Меня больше нет

Небесный темно-синий купол высился над городом, все больше и больше скрывая его в своей огромной тени. Я наблюдал, как пустеют и погружаются во мрак дома и улицы. Как удлиняются и разбредаются земные тени, как они расползаются по серым, облупившимся фасадам зданий, как теряются в неосвещенных, зловонных закоулках, смешиваясь с кучами наваленного мусора, и как вновь появляются под мягким светом спасительных фонарей. Только у меня одного уже не было тени. И я даже возгордился этим – вот она, свобода небытия, вот она, исключительная неординарность.
- Ха-ха-ха! - надрывно засмеялся я.
- Как там говорится - Я есмь...,  - вспоминалось мне.
- Я есмь Царь! Я есмь Бог! Я есмь дьявол! Я есмь Всевышний! - выкрикивал я, полагая, что уже не буду услышан.
И тут же раздался громкий лай собак, нарушивший мою благодатную тишину. Всегда знал, что собаки – бездушные твари. Тварь может почуять только такая же тварь.
- Фу, замолчите, мерзкие твари! – крикнул я им, но они еще долго продолжали лаять мне вслед.
Может, признали себе подобного? Нет, они мне не ровня. Тогда, значит, они меня приветствуют. Только на кой черт мне их приветствие? Мне уже не нужно ничье приветствие и признание, я сам себя признаю. Низшие, тупые твари.
Я шел по пустому, унылому скверу и с волнительным замиранием созерцал, как предо мной открываются двери вечности, меркнет свет в плафонах медных фонарей, под ногами разверзается промозглая земля, раскидывая во все стороны укладочные камни, тротуарные плитки и бордюрные кирпичи. А сама вечность уже дышит густым, серебристым туманом, его путами облепляя мои ноги и руки.
Но вот со стороны от меня послышалось – цок, цок, цок... Застучали каблучки девичьих туфель по каменной плитке тротуара.
- Сделать, что ли, напоследок гадость? – подумал я.
- У-у! – первое, что пришло на мой уже не ясный ум.
- Ой, - вскрикнула какая-то профурсетка (кто еще так поздно может возвращаться, в неприлично короткой юбке и проглядывающих из под нее резинок чулок), оказавшись почти рядом. Тут же развернулась и быстро побежала прочь. Цок-цок-цок…
- Беги, беги, - со злорадством крикнул я, - Не я, так кто-нибудь другой тебя однажды прикончит.
- Коли сама себя не погубишь, - это я уже добавил про себя.
- Дура. Выбрала медленную смерть.
- Помню, помню, как рассуждал с одной из вас о жизни. Ха, жизнь. Жизнь – это путь к смерти. А смерть – это освобождение от оков жизни.
- Какую же замудреную фразу тогда она сказала? Блин, теперь так и будет в голове вопрос крутиться.
- Ага, вспомнил.
«Я – кладезь эскапад», - выпалила она на втором нашем свидании.
- Меня больше нет - вот тебе настоящая экстравагантная выходка. Получай. А то эскапада, эскапада.

