И приснилась мне...

Бывало, старенькая мама моя, увидев во сне печь, опасливо закручинится - к печали. "Печь - печаль", примета давняя.
А сны такие бывали нередки. Печь-то, матушка-кормилица наша, сердце деревенской избы, всегда перед глазами. Да, и в причинах для печали недостатка не было. А на днях...

К ночи начался жар, перемежающийся ознобом. Укатали сивку крутые горки - сорокаградусная жара в тандеме с кондиционером. Лишь к исходу третьего дня нездоровье, вроде бы, стало отступать. И снится мне сон.
Будто, сижу я на старенькой скамеечке и гляжу, как прогорают в печи, большой нашей русской печи, дрова. Печки этой и в помине нет, лет этак шестьдесят. А вот - надо же! Ощущаю не технологическое тепло гудящего газового пламени или раскалённых электрических спиралей, а заветный, стародавний, патриархальный уют целительного тихого огонька горящих берёзовых поленьев, что на глазах моих сиреневым пеплом покрываются. На шестке, в сторонке, коричневая обливная крынка стоит с топлёным, густым деревенским молоком, румяной пенкой покрытая. Сколько лет не пила я настоящего домашнего топлёного молочка... В маленьком углублении - печурке - рукавички пёстренькие греются, мамиными руками связанные. Словно, наяву!

Утром на поправку пошло. А печаль?... Радость тихая обняла.