Питерские домовые. 13 Калистрат

«Время, время, времечко, какое же ты разное. Там вот, - Калистрат задрал голову и посмотрел на небо, - мчишься, как те тучи, что ветер гонит, а здесь, - домовой обвел взглядом стены вокруг, - словно в капкан попалося».


Хранитель большого каменного дома, устроившийся на отдых или, как он сам называл, «думу подумать», в  дальнем дворе, еще раз не спеша оглядел все пространство вокруг и удовлетворенно кивнул.


«Нет, ну, в самом деле, со времен строительства, почитай, лишь то и изменилось здесь,  что асфальтом землю укрыли да машины поставили. А ведь более ста годков минуло. Хотя, что это для домового? Так, шажочек. Но ежели относительно человека – так чуть ли не вечность. Первых-то жильцов уж и на свете нет, как и того военного, что дом сей построил. Впрочем, он, сердешный, давно сгинул. Все заарестовывали да заарестовывали после того сумасшествия людского, - Калистрат тяжело вздохнул. - Охо-хонюшки, жаль бедолагу. Да и всех их, непутевых, жаль. Вечно чем-то маются. Но ведь, относительно нас, домовых, им столько всего надобно. А мы что – был бы только кров на хозяйстве».



Калистрат, принявший чин домового еще в жилище приходского священника, сооруженного когда-то на этом месте, людей любил. И за то, что дома строили, и за то, что скучать не давали. Так было интересно наблюдать за ними, гадать, что еще выдумать смогут. «Вот ведь тоже относительность какая временная, - удивлялся он, - вроде дом сам почти не изменился, а внутри столько нового появилось. Раньше печи да камины отапливали, теперяча по трубам тепло бежит. Холодильники, опять-таки, ледники да хранилища заменили. И путешествовать можно сидя на диване – все по ящику показывают. И еще много чего навыдумывали. Выходит, что и внутри дома время по-другому бежит. Как все это странно, ежели задуматься-то».
Все новое домовой приветствовал с энтузиазмом, но иногда старое, что уже ушло в историю, вызывало ностальгию.


«Эх, опустели ниши под окнами, заколотили, закрыли их дверцы листами железными. Все в квартирах теперь хранят, в холодильниках. А раньше-то бывало все в нишу под замок. И такие запахи на лестнице, что ой-ей-ей. Особенно перед праздником, м-м-м. Сидеть и нюхать – одно удовольствие было».


Калистрат потянул носом воздух, но кроме запахов бензина и помойки, что стояла под аркой между дворами, не поймал ничего. Лицо его недовольно сморщилось. «Ну да, почуешь тут что-то вкусненькое, как же».  Он обиженно покосился на парочку автомобилей, что прикорнули в его тихом дворике, и перевел взгляд на мусорный бак. Тут его посетила новая мысль. «Хм, а отбросов-то с годами все больше. Раньше бака на несколько дён хватало, а теперяча каждый день вывозят. Почему так? – оперевшись локтем на колено, хранитель уткнулся подбородком в кулак и задумался. – Странно, коммуналок-то осталось меньше, а через это народу супротив прежнего сократилось, так почему же?». Он рассеянно забарабанил пальцами по носу, и, видимо, как-то это помогло, так что вскоре его осенило. «Ну конечно, печи! В них же сжигали многое. Вон, сколько бумажек разных нынче скидывают, а прежде такого не бывало. А еще старьевщики перестали ходить, и теперяча все в помойку. Как это просто оказывается, ну, ежели задуматься-то».


Хранитель закрыл глаза и представил давно ушедшую в прошлое картинку – вот во дворе со своей тачкой появляется бородатый мужичок неопределенного возраста и, задравши голову, кричит: «Хозяюшки, ну-кось, у которой че накопилося – ташшы сюды». Следом, уже самовольно, из памяти вынырнули и встали рядом точильщик, лудильщик ... Их голоса, в свою очередь, взлетают, звонко отскакивают от стен и залетают в каждое окошко.

«И ведь верно, - посещает новая догадка, - относительно нынешнего-то, все старались починить, залатать. А теперяча - сломалося, порвалося – на помойку. Богаче, ох, богаче жить стали люди. Хотя, - домовой  с сомнением хмыкнул, - относительно совсем старых времен, то и не слишком шибко. Опять-таки, странность».



