Черная радуга, я дышу!

  В июне  не переставал кашлять,  мне было плохо,  постоянно хотел спать, заболел-то в феврале.  Ходил по морозу в дырявых  кедах.  В мае у меня закралось подозрение, туберкулез.  Занялся самолечением. Постоянно парился в бане, от чего моя зараза крепчала,  я же становился слабей.  Теперь июнь: Мне по телефону подтвердили . Болен. Страшно и тоскливо,  стыдно в моей семье никто не болел.  До конца сессии еще два дня, живу в общаге для рабочих, которую иногда гордо называю  «гостиницей». По приходу в общагу,  сообщил  Виталику администратору, я болен туберкулезом. Он попросил меня убраться, и убраться немедленно.  Ко мне тогда подошел Паша.  Спросил посмеиваясь:                -«Артем,  гы-гы,  что, правда, туберкулез? Это же заразна. Что делать, я не заболел? Ты уходи руку не пожму, это может быть опасно, гы-гы. Удачи.» - Перед  Пашей почувствовал себя виноватым. Тогда я заметил Еву, молодую сильную красивую девушку, мусульманку. Ева несомненно слышала про меня,  очень сильно захотелось перекинуться с ней парой фраз.  Всегда старался перед этой девушкой быть хорошим, и если нужна была помощь, не мог ей отказать.  Сожалению, моя характеристика данная  одной женщиной из общежития, что я «злой и противный», была правильной во многом, ведь я еще и являюсь представителем малой народности,  похож на жителей Средней Азии. В большом мегаполисе их называют «чурками», Считают за людей второго,  третьего сорта.  Поэтому у меня постоянно шел конфликт со славянами.  Встречались люди, которые сходу начинали со мной разговор грубо, с претензией на лидерство, я им отвечал резко и зло. Потому я и получил свою эту характеристику «злой и противный». Меня часто останавливали и требовали документы, обычно происходило это так:
 -Ваши документы, N отдел полиции.
На что я спрашивал:
-  На каких основаниях вы требуете мои документы? -  после моего вопроса сотрудник находится, ступоре приходит в себя выдает. Эпизод №365:
 - Работа с ФМС
- А причем тут вы? Вы ФМС и при чем тут ФМС, я что устроил  трудовую деятельность в метро, чтобы меня проверяли на некий патент? - и так далее, -эпизод N???
-...операция антитеррор
- А причем тут Я? У вас есть ориентировка на меня или письменный приказ проверять всех представителей других рас и...  - один раз полицейский сказал:
- Так ты ведь чурка, и всегда должен носить паспорт при себе.
Другой ответил:
- Ты похож на бандита.
Я спросил:
- Где ориентировка?
- Пойдем в полицию, там быстро составим фоторобот.
- А на Христа я не похож? – смеются. Радует, что хоть с юмором.
- Нет, не похож.
- А ты его видел? - тут резко меняется тон не в хорошую сторону.
- Мы вас задержим на 15 суток за неповиновение полиции, после чего я достаю паспорт и показываю. И мы расходимся, и я понимаю, что где-то обман - не по паспорту бьют, а по лицу. Я ходил по митингам в защиту мигрантов, покричав. «Все плохо!» . Мы расходились кучками, чтобы нас не побили затаившиеся правые. После таких митингов я не видел ни действия, ни плана, что и как изменить. Как-то раз сходил на митинг к правым. Людей было больше во много раз, чем на наших левых тусовках. Своей азиатской внешностью я не совсем чувствовал себя хорошо на митинге. У меня тряслись от страха ноги, люди в толпе не по-доброму косились на меня,
сильно хотелось уйти. Бежать, обратно в тайгу, не встречать больше это дикое большинство.  Оратор на площади многолюдной толпе кричал, о горькой судьбе невинной русской девочки с манящим именем Люба. Она якобы доверила не тронутые до сего момента свои чувства пареньку с символичным именем Мухаммед. Мусульманин оказался еще тем упырем садистом, от которого стынет кровь в жилах. В конце повествовании Люба пошла по рукам мусульманской общины города. Оратор постоянно кричал: «мы не забудем! мы не простим! мы будем мстить!» будто бы его истеричные вопли могут вернуть Любе ее невинность.  Толпа ему повторяла его слова. Не знаю с чего это я во время маленького затишья я гнусаво завизжал на всю площадь что есть силы:
- Все ты врешь, гнида позорная!!! -   Страха не было, моя  дрожь пропала,  на меня смотрели с неприязнью, вдруг все притихли. Боковым зрением я увидел,  ко мне быстрыми шагами направляется коренастый парень в форме ОМОНа, подойдя, он сказал:
- Пройдем. - Я без всяких пререканий направился с ним в грузовик типа кунга марки «Урал». Полицейский званием майор спросил моего конвойного:
 - Кто этот крепыш?
