Павлиний хвост. Зарисовки к роману

Роман, написанный по нижеследующим заметкам, можно прочесть здесь: http://www.proza.ru/avtor/romires&book=3#3.

Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать. Все, что случилось тогда со мною, до сих пор кажется мне чем-то совершенно нереальным. Я думаю, из всей этой истории получился бы хороший фильм. Если бы кто-то снял такой фильм, я обязательно посмотрела бы его, чтобы увидеть все это со стороны. Может быть, мне тогда стало бы легче. Но пока фильма нет, я попробую записать все, что помню, чтобы вылить все это из моей памяти, из моей души на бумагу.

Когда я вспоминаю этот период своей жизни, передо мной иногда всплывает все сразу, как будто то, что было растянуто во времени, отображается на одном большом полотне. А бывает, что какой-то момент из середины истории, какая-то незначительная мелочь вдруг вспоминается во всех подробностях.

Я не писательница, и мне придется очень постараться, чтобы мой рассказ получился не слишком запутанным, чтобы в нем смогли разобраться даже те, кто пока совсем-совсем ничего не знает обо мне, и обо всем, что со мной тогда произошло.

Так вот. Димка был другом моего детства и моим ровесником. Мы вместе ходили в сад, вместе играли во дворе. С ним всегда было весело, и меня ничуть не смущало, что он, кажется, с самого рождения был махровым разгильдяем. Худющий, вечно всклокоченный, растрепанный, в синяках и ссадинах, с дырами на одежде и карманами, полными всяких интересных штуковин.

Моя мама всегда была против нашей дружбы. Ей, конечно, хотелось, чтобы я дружила только с хорошими детьми. Когда она говорила «с хорошими», я почему-то представляла их, этих хороших детей, одетыми в белые платьица и рубашечки, аккуратные короткие штанишки на лямочках, и что все они в одинаковых сандаликах, белых носочках и белых панамочках. Хорошие дети взявшись за руки парами ходили по чисто выметенным дорожкам большого сада между клумбами и фонтанами, разговаривали о чем-нибудь хорошем, читали стихи, пели песни или играли в хорошие спокойные игры.

Димка не был хорошим мальчиком, но с ним было интереснее, чем с пай-детками. Мы исследовали подвалы и чердаки близлежащих домов, залезали на деревья, строили шалаши, стреляли из рогатки. В общем, у нас было чудесное детство. Конечно, дружила я не с одним только Димкой. Компания у нас была довольно большая, но Димка всегда был главным заводилой. Именно он чаще всего придумывал новые игры, в которые мы потом всем двором играли целыми днями.

Потом мы учились в одном классе. Я всегда была отличницей, усердной и прилежной ученицей. А Димка обычно перебивался с двойки на тройку, но вовсе не потому, что был глупым. Просто ему было не до учебы. Слишком насыщенной и интересной была его внешкольная жизнь.

А еще Димка рос без мамы. Говорили, она умерла, когда он был совсем маленьким. Маму Димке заменяла бабушка, мама его отца. Они жили втроем: он, папа и бабушка. Папа работал целыми днями, часто уезжал в командировки. А бабушка занималась домашним хозяйством, так что свободы у Димы было предостаточно.

Каждый раз, когда учителя слишком надоедали Димке своими нравоучениями, он на какое-то время сосредотачивался на учебе, с легкостью догонял класс, получал кучу хороших оценок, а потом снова сползал на привычные двойки-тройки. И так почти все 11 лет.

Только в самом конце школы Димочка образумился, взялся за учебу и… поступил на геологический факультет МГУ. Зачем? Ну так, ради романтики, полевых сезонов, песен у костра. Ну и ради высшего образования, на котором, насколько я знаю, настаивала Димкина семья. Я узнала об этом от наших общих знакомых, потому что сама я после девятого класса из школы ушла и поступила в музыкальное училище на хоровое дирижирование. Да, петь я всегда любила. Ну и на фоно с детства играла. А после училища выбрала ту же специальность на музыкальном факультете Кулька. На Консу, увы, пороху не хватило.

Как только Димка стал студентом МГУ, его рейтинг резко возрос, и моя мама прекратила ворчать по поводу моей дружбы «со всякими моральными уродами». Она даже очень обрадовалась, когда узнала, что я приглашена к Димке на очередной его день рождения.

И я тоже была рада, что снова увижу его. Встречались мы теперь редко, новая студенческая жизнь полностью захватила каждого из нас, а прежняя школьно-дворовая компания к тому времени уже рассыпалась.

День рождения Димки положил начало новому этапу в наших отношениях. Во-первых, я вдруг поняла, что Дима повзрослел и стал весьма привлекательным молодым человеком (хотя и не перестал быть разгильдяем). Во-вторых, оказалось, что для Димы я не только подруга его детских игр, но и… ну, в общем, оказалось, что он в меня влюблен, причем давно, о чем он и сообщим мне на кухне посреди буйного празднования своего дня рождения.

А еще именно в этот вечер я познакомилась с Егором, который учился с Димкой на одном курсе и с которым Дима очень подружился.

Моя голова кружилась от выпитого шампанского, щеки горели, глаза сверкали. Я дурачилась вместе со всеми, играла Мурку на старинном пианино, которое купил еще Димкин прадедушка, танцевала канкан на столе среди бокалов и тарелок. И при этом все время смотрела на Егора. А Егор смотрел на меня. А Димка смотрел, как мы с Егором смотрим друг на друга.

Вокруг галдели, пили, ели, танцевали и веселились друзья и подруги именинника, а у нас в одночасье сформировался любовный треугольник.

Финалом этого феерического разгула стала игра в бутылочку при свечах, в ходе которой у меня случилось окончательное раздвоение личности.

Димка всегда был мне почти братом. Мы поцеловались с ним в этот вечер впервые, и я почувствовала… ну что он какой-то очень родной, что ли. И даже было как-то странно, что этого не случилось между нами раньше. Что-то очень простое, привычное, родственное было в этом нашем поцелуе.

Егор… Красавец, спортсмен, киношный супергерой из боевика с элементами эротики. Я утонула в его объятиях, почувствовав надежную мужскую силу. Мы были знакомы всего пару часов, а внезапно нахлынувшая волна взаимных чувств уже накрыла нас с головой и с каждой секундой уволакивала все глубже и глубже… ну, в общем, туда, в пучину страсти.

Он целовал меня, а я чувствовала, как будто изменяю Димке, хотя ничего не ответила ему на его признание в любви, ничего не пообещала. Я чувствовала, как будто предаю друга. Вот все это осознавала и не могла оторваться от Егора, и страстно желала, чтобы все эти гости исчезли куда-нибудь, чтобы остались только он и я…

Наутро у меня, разумеется, дико болела голова, и вообще было очень плохо. Я хотела подняться с кровати и не могла. Войдя в мою комнату, мама печальным голосом, в котором слышалась укоризна и бессилие что-либо изменить, поведала мне, что в два часа ночи меня, совершенно пьяную и не державшуюся на ногах, под руки привели домой Дима и «еще какой-то молодой человек». «Егооор!» – простонала я рухнула лицом в подушку.

