Мальчик в гроте

Лорд Хенмунд Фержингард шел по матово-просвечивающему льду тракта, а за ним, отставая на полшага, следовала тень, похожая на человека. Ледяная дорога выходила за границу леса, тянулась дальше, прямо к главным воротам величественного и мрачного замка Асмри. Хенмунд прежде бывал здесь только два раза, и теперь скорее чувствовал, что это то же самое место, чем действительно узнавал его. Полуразрушенная юго-восточная башня была восстановлена и укреплена лучше прежнего, и еще две, по шестьсот футов высотой, пристроены с западной стороны. Крепостная стена, сложенная из массивных темно-серых плит, теперь была втрое толще и в полтора раза выше, чем он помнил. Над огромными воротами, самыми крепкими на Севере, красовалось черное с тремя переплетенными цепями знамя, а над ним — выбитые в камне и покрытые сверкающей золотой облицовкой слова девиза: «Кровь и честь».

«Значит, Фержиндхалл?» — подумал про себя Хенмунд, качая головой и улыбаясь иронично.

«Почему бы нет?» — отозвалась тень из-за его плеча. Ее голос был звуком падающих капель, но лорд различал в них слова.

На стене, меж зубцов, торчали несколько пик с насаженными на них отрубленными головами. Фержингард поднялся, чтобы разглядеть их получше. Все казенные были ему знакомы.

Лорд Волерон Фарлонг оскорбил его, назвав подстилкой бастарда, и Хенмунд дрался бы с ним — шестнадцатилетний мальчишка против мужчины вдвое старше — если бы Фарамонд, сын Эстерга, не приказал им обоим прекратить.

Хенмунд взял голову обеими руками и снял ее с пики, заглянул в раскрытые живые глаза. Волерон Фарлонг жил, если это можно было так назвать, его лицо дергалось и кривилось, а рот раскрывался в беззвучном крике. Хенмунд усмехнулся и сбросил голову вниз с крепостной стены, череп с чавкающим звуком разлетелся, ударившись о лед. К этому человеку он действительно питал ненависть, но к остальным, чьи головы красовались на пиках, сохраняя какое-то мучительное подобие жизни… Сир Ратольд Нертон крикнул ему что-то грубое через стол на празднике тьянки, сир Рейвар Незергард отказался ехать с ним в одной повозке, старый лорд Теодомер Бенетор несколько раз делал вид, что не слышит, когда Хенмунд обращался к нему… Пятая насаженную на пику голова была женской, Фержингард убрал ей засохшие окровавленными сосульками волосы с лица, но и тогда не сразу узнал.

«Леди Эльтрада Ниатар, — услужливо напомнила тень. — На твоей свадьбе спросила, кому из новобрачных полагается дарить бабий платок. А ее муж ее даже не ударил. Вот, кстати, и он».

«Эта женщина надменна и глупа, как и ее муж, но за это не казнят».

«Ты сказал, что головы стоит отрубать всем, кто ими не пользуется».

«Вы понимаете каждое слово слишком буквально и не различаете нюансов, — вздохнул Хенмунд и кивнул в сторону голов: — Мне не нравится».

Он спустился с крепостной стены и прошел через пустой внутренний двор в замок. Посреди проходного зала, стены которого были украшены барельефами, стояла мраморная фигура мужчины, уже взрослого, с длинными прямыми волосами и тонкими благородными чертами лица. Лорд Фержингард узнавал в нем себя, каким станет лет через пятнадцать. В пол у ног мраморного изваяния была вделана гладкая крышка саркофага.

«Могила под крышей жилища?» — скептически протянул Хенмунд, хотя статуя и не была похожа на погребальную — мужчина был изображен с открытыми халцедоновыми глазами, с обнаженным мечом в поднятой правой руке.

«Почему бы нет?» — откликнулась тень. А говорят еще, что от воды не может быть ничего плохого. Но вот же — Хенмунд слышал звук падающих одна за другой капель, ударяющихся о каменный пол грота.

Сопровождаемый тенью, лорд направился в великий чертог. Тяжелые дубовые двери, украшенные тремя переплетенными цепями из золота, серебра и стали, каждая в руку толщиной, растворились перед ним, пропуская в огромную залу, заполненную людьми. Не меньше полусотни благородных мужчин и женщин пировали, усевшись за длинными столами. Люди разговаривали, смеялись и пели, но Хенмунд не слышал их, как они не слышали и не видели его. У северной стены, перед самым великолепным из всех виденных им раньше гобеленов, сидел на своем троне лорд с длинными пепельными волосами и бледным лицом. Его голову венчала золотая корона-венец с россыпью сверкающих самоцветов, среди которых был и рубин Сазкрил, вернувшийся теперь к законному хозяину. Лорд пил дратху из золотого кубка, который наполнял по его приказу Фарамонд, сын Эстерга. Его сестра, красавица Астрид, одетая как обычная служанка, прислуживала гостям. Те из мужчин, что были без жен, не стеснялись шлепать ее и хватать за грудь, когда она наклонялась к ним, чтобы поменять очередное блюдо.