Взгляд Калистрата устремился к первой арке, ведущей на улицу, которая когда-то насовсем поглотила всю эту снующую ватагу мастеровых, и замер, заставив на мгновение, разум поверить в невозможное. Какая-то игра теней там, у ворот, и показалось, что как прежде стоит на своем посту Андрей.


Тот татарин у хранителя был последним из тех самых настоящих дворников, что вечно ходили в фартуке, имели свисток, содержали в порядке территорию, и знали всех и вся в доме. Андрея уважали все, и в первую очередь, сам Калистрат. Домовой зажмурился и перед глазами всплыл знакомый бородатый образ. «Ну, здравствуй, Андрей, - мысленно обратился он. – Давненько, ох, давненько ты съехал от меня. Поди, уж и в живых-то нету. А я, признаюсь, скучаю. Помнишь, как ты ни свет, ни заря вставал, выходил во двор и приветствовал меня …»


- Доброго здоровьичка, хозяин. И настроения хорошего.

Услышав такие знакомые слова, сказанные совершенно чужим голосом, Калистрат вскочил и со страхом уставился на незнакомца, неожиданно появившегося перед ним наяву. Разглядев, что это не призрак и вообще не человек, а свой собрат домовой, он шумно выдохнул и укоризненно покачал головой.


- Оно, конечно, здравствуй, но напужал-то как. Рази так можно? Я ж только про дворника своего давнишнего вспомнил, как тут ты, и его словами ... Охо-хонюшки. Бывает же.

- Да что ты? И мой меня так, от него и перенял, - обрадовался, было, незнакомец, но тут же покаянно опустил голову. - Ты уж прости за испуг гостя нечаянного. Не хотел, так вышло, что …

- Ладно, будя тебе, - отмахнулся от  дальнейших объяснений хозяин. - Знакомиться давай, коли зашел. Я – хранитель здешний, Калистрат, а ты откель? Что-то не видал твою физиономию раньше.

- А я с другой части. Харитоном меня кличут. Может, слыхал про того, кто имечко однажды менял?

- Это писатель который? – изумился хозяин и, после утвердительного кивка гостя, его лицо просветлело. - Ну как же, слыхивал. Мы тут давеча с соседями посиделки устраивали - книжку твою читали.  Не изревелись, честно скажу, но распереживались сильно. Ты, это, про Виссариона выдумал, али на самом деле несчастье такое приключилось?

- На реальных событиях основано, - гордо подтвердил весьма польщенный Харитон, подумав про себя: «Вот Анна Григорьевна-то рада будет», и поклонился хозяину. – Благодарствую на добром слове, Калистрат. Не думал, не гадал, но так приятна слава сия. А теперь хожу, истории разные собираю. Может еще, что написать получится.

- Ты за этим ко мне? – восхитился Калистрат. - Так пойдем, сейчас дом покажу, ну а после посидим, все расскажу. К чему интересу-то у тебя больше?



Не дожидаясь ответа, возбужденный хозяин схватил гостя за руку и потащил к воротам. Приоткрыв дверцу, они выскользнули на улицу и остановились перед входом в парадную.

- Во! – Калистрат с гордостью указал на двери. - Вишь, какие резные? У многих же теперяча железки гладкие стоят, а туточки даже стеклышки первишные сохранились, с гранями блестящими. Да и внутри - и витражи, и плиточка, и лепнина. Щас все покажу.




Они облазили всю лестницу снизу доверху, разглядывая завитушки балясин, узоры на окнах, разные на каждом этаже, лепку и даже непонятную надпись, вырезанную на перилах.

- О, смотри – «Злая собака», - удивленный хозяин указал на двери одной из квартир. – Не было такого, видать токо повесили. Хм. Ровно в деревне на заборе.
Гость с интересом посмотрел на табличку. Действительно, это было так не характерно для города, что писатель в нем сразу задумался - а что за люди там живут, но Калистрат потянул его дальше.



Покинув парадную, домовые опять свернули под арку. Очутившись в большом дворе, хозяин указал рукой на его середину.

- А здесь сарайчик дровяной стоял когда-то. У тебя тоже, небось, был такой?

- Конечно, - ответил Харитон. – Как не быть, когда дровами только и отапливались? Это сейчас кругом батареи, а раньше, сам знаешь.

- Ну да, ну да. Это люди здорово придумали, с теплом-то. И дому хорошо, и им.  А то помню, маялись – то задымит, то не разжечь. А дрова заготовить?

