Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 44

      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."

      44.
      В  ТОТ  ЖЕ  ДЕНЬ  ПОЗДНИМ  ВЕЧЕРОМ  В   ИМЕНИИ  ДОБРОНРАВОВА



      
      Та  же  маленькая,  недостаточно  хорошо  освещаемая  настольным  канделябром,  каморка,  в  которой  ранее  допрашивали  семинариста...
      Всё  с  тою  же  жаровнею,  а,  может  быть,  что  даже  и  с  теми  же  рядовыми  кавалергардами,  сидящими,  как  и  раньше,  в  полумраке,  на  узкой  скамье,  у  самой  двери… С  тою  же  широкою  лавкой  и,  брошенной  на  неё,  шубой,  ранее  предназначавшейся  семинаристу  для  укрывания  во  время  сна,  а  теперь,  похоже,  уже  новому  постояльцу.  Всё  тот  же,  придвинутый  вплотную  к  этой  лавке,  стол  с  подсвечником  и  с  всё  теми  же  самыми  грубыми  табуретами,   стоящими  вокруг…
      Более  того,  у  стола,  в  привычной  роли  допрашивающих,  полковник  Велесов  и  поручик  Лелин,  уже  успевшие  и  разгримироваться,  и  надеть  повседневные  тёмно-зелёные  мундиры  кавалергардов.
      А  вот  визави сегодняшней ночью у  них  иной. 
      Это  Иван  Платонович  Иванченко,  Крестьянин.
      Ни  глупой  наглой  самоуверенности  студента,  ни  трусости  семинариста  мы  не  замечаем  на  спокойном  и  умном  лице  нового  собеседника  наших  героев. Только  вот  некоторая  холодная  отстранённость, подчёркнутое  равнодушие  к  происходящему,  написанные  на  всём  его  внешнем  облике  с  самого  начала этой  сцены,  всё  же  могут  показаться  нам  не  вполне  естественными.
      Беседа  протекает  ровно,  интонации  вежливые,  но  это  --  вежливость  страстных  и  вечных  врагов,  которые  никогда  не  найдут  общего  языка,  а  сегодня  избрали  такой  способ  общения   только  ради  простоты  и  удобства. Впрочем,  мы  ощущаем,  что  и  эта,  взятая  ими  сейчас  напрокат  вежливость,  в  любой  момент  может  обернуться  чем  угодно,  и  для  этого  вполне  достаточно  небольшого  толчка.
      Велесов  задумчиво  вертит  в  руках  документы  Крестьянина  в  то  время,  когда  тот  с  несколько  наигранным  возмущением  вопрошает:
      --  … Не  понимаю  причин  побудивших  Вас,  Ваша  Светлость,  меня  арестовывать.  Более  того,  арестовав,  отвести  не  в  полицейский  участок,  а  тащить  Бог  весть  куда,  и  запирать  в  этой  каморке… И  Ваши  особые  полномочия,  князь,  этого,  простите,  не  объясняют,  как  и  театральные  переодевания,  арест  сопровождавшие…
     Ярослав  Всеволодович  некоторое  время  задумчиво  молчит  ответ,  а  потом  произносит  несколько  врастяжку  с удивлённым  непониманием  в  голосе:
      --  Господин…  Простите,  не  знаю,  как  к  Вам  обращаться…  Здесь  сказано: Иван  Платонович  Иванченко…  из  мещан.  По  нашим  же  сведениям  --  Мерзлияев  Николай  Петрович,  из  разночинцев…
      Повисает  удивлённая  пауза,  которую  теперь  нарушает  уже  Владимир.
      Он,  как  бы  продолжая  речь  полковника,  с  теми  же  велесовскими
удивлённо-непонимающими  интонациями,  говорит:
      --  А  по  полученным  ещё  сегодня  поутру  сведениям,  Вы  вообще  незаконнорожденный  сын  князя  Петра  Ивановича  Тюфиякина,  действительного  камергера  и  директора  Императорских  театров,  и  его  горничной  Марфушки,  которую  тот,  с  очень  богатым  приданым  и  уже  на  сносях,  выдал  замуж  в  1829  году  за  бедняка-доктора  Мерзлияева  Петра  Николаевича.
      Крестьянин  искренне  удивлён,  хоть  и  не  сражён,  собранными  о  нём  сведениями.
      Он  медленно  переводит  взгляд  с  поручика  на  полковника  и  говорит  по-прежнему  спокойно,  не  теряя  самообладания  и  достоинства:
      --  Надо  же!  До  каких  глубин  докопались!   
