Глава 6. Заговор строго по сценарию

Я закрываю за доктором дверь, хотя очень хочется выйти и пойти за ним. Вообще не могу себе представить, что нахожусь здесь. Где угодно, но не в этой квартире. Мне сразу вспоминаются соседские ночные похождения, которые сотрясали наши стены. Те их праздники, что лишали нас тишины. Самые буйные соседи на всем свете, как я вместе с семьей их любил называть.
Я, удрученный мыслями, захожу, в комнату. Все-таки маленький интерес во мне присутствует: как же выглядят эти буйные весельчаки. Планировка квартиры такая же, как у нас. Сначала я не верю своим глазам: в углу на одной из застеленных кроватей сидят два мужчины. Один лысый дедушка в спортивных синих штанах и клетчатой старой рубахе, второй чуть моложе с выпученными глазами и густой бородой. Женщина стоит возле них и о чем-то серьезно говорит. Потом они замечают мое появление.
- Проходите, Алексей Петрович, знакомитесь. Это Василий Фёдорович, - она представляет пожилого мужчину, тот с улыбкой кивает, - а это Александр. Ну можете звать их Вася и Сашка, а меня Валей.
Саша без каких-либо эмоций смотрит на меня своими округленными очами. Мне он сразу кажется самым странным из них. Его взгляд просто пробирает меня насквозь. Такое чувство, что я его либо где-то видел, либо он думает, что это я убил свою семью. Уж не знаю почему мне так показалось, но интуиция работает на все сто процентов.
- Очень приятно, - с небольшой долей вранья говорю я.
- Пройдемте скорее за стол, а то все остынет. Ужин сегодня восхитительный. Мы вас, Алексей, вас ждали, одни не садились, - чирикает Валя вежливым тоном.
- Спасибо, но я не голоден.
Мне совсем не хочется есть. Весь мир стал для меня огромным комом в горле.
- Ну посидите просто с нами. Покушаете то, что посчитаете нужным. Просто вы у нас в гостях, и мы не можем оставить вас одного здесь, - уговаривает она меня своими добрыми глазами.
- Конечно, пойдем, - вступает в разговор Василий, - надо обязательно поесть, сил поднабраться.  Вот помню мы во Вторую Мировую стояли на посту, сторожили границу от нападения немцев. Все те, кто привередничал с едой, попадали под пули и сразу погибали, а мы - всеядные любители поесть могли и наступить, и держать оборону хоть круглосуточно. Здоровые были, как быки. А вся эта стойкость шла из русского духа. А что в русском духе важно? Правильно - плотно и сытно питаться. Ну и баба не помешала бы с горилкой.
- Хватит тебе, дед, пургу нести, - затыкает Валентина болтуна, - ты бабу видел в постели последний раз лет двадцать назад.
- Ой, - отмахивается дед на Валю рукой, - много ты понимаешь, женщина...
- Уж по-больше твоего.
- Да, хочу есть, - ударяет кулаком по столу Сашка и направляется на кухню. Проходя мимо, он еще раз меня мрачно осматривает.
- Вы не обращайте внимания на их плохие манеры, Алексей. Дикари, есть дикари. Из-за их выходок столько проблем, что жить невозможно. То развеселятся и громят весь дом, то разругаются и чуть дело до драки не доходит. Все люди нас вокруг узнают и обходят стороной, ужас! Я дама знатного рода, а приходится обитать в таком обществе, - она возмутительно хлопает себя ладонью по щеке.
- Не смеши людей, - хохочет хриплым смехом Вася, - из знатного рода она...
- Да. На фоне вас в это поверить трудно. Пойдем давай, старый пень.
Они уходят за Сашкой на кухню, приглашая намеком и меня. Я до сих пор не понимаю,  кем они друг другу приходятся. Видимо, это старшие братья и сестра, потому что звание мужа мало кому из них подходит. Один слишком старый, у другого вообще, по-моему," не все дома". И раньше было очевидно, что это очень специфичная группа людей. Но сейчас при определенных обстоятельствах я оказался у них в гостях. И хоть мне не хочется, но я все равно составляю им компанию за ужином.
Я усаживаюсь рядом с женщиной. Прямо напротив меня сидит Саша. Он усердно занимается приемом пищи, но изредка поднимает на меня туманные глаза. Каждое мое движение он сопровождает оскалом. Хмуря брови и обнажая гнилые зубы, он скорее выражает загадочную насмешку, чем ненависть. Но эта усмешка довольно злобная. Мне становится не по себе. Я стараюсь не смотреть в его сторону. Мало ли причуд у него в голове. Может, он меня с кем-то путает? По его глупой физиономии можно все, что хочешь, предположить. Но впредь мне необходимо соблюдать осторожность и внимательность, а то этому аборигену может вздуматься в меня вилку воткнуть или нос откусить. А про сон я вообще молчу. С ним я ни за что на свете не усну.