Коротко ответил:
- Провокатор. - И оставил меня наедине со своим командиром. Он поглядел на меня, скорчив при этом кислую мину спросил:
 - Ну что гражданин, надо ... именно здесь?
Я ответил, оправдываясь виноватым тихим голосом:
- Человек с микрофоном говорит то же, что перед холокостом кричал Адольф Гитлер, утверждая.  Евреи насилуют молоденьких немок. -  Я постарался сказать эту фразу как можно четко, но все равно я заметил этот ноющий голос, который коверкал почему-то существительные и всем своим видом пытался вызвать жалость. Майор крикнул:
 - Сергеев! - из кунги вышел молодой парень в форме, - выведи его отсюда, - и переведя глаза на меня сказал, - если я тебя, мудила, еще раз сегодня увижу, постарайся стать трупом самостоятельно.
Пройдя мост, мой конвоир направился обратно. Я же быстрым шагом пошел в общагу, при этом испуганно озирался по сторонам. Подведя итоги дня, я пришел к выводу, что работы у меня нет. Нет и мужества идти до конца, я сидел у себя на кровати, не мог унять дрожь, казалось,  возможно кто-нибудь меня да и выследил. Я трусоват  во многом, порою не могу внятно связать пару фраз.  Лицемерно порой стараюсь коверкать язык,  эта стратегия казалась мне изначально выгодной, думая, что я буду в безопасности и какой с меня спрос, от не русского, и надо мной часто потешались. Я как ребенок думал, что это вызовет симпатию ко мне людей, которые откровенно смеялись над чуждым для них человеком, понимая  это как порядок. После митинга правых я стал другим. Нет.  Я стал собою. Правда, возможно, «злым и противным». Вспоминая все это, я пошел так и не дождавшись того что Ева попрощается со мной, снимать другую «гостиницу».

               Част 2  Илья
Автобус летел высоко над землей, было холодно тревожно. Много детей, среди них был и я. Каким я себя помню мальчиком с серыми глазами. Автобус этот летел и что самое интересное, он набирал высоту, у меня не было сомнения в том, что транспортное средство когда-нибудь упадет. Я посмотрел в сторону водительского место,  увидел силуэт, который представляю почти каждый день. Это силуэт моей матери. Быстро бегу  в сторону водительского места, но почему-то расстояние от этого не меняется,  кричу:
- Ма-ам! это, Илюша, я больше не грызу ногти ...-. Просыпаюсь, обычный, резкий запах больницы напоминает, где я есть, заметил, что в поту, кашель который постоянно изматывает, меня снова разбудил. Сколько же я спал? Скорей всего утра еще нет, ведь «памперс» Володя меняет часов шесть, ну может быть , Володя где-то пьян.  Я услышал:
- Но оно мне надо? Когда же вы все передохнете, и оставите меня в покое, а ты кот Базилио, когда сам начнешь ходить? - Я стараюсь улыбнуться.
- Ну что ты лыбишься, не будешь двигаться - через неделю за тебя дадут 250 грамм спирту, хоть какой-то прок с тебя, дурака. - Я чувствую, что Володя это все говорит без злобы, некий ритуал молитву,  без которой ему трудно обойдись, я даю обещанье:
 - Скоро начну ходить, представляете  Владимир,  видел  сон, мне приснилась мама...
 Володя в ответ заворчал:
- Ну и что она тебе снится, да лучше бы в живую нарисовалась, был бы прок. Все.  «Памперс» одел, все чисто. Алевтине скажешь, что я у тебя сегодня был запомни, не забудь. -  Ушел, захлопнулась дверь. Я постарался присесть,  начал задыхаться,  дал о себе знать бешеный приступ кашля. Задыхаясь и хрипя,  так и не смог присесть, услышал  тихие шаги по коридору, которые шли какой-то тяжелой поступью,  обрадовался - это Алевтина Ивановна.  Скажу, что ночью уснул  и кашель  уменьшился. Открылась дверь:
 - Здравствуйте, как ваше самочувствие?
