Красный подполковник. Ч3. гл6

                Вера Александровна. Париж.

                Всё может измениться в мгновенье
                ока. Но не волнуйся: Бог никогда не
                проморгает.
      
   Узнав о том, что  Савва, который теперь Джим, ищет модную шляпку для своей жены, женщины мгновенно взяли это дело в свои руки, и подобрали для неё, три разные шляпки, примерив их на голове Полины, раскрасневшейся от такого внимания.
   Джим настоятельно просил не снижать цену,  но Вера Александровна, как хозяйка, лукаво взглянув ему в глаза, сказала:
  - Третья, пусть будет подарком от нас с Полиной. Впрочем, твоей жене мой друг, совсем не обязательно знать от кого этот подарок. Я знаю, она у тебя очень ревнивая, я это помню ещё по Петербургу.
   - Петрограду..
  -  Что Петрограду?
  - Теперь уважаемая Вера Александровна, Санкт-Петербург Петроградом зовётся, ещё с  августа 1914 года, - улыбнулся Савва, и ему стало приятно, что Вера Александровна до сих пор помнит ту встречу на Невском проспекте, когда Катя, действительно приревновала его к ней, а потом у них всё очень быстро закрутилось…
   - Да, я совсем забыла, это по привычке. Ну, в общем, то, Петроград, это тоже неплохо. Говорят, что большевики, его совсем загадили. Везде грязь, мусор, в магазинах пусто, трамваи не ходят, полно нищих, так мне графиня  Лиззи Ахметьева рассказывала, она оттуда из Петрограда в 1920 гуда убежала с мужем от большевиков, - горестно вздохнула женщина и посмотрела на Савву и Полину.
  - А знаете что? Ну,  её, эту работу к чёртовой матери! Давай, Полина закрывай всё и пойдёмте в кафе, что за углом. Посидим, выпьем вина, и Савва расскажет нам о своих приключениях, и о том, как он остался жив, после того, как его смыло за борт на пароходе следующим из Нью-Йорка до  тогдашнего Санкт-Петербурга.
     Савва внимательно посмотрел на Веру Александровну, и понял, что она все эти годы тоже не забывала его, и интересовалась его жизнью.
   Вдвоём с Полиной, они быстро закрыли магазин, и пять минут спустя, они уже втроём сидели в уютном кафе на улицы Женевьевы.
    После того, как закуски и вино были поданы, Савва, на сколько это было  возможно и выглядело более правдоподобно, рассказал двум своим старым знакомым о том, как его действительно смыло за борт. 
   Рассказал, как ему «фантастически повезло», что его заметили с другого аргентинского торгового судна, следующего в обратном направлении, как, рискуя жизнью, моряки подняли его на борт.
  Как он, находясь почти час в  холодной воде,  заболел потом воспалением лёгких, и как судовой врач – испанец, трое суток выхаживал его. Потом он почти полмесяца «восстанавливал силы», познакомился там, в Буэнос-Айресе с главой русской общины и тот помог ему вернуться в Россию.
    Женщины слушали Савву, открыв рот от удивления и, восхищались  его приключениями, а у Полины, даже выступили слёзы на глазах.
   - Ну, а дальше? Что было дальше? – вытирая глаза белым платочком, проговорила Полина. – Как ты снова оказался в Аргентине, да ещё и вместе с женой?
     Савва, сделал глоток вина, внимательно посмотрел на женщин сидящих рядом, и внезапно обратил внимание, какая красивая кожа у обеих женщин на лице, и как удивительно похожи их глаза.
   Когда в январе 1917 года, Катя, вместе с сыном, как «снег на голову», появилась в Буэнос-Айресе около его дома, Джим сначала отругал её, за то, что она рисковала собой и ребёнком, добираясь в это тревожное время до Аргентины. Но, когда увидел рядом с ней сестру Наталью, её мужа и улыбающуюся Клару, вообще опешил от неожиданности.
   Чтобы себя не расшифровывать, он попросил Михаила, устроить их на первое время, на жительство среди русских, и тот сразу взялся очень активно им помогать.
   Причину он понял позже, когда узнал, что тот влюблён в Клару – Жюли, которую прислал полковник Афанасьев  ему в помощь.