Они с аппетитом поглощают пищу. Старик совсем отключился от окружающего мира. Он голоден, поэтому для него, кроме еды, ничего не существует. Очевидно, это из-за его старых армейских правил. Валентина иногда отвлекается и предлагает мне съесть хоть кусочек, но я с благодарностью отказываюсь. Она по началу проявляет настойчивость, но затем оставляет меня в покое до чаепития. Они опустошают свои тарелки, в том числе мою, ее забрал без слов Саша. Он, видимо, увидел, что я не собираюсь ужинать и, поэтому вырвал у меня блюдо между локтей. Валентина на него раздраженно  посмотрела, но он ее одарил всего лишь своей тупой улыбкой. Я был не против, понимая, что правила этикета у этого человека совершенно отсутствуют. Когда вся вылизанная дочиста посуда оказывается в раковине, хозяйка наливает всем чаю из приготовленного заранее чайника. Я кладу четыре ложки сахара. Мне хочется чего-то сладкого. Во рту стоит горький вкус от слез, надо от него избавиться. Все, подобно мне, начинают потягивать горячий напиток. Так как я с утра ничего не ел, мне он показался очень даже вкусным, ароматным и довольно крепким. За столом заводится беседа на предсказуемую тему.
- Как съездили в полицейский участок? - в голосе Валентины звучит робость и страх.
- Хорошо, - отвечаю я, не зная как можно охарактеризовать поездки в полицию, учитывая, что там появляются только из-за проблем.
- Нас попросили тебя приютить. Аивар Робертович зашел и сказал, что тебе очень плохо сейчас и тебе нельзя оставаться одному. Мы согласились.
- Да, спасибо вам огромное.
- Понимаем, что мы мало приятная компания, но все-таки...
- Нет. Не говорите так, все замечательно. Мне просто сейчас не хочется есть и вообще лучше побыть одному.
- Да. Не приставай к человеку, Валюха. Кого хочешь до белого коленья доведешь, - заявляет грозно Василий.
- Где бы ты был без меня, старикашка? - возмущается она, - и вообще я ни к кому не пристаю.
- Ох, эти женщины, - продолжает бубнеж дед.
- Снова по-новой! Что они тебе сделали то, не пойму я!
- А, ничего. Вот во Вторую Мировую войну на фронте не было женщин, и все мужики попали в историю за свои мужество, преданность и подвиги. А с вами настоящий воин превращается в белоснежного кастрированного котенка с повседневной жизнью. Вот оно как.
- Если не замолчишь, я тебя сама кастрирую, - ставит Валентина на место Василия.
Он хихикает своим скрипучим смехом и возвращается к чаю. Наступает тяжелая пауза. Я знаю, что женщина хочет еще кое-что спросить у меня, но пока или стесняется или боится. Но через пару минут, когда я допиваю свой чай, она решается:
- Нам всем очень жаль, Алексей, что случилось с твоей семьей. Они были прекрасными людьми. Они были одними из тех, кто к нам относились по-божески. Их свет и доброта передавались другим. Это невыносимо больно потерять любимого человека. Каждый раз, как терять часть себя. Я знаю. Я сама много кого потеряла. Но поверь - надо жить дальше. Они бы сами этого хотели для тебя. Это все судьба и ее испытания . Знаю, что в это невозможно поверить, но все что делается, то к лучшему всегда. Любая трагедия вскоре покроется лучами твоего просветления . И ты скоро убедишься в этом. Чем скорее, тем лучше. Смерть - это отрезок жизни. Без нее она не была бы полноценной, и, может быть, прекрасной.
Мне было искренне неожиданно приятно услышать от нее такие слова. Никто пока из людей не попытался меня утешить таким образом. И хоть я пыжусь, а мне все равно это нужно. Мне хочется обнять Валентину и высказать все, что у меня царит на душе.
- Спасибо вам. Я нуждался в поддержке. Я их очень любил. Больше, чем свою жизнь. Мне даже не с чем сравнить их значимость для меня. Они были целым миром с его любовью, радостью, добром, наслаждением, а теперь это все погибло. Я не знаю , что мне сейчас делать. Для кого жить? В чем существовать, если моего мира нет?
Меня все внимательно слушают, оторвавшись от кружек. Глаза хозяйки совсем промокли. Если она не обманывает насчет ее горького опыта в утрате родных людей, то ее слезы объяснимы.
- Они даже не попрощались. Какие же могут быть поводы у сразу троих, чтобы вот так взять и уйти, не объяснив ничего. Они же знали, как я буду страдать и все равно так поступили. Неужели так сложно остаться было жить? Ведь для нас каждый день вместе был на вес золота. Что могло послужить им толчком на это? Я все понимаю - судьба, ее несправедливость, жестокость существования. Но как можно даже в такой ситуации покончить жизнь самоубийством?!
Компания сидит молча, не в силах подобрать подходящего ответа. Но тут Саша заливается громким смехом на всю квартиру.
