Самое вкусное

– Жалко, варенья нету, – сказала Ирка, аккуратно обкусывая по краю вафельный стаканчик и подбираясь к сливочному холму в середине, – мороженое с вареньем, знаете как вкусно!
Мы втроем сидели на лавочке возле подъезда, ветер крутил у ног серые баранчики пыли и качал лиловые шапки флоксов в палисаде.
– Лучше всего из черной смородины, – продолжала Ирка, поскольку мы с Элькой не отвечали. Эльке было не до разговоров. Она, как всегда выбрала брикет, и теперь маялась со своим пломбиром, зажатым между размокших вафель, еле успевая слизывать с боков крупные капли.

Я же, сжимая покрытый изморозью картонный стаканчик, тщетно ковыряла палочкой затвердевшую ягодную массу.
– А ты чего самое дешевое взяла? – Ирка двинула меня локтем. – Денег нету?
– Оно мое любимое, – воткнув сбоку бесполезную палочку, я лизнула кисло-сладкую восхитительно холодную верхушку.
– Чего там любить, – пожала плечами Ирка, – плодово-ягодное – это ж одна вода. Вот я больше всего мороженое с розочкой люблю.
– Такого не бывает, – с набитым ртом прогудела Элька.
– Это у нас не бывает, а я в Орле ела! – запальчиво крикнула Ирка. – Вафельное, а сверху розочка из крема.
– Здорово! – сказала я. – И мороженое и пирожное вместе.
– Вот оно самое вкусное! – Ирка с торжеством поглядела на нас, мол, она-то ела, а мы – нет.
– А я думаю, эскимо на палочке еще вкуснее, – заметила Элька. – Представляете, в шоколаде…
– Да ну, эскимо! – дернула измазанным носом Ирка, не желавшая признавать, что самое вкусное она не пробовала. – Может, его и нету на самом деле, а только так… в книжках рисуют для интересу.
– Почему нету? Есть, – возразила Элька. – Не у нас конечно, а в Москве. Мне мама рассказывала.
– А она ела? – завистливо вскинулась Ирка.
– Нет, – призналась честная Элька. – Она только видела, как продают. Очередь была – во! А у нее поезд…
– Ну я-асно… – довольно протянула Ирка и, чуя, что первенство осталось за ней, смерила нас долгим победительным взглядом.

Стаканчик мой весь запотел, мороженое подтаяло и пахло вишневой косточкой. Элька, которой надоело вечное Иркино хвастовство, сунула в рот последний лоскут вафли и облизала липкие пальцы:
– А я зато козьи наки ела!
– Фу! – сморщилась Ирка. – Зачем?
– Правда, Эль… – поддакнула я.
– Эх вы! – снисходительно усмехнулась она. – Не знаете, что такое козьи наки! Это только называется так, а на самом деле – орешки в меду. Хрустящие. Вкусные-превкусные!
Но Ирку нелегко было смутить.
– Подумаешь, орехи! – заявила она. – Я тоже ела, только не козьи, а настоящие. – А у тебя что было самое вкусное? – повернулась она ко мне.
– Персик… – неуверенно сказала я. Потому, что никак не могла вспомнить – то большое мягкое с пушком на темно-красных боках и крупной ноздреватой косточкой – персик или все-таки абрикос? Я видела их один раз. В корзинке, привезенной с самого дальнего юга, где даже море есть, лежали продолговатые морковного цвета «сливы» и темные бархатистые шары с помятыми бочками – это персики и абрикосы, объяснили мне и разрешили взять штучку. Я конечно выбрала большой – пахнущий солнцем и сразу брызнувший во рту теплым соком – наверно персик.

– Везет, – признала Ирка, и выложила свой главный козырь:
– А я бананы ела!
Элька недоверчиво подняла брови – бананы в СССР не растут, их не привезешь с юга…
– Да, – с вызовом сказала Ирка, видя, что ей не верят. – Нам эти бананчики из Москвы привезли.
Из Москвы могли привезти что угодно, так что Элькины брови вернулись на место.
– Вы не представляете, девочки, до чего они вкусные! – затараторила Ирка. – Сладкие как… как… В общем, ужасно сладкие! И па-ахнут… – она закатила глаза.
– Что, вкуснее яблок? – спросила Элька.
– В сто раз! – отчеканила та. – Я сразу десять штук слопала.
Элька вздохнула.