      Покачав  головой  продолжает :
      --  Друзья  того  не  знают,  о  чём  господа  офицеры  осведомлены!  Полагаю,  давненько  уже  Митрофан  с  Сидором  Вам  о  моём  существовании  поведали,  во  всём  чистосердечно  признавшись,  коли  так  о  многом  вы  прознать  успели…  Не  случайно  не  доверял  я  этим  господам.   
       Велесов  так  же  спокойно,  как  и  прежде,  продолжает  настаивать  на  ответе:
      --  И  всё  же,  как  к  Вам  обращаться?
      --  Называйте  Иваном  Платоновичем  Иванченко,  господин  полковник.  С  приёмным  отцом  я  никогда  не  ладил,  почему  при  первой  же  возможности  от  его  имени  и  отрёкся.
      Велесов  в  столь  же  доброжелательной  форме  любопытствует:
      --  И  получили  официальное  разрешение  на  смену  имени?
      Крестьянин  ответить  на  вопрос  не  успевает,  за  него  отвечает  Лелин:
      --  Ну,  что  Вы,  Ярослав  Всеволодович,  зачем  нам  официальное  разрешение?! 
      Заглянув  в  какие-то  бумаги  продолжает :
      --  Да  и  имя  сменили  не  так  давно.  Университет  оканчивали,  около  пяти  лет  тому  назад,  ещё  как  Мерзлияев  Николай  Петрович,  кстати,  на  деньги  родного  батюшки  князя  Тюфиякина,  специально  для  этого  тем  родному  сыну  переданные  незадолго  до  смерти. И  службу  доктором  начинали,  ещё  как  господин  Мерзлияев… А  вот  около  трёх  лет  назад  господин  Мерзлияев  вдруг  исчез…
      Велесов  спрашивает  Лелина:
      --  И  объявился  Иванченко?
      --  Надо  полагать…
      Полковник  вновь  обращается  к  Крестьянину:
      --  Ну-с,  не  желаете  ли  объяснить  причины  сиих  метаморфоз?
      Тот  отвечает  со  спокойной  усмешкой  на  лице:
      --  Не  желаю.  Вас  же мои  объяснения  не  устраивают!
      Велесов  удивлённо :
      --  Отчего  же?  Будь  они  правдивы,  я  был  бы  весьма  удовлетворён!
      На  что  допрашиваемый  произносит  посмеиваясь:
      --  А  для  чего  мне  трудиться  отвечать?  Вы  и  без  меня  в  диалоге  с  господином  поручиком  так  замечательно  сведениями  обо  мне  делитесь,  и  главное  --  абсолютно  достоверными.  Полагаю,  знаете  обо  мне  больше,  чем  я  даже  отважусь  предположить!
      Велесов  на  это  отвечает  тоже  со  смешком:
      --  Иван  Платонович!  Вы  мне  льстите!  Знал  бы  достаточно  много,  не  привёз  бы  Вас  сюда,  в  эту  каморку,  не  стал  бы,  на  ночь  глядя,  вопросы  задавать!
      --  Спасибо  за  откровенность.  Она  меня  обнадёживает.
      --  Пожалуйста!  Рад  служить! И  всё  же,  порадуйте  ответом,  каковы  причины  изменения  имени?
      В  глазах  Крестьянина  мелькнуло  нетерпение,  а  может  быть  и  раздражение,  но  он  произнёс  довольно  ровно:
      --  Не  считаю  нужным  отвечать.
      Вновь  вмешивается  Лелин:
      --  Надо  полагать,  очень  большие  недоразумения  с  полицией.  Завтра  поутру  обещалися  полные  сведения  о  господине  Мерзлияеве  нам  доставить,  там  и  ответ  на  этот  вопрос  обязательно  отыщется,  не  извольте  беспокоиться,  Ярослав  Всеволодович!
      Иванченко  в  ответ  на  слова  Лелина  беззлобно  хохотнул:
      --  Надо  же,  как  у  вас,  господа  офицеры,  тут  всё  отлажено!  И  для  чего  тогда  нам  полиция,  если  не  просто  армия,  а  кавалергарды  подобными  делами  занялись?!
     Поручик  не  замедлил  с  ответом:
     --  А  как  же,  стараемся.  На  службе  ведь! К  тому  же  мы  только  внешне  армия,  а  по  сути  внутренняя  разведка  Великого  Князя  Константина  Николаевича.