- Он не знает. Ахаха. Не знает. Так ничего и не понял. Ахаха, - он повторяет это и ржет, как дикая лошадь. Подобного смеха я не встречал. Я не понимаю, что происходит. Саша смотрит на меня своими безумными глазами, и мне сразу становится настолько страшно, что я хочу убежать без оглядки. Присутствующие поражены его поступком. Женщина вскакивает с табуретки и кидается на чокнутого.
-Заткнись , идиот! Что ты несешь?! Ты думаешь вообще своей безмозглой башкой?! Сволочь бесчувственная!
Она бьет его кухонным полотенцем по всему телу. Потом хватает за футболку и выталкивает грубияна в комнату, продолжая оскорблять. Сначала у нее не очень получается справляться с его габаритами. Затем Саша по своему желанию подчиняется. Напоследок он мне улыбается и шепчет:
- Скоро все сам узнаешь, Алексей Петрович.
Он скрывается за стеной. У меня в голове разворачивается хаос. Все мысли перемешиваются в кучу. Что это сейчас произошло? Что он имел ввиду? Что я должен узнать? Мне хочется пойти к Саше и расспросить его, но у меня вдруг заболевает область сердца. Я подношу руку к груди и облокачиваюсь спиной к стене. Василий выходит из оцепенения и испуганно спрашивает:
- Что с вами? Вам плохо?
- Нет. Просто немного прихватило.
- Позвать может кого-то?
- Не стоит, - успокаиваю я взволнованного старика.
Тут появляется заплаканная Валентина. Она вытирает слезы полотенцем и жалостливо всхлипывает:
- Пожалуйста, простите нас. У него проблемы с головой. Он сам не понимает, что несет порой. Ни за что не принимайте его слова всерьез. Нам правда очень жаль. Надо было Сашу вообще отдельно сажать ужинать. Я умоляю, извинить нас .
- Да ничего страшного. Все бывает, - мне жаль ее.
- Это действительно вырвалось случайно. Он, как маленький малыш, который не осознает смысл своей болтовни. Умоляю, не сердитесь на него, - она уже чуть не стоит на коленях.
- Все хорошо. Не беспокойтесь, я не обижаюсь.
Она смотрит на меня грустными глазами и постепенно успокаивается.
- Бывали у нас во вторую мировую контуженные, - разряжает обстановку Василий, - еще те болтуны. У таких вот немцы и допытывали полезную информацию. А эти чокнутые ребята совсем не понимали, что делают.
- Дед, по-моему ты один из них. Может еще чаю, Алексей?
Валентина нависает с приготовленным чайником в руке. Ее добрая улыбка снова обезоруживает. Я не могу ей отказать.
- Да, пожалуй.
Следующий антракт чаепития проходит в тишине. Никто ничего не говорит, боясь упомянуть мою семью. После Саши наступила грань. Его кстати я вообще больше не вижу. Он лежит, как мышь, в комнате. Видимо, Валентина на него оказывает сильное влияние. Женщина мне вручает полотенце для душа. и я иду смывать с себя ужасный день. Я обтираюсь мылом несколько раз и смываю пену горячей водой. Из ванной комнаты я выхожу тихо. Дверь на кухню закрыта. Василий уже храпит на всю квартиру. Валентина не спит и ходит, раскладывая вещи по полкам. Увидев меня, она улыбается:
- С легким паром.
- Спасибо, - пытаюсь улыбнуться я в ответ.
- Мы попросили Сашу лечь спать на кухне. Мы постелили ему на полу. Я лягу на его кровать, а вы можете спать на моей.
- Зачем? Совсем не надо...
- Нет! - строго перебивает она, - он будет ночевать там. Саша все осознал и совершенно не спорил с этим решением.  Тем более, ему не хуже там, чем на кровати. Так что не переживайте и ложитесь . Спокойной ночи.
Я ложусь на указанное место.
- Простите еще раз за Сашин поступок...
- Все отлично.
- Хорошо, спите тогда, набирайтесь сил, у вас был тяжелый день.
- Добрых снов, - желаю я ей и отворачиваюсь к стене. Она выключает свет со спокойной душой, думая, что я уснул. Но я не сплю.