Мое физическое состояние великолепно гармонировало с душевным: крушение всего сущего, развалины всех устоев и надежд, бездна... Скорбную картину довершали мамины охи-ахи и пропущенные занятия в институте.

Взглянув на себя в зеркало, я поняла, что в чем-то становлюсь похожей на Димку. Припомнила, что могла, из вчерашнего вечера, ужаснулась и вернулась в кровать – спать.

Я сейчас прочитала то, что успела написать, и подумала, что если кто-то когда-нибудь дочитает до сих пор, то решит, что этот мой рассказ – о любовном треугольнике и все такое. Ничего подобного. Просто надо же мне было с чего-то начать.

Я думаю, что после той ночи от полного сумасшествия меня спасла необходимость много и упорно заниматься учебой. Поначалу я безумно хотела увидеть Егора, но как мне было его найти?.. Только через Димку. Но встречаться с Димкой я боялась, а сам Егор так и не позвонил. Я думаю, мой телефон мог дать ему только Димка, и, конечно же, не дал. И я мучилась, мучилась, а потом эта история стала потихоньку забываться, так и не найдя никакого приемлемого разрешения.

В следующий раз мы увиделись с Димкой незадолго до новогодних праздников. Мы столкнулись с ним на улице. Оказалось, что нам нужно одно и то же: купить новогодние подарки родственникам. И мы вместе отправились шататься по магазинам, и как-то все само собой наладилось, все стало на свои – пусть новые и непривычные, – но все же места.

Вечером мы уставшие и замерзшие зашли ко мне домой попить чаю. Мама кормила нас пирогами собственного приготовления, папа интересовался Димкиной учебой, спрашивал о перспективах работы и научной карьеры. Дима отвечал на все вопросы обстоятельно, шутил, блистал эрудицией. Он произвел на родителей очень хорошее впечатление. И вообще получился очень такой теплый семейный вечер накануне Нового года.

С этого времени как-то негласно считалось, вернее, подразумевалось, что мы с Димой «пара». Родители неизменно интересовались, как там Дима, передавали ему привет. Иногда я заходила к нему в гости. Димкина бабушка была очень рада, что у Димы есть девушка. И его отец, которого я почти не знала, тоже ко мне очень хорошо относился.

В конце концов у меня сложилось такое ощущение, как будто две семьи во времена мрачного средневековья договорились породниться, не спросив согласия своих детей. Меня эта ситуация нисколько не напрягала. Ничего особого в наших отношениях с Димкой не поменялось, просто видеться мы стали немного чаще.

В конце учебного года перед отъездом на практику Димка пригласил меня в главное здание МГУ (его там принято называть «ГэЗэ»), к себе на факультет. Конечно, я с радостью согласилась. Несмотря на нашу с Димкой то ли дружбу, то ли любовь, сердце у меня снова замерло: а вдруг я встречу там Егора… Вот так подумала и тут же устыдилась.

Главное здание меня очень впечатлило. Димка провел меня по аудиториям, показал много всяких интересных штук. Особенно мне понравилось смотреть в особый микроскоп на тонкие, почти прозрачные срезы разных камней. Они под этим микроскопом оказались удивительно красивыми, цветными, как радуга. Если бы я снимала тот самый фильм, я бы сделала снимки этих цветных камней фоном для фамилий актеров… Так, кажется, я снова отвлеклась.

В общем, тогда я впервые услышала от Димки о профессоре Макаровском. Он только об этом профессоре и говорил: и пока я смотрела в микроскоп на цветные камушки, и когда мы обедали в одной из огромных столовых, и потом, когда мы с ним гуляли по Воробьевым горам. Из всего, что говорил Димка, я уяснила, что профессор Макаровский – гений, светило современной геологии. Без него Димке разрешили бы смотреть на цветные камушки в микроскоп только года через два-три, вместе с остальными студентами. Но почти сразу после начала учебы Димка стал помогать этому профессору в проведении разных исследований, подрабатывая на кафедре, которой заведовал профессор, и поэтому ему, Димке, теперь многое позволено.
На учебу он, как и в школе, обращал внимание «постольку-поскольку», уделяя учебным предметам время по остаточному принципу. В центре внимания, как обычно, было то, что Димке интересно. Дошло до того, что весеннюю сессию он чуть не завалил. Профессору пришлось дать Димке «волшебного пендаля» и договориться с коллегами о пересдаче. Димка же снова доказал, что вовсе он не дурак, а олух царя небесного, что учиться он может, если захочет. Ну или если ситуация очень прижмет.

Про Егора за все это время не было сказано ни слова. Как будто и не был он Димкиным другом. Мы гуляли до самого вечера, а потом Димка пригласил меня к себе домой. А я отказалась. А он обиделся. А я нашла кучу оправданий, и в качестве утешения пообещала прийти завтра провожать его на практику. Ну никак, ну совершенно никак не тянуло меня вступить в интимные отношения с моим братом-другом. Слишком это походило бы на инцест, честное слово.

Оказавшись в пестрой и шумной толпе студентов с рюкзаками, молотками и гитарами я почувствовала себя немножко лишней. Немножко белой вороной. Не вписывались в общий стиль мои белые балетки, маленькая сумочка на длинном ремне и мини-юбка. Я стояла рядом с Димой, изображая прощание славянки, и вдруг увидела совсем рядом девушку, которая, кажется, была тогда у Димки на дне рождения. Я многих гостей тогда видела впервые, почти никого не запомнила, что неудивительно, поскольку была пьяна да еще все время смотрела только на Егора. Но ее, эту девочку, я вспомнила.

Мы поздоровались, и я как бы между делом спросила про Егора, где он, почему его не видно. Аня, так звали девушку, сказала, что Егор бросил учебу еще до зимней сессии, что он в армии, а где именно, она не знает. Кажется, кто-то переписывается с ним, но Аня не знает, кто именно. В этот момент Димка окликнул меня, и наш с Аней разговор прервался.

Проводив Димку, я долго еще не могла успокоиться. Новость о том, что Егор исчез из моей жизни надолго, если не навсегда, очень опечалила меня. Все-таки сильно он меня тогда зацепил. Наверное, я могла бы найти его даже сейчас, выяснить, где он, что с ним. Меня останавливала очень простая причина: если он почувствовал ко мне то же, что и я к нему, почему не нашел способа связаться со мной, почему исчез так внезапно… Может, я все придумала себе, может, я не нужна ему. И буду я полной идиоткой, если кинусь искать его, чтобы в результате узнать, что этот красавец и думать обо мне забыл. Все. Точка. Егор был вычеркнут из памяти раз и навсегда.

Сдав сессию, я сначала уехала с родителями в дом отдыха на две недели. Потом немного поработала в детском лагере руководителем хора. Потом знакомые ребята позвали меня в свою рок-группу подыграть на клавишах, потом я исполнила у них несколько песен соло, потом занималась с их бэк-вокалистами. А в самом конце августа я еще успела съездить на хоровой фестиваль недалеко от Москвы. В общем, лето получилось очень насыщенным, полным событий и новых встреч. Кажется, не пара месяцев прошла, а гораздо больше. А осенью наконец-то после всех своих практик и экспедиций вернулся в город Димка.