      Полковник  обращаясь  к  поручику:
      --  И  так, объяснить  причины  изменения  имени  господин  Иванченко  не  пожелал.  Так  и  запишем.
      Лелин:
      --  Уже  записали
      Велесов:
      --  Вопрос  попроще.  Вы,  господин  Иванченко,  своего  знакомства  с  Митрофаном  Кузьмичом  Страстотерповым  и  Сидором  Харитоновичем  Наливайко  не  отрицаете ?
      --  Что  ж  отрицать  очевидное.  Не  отрицаю.
      --  Где,  когда,  как  и  при  каких  обстоятельствах  познакомились?   
      --  А  я  по  просьбе  матушки  Сидора  Харитоновича,  Агафьи  Христофоровны,  старой  знакомицы  моего  приёмного  отца,  подвозил  господина  студента  сюда,  когда  тот  только  учительствовать  в  здешнюю  школу  направлялся,  а  позднее,  по  её  же  просьбе,  привозил,  уже  не  так  давно,  ещё  письмо  и  деньги  Сидору.
      Ярослав  Всеволодович  иронично:
      --  Не  поздней  ночкой  ли?
      --  Именно,  ноченькой  и  поздней.  О  дате  не  спрашивайте,  не  припомню.  В  начале  марта  дело  было,  но  точнее  не  скажу.  Тогда  же  и  с  господином  Митрофаном  Кузьмичом  Страстотерповым  имел  честь  познакомиться.
      Лелин  заинтересовано:
      --  А  как  же  тогда  понимать  вашу,  Иван  Платонович,  фразу  о  том,  что  Митрофан  и  Сидор  что-то  нам  о  вас  поведали,  что  не  доверяли  вы  им?
      --  А  так  и  понимать.  Буквально.  Не  нравились  мне  эти  молодые  люди.  Чувствовал,  что  могут  оклеветать  любого  для  своей  выгоды.
      Велесов:
      --  И  за  это  Вы  их  отравили?
      Но  и  это  замечание  Крестьянина  не  смутило.
      Он  продолжает  отвечать  всё  так  же  спокойно,  с  несколько  наигранным  возмущением,  не  скрывая  даже  этой  наигранности:
      --  Теперь  и  вы,  Ярослав  Всеволодович,  решили  на  меня  напраслину  возвести?  С  чего  бы  мне  их  травить? Эдак,  если  люди  начнут  травить  всех  тех,  кто  им  не  нравиться,  мало  народу  в  живых  останется… Если  вообще  кто-то  останется…
      Полковник  внешне  тоже  по-прежнему  спокоен:
      --  А  с  того  и  травили,  что  ненадёжными,  сих  господ  считали,  боялись,  что  Ваше  отношение  к  крестьянским  бунтам  засвидетельствуют.
      У  Крестьянина  удивлённо  ползут  вверх  брови:
      --  Чепуха.  Какое  отравление? … Какое  отношение  к  бунтам?… Не  докажете…
      Велесов:
      --  Не  докажем? Чего?  Отравления?  Так  сам  видел  Вас  в  трактире,  сидящим  рядом  с  отравленными  позднее  молодыми  людьми.  Половой  тоже  засвидетельствует,  как  и  другие  тамошние  завсегдатаи. А  умерли  они  одновременно  с  Вашим  уходом  из  трактира.  Яду  у  них   при  себе  не  было,  как  и  других  ненужных  вещей,  без  личного  досмотра  я  бы  их  там  одних  не  оставил… Это  понятно,  надеюсь? Поэтому  ответ,  кто  отравил,  для  полиции  загадкой  не  станет.
      Лелин  с  очень  серьёзным  видом,  но  несколько  равнодушно  и  даже   как-то  холодно-отстранённо  продолжил  речь  Велесова:
      --  А  о  причастности  к  народным  волнениям  тоже  не  очень  сложно… С  хозяином  постоялого  двора,  Фомой  Ильичом  Сидорчуком  знакомы?  Знакомы.  Через  него и  велась ваша  активная  переписка  не  только  со  Страстотерповым  и  Наливайко,  но  и  многими  другими  молодыми  людьми,  приехавшими  в  Пензенскую  губернию,  чтобы  организовывать  под  вашим  руководством  народные  бунты.  Господин  Сидорчук  уже  даёт  показания,  как  и  хозяева  доходного  дома,  где  вы  квартировать  изволили. Как  и  девочка-служанка,  которая  знает  о  вас  больше,  чем  мы  даже  надеялись  предположить.
