно, хотя, конечно, подтверждает и то, что Никишин остро воспринимает несправедливость, категоричен в оценках и не сдерживает критику. На этой почве у него возник конфликт со старшиной, нашли его блокнот со стихами… ну и пошло-поехало. Из отличника боевой и политической подготовки его сделали изгоем.  Вот такая история.
       - М-да?! Вполне правдоподобно. Что же, попробую с ним поговорить об очерке. Хотя поэзия и проза, разные жанры. Писать стихи, еще не значит уметь писать очерки, но других вариантов пока не вижу, тем более время у нас, считай, до завтрашнего обеда, - сделал вывод комроты Голик. 

3
       Ротный пару раз сделал попытку поговорить с Никишиным, но всякий раз, когда заходил к нему в канцелярию натыкался на загруженность солдата. То его окружали шофера, разбираясь с путевыми листами, то он торопливо заполнял ведомость, подбивая баланс и что-то суммируя. В итоге Голик дал Егору команду самому зайти для разговора, когда освободится. Егор пообещал.
       Освободился он только перед ужином, хотя ему предстояло ещё немало работы.
       - Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, - доложил он, приняв строевую стойку,  зайдя в кабинет к командиру.
       - Как дела, Никишин? Справляешься?
       - Так точно, товарищ командир, пока справляюсь.
       - У меня проблема и я хотел попросить тебя помочь мне.
       - В чем проблема, товарищ старший лейтенант? Постараюсь помочь, если это в моих силах.
       - Присаживайся, - предложил Голик стоящему навытяжку солдату.
       - Спасибо, товарищ командир. Только можно я постою. Насиделся. Так чем я могу помочь?
       - Нам поручили написать очерк в армейскую газету о нашем герое Андронове, а я, признаться, даже понятия не имею, что такое очерк. Написал, как мог, но получилось, как характеристика и его забраковали. Дали время до завтрашнего обеда написать новый, - со вздохом признался Голик. – Ты, как я слышал, умеешь писать интересно. Твои заметки в стенгазету третьей стрелковой роты и стихи нравились. Попробуй написать очерк. Скажи, что тебе для этого нужно и я всё устрою. Создам все условия.
       - Я бы рад попробовать, но дело в том, что у меня ещё работы часа на три, да и завтра с утра хлопотное время, пока не отправлю всех шоферов на задания. Если только ночью. Но сами понимаете, такую статью за час не напишешь. Здесь, как раз, всю ночь и придётся потратить, - констатировал Егор со знанием дела.
       - Еще раз обещаю, что выполню твои условия. Если тебе нужны помощники, я немедленно выделю тебе сколько нужно. Двух, трёх, пятерых? Говори.
       - Достаточно будет двоих: рядовых Михайлова на выписку путевых листов и Зайцева на таксировку материалов. Они эту работу уже знают. Ну и еще место, где бы я мог уединиться и подумать. Очерк это почти художественное произведение на основе документальных фактов, и чтобы его написать нужно определенное настроение, что-то вроде вдохновения и соответствующая обстановка.
       - Всё ясно. Договорились. Оставляю тебе свой кабинет до завтрашнего обеда. Здесь все есть и бумага, и ручка, и чернила. Вот и его характеристика с  документальными фактами из жизни. Если что-то ещё понадобится, сразу обращайся ко мне или политруку. Даже ночью. Моя фанза сразу за углом казармы. Давай иди на ужин и приступай, а я иду дать команду Зайцеву и Михайлову, чтобы после ужина шли работать в канцелярию, - Голик деловито засуетился, но на лице была заметна улыбка облегчения от сброшенного груза.
       После ужина, отдав необходимые распоряжения своим помощникам в канцелярии и заняв место за столом командира роты, Егор стал настраиваться на немного забытую журналистскую работу. Всё-таки опыт по написанию очерков у него был. Многому он научился, работая в редакции строительной газеты. Кроме того, ему не хотелось подвести новых комроты и политрука, к которым испытывал расположение за их непредвзятое к себе отношение. Он еще раз прочитал листок с документальными фактами из жизни Ивана Андронова. В общем, ничем не примечательная жизнь, похожая на жизнь многих его сверстников по всей России, как в принципе у его друга Афони Кобликова, про которого он написал достойный очерк. Нужно только немного фантазии, добавить красок к серым цифрам обыденной трудовой жизни парня. Кое-что он узнал о нем из разговора перед отъездом Ивана в Москву. Значит, должно получиться.