И показался он мне после такой долгой разлуки очень возмужавшим и каким-то даже немножко чужим. Он так удивительно интересно рассказывал о тех местах, в которых побывал, о природе и людях, обо всяких забавных случаях, которые произошли с ним и его товарищами.

Буквально через несколько дней после Димкиного возвращения внезапно умерла его бабушка. Вроде и не очень старой она была, и не болела совсем. Просто раз – и нет человека. Сердце.

 Мои родители пришли на похороны. Мы долго сидели вместе с Димой и его отцом на поминках в их квартире. А потом мы с мамой еще мыли посуду и наводили порядок в квартире почти на правах родственников, потому что Димкин отец, несмотря ни на что, должен был в тот же вечер уехать в срочную командировку, такая уж была у него работа.

Димка после этой потери, кажется, за пару дней еще больше повзрослел, стал очень серьезным и сосредоточенным. Он очень любил свою бабушку, очень-очень. Как маму.
В общем, родители мои ушли домой, а я осталась с Димкой. Не могла я бросить его в тот вечер одного.

И на следующий день я после учебы пошла не домой, а к Димке. И на следующий день тоже. Как-то само собой все получилось.

Если все же кто-то решит снимать фильм про всю эту историю, то здесь будет самое время показать на экране надпись «прошло полгода».

Мы с Димкой жили вместе в его квартире. Моя мама, конечно, сначала была в шоке, но потом смирилась с ситуацией, только иногда поднимала вопрос о том, что надо бы нам «официально оформить отношения, а то мало ли что». Мы с Димкой учились, по возможности подрабатывали. Мои родители и его отец, конечно, помогали нам деньгами, не без этого.

Димка постепенно пришел в себя после смерти бабушки, снова начал улыбаться и шутить. Верным признаком того, что он стал прежним, был очередной почти завал сессии. Да, мой вечный разгильдяй снова увлекся научной работой, не связанной напрямую с предметами, которые надо было сдавать. И снова история повторилась: профессор Макаровский вступился за любимого ученика, Димка вытянул все на «уд» и даже «хор», снова все вздохнули с облегчением, а Дима радостно помахал мне ручкой и укатил в поля…

В общем, так мы и жили. Я училась, работала, училась, работала. Занималась репетиторством, руководила маленьким хором в детском клубе. А Диму шатало из стороны в сторону. Он углублялся то в одну тему, то в другую, запускал учебу, потом срочно нагонял программу. И все это с горящими глазами, взъерошенными волосами и постоянными рассказами о Макаровском.

После года жизни с Димкой я насквозь пропиталась геологической терминологией и даже стала слегка разбираться в том, чем Дима занимается. В общем, у огурца, который попал в рассол, нет никаких шансов остаться непросоленным.
Я часто общалась с его однокурсниками, и с той самой Аней мы подружились. Когда собиралась компания, я пела с ними их «полевые» песни и с неизменным интересам слушала рассказы о работе в экспедициях. А еще я познакомилась с профессором Макаровским.

Однажды, когда Димка должен был обсудить с ним какие-то результаты работы и наметить новые планы, рабочего времени на это не хватило, и поэтому Макаровский пригласил Димку в выходные к себе домой «вместе с барышней».

В пятницу вечером Дима сообщил мне, что в воскресенье мы приглашены к шефу (так он за глаза величал Макаровского). Ровно в назначенный час мы с Димой при полном параде стояли у дверей профессорской квартиры в старом «сталинском» доме с высоченными потолками.

Дверь открыла супруга профессора, пожилая дама с потрясающей фигурой. «Здравствуйте, молодые люди!» – сказала она с улыбкой, и я поняла, что в прекрасном состоянии находится не только ее фигура, но и голос, и вообще она молода душой.

Марианна Викторовна оказалась бывшей балериной, так что мы быстро нашли с ней общий язык на почве искусства, пока Димка с Макаровским о чем-то оживленно говорили в кабинете профессора.

А потом мы пили чай за круглым столом. Сервиз был какой-то очень старый, фамильный. И ложечки были особой формы, старинные, с витыми ручками. И вся комната была обставлена громоздкой мебелью прошлого века, и атмосфера в ней была такая академическая, великосветская, что странно было, как это мы до сих пор еще говорим за столом по-русски, а не по-французски  или по-латыни.

И булочки, которые испекла Марианна Викторовна по случаю нашего визита, тоже были не простые: рецепт этот сохранился еще от бабушки профессора, и весь секрет заключался в особой последовательности смешивания масла, сахара, яиц и прочих продуктов. И были эти булочки очень вкусными.

Макаровский и Димка так и не успели закончить свой разговор, поэтому через некоторое время снова перешли на тему, которая их занимала. Из этого диалога я успела понять, что есть такое очень перспективное направление – геоботаника. Вот растет где-нибудь какое-то дерево или травка специфическая. Простые люди думают, что все это в порядке вещей, и проходят мимо. А для геоботаника сразу все ясно: если смогло здесь вырасти дерево с глубокими корнями, значит, горные породы в глубине не такие уж плотные, значит, есть в них трещины, по которым течет вода, иначе не выросло бы здесь такое дерево.

А еще есть растения, которым нужны для правильного роста какие-то особые химические элементы. Не было бы этих элементов, не вырос бы здесь такой цветочек. А уж если он вырос, значит, ищи рядом источник этих элементов. Вот так можно найти какие-то важные минералы, ну или что-то в этом роде.

Я почему-то сразу вспомнила пушкинский Анчар. Почему он вырос «в пустыне чахлой и скупой, на почве, зноем раскаленной»? Неспроста торчит он «один во всей вселенной» посреди большой равнины! Геоботаник объяснил бы, почему, и что там, под этим анчаром, какие горные породы. Ну и начал бы рыть канаву или шурф. В общем, кое-что в геологии я к тому времени уже понимала.

После чая Дима с профессором снова ушли в кабинет, а я стала помогать Марианне Викторовне убирать со стола и мыть посуду. Вытирая чашки, Марианна Викторовна рассказывала, какого высокого мнения Илья Львович о Димкиных способностях, что Димка стал для них буквально родным человеком. Попутно выяснилось, что своих детей у профессора и его жены нет. Ну да, с балеринами такое часто бывает.

А еще я узнала, что отец Макаровского тоже был геологом, объездил чуть ли не весь мир, вел научную работу и уже тогда писал в своих трудах о важности геоботаники. Но в те тяжелые времена стране нужны были не экзотические исследования, а реальная железная руда, чтобы поднимать промышленность. В общем, отец Макаровского попал под сталинские репрессии и сгинул где-то в лагерях, и жена его тоже погибла. Вырастила Макаровского его бабушка. Как и Димку.

Илье Львовичу, позднему и единственному ребенку, удалось сохранить пару полевых дневников отца, на полях которых тот записывал свои научные идеи. И вот теперь он продолжил исследования отца, а Дима ему во всем этом очень помогает, и в полях, и в городе.

