Все они солдаты... Киноповесть. Гл. 46

      КИНОПОВЕСТЬ  "ВСЕ  ОНИ  СОЛДАТЫ..."

      46.
      НЕМНОГО  ПОЗДНЕЕ.  НОЧЬ.  СТУДЕНКИ.  ИМЕНИЕ  ДОБРОНРАВОВА.



      
      Мы  во  внутреннем помещении палатки.
      В  ней  на  двух  узких  походных  раскладных  кроватях  спят  Велесов  и  Лелин.
      Недалеко  от  входа  в  палатку  в  железной  жаровне  тлеют  угли  и  светятся  жаром  раскалённые  булыжники.
      Обстановка  палатки  очень  простая.
      Даже  мундиры  офицеров  висят  на  плечиках,  зацепившихся  за  крепления  всё  той  же  палатки. В  углу  под  ними  --  несколько  стоящих  друг  на  друге  чемоданов.
      В  центре  помещения -- складной  походный  столик  с  двумя  тоже  складными  стульями.  На  столике,  кроме  подсвечника  с  тремя,  естественно,  погашенными  наполовину  сгоревшими,  свечами,  спичек,  глиняного  кувшина  с  водой,  двух,  ему  под  стать,  глиняных  тоже,  простых,  кружек  ничего  больше  нет.
      У  самого  входа  в  палатку,  с  другой  стороны  от  жаровни,  тоже  на  двух  плечиках,  закреплённых  за  палаточные  крепления,  висят  ещё  шинели  с   головными  уборами  постояльцев  этой  палатки,  рядом  на  грубом  табурете -- таз  со  стоящим  в  нём  кувшином  с  водой.
      Где-то  вдали,  за  пределами  палатки,  сначала  полная  тишина  ночи,  потом   отдалённый  собачий  лай  и  невнятные  человеческие  голоса.
      Позднее  сквозь  них  начинает  прорываться  более  громкий  взволнованный,  даже,  пожалуй,  истеричный,  девичий  голос,  с  уже  почти  чётко  различимым  «помогите!».
      Улавливаем  нечто  похожее  на  перебранку.
      Девичий  голос  что-то  объясняет,  чего-то  добивается.
      Голоса  стали  приближаться  к  палатке.
      Уже совершенно  чётко  слышно,  произнесённое  женским  звонким  голосом,  «спасите!»  и  ответ  грубым  мужским   «да,  жди  ты,  сейчас  разбужу  и  доложу!».
      В  палатку  входит  кавалергард.
      Он  зажигает  на  столе  свечи,  направляется  к  кровати  полковника  и  произносит  негромко:
      --  Ваша  Светлость! Тут  беда!
      Солдат  наклонился  над  постелью  и  протянул  руку,  чтобы  её  прикосновением  разбудить  Ярослава,  но  тот  уже  открыл  глаза.
      Взгляд  ясный,  словно  и  не  спал,  приподнимается  на  локтях,  произносит  немного  хрипло:
      --  Что?  Подай  мундир! Буди  поручика!  И  докладывай!  Не  теряй  времени!
      Кавалергард  отходит,  склоняется  над  Лелиным:
      --  Господин  поручик!  Вставайте!
      Потом  берёт  плечики  с  мундирами  офицеров,  кладёт  на  кровать  поручику  его  одежду,  а  с  другими  плечиками  направляется  к  Ярославу,  параллельно  докладывая:
      --  Верхами  девка  прискакала  из  Алтуфьевки.  Налетели  на  дом  её  господ  людишки  из  соседского,  чужого,  имения,  мол,  награбленное  отымать,  господ  карать… А  их,  алтуфьевские,  пошли  грабить  то,  соседское,  имение-то.  Ночью,  мол,  солдаты,  которые  у  Добронравова,  спят,  не  прознают,  а  до  утра  они  со  всем  и  управятся…  В  соседнем  с  Алтуфьевкой  имении  бар  нет,  в  город  подались  с  началом  бунтов,  а  в  господском  доме  в  Алтуфьевке  барыня  с  дочерью  и  ихний  лекарь  сегодни  ночевать  остался. Он-то  и  успел  послать  девку  за  нами.  Та  короткую  дорогу  знает,  напрямки,  через  поле  и  лес.  Поведёт,  сказала.   Потому,  как  по  тракту,   далеко  больно,  долго добираться.
      Офицеры  уже  на  ногах. Они  в  нижних  белых  рубахах  и  таких  же  подштанниках.  Одеваются  очень  быстро,  без  помощи  денщика.
      Велесов  приказывает  солдату:
      --  Поди!  Поднимай  всех  наших!  Мы  первыми  отправимся.  А  их  унтер-офицеру  скажи,  пусть  солдат  своих  поднимает,  ищет  проводника  и  тоже    напрямки  в  Алтуфьевку  следом  за  нами  выходит.  Мы  вскач  скоро  там  будем?
      Солдат :
      --  Девка  сказала,  меньше  получасу.
      --  Иди.  Исполняй.
      Солдат  козыряет  и  выходит.
      В  палатку  врывается  рыдающая  Манечка,  горничная  Мещариновой,  падает  на  колени  почти  сразу  у  входа  и  истошно  вопит:
      --  Спасите! Это  тот  семинарист  клятый!  Учи-и-и-итель!  Иу-у-уда-а-а!  За  одним  столом  жрал!  А  разобиделся -- помчался  тех,  соседских,  сюды  весть,  а  наших  со  старостой,  дядей  Михеем,  к  ним  грабить  отправил. Я  виновата-а-а-ая!  Я!  Видела,  шо  побёг  злой,  как  чёрт,  а  не  сообразила  куды и  пошто! Токо  потом,  кады  в  деревне  гам  поднялся  и  от  Фёклы-мельничихи  работник  примчался  и  рассказал  про  всё,  дохтур  наш,  Платон  Спиридонович,  кричит  мне : « Манечка!  Давай  верхами  к  Добронравову, через  лес!  Там  солдаты  стоят!»  Господа!  Люди  добрыи-и-и!  Спасите  Марью  Кирилловну  и  барышню  нашу  Любовь  Александровну!  И  лекаря  Платона  Спиридоныча!  Помоги-и-и-и-те!  У  барыни  нашей  муж  тож  ахфицер!  На  Кавказе  згинул!  Не  откажите!  Помоги-и-и-и-те!
      Манечка  в  распахнутом  полушубке,  с  криво  съехавшим  платком,  растрепавшимися,  выбившимися  из-под  платка  волосами,  упавшей  на  грудь,  почти  расплетшейся  косой,  зарёванным  лицом,  распухшим  от  слёз  красным  носом,  выглядит  очень  жалко.  Велесов  только  морщится,  но  молчит,  а  Лелин  не  выдерживает  и  говорит сердито:
      --  Прекрати!  Иди!  Седлай  своего  коня!  Поведёшь  короткой  дорогой!  Не  голоси!  Мочи  нет  слушать! Ступай  уже!
      По  всему  видно,  что  настроение  у  офицеров  и  без  её  криков  не  особо  хорошее.
     Ожидания  у  них  безрадостные : не  надеются  застать  в  живых  хозяйку  Алтуфьевки  и  её  дочь,  как,  впрочем,  и  доктора.
      Внезапно,  и  поэтому  как-то  резко,  совсем  недалеко  от  палатки  раздаётся  звук  трубы.  Это  отрезвляет  Манечку,  она  прекращает  истерично  рыдать,  вскакивает  и  выбегает  прочь.
      Уже  одетые,  в  мундирах,  шинелях,   с  головными  уборами  в  руках,  офицеры  выходят  из  палатки  почти  сразу  вслед  за  ней…