       Егор мысленно представил себя трактористом, первым комсомольцем, тракторной бригады в далёкой деревне Семипалатинской области на северо-восточной окраине Казахской ССР. Тут же сопоставил её со своими Красавскими Двориками на Саратовщине и, не найдя особых различий стал рисовать себе пейзажи, окружавшие своего героя. Те же бескрайние степные просторы, те же поля, над которыми вьются такие же жаворонки и радуются весеннему солнышку, наверняка, такие же речки и редкие леса. Птицы, звери, да и люди такие же, как у них. Борются за выживание, за урожай на посевных и уборочных работах. Наверняка и техника у них такая же. Разве в стране могут быть разные трактора и комбайны. Представил себя за рычагами гусеничной машины в открытом поле. Его задача вспахать сотни гектаров земли. Вспахать вовремя, чтобы успеть посадить сорта пшеницы, проса, ячменя или ржи. Представил себе, как из-под десятилемешного плуга отваливаются комья жирной плодородной земли источающей удивительный аромат, как на борозды слетаются птицы всех мастей, чтобы полакомиться оказавшимися на поверхности червями или насекомыми. Правда, тут же спохватился: в природе нет пока десятилемешного плуга, да и такого мощного трактора ещё не придумали, чтобы тащил за собой такую махину. С такими бы трактором и плугом все бы перепахивали за смену по 20 гектар и становились героями. «Но такой трактор и такой плуг обязательно будут. Вот закончат они с Афоней службу, демобилизуются, приедут на Сталинградский тракторный завод и непременно изобретут такой трактор. Но это  потом, а пока…» 
       Мысли вернули Егора к листу всё еще чистой бумаги, лежащей перед ним. «Итак, он сидит за рычагами обычного «Сталинца» с четырехлемешным плугом, с нормой выработки 6 гектаров за смену и перепахивает поле, думая о своих планах, о встрече с девушкой, которая ему нравится и которая нравится другому, тоже, скажем трактористу. Например, Володьке Сидоркину. Между ними идет соревнование за производственные показатели, за лидерство, за Мотю».  Егор припомнил, что Иван говорил ему, как хотел быть лучшим и попасть на доску почёта, ради того, чтобы нравиться дочке пастуха.
       Наконец, мысли упорядочились и строки полились на бумагу, как из «рога изобилия». Поскольку криминальных событий в истории жизни Ивана не происходило, то остроту сюжета Егор развернул на фоне любви. Используя свой опыт, он показал любовь и трагичную, и трогательную, так чтобы она не могла оставить равнодушным никого, кто бы ни узнал о ней, любовь, которая заставляет людей совершать поступки и сворачивать горы, преодолевая трудности. Он добавил ревности, для краски. Ведь разве бывает любовь без ревности, без переживаний за любимого человека, без остроты отношений, без соперничества? Ведь любящий человек часто становится эгоистом, и ему всегда кажется, что его любимая обязательно нравится и другим.
       Увлечённый сочинительством, Егор закончил очерк к трём часам ночи. Черновой вариант был не плох, но редактировать его он решил уже утром. Хотел показать его Голику, а затем уже переписать начисто.
       Старший лейтенант Голик, придя на службу к побудке личного состава, первым делом поинтересовался у дежурного по роте, чем занимается Никишин, когда он лёг спать? Получив исчерпывающий ответ, он прошёл в свой кабинет и нашел на столе стопку исписанной бумаги, которую тут же стал читать. Это был не очерк, а маленький роман с потрясениями и переживаниями, с падениями и взлетами, от которого трудно было оторваться. Разумеется, главный персонаж становился Героем, преодолевая себя и все препятствия на своём пути.  Закончив чтение, комроты отчетливо представлял, что Иван Андронов из далёкого Казахского совхоза «Путь Ильича», достоин присвоенного ему высокого звания Героя Социалистического труда.
       Выйдя из кабинета впечатленный произведением, он велел не будить рядового Никишина и дать ему выспаться. Пришедший в роту политрук Лукин, ознакомившись с очерком, испытал те же эмоции, что и командир роты. Он, не дожидаясь пока проснётся автор, сам стал переписывать очерк набело. Уже после завтрака готовый очерк был доставлен для ознакомления комиссару Бродскому и был одобрен по высшему разряду. Ни одного слова придирки. В глазах восторг.
       - Автор Никишин? Хотя и так понятно, - сначала спросил, а потом ответил сам себе Бродский. – Талантливый чёрт.
       Через два дня очерк о Герое Социалистического труда сержанте транспортной роты стрелкового полка Иване Андронове появился в армейской газете «Тревога» под названием «В Москву за наградой». Над клишированным заголовком значилась фамилия автора «Г. Никишин». Он занимал полстраницы и понравился всем, кто его читал. Теперь Иван Андронов стал любимым героем не только своей Моти, родных и близких, земляков и землячек, но и большой Дальневосточной армии, её командиров и солдат.
       Но помимо Героя Социалистического труда Андронова в стрелковой дивизии появился ещё один герой. Тот, кто написал популярный очерк. Какой-то затурканный рядовой Никишин с клеймом неисправимого упрямца, сродни бестолковому барану, вдруг выдает «на гора» такое произведение, которое под силу только матерому журналисту. Это было высоко отмечено в политуправлении армии.