Внутри меня бушуют вопросы. Сейчас наконец -то можно все обдумать и разобраться что же это все значит. Столько много вопросов, которые я не мог оставить без ответа. Я не мог смириться и опустить руки. Это моя семья. Тут определенно что-то не так. Два месяца я был счастлив, потому что чувствовал вокруг себя любовь и заботу. Мы были самой дружной семьей. Нас нельзя было разлучить. Сколько признаний в любви, сколько поцелуев, сколько искренних добрых слов. Вспомнить хотя бы последний вечер... Может он и стал таким прекрасным, потому что это был акт прощания? Если и копаться, то в деталях последней встречи. Там определенно не чисто. Таня попросила не ждать после работы, обычно я это делал всегда. Настя с Ваней попрощались со мной слишком трогательно, как-будто мы долгое время не увидимся. Не рассчитали... Почему дочка обняла меня со словами любви, а сын заговорил о своей самой заветной мечте? Но еще раз повторюсь - забота и душевные разговоры были для нашей семьи обыденностью. Они мне только хотели сделать приятно. Все-таки это очень странно, но и в тоже время я могу и преувеличивать. Другое совсем это Аивар Робертович с полицией. Я его в таком состоянии никогда не видел. В чем он себя так усердно винил? Он что-то знал и передал эти сведения начальнику, который сразу же закрыл дело. Еще есть один факт, не дающий поставить на расследовании точку - Ванино удушение. Как инвалид, прикованный к коляске, мог забираться в петлю? Очевидно, ему помогли. Хочется плакать. Я себя чувствую ужасно слабым и уязвимым. Окружающие обстоятельства идут скрытно против меня. Сейчас смерть родных, затмевающая остаток моих лет, до этого амнезия... Вот еще одна тайна, наверное, ключевая. Если подумать, то за ней могут скрываться ответы на все вопросы. Я понимаю, что тотальная потеря памяти - редкое явление. А в подобной ситуации оно становится не случайным. Как я мог забыть все напрочь? Как я мог так просто оказаться среди людей, которые только и делают, что упоминают о том случае, намекая о его значимости? Мой надзиратель по работе, сказавший, что у меня нет будущего после ТОГО происшествия! Саша, не державший язык за зубами! Откуда он вообще мог что-либо знать об этом?! Я его впервые вижу! А доктор, каким-то образом узнавший о моих кошмарах! Я теперь не думаю, что это профессиональный опыт. Аивар Робертович в самом начале был странной личностью в этой истории, он появился сразу же как я очнулся. Они все что-то знают о смерти моей семьи и об моем прошлом. И не хотят говорить. Они продолжают издеваться надо мной. Это заговор. Я потерял все, что мне дорого. Я превратился в пыль. Я очень устал...
Темнота. Гнетущая и убивающая. Пустое пространство, в котором я должен сам выдумывать все то, что мне надо. Я уже мельком догадываюсь, что это сон. Когда испытываешь сильную боль, другая становится незначительной . А со мной такое как раз наяву. Я слышу протяжные стоны во мраке. Они жалостны и пронизаны страданиями. Всхлипы прерывают их, но потом снова дают волю очередному вою. Я хочу найти источник звука... Подо мной вода. Подошвой ноги я чувствую капли, скопившееся в лужу. Откуда здесь может быть вода? Я нагибаюсь, зачерпываю немного жидкости и попробовал на вкус. Слезы. Это слезы тех, кто плачет. Так много. В голове сразу пробегает мысль, или даже не мысль, а воспоминание: я оттуда, откуда слышны плач и стоны, и пришел. Это необъяснимое чувство во сне, когда полностью уверен в чем-то, но факты приложить не можешь. Просто знаешь. Это мое прошлое. Мне страшно, я бросаюсь быстро в другую сторону. Вдруг впереди слышу посторонние звуки. Они глухие и отдаленные. Я подхожу ближе и вижу под собой пропасть. Она наполнена мраком, но я все равно разглядываю в ней трупы разной степени разложения. Именно оттуда доносятся душераздирающие вопли. Именно оттуда я когда-то пришел. Теперь я на своем месте.
Тут на мои ноги падает лучик свет. Я сразу же смотрю вперед. Этот свет исходит из маленькой щелочки неизвестной мне двери. Я бегу ее скорей открывать. В кромешной темноте у меня лишь одно желание - увидеть свет. Дверь оказывается не заперта. В помещении три кровати, по одиночке расположенные вдоль стен. На них лежат неподвижные три фигуры. Каждая держит у себя свечку в руках огнем вверх. Один из них мальчик, даже юноша. Его выдают уже сформированные мужские черты лица. Рядом милая девочка с косичками и необычайно красивая женщина с белокурыми волосами. У меня сразу возникает такое ощущение, что я их уже встречал. Больше скажу - меня к ним невыносимо тянет. Я не понимаю в чем дело. Неужели на свете мало образов? Почему именно они? Но сердцу не прикажешь, тем более, у них в наличии свет, которого не хватает моей тьме. Я беру по очереди неподвижные фигуры и отношу ее к себе во мрак. На их лицах улыбки, а глаза смотрят мечтательно в даль. Я аккуратно выставляю их вокруг себя. Мне становится спокойно на душе. Страх и одиночество исчезают, появляется что-то наподобие радости или счастья. Мне замечательно с ними. Никаких стонов и плача, никакой пропасти, никакой пустоты в мои сне больше не нет. Я решаю взять их свечи и соединить в один огонь. Три светлячка превращаются в огромное яркое пламя.  Я никогда не испытывал такого тепла. Но фигуры почему-то уменьшаются в размерах. Из их глаз течет вода. Они стремительно теряют свою форму. Оказывается, что юноша, девушка и женщина сделаны были изо льда и постепенно таят. Я не знаю, что делать, процесс нельзя остановить. Вскоре они растворяются и исчезают, потушив своими остатками пламя. Я не понимаю, как все так быстро могло случиться. Я потерял свой единственный свет. Мгновенное счастье улетучивается, возвращаются одиночество и страх. Теперь снова со мной лишь мое сознание и тьма, которые уже одно целое . Мне никогда отсюда не выбраться. Я поворачиваю головой в ту сторону, где пропасть...
