Блеск восточного клинка

БЛЕСК «ВОСТОЧНОГО КЛИНКА»

(рецензия на роман А.Ю. Василенко «Восточный клинок». – М.: Издательская компания «Подвиг», 2012 г. )

Рецензия напечатана в литературно-художественном журнале «Кострома литературная», 2012 г. №3 (14).

Алексей Василенко – умудренный опытом историк и писатель, пытающийся, говоря словами классика, большое увидеть на расстояньи.

Первое, что бросается в глаза при прочтении – РУССКОСТЬ повествования (к сожалению, автор не определяет жанр), масштабность авторского мышления (не побоюсь сказать –  образец государственного мышления) в лучшей традиции реализма. Но ни историческая тема, ни солидный возраст автора, ни реалистичность письма не позволяют отнести написанное к литературному антиквариату. Произведение «Восточный клинок» остро современно: его герои молоды, смелы и отважны. Эпоха пропитана запахом войны (что для молодых поколений – «афганцев» и «чеченцев» – не безразлично, и отражено во множестве массово читаемых современных произведений, например на популярном сайте Аrt of War – искусство о войне). В произведении мастерски переплетены исторические картины, психологические сцены, военные баталии, природный колорит, мистический антураж – и это вместе (погружение в прошедшую воинственную эпоху, с  ещё определяющими жизнь нравственными ценностями, с элементами фатума и мистики) – свойство современной (любимой молодёжью) литературы (фэнтези, но и не только). Читая о специфике древнего оружия, невольно приходят  на ум параллели с неким Генри Лайоном Олди (Дмитрий Громов + Андрей Ладыженский).

Но «Восточный клинок» – это нечто более значительное и глубокое, чем современное сиюминутное чтиво.

Благодарность автору, потрудившемуся написать увлекательное, читаемое на одном дыхании произведение, которое не только популярно (а  научно!) познакомит молодых людей с отрывком из русской истории, но поможет им великой силой искусства пережить вместе с героями победы и поражения, возвышающее чувство гордости за свою Родину, называемое патриотизмом, и чувство горечи от потерь и фатальной невозможности с полной самоотдачей делать любимое дело, вопреки препятствиям, чинимым гордецами и карьеристами. Знакомо?

Знакомо! Но… Пусть молодые знают и то, выстраданное старшим поколением знание, что «мы не можем оставлять дело, которое мы делаем хорошо, особенно если дело это – защита Отечества! И пока есть у России враги, пусть это будет сто, двести лет спустя, мы будем вставать из могил, когда она нас позовёт...»

Динамика, присущая баталистическим полотнам, наводит на мысль, что по повествованию можно снять фильм. Примером возьмём сцену пожара на «Ростиславе», грозившего не только взрывом корабля («погреба боеприпасов»), но и полным поражением русского флота из-за плотности сосредоточения кораблей в тесной бухте. И геройское поведение матросов, предотвратившее неизбежное… Или картину спасающихся с евпаторийского пляжа безоружных офицеров: «...Человеку равнодушному показалось бы, быть может, забавным, как голые люди, каждый из коих был опытным воином, беспомощно и бестолково метались, хватали одежду, натягивали её прямо на засохшую грязь, которая сыпалась кусками. Ах, как бы такого зрителя – да в такую ситуацию!»

У войны всегда не одно лицо. Война многолика. Автору удалось показать разные лики одной войны, не нарушив исторической правды.

Воровство, нажива на качестве сукна и выпуске допотопных, устаревших  орудий, общая отсталость русской армии – с одной стороны, при талантливости, мужестве полководцев, офицеров, простых солдат и моряков – с другой. И всё это «то, что так часто возможно в России: из кирпича, отпущенного когда-то на строительство …оборонительной стены, как-то сами собой построились в Севастополе кирпичные дома, а сама стена стала значительно тоньше и короче». Знакомо?

Отсутствие кирок и лопат при необходимости строительства оборонительной башни и их изобилие «когда отгремела первая бомбардировка, когда Севастополь оказался на осадном положении»; мёрзшие в тонких шинелях всю зиму солдаты и сгнившие летом на складах полушубки; нехватка боеприпасов на батареях, и их изобилие на складе боеприпасов...