Я ответил:
- Здравствуйте, Алевтина Ивановна. А ко мне приходил Володя. - Алевтина Ивановна перебила:
- А еще, что вы мне можете сказать, кроме того, что как Володя заходил к вам, как аппетит, сон? - Я торопливо начал отвечать.
- Мне сегодня хорошо спалось, я видел сны и чувствую себя лучше, чем обычно. Вы ведь скоро меня, переведете с этой палаты?
 - Очень хорошо. Конечно переведу, но наверно не скоро. Старайся шевелиться, - попросила врач. В ее тихом голосе я уловил печаль, но тут же поменяв тон, продолжила, - что за безобразие? Молодой красивый парень и валяешься, как бревно. Стыдно смотреть.  Теперь надо бы послушать. - После маленькой заминки, почувствовал привычный для меня холодок. Дав  команды «дышите не дышите» недовольно что-то буркнув сказала. - Вам повторно пропишу уколы, лекарство сильное оно должно дать результат, - не много постояв, потоптавшись, врач спросила: - Кроме матери у тебя еще кто есть? - я ответил.
– Да, есть. Сестра Катюшка на четыре года младше меня совсем маленькая
-Да нет же, бабушка дедушка есть? -перебила меня Алевтина Ивановна. Я ответил:
- Не помню, может они и есть, но я не помню.
- Разберемся – сказала врач и тихо за собой закрыла дверь. Через минут тридцать послышался в коридоре зычный голос Аннушки:
  -Завтрак! Сколько хлеба? Ты что валяешься, кобель, вчера за девками бегал. Бессовестный!  Я все врачу скажу, чтобы сам ходил за едой, аристократ дегенерат. - После утреннего приветствия с соседними палатами зашла,  спросила:
- Сколько черного?
Я ответил:
- Не надо - по запаху давали овсянку
- Чаю много наливать? - да рядом с Аннушкой сновал мужик, движения его были неторопливы,  казались мне какими старческими,  от него всегда доносился запах спиртного,  мне было завидно. Я не выпивал дня три, а не напивался и того больше.  Выпью, мне станет хорошо и легче, в этот момент вновь во рту почувствовался металлический привкус крови , совсем  неудобно гаркаться кровью перед мужиком, который мне наливал зинбуру, теперь он ведь не нальет. Я хотел сдержаться, но это наоборот все испортило. Неудержимый приступ кашля и кровь пошла изо рта  ручьем. Анна закричала:
- Позовите Любовь Федоровну! В 301-й пациенту плохо! - и тут же закрылась дверь.  В палате один своею болячкой, на меня нашла волна удушья, стал кряхтеть, мой язык вылез изо рта,  начал громко стонать, охватил сильный страх, про меня забыли, умру в одиночестве  мой стоны перешли в крики.  Услышал голос Федоровны:
- Илюша, успокойся! - какой у нее приятный голос! Прикосновения рук выводят меня от цепенящего страха. Через несколько секунд слышу голос Алевтины: «Люба, сделайте ему укол фенозида».  Обращается ко мне:
-  Андреев, успокойтесь. Сейчас сестра сделает укол, вам станет легче. Постарайтесь заснуть. К вам сейчас еще должен зайти дежурный врач будет спрашивать ваше самочувствие. Сегодня привезут соседа. И то не скучно. Вдвоем будет веселее. - После укола  заснул. После очередного приступа кашля услышал стоны, отрывистый кашель. Человек заговорил:
 -  В какой я больнице? Слышишь, братишка? - я ответил
-  Восьмой в Павловске, ты с какой больницы? - человек ответил:
- привезли на скорой. -  Сразу от него посыпались вопросы , не давая мне  толком ответить,  подождал, когда он закончит свои вопросы «как тебя зовут?  Ты не давно здесь ?  Через сколько дней нас отсюда выпишут? Ты не заразен?»   Забавный парень, новый сосед.  Серьезна!  Ничего толком не знает. Не знает, попал не просто в больницу,  а в 301 палату.   Отсюда почти всегда выносят. Как я боялся того, что попаду в эту палату.  В первые попав сюда в Павловск.  В первый же день, тогда мне было 18, мне обо всем объяснил  Олег. Мужики его называли баландером,  он помогал тогда на кухне. Так вот, этот Олег  мне  рассказал. Про особенность этой палаты.   Когда я попал сюда полтора месяца назад.  Первое в чем я был уверен: «Старая дура Алевтина все таки и в правду в маразме и здорового человека меня перевела сюда».  Во мне кипел протест. Тогда утром меня перетащили в эту палату,  к обеду я перестал злиться на Алевтину, в голову пришла мысля, что где то там напутали с анализами. Уверенный с этой мыслю я заснул в ту ночь. Пару раз просыпался в страхе, внимательно прислушивался к первому соседу. Мысли от того что рядом со мной лежит возможно мертвец ,отбивала всякое желание заснуть. Кем он был,  так я и не узнал. Знал, что его вынесли дня через четыре.  