За горизонтом истины 3

  - Подожди, цыганка. Погадай мне.
    Она обернулась. Внимательно посмотрела на меня. "Наверное, во мне она ищет какого-нибудь опера в гражданской форме, но ведь я-то совсем далёкий от милиции человек", – тут же подумал я.
  - Ты и вправду не опер, совсем далёкий от милиции человек,  – сказала она, может, облегчённо, но совсем удивив меня до определённого шока вот такой телепатией.
    Вот так она и определяет свою будущую жертву. Прикидывает все нюансы, а затем вперёд на дело. Чары, лёгкоё гипнотическое воздействие, ошеломляющее красноречие – вот её оружие. Но здесь я сам просил погадать на ладони, что было неожиданно для неё. 
  - Погадаешь?
  - Но давай, раз ты напросился.
    Я протянул ей ладонь. Она взглянула. Взгляд её стал внимательный.
  - У тебя с рождения это пятно, багровое пятно? – в тоне голоса её проскользнуло удивление, которое не ускользнуло от меня.
  - Сама скажи. Ты же всё знаешь.
    Она ещё раз внимательно посмотрела на мою ладонь, на это пятно. И вдруг что-то резко переменилось в ней, что она отвела, не грубо, а так очень аккуратно мою руку в сторону и поспешила удалиться.
  - Скажи, пожалуйста.
  - Нет, нет, – поспешно ответила она, всё так же удаляясь прочь от меня.
   Прошла она немного и повернулась. Из облика её, из её походки самой, от взгляда её исчезли недавние бесцеремонность и наглость, уступив место совсем другим проявлениям души.
  - Ты ни к кому не лезь со своей ладонью, – сказала, словно дала совет, и тотчас повернулась и стала удаляться.
  - Почему? Скажи… – только и оставалось мне вопросительно смотреть ей вслед.
  - Нет, нет.
   Я посмотрел на ладонь. То самое багровое пятно, не с рождения, что появилось после её прикосновения ладонью к моей ладони тогда в армии в той прохладе осенней лунной ночи. И вдруг на миг показалось мне, что оно, багровое пятно, вибрирует, что едва искринкой и промелькнул какой-то блик огня, огня неведомости…    

                7               

   После окончания авиационного института на западе страны я вернулся по направлению в родной город Улан-Удэ работать инженером на авиационном заводе. Работал. Долго ходил холостяком, пока друзья не порекомендовали мне обратить внимание на одну красавицу, которая училась в педагогическом институте.
    Она училась на пятом курсе, и предстояло ей ехать по направлению работать учительницей в сельскую школу, в район, притом уж очень далёкий от города. Как понимал я, что вот эта рекомендация моих друзей, знакомство со мной исходило от неё. Для неё это была выгодная партия. Внешностью я, вроде бы, не сказать, что выделялся, но был всё-таки довольно сходного вида, в прошлом спортсмен и душой такой хреновой не отличался, в общем, для неё это, то есть я, вполне подходило, устраивало. Поженились. Не все браки совершаются на небесах. Так она осталась в городе. Ничего не поделаешь - она замужняя женщина. Так поступали до неё, так поступали и после неё. Не одна она такая. Не стоит, конечно, рассматривать в таком ракурсе уж всех, всех пятикурсниц.  Большинство выходили замуж по любви. В первую же брачную ночь она заметила пятно на ладони, которого не должно быть по анатомическим, физиологоическим признакам на этом месте. Сразу же проявила заинтересованность.
  - Родимое пятно, – соврал я, не задумываясь.

    Спустя некоторое время, в эту же знаменательную ночь, я сам ненароком посмотрел на ладонь свою и удивился. Оно увеличилось в размере. Удивление своё постарался скрыть от новоиспеченной супруги. Наутро же оно приняло свой прежний вид, свой прежний размер. Больше я старался никак не демонстрировать ей ладонь, да она больше и не интересовалась. Родимое пятно, так родимое пятно. У кого не бывает. В дальнейшем я старался, может не регулярно, посматривать на пятно, но оно всегда оставалось в прежнем размере. Да. Оно напоминало, всегда напоминало о ней, которую я продолжал любить. Это я знал точно. А что было?
    Две встречи и один сон. Второго сна не было. Но какая оказалась вторая встреча! Та ночь у армейской палатки, когда я вышел биться битвой не на жизнь, на смерть против многих. И тогда она спасла меня, применив таинственное оружие. И ушла, прикоснувшись к моей ладони. Оттуда-то и шло это пятно, не родимое. И всё же оно так напоминало о ней, что иногда стонало сердце. Но неужели так будет всегда?   