- И не говори - еще та забота была.

- Во-во. А камины в твоем дому сохранились?

- Не везде, но кое-где стоят.

- И у меня так же. А прачечная была?

- А то как же. С печкой, с лоханями деревянными. Только ее закрыли, как воду горячую провели.

- И у меня. Вон, вишь, те два окна во флигеле? Там и была.


Хранители уже вернулись в дальний двор, и Калистрат теперь указывал гостю на нижний этаж невысокого здания, что замыкало прямоугольник двора.

- А это, рядом, что за оконце и дверь? – поинтересовался гость.

- Так комнатка для мусора.

- Это еще до баков которая? – хозяин утвердительно кивнул и Харитон улыбнулся. – Я так и думал. И у меня так же было устроено.

- А здесь, - Калистрат с таинственным видом подошел к двери, что находилась в углу двора, - у меня «андеграуд». Там мы и посидим с тобой спокойненько.

- Андеграунд? – встрепенулся Харитон. – Музей или выставка? У меня ж тоже в доме такое имеется.

- Ну, это точно не музей, - со вздохом ответил хозяин. – И как сие обозвать по-другому – не ведаю, написано – «андеграуд», так и зову.



Домовые поднялись на самый верх парадной, что была когда-то «черной лестницей» для прислуги, и Харитон застыл, часто-часто моргая глазами. Стены, и до сих пор-то не слишком чистые, здесь вообще оказались сплошь разукрашенными. Даже на стеклах и потолке имелись надписи и загадочные рисунки.

«М-да, - усмехнулся гость, - а Петроний-то так расстраивался из-за пары слов на своей стене. Что бы он сказал, увидев это буйство разноцветное?»


Калистрат указал на надпись, белевшую на подоконнике.

- Вишь? «Андеграуд». Это молодежь так обозвала, а уж что на самом деле – сам решай. «Андеграунд» или еще что.


Харитон оглядел еще раз сие художество. «Странно, - вдруг пришло ему на ум, - оно, конечно, баловство некультурное, однако точно была бы в этом какая-то своя эстетика, если бы не так бездумно. Оно ведь понятно, что настроение создать хотели, но ведь, большей частью, как нужду справляли. Вот если бы с любовью …».

- Знаешь, Калистрат, - наконец сказал он. – Похоже, этот неграмотный «андеграуд» - здесь самое верное.



Они сидели на чердаке и неспешно беседовали.

- Так что тебе интересно, Харитон? Я ж историй много разных знаю – хошь про прежние времена, хошь про нынешние. Дом-то у меня большой, так что трагедии с комедиями постоянно случаются.


Его собеседник смущенно вздохнул.

- Да мне бы лучше про нашего собрата домового. Понимаешь, закавыка с людьми у меня получается. Видел-то я тоже много чего, а вот разобраться, так сказать, в суть проникнуть страстей человеческих, ну никак.


И гость рассказал про свою попытку понять братьев Мармеладовых. Калистрат захохотал.

- Это что ж получается? Человеки, относительно нас, домовых, все сплошь чудики? Забавно. Не замечал такого, но в одном ты прав, - хозяин стал серьезен, – постичь их, ох, как трудно порой бывает. Да что говорить, когда они и сами друг дружку понять не могут?

- Думаешь? Ну, не знаю. Мой жилец, Федор-то Михайлович, лихо все разумел.

- Я про твоего жильца не ведаю, а вот с моим, помнится, случай такой был. Пришел к нему в гости друг фронтовой. С дочкой, лет десяти, да с фотоаппаратом. А у хозяина внучка-пигалица. В праздник это было, в день Победы, ну и решили они своих детишек сфотографировать у машины, что тоже «Победой» звалась. Жилец-то работал на ей и в гараж не всегда загонял. Вот и в этот раз она как раз у дома моего была. Ну, вышли на улицу, девочка постарше у машины встала, пигалицу на крыло посадили, а она возьми да разревись. Взрослые ее успокаивать, а она еще пуще. Так и сфотографировали.


Калистрат вскочил, метнулся куда-то и притащил старую фотографию.

- Во, гляди. Вишь, как заливается.

- Откуда она у тебя?

- Так выпала, видать, когда съезжали, а я нашел да сохранил. Все ж таки на ней кусочек дома моего виден. Во, гляди.

- Ну, и к чему ты это рассказал?