     Оказалось, что Наталья с мужем, вынуждены были срочно бежать из  Петрограда, после того, как царской  охранкой были выслежены, а потом и арестованы члены большевистской группы, в которой состоял Вадим.
   Один из полицейских, сочувствующий большевикам, предупредил его, и они срочно, через Финляндию и Швецию, добирались в Лондон. В последний день, к ним неожиданно присоединилась и Катя с Алексеем, которая непременно хотела попасть ближе к мужу, пусть даже к чёрту на рога.
    Однако, добравшись до Лондона, они поняли, что с их обычными российскими паспортами, добраться до Южной Америки, просто немыслимо. Во-первых, это очень дорого, а во-вторых,  чтобы сесть на пароход до Буэнос-Айреса, нужна была виза из Аргентинского посольства, хотя бы туристическая.
   Обратиться было не к кому, и они в течение недели «висели», что называется в воздухе, не зная, что делать дальше.
    И тут им несказанно повезло, потому что они встретили Жюли, которая направлялась в Буэнос-Айрес, имея на руках специальный военный паспорт, выданный  ей французскими властями, когда она служила под руководством полковника Павла Игнатьева в Париже.
         Увидев Катю с Алексеем, прогуливающихся, по улице Пикадилли, Клара-Жюли,  сразу узнала её, и очень удивилась тому, что та оказалась в Лондоне.   Узнав из её рассказа, о том, что она вместе с сыном,  сестрой Саввы и её мужем, собирается  добраться пароходом до Аргентины, но оказалось, что это сделать практически невозможно из-за отсутствия аргентинской визы на въезд, Жюли, тут же взялась им помочь.
    Взяла у них паспорта, и через три дня возвратила их с уже проставленными визами.  В этом деле ей помог  чиновник из министерства иностранных дел Великобритании, к которому она обратилась за помощью.
    Он же, помог обладательнице военного паспорта Жюли Августен и её спутникам, оформить служебные билеты, стоимостью в два раза ниже обычной цены и даже в каюте первого класса, на  английский пассажирский пароход     «Георг Вашингтон», следующий по маршруту Лондон - Буэнос-Айрес-Нью-Йорк.
  Причём на Жюли и Катю с Алексеем была одна каюта, а на Наталью с Вадимом другая. Вот так, ровно через двенадцать дней опасного плавания, они оказались в Буэнос-Айресе.
   Увидев жену и сына, Джим, уже сроднившийся с этим именем, сначала очень огорчился, но когда провёл первую ночь, после долгой разлуки с любимой, истосковавшейся по мужской ласке любимой женщиной, был очень рад их прибытию, хотя прекрасно понимал, что это новые проблемы для него.
    Катя, как только они легли в кровать, после того, как усыпили сына, её вечером привёз к нему в дом на такси Михаил, как тигрица набросилась на мужа,  стала целовать его, ласкать его тело, и шептать ему на ухо, словно в беспамятстве, какие-то нежные слова и  разные глупости.
  И Джим, тоже за этот год, немного  соскучившийся по женской ласке, сразу начал отвечать на её желания, и через мгновенье уже полностью был в её власти, в её руках, в её теле, просто пылая от страстного желания.
    Катя, в эту ночь, была просто ненасытна. И если бы, кто-нибудь потом, рассказал ему, что мужчина за четыре часа, может кончить восемь раз, он бы ни за что не поверил. Но, это было именно так.
   Когда после восьмого раза, он едва сполз с горячего тела жены, она нежно взяла его лицо в свои руки, поцеловала в губы и, улыбнувшись, тихо сказала:        - Теперь, я знаю, что ты меня, по-прежнему любишь, и я тебя тоже, очень, очень люблю, мой милый, родной мой человек! Всё, ты устал, давай поспи, а я пойду приму ванну, потому что во мне влито столько твоего желания, что я просто тону от него. Но, мне это очень понравилось, и хочу, чтобы так было всегда. Ты согласен?
    Джим в темноте молча кивнул головой, и тут же провалился в сон.
    Жюли при встрече передала ему зашифрованное послание Афанасьева, в котором он благодарил его  за проделанную работу, и просил не расслабляться, потому что война ещё не окончена.