    Через год у нас родился сын. Радости, счастья у меня, казалось, не было предела. И жена моя была в таком же эмоциональном состоянии души. Мы были полная, счастливая семья. Теперь-то уж пятно не навевало на меня какую-либо тень тоски. Оно было всегда, ничем не досаждая, как с рождения. Память о тех двух встречах и том сне не волновалась больше как неспокойное море, а стало скорее напоминать тихую заводь в безветренную погоду.

    Наступили волнующие времена для всей страны. Она менялась на глазах, она забурлила словно в кипятке, она словно включилась в неистовую гонку, стараясь убежать от прошлого, от самого себя. Прежнего, сонливого спокойствия как не бывало. Наступили времена перестройки, несущие надежду, но не только. Смесь страстей, желаний, порывов душ многомиллионых бешеными потоками огня вырывались наружу, создавая беснующийся фонтан.
   Наступили девяностые. Страны, в которой я родился, которой присягал, в которую верил всегда и любил всегда, уже не было. Мы жили в другой стране, но земля оставалась такая же, и города, и сёла, и сами люди, и всё, всё остальное. Но дух времени в пространстве витал совсем другой. Наступили какие-то вольные времена. Многое из прежнего стало разваливаться. Что казалось раньше гранитным монолитом, вдруг превратился в колос на глиняных ногах. Так случилось и с авиационным заводом. Вдруг зарплата стала задерживаться, впрочем, как и во многих бюджетных и не бюджетных предприятиях, организациях, включая школы, больницы, конторы разных наименований.

    Многие подались на вольные хлеба. И моя жена, учитель по образованию, так же устремилась туда, где стала проявлять недюжинную хватку. Вот он – нераскрытый прежде талант. Дела её стали продвигаться в гору, да так, что она встала на большую высоту. У меня же зарплата стала задерживаться на месяцы. Да и не только у меня. Такую же долю со мной разделяли учителя, врачи, служащие, рабочие многих предприятий, организаций и так далее. А что было говорить про село, где многое и многое развалилось. Постепенно ли, нет ли, но я стал в семье отодвигаться на задний план. А потом начались упрёки в мою сторону. Сын, привыкший к изобилии, окружавшему его с детства, встал на сторону матери безоговорочно. Кто я был теперь для него: никчемный инженеришка, не приносящий домой ничего, кроме пустых карманов. У подростка повысились запросы.
  - Ты нахлебник и больше никто, – говорила жена.
  - Раньше ты говорила совсем по-другому? – отвечал я ей.
  - Ты окончил престижный вуз, но не смог себя реализовать. Ты просто бездарь, – говорила она не с сожалением, а с ноткой превосходства в виду своего настоящего положения в обществе.
    Что я мог сказать? В мою душу врывался бешеный поток злости, которая выражалась в пятиэтажных матах и больше ничего.
  - Вот только это ты умеешь, – подытоживала она наш разговор.

    Сын не испытывал ко мне уважения. У многих его друзей, приятелей были респектабельные отцы, разъезжавшие на крутых иномарках, которые мощным ветром, если не ураганом ворвались в пространство страны. Но обладателями их становились чаще люди большого достатка, в, общем, нового, если не класса, то уж новой породы точно. Что было делать моему сыну, если его отец, по его мнению, просто горбатился на заводе?
  - Папа, почему ты простой инженер? – спрашивал сын.
  - А что? Инженером плохо быть? – вопросом на вопрос отвечал я.
  - Но ведь времена сейчас другие.
  - А что я сделаю, если я ничего больше не умею делать. У меня нет таланта ни к коммерции, ни к бизнесу, ни к чему такому новому. Понимаешь.
  - Не понимаю.

    Появилась у нас всё-таки своя крутая иномарка, но обладателем её был, конечно, не я, а моя жена. И за рулём, естественно, сидела она с таким возвышенно важным видом. Я из-за принципа не садился в эту дорогую иномарку, но зато это делал сын. Сбылась его мечта.