- Так они ж так и не поняли, почему дитенок плакал. Я и то уразумел, чего испужалася. Во, видишь -  сама пухленькая, да одета, ровно капуста, а машина гладкая. Видать, скользить начала деваха.

- Ну, так это ж дите малое. Я ж про другое.

- А взрослые что, лучше? Ты посмотри, сколько разводов сейчас. Особливо относительного прошлого. А все почему? Не понимают друг дружку. Так-то вот.


- Нет, ты мне лучше про себя расскажи. Было с тобой что-нибудь этакое? Переживания какие или еще чего.

- Хм, так это, ежели относительно Виссариона, то вроде в порядке все. Дом целехонек в войну остался, так что бывало ко мне селили тех, кому кров порушили. Да вот, хотя бы того же жильца с машиной взять. Он-то сам на фронте был, а его жене пришлось худо.

- Ну-ка, ну-ка, расскажи, - заинтересовался Харитон. – Я ж про потерю дома очень даже понимаю.

- Знамо дело, понимаешь. Как такое домовому да не уразуметь? Только что рассказывать-то?

- Ну, как жила после. Страдала?

- Ну, а как без этого? Муж на фронте, детишки с родителями под ворогом где-то, и сама без кола, без двора осталася. Но, ежели относительно других, так жива-здорова, и то хорошо. Вот в комнатке, что выделили ей, как раз по этой лестнице андеграудной, все от голода поумирали. А у нее, после войны-то, и муж вернулся здоровым, и детки целы осталися.

- Это радует, люблю, чтоб добром все заканчивалось. Ну а как остальные жильцы к ней отнеслись? Ты подробно рассказывай. Знаешь, в деле писательском каждая мелочь важна.

- Так, как отнеслись? С пониманием, конечно. Они ж, бедолаги, тоже через многое прошли. Одна семья, что бОльшую комнату занимала, была из «бывших». При царе свою квартиру имела, состояние, и в одночасье всего лишились. Ну а в клетушке тесной, где только кровать да шкапчик помещались, обитала одинокая учительница. До революции, вишь, она в пансионе жила, где девочек французскому языку обучала, а там, не в пример, просторнее было, так что тоже намыкалась.

- Это ж надо, - удивился Харитон, - в одной квартире одни горемыки, кров утерявшие, подобрались.

- Да разве мало таких было? – возразил Калистрат. – Даже в моем дому не один десяток наберется. А этим, относительно других, даже еще и повезло – никто не пропал, никого в тюрьму не забрали. Ты лучше вспомни, время-то какое было, неужто обошла сия чаша дом твой?


Гость задумался.

- А и верно, - наконец, ответил он. – Забываться стало, а ведь, если покопаться в памяти, то я и сам мог бы тебе подобную историю поведать. Ну, спасибо, надоумил. Пожалуй, домой вернусь и за «Бедных людей» возьмусь.

- Ну и добре, - улыбнулся хозяин. – А ежели про домового захочешь писать, то зайди-ка ты к Абраму. Вот где трагедия-то – чуть ли не век хранил клад, что доверили ему жильцы Нарышкины, и все потерял из-за того, что расслабился на минуточку. До сих пор придти в себя не может страдалец.

- Абрам? Это который дом? И имя редкое. Интересно, от кого такое получено?

- Так, известно от кого - от Абрама Петровича Ганнибала, арапа царского. Это он первым жилище себе построил на том месте. Ну а найти легко – по той стороне улицы пойдешь, в сторону проспекта Литейного, и увидишь вывеску «Дом Голицыных – Дом Нарышкиных». То он и есть.

- Спасибо, зайду. Это ж такая беда у собрата.

- Конечно. Хотя, ежели относительно Виссариона, то и может не очень.

- Экий ты относительный, Калистрат, - Харитон улыбнулся. - Прямо таки Эйнштейн.

- Это из которого дома? - ревниво спросил насупившийся хозяин.

- Не из наших, - поторопился успокоить собеседника гость. - Чужеземец он заморский. К тому ж, ученый человек. И слышал я, есть у него в трудах «Теория относительности», вот и вспомнилось.

- А-а-а, - облегченно протянул Калистрат. – ну тады ладно.




Проводив гостя до ворот, хранитель задумчиво вернулся на свое излюбленное место. «Надо же, Эйнштейн. Как интересно. Но это ж для людей, а среди домовых-то? Хм. «Теория относительности Калистрата» - очень даже. Тут надо как следует думу подумать».