Я сумел услышать от него только женское имя сказал он это имя с какой-то тяжелой тоской: «Маша» - и после этого он продолжал дальше стонать еще два дня . Умер он вероятно ночью,  когда я проснулся уже не было кислого запаха мочи и испражнений, которые доносились от него в прочем и от меня.  Не хотелось спрашивать о нем,  я прекрасно знал, что его вынесли не мог же человек с такими стонами хрипом и кашлем убежать из больницы.  Не приятно слышать эту фразу: «отмаялся, земля ему пухом».  Попав в первые, в больницу в Пушкине, при упоминании смерти от болезни, тогда уже чувствовал испуг. Грусть сразу разлеталась по больнице и все с тоскою воспринимали, что смерть от этой заразы реальна,  когда умер мой первый сосед, в этой знаменитой палате, возникла уверенность, следующим буду я. Мне всего 20. Да тяжело умирать, когда тебе 20. Может в 30 было бы встретить смерть легче. Вот бы дотянуть до 30, а там, возможно, и смерть легче. В 30 лет  я многое успею, узнаю. Боженька, ведь ты вправду есть, прошу, оставь меня живым, а я тебе буду молиться. Я зашептал «господи помилуй, господи помилуй...я больше не буду грешить». Под словом грешить, в основном я понимал, онанизм и прибавлял: «Я тебя буду любить изо всех сил, - и на последок добавлял,- сделай так ,чтобы меня полюбила Любовь Федоровна и мы с ней поженились»  -в этом и состояла вся моя молитва. Молитва в желании жить, ну и в желании прикасаться всем телом к обладательнице бархатного успокаивающего голоса и ласковых рук. Знаю, что она очень добрая и непременно меня полюбит и мы будем счастливы. Вот такую незамысловатую молитву я постоянно шептал про себя  особенно по ночам. По вечерам порою переставал быть уверенным в том, что проснусь, но жить хотелось всегда.  К сожалению, организм мой слабел, по вечерам я бывала, плакал над тем, что  умру. Еще я плакал от обиды за детские годы. Ведь в двенадцать лет меня забрали от матери, я каждый день вспоминал этот день. Был обычный день, они появились неожиданно. Особенно мне запомнилась женщина в форме милиции, она сказала что-то маме про угрозу жизни и здоровью детей, когда она говорила эти слова, наносились маме как тяжелые удары. Я помню этот плач матери. Плач беззвучный, полный боли. Я с Катей заорал «Маама!», когда нас взяли в охапку и понесли, но мама сидела и также беззвучно плакала и тряслась от боли. Я упирался об косяк нашей коммунальной комнаты, но крепкие чьи-то руки меня оторвали быстро от самого хорошего, что я видел в своей жизни это мама и наша комната, где нам троим, было хорошо и безопасно. Потом интернат, где я постоянно плакал. Затем  у меня уже тогда обнаружили туберкулез,  злые тетки воспитатели говорили «по этому поводу скажи спасибо своей мамаше», ну а затем зеленая школа и через года два начал плохо видеть и примерно через пол года  перестал видеть совсем. После смерти первого соседа кошмар в мыслях, но после него принесли второго. Якова. Яков, по-моему, был из людей, которые никогда не трезвели и лежа «предсмертнинской», как когда-то при мне назвал ее Олег. Яков всегда мог сообразить вино и  зинбуру, еще он курил, не забывая при этом угощать и меня. Нес всякие истории и с торжественным голосом, конечно же, не совсем трезвый произносил, что у него снова кровотечения, его там ждут черти, по которым он порядком соскучился, и мы вместе забавлялись этаким черным юмором, который появлялся в наших пьяных головах.  Мой страх перед неизведанностью на время уходил, когда я был в опьянении. Умер Яков днем. Тогда мы не спали, он говорил о своей первой жене и говорил, что если бы они не развелись, было бы иначе и он что хочет так это хоть бы на мгновенье увидеть ее. Клял себя тем, что не оставил ее фото. Мы закурили. Вдруг Яков начал хрипеть. Я закричал: «Сестра!»,  сквозь хрип Яши услышал его командный голос: -  Нннее надо. Скока моона ээ я устал ну... постарайся выжить и жить  хорошо. - И вновь захрипел сдавленно и как будто нарочно глухо, чтобы никто не слышал и затих. Я тихо сидел, покуривая сигаретку. За двадцать минут он отдал  пол пачки.  Я за это его благодарил, весь растроганный. Тогда он отрезал, что-то про за дым не благодарят. Теперь  до последнего ждал, что Яков придет в себя и я  буду слушать его трогательные истории жизни, которые он мне привирал, рассказы о самой лучшей женщине, его первой жене. Зашла сестра Нина Николаевна и возмущенно начала:
- Ну накурили паразиты. -  подойдя к Яше, тихо вышла. Через минуту пришел Володя, он возился рядом с Яшей. Нина Николаевна собирала вещи Якова, затем через минут двадцать пришел еще один . Он спросил:
- Илья, как звали соседа?