      Ничего  не  отразилось  на  лице  Крестьянина.
      Оно  только  немного,  если  можно  так  выразиться,  закаменело:
      --  Доказывайте. Но  только  от  меня  подтверждений  тем  доказательствам  не  требуйте,  ибо  оных  не  получите. И  протокола  этого  допроса  тоже  не  подпишу.
      Велесов   холодно  возразил:
      --  Не  торопитесь  с  принятием  решений,  Иван  Платонович.  Я  и  так  скоро  получу  из  Петербурга  списки  молодых  людей,  оказавшихся  здесь,  в  губернии,  под  Вашим  влиянием.  Но,  если  бы  и  не  это,  Сидорчук  помог  бы  нам  таковой  список  составить,  ориентируясь  на  тех  людей,  кто  эти  письма  ему  на  постоялый  двор  доставлял.
      Лелин:
      --  Что  он  сейчас  и  делает,  кстати.
      Полковник:
      --  Но  то  и  другое  займёт  определённое  время,  поэтому  было  бы  лучше  получить  эти  сведения   сию  минуту  и  именно  от  Вас,  предупредив  тем  самым  ненужные  неприятности  в  губернии,  а,  возможно,  и  жертвы.
      Поручик:
      --  Поверьте,  мы  занимаемся  вашей  организацией  не  первый  день  и  о  многом  неплохо  осведомлены.  И  за  Вашими  руководителями,  Вороном  и  прочими  господами,  наблюдение  начали  тоже  не  вчера…
      Велесов:
      --  Вот  и  о  них  хотелось  бы  дополнительные  сведения  получить.   
      Лелин  вновь  вмешивается  в  беседу:
      --  Так  что  вашего  подтверждения  собственной  вины  не  понадобится.  Будет  довольно  и  просто  показаний  указанных  свидетелей.
      Крестьянин  насмешливо,  но  с  каменным  лицом:
      --  Простите,  для  чего  довольно?
      Лелин  таким  тоном,  словно  рассказывает  о  содержании  детской  книжки:
      --  Для  расстрела,  как  зачинщика  народных  волнений.
      Не  выдержав,  Велесов  добавил  довольно  зло:
      --  Мои  особые  полномочия  имеют  в  виду  и  это,  к  сожалению.
      Его  визави  ответил  не  менее  зло:
      --  Вот  вы  только  не  надейтесь,  что,  испугавшись  угроз,  разоткровенничаюсь  и  обо  всём  Вам  доложу.
      Владимир  Пересвентович:
      --  Мы  с  Его  Светлостью  и  не  угрожаем.  Мы  указываем  путь,  который,  возможно,  приведёт  к  сохранению  Вашей  жизни.
      Немного  помолчав,  Крестьянин  ответил  спокойно,  но  уже  с  каким-то  сумасшедшим  блеском  в  глазах:
       --  Знаете,  господа,  я  вас  всех  настолько  ненавижу,  что  и  смерть,  подчас,  не  страшит.  Жалею  только,  что  насолить  успел  мало!  До  темноты  в  глазах  жалею!
      Ярослав  Всеволодович  искренне  удивлён:
      --  За  что  ненавидите? Что  плохого  сделал  Вам  я  или,  например,  поручик  Лелин?
      --  Я  отвечу  один  раз  на  некоторые  Ваши  вопросы,  князь,  но  лишь  затем,  чтобы  объяснить  своё  последующее  молчание. После  этого  небольшого  откровения  я  не  скажу  уже  ни  слова.
      --  Порадуйте,  будьте  так  добры.
      --  По  крови  я  выше  Вас,  Ярослав  Всеволодович!  Князья  Тюфиякины  --  потомки  Рюрика.  А  уж  насколько  я  выше  Вашего  лизоблюда  Лелина  и  думать  не  хочется!  И  вот  сегодня  я  сижу  перед  вами  допрашиваемым  и  обвиняемым,  под  чужим  именем,  в этой   грязной  каморке! Вы  полагаете  --  это  повод  для  моей  любви  к  вам  обоим?
      Лелин  безгранично  удивлён:
      --  Но  привело  Вас  сюда  преступление,  а  не  чужое  имя…
      --  А  что  привело  меня  к  этому  преступлению?!  Мой  отец,  князь  Тюфиякин,  вышвырнул  мать  замуж  за  ничтожного  Мерзлияева…  Я  родился  Мерзлияевым!  Не  князем  Тюфиякиным,  ничтожным  Мерзлияевым!