Я открываю глаза, они наполнены слезами. Я все помню. Сны я никогда не забываю. Я вытираю тыльной стороной ладони щеки. За окном ночь. Передо мной стена, но это не моя квартира. Рядом со мной нет Тани. Нет нашего ковра и шкафа с книгами. Сзади меня незнакомые люди. Я поворачиваюсь на другой бок. Они крепко спят. Я бросаю свой взгляд в сторону кухню и вдруг вижу на стене трехметровую тень. Она стоит, раздвинув ноги; одна рука лежит вдоль пояса, а другая делает зовущий жест. Я отворачиваюсь, чуть ли не крича от страха. Я не знаю, что делать, но бояться я больше не могу себе позволить. Я смотрю снова на эту стену. Но там уже ничего нет. Лишь лунный свет с улицы. Я пытаюсь убедить себя, что мне померещилось. Что это все просто последствия сна. Но в глубине души я знаю, что тень принадлежала Саше. Я некоторое время прячусь с головой под одеялом, не думая практически ни о чем. Вскоре засыпаю до утра.
Каково просыпаться утром одному? Каково просыпаться и понимать, что одиночество - это моя участь не только в кровати, а теперь и во всей жизни? Каково называть жизнью то место, где потерял все, что было любимо и дорого? Я поднимаю веки и первой мыслью, как на зло, оказывается воспоминание. Нет, не то, за которым я гоняюсь два месяца. В моей голове снова и снова воспроизводится вчерашний день. Мне уже начинает волновать - смогу ли хоть минуту не думать об семье. С одной стороны было бы неправильно их забывать, с другой - это стало бы спасением для меня. Но я до сих пор не умею жить без них.
Сегодня я пойду на работу. Мне необходимо отвлечься. Скрыться от своих мыслей. Я не могу оставаться наедине с соседями. Точнее с одним. Пока не могу быть точно уверен, кто был тем ночным зовущим гигантом. Или, может, опять со мной играется мое воображение. Лучше убраться из этой квартиры и поскорее, даже, если в моей не закончилось расследование.
Я сбрасываю с себя пропитанное потом одеяло. Была просто кошмарная ночь. Даже боюсь предположить какие меня ждут в будущем. В комнате никого. Кровати застелены аккуратно покрывалом. Я быстро одеваюсь. С кухни доносятся изредка какие-то слова, перебиваемые звоном ложек. Я не хочу идти туда. Меня там задержат свои чрезмерным гостеприимством. Приходится придумать план и распрощаться. 
- Доброе утро, - я не узнаю свой хриплый голос.
- Доброе, Алексей Петрович, - дружелюбно приветствуют Валентина и Василий. Саши на кухне нет.
- Как спалось на новом месте? - теперь уже  Василий заводит разговор.
- Отлично.
- Вы очень беспокойно спали, - заверяет меня Валентина, - мы уже хотели вас разбудить и избавить от ваших сновидений.
Чтобы возвратить в еще более ужасный кошмар, - подумал я про себя.
- Садитесь завтракать.
- О нет, спасибо. У меня аппетита так и не появилось, - с неловкостью отказываюсь я.
- Вы совсем себя изведете. Садитесь давайте, - настаивает хозяйка, Василий поддакивает.
- Нет. Я уже очень спешу на работу.
- Вы все-таки пойдете... - говорит она, разочарованно опустив глаза, - тогда обещайте, что обязательно поедите там, иначе вы от голода помрете.
- Обещаю.
- Смотрите мне. С этим не шутят, - она встает, чтобы проводить меня.
- До свидания, Василий, - машу рукой я старику.
- Будь здоров, - отрывается он от еды и машет в ответ.
Я мигом пересек коридор и, надевая кроссовки, спрашиваю:
- А где Саша?
- Да ушел уже на работу. Он всегда выходит по-раньше. А что?
- Да ничего.
- Он попросил передать вам его искренние извинения. Он правда не хотел.
- Да я же сказал, что не злюсь. Ну все я пошел, спасибо вам за все. Простите, меня за все неудобства.
- Ничего страшного, Алексей. Для вас в нашем доме всегда двери открыты. Хоть кто-то теперь о нас более менее нормально начнет думать, - смеется она.
Я одариваю ее улыбкой и отпираю дверь.
- До свидания, Валентина Николаевна.
- До свидания. Береги себя.
Она закрывает за мной. Как хорошо, что я сегодня ночую у себя дома. Хотя не скрою - иногда услышать соболезнования надо. Потому что в другой случае кажется, что окружающим наплевать. Я очень благодарен Валентине. Хорошо, что такие люди остались.