А как хорошо все начиналось. Мы встретились на выставке молодых художников.  Она – художница. Я – уборщик.
Стоял, нервно курил у главного входа, получив нагоняй в первый день работы, на которую мне пришлось пойти, хотя знал, что заслуживаю лучшего. Только куда я еще мог устроиться после тюрьмы, на пару лет в которую попал по нелепой ошибке.
Какой-то сверх-высокомерный старикан вальяжно выплыл из открытых дверей, бросил беглый презрительный взгляд на меня. А говорят еще, что старость - это мудрость.
Пришлось послать за ним облако никотинового дыма. А что еще мне оставалось сделать? Разве что, плюнуть.
И тут она. Стоит, улыбается. Вся такая, яркая, необычная, как будто из сказки ко мне явилась.
- Похвально, - говорит, - Ваша ненависть завораживает.
Ну, надо же! Не ожидал таких слов.
Она сказала, что социальный статус не имеет никакого значения для нее. Мне тогда нужно было придать этой фразе более глубокий смысл, а я обрадовался. Такая, экстравагантная, и на меня, посредственного, обратила внимание.
Малиновые волосы, сбритые с одной стороны головы. Проколотые многочисленными дырками мочки ушей и бровь. Черная одежда. Грубые ботфорты. Хмурый взгляд. Полюбил же такую. За что, за неординарность?
Конечно же, не поэтому я влюбился. Ведь по-настоящему влюбляются не за что-то конкретное. Вот она сидит рядом, и больше ничего не нужно. Я так решил. И с этого началась первая ссора.
- Мои картины никто не хочет покупать, а ты валяешь дурака. Где нам взять деньги? – язвительно спросила она.
- Украсть, – пытался я пошутить.
- Вот и укради, – с полной серьезностью на лице произнесла она.
- А ты будешь потом ждать моего освобождения, когда меня посадят?
- К чему эти бестолковые бросания фразами? Ты все равно не решишься никогда на такой поступок.
Поступок. Я не решился на такой поступок, а она решилась на еще более низкий и непристойный. Однажды пришла и бросила на стол несколько пятитысячных купюр.
- Где ты взяла деньги? – удивленно спросил я, в это время просматривающий за столом объявления о поиске работы.
- Одолжила, - спокойно ответила она и ушла в ванную.
- Что значит, одолжила? – крикнул ей через дверь. – У кого? И чем потом отдавать?
Мой голос заглушился звуком льющейся из-под крана и шипящей воды. Я собирался повторить вопрос, когда она вышла после душа, но она сама ответила.
- Натурой.
- Очень остроумно.
- Я не шучу, – сказала она и серьезно на меня посмотрела. – Если ты не можешь заработать денег, значит, я их заработаю так, как умею.
- Ты же художница. Как ты можешь портить себе репутацию? – спросил я после некоторого ступора, решив, что все-таки она шутит.
- С моей неординарностью это никого не удивит.
- С твоей неординарностью не было удивительным, если бы ты подсела на наркотики, а это…
- Наркотики? Да ты в своем уме?! Какой участи ты мне желаешь?
- Самой лучшей, – сказал я, обнял ее за талию и прижал к себе.
- Убери руки.
- Вот и не дождешься. Пока не скажешь, где взяла деньги, буду тебя изводить в постели, - сказал я, волоча ее в комнату.
Когда уже после любовных утех я прикрыл глаза, все еще наслаждаясь прекрасными ощущениями, услышал ее голос.
- А я не пошутила.
- Что? – спросил я и повернулся в ее сторону.
Ее отросшие до плеч золотые волосы, которые теперь она подкрашивала розовым цветом лишь на самых кончиках, разметались по подушке. Совсем еще юное лицо. Она редко пользовалась косметикой, отчего казалась совершенно невинной. Я смотрел на нее, и мне сложно было поверить в то, что она говорит.
- Ты сейчас целовал и занимался любовью с женщиной, которая буквально час назад отдалась другому.
- Зачем ты говоришь все эти гадости?
Я никак не мог поверить в то, что это может быть правдой. Я знал ее, знал ее принципы, через которые она никогда не переступала. Она всегда осуждала таких женщин, а сейчас сама стала одной из них. Нет, это какой-то сон, бред.
- Я говорю правду, нравится она тебе или нет. Я познакомилась с ним на сайте, - продолжала она, - Он сам предложил мне вариант таких встреч, я согласилась. Мне нужны деньги. Даже для того, чтобы продвигать свои картины, мне нужны деньги.
- Как ты могла? – спросил я и услышал, как дрогнул мой голос. – Как ты могла? А как же мы?
- Мы? – переспросила она. – Нет больше нас. Пусть теперь у каждого будет своя дорога. Ты можешь собрать свои вещи и уйти.
- Ты так спокойно об этом говоришь? Неужели для тебя ничего не значат наши отношения?
- Ты угадал. Мне не нужны отношения с человеком, которого даже мужчиной сложно назвать, – выпалила она. И словно дала удар под дых.
- Был бы  ты мужиком, уже убил бы меня, а ты все еще продолжаешь лежать рядом и вести беседу.
- Тебе нужно, чтобы я убил тебя? – прокричал я, схватив ее за горло. – Так тебе хочется? Да? Отвечай!
Я затряс ее, наблюдая, как наливается кровью ее лицо.
- Да, убей меня, убей... Смелее, – прошипела она.
- Да иди ты, – выпалил я и разжал руки.
Потом молча стал собирать свои вещи, беспорядочно запихивая их в спортивную сумку, она лежала в постели и смеялась.
- Когда увидела тебя, я думала, что внутри тебя живет монстр, - услышал я последний приговор, - а внутри тебя оказалось жалкое, пресмыкающееся животное.