Когда мы разобрались с посудой, Марианна Викторовна показала мне альбом с семейными фотографиями. И на одной из них, чуть ли не единственной сохранившейся, был отец профессора. Странно, но эта фотография мне очень запомнилась, как сейчас ее вижу: Лев Макаровский за работой в экспедиции, с лупой в руках, через которую он рассматривает ветку какого-то растения. Прямо ботаник, а не геолог. «Геоботаник», – улыбнулась Марианна Викторовна.

Мы с Димой закончили учебу в один год. Я сразу же устроилась на работу в детский клуб, где и раньше частенько подрабатывала. Деньги не очень большие, но зато оставалось достаточно времени на всякие подработки.

У Димы все было сложнее. После развала Советского Союза в геологии, как и во многих других областях, все было непросто. Заработать «чистой наукой» было практически невозможно, приходилось искать что-то более тесно связанное с насущными нуждами населения. Многие Димкины однокурсники переквалифицировались, ушли в другие профессии. А те, кто остался в геологии, часто подрабатывали, например, на разных стойках, потому что прежде чем строить, надо понять, что там внизу, под поверхностью земли, выдержит ли эта порода многоэтажный дом или другую конструкцию. Ну, конечно, были и другие варианты выживания, я разное слышала.
И тут наши с Димкой отношения напряглись. Мне и раньше бывало с ним непросто, а сейчас все как-то накопилось и обострилось. Димкино «интересно», которое всегда было для него главным приоритетом, вступило в противоречие с «надо». Надо было как-то жить. Не каждая жена (а мы ведь даже не были женаты!) выдержит тот стиль жизни, который диктовался этим вечным Димкиным «интересно».

Усугублялось все тем, что дело было в конце мая. Еще немного, и начнется лето. Очередное лето без Димки, который вот-вот с горящими глазами отправился в какую-нибудь экспедицию. А я останусь в городе на все лето с роскошной перспективой провести отпуск в гордом одиночестве на родительской даче. Полоть грядки – не предел моих мечтаний. Конечно, можно поехать куда-нибудь, Дима не будет против. Но если ехать с незамужними подружками, то что я там буду делать одна, пока они будут заводить романтические знакомства… Я же вроде уже несвободна. В общем, ерунда какая-то.

Мало-помалу, слово за слово, в итоге все дошло до финальной сцены. Накануне Димка весь день вел телефонные переговоры со всякими организациями, с какими-то специалистами. Я не очень понимала, о чем идет речь, но пару раз в этих разговорах был упомянут какой-то «павлиний хвост». Он мне потому и запомнился, что никак не вязался с геологией. А еще меня все больше злила вся эта ситуация, о чем я на следующий день Димке и сказала.

Сейчас мне неприятно обо всем этом вспоминать, но что было, то было. Началось с какой-то ерунды, дальше больше. Я упрекнула его в том, что он, взрослый мужик, позволяет себе слишком большую роскошь играть в бирюльки, когда надо думать о хлебе насущном. Сказала, что время идет, что мне скоро и о ребенке подумать пора, а он, Димка – сам ребенок, если уж честно, какой-то ерундой все время занимается, какими-то павлиньими хвостами, все время в облаках витает. И даже свадьбы у нас не было. А я хочу, да, хочу. И белое платье, и все остальное. Я ж не яхту прошу, не виллу, не самолет собственный. Ну хоть какую-то надежность можно обеспечить, я ведь имею на это право. А еще мне надоело, что он почти по полгода пропадает в своих экспедициях, а я тут одна остаюсь. Ну кому такое понравится…

Он сказал, что я не понимаю, что он как раз и занимается очень важным, очень земным и вполне коммерческим проектом. И делает он это именно для нашей стабильности, просто сам проект очень непростой, очень много еще неясного в нем, слишком медленно все идет. И павлиний хвост – это не ерунда, а наше счастливое будущее, и что все у меня будет: и яхта, и вилла. Но только надо еще подождать. А сколько ждать, Димка не знает.

В общем, мы разругались, обиделись друг на друга. Я обозвала его бесхвостым павлином, сказала, что как был он махровым разгильдяем всю жизнь, так и остался, что горбатого могила исправит… Собралась и ушла. Домой, к родителям. Мы, наверное, всегда были с Димкой очень разными, но не всегда это чувствовалось так остро.

Через несколько дней он позвонил, и мы довольно спокойно поговорили. Решили, что даже лучше, если я немного поживу с родителями, потому что он как раз собирается в экспедицию (ага, вот удивил-то!). Сказал, что поедет просто подзаработать денег за полевой сезон, что с его проектом это никак не связано. А когда появится какой-то запас финансов, ему будет проще завершить этот проект. И даже сказал, будто Макаровский уверен, что на этом проекте можно будет защитить кандидатскую.
Я пожелала ему хорошей поездки, попросила звонить или писать, если будет возможность. Он пообещал быть паинькой. Сказал, что за время нашей разлуки отрастит себе шикарный павлиний хвост, который мне обязательно понравится. Я даже предложила проводить его, но он отговорил меня. Сказал, что летит на место работы экспедиции самолетом, рейс ночной, очень неудобный. В общем, расстались мы мирно.

Скоро моя жизнь вошла в колею. Родители покупали продукты, мама готовила еду, занималась стиркой и уборкой, не жизнь, а курорт. Я снова почувствовала себя девочкой-старшеклассницей под родительским крылом в надежном отчем доме.
Расставания с Димкой стали для меня за эти годы привычным делом, так что скоро я окончательно успокоилась и переключилась на работу и общение с друзьями. В конце лета я даже съездила на море, где мы отлично провели время в большой шумной компании моих бывших однокурсников-музыкантов.

От Димки за все это время я получила одну только смску весьма странного содержания: «Можешь придумывать название для яхты и виллы. Павлиний хвост у меня в кармане!». Сообщение было получено с большим опозданием, потому что в том месте, где я отдыхала с друзьями, связь постоянно пропадала. Был еще один пропущенный звонок от Димки. Я попробовала позвонить ему, но абонент оказался недоступен. Типичная история, которая меня ничуть не обеспокоила.

За неделю до начала учебного года я вернулась в город, загоревшая, отдохнувшая, полная новых сил. Разобрала вещи, сходила в парикмахерскую, начала готовиться к работе. И вдруг как гром среди ясного неба звонок от Димкиного отца: Дима погиб в экспедиции. Несчастный случай, упал со скалы и разбился. Сейчас улаживаются формальности, тело вот-вот доставят в Москву, о времени похорон будет сообщено дополнительно.

Сколько лет прошло, а я до сих пор помню, как осела на пол с телефоном в руке. Чего тут рассказывать… Кто терял близких, тот все и так поймет.

Со мной творилось что-то страшное. У меня совершенно пропал голос. Врач сказал, что такое бывает на нервной почве. Ни о какой работе, конечно, и речи не шло. Директор клуба сказала, что очень ценит меня как специалиста, что все понимает и что-нибудь придумает. В общем, я могу пока не увольняться, а просто взять отпуск за свой счет.