Я бросаю взгляд на свою квартиру. Дверь закрыта, значит детективы ушли, и мой дом пуст. Навсегда. Теперь я один долгие годы буду занимать эту пустоту. Или пустота меня. Я скучно и серо добираюсь до места работы, которое еще связывает меня, хоть и не желаемой, но ниточкой с реальностью.
Трррр.
- Привет.
- Трррр.
- Как у тебя дела?
- Трррр.
- А я вчера потерял семью...
- Тррррррррр.
- Они умерли.
- Тррррр.
- Нет. Навсегда. Это в вашем мире не умирают.
- Трррр.
- Что?
- Трррррр.
- О чем ты?
- Тррррр.
- Ты хочешь сказать, что это в вашем мире погибают?
- Трррррр.
- А в нашем нет, потому что остается душа и память?
- Тррррр.
- Наверное, ты права...
- Трррр.
- А если всего этого нет? Как у меня например?
- Тррррр.
- Как ты это можешь доказать?
Газонокосилка отвечает на этот вопрос. Ответ такой: "душа есть, пока человек любит; а память любви невозможно стереть, потому что она находится в сердце, куда никому не добраться". Я верю ей. Она знает меня уже долгое время. Она видела, как я любил и ждал. И хоть она на самом деле в очередной раз издала свой "трррррр", я ее понял. Не трудно разобраться и в ее словах, если прислушиваться к сердцу.
Мой первый день в новой жизни проходит быстро. Я притворяюсь безэмоциональным роботом и не отвлекаюсь. Трава, солнце и диалоги, смахивающие больше даже на монологи с газонокосилкой. Она задает вопросы, я ей отвечаю. Потом наоборот, я должен сделать вид, что меня тоже интересует ее жизнь. Все-таки основные элементы культуры. Иногда , правда, она доводит меня до слез. Но я не обижаюсь. Газонокосилка не виновата в том, что теперь она мой единственный собеседник, которому я свободно могу все рассказать. Она не виновата, что теперь я не могу скрасить свое время мыслями о чудесном вечере. Она не виновата, что мне нечего ждать от счастья.
Так проходит пол дня. Я решаю все-таки сходить в столовую. Сутки без еды дают о себе знать. Мне не хочется больше торчать на газоне. Надо развеяться. Сяду за стол, где никого нет. Прежде чем зайти в общественное помещение, я умываю свое опухшее лицо холодной водой. Интуитивно я не хочу заходить внутрь. Невозможно это объяснить даже себе. Неведомые силы меня удерживают на пороге. Я собираю волю в кулак и делаю шаг вперед. Народу в зале много. Я направляюсь с опущенными вниз глазами к кассе.
- Здравствуйте, покормите меня, пожалуйста, - нападаю я, надеясь, что не понадобится повторять.
Ожидания оправдываются. Все находящиеся на кухне повара задерживают на мне растерянные взгляды. Главная повариха, чуть ли не заикаясь, говорится:
- Здравствуйте, конечно, - потом после недолгой заминки она продолжает, - Алексей Петрович...
Она знает мое имя?
- ...мне очень жаль. Нам всем очень жаль. Такое пережить... Не каждый сможет. Вы только держитесь... Вы... Я даже не знаю, что в таких ситуациях говорить..., - она замолкает не в силах подобрать слова. На ее глаза наворачиваются слезы.
- Ничего. Не переживайте. Все хорошо. Я в порядке.
Она жалобно качает головой.
- Вот только уж очень я проголодался, - стараюсь я разбавить обстановку.
Она улыбается сквозь слезы:
- Да. Сейчас. Подождите чуть-чуть.
Она быстро организует мне стандартную порцию на подносе.
- Спасибо.
- Да, не за что, - улыбается она мне еще раз.
Я поворачиваюсь лицом к залу, чтобы найти свободный стол. Подходящий вижу в самом дальнем углу. Там я останусь незаметным. Мне это необходимо. Я быстро добираюсь до цели и усаживаюсь на стул. Я ем и размышляю. Если повара знают о случившемся, то и начальство тоже. Оно, наверное, и пустило слух. И по-любому этот обидчивый толстяк. Меня начинает тошнить. Сколько еще человек знает? Каким вообще образом все это дошло до них за день? Может соседи как-то разболтали? Но а начальство тут причем тогда? Получается, что до поваров это дошло от посетителей? Но ни Валентины, ни Василия, ни Саши я тут никогда не видел. А если Аивар Робертович? Господи. Как  бы я хотел уже узнать кто за этим всем стоит...
- Привет, Леха.
Этот знакомый голос прерывает мои думы. Это Назар. Мой знакомый декоратор кустов. Если он здесь, значит где-то рядом и Максим. Вот только их не хватало сейчас. Я оборачиваюсь и вижу, что за моей спиной с подносами стоят два друга. Вроде всего два дня с ними не виделся, а кажется, что уже не меньше недели.