   И ещё, он передал «для развития бизнеса» двадцать тысяч долларов и заказ военно-медицинского управления, на поставку в Россию дополнительно пятьсот тысяч сфагновых повязок для госпиталей, атропин, анестезин и кокаин – всё, что необходимо для анестезии при проведении операций.
    К этому времени, у его группы, при содействии агентов Семёна Денисова, было уже три потопленных грузовых  германских парохода. Один с селитрой и маслами,  а два других с химическими баллонами.
   И ещё уничтожена группа немецких учёных, которая занималась разработкой химического оружия здесь, на территории Аргентины, однако новая группа, прибывшая из Германии, продолжает своё чёрное дело, и нельзя оставлять их без внимания.
  Проблему с жильём первым решил Вадим, муж Наташи. Когда он пошёл устраиваться на работу, на железную дорогу, и показал там диплом инженера Петербургского института путей сообщения, его тут же пригласили на работу в управление железных дорог, предложили хорошую зарплату, а через полгода, выделили двухкомнатную служебную квартиру, в доме, принадлежащем   англо - американской железнодорожной компании.
    Хуже всего было с жильём у Кати, и Джим решился.
      В мае 1917 года, он подал прошение губернатору провинции и мэру города Буэнос-Айреса, в котором просил разрешения зарегистрировать брак с подданной российской империи, гражданкой Крамской Екатериной Григорьевной, 1887 года рождения, приехавшей в  столицу на постоянное место жительства.
   И поскольку его имя в мэрии хорошо знали, то разрешение было получено. И в конце мая 1917 года их брак был зарегистрирован в мэрии города.
  По настоянию Джима, Катя сменила своё имя на Кетрин, и стала Кетрин Саймс, а её сын, которого Джим «усыновил», вместо Алексея, стал Алексом Джимом Саймс.
  И одновременно с этим, она подала прошение о получении вида на житель-ство, сроком на один год.
   Сразу после регистрации брака, Катя вместе с Алексеем перебралась к нему в дом, и стала полновластной хозяйкой. Их бурная ночь, в первую встречу после долгой разлуки, не прошла даром Катя-Кетрин, забеременела и в конце октября 1917 года, как раз тогда, когда в России произошёл государственный переворот и к власти пришли большевики, она родила девочку, которую назвали Анной.
   Всего этого, Джим двум своим соседкам по столу, конечно, не рассказал, а снова рассказал небольшую сказочку о том, как воевал, потом служил помощником у графа Игнатьева.
   - У Алексея Алексеевича, или у Павла Алексеевича? – вдруг перебила его Вера Александровна, и её глаза, как-то странно заблестели. Цепкий взгляд разведчика это сразу зафиксировал, и  Джим понял, что  она знакома с обоими братьями, причём очень близко.
   - Сначала у графа полковника Игнатьева, который потом стал генералом, а потом у ротмистра Павла Игнатьева, который потом стал полковником. Но, это было до моей командировки в Аргентину, - уточнил Джим, а потом спросил:   
- А Вы, что, Вера Александровна, знаете семью Игнатьевых? И с какого времени?
-  Окончательно я перебралась в Париж, летом 1917 года, после того, как в Петрограде к власти пришёл Керенский, а вместе с ним полный разброд и шатание. В Петрограде просто стало невозможно жить: убийства, грабежи, насилия. Мне при-шлось распустить своих рабочих, выплатив им подъёмные и срочно выехать сюда, в Париж.
  Коко Шанель, моя старая знакомая, быстро помогла мне освоиться в стране, открыть два салона, здесь и в Лионе.
   Потом в России произошла новая революция, всё там вообще полетело вверх тормашками, не стало российского посольства, и муж Полины остался не у дел. Полина осталась в Париже, приехала сюда из Лондона, вместе с детьми, и я ей помогла здесь устроиться.
   Потом оказалось, что опытные работники в Министерство иностранных дел, нужны и Советской России. Вадима пригласили на работу в это министерство. Он съездил в Москву, потом вернулся сюда, уже в ранге заведующего консульским отделом, и уже три месяца  служит в этой должности. Вот так.
    А Юлия, до лета 1914 года, жила в Варшаве. Муж её, Семён Николаевич Булавин, начал воевать, чуть ли ни с первого дня войны с Германией и погиб в конце мая 1915 года от отравления ядовитым газом. Он, тогда был уже командиром полка.