Я не могла ни есть, ни спать, ни сидеть, ни ходить. Просто лежала пластом и благодарила судьбу за то, что мы с Димкой расстались хорошо, по-доброму. Если бы не было того последнего примирительного разговора по телефону, мне было бы еще тяжелее.

Потом Димкин отец позвонил еще раз, сказал, где и когда будут похороны. И мы с мамой и папой поехали туда вместе.

Народу в морге было не очень много. Не все Димкины друзья-геологи успели вернуться из экспедиций, кого-то просто не смогли найти за это время. Я увидела Аню, уже очень беременную, и ее мужа, тоже Димкиного однокурсника. Подошла к Димкиному отцу. Все, как во сне. Неудивительно, ибо за эти дни я успела поглотить кучу транквилизаторов. Я все искала среди собравшихся профессора Макаровского, почему-то была уверена, что он должен сейчас быть здесь, рядом с Димкой, который ведь был ему, как сын.

А потом нас пригласили в зал для прощания. Когда я увидела Димку в гробу, у меня ноги подкосились. Теряя сознание, я все же почувствовала, что чьи-то сильные руки подхватили меня сзади, не дали упасть на пол и разбить голову. Я успела увидеть мираж: надо мной склонилось лицо Егора.

Наверное, в моем виртуальном фильме снова пора написать на экране что-то вроде «прошел месяц». И после этой надписи на экране появляюсь я, уже немного пришедшая в себя, в квартире Егора.

Да, весь этот месяц я была с ним. Вернее, это он было со мной. Почти все время. Вернее, все свободное время. Потому что он работал. Вернее, служил.

Оказалось, что Аня тогда была не совсем в курсе. Да, Егор ушел в армию, но не на срочную службу, потому что срочную уже отслужил до поступления в МГУ. Бросив учебу, он ушел служить в армию по контракту. Где служил, кем служил, не сказал ни тогда, ни потом. Я так и не знала, кем и где он работает, то есть служит. Он просто уходил по утрам, а пару раз и ночью, один раз его не было дома два дня. В общем, я так поняла, что это что-то очень секретное, но допытываться не стала, не до того мне было.

Постоянно вспоминался Димка, время от времени я начинала рыдать или впадала в ступор. Егор не мешал. Просто был рядом. А я жаловалась, жаловалась ему, и он слушал, слушал.

Примерно через неделю я наконец-то спросила у него, куда же он тогда пропал, почему не нашел меня. «Потому что Димка был не только твоим, но и моим другом», – ответил Егор.

Да, вот так старомодно. «Третий должен уйти». И он, Егор, почувствовал себя этим третьим лишним. А с Димкой они переписывались все это время, даже пару раз встречались, когда Егор вернулся в Москву оттуда, где он служил. Смерть Димки была и для Егора большой, неожиданной потерей, сильным ударом. Ничего интимного между нами за все это время не было. Просто он был рядом. Рядом.

Приближалась Димкины сороковины. За окном была чудесная осень: солнце, листопад, теплынь. В выходной мы с Егором поехали к МГУ, гуляли вокруг ГЗ, собирали желуди и каштаны. Егор рассказывал, как познакомился с Димкой, как они подружились, как потом, когда он уже уехал, они продолжали общаться.

Я рассказывала Егору про Димку, про нашу с ним жизнь, про его работу с Макаровским, про то, как мы с ним расстались. Почему-то вспомнила, что Макаровского не было на похоронах. «Может, ему не успели сообщить? Может, он вообще до сих пор ничего не знает? – предположила я. – Слушай, Егор, а давай позвоним ему!»

Оказалось, что Егор с профессором лично не знаком, только по Димкиным рассказам о нем знает. И тогда я решила сама позвонить Илье Львовичу и сделала это, когда мы вернулись домой.

К телефону подошла Марианна Викторовна. Да, конечно, она меня помнит. Да, они знают про Диму, очень скорбят. К сожалению, Илья Львович очень плохо себя чувствует, почти не встает с того самого дня, поэтому и на похоронах не был. И на сорок дней тоже, к сожалению, приехать не может. Они приносят мне и всем родственникам Димы свои самые искренние соболезнования.

«Все родственники» – это Димкин отец. Мне страшно было представить себе, каково ему сейчас, что он где-то там совсем-совсем один.

На сорок дней все было очень тихо, очень печально. С самого утра дул верет, шел дождь. На кладбище собрались Димкины бывшие однокурсники, человек десять, и еще двое наших одноклассников приехали. Ани не было, она вот-вот должна была родить, а вот муж ее, Сергей, приехал.

Постояли на кладбище на ветру и дожде, продрогли. Потом почти все приехали к Димке домой на поминки. Моя мама и еще две женщины, какие-то сотрудницы Димкиного отца, к этому времени накрыли стол. Сели, помянули. Димкины однокурсники стали вспоминать учебу, как они вместе с Димкой были на практике, в экспедициях. Егор тоже включился в общий разговор, однокурсники были рады его увидеть, спрашивали, где он сейчас, кем работает. Егор отвечал, что служит «в одной конторе», занимается бумажной работой.

Потом я вспомнила про телефонный разговор с женой Макаровского, сказала, что профессор тяжело болеет, не смог быть на похоронах, передает соболезнования.
«Странно, – недоуменно произнес Сергей, муж Ани. – Когда это он успел заболеть?» «Да вот со дня Димкиной смерти и слег, – повторила я слово в слово то, что услышала от жены профессора. – Я на днях с Марианной Викторовной разговаривала».
И тут выяснилось, что Сергей поступил в аспирантуру, пишет у Макаровского кандидатскую, видится с ним регулярно. «Да, он очень печалился по поводу Димки, все приговаривал, что этого не должно было случиться. Но старик в строю, лекции читает, семинары ведет. Да мы с ним буквально вчера на кафедре виделись».
Я ничего не поняла, просто опешила, дар речи потеряла. Зачем профессору так врать, да еще про Димку. Я в полном недоумении посмотрела на Егора. Егор и бровью не повел, как будто ничего и не слышал. В общем, как-то все странно получилось.
Потом все стали расходиться, мама и сотрудницы Димкиного отца остались убирать, и отец Димки, конечно, с ними остался. А мне как-то неловко было, что Димка совсем недавно умер, а я вот, полюбуйтесь, уже замену ему нашла. Не буду же я каждому объяснять, как у меня все с Егором началось, прервалось, а теперь продолжилось. В общем, я тоже поспешила уйти вместе со всеми, и мы с Егором поехали к нему.

Ах да, надо же сказать, что Егор в этой жизни был вполне нормально устроен. Машина, квартира, никаких бытовых проблем. Наверное, так «одна контора», в которой он занимался своей «бумажной работой», неплохо платила ему за это.

На следующий день получилось так, что мы с Егором снова заговорили про Димку. И Егор стал очень подробно расспрашивать меня о Димкиной работе, о Макаровском, о том, когда мы с Димкой последний раз выходили на связь.