До последнего часа адмирала Корнилова не покидает уверенность в помощи русской армии защитникам Севастополя: «Он не мог представить себе, что такая помощь и не предполагалась, и вопрос её оперативной отправки вообще не рассматривался»...

Вроде бы имперское сознание и истовая вера движет мечтой Николая I, видевшего Россию наследницей Византии, заставляет пойти на Турцию, чтобы взять Стамбул-Константинополь, забрать у католиков святые места: Вифлеемский храм и храм Гроба Господня – и покровительствовать православным со стороны России. Но и не только: тщеславному государю необходим военный поход для того, «чтобы как Александр I войти в историю».

Кроме батальных полотен в повествовании делается упор на изображение непосредственных свидетелей, «на глазах которых менялась эпоха», участников «грандиозных событий, вошедших в историю как Восточная война, как Крымская война, как великая репетиция мировой войны».

Колоритно выписана фигура удачливого когда-то потомка петровского любимчика Алексашки Меншикова – Александра Сергеевича Меншикова, Главнокомандующего морскими и сухопутными силами, не принявшего «навалившуюся на него смену эпох», не заботившегося о необходимости перевооружения, наконец, не имевшего командных способностей. Усыпанный орденами, «полученными не за победы, а за… паркетные баталии», изворотливостью, ложью, клеветой, едкими и язвительными шутками он явил зло и жестокость не только словесные, но и материализовавшиеся в поражении русских в Крыму, унёсшие великое множество человеческих жизней. В связке с военным министром Долгоруковым политика Меншикова о выдвижении «на высшие посты пожилых офицеров и генералов, но не просто пожилых, а тех, которым всё равно – где служить: в инфантерии или кавалерии, командовать артиллеристами или сапёрами» дала катастрофические результаты. Поистине не только противник, но и военное чиновничество являются злейшими врагами.

Военному чиновничеству противопоставлен целый ряд лиц в галерее положительных образов. Это – дальнозоркий русский офицер, генерал – армянин Бебутов, бьющий турок в Закавказье «посильнее», чтоб потом в Крыму «полегче было». Совсем юный адъютант – лейтенант Григорий Иванович Железнов, «положивший живот свой за други своя». Капитан первого ранга Павел Александрович Перелешин, выходец из костромского рода, давшего России немало отважных моряков и морских офицеров. Капитан-лейтенант первого пароходофрегата «Владимир», опять же – выходец из костромского рода мореходов, Григорий Иванович Бутаков. Это – чувствующий настроение противника и сочувствующий нищим, увечным, старым солдатам и матросам («мы все перед этими людьми  в долгу… они спасли не только нас, они спасли Россию») вице-адмирал Павел Степанович Нахимов – «Нахименко-бесшабашный». Это и расценивающий приказ о затоплении русских кораблей как государственную и личную трагедию (если угодно – самоубийство: уничтожение флота руками создателей флота!),  с фатальной обреченностью принявший «исмаилову шашку», высокообразованный человек своего времени, вице-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов. Это – талантливый военный инженер Эдуард Иванович Тотлебен «и шедшие за ними тысячи офицеров, матросов и солдат, честно исполнявших свой долг», личную свою судьбу положившие на алтарь Отечества, решающие и решившие «судьбу флота и своей гордости – Севастополя». В этом им способствуют самые разные качества, навыки и обстоятельства: известная с древности морская разведка, инженерная выучка и знание расчетов (увеличение крена корабля увеличивает почти в полтора раза траекторию полёта снарядов; также возможно стрелять по целям вне прямой видимости); «скорострельность и точность», а также добрые, мягкие, дружеские шутки. А главное – стратегия государственного мышления командиров.