      Поручик  всё  тем  же  удивлённым  голосом:
      --  Но  Вашу  матушку  не  отправили  в  деревню  на  скотный  двор.  Она  из  простой  крепостной  девки  превратилась  в  уважаемую  госпожу-докторшу.  И  с  кругленькой  суммой  приданого…  Князь  и  потом  от  Вас  не  отказывался, помогал… И  суммами  немалыми…
      Крестьянин,  не  слушая  Владимира:
      --  Потом,  одумавшись,  сообразив,  что  с  его  смертью  род  пресечётся,  старый  дурак  ринулся  добиваться  признания  того,  что  я -- его  сын  и  законный  наследник  имени  и  состояния  князей  Тюфиякиных.
      Немного  помолчав,  со  злой  насмешкой  в  голосе  продолжил:
      --  Но  тут  уже  маменька  с  идиотом-доктором  воспротивились.  Видите  ли  не  заслужил  князь  отцовства.  Стали  возражать,  что  не  отец  он  мне… И,  как  следствие,  разбирательство  затянулось.  Князь  так  и  помер,  не  успев  закончить  начатого  дела,  а  я  остался  Мерзлияевым.  Мерзлияевым!  Не  Тюфиякиным!  Вы  полагаете,  это  повод  для  радости?
      Лелин  по-прежнему  удивлённо:
      --  Но  у  вас  блестящее  образование,  хорошая  профессия,  при  определённом  усердии,  вы  могли  бы  выслужиться  и  получить  дворянство… Да  и  немалую  сумму  усопший  родитель  вам  всё  же  передал…
      Велесов  продолжил  всё  тем  же  ровным  голосом:
      --  Вы  же  предпочли  истратить  отцовские  деньги  на  неблагодарное  дело  разрушения  родной  страны!
       --  Получить  дворянство  для  Мерзлияева,  утратив  права  на  имя  князя  Тюфиякина,  потомка  Рюрика!?  Ну,  уж  нет!  Пусть  лучше  провалится  в  тартарары  страна,  имеющая  подобные  порядки  и  законы! Не  позволившая  мне  получить  законное  имя!  Предпочту  её  разрушение!
      Несмотря  на  столь  гневные  и  полные  негодования  речи,  все  это  было  произнесено  Крестьянином  негромким  ровным  голосом  с  каменным  выражением лица.  Только  безумно  горящие  глаза  выдавали  внутреннее  состояние  говорящего.
      Снова  повисла  пауза.
      На  лицах  Велесова  и  Лелина   удивлённая  ошарашенность,  а  Мерзляева --  удовлетворение.
     Лелин  не  выдерживает  молчания:
      --  И  это  привело  Вас  к  столь  горячей  ненависти?!
     Крестьянин  уже  откровенно  яростно,  не  скрывая  злости:
      --  Именно  это.  И  это  куда  более  веская  причина,  чем  радение  о  народном  благе,  которое  декларируют  многие  мои  товарищи. Не  знаю,  что  привело  на  тропу  войны  с  вами  их  на  самом  деле.  Не  знаю,  что  сделало  вашими  врагами  тех,  кто  твердит о  добре,  справедливости,  всеобщем  счастье  и  благополучии,  но  называть  их  имена,  повествовать  о  нашей  деятельности всё  равно  не  стану,  и  не  надейтесь!
      Но  Велесов,  всё  же  пытается  своего  оппонента  вразумить:
      --  Но,  погодите,  при  чём  здесь  народ?  Он  не  имеет  отношения  к  Вашим  проблемам  и  обидам…  Народные  бунты,  которые  Вы  тут  так  тщательно  организовали,  могут  привести  к  кровавым  последствиям…  Будет  пролита  кровь…,  именно  простых  людей  кровь,  народа  прежде  всего…
      Крестьянин  отвечает  уже  яростно,  с  искаженным  ненавистью  лицом.
      Хотя  его  движения  по-прежнему  сдержаны,  а  голос  негромок,  эта  ненависть  так  и  плещет  на  противника.  Она  уже  не  скрывается,  а  из-за  негромкого  голоса  и  холодных  интонаций  выглядит  ещё  более  устрашающей.
      --  Да!  Будет  пролита!  Подстрекали  МЫ,  поднимали  бунты,  обманывая  это  безмозглое  стадо,  МЫ,  а  стрелять,  спасая  невинных,  придётся  ВАМ! 