Я все рассказала, что вспомнила. Описала визит к профессору, наше с Димкой расставание, даже про павлина бесхвостого честно рассказала. Егор очень внимательно слушал, кое-что переспрашивал, уточнял. А потом я залезла в свой телефон и показала ему последнюю смску от Димки про яхту и виллу. И про павлиний хвост. Смешно, что этот хвост всплывал в разговоре так часто. Я рассказала о том, что в день, когда я ушла от Димки к родителям, он по телефону тоже этого павлина с хвостом упоминал.

И про то, что Димка позвонил мне из полей, когда я на море была, и что я ему пыталась потом перезвонить, все это я тоже Егору рассказала.

Вот. А теперь начинается самая сложная для меня часть повествования, потому что я сначала почти ничего о происходящем не знала. Я потом обо всем узнала. А то, что я сама пережила, – это, как надводная часть айсберга, маленький кусочек всей истории. Хотя мне и его хватило.

Для меня это самая трудная часть рассказа, а для того фильма, о котором я постоянно упоминаю, это как раз начало самой динамичной части. Конец мелодрамы, начало детектива.

Моя жизнь снова начала налаживаться. Боль притуплялась, уходила. Димку я не забывала, но было уже не так больно, как в первое время.

Голос мой стал потихоньку возвращаться, но я пока не спешила выходить на работу. Квартира Егора была в другом районе, добираться до клуба стало теперь сложновато. В общем, я решила уволиться, посидеть дома. Егор меня в этом поддержал. И вообще он решил отправить меня на море подлечить нервы.

В Москве кончается ноябрь, вот уже и первый снег выпал и растаял, а в Сочи тепло. Море прохладное, но в бассейне с морской водой хоть весь год купайся. У той самой «одной конторы», в которой Егор, если верить его словам, бумажки перекладывал, там, в Сочи, то ли свой пансионат, то ли хорошие связи. В общем, Егор сказал, что надо мне туда поехать подышать свежим воздухом, поправить здоровье, разобраться в себе. Он поехать не сможет, работа. А вот меня надо отправить. Жизнь продолжается, и он, Егор, верит, что продолжится она хорошо.

Я тоже чувствовала, что надо что-то такое предпринять, чтобы поставить точку в той моей прежней жизни, которую не воротишь, черту какую-то финальную подвести подо всем пережитым. В Сочи, в пансионат… Я даже и не думала отказываться. Мне так хотелось, чтобы сейчас за меня кто-то все решил, взял на себя часть всего этого груза. «Кто-то» этот имел конкретное воплощение, звали его Егор.

Я сообщила родителям, что уеду на пару недель, чтобы не волновались. В аэропорт меня отвез сам Егор, а в Сочи за мной прислали машину из пансионата. Я оказалась буквально в раю. Небольшой – ведомственный! – пансионат за городом, просторный номер на втором этаже трехэтажного коттеджа с видом на море. А еще бассейн, массаж и прочие оздоровительные процедуры, библиотека, четырехразовое питание. Сказка!

На третий день, отоспавшись и отъевшись, я начала приходить в себя. Плавала в бассейне, ходила на массаж, читала какой-то детектив, смотрела телек, даже немножко пела. Пробовала выяснить, что же это за пансионат такой, кому принадлежит, что за «контора» такая. Ничего, конечно, не узнала. Пансионат «Волна», приписан к какому-то сочинскому предприятию, но сейчас вроде бы путевки распространяются не только на этом предприятии. В общем, никто ничего не знает. Ну и ладно.

Я гуляла, смотрела на море, думала, как жить дальше. Все свое будущее я теперь связывала с Егором, это ясно. Но он пока никаких предложений мне не делал. Как быть? Сколько должно пройти времени, чтобы его отношения со мной не были предательством памяти друга? Или это навсегда табу? Вот вернусь я в Москву, а Егор мне аккуратно даст понять, что раз я теперь пришла в себя, то могу быть свободна, вот тебе Бог, а вот порог.

Через неделю я откровенно заскучала – явный признак того, что успела отдохнуть. Сижу как-то вечером на диване с книжкой, телек работает, бормочет что-то, я уже поужинала, скоро спать собираюсь. За окном темно, у меня маленькая лампа горит, я сижу такая, в плед укутанная, виноград жую и думаю, вот был бы Егор рядом.
В этот момент в балконную дверь кто-то тихо стучит. Я даже испугаться не успела, слезла с дивана, подошла к окну, штору отодвинула, балконную дверь открыла, и в комнату вошел Егор.

Что, читатели-зрители, кто-то по-прежнему еще ждет романтической сцены? Напрасно. Егор проскользнул в комнату, весь в черном, шапка надвинута на глаза, задернул штору, почему-то лег на пол и так, ползком добрался до лампы и выключил ее. Потом подозвал меня, а когда я подошла, он взял меня за руку, потянул вниз, чтобы я тоже легла на пол. Так мы лежали на полу вместе, в темноте, только телевизор все еще работал.

Егор даже не поздоровался, только сказал: «Срочно собирайся». И потом помог мне побросать в сумку вещи.

Все это заняло буквально несколько минут. А потом мы еще какое-то время лежали в темноте на полу, пока Егор прислушивался к звукам в коридоре. Потом он тихонько шепнул мне: «Сейчас мы пойдем по коридору, очень быстро и тихо. Слушайся меня во всем, не спрашивай, просто делай, что я говорю».

Удивительно, но ни в тот момент, ни потом я ничуть не испугалась. Вообще ничего не боялась, потому что не понимала, чего и кого надо бояться. А с Егором я была готова идти, ползти или передвигаться любым другим способом, куда угодно.
Мы подошли к двери, Его еще раз прислушался, а потом достал пистолет, и я услышала, как что-то тихонько щелкнуло. Он приоткрыл дверь, еще раз прислушался, потом резко выскочил в коридор, приготовившись стрелять в любой момент… Ну, в общем, не буду утомлять описанием. Посмотрите любой фильм, где главные герои покидают опасное место, как обычно, в последнюю секунду. И как только они скрываются из виду, кто-то злой и плохой как раз врывается в ту комнату, из которой герои только что выбежали.

Вот так и мы выбежали из здания: у Егора в одной руке пистолет, а в другой – моя рука, а у меня в другой руке моя сумка. Хорошо, что вещей с собой было немного (это я сейчас так подумала, не тогда).

Мы залезли в какую-то машину, чужую старую развалюху, Егор сел за руль, я рядом. И да, мне пришлось расстаться с моим телефоном. Егор объяснил мне, что очень опасно оставлять его даже в выключенном состоянии. Мой старый мобильный друг нашел свой последний приют где-то в пригородах Сочи.

Егор еще раз прислушался, огляделся по сторонам и рванул с места не включая фар. Так мы и ехали некоторое время. Потом он включил фары, поехал более спокойно, глубоко вздохнул, немного расслабился. Спросил, как я себя чувствую.
Мы ехали всю ночь. А под утро остановились в каком-то мотеле, поели, и Егор сразу завалился спать. И я тоже легла и долго старалась уснуть. А вечером, когда стемнело, мы снова поехали. И снова мы долго-долго ехали, и только под утро остановились в какой-то деревне.