Повествование являет хорошее знание исторического материала, даже в деталях: описаны места и впечатления от мест пушкинского путешествия и места захоронения погибшего в Персии Грибоедова; ведётся разговор о священных местах Кавказа (о попытке обнаружения на склонах Большого Арарата Ноева ковчега); поясняется, что город Евпатория своим названием обязан своеволию Екатерины II, увековечившей имя древнего властителя Митридата Евпатора; узнаётся, «что великий Карл Брюллов сделал великолепный портрет с двадцатипятилетнего Корнилова, в то время командира брига «Фемистокл», участника славного сражения при Наварине». Наряду с незначительными деталями упоминаются эпохальные явления, которые можно развернуть в целые тома. Например, упоминание о том, что наравне с Иудеей, Грецией, Египтом, Римской империей существовало древнейшее могучее Армянское царство, утвердившее государственной религией христианство, с ныне мёртвой столицей Ани, в которой уничтожили всё христианское население.

В повествовании чётко выражена хорошо знакомая автору специфика Кавказа (тонкости Востока): «Восток велик. Восток – тайна. Восток – много  тайн». Здесь даже люди другие, по-другому думающие, быстрее приспосабливающиеся к новой обстановке, легче относящиеся к смерти. Автор – прекрасный знаток местного колорита: языка, тонкостей быта, обычаев, легенд. Явлены живописные полотна восточного базара с его «неписанным кодексом», любопытные для гурмана сцены в духане (рассуждения о хашламе – «по сути, сок самого мяса», – способной поставить раненого, умирающего на ноги), экзотические бытовые сцены («…от солнца и дождя укрывались в тени старики, погружавшиеся в воспоминания с помощью кальяна, а может быть – ещё какого-нибудь зелья вроде гашиша»), и конечно – легенды. Легенда, важная для повествования – о древнем роде Хатхуа, самый достойный потомок которого – Исмаил – не выдержал искушения славой и потерял покровительство Аллаха. Его одержимая, жаждущая крови, душа, переселилась в клинок и несла смерть всем, кто, соблазнившись, овладевал исмаиловой шашкой.

Органичны в повествовании пейзажи. Потрясающее суровое великолепие Кавказа привлекает всех, кто хотя бы однажды здесь побывал… Каково же тем, кто провел здесь малое или немалое время, считая себя уж если не долгожителем, то – жителем Кавказа? Величественны картины горных цепей, перевалов и пропастей, называемых автором «краями гигантской раны в теле земли»… Светотени и игра цветов на склонах… Вулканы – «мощь земли – молчаливая, грозная и… прекрасная»…

Видно хорошее знание морского дела, навигации и лоции: даже морской офицер Железнов у автора меряет Кавказские горы привычными единицами: «где-то на несколько румбов к зюйду прятались в дымке и облаках Малый и Большой Арарат…». Потрясающе интересно изложены испытания на прочность ятагана, технология ковки дамасского клинка, специфика кабардинских кинжалов.

Повествование оживлено множеством неназойливых подробностей, богатым, сочным языком вписанных в текст, например, рассуждения об особенностях русской драки («с её широким замахом и умением держать удар») и особенностях воды, выборе коня для гористой местности и выборе оружия. Онтологическую глубину повествования выявляют именно мелкие подробности. Дорогого стоит сжатая в короткую фразу констатация того, что «русский человек с юга исторически… смотрит на турка, как на потенциального врага»: зная о мучениях болгар, сербов, греков, армян, ему не приходит мысль о примирении.

Наконец, автор реабилитирует прекрасное древнее слово «товарищ», обозначающее соратника по трудному и опасному делу. И это здорово!

Психология войны выражена в замечательном эпизоде с пожилым солдатом, невольным наставником лейтенанта Титова при строительстве оборонительных сооружений. Он поучает лейтенанта легче держать инструмент, играючи подходить к тяжкой работе – к копанию, пахоте, рубке дерева, иначе дело «тут же на тебя тяжестью навалится». А на вопрос является ли война тяжелой работой, отвечает: «А как жа! И с ей так же надо. Если кто о смерти думает, так ведь и убьют его. А ежели думаешь: ну, убьют так убьют, не убьют, так живой останусь, вот тогда тебя пуля или боньба обойдет...»