   Юлия, с двумя детьми, сыновьями двенадцати и четырнадцати лет, сейчас живёт в Швейцарии, в Женеве, куда сразу после революции перебрались родители Семёна Николаевича, купив там небольшое поместье. Я ей, как могу, им помогаю.
   - Ну, а Вы, Вера Александровна? Как сложилась Ваша личная жизнь? - вырвалось у Саввы, и он внимательно посмотрел на сидящую напротив него стареющую женщину.
   Этот взгляд её нисколько не смутил, и она хотела что-то сказать ему в ответ, но тут в разговор неожиданно вмешалась Полина.
  - Знаешь Савва, можно я так буду тебя называть?  Маман, по-прежнему живёт активной насыщенной жизнью. Здесь, в Париже, сейчас всё, как когда-то в Петербурге было: театры работают, кабарэ, мьюзик-холл, кинематограф, балы и приёмы. И должна тебе сказать, что у маман, здесь поклонников сейчас, даже больше чем в Петрограде было. Вот так-то. Но, она об этом сама говорить не любит, поэтому, я за неё скажу, хорошо?
   - Полина! – резко перебила её Вера Александровна, нахмурив брови. - Зачем это всё? Кому это теперь интересно, скажи?
   - Нет, нет, рассказывай Полина, прошу тебя. Я так давно не был в Париже, что меня всё здесь интересует, а тем более то, что касается вашей семьи – моих самых старых и дорогих мне друзей. Рассказывай.
  И Полина продолжила свой рассказ.
- После того, как в мае 1919 года, здесь в Париже, умер Лев Иванович, с которым маман, ещё перед войной, в первый раз переехала сюда из России, она первое время  совсем упала духом, и расшевелить её могли только моя дочь, её внучка Мария, и мой младший сын Олег.
   - Ну, ты уж совсем доченька меня в монахини записала, -  деланно засмеялась Вера Александровна, и оттого её лицо сразу помолодело.
  - Если честно, то скучать мне не дала моя давняя знакомая, подруга и компань-онка – Коко Шанель. Сейчас она самая известная законодательница мод во Франции. Ты, наверное, помнишь, князя Изъединова, Савва? Мы встречались в Санкт-Петербурге, на Невском проспекте, когда ты был с красивой девушкой,  - и Вера Александровна лукаво посмотрела на  него.
   - Конечно, помню. Князь известная  в России личность, бывший военный, потом богач, фабрикант. Вы смотрелись очень хорошей парой Вера Александровна, - быстро проговорил  Джим - Савва, не отрывая взгляда от  её лица, на которое мгновенно нашла тень.
   Сказал, и тут же пожалел, видимо в сердце этой уже далеко не молодой дамы, до сих пор жива память об этом человеке.
  - Я тоже маме об этом постоянно твердила, - тут же вмешалась Полина, уплетая мороженое из вазочки серебряной ложечкой. – Но, мама сказала, что ради памяти папы, она больше замуж не выйдет. И не вышла. Так вот: началась война, и во Франции стало опасно жить. И мама снова вернулась в Петербург, который вскоре стал называться Петроградом. Снова восстановила работу своего салона, и даже нашла мастеров, которые шили мундиры для высших офицеров армии и флота, представляешь? И почти два года  снова прожила  в России, пока не произошла эта проклятая февральская революция, и к власти не пришло временное правительство во главе с Керенским.
    Лев Иванович очень болел, лечили его французские врачи, и потому  он оставался в Париже, где купил для себя и для маман большой дом  в центре города, где она сейчас и живёт.
   Он постоянно звал маму назад в Париж, а когда она, наконец, решилась, и приехала, бросив всё, Лев Иванович сделал ей предложение.
  - Так Вы теперь княгиня Вера Александровна? Поздравляю! – улыбнувшись, сказал Савва и  с любовью посмотрел на обеих женщин.
  - Маман, сначала никак не соглашалась, но  уже перед самой смертью Льва Ивановича в 1919 году, всё-таки решилась. Они обвенчались в  русской православной церкви Святой Софии, и по настоянию мужа, она приняла его фамилию и теперь она Вера Александровна Дондукова-Изъединова. Княгиня.