Я слушала и недоумевала, это бананы-то в сто раз вкуснее? Как бы не так. Нам с бабушкой прошлым летом тоже перепало – целых три штуки, Правда, зеленые все. «Вы, – говорят, – в теплое место их положите, они и дойдут». Мы засунули их в старые валенки на печке – к зеленым помидорам, уберегаемым там бабулей от ранних заморозков. Время от времени мы доставали заморские фрукты из войлочного голенища – их толстые гладкие шкуры покрывались коричневыми пятнами и даже не думали желтеть.
– Ну хватит, – решила однажды бабуля, – поспели небось.
Бледная мякоть внутри оказалась сопливой, монотонно сладкой и вовсе мне не понравилась. Бабушке тоже: «Тьфу ты, на мыло похоже, – сказала она. – И кожуры дюже много».
– Яблоки лучше, Эль, – заверила я вслух, – честное слово.
– Тебе-то откуда знать? – взвилась Ирка. И сама же догадалась, – Ты что, бананы ела? – упавшим голосом спросила она.
Больше погордиться перед нами ей было нечем, и Ирка обиделась: «Ну и сидите со своими яблоками!» – буркнула она и ушла.
Эльку тоже скоро кликнули домой. И я осталась на лавочке одна, смотреть на разлохмаченные ветром головки цветов и думать, что на свете самое вкусное. Надо обязательно узнать и попробовать, а то жизнь так и пройдет…

– Ба, – спросила я на другой день перед вечером, когда мы, усевшись в прохладных сенцах, перебирали рассыпанную по противню пеструю фасоль, выискивая и отбрасывая негодящие сморщенные бобы, – а что ты самое вкусное ела?
– Голодному все вкусно, – не переставая ворошить фасоль, ответствовала она, – и щи простые с хлебушком, и каша с лучком…
– Ну, ба! – перебила я. – Не о том же спрашиваю!
– А о чем же?
– Ну… я про персики, гранаты, ананасы всякие…
– С жиру вы беситесь, вот что! – осерчала бабуля. – Нешто наши-то груши да сливы хуже? Вон висят, ешь! Нет, пе-ерсики им подавай… – передразнила она.
– Ну, ба… – я попыталась ее урезонить, – ведь столько всего на свете! Неужели ты ничего вкусней груш не пробовала?
Бабушка помолчала, кажется, уже не сердясь. Потом сказала упрямо:
– По мне, что своё, то и есть самое вкусное. А чужое… может оно и хорошо, да не наше. Вот тебе и весь сказ. Поняла ли?
Я кивнула. Продолжать было бесполезно. Пересыпав фасоль в полотняный мешочек, бабуля снесла ее в кладовку – на зиму. И затеяла драники на ужин.

Свечерело. В сенцах зажгли свет, вокруг лампочки над столом закружились мотыльки, словно ожившие клочки сумерек, занесенные к нам ветром. Из лепета их крыл, шорканья картофелины по терке, шипения газа и потрескивания чугунной сковороды слагалась славная вечерняя музыка, в которую незаметно влился и бабушкин голос:
– Что я самое вкусное ела… – негромко, будто себе под нос говорила она. – А я тебе скажу: пироги материны, щи зеленые из ботвы, да с печеным яичком, яблоки моченые, теруны вот эти… самое простое, что всегда дома ели, что мать подавала. Вот это всю жизнь, как самое лучшее и помнится. И у тебя так-то будет. Вот посмотришь. Вырастешь, поумнеешь – поймешь.

Раскалившееся до синего дымка пахучее масло, стрельнуло, принимая в себя картофельное тесто, сразу запузырившееся кружевами. Бабуля шлепнула на чистую тарелку ложку густой холодной сметаны из банки. И тут же прибавила к ней золотистые огненные в каплях шипящего масла драники.
– Принимай-ка!
Бабушкины терунки – пухлые, пахнущие жареными семечками, не могли дожидаться, пока я поумнею. Я счастливо вздохнула и принялась за еду.