Егор очень быстро нашел нам жилье. В одном из деревенских домов как раз пустовала комната, и хозяева с радостью нам ее сдали. Егор попросил хозяина загнать машину в гараж.

Мы снова завалились спать, и только вечером после ужина я решилась спросить Егора, что все это значит. Он ответил не сразу.

«Понимаешь, – сказал он мне, – все оказалось гораздо сложнее, чем я предполагал. Я не думал, что там задействованы такие силы. Возможно, зря сунулся, но теперь чего говорить – что сделано, то сделано».

Разумеется, я ничего не поняла. Только почувствовала, что случилось что-то, что нам почему-то угрожает опасность.

«Мы что, все умрем?» – это я так попробовала пошутить. Но Егору, похоже, было не до шуток.

«Шанс есть, – сказал он задумчиво. – Но от меня сейчас ничего не зависит».
«Ну, если нам угрожает смертельная опасность, давай проведем эти последние дни весело и счастливо!»

Развеселить Егора не удалось. Он по-прежнему было очень сосредоточен, напряжен, молчалив. Постепенно и я заразилась его настроением. Уж если он, такой надежный, чего-то сильно опасается, значит, и вправду что-то случилось.

Я ломала голову, что же произошло, что все это значит. Не выдержала, стала приставать к Егору с вопросами. Он не отвечал. Сидел и молчал. Или разговаривал со мной на отвлеченные темы. И еще регулярно смотрел новости по хозяйскому телевизору. Почти каждый час. И так каждый день. И так почти неделю. Есть – спать – смотреть телевизор – болтать о ерунде.

Еще немного, и я сойду с ума.

«Егор, я больше так не могу!» – я с воплем бросилась к нему на шею. Он обнял меня, прижал к себе, попросил еще немножко потерпеть.

И пошел смотреть новости. И тут… Я так поняла, что произошло что-то очень важное, что-то из ряда вон выходящее. Егор буквально влетел в комнату после очередного выпуска новостей, даже до конца смотреть не стал.

«Все! – сказал он каким-то очень необычным, очень взволнованным голосом. – Завтра мы можем возвращаться в Москву.

Этой ночью наконец-то мы заснули вместе.

«Ну и чего же тут такого динамичного? – разочарованно спросит читатель. – Побегали с пистолетом, поездили ночью на машине, пожили в деревне – и  все… Странно!»

Вот и мне все тогда показалось очень странным. А потом все потихоньку стало проясняться.

Мы решили возвращаться в Москву на машине – не бросать же добро, как это бывает в американских боевиках. Тем более, что машина эта принадлежала какому-то боевому товарищу Егора, так он мне сказал.

Мы еще целых три дня ехали в Москву, но уже днем, не спеша. А на ночь останавливались в гостиницах. Ах, какие это были ночи!.. Надеюсь, все это останется за кадром в моем фильме, иначе он больше будет похож на эротику, чем на триллер.

И еще мы обедали и пили кофе в придорожных кафе. И Егор рассказывал мне обо всем, что произошло, вернее все, о чем сам на тот момент знал. А остальное выяснилось чуть позднее, хотя случилось все раньше. Именно это и должно стать самой динамичной частью фильма, если кто-то задумает его сделать.

Димкино падение со скалы не было случайностью. Его убили. Виной всему стало роковое стечение обстоятельств и павлиний хвост, точнее, Павлиний хвост.
Первые подозрения возникли у Егора еще тогда, на поминках, когда стало ясно, что профессор Макаровский ведет себя как-то странно. Зачем такому почтенному человеку врать? Что-то тут было явно не так.

Потом та смска, адресованная мне, про виллу и яхту и все про тот же хвост. Все это заставило Егора задуматься. Разумеется, он постарался вспомнить все, о чем Димка говорил или писал ему все последнее время. Кое-какие сведения дал также мой рассказ о посещении дома Макаровских.

Со всеми этими подозрениями Егор обратился «к одному человеку», попросил его выяснить подробнее обстоятельства Димкиной смерти. Сделали официальный запрос по поводу экспедиции, в которой Димка поехал, и вдруг оказалось, что никаких документов на нее нет. Ничего нет, как будто и не было никакой экспедиции, ни карт, ни полевых дневников, ни отчетов – ни единого следа.

Тут уже и этому «одному человеку» все показалось очень странным. К расследованию подключились еще специалисты, но как только они начали пытаться выяснить детали, оказалось, что расследованию пытаются помешать какие-то очень могущественные силы. Настолько могущественные, что гораздо проще было отказаться копать дальше, что некоторые спецы и сделали. И сами не стали этим заниматься, и Егору не советовали.

В этот момент Егор стал опасаться за меня, хотя еще не ясно было, грозит мне какая-то опасность или нет. На всякий случай он решил убрать меня подальше от Москвы – в тот самый ведомственный пансионат.

Расследование этой истории привело Егора и его старшего и более опытного товарища в дом к профессору Макаровскому. Профессор явно нервничал, запирался, жаловался на проблемы с памятью. Пришлось поднажать, как сказал Егор, и кое-что стало проясняться.

Да, профессор не зря так странно вел себя все это время. Косвенно он был причастен к смерти Димки. Сейчас попытаюсь все это объяснить так, как мне самой объяснял потом Егор.

Вот представьте себе, что есть некий минерал, название труднопроизносимое, да оно вам ничего и не скажет, если вы не специалист в этой области. И у минерала этого какие-то чудесные свойства, ну совершенно уникальные (то ли свет он особым образом проводит, то ли электричество, то ли сжимается как-то необычно). Именно такие свойства требуются в производстве каких-то высокоточных приборов, которые для оборонки выпускаются и для космоса, в общем, очень важные детали без этого кристалла или плохо работают или их вообще сделать нельзя. Стоит этот минерал бешеных денег, потому что найти его трудно. Еще труднее, чем грибы-трюфели, которые тоже очень дорого стоят.

В общем, поскольку минерал этот очень редкий, а потребности в нем ого-го, и чем дальше, тем больше, то серьезные люди вложили серьезные деньги в строительство линии по производству синтетического аналога этого самого минерала. Искусственный работает почти так же хорошо, как и настоящий, но на его производство надо затратить массу денег.

Ну вот, прежде чем все затевать, эти серьезные люди и их покровители обратились к Макаровскому, чтобы тот оценил ситуацию. Их интересовала степень вероятности того, что в ближайшее время где-нибудь будет обнаружено месторождение этого самого минерала. Макаровский сказал, что на данный момент и намека нет на то, что такое месторождение можно найти. Поскольку Макаровский – признанный специалист в этой области, его слово имело вес. Раз месторождения нет, значит, можно затевать производство, вкладывать деньги. На всякий случай на самом высоком уровне был наложен запрет на изыскания в этой области, чтобы кто-нибудь случайно не наткнулся на этот минерал, когда дорогостоящий процесс уже запущен. Важно не просто построить линию по производству синтетического минерала, нужно еще дождаться, пока все это заработает, окупится, даст прибыль.