  - Да ладно тебе Поля! – резко перебила её мать. – Какая я княгиня? Этот титул Лев Иванович получил, после того, как женился на представительнице княжеского рода Дондуковых. Значит, ко мне этот титул, никак не переходит.  И давай оставим это разговор, - Вера Александровна сделала глоток вина из бокала, язычком облизала губы, и замолчала.
  - Ну, ладно, не хочешь быть, княгиней, и не надо! – громко  засмеялась в ответ Полина, показав на щеках две милые ямочки. – Лев Иванович умирая,  завещал маман всё своё состояние, дом в Париже, ценные бумаги, золото, деньги, драгоценности и два магазина, здесь и  в Лионе.
   Через полгода после  смерти князя, мама смогла найти всех его родных, которые тоже успели перебраться в Европу и честно, к их большому изумлению отдала им половину его состояния. И всё равно она теперь одна из самых богатых русских невест во Франции.
   - Из богатых вдов, ты хотела сказать доченька. Так вернее. Ну, какая из меня невеста в таком возрасте? – кокетливо ответила Вера Александровна и снова улыбнулась.
   - Да ладно тебе мама, не скромничай. Сама же рассказывала мне, что в 1914 году, за тобой активно ухаживал граф Алексей Алексеевич Игнатьев.  Буквально не давал проходу, атаковал, как атакуют кавалергарды, упорно и настойчиво. Хотя сам был женат, и его жена, была довольно милой особой. Потом он увлёкся парижской танцовщицей Натальей Трухановой, и забыл про маму. Но, тут уже зимой 1915 года, в Париже  появился его брат,   князь Павел Игнатьев и, познакомившись с мамой, тотчас же  тоже стал её атаковать и добиваться, как и его старший брат.
  Они оба прекрасно знали князя Изъединова-Дундукова, знали, что мама является его «дамой сердца», но это лихих кавалергардов не остановило.
   - В общем, мне всё это ужасно надоело и я, в самый разгар войны, перед самым новым 1917 годом, вернулась в Петроград, навсегда распростившись с Парижем.
  Полине с детьми я помогла устроиться в моём доме,  обеспечила их деньгами и с чистой совестью вернулась в Россию. А через два месяца, произошёл этот февральский переворот. Появилось  Временное правительство, Керенский. Новая власть, новые законы, а война всё продолжалась…
  В Петрограде в несколько раз подскочили вверх цены на продукты.
   Ни стало мяса, хлеба и даже дворников, их всех мобилизовали на фронт. А во дворце у царя и царицы по-прежнему гуляния, балы, фейерверки. Правда к моему приезду Григория Распутина, которого большая часть дворянства, чиновники и военные, обвиняли во всех бедах, уже не стало. Говорят, что его убили заговорщики во главе с князем Юсуповым.
   Я прожила там до сентября 1917 года, потом свернула всё своё производство, выдала рабочим и мастерам подъёмные за два месяца, распродала, что сумела и вернулась сюда в Париж, теперь уже навсегда.
    Ну, а что было дальше, ты Савва уже слышал, Полина рассказывала, - женщина, красиво, кончиком  языка снова облизнула высохшие от волнения губы, потом  сделала глоток вина, и, взяв ложечку, тоже принялась за мороженое, которое уже слегка подтаяло в вазочке.
 « Да уж! Интересные дела получаются. Оказывается, Вера была здесь весь 1914 и 1915 годы. Ходила по Парижу, по тем же улицам, что и я, посещала кафе и рестораны. Потом встречалась с полковником Игнатьевым, у которого я служил, и который просто мечтал переспать с ней. А когда нашёл себе новую пассию – Наталью Труханову, «передал» Веру из рук в руки, брату Павлу. Конечно, ни одна женщина теперь не признается,  в том, что была близка и спала с обоими братьями, слывшими в Париже и его окрестностях отпетыми бабниками и Дон-Жуанами. 