Сейчас бы она так не сказала, увидев, как я перерождаюсь.
Ночь полностью вступила в свои права, вальяжно раскидала по сторонам свои черные крылья, обнажила острые клыки опасностей, но даже она не ожидала, что под своим покровом прячет сейчас самого опасного монстра. Меня.
Безликие деревья заскрипели, вытянули свои кроны и нависли сверху своими длинными, изогнутыми ветвями. Их черные тени, откидываемые под бликами полной, зловеще ухмыляющейся луны, словно отражения в темном омуте, затанцевали  по асфальту. Еще немного и полностью исчезнут они в ночи.
- Помню, как искала она сбалансированную экспозицию, запечатлевая мой образ на холсте. Ей все никак не удавалось подобрать нужное количество света и тени.
- Вот она сбалансированная экспозиция. Это полное отсутствие света и тени.

Когда я посмотрел на тот свой образ, никакого сходства с собой не обнаружил. С холста на меня смотрело чудовище с добрыми глазами. И это после трёх мучительных часов позирования.
- Видишь, каким я тебя представляю? – спросила она.
- Чудовищем?
- Нет, конечно. Это лишь защитная оболочка. Ты смотри внимательнее, что внутри нее, – сказала она и надрывно засмеялась.
- Да иди ты! – крикнул я сейчас в пустоту ночи, и разом замолкли все поющие до этого цикады.
- Хотела настоящее чудовище? Получай! – снова прокричал я, и встрепенулись, сорвались со своих насиженных мест и закружились в суете надо мной все птицы, что были в округе.
Одеревенелые мои стражники повздували свои корневые вены, повытаскивали их из твердой почвы. Словно тысячи змей, они вырвались на волю и подползли ко мне.
- Что внутри нее? Вот, смотри, что внутри нее, – крикнул я, и в ответ мне заголосили мои стражники своими дуплами, растянули свои рты, выпуская из них красноглазых темных сущностей.
В ночной тишине было слышно, как яростно они завопили, зашуршали пуповинными хвостами и покинули деревянные нутра, устремляясь теперь внутрь меня, чтобы наделить своей силой и омерзительностью. А я затрясся в блаженной эйфории, ощущая, как они вселяются в меня, как наливается свинцом и тяжелеет мое тело, покоряясь первой фазе смерти.
Скоро, скоро я полностью от него освобожусь, точно бабочка от кокона. Я уже чувствовал неземную легкость, хотя сущность, в которую я превращался, значительно превышала размерами мою человеческую оболочку.
Я больше не подчинялся власти разума и законам вселенной, и единственной моей мыслью оставалось смакование расправы. Я представлял, как она испугается и онемеет от страха при виде меня. Представлял, как заставлю ее пресмыкаться передо мной, лобызать мои жуткие чресла. И как я возобладаю и проткну насквозь ее женское лоно, позволив ей ощутить одновременно удовольствие и боль. А затем в ее обездвиженное тело буду медленно вонзать свои острые клешни, получая наивысшее блаженство от каждой капли ее крови, каждого стона боли.

Пройдя парк, я был близок к возвышающемуся, словно крутая скала, небоскребу. Для меня это стало таким же препятствием, как постельная подушка...
Мои длинные, извивающиеся щупальца, усеянные многочисленными выпученными глазищами и заканчивающиеся изогнутыми массивными клешнями, стали быстро скользить вверх по фасаду здания, подобно молниеносно растущим побегам.
Она вскочила с постели, заслышав громкий звук разбившегося стекла, и отчаянно закричала.
Отблеск луны играл в ее вьющихся локонах, придавая им серебристый оттенок. А по ярко-розовым кончикам, казалось, скатываются капли крови.
Успев восхититься ее необыкновенной красотой, я обвил ее шею огромным щупальцем и начал душить.

***
- Теперь мне нравится твой взгляд, - сказала она, не отрывая руку от холста. - О чём ты подумал?