Слово Макаровского, конечно, имело вес, но для подстраховки эти влиятельные люди мониторили ситуацию. Если месторождение этого минерала обнаружится, цена на него резко упадет. А это значит, что большие люди обанкротятся.

И надо же такому случиться, что именно об этом минерале как об очень перспективном писал в сталинские годы отец профессора. Тогда это было экзотикой, тогда стране нужнее была сталь. Его признали вредителем, а он, как оказалось, смотрел в будущее. И занимался геоботаникой. И выяснил, что минерал это любит не только наша нынешняя оборонная и космическая промышленность, но и странная пестрая травка, которую в простонародье называют Павлиньим хвостом.

Отец Макаровского обнаружил эту травку где-то в горах Южной Америки, предположил, что она может расти и у нас, и послужить сигналом о том, что где-то рядом находится месторождение этого самого минерала. Но кто же будет прислушиваться к тому, что говорит враг народа. А отец Макровского даже сказать никому ничего не успел, остались только записи в полевых дневниках да старая фотография.
Но Димка, любимый ученик Макаровского, дневники эти читал, про Павлиний хвост знал, и про свойства минерала, рядом с которым любит расти эта травка, тоже знал. На Хвост этот он наткнулся совершенно случайно, экспедиция была вообще не на эту тему. Случайно увидел, все понял, и позвонил Макаровскому.

Макаровский знал, чем чревато такое вот внезапное обнаружение месторождения в то время как почти построенная линия вот-вот начнет выпускать синтетический аналог минерала. Когда Димка позвонил ему и восторженным голосом стал рассказывать, что видит перед собой Павлиний хвост, что скорее всего он обнаружил месторождение, Макаровский, понимая опасность ситуации, стал пытаться Димку разубедить, говорил, что еще ничего не доказано, это всего лишь записи в дневнике, надо все проверять, чтобы Димка не спешил с выводами. Макаровский, конечно, знал, что это может плохо кончиться, но не знал, насколько плохо и насколько быстро.

Как оказалось, телефон профессора прослушивается. После разговора с Макаровским Димка пытался позвонить мне, но не дозвонился. Потом отправил смску про виллу, яхту и этот самый Хвост, а потом случайно уронил телефон в глубокую горную расщелину и остался совсем без связи. Буквально через пару дней Димка упал со скалы, якобы поскользнувшись на скользком камне.

Макаровский надеялся, что сумеет разубедить Димку, когда тот вернется из экспедиции, что он сможет договориться со своим учеником. Когда профессор узнал, что Димка погиб, он сильно испугался. Он понял, что может стать следующей жертвой неведомых сил, защищающих себя от разорения и краха. Профессору намекнули, что ему не надо ходить на похороны и поминки, что надо сидеть тихо и молчать.
Позднее все сошлись во мнении, что Макаровский не последовал за Димкой лишь потому, что был чуть ли не единственным крупным специалистом в этой узкой области. Он лучше других знал все, что связано с этим чудесным минералом, и эти знания еще могли пригодиться.

То ли Егор и его товарищ не учли, что прослушивается не только телефон Макаровского, но и все его контакты, то ли сознательно пошли на риск ради выяснения правды. Не знаю, а Егор на  такие вопросы не отвечает.
В общем, после того как они все это выяснили, после того как все сложилось в единую картину, стало ясно, что бесполезно и бессмысленно ввязываться в борьбу с теми силами, которые стоят за производством искусственного аналога этого минерала и в течение неопределенно долгого времени собираются любыми средствами препятствовать обнаружению его месторождения в природе.

Пока я отдыхала в Сочи, с Егором и его товарищем пару раз чуть было не расправились. Спаслись они только чудом. Ну и, конечно, еще благодаря хорошей выучке и боевым навыкам. В том фильме, который, может быть, кто-нибудь сделает из этой истории, в этом месте будут погони, визг тормозов и прочие привычные сцены.

Вот тогда-то товарищ Егора остался в Москве, чтобы попробовать по своим каналам уладить ситуацию, а Егор рванул ко мне и увез куда глаза глядят, спрятал в каком-то Богом забытом месте, и сам тоже спрятался.

Я не знаю точно, чего именно ждал Егор, чуть ли не ежечасно следя за выпусками новостей. Возможно, сообщения о гибели своего товарища. В таком случае, наверное, мы с ним должны были бы уехать еще дальше, спрятаться еще лучше.
Но помог случай. Можно сказать, чудо. Наверное, все эти дни Егор молился о нашем спасении, и его молитвы были услышаны.

Удивительное, нереальное, уникальное совпадение. Именно в тот момент, когда производство синтетического минерала было уже налажено, из-за границы пришло сообщение о том, что в Южной Америке случайно открыто крупное месторождение этого самого минерала, обладающего такими волшебными свойствами. И даже закупка и транспортировка сырья из-за океана оказалась дешевле, чем производство нашего синтетического. Цены на минерал обвалились, и стало бессмысленным скрывать возможность обнаружения аналогичного месторождения на территории нашей страны. Наоборот, именно в эту область срочно потекли инвестиции.

Линия по производству синтетического аналога была остановлена. Последовала череда разорений отдельных людей и целых банков и даже странное самоубийство одного высокопоставленного чиновника.

Вряд ли кто-то из обычных людей придал этим новостям хоть какое-то значение. Страна готовилась к празднованию Нового года.

Я бы тоже ничего не заметила, если бы не оказалась вовлечена во всю эту историю.
Насколько мне известно, не все знают, что подобное довольно часто случается в мире геологии. Друзья Димки и Егора рассказали мне, что аналогичная история была с аметистами и малахитом. Эти камни у нас очень высоко ценились, и торговать ими было весьма выгодно, но только до тех пор, пока не были открыты крупные месторождения аметиста (где-то в Латинской Америке) и малахита (где-то в Африке), после чего цены на эти камни рухнули в одночасье.

Вот вроде бы и все. Мои друзья, прочитав все это, сказали, что начало слишком растянуто, а конец скомкан... Ну да, так и есть. Я ведь старалась написать именно о том, что знаю. Пока я отдыхала в "Волне", пока мы с Егором прятались в деревне, где-то там, в Москве, разворачивались события, свидетелем которых я не была. Я не знаю людей, которые оказались втянуты в эту историю, не знаю их имен, понятия не имею, о чем они говорили.

Потому я и думаю, что из всего этого мог бы получиться хороший фильм, для которого сценаристы легко напишут диалоги, как они это умеют делать, и еще они дополнят всю эту историю необходимыми для настоящего приключенческого фильма деталями.

Может быть, и я еще допишу потом что-то, если вспомню. Я же предупреждала, что я не писательница, так что извините, если что-то получилось коряво.

Ну что еще сказать… Я потихоньку подумываю о том, чтобы вернуться в свою профессию, мечтаю руководить детским хором. Но только не сейчас, а позже, когда подрастет наш с Егором сынишка, Дмитрий Егорович.

июль 2016