Я ответил:
- Яков Сергеевич - по голосу я узнал, что это Саша. И Саша начал молитву:
- Господи Бог, прими раба своего Якова и прости ты ему прегрешенья его – послышалось, что Вова и Саня начали выносить Яшу на носилках, я сказал вслед:
- Спасибо, Саня, за Яшу - но никто меня не слышал. Зашла Нина Николаева и включила ультрафиолетовую лампу.  После Якова прошло недели две, пока не завезли этого незнайку. Я начал с ним разговор с того,  представившись, спросил его имя. Он назвался Артемом. Я попросил у него сигарет, он ответил, что не курит. Я спросил, употребляет ли он. Этот вопрос был чисто символическим.  Я  ведь не знавал тех, кто не пьет в этой больнице. Ответ был удивителен « завязал и не пьет года три»  все это мне не предвещало ничего хорошего. Артем спросил меня посмотреть какая на улице погода не знаю почему я не признал перед ним о своей полной слепоте.  Я на всякий случай спросил:
 - Тебе разве не видно? - на что он ответил мне так.
-  Меня положили подальше от окна,  встать я пока не могу, почему-то сил вообще не осталось. - Я присел и осторожно ответил наугад:
- Ясно - и почему-то добавил - ни одного облачка на небе и только мягкий ветер еле шевелит листья вишни.  Люди за собором,  не те, что больные, больные у нас гуляют в другой стороне,  а это жители домов, которые у нас стоят сразу за окном. Вы не представляете, какой этот двор: два трехэтажных дома построены из кирпича и лепнины, сделаны замысловатые узоры, детская площадка, качели, скамейки . Люди-то не особенно суетливы. По лицу людей это заметно, у меня дальнозоркость. - Не переставал я фантазировать вслух. Мне понравилось самому даже мысль, что я зрячий.  Сосед по несчастью,  был для меня близок  из-за того, что и сам был слеп в переносном смысле,  не зная о моей слепоте, и на какой тонкой грани жизни и смерти балансирует его организм. Нет в голосе его тоски и желания вызвать жалость, которое присутствовало у меня до прихода этого нового человека.  Мне хотелось ему рассказать про свою невесту, дом, маму, сестру, которая учится на одни пятерки в своей машине красного цвета, марки французский  Мерседес, своей увлекательной работе бухгалтера, где через мои руки проходят огромные деньги.  Говорил, какие мне мама готовит котлеты, и я его непременно скоро его ими угощу. Я говорил это часами и мне становилось хорошо,  я смеялся, смеялся  над тем, что у меня это есть мама, есть девушка, есть сестра, есть работа, друзья, большой дом, в котором есть даже своя кухня и я непременно приглашу его в гости на котлеты.   Наверное, так смеялся когда был с мамой, не замечал, как быстро и легко проходит время.  Медицинские процедуры теперь казались мелочью,  не вызывали обычной тревоги и неприятного страха от удушливого кашля - все  стало незаметной для меня мелочью,  по утрам я забывал стрелять сигареты у Вовы. Все мои
мысли были поглощены рассказами о счастье, но порою я не помнил некоторых слов, хоть я понимал, о чем я хочу сказать, но ждал когда придет Любовь Федоровна или Алевтина Ивановна и шепотом спрашивал их, например: «как называется человек на лыжах?   С ружьем, но не охотник .. . Да не партизан …  ага, понял, повторите, … спасибо, а врач, что лечит сердца?…».