Хенмунд сватался к Астрид, но получил отказ и был вынужден удовольствоваться ее младшей сестрой — тихой и послушной девочкой двумя годами младше его самого. Потом он говорил себе, что так даже лучше для всех, но обиду не забыл. И теперь ему было стыдно смотреть на Астрид-служанку — стыдно, потому что приятно.

«Я не люблю пышных празднеств», — сказал Хенмунд, и за спиной его раздался звук, похожий на весеннюю капель — это смеялась тень.

«Потому что и гости, и хозяева всегда пренебрегают тобой. О празднике в твою честь ты говорил бы иначе. Разве не приятно, когда благородные мужи воздают тебе почести? Неужели не хочется, чтобы леди Фержингард сидела рядом с тобой, не стыдясь того, что она твоя жена?»

Но его жены не было рядом с ним в этом зале. Не было ни брата с сестрой, ни лорда Эствина, сына Эстерга, не было вообще никого из тех, к кому Хенмунд питал добрые чувства, о ком заботился и кого защищал. Значит ли это, что их он тоже потеряет? Или их нет здесь потому, что на самом деле они ему не нужны? Хенмунд их не любил. Он вообще никого не любил, и не обманывал себя на этот счет. Но ему было приятно, когда они улыбались, особенно если причиной их радости был он сам.

Коронованный лорд встал со своего трона и покинул великий чертог, направившись в свои покои в главной башне замка. Там он снял свою корону, ожерелье из сплетенных цепей и большую часть колец, поставил на подставку меч и сел на устланную мехами постель. Миловидный мальчик-паж снял с него башмаки с серебряными застежками и помог раздеться.

«Это сын лорда Фарлонга? — спросил Хенмунд, приглядываясь к мальчишке. — Зачем бы мне брать в услужение сына того, кто…»

Паж, закончив возиться с одеждой господина, снял свою и опустился на колени около ложа, у ног лорда. Тот небрежно и отстранено погладил мальчика по волосам, как хвалят послушную собаку.

Хенмунда передернуло.

«Нет, — он помотал головой, будто хотел отогнать от себя увиденное, — я не сделал бы этого с ребенком».

«О, конечно, ты не стал бы дурно с ним обращаться. Ты называл бы его своим воспитанником и держал бы его именем Каменный Очаг. Со временем мальчишка бы привык к тебе, может, даже полюбил бы…» — в нечеловеческом голосе слышалась ирония. Как будто существам, которые разговаривали с Фержингардом через тень, желание людей быть любимыми казалось смешным и нелепым. Или это от того, что так казалось самому Хенмунду?

«Вы ничего не знаете обо мне», — процедил он сквозь зубы.

«Мы мало знаем о людях, но все-таки вдвое больше, чем вы сами знаете о себе», — ответили ему.

Они снова стояли на крепостной стене. Хенмунд Фержингард смотрел вниз, на ледяную ленту тракта, а тень, похожая на человеческую фигуру, по-прежнему держалась чуть позади.

«Вы показали красивую картинку, — сказал лорд. Его губы тронула легкая мечтательная улыбка. — Чего вы хотите за все это?»

«Сам знаешь, что нам нужно», — ответила тень.

Хенмунд знал, но испытал огромное облегчение от этих слов. Если просят — значит, не могут взять сами.

«Почему дети? — спросил он с веселым любопытством, даже слегка обернулся к маячившей на краю зрения фигуре, но та быстро переместилась чуть дальше. — И почему первенцы?»

«Каждый мужчина выше всего остального ценит своего старшего законного сына. Вы сами это решили для себя. Поэтому такие сделки интересно заключать».

Хенмунд молчал, мрачно задумавшись. Его собственный отец всегда его ценил, больше остальных детей. Не любил, не жалел, не прислушивался — но ценил.

«А гарантии? — поинтересовался Хенмунд. — С моим отцом вы тоже заключали договор, и он приносил вам достаточно жертв. Но помощи от вас почему-то не получил».

«Твой отец не просил помощи, он просил о мести».

Промелькнула тяжелая мысль: «Эстерг. Значит, все-таки не вернется». Болезненно потянуло в груди — как будто раньше не знал, как будто сам не предупреждал его…

«Вот только я, в отличие от отца, не мстителен и вполовину не так тщеславен, — дерзко отрезал лорд. — Не так много вы знаете о людях, как вам представляется!»

