В дежурке

История эта произошла со мной чуть больше двух лет тому назад. Работал я тогда сторожем на стройке на окраине города и получал за это порядка шести тысяч рублей в месяц. Ебашить на работу приходилось под ночь с одного края города на другой, и я часто горестно шутил, что зарабатываю себе на проезд. Я был ночной сторож. Помимо меня со мной работал напарник, заступавший на сутки. В один из мерзопакостных весенних вечеров, когда всё тает, снеговая жижа хлюпает под ногами и от влажности в воздухе болит и кружится голова, я, мотаясь во все стороны, как будто пьяный, хоть и был зашит, подошёл к забору стройки. Ворота были распахнуты к ****ой матери, будто бы здесь не охраняемый объект, а общественный сортир. На огороженной синим забором территории давно намечалась стройка, но её откладывали до весны, пока не сойдёт снег, и этот снег сильно подтаял от ссанья с прошлой смены, видно было, что здесь обделался не один местный серун, зайдя в распахнутые ворота. На территории стояло два летних домика – один для инвентаря, а другой для сторожей. Оба они представляли собой помещения где-то шесть метров на полтора, в которых посередине находился предбанник, а справа и слева две комнатушки для охраны. Войдя в сторожевую будку, я увидел, что напарник лежит на деревянных нарах, которые были сколочены в каждой из комнатёнок, и трясётся крупной дрожью, накрывшись всем грязным тряпьём и барахлом, что валялось по конуре. Рожа его была сине-белого отлива, он чавкал языком и прерывисто хватал воздух то ртом, то носом. Под носом вылезла большая зелёная сопля и язык его трясся, вываливаясь изо рта, и непроизвольно слизывая нижний кусок сопли. Глаза бешено и затравленно дёргались, нары скрипели от тряски его шестипудового тулова. На полу в тамбуре валялось два пустых фуфыря из-под спирта со зверьком, рядом с ними была размазана жёлтая блевотина с кровавой примесью. Женька увидел меня и взмыкнул, превозмогая трясучку:
« Вон, блять, на столе… да на столе, Антошка, слепой, что ли, как крысёнок, не видишь ни ***?… ооооуааааа….. Там в стакане ещё спирт без развода. Подай бля. Подыхаю.» - жалобно взмолился он. Я дал ему стакан с пойлом, он быстро осушил его, не вставая с нар, кхоркнул и стал выжидать.
« Прошла, паскуда. Ничего, сейчас рассосётся по крови. Пройдёт реакция со спиртом. Сколько времени?» - фыркнул он и тяжело задышал. Я назвал время. «Ну иди тогда на свою зону, я тебя позову, если вдруг ЧЁ». Под словом «ЧЁ» он понимал свою смерть.
Женька был пятидесятиоднолетним ханыгой, бывшим сидельцем, сидел за убийство всей своей семьи и гордился, что забил до смерти и сучку и приплод, не дал разбежаться, как тараканам. Жалел только об одном – что не успел найти воображаемого трахаля своей убитой жены и разобраться с ним за все его грехи. Мужики с работы говорили, что Женька на зоне ходил в чушках, не следил за собой, зарос грязью и почернел от неё. Таким же он был и теперь. Выйдя по условно-досрочному, он не смог найти другой работы, кроме этой. У него не было лицензии, формы и оружия, его пристроил сюда старый знакомый, как говорил Женька, за давнее добро. Пьянствовал он ещё до отсидки, не раз ловил белок, падучую, лежал во всех наркодиспансерах города на государственной основе, постоянно ****ил жену и детей. Жену – из пьяной ревности, а детей за просто так. До тюрьмы он нигде не работал, целыми днями лежал на койке, бредил, напевал что-то дикое, и потягивал разведённый спирт, заботливо припасённый измученной женой. Под вечер, когда она приходила домой, он уже дурел и начиналось одно и то же. Игра в блудную жену. И детей-вы****ков. И финал этой игры всегда был один. Жена и дети биты-колочены, в кровавых соплях, злобно глотают бессильный праведный гнев, а он удовлетворённо хрёкает у себя в люльке, длительно и зловонно попёрдывая, напившись, обоссавшись и успокоившись. Рядом с койкой битая жена всегда ставила ведро для блевотины и ссанья, но блевал и ссал он всё время мимо ведра. Кучи клал правда в ведро. Под подушкой всегда была припасена наутро бутылка-другая с разбадяженным спиртом, чтобы к вечеру он мог набраться сил для предстоящей весёлой игры.
Сморённый перегарной вонью, я вошёл в свою часть конуры и что-то меня потянуло в сон. Расквасило от духоты и вонищи, и я решил кимарить. Прошло часа полтора и меня толкнули в бок. Это был Женька. «Братуха, дай сигу, выручай, братуха, бля.» - загундел он жалостно. Его опять слегка поколачивало и требовалось снова залить, а спирта уже не осталось. Я достал ему сигарету с фильтром. Он на кой-то хер подул на неё, как будто это была его привычная Прима, закурил, и, чуть мотаясь, уплёлся к себе.
«Я вот чо хотел тебе сказать, кореш. Я ведь должен выпить сейчас. Иначе я сдохну. Но в меня не лезет, не могу бля. Если ёбну, то не полезет, желудок разорвался у меня с утра, кровь ртом идёт весь день. А не ёбнуть тоже не могу, вон видишь, как плохо мне, как колотит всего.» И он жалобно запричитал, как младенец, столь чисто и наивно, что мне стало не по себе. Запах чего-то тухлого и неживого стойко пропитал нашу будку. Я пытался несколько раз проветрить помещение, открывал дверь, но через минуту-другую Женька начинал блеять, что ему или жарко, или, наоборот, холодно. И приходилось прислушиваться к болящему и вдыхать ароматы похмельного пота, перегара и ещё хер знает чего, наверное, его разложившихся внутренностей. В конце концов он через силу уснул, не переставая пердеть, время от времени, то ли всхрапывая, то ли всхлипывая. Я вышел на улицу и закрыл на ночь ворота. Вернувшись, я решил его проверить, не сдох ли, как обещал. Но увидеть того, что увидел я, я не ожидал никак: Он лежал с выпученными кровяными глазам и по-прежнему храпел и пердел. Я ушёл к себе и тоже прикорнул. Проснулся я оттого, что на меня что-то лилось и я не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Воняло бензином. Я был связан. Надо мной стоял Женька и лил на меня бензин.
«Ааааааааааа сука, долго же я тебя искал, шакал ебучий, сейчас ты за всё блять поплатишься, и за жену мою, и за детей моих кровно родственных» - гнев в нём бурлил не хуже газов в кишках. Последнее – что я помню, что я загорелся.
Очнулся я уже на улице в мокрой луже с талым снегом. От боли хотелось орать, но сил орать не было. Вокруг бегали пожарные и пытались затушить остатки догорающей бытовки. Где-то через 20 минут приехала скорая, меня водрузили на носилки и я снова вырубился.
Уже потом следак рассказывал мне, что я чудом остался жив, почти весь обгорел, а пьяного дурака нашли обгоревшим до головешек в предназначенном ему бытовом помещении. Бытовка сгорела нахер и меня нагрели на всю зарплату. Но это всё ***ня, главное – остался живой.


Рецензии