 Каждое утро ждал, когда же проснется сосед, чтобы до рассказать, как Катя стала чемпионом по биатлону, а мама лучшая доктор кардиолог, и когда я это говорил, я смеялся взахлеб.  Засыпая,  уже не плакал, а думал какая все-таки у меня хорошая мама и умница сестра, девушка Люба, которой постоянно интересно, чем я занят. Работает она поваром. Все они у меня от бога, так же я говорил, что за окном ясно и цвета лета переливаются в цвета радуги.
- Как это? - Артем однажды спросил меня.   

- Артем, вы разве не знаете, что цвета имеют свою конфигурацию, звук голоса имеют свое тепло. И в сером цвете, да что там… в сером. В полной темноте черного, если прислушаться, можно услышать целую музыку, где не только мелодии печали чего-то покалеченного и загнанного в рамки безутешного существования и постоянного ожидании чего-то тревожного, включая  вечного покоя. Но ведь черный цвет в природе - это цвет, который открывает суть других цветов, но он же их и закрывает, - говоря эти слова над которыми я и не задумывался до этого, выходили из моего рта как слова человека, который глубоко уверен в своей правоте. И мне было хорошо от того, что теперь и не я кого дослушаю или делаю вид, что слышу, но нашелся и тот, кто  внимательно слушает меня. И мысли даже о моей скорой смерти вообще перестали быть в моей голове. Ведь так много еще нужно  рассказать ему того хорошего, что есть в моей жизни.  Завтра должна выйти на дежурство Любовь Федоровна. Спрошу у нее понятие слова «спектр». Вдруг меня охватило нежное чувство  усталости,  я засыпал уставшим больше, чем обычно. Теряя сознание,  подумал, скорей всего не проснусь, постарался помолиться. « Все-таки я жил не плохо». С этой мыслью пришел образ мамы, он не был черно-белым, он был многоцветным. Я прошептал: «мама!»
Часть 3 Артем
 Проснулся, пришел в себя, жду радостного голоса  Ильи, этот день он, наверное, решил поспать подольше меня. Странно,  парень из хорошей семьи  за эти шесть дней, что я здесь лежу никто его не навестил. Мне почему-то сильно захотелось увидеть этого парня. Надо спросить его сегодня. Сколько ему лет? Наверное, больше 30. Парень, видно, что образован, бросает курить,  что были силы, отжался от кромки своей кровати, напрягся. И все-таки  сантиметров пятнадцать сумел поднять свой корпус, посмотреть на мгновенье в сторону соседа,  увидел пустую железную кровать без матраца, внизу горела лампа,  рассудил, Илью выписали и отправили долечиваться домой. Да жалко, надо было сразу взять его адрес. Он ведь приглашал. Ну ладно, значит, скоро и меня выпишут. Правда, я пока слаб, а ослаб я очень быстро. Буквально за неделю стал скелетом.  За один раз ем такую горсть таблеток в  которую и за жизнь свою не ел, делают мне два раза на день уколы. После такого лечения максимум недели две, отлежусь,  силы по логике, вернутся так же быстро, как и пропали. Зашел Вовочка. Он мне казался каким-то пассивным «голубым» и вызывал брезгливость и каждое утро, когда он приходил к нам с Ильей менять памперсы, это было неприятное испытание. Он еще и скотина пьяная матерился, у меня он вызывал желание «пырнуть» его ножиком. О, если бы он у меня был! Но ничего, перед выпиской я его обязательно буду бить . Одним словом, насекомое, его непременно нужно задавить. После обычного приветствия  Вовочки типа:
- Ну что, засранец, еще дышишь? - начал заниматься своей привычной работой. Вова достал из своего пакета чекушку, заговорил другим тоном.
- Ну что, помянем Илюшу. Жалко, человечка, пацан - тут я опешил и спросил.
- «Помянем»? Он что, умер? Когда? он же ночью здоровый был,  мне никто не сказал.
 Вова сказал:
-  Часа два назад вынесли. Выпей стопарик, ты спал, спирт чистый, в морге дали за Илью. - Я резко оборвал, закричал:.
- Да не буду я с тобою, животное, пить, вонючка, бля! Сделай самое хорошее в своей жизни, умри, мразь, ничтожество!