Он резко обернулся к тени, оказавшись прямо перед ней, лицом к лицу. На пустом сером лице существа открылся черный провал рта, из которого вырвался порыв ледяного ветра, а вместе с ним — ужасный нечеловеческий крик. Хенмунд не слышал ничего, кроме этого гудящего в ушах вопля, разметавшиеся длинные волосы лезли в глаза, мешая смотреть. Он только и успел вскинуть перед собой руки, закрывая лицо, но мощный вихрь обрушился на него, откидывая назад. Он не удержался меж двух зубцов стены и полетел вниз, на нетающий лед тракта.

***


Хенмунд проснулся в собственной постели, в своих покоях в Кейремфорде. Его жена, Дорена, мирно спала рядом, высвободив одну руку из-под тонкого овчинного одеяла. Уже рассвело, но в замке еще не поднялась обычная утренняя суета, слуги еще спали, и все кругом было тихо и спокойно. Лорд перевел дыхание, с трудом расцепил пальцы, впившиеся в покрывало, и повернулся на бок, лицом к жене.

Этот брак с самого начала не обещал быть счастливым. После дерзкого отказа Астрид, лорду Эствину оставалось только предложить Фержингарду другую сестру, от которой такой непокорности нельзя было ожидать. Дорена не была такой красавицей, как Астрид, но ее, как и всех отпрысков Эстерга, можно было назвать довольно миловидной. И ей в голову не пришло бы возражать старшему брату и противиться союзу, который он для нее устроил. Она ничего не знала о своем женихе, кроме того, что он сын сумасшедшего колдуна, и, как и многие, думала, что лорда Фаагтора казнил Эстерг.

Во время помолвки и передачи выкупа — суммы, которую определил сам Эстерг еще осенью — девушка глаз не поднимала от пола и ни разу не заговорила без разрешения. Хенмунду тогда, при первой встрече, показалось, что она едва ли не младше его сестры. Потом он решил, что это может быть даже к лучшему — девочки могут подружиться. Из троих детей лорда Фаагтора Хельха пострадала меньше всех. Хенмунд не позволял ее трогать. Может быть, хотя бы ей уготована счастливая судьба. Он собирался найти сестре самого хорошего мужа, который бы понравился ей самой.

Его собственная свадьба была очень скромной, если не сказать убогой. После уплаты выкупа за невесту денег на все остальное просто не осталось. Присутствовали не больше дюжины благородных гостей, из которых для Дорены не было ни одного знакомого лица. Живя в замке Асмри, при Эстерге, она привыкла к иному — там ее всегда окружали единокровные братья и сестры, а также верные рыцари ее отца. Хенмунд видел, как она смущена и напугана.

Когда они впервые легли в постель, Хенмунд был столь же неопытен с женщинами, как его жена — с мужчинами, и волновался едва ли не больше, чем она. Он боялся, что не сможет исполнить свой долг, или что ей будет хотя бы и в малой степени так же плохо, как бывало ему. Но все получилось, как надо, как у сотен и тысяч юношей и девушек до них. Следующие несколько месяцев он мучился опасениями, что не сможет стать отцом здоровым детям, что у таких, как он, вообще не могут рождаться дети. Когда через три месяца после свадьбы Дорена забеременела, лорд немного успокоился, но все равно продолжал все время спрашивать, все ли происходит так, как должно происходить у всех женщин.

Дорена зашевелилась, просыпаясь, наверное, почувствовав, что проснулся муж, приподнялась на постели и откинула одеяло. Хенмунд с нежностью и гордостью смотрел на ее округлившийся живот, уже явно заметный под тонкой шерстяной сорочкой. Уже с нетерпением считали дни, когда же ребенок начнет шевелиться в утробе матери.

— Я кое-что знаю, жена, — сказал Хенмунд.

— Что же? — спросила она, все еще сонно щурясь.

— Что у нас родится здоровый мальчик.

— Ты точно знаешь, что мальчик?

— Точно.

Они сами сказали ему об этом в его сне, сказали, хотя и не собирались говорить.

Лорд Фержингард встал с постели и начал одеваться. Натянув штаны и сапоги и застегнув пояс с серебряной пряжкой, он взял с подставки свой меч в ножнах из черного дерева, украшенных тонкими перевитыми цепочками.

— Куда ты? — спросила Дорена. Обычно он не поднимался так рано.

— Думаю, мне следует совершить жертвоприношение.

Он вышел из замка и прошел через внутренний двор, к загону со свиньями под деревянным навесом. Одна из свиноматок три дня назад принесла приплод, среди которого оказался один поросенок с пятью ногами, и люди никак не могли решить, что с ним делать. Когда лорд подошел к загону, двое мальчишек стояли возле корыта и спорили, как стоит поступить. С тем, что людям мясо такого поросенка употреблять нельзя, все уже согласились, так что один мальчик предлагал скормить поросенка другим свиньям, а второй возражал, что тогда все матки начнут приносить таких, и лучше уродца сжечь.