Какое же произведение о войне без завораживающего поэтов лика смерти? Здесь лик смерти – турецкий. Судьба представлена «незримой лесой с крючком». Судьба и смерть обворожительно-изящно переплетены нитями весьма убедительной мистики. Тонко, психологически верно показана относительность экзистенциального времени, необъяснимо замедлившегося в ожидании близкой смерти, обостренность чувств (герои видят летящую в себя пулю, летящее темное пятно; успевают «разглядеть злорадную улыбку турка, даже подумав при этом, что изо рта у него, наверно, дурно пахнет»; слышат глас судьбы: «не сейчас», «сейчас», «всё…»). Наконец, психологически верно показаны не оставляющие человека на войне картины видения боя и возможные картины собственной смерти, приходящие ночами сны-наваждения. 

Современный читатель с удивлением обнаружит этику войны ХIХ столетия. Оказывается, даже в бою можно обходиться по-рыцарски: дурнем назовут – и потом извиняются! По отношению к раненым, пленным, женщинам и детям соблюдаются неписанные правила порядочности. Оказание необходимой помощи раненым врагам – тоже неписанные правила военной этики: «нас с тобой считать людьми нельзя, если мы пленным не поможем».  Поражение неприятеля не вызывает смеха, но оскорбление поверженным врагом собственного знамени вызывает общую брезгливость.

Интересны философские рассуждения об имперских войнах и бытии человека, воюющего с волками, воюющего на маленьком клочке земли с камнями (которые «будто из-под земли растут»), как с сорняками, растящего детей и капусту… С точки зрения простого русского офицера, мир устроен неправильно: в мирной картине отдельно взятой семьи ему очевидна неоправданная суетность людей.

А что есть судьба? Судьба неодинакова к значительным, влиятельным, знаменитым людям, и к простым смертным: тело растерзанного фанатиками Грибоедова «опознали в груде других мёртвых тел и привезли на территорию России», безвестные останки простых солдат «растащат волки да коршуны».

Интересны рассуждения по поводу того, что открытия «делают люди неимущие, иногда они даже не ищут мзды за свои изобретения, работают токмо во благо Отечества, влача порой жалкое существование». И что не поддержки, а забвения дождались иные изобретения на Руси из-за государственной недальновидности.

Главным обобщением автора является утверждение, что в Севастопольской битве с впервые применённой массированной бомбардировкой изменилась идеология войны: высококультурные европейцы – цивилизованные убийцы, забыв «все условности и остатки рыцарства», выбрали УНИЧТОЖЕНИЕ: «легче уничтожать города и крепости, если не видишь жертв, если сознаёшь, что реки крови этих недочеловеков не стоят капли крови европейской, американской или ещё какой-нибудь…  Именно с этой войны идеологически начинались отравляющие газы на Ипре, Герника и  разрушение Сталинграда, тотальная бомбардировка Дрездена, атомные бомбы в Хиросиме и Нагасаки, оранжевая смерть в джунглях Вьетнама, все ковровые бомбардировки всех последующих войн, которые чаще всего будут вестись против заведомо слабого противника».

Но этот вывод – не единственный. К сожалению много поднятых в повествовании наших российских проблем до сих пор остаются нерешёнными и актуальными. Так, Меншиков, образ которого выписан точно и сочно, какой бы уникальной подлостью не обладал, – типичен: и сегодня таких меншиковых случается повстречать немало. К несчастью, типичны и ситуации: «всё больше и больше вокруг себя видишь каких-то недоумков, получивших высшие посты не участием в сражениях, не беззаветной службой на благо Отечества, а шарканьем по паркетным полам. Всё больше у нас появляется генералов, не нюхавших пороху, наставников молодёжи, давно забывших, что такое молодость, людей, прослывших умными, которым более подошла бы роль бессмысленных паяцев... И  сколько героизма ни показал  бы русский народ, война покажет главное: а сильно ли государство, правильным ли путём идёт?..»

Автор убеждён, что «прошлое, если только его помнить, это беспрерывный урок, из которого нужно так же беспрерывно делать выводы...».

Хорошо бы, если научало бы…