      Вопросительно  поднял  брови :
      --  Но  кто  потом  будет  выглядеть  негодяем  и  подонком?  Вы  или  я  со  товарищи? 
      Коротко  засмеялся  и  продолжил :
      --  Вы!  Со  своим  ненаглядным  Государем,  который  вынужден  будет  санкционировать  ваши  действия,  и  уже  санкционировал,  как  я  понимаю.  А  кого  сочтут  героем  и  страдальцем?  МЕНЯ! Так  что  даже  моя  смерть  пойдёт  вам  во  вред  и  тоже  станет  частью  моей  мести! Мы  станем  героями  в  глазах  общества,  а  вы,  наводившие  порядок,  спасавшие  страну  от  бессмысленных  жертв, -- негодяями.  Никто  не  станет  разбирать  вашей  правды,  господа офицеры. Все  возмутятся  фактами  расстрелов  простого  народа.  Беззащитного,  безоружного… Ха-ха-ха!  И  героической  смертью  подобных  мне  зачинщиков  тех  бунтов!
      Он  опять  замолчал. 
      Злость  и  гнев  постепенно  ушли  с  его  лица  и  уже  совершенно  спокойно  Крестьянин  закончил:
      --  Поэтому  предлагаю  сейчас  проститься  с  миром  и  более  не  вести  бесполезных  бесед. Они  ни  к  чему не  приведут.  Стану  молчать.  Прощайте,  господа!
      Велесов  поднялся  и,  обратившись  к  Лелину,  спокойно  произнёс:
      --  Что  ж,  после  изучения бумаг,  которые  обещали  доставить  к  завтрашнему  утру,  если  они  не  внесут  каких-либо  новых  неясностей,  сего  господина  придётся  расстрелять.  Пойдёмте! До  завтра,  господин  Иванченко!
      Кавалергарды  вскочили,  как  только  офицеры  поднялись  из-за  стола.
      Полковник  и  поручик  попрощались  с  ними  кивком  головы,  и,  не  сказав  более  ни  слова  Крестьянину,  вышли  прочь  из  помещения.
      Они  были,  явно,  и  сердиты,  и  недовольны  собой.
      Крестьянин  же,  наоборот,  спокоен  и  доволен  прошедшей  беседой.  Ни  страха,  ни  беспокойства  на его  лице не  заметно. Он  что-то  сосредоточенно  обдумывает,  спокойно  и  вольготно  усевшись  у  стола.  Потом  обращается  к  находящимся  в  помещении  кавалергардам:
      --  До  ветру  выводите?  Или  предоставляете  горшок?  Мне  нужду  справить!
      Один  из  охранников  отвечает:
      --  Руки  за  спину!  Идите  вперёд.
      Крестьянин  выходит  из  помещения  под  охраной  кавалергарда,  взявшего  ружьё  и  вышедшего  вслед  за  ним.
      Второй  охранник  остаётся  в  помещении.
      Он  сидит  в  прежней  позе  со  спокойным  лицом. 
      Но  постепенно  это  спокойствие  с   лица  почему-то  куда-то  стекает.  Он  вдруг,  сильно  встревожившись,  резко  поднялся  и,  схватив  ружьё,  быстро  покинул  помещение  каморки.
      
      ... Мы  на  улице.
      Перед  нами  ночной  двор  у  сарая.
      В  смутном  свете  фонаря,  покачивающегося  над  входной  дверью  в  сарай,  видим  выбежавшего  на  улицу  второго  охранника,  который,  сориентировавшись  в  одно  мгновение,  бежит  на  шум  борьбы.
       Мы  устремляемся  следом  и  видим  Крестьянина,  навалившегося  на  кавалергарда.
       Они  борются,  катаясь  по  земле. Ружье  валяется  отброшенным  далеко  в  сторону.
       Крестьянин,  похоже,  недалёк  от  победы :  ещё  миг  и  он  додушит  своего  противника.
       Своевременно  подбежавший  второй  кавалергард  сильно  бьёт  прикладом  своего  ружья  врага  по  голове  и  тем  самым  спасает  товарища.
      Но,  когда  они  переворачивают  Крестьянина,  лежащего  сначала  лицом  вниз,  на  спину,  для  констатации  факта  смерти   врач  зрителю  не  нужен.
      На  весь  экран  лица  кавалергардов,  понимающих  свою  правоту,  но  искренне  огорчённых  произошедшим.