   Воистину, говорят, что пути Господни, неисповедимы! Истинно так!» - все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, но он неожиданно поймал себя на мысли, что  похождения Веры Александровны, «его Верочки», которой он грезил много лет, почему-то его не особенно задели.  Вернее, почти не задели…
   Они выпили ещё вина, вспоминали о своих знакомых по России, и на прощанье на настойчивые вопросы женщин о том, что он сейчас делает в Париже, Джим, соврал им, не решившись сказать, что приплыл из Аргентины специально к графу Игнатьеву, с которым хорошо знаком, и в доме которого сейчас остановился.
    Записав адреса проживания Веры Александровны и Полины, и дав им свой адрес в Буэнос-Айресе, Джим любезно  довёз, дам по очереди до их дома на такси, и ещё раз, пригласил обоих посетить  его в Аргентине..
   Первой завезли Веру Александровну, которая всю дорогу до дома, молчала, а потом когда вышла из машины и Джим - Савва поцеловал ей на прощание руку, внезапно расплакалась, и ему пришлось несколько минут её утешать. Когда он наклонился близко к ней, чтобы вытереть слёзы, она тихо прошептала:
  - Ты ведь послезавтра уезжаешь, я знаю. Я завтра буду дома одна. Приходи, буду ждать, - и тут же быстро пошла к двери.
    Полина, всё это время сидела в автомобиле, и наблюдала за ними.
   Потом, когда они подъехали к  кварталу, где жили сотрудники Советского посольства,  и они,  на прощанье обнялись, как старые, с детства знакомые друзья, Полина, прижалась к нему и прошептала:
- А она ведь тебя любит Савва. Все эти годы любит. Потому и замуж за Льва Ивановича не хотела выходить. И с Игнатьевыми у неё ничего не было. Ничего! Я это точно знаю. Прощай, приезжай к маме в гости. К себе не приглашаю,  нам категорически нельзя встречаться с иностранцами. А, к маме всегда можно,  -  и тихонько развернувшись, она, слегка покачивая бёдрами, пошла по направлению к до-мам.
   Савва стоял и смотрел ей вслед, переваривая внутри себя всё, что услышал от Полины, и одновременно замечая, что походка у дочери,  точь-в-точь, как у матери, такая же упругая, плавная и очень женственная.
   Потом он пошёл в  ресторан на Итальянском бульваре и заказал там, с доставкой на дом  ужин на три персоны с вином и мороженым.
  Ну, не мог, американец, бизнесмен Джим Эвдард Саймс, ударить лицом в грязь, перед бывшим русским графом. Потому что в Советской России «князьёв», «графьёв и господ» отменили ещё в 1917 году, хотя здесь в Париже, эти титулы по-прежнему имели цену и значение.
   «Именно поэтому, я должен угостить графа и графиню Игнатьевых,  замечательным ужином, чтобы они меня долго помнили» -  с этими мыслями Джим после ресторана, с головой полной различных дум  и мыслей, медленно, пешком двинулся на площадь Бурбонов, 19.
    Ужин из ресторана на автомобиле доставили к дому Игнатьевых как раз перед его приходом, и он этим  очень обрадовал Наталью, которая, не очень любила готовить.
   Когда Джим позвонил в дверь и вошёл в гостиную - столовую, стол уже был накрыт.
  На  большом обеденном столе стояли два серебряных подсвечника с пятью свечами, хрустальные бокалы и посуда саксонского фарфора необыкновенной красоты, и ещё знакомый самовар в конце большого стола, напротив места, где они должны были сесть.
   Увидев изумлённый взгляд «американца», Наталья засмеялась и сказала:
 - Это я придумала. Сегодня будет ужин при свечах, как в давние времена в России, вино, мороженое, потом чай. Ну а потом уже Ваши мужские секретные разговоры. Согласны мужчины?
   И Джим  с Алексеем Алексеевичем,  в угоду хозяйке дружно закивали головами, за что были награждены заботой и вниманием за столом.
  Когда они поужинали, выпили вина, разговор снова зашёл, о том, что сейчас происходит во Франции и в России.
   Первым, на правах хозяина дома начал граф:
  - Представляешь Джим, мои бывшие сослуживцы по Пажескому корпусу, по военному училищу и академии, все знакомые, даже мать и родной брат, здесь в Париже ругают меня, даже кроют матом, считая, что я продался красным и предал Россию.