    Это был, наверное, один из тех редких, совсем редких дней, когда сын прогуливался со мной пешком. Тот редкий день клонился к вечеру, когда мы направились домой. Улицы становились оживлённее. А мы прогуливались, как казалось мне, единственные среди спешащих куда-то по своим делам, снующих в обе стороны пешеходов. Настроение моё было приподнятым, радость таки распирала, потому что это был один из тех редких дней, когда сын был рядом, а не там, на дорогой иномарке. Сын же мой не разделял со мной эту радость. Просто шёл и шёл. Не знаю почему, но обратил я тогда внимание на далёкое расстояние улицы. Оттуда мчалась на полной бешеной скорости навороченная иномарка. Мчалась, да мчалась. Но подсказало мне что-то, и было это не зря. Иномарка уровня высокой навороченности не сбавляла скорости, ничуть не думая об окружающем мире, в котором копошились остальные существа. На "зебре" проходили улицу пешеходы, спешащие кто по своим делам, кто домой к семье, к детям, а кто ещё как. Надвигалась опасность неминуемая, несущая несчастье во многие дома.
    Проснулось во мне чувство, что было знакомо мне. В доли секунды вспомнил я ту прохладу осенней ночи, когда я один выходил против многих "дедов" за себя, за свою жизнь. Дух бойца, дух воина ожил во мне, встал во весь рост и приготовился на взлёт.
    Какой разум помутился во мне!? Я выскочил, и стартовый рывок был столь стремителен, как ветер неожиданный и резкий. Неужели я хотел телом своим остановить этого мчащегося монстра, которым управлял безумец? "Стой!!!" – был крик отчаяния и мольбы. Вытянул руку вперёд.

    Что было это? Был ли это я? Принадлежал ли я телу своему, сущности своей? Всё ли подчинено истине материи? Рука, запястье, ладонь вибрировали. В суть пространства проникло нечто неведомое, вселилось властно... 
    Монстр остановился, его остановило неведомое нечто мгновенно. Подушки безопасности сработали безотказно. Это была навороченная, накрученная, отличная машина человеческого гения. Но так не может быть?! Такого не бывает!
    Это противоречило всем законам физики, всем канонам понимания бытия. Даже отключи на ходу двигатель этой иномарки, она должна была, именно должна по законам физики продолжать двигаться по инерции. По инерции!!! Но этого не произошло. Почему?! Я – инженер авиционного завода не мог понять этого. Но так не должно быть. Не должно!

    Паники среди пешеходов не наблюдалось. Всё произошло быстро. Настолько быстро, что и не успеть понять. И лишь теперь доходило до всех, какая опасность миновала, пронеслась мимо. Осознание того, как были близки они представиться на тот свет, навеял на них страх, поздний страх.
    А событие имело продолжение, своё развитие. Из этой иномарки выходили двое здоровенных атлетов спортивного телосложения. Кто посмел так с ними поступить? В том, что они во хмели, никто из окружающих не сомневался. А они подходили. Они не осознали того, что на самом деле произошло. Узнай, может, прихватила бы их оторопь. Но в таком изменённом состоянии сознания мало что доходит.

  - Под колёса захотел! – завопил один из них в истошном крике.
   Эти слова, этот крик предназначались мне. Кто из окружающих посмеет перечить перед ними? Они подходили.
  - Вы могли людей задавить. Неужели не понимаете? – пытаясь образумить их, я выставил руку вперёд.
   Неведомое нечто вновь захватило власть в пространстве. Это тоже было за пределами понимания, за пределами знаний, за горизонтом истины. Эти двое упали неестественно на спину и лежали теперь без чувств, откинув морды к небесам.      

    Пешеходы понимали реальность события. Некоторые были в шоке, некоторые искренне возмущались, некоторые были готовы набить рожу вот этим владельцам навороченного болида, испинать, запинать, порвать на куски вот этих двоих, лежащих без жизненных признаков, ибо были они в состоянии глубокого нокаута. Эмоции!
    Но в душе моей какое-то спокойствие и отрешённость. Затем подошёл к ним, растянувшимся на асфальте, привёл их в чувство. Не было у них ни агрессии, ни понимания реальности. Обернулся и поймал на себе взгляд сына полный удивления и восхищения. Вот тебе и простой инженер!
    Мы шли домой пешком. Ни автобуса, ни такси не надо было нам. Я понимал его чувства сейчас и свои тоже. Нам обоим было просто радостно на душе. Но в какой-то миг что-то осенило меня каким-то светом познания и исчезло. Что было это? Надо вспомнить всю недавнюю ситуацию и понять.
    Но неужели? Я посмотрел на ладонь. Дарованное пятно!