Я заметил, что лицо Володи покраснело, нижняя губа затряслась,  глаза заблестели, спина загнулась , тороплива схватив свою авоську,  трясущими руками  быстро вышел. Остался сильно доволен собой. «Все-таки я крут, что даже здесь, еле дыша, могу морально забить эту тварь. Ведь такая категория людей не понимает ничего кроме физического и психического давления. Вот теперь я поставил, его на место именно такие обезьяны не работают, пьют, собираются в кучки и развивают русский нацизм. Одной фразой, нарожало земля уродов», закончил я. До обеда не подумал о бедном Илюше, мне стало скучно, все тело болело от долгого лежания. Голова была тяжелой будто бы от похмелья. Помимо всего червь сомнения начинал все сильней подрывать мою уверенность, о быстром выздоровлении. За шесть дней моего  пребывания в больнице дней, что здесь пролежал на одном месте, сюда заходили люди явно, что убогого мировосприятия. Постоянно стреляли сигареты или мелочь. Я же всегда отвечал на эти просьбы отказом. К обеду стало очень скучно, как все-таки не хватает Ильи, жаль самого себя от мысли. «Я один и нет у меня здесь ни знакомых, ни людей с кем можно поговорить». И мне захотелось посмотреть, что там за двор с причудливой архитектурой. Попытался присесть,  не получилось. Нужно доползти и посмотреть на то, что мне описал сосед. Я начал раскачиваться  извиваться, сплюнув при этом мокроту бурого цвета не в плевательницу, а на простынь, небрежно размазав ее, что есть силы присел  придерживаясь за тушку кровати,  привстал, сделал полшага в направлении окна. У меня закружилась голова,  сразу упал толком, не сгруппировавшись сильно стукнувшись лбом об пол, пролежав прострации в одних «памперсах», которые одел мне на спех Володя. Минуты две я решил ползти по-пластунски, закинув правую руку вперед, я ее тотчас отбил об холодный пол, матерясь минуты две, решил, что ползти на четвереньках будет правильней. Присев на колени у меня сразу потемнело в глазах и я вновь как мешок с картошкой повалился на холодный пол и тут-то и зашла сестра и спросила:
- И что вы делаете на полу?
Я с раздражением ворча приврал .:
- Упал во сне, валяюсь тут часа два - За дверью проходил пациент, сестра крикнула:
- Толя, позови ребят из 321. Вот это сокровище надо положить обратно на кровать.  -  Пришли трое парней, быстро положив меня обратно на кровать, на что сестра сказала:
- Спасибо ребята.
- Всегда рады вам помочь, Любовь Федоровна! – Мужик радостно загалдели. Вышли.
- Ничего, будешь принимать капельницы, придешь в себя. Начнешь бегать у себя быстрее всех. 
- А что, здесь мне уже бегать нельзя? - я с досадой ответил вопросом.
Сестра смеясь ответила:
- Можно, но только осторожно .
- А что, Илья серьезно умер? - спросил я сестру, думая, что вероятно пьяный Вова нес бред. Она посмотрела на меня с интересом и сказала
- Да. Здесь понарошку при мне никто еще не умирал.
 Володя  не обманывал меня, не зная, что было бы правильно говорить в такой ситуации:
- Но по существу человек хорошо прожил и есть кому похоронить и по плакать о нем ну сколько ему лет,   было? –  Рассуждая, вероятно, пытался обосновать что его смерть естественна и нет места для волнения. Сестра ответила вопросом:
 - А сколько бы вы ему дали?
Я ответил:
- Но, может, сорок, наверно, не может же человек моложе умереть. От не знамо от чего?
Сестра внимательно посмотрев на меня сказала:
- Да, где-то около сорока ему и было.
Но я добавил, чтобы сделать вид хоть чего-то вроде печали:
-Да, жаль, что ребенок у него родится без отца и кому эта Люба нужна то? с животом? ...
 Сестра улыбнулась и ответила:
- Не переживайте все у этой Любы будет хорошо. И такие обычно не бывают одиноки, погорюет да и забудет, а вы давайте отдыхайте, не напрягайтесь чересчур. - сестра спросила, а не говорил ли Илья конкретно, чем ему нравится эта Люба
Призадумавшись, ответил, чтобы быть кратким:
- Странный был этот Илья, одно я понял точно, он по уши влюблен был  в свою невесту, может, правда есть что-то ощутимое по названию. Любовь. 