       В день, когда в полк пришла газета с очерком об Андронове, из штаба армии пришло распоряжение за подписью начальника политуправления о зачислении рядового транспортной роты 107 полка стрелковой дивизии Никишина Г.С. внештатным военным корреспондентом армейской газеты «Тревога». В распоряжении говорилось о том, что военкор Никишин освобождается от ранее наложенных взысканий, нарядов и караульной службы, а также не подлежит переводу в другие подразделения и части без ведома и разрешения главного редактора газеты.
       Конечно, это распоряжение политуправления не афишировалось. Егор о нём узнал сначала от политрука Лукина, который поздравил его с успехом, объявил благодарность и сообщил о решении руководства армейской газеты включить его в штат внештатных военных корреспондентов. О льготах и преимуществах этой должности он умолчал, но Егор и так понимал, что одержал незримую, важную победу такой высокой оценкой своего творчества. Потом в роту на его имя поступил объёмистый пакет, где он снова уведомлялся о должности внештатного корреспондента и ему спускался сокращенный план работы редакции на квартал. В сопроводительном письме главный редактор благодарил за очерк и выражал уверенность, что и в дальнейшем Егор будет посылать в газету статьи соответствующие тематике квартального плана. А ещё через неделю Егор был вызван в финансовую часть, где по ведомости ему был выдан солидный по воинским меркам гонорар за очерк.
       Командир транспортной роты и политрук, получив известие от обескураженного старшего батальонного комиссара Бродского о новом статусе своего подчиненного и тех, сопутствующих этому статусу, льготах тоже были в растерянности. Как теперь себя вести с военкором такой авторитетной газеты?
«Иметь у себя под боком такого осведомителя весьма опасно, - рассуждал Голик. -  Ведь всё, что он будет писать и отправлять в редакцию чревато для них самих какими-то последствиями. И ничего теперь ему не запретишь, не накажешь. Хотя, чего мне вроде бы бояться. В своей работе я руководствуюсь только Уставом. Ничего предосудительного не делаю. Указания не ставить в наряд и не привлекать к караульной службе, ещё до меня выполняется.  Наказывать его он тоже повода не дает. Вот, говорят у комиссара Бродского с ним конфликт, загнал парня на свинарник навоз убирать, потом сюда, чтобы от работы свихнулся, так пусть комиссар и боится. А мне, надеюсь, бояться не придётся».

4
        Вскоре, после окончания школы младших командиров Афанасий Кобликов и Ефим Садчиков были назначены в транспортную роту на должности помощников командиров взводов. Егор такому назначению друзей был искренне рад, ведь теперь они снова могут быть вместе. А ещё через неделю в транспортную роту был переведен старшина 3 стрелковой роты Пантелеев. Прошёл слух, что это назначение было проведено с подачи комиссара Бродского, но Егору эта встреча со своим бывшим врагом теперь опасностей не сулила. Теперь он военкор армейской газеты и сам старший редактор взял его под свою опеку. Да и сам Пантелеев не думал продолжать с Егором конфликт. Даже, наоборот, в первый день своего появления в роте он извинился перед Никишиным и предложил мировую.
       - Виноват я перед тобой. Извини уж. Не думал, что так обернётся и тебе придётся несладко, - говорил он с горечью, явно осознавая свою вину.
Егор мировую принял. Нет, в душе он не стал испытывать симпатий к Пантелееву, не изменил о нём своего мнения, но раз человек просит прощения искренне, значит, в нем есть и положительные качества. Да и потом, худой мир все же лучше, чем хорошая война. Видимо старшина Пантелеев догадывался об истинных чувствах Егора и старался улучшить их отношения, как мог. Кроме того, в транспортной роте образовался костяк из 3 роты в лице старшины, двух помощников командиров взводов и теперь уже вольного военкора армейской газеты, которых всё чаще видели вместе в свободное время.
       Свободного времени у Егора теперь было вполне достаточно. Он продолжал числиться в канцелярии, но теперь там снова работало четверо бойцов, и он, в основном, координировал и направлял их работу. Он теперь в любое время мог выходить в город в увольнение и ни единого раза командир роты ему в этом не отказывал. По просьбе Лукина он возглавил и редакционную коллегию роты. Стенгазеты стали выходить интереснее со многими критическими и образовательными материалами. В них Егор помещал и некоторые свои стихотворения на лирическую тематику. Эпиграммы он категорически себе запретил.
       За доброе отношение к нему со стороны командира роты и политрука он несколько раз упоминал о них в своих статьях, которые отправлял в армейскую газету, наделяя их некоторыми качествами, которыми те в принципе не обладали. Но с выходом этих статей в газетах и, узнавая себя с новой стороны, они уже сами старались этим качествам соответствовать. Раз корреспондент подметил в них ту или иную положительную черту, значит, нужно их оправдывать, как некий аванс, который нужно отработать на совесть.
       Время службы, особенно когда она доставляет удовольствие, незаметно убывало, приближая финал. Наступил,  и месяц за месяцем шел вперёд, 1941 год. С наступлением мая друзья стали считать дни до демобилизации. Оставалось меньше полугода, и можно было строить реальные планы на дальнейшую жизнь.
.....
(полную версию романа можно прочитать в книге)