                8               

    Время расставляло свои акценты. Сын не смотрел больше на меня как на простого инженера. Он был свидетелем невероятного, где главным героем, источником всего был его отец. Он видел и слышал благодарность простых людей. И это тоже многого стоило. Да, он всё это рассказал матери, но она не поверила в такое чудо, граничащее с волшебством. Конечно же, сын доставал меня допросами, на что я старался уклончиво отвечать. Но он так достал, что я показал ему пятно на ладони. Это была истина!
  - Да ну тебя, папа, – вот такова была его реакция.
   Я показал ему истинную причину того свершившегося. Скоро сын перестал донимать меня этими расспросами, потому как у него, молодого человека, появились свои заботы молодёжного характера. Ну, а что до жены, то это ровным счётом ничего не значило. Она считала, что случись такое невероятное, то просочилось бы оно в средства массовой информации, а так это просто фантазия сына. До неё не доходило то, что сын, довольно таки избалованный сын, вдруг резко так переменил отношение к своему отцу. У неё было полно работы, но и не только.

    Это не только выяснилось позже, когда она поставила меня, так сказать, перед фактом. Удивление у неё было, ещё какое…, когда я спокойно отнёсся к этому, может быть, не так широко распространённому, но не редкому явлению. Факт, так факт. Мы с ней спокойно расстались. Когда-то она сделала свою партию, теперь же к ней пришли, как говорится, настоящие чувства. Избранник её так же был из её, так сказать, круга, что так, наверное, и должно было быть. Сын, к тому времени уже совершеннолетний парень, остался на нейтральной стороне, да он и сам готовился создавать свою семью. Не знала жена моя, что во мне тоже бушевали чувства, как бы романтического склада, которые дремали всё это время. Проснулись же они вот после этого случая, который дал обильную пищу для раздумий, ещё как.

    Смотрел я на это дарованное пятно. Всегда я знал, что это не то, так не должно быть, так не бывает, что это идёт вразрез и со здравым смыслом, и с научным постулатом и, вообще, против самой природы. Но оно служило мне лично доказательством, потому что это было моё и только моё личное, что она существует, что она есть, что она живёт, и что, самое главное, она завоевала моё сердце ещё с того вечера того дня, когда мы встретились на той поляне из камней, плит, валунов посреди тайги.   

    Была обильная пища для раздумий, было что анализировать. В тоталитарной, идеологически выдержанной, стране, где одной из сторон её внутренней политики служил воинствующий атеизм, не уделялось внимания, никакого внимания, проявлениям каким-то иным, что называют потусторонним, кроме диалектического материализма как философии марксизма-ленинизма. Всё остальное отметалось, являясь философией, движением к истине чуждым, противоестественным. Но пришли другие времена, которые стали ставить и очень быстро свои акценты, другие приоритеты взошли на пьедестал, низвергнув прежнюю доктрину. И пошёл бурный поток разнообразной информации во всех средствах массовой информации о проявлениях совсем иного толка, которые в прежней стране не имели никакого официального статуса. Всё это показывало, с доказательствами или без них, что материализм не является краеугольным камнем бытия.

    Я смотрел на дарованное пятно, но оно ничем себя не проявляло, оставаясь в неизменном виде. Но оно однажды вибрировало, оно в первую брачную ночь увеличилось в размере, но, опять же, приняло прежний вид и размер. Какое же оно было в тот момент, когда иномарка остановилась против всех законов физики, когда двое этих атлетичных парней без чувств рухнули на асфальт. Я не видел его в тот момент, не до этого было дело. Но самое главное, я ещё раз задумывался о ней. Кто она? И почему я? Кем она могла быть? Где она сейчас, в этот миг?
    Я так давно не видел её, даже во сне, да и была то она во сне единственный раз, указав мне мой путь. Я поступил так, как она велела мне во сне, изучив физику, ибо технический вуз связан с физикой изначально. И ещё одна сторона этого главного была в том, что при воспоминании о ней всегда, но в эти годы особенно, у меня тоской кровоточило сердце. А годы шли своим чередом, сделав меня уже дедушкой, ибо сын создал свою семью. Жил же я один, работая на прежнем месте, где, наконец-то, наступила долгожданная стабильность. Повернув на очередной жизненный вираж, я выходил на финишную прямую к пенсии.

