Клубные развлекалки

            


   Сорванцы толкались в клубе не бесцельно, они воодушевлены стремлением, как ловчее проскользнуть в кино без билетов. Эта отважная братва проникала в зал через боковые у сцены двери, выходящие на улицу. Как только заканчивался очередной сеанс, и публика через открытые двери вываливала на улицу, мальчишки тут как тут и протискиваются сквозь ворчащую толпу. Попав в зал, они стрелой скрываются на сцене, прячась в кулисах. И как только начинается кино, они один за другим, пригнувшись, проникают в зал и располагаются лёжа на полу впереди сидящих. Между оборванцами на полу любил валяться местный мужикастый юнец – обормот «Шванц». Он тоже безбилетник и проникал в зал через знакомую билетёршу тётку Ефремовну, он был её верным барбосом. Ну и конечно преданным псом – бригадмильцем, тайным осведомителем на побегушках у милиции. Ляжет также на полу среди пацанов, достанет припасённый ломать хлеба из двух кусов между ними тонкий слой маргарина. Покрутит его, полюбуется и начнёт его, не торопясь, с аппетитом уплетать под дружный хохот пацанов, смотрящих кино. Наестся и уснёт, сопровождая кино храпом.
   В клубе и возле него набивался и серьёзный рассудительный народ, чтоб не только постоять, себя показать и других глазом оббежать, но и набраться новостей, интересом разогреться. Появлялся и лёгкий народец для балагурства да и всякий, так себе люд – порадоваться. Серьёзный народ здесь упражнялся не только рассуждениями, но и бурным спором который и бывало, скоро спускался в рукопашную.
   Лёнька Рубахин с Пашкой Рубцовым, хорошо выпив, заспорили, кому тяжелее жизнь далась, кто больше горя зачерпнул. Лёнька, отсидев десять лет за то, что по-пьянке располосовал ножом портрет Сталина в клубе на глазах у всех. За десять лет в зоне он повидал всякое. Сидели вместе с ним и генералы, и герои Советского Союза, и знатные, и учёные. Всего навидался и наслышался по макушку. Пашка прошёл войну и, оставшись без глаза, отстаивал своё. «Лучше отсидеть, чем жить без глаза». Но никто никому не уступал, каждый стоял на своём, что эта удавка, в несколько рядов свитая, только на его шее сидит.
   Убедившись, что подлый спор ни на чью сторону не ложится, Лёнька тогда, отошедши за угол, разделся и, оставшись по пояс голым, подойдя к Рубцову бацнул ему по морде. Тот упал, а стеклянный глаз вылетел в траву. А Лёнька, вошедши в азарт, всё пинает его и пинает, стиснув зубы. Пашка только переворачивается да переворачивается, шаря в траве глаз, и кричит.
   – Лёнька, твою мать, ну тебя на хрен! Дай глаз отыскать! Вот отыщу тогда и заново драться зачнём!
   Подравшись, они обнялись и пошли с разбитыми лицами дальше выпивать. Пить мировую. Шли они и рассуждали.
   – В драке побеждает не только сила, но и правда – излагал мысли Лёнька.
   – А ты чё, тогда Сталина не победил?
   – Не я его не победил, а он меня не победил. Коммунякам умом Россию не взять, берут они её нахрапом. А наряжает своих служивых шавок нахрапом этим, товарищ Сталин.
   – А кто тогда войну выиграл?
   – Ты и народная братия выиграли. Ты заплатил за её своим глазом, а братия жизнями. Вот кто!
   – Да я бы за Сталина не только глаз, но и жизнь бы отдал.
   – Дурак ты. Жизнь не отдавать надо, а крепить. Да на войну весь мир Сталин натравил. Не было бы его, не было бы и войны.
   – Ну, дак другой бы был, и война бы всё равно грянула.
   – Не грянула бы. Другой не опустил бы Россию, а поднял бы наоборот, и немец побоялся бы рыпнуться. Коммунисты воры.
   – А что они своровали?
   – Они своровали у мужика Россию, а у меня судьбу, вот и живём теперь в клетке умалишённых. Ты знаешь, сколько я в зоне насмотрелся, всё там было. Были всякие и бастовали по всякому. Были такие, которые на всё шли, прибьёт мошонку к пеньку и сидит, чтоб не работать на этих вывертышей. И такие бывали, отрубит себе пальцы и говорит теперь терять мне нечего, всё уже потеряно и не хочу я, чтобы мои руки вили дорогу в пропасть.
   Лёнька был рослый такой же, как и его братья. Их было три брата, и все были крепыши и все понимали, что они пришли в эту жизнь неспроста, а долг их алмазной крепкостю и душой ваять просторы России. Но видят они, что при этих пришельцах кристалл алмазный сыпется и от бездушья свернётся Россия. Сталинские борзые загонят в коллективизацию, и от этой своры они бежали спасаться на шахты.
   Рубахин Лёнька всё делал назло Советской Власти. Если  шёл голосовать, то обязательно за пять минут до закрытия избирательного участка. Стучал уже в закрытые двери, чтобы поймать за руку власть, потыкать её носом в их же дерьмо. Он уверен был, что эти шельмы не блюдут свою честь, плюют на регламент. Они уже там вовсю пируют, и скопом подобьют, сколько им нужно голосов. Вот им и надо переполох устроить, чтоб взяли паразиты его голос не запросто, а с мандражом. Пощекотать их надо, нервы в струнку натянуть.
   «Большевики бандиты подлый народец. Они брехнёвой отмычкой грабят душу народа. Извратили дух, совесть подменили бесстыдством. Честью стало бесчестие. Воровство стало массовой необходимостью и нормой жизни. Патриотизм в перевёртыш обернули, и с уродливым сознанием иждивенчества расползся он понятием, (ты мне – я тебе). В этом шабаше главенствует форма над  содержанием. И высшей ценностью в этой вакханалии алчность и нажива, где умершая душа и творческая сила. А без души человек в зверином оскале». Переполнен был Лёнька этими мыслями.