- Здарова, мужики, - я стараюсь обыкновенно держаться.
- Как дела у тебя? - присаживается Максим по соседству.
- Пойдет... У вас как?
- Да так, работаем по-тихоньку. Почему вчера не заходил обедать?
- А давай спросим нашего друга Назара, - наигрываю я смешок, - это он нашего злопамятного начальника из себя вывел, а мне влетело.
Назар ехидно улыбается.
- И что он тебе сказал?
- Что выгонит меня с работы.
- Ой, испугал. Пусть попробует, тогда он вообще не сможет на людях появляться. Я всем лично расскажу, что он мастурбирует в пончик и потом сжирает его. Еще специально добавлю, чтобы никому не рассказывали. Сарафанное радио работает наоборот.
- Нет, спасибо, - останавливаю я пакостные планы Назара, - первым делом он пойдет снова ко мне. Зуб у него на меня уже заточён.
- Да там зубов то нет, один кариес, - смеются ребята.
- Хех, - выдавливаю я их себя.
- В общем, если еще что-то подобное произойдет, говори сразу, он пожалеет об этом, - дружелюбно твердит Максим.
- Вообще я бы предпочел, чтобы лучше Назар не выкидывал больше номеров.
- Этого многие хотят, - разводит руки весельчак, - но, извините, какой есть.
Все смеются. Сейчас мне, действительно, смешно. Я очень благодарен друзьям, что возвращают в мою жизнь смех. Но тут наступает внезапная пауза. Максим с серьезным лицом обращается ко мне:
- Мы все знаем, дружище. Пожалуйста, держись. Ты нам нужен. Не вздумай с собой ничего сделать. Как бы не было больно, жизнь продолжается, и...
- Вы откуда знаете?! - мгновенно задаю я компрометирующий вопрос.
- Да это все уже знают. Новость разлетелась мгновенно. В этом здании не найдется человека, который не знает о вчерашнем происшествии. Так вот. Главное сейчас...
Дальше я уже не слышу его речь. Я начинаю вертеться и смотреть по сторонам. То, что я вижу меня повергает в ужас. Если бы я обратил внимание на это раньше, я бы умчал отсюда со скоростью звука. Все шепчутся и озираются на меня широкими безумными глазами. Абсолютно куда бы я не посмотрел, везде одна и та же реакция. Для них не важна еда, им волнует захватывающая чужая трагедия. У меня начинается паника. Их шепот переходит в шум. До моих ушей доносятся их слова с нарастающей громкостью:
- Это Алексей Петрович... Да именно тот, потерявший семью... Что интересно привело их к такому поступку... Говорят, он сам их убил... Но за что... Нет, он не убивал, он любил их... Это все из-за его амнезии... Алексей... Леша... Убийца...
Что тут, твою мать происходит?! Голоса разрывают мне ушные перепонки, глаза сверлят меня насквозь. Они специально все собрались здесь! Все время так делали, с того момента, как я появился здесь! Они все замешаны в смерти! Почему они все на меня смотрят и говорят обо мне так, будто меня не существует?! Они хотят довести меня до того, до чего довели мою семью! Они желают моей смерти! Вот кто во всем виноват!
Во мне царит безумство. Я готов закрыть руками уши и бежать отсюда без оглядки. Неведомый страх поглощает меня изнутри. Я заложник дьявольского спектакля. У всех окружающих актеров роль заговорщиков. По сценарию я - главная жертва.
- Почему они все говорят обо мне?
Вопрос получается очень встревоженным и нечетким, но все же он заставляет Максима прекратить свою болтовню. Он замолкает.
- Ты довольно яркая личность, док...
Это недосказанное моментально предложение произнесено устами Назара. Он вдруг понимает, что ляпнул лишнее, и смотрит испуганными, призывающими на помощь, глазами на Максима. Но уже поздно.
- Что ты сказал?! - Я вскакиваю со своего стула, опрокидываю поднос и хватаю за шиворот Назара. - Почему ты назвал меня "доком"?! Я тебя спрашиваю! Ответь мне! Почему ты меня назвал "доком"?!
Мой тон переходит на крик. Присутствующие обращают полностью свое внимание на шоу. Вопли и грохот посуды им нравится. Я не отпускаю Назара и продолжаю из него выбивать ответы. Он молчит то ли психологического шока, то ли по секретным причинам. Максим пытается растащить нас, но и вдвоем им не удается совладать со мною. Мною словно управляет демон. Я сжимаю в кулаках его рубашку и громко кричу ему в лицо. Тут прибегает охрана и разъединяет нас. Меня, словно бешеную собаку, отталкивают в сторону. Я сначала сопротивляюсь и пытаюсь добраться до источника информации. Я должен узнать правду. Появляется мой начальник и приказывает охране доставить меня в его кабинет. Толпа мужчин насильно уводит меня подальше от испуганной публики.
- Нехорошо поступаете, Алексей Петрович, - запевает толстяк, стоит нам выйти на улицу, - совсем нехорошо.