— Засуньте этого поросенка в мешок и дайте мне, — велел лорд.

Пока один мальчишка полез в свинарник выполнять приказание, Хенмунд обратил внимание на нож в самодельных ножнах на поясе у его приятеля.

— Ну-ка покажи. Из кухонного ножа ты это слепил? — он повертел импровизированное оружие в руках. Неплотно подогнанное лезвие из шершавого железа, с отколотым кончиком, болталось в грубо выструганной деревянной рукояти. — Я его у тебя заберу.

Парень насупился обиженно. Был бы постарше на пару лет, точно бы возмутился — свободному человеку даже лорд не может приказывать отдать свое оружие.

— Это не оружие, это кривая игрушка, — сказал Фержингард. — Я тебе подарю настоящий охотничий нож, хочешь?

Он даже чуть улыбнулся. Какому же десятилетнему мальчику не хочется иметь настоящий охотничий нож? А ему, лорду, пригодится сегодня именно кривая игрушка.

Он вышел за крепостную стену через северные ворота. Когда-то здесь была каменная дорога, ведущая на север через лес, к фамильному склепу и еще дальше, к сторожевой башне. Теперь от дороги осталась лишь едва различимая тропа, а от башни — одни развалины. Немного не доходя до склепа, Хенмунд сошел с тропы и двинулся дальше в северо-восточном направлении. Он интуитивно знал дорогу к нужному месту и мог бы найти его и в ночи без фонаря.

В какой-то момент вокруг стало совершенно тихо — ни пения птиц, ни шороха движения животного, даже деревья не шумели на ветру. В гудящей тишине Хенмунду чудился звук падающих капель, и он шел на этот звук. Ноги сами вывели его к гроту. Огромные черные деревья здесь немного отступали, давая место колючему кустарнику, образующие вход камни густо поросли мхами и лишайниками. Хенмунд пролез через широкий круглый проем внутрь, под каменные своды грота. Он был небольшим внутри, без всяких ходов и щелей, только в дальних углах густилась тьма. А еще в нем была вода. Небольшой и неглубокий бассейн с черной неподвижной гладью, не замерзающий в любое время года. А еще падающие откуда-то сверху капли, ударяющиеся о неровный каменный пол. От этого звука у лорда нестерпимо зазвенело в ушах, он зашатался, уронив мешок с поросенком, и чуть было не упал на колени, на несколько секунд утратив чувство равновесия.

«А говорят еще, что от воды не может быть ничего плохого, — подумал он. — Тогда, значит, это не вода».

Он выпрямился, медленно обошел по кромке пещерное озерцо. До чего странная была в нем вода. Если зачерпнуть в ладонь — стекает между пальцев, как любая другая, набранная из колодца или источника, но когда погружаешься в нее всем телом, обволакивает и сковывает, будто вязкая смола, так что и не пошевелиться.

«Больше никогда, — сказал себе Хенмунд. — Больше никто не заставит меня снять одежду и лечь в эту воду. Никто не сделает этого с моими детьми».

— Я принес вам жертву! — громко объявил он. В этой проклятой пещере даже эха не было.

Он вытащил поросенка и вспорол ему брюхо сломанным кухонным ножом.

«Не этого вы ждали, да? — думал он со злой отцовской улыбкой на губах. — Вам нравятся, когда благородным пленникам перерезают горло клинком с драгоценной рукоятью и собирают кровь в золотую чашу. Вы привыкли находить в незамерзающем озере детей могущественных лордов, которых они оставляют здесь для вас. Вы цените то, что считают ценным люди, верно?».

Он вывалил внутренности и тушку в озерцо, отрезанную поросячью голову сопроводил пинком, от которого она отлетела и плюхнулась в воду, отскочив от стены. Немного помедлив, выкинул в угол окровавленный нож с отломанным кончиком, запачканные руки вытер холстиной мешка.

— Нижайшее грязное существо, изуродованное природой настолько, что не годится даже на то, чтобы скормить его таким же низким сородичам. Большего вы не дождетесь от меня. Вы так любите символы и послания, так расшифруйте это.

Лорд Фержингард выбрался из грота и спокойным уверенным шагом направился обратно к своему замку. Он и не помнил, когда испытывал последний раз такое же радостное облегчение — пожалуй, в тот день, когда приказал разрубить на части и сбросить в выгребную яму останки своего отца.

***

Со дна бассейна с темной незамерзающей водой смотрело халцедоновыми глазами отражение мальчика с белой бескровной кожей и длинными, расплывающимися как туман, серебристо-пепельными волосами.