    Мир менялся. Двадцать первый век разогнался вовсю. Почти все, включая школьников младшего класса и пенсионеров, имели с собой мобильник, айфон, смартфон, которые были не роскошью, а нужным предметом обихода. И были они разных сортов, классов, функциональных возможностей. Но ведь видел это я раньше, намного раньше, в начале семидесятых двадцатого века, когда весь мир не знал этого. Современные мобильники всё же по своим техническим, функциональным возможностям явно уступали тому, который показывал мне в голограмме, в режиме 3- D, какой-то сказочный мир. 
    Был вечер, как один из многих вечеров. Ветер гнал осенние листья по мокрому асфальту, обдувая, пронизывая насквозь тех, кто посмел идти в такую пору. Одним из таких был я. Сумерки уходили, уступая мраку ночи. В городе этот мрак не наступал. Тусклый свет фонарей отбрасывал лишь бледные тени. Я думал о чём-то другом. Но это было не важно. Я просто шёл. Холодный ветер в лицо вряд ли давал мне какую-то сосредоточенность в моих думах. Я просто шёл по пустынной улице под тусклым светом ночных фонарей, отбрасывая лишь собственную бледную тень.
    Этого не было давно. Давно. Быть, может, забыл я это. Когда же это было? Я почувствовал сзади чей-то взгляд.

                9               

    Я обернулся. Там, сзади, никого не было. Разве что редкие пешеходы спешили домой, чтобы как можно быстрее расстаться с этой промозглой погодой, с этим пронизывающим насквозь и дотла ветром, чтобы оказаться в тепле и уюте. Лишь полумрак от бледного света ночных фонарей, да гонимые ветром осенние листья.
    Там никого не было. Я оборачивался уже, чтобы, ускорив шаг, так же, как можно скорее, расстаться с этой ненастной погодой. Но что-то заставило меня остановиться на полуобороте, привлекая чем-то внимание. Что могло быть такое? Но это имело значение, которого я не знал. Но что? И действительно что-то было не так где-то недалеко, на этой улице, где властвовал всё более и более ветер, усиливающийся холодом своим, промозглостью своей. Я заострил свой взор. И вскоре я заметил то, что показалось мне очень и очень странным. Метрах в двадцати от меня, при свете тусклых фонарей, в одном месте осенние листья тополей не шевелились, оставаясь в покое, тогда как кругом мело, да так, что эти самые листья подпрыгивали от сильного ветра и уносились куда-то вдаль. Но в этом месте они лежали как в тихую безветренную погоду. "Что за коллизия?" – такая первая мысль, пришедшая на ум, усилила моё любопытство к такому интересному явлению, необыкновенному явлению, что происходило на обыкновенной городской улице под этим ветром ненастной погоды. Эти листья осени должны были давно улететь, раствориться во мраке. Но они были, они лежали, как, ни в чём не бывало, не смотря на этот ветер, что становился всё сильнее и сильнее. И тут любопытство моё погнало меня к этому месту. Подошёл я очень близко. Всё так, как и есть. Кругом, гонимые ветром, проносились, пролетали листья, а эти продолжали покоиться на сыром асфальте потому, что пригнало тучи, и заморосил понемногу тихий дождь. Но там было сухо. Сухо и спокойно! И это было всего лишь в метре от меня. Дул в спину ветер, промозглый, очень промозглый, но он сейчас не мешал мне задуматься, напрячь все знания, что были в моём багаже.

    Есть в мире нашей обыденности много неизвестного, таинственного, что бередят умы человеческие. Первым на ум пришёл "бермудский треугольник". Таинственности этому феномену, таком географическому району Атлантического океана, расположенному между Бермудскими островами, Пуэрто-Рико и полуостровом Флорида, хоть отбавляй. Чему только не приписывали загадочность исчезновения кораблей и самолётов. Я не никогда не верил во все эти, действительно, чем-то необъяснимые обстоятельства многих трагедий, происходивших именно в этом районе земного шара. Но ведь объяснение простое, до банального простое. Внезапное сосредоточение плотных грозовых облаков и всех прочих, присущих, возможно, чересчур активному проявлению сил непогоды. Катастрофы с кораблями, с самолётами происходят во всех районах уникальной планеты, но здесь чаще всего потому, что район этот один из самых плотных в плане навигации. Потому для меня "бермудский треугольник" никак не был навеян ореолом таинственности, неподвластной науке. А наука для меня превыше всего.

