Быть писателем нынче дорого

 Набросок

Я был номинирован на премию “Писатель года”, о чем меня уведомили в официальном письме. Конечно же я обрадовался этой новости, как осел воздушному шарику. Счастье мое длилось достаточно долго, целых полторы минуты, до того самого момента как мною были прочитаны условия публикации. Первое, что бросилось в глаза была цифра “тысяча”. Приятный зеленый цвет и немалый размер самой цифры легонько шлепнули по щеке в попытке немного отрезвить. Дальше было интереснее.Воздушный шар лопнул и осел вновь оказался наедине с реальностью. В условиях было ясно сказано что “тысяча” позволяла опубликовать целую страницу.  В моем же романе их было сто семьдесят восемь. Тут же, под действием простейших математических вычислений, в голове закружила шальная мысль:-“А не продать ли свой сто двадцать четвертый мерседес ради такого дела?”
 Во внутренний диалог незамедлительно включились несколько других личностей.
"Черт подери, статуэтка и народное признание стоят того, чтобы добираться до работы на общественном транспорте" - утвердительно заключил внутренний голос.
 "Правда расстояние в километрах не особо отличается от количества страниц твоего романа, всего двести сорок километров туда и обратно в день" - с явной издевкой включился второй собеседник
Но эээй….
Потом было долгое, стандартное обсуждение всех “за” и “против”. Музыка, комфорт, аудио книги и новая краска противопоставлялись толпе, перегару, пожилым людям с тележками и бешеным водителям маршрутных такси.
Внутренний диалог перерос в настоящую свалку, по сравнению с которой, даже личности знаменитого Билли Миллигана могли показаться группой дошкольников в замесе перед белым домом в девяносто первом году.
Точку поставила жена, которую я, и весь мой внутренний зоопарк, разбудили в пять тридцать три  утра по московскому времени.
В течение нескольких минут я с упоением рассказывал ей о своих переживаниях. Она выслушала меня внимательно, не перебивая и, после предложения продать мерседес, открыла таки один сонный глаз. Видимо моих аргументов для открытия второго было не достаточно. Тогда я подключил тяжелую артиллерию и предложил ей кофе, и не то что бы чашку, а целый стакан!
По началу, вспомнив рекламный ролик я аккуратно начал размахивать рукой чтобы запах молотых зерен, залитых крутым кипятком долетели до ее носа, затем, эмитируя звуки советского кукурузника, я начал кружить огромным стаканом над ее головой.
На очередном круге, пролетев в паре сантиметров от подушки, моя ненаглядная снова открыла один глаз и, наблюдая им за парящим стаканом сказала, жуя подушку в которой утопала половина ее головы: “Я думаю, что если ты выльешь кофе мне на лицо это, возможно, подействует”
Я не унимался, вопросы быстро штурмовали мозг:- “Что с мерседесом? Что делать с романом? Как быть дальше? И куда вылить кофе?”
Ответ не заставил долго ждать. Он был сухой но достаточно информативный, содержавший в себе решение всех моих проблем:
-"Ужми свой роман до двух страниц, и ложись спать. Пару тысяч для публикации мы точно найдем!"
После чего она вновь отключилась.
Кофе я выпил сам, жуя кусочки не опустившихся вниз зерен.

Самое важное, наверное, это правильно закончить всю эту историю.
 
В утренних размышлениях, я вновь задаю себе вопрос:
   “Дорого ли нынче быть писателем?Сто семьдесят восемь тысяч за публикацию. Вопрос этот, конечно, риторический. И ответ известен каждому, кто прочувствовал на себе как это, успевать ловить собственные мысли, когда они, вдруг, пролетают со сверхзвуковой скоростью в неизвестном направлении, заставая тебя врасплох, задевая тонкие механизмы мозга, и ты лихорадочно ищешь любые возможности, чтобы  мельком запечатлеть их своими каракулями на обрывке газеты, выпросив ручку у продавца из вино-водочного отдела, который смотрит на тебя оценивающим взглядом, пытаясь понять, купишь ты бутылку или нет? “
В этом месте, собрание твоих внутренних конгрессменов переключается на обсуждение совсем другой, избитой, отшлифованной и даже, в некоторых местах, затертой  до дыр темы о цене народного признания и спорном желании таковое получить, о наличии возможного таланта о котором, возможно, никто никогда не узнает, и о судьбе произведений, которые не могли оставаться лишь в голове и, буквально, выталкивались механизмами собственного сознания из внутреннего неизвестного во внешнее непонятное.