  А, знаешь ли ты, мой друг, что ещё с 1918 года в Высшем военном Совете Советской республики, все должности от начальника отделения и выше, занимали генералы и кадровые офицеры, преимущественно генштабисты? А когда в сентябре 1918 года, был утверждён Реввоенсовет республики, и его рабочим органом стал Полевой штаб, в ведение которого были переданы все вопросы, связанные с ведением вооружённой борьбы на фронтах гражданской войны  на территории бывшей российской империи, то полевой штаб возглавляли бывшие Генштаба генералы: Николай Иванович Раттэль, Костяев, Михаил-Дмитриевич Бонч-Бруевич и Лебедев. А их помощниками были генерал Хвощинский, генерал Михайлов, генерал Афанасьев и генерал Волков.
   Значит, они тоже предатели России, так?
  А к концу Гражданской войны в  Советской России служили  семьдесят пять тысяч военных специалистов: генералов, офицеров и офицеров военного времени. Представляешь такую цифру? Семьдесят пять тысяч!
  Когда в июне 1918 года в России возникло «белое движение», и я узнал об этом, то первоначально даже поддержал его. И даже дал  отсюда телеграмму о своей поддержке полковнику Каппелю и адмиралу Колчаку, с которыми я лично знаком.
  Но, потом, когда узнал, что делают на территории Самарской, Казанской, уфимской губерниях белые войска при поддержке чехословацкого корпуса, какие творят зверства, то был глубоко разочарован. А адмирал Колчак, объявивший себя Верховным правителем России и разграбивший золотой запас страны,  меня вообще огорчил.
    И именно тогда, в 1921 году, у меня в голове созрело решение, несмотря ни на что, передать деньги принадлежавшие России, её новым правителям.
    Вернусь, к тем семидесяти тысячам генералов и офицеров, которые пошли служить в новую народную армию. Я, считаю, они поступили правильно. Дело военных воевать, защищать свою страну,  потому что другого они просто не умеют.
  Наши офицеры и чиновники, эмигрировавшие из России после революции и Гражданской войны, и теперь живущие здесь, внимательно следят за всем, что происходит в России. Ругают Ленина, Советы, но почему-то стороной обходят тех военных, которые пошли на службу этим самым Советам и сейчас, продолжают служить в армии. И здесь, в Париже, зато изливают свою злость на мне и ещё  на некоторых бывших офицерах, которые признали новую власть. И на наших жёнах тоже. Как тебе это нравится, а?
   Так что мой тебе совет, соглашайся на службу, которую тебе предлагают. Потом ведь, могут и не предложить. А, чтобы я был в курсе событий в твоей жизни Джим, на прощанье, я подарю тебе книгу Плутарха «Застольные беседы», на французском языке.
   Она будет нашей с тобой книгой для  шифрования писем, если ты захочешь их сюда послать. Помнишь, мы с тобой пользовались таким способом в 1915 году, когда ты ездил по моим поручениям в Швейцарию? Это наш личный шифр. Обе книги абсолютно одинаковые. В них ровно триста страниц. Шифровать письмо, начнёшь с той страницы – датой отправки письма. Например, 5 мая 1925 года. Значит, это будет страница 5.
   Я получу письмо, открою свою книгу на странице номер 5 и прочту между строк, то, что ты мне хочешь передать лично или спросить…
   А я обязательно напишу тебе в Буэнос-Айрес, как только узнаю что-нибудь о судьбе твоих родителей, и родителях жены, хотя сейчас, это не так  уж просто сделать. Обещаю! Я попробую это сделать через наших представителей Торгпрдства, которые часто ездят в Петроград. Это так, на всякий случай. И вообще, мне очень интересно, как сложится твоя дальнейшая судьба американец. Может, ты лучше в США уедешь, а?
  - Нет, в США я не поеду, у меня в Аргентине семья, дети, маленький бизнес. А там что? Снова идти работать на конвейер к Форду. Нет уж, увольте!
   - И правильно делаете Джим, - вмешалась Наталья, до этого времени молча слушавшая их разговор. – Главное это семья и любовь, помните это. Я это поняла только тогда, когда в 1918 году вышла замуж за Алексея Алексеевича. И теперь, у нас с ним одна мечта: счастливо жить, вернуться в Россию и умереть там…Я ведь русская, хоть и родилась в Киеве.