    Стоило вспомнить другие феномены, которые могли бы не только любопытные умы человеческие поставить в тупик, но и саму всемогущую науку. Какие места бывают покрыты завесой таинственности? Что ещё может навести шорох в умах, а то и тайфун? Теперь же на ум приходила ужасная чёрная темнота. Приходилось мне читать про это, приходилось. Есть у меня дома книга под редакцией Непомнящего и Низовского "Сто великих тайн". Приобрёл её как-то случайно. А то всё книги, да книги, касающиеся физики. Так, так... ужасная чёрная темнота. История с пожилой француженкой Мирен Жене, что случилась 16 июля 1957 года в провансальском городке Арль. Работала то ли няней, то ли гувернанткой у местных аристократов. Однажды гуляла она в парке с маленьким отпрыском благородного семейства. Присела отдохнуть на скамейке. Отдыхала, отдыхала и вдруг, откуда ни возьмись, наступила темнота средь ясного белого дня. Туча загородит солнце, становится  пасмурно, и всего лишь. Спокойно можно читать любую газету. А тут темнота, да такая, что ничего не видать. Ребёнок заплакал. Исчезли всякие запахи, всякий шум. И длилось это неординарное, далеко неординарное, событие всего несколько минут. Когда же прошла эта совсем уж чёрная темнота, в парке уже был вечер. А её и ребёнка заискались. Подняли на ноги всю полицию. Ведь с той поры как она пошла  с ребёнком в парк, прошло трое суток. Писали об этом местные газеты. Чем объясняли в книге данный по своей уникальности феномен? Нарушение целостности пространства, взаимопроникновение параллельных миров, разных измерений, колебание электромагнитного поля Земли, когда видимый свет, часть спектра, доступная зрению, поменял частоту по неизвестным физическим законам...  Примерно такое объяснение этого феномена приходило мне сейчас на ум. Действительно феномен, необъяснимый наукой. Но удосужилась ли наука заниматься этим?

    Кротовая нора. Приходилось читать мне и про этот невероятный феномен. Про возможность его существования в любом уголке планеты, и что она может соединять далёкие звёздные системы, и что это короткий путь между ними. Но короткий ли? Ничтожность величины и сама громадность, микроскопичность и макроскопичность здесь, возможно, имеют признаки весьма и весьма таких проявлений относительности в плане чувственного восприятия. Но какова же истинная истина? И не только. Она может соединять между собой вселенные. Опять же здесь мы окидываем взором истину, сокрытую от нас за горизонтом. Такую терминологию, такое понимание как "множественность вселенных" пришлось узнать мне от нашего известного астрофизика Феликса Зигеля. Но ещё есть так называемый "червячный переход", который, опять же, по гипотезе предполагают пронизывающим планету между полюсами и ведущим к созвездию Вега. Доступно ли это науке, применимо ли это известным законам физики? Истина сокрыта. Но всё постепенно поддаётся разуму человека. И в этом тоже истина.

    Промозглый ветер, добиравший до костей, не мешал мне думать, разглядывать этот феномен, что раскинулся передо мной. Листья на сухом асфальте, а это было видно на глаз, не развевались на ветру, не собирались укатываться, улетать, и не доносились сюда брызги заморосившего дождя на ветру. Это была площадь в круг диаметром примерно в два метра. Это была особенная площадь круга, обособленная от ветра, непогоды, всего внешнего мира. Это была особенная территория, не подчинявшаяся никаким законам физики, физики доступных истин. Она вызывала во мне интерес, повышенный интерес. Какая же высота? Я смотрел далеко, далеко вверх, во мрак, навеянный тучами. Там скрылись мерцающие звёзды. А затем вновь обращал внимание на круг. Затем провёл рукой по воздуху над данной территорией. Понять определённо ещё не мог, но, всё же, доходило до меня, что там не так, как здесь. Искушение оказаться там, превышало во мне все допустимые нормы внутреннего порядка. Я не стал долго раздумывать, я решил.
    Я вошёл в этот круг.               
 
                10               

    Продолжение следует...