Мне не терпится расквасить ему морду за все его подлые поступки, но меня крепкой хваткой держат его помощники.
- У вас было такое сложное положение, - издевается он, - но мы вам пошли на встречу, дали работу, кров. А вы так поступаете. Нехорошо.
Он тянет с удовольствием свой монолог. Мой срыв поднимает ему настроение.
- Что происходит? Кто вы такие? - я не могу больше терпеть и поэтому задаю напрямую вопрос. Начальник может и хочет рассказать жестокую правду во имя чужой боли.
- Происходит, так скажем, ваша жизнь, - толстяк скалится, - о которой вы мало что знаете. Я просто выполняю свою работу. Нужный вам человек все это время был рядом с вами. И однажды он проговорился...
Я резким движением вырываюсь их рук охраны и начинаю бежать что есть мочи. Охрана даже не сдвинулась с места.
- Когда-нибудь вы все вспомните, дорогой Алексей Петрович! - слышу я последнее изречение моего душегуба. Он тоже продолжает спокойно стоять. Он знает,
куда я бегу.
Я мчусь домой. Я понимаю про какого он сказал человека. Совсем недавно он проговорился и теперь пожалеет об этом. Я выведу его на чистую воду, выбив из него всю информацию. Он всегда находился у меня за стеной. Все два месяца он знал, что будет, и молчал. Это его рук дело. Остальные это знали и надеялись на мою потерю памяти. Значит что-то произошло еще раньше. То, что сломало мне дальнейшую жизнь. Но из-за чего я потерял память? Что могло случиться в прошлом такого, чтобы потом пострадали три моих любимых человека?
Я приближаюсь к своему дому. Силы на исходе. Под действием адреналина мне все-таки удается оторваться от преследователей. Хотя их, возможно, и не было. Я перепрыгиваю через ступени. Прямо как раньше, когда я не мог дождаться встречи с семьей. Но теперь мне нужен их убийца. Тот, который считался немного странным соседом. Который так растерялся, когда вчера я наведался к нему в логово. Который не выдержал и ржал надо мной, а утром хитро скрылся. Он должен был быть сейчас на работе, но я уверен, что он прячется дома. Не знаю, замешаны ли остальные жители этой квартиры в убийстве, но с Саши я начну, а там, думаю, все сбросят маски. Я подбегаю и со всей дури стучу по двери. Сначала никаких признаков жизни в квартире нет. У меня пульсируют виски, сердце вырывается из груди. Тут и открывается дверь. И на пороге он. Я со всей безумной злобой, которая во мне копилась эти дни, бросаюсь на двухметрового гиганта, сбивая его с ног. Начинаю наносить удары кулаком по его недоумевающему лицу.
- Сука! - кричу я, колошматя его голову. - Что ты сделал с моей с семьей?! Зачем?! Что я должен узнать, отвечай! Тебе смешно было вчера, падла? Посмотрим как теперь ты будешь улыбаться с разбитой рожей!
Мне не хватает воздуха. Я начинаю промахиваться. До меня доносятся жалобные и испуганные всхлипы Саши. Он плачет, пытаясь загородить кровавое лицо руками. Я прекращаю драку, не понимая что происходит.
- Пожалуйста, хватит, умоляю вас, - рыдает он, - я ничего не знаю! Кто вы?! Я никого не трогал и ни над кем не смеялся!
Тут неожиданно появляется преследующая охрана, хватает меня под руки и снимает с беззащитного соседа. Он бьется в истерике. Огромный великан со слезами, смешавшимися с кровью и соплями, забивается в угол и трясется от страха. По нему видно, что он не врет. Сейчас Саша похож на потерянного ребенка или слабоумного инвалида. Меня его поведение повергает в ступор, я молчу и не сопротивляюсь больше охранникам. Они меня быстро оттаскивают в мою квартиру. Открывают дверь и толкают меня со всей мочи в спину. Я падал на свой ковер. Даже мертвой семьи на нем уже не нет. Пустой одинокий ковер. Последнее, что я вижу - это смотрящее на меня печальное лицо Аивара Робертовича. Совершенное непонимание и ярость возвращаются ко мне. Я бросаюсь к доктору, но входная дверь закрывается перед моим лицом. Открыть я уже ее не могу. Каким-то образом они меня заперли изнутри. Я бью в нее всеми частями тела, сопровождая каждый удар дикими криками. Осознав свою беспомощность, я принимаюсь громить квартиру. Я бросаю стулья в ненавистную антрисоль, чтобы перестать видеть невидимые трупы. Толкаю шкаф ногой, чтобы все ненужные никому книги слетели с полок. Опрокидываю нашу с Таней кровать, ведь я не смогу спать на ней без любимой. Я продолжаю погром, пока в порыве гнева вдруг не обнаруживаю белый незнакомый предмет на полу. Я подхожу ближе и подбираю толстую бумажную папку. По всей видимости, она выпала из нашего матраса…