    Сестра,  грустно улыбаясь мне, тихо перебила мои суждения и спросила:
- Как вы себя чувствуете? Да плохо, что температура у вас так долго и не спадает -  сказала сестра, взяв у меня градусник.  Дала еще десяток разноцветных таблеток, попросила их выпить в ее присутствии, пошла к выходу, попросила меня поменьше волноваться. Я размышлял, как же ее зовут, хорошая сестра приятно с ней общаться да.  Я скоро встану, и дойду окна и посмотрю что, за европейский дворик с расписной лепниной с этими мыслями я заснул.
        Проснулся от своего кашля, весь мокрый. На часах было три часа ночи, я начал отхаркиваться кровью, затем я начал задыхаться, в ушах звенело, мне стало страшно. Я должен выйти в коридор, встал, но сел обратно. Не могу.  Вспомнил, как по телевизору несколько лет назад показывали больных и диктор за кадром говорил неприязненно, как о чем-то грязном и виновным в своей болезни, я был согласен этой информацией. Теперь я сидел не в состоянии даже привстать, за что я не курю, не пью, но я здесь. Где логика? Во мне все кипело. В… эту логику она нигде не применяется. Даже фразы «я не такой» теперь и у меня вызывают сомнения, а что если Вова не придет утром, мне придется мариноваться в своем говне, стало плохо от этой мысли. Надо, если не встать  и стоять, надо привстать еще разок. Было страшно от одной мысли, что станет дурно и потемнеет в глазах и заложит в ушах. Плюс аритмия. Я привстал,  досчитал до восьми,   как можно спокойней присел  обратно. Из всего только была аритмия. Что же, неплохо для такого слабака, правда я дышал и хрипел, я очень болен . Когда меня сюда привезли, я не являлся, как говорят здесь, ходячим. Нужно бы встать еще. Я пытаюсь успокоить дыхание, но его мне не хватает. Где оно? То чего я не замечал всю свою жизнь. Оно было у меня сильным, в Енисее я мог задержать его под водой когда-то на полторы минуты, теперь оно у меня отрывиста, больная грудь, постоянная отдышка не прекращается сейчас ни на минуту. Господи, был бы вещью, точно бы сжег. Я задался вопросом, что если умру, меня закопают вместе бомжами и бесхозными телами.  Мысль вызвала беспокойство. Я привстал еще раз. Посчитал до двадцати тихо присел, затем прилег и мыслями полной жалости к себе. Проснулся я от того, что разбудил Вова. Я был рад его появлению. Мне захотелось извиниться, но я решил, что это будет выглядеть как проявление слабости. После утренней процедуры с пеленками и ночных переживаний про Володю, я удумал не такой-то он и козел, а пока что он мне даже необходим и не стоит мне срывать свою злобу. Тут пришла санитарка, пожилая женщина и начала мыть полы, покосившись на меня. Она сурово проговорила официальным тоном:
- Вам нужно попытаться побольше, делать движения. Здесь я работаю сорок шесть лет с того момента, как построили этот корпус. Так вот, если вы не будете совершать движений, вы помрете. Я многое повидала в стенах этой больницы.
 Мне показалось, эти слова уже заученны. Да мне она показалась немного с царем в голове. Ну, все-таки, богатым опытом этой тетки пренебрегать мне не стоит. Я встал и пошел к окну.  Упираясь об спинку стула. «Какой же я все таки я умный», довольна подумал про себя радостно добрел до окна, фантазируя про себя, « я чемпион» улыбаясь , немного ускорился. И вот я подошел к косяку окна. При этом я всю дорогу не поднимал глаз. Подняв глаза, я увидел грязное окно. Снаружи серый железный забор. Я уставился на него и в этот момент в палату вошла лечащий врач Алевтина, как ее там, не помню по отцу, я пренебрег ее приходом и смотрел в окно, пытаясь увидеть хоть мало, что напоминает на все то, что говорил мне Илья. Врач тихо подошла и спросила и тоже посмотрела на окно, затем на меня и говорит:
- Здравствуйте, что вы там увидели?
Я ответил:
- Ничего, что говорил мне сосед.
 Алевтина сказала:
- Ну конечно, Андреев видеть не мог, он был слепым и говорил вам, чтобы вы не скучали. Я вам должна сказать то, что ваше состояние тяжелое и вы должны поменьше волноваться.  Делать все мои предписания. Поняли, Донгур? - я ответил
 - Да, я понял
 
                Часть 4.   Постараюсь не вернуться.
  Меня выписали в начале марта. Алевтина Ивановна дала мне мои снимки, дело на руки. Спасибо вам, Алевтина Ивановна, жизнь мне дали отец и мать и вы. У вас я снова задышал и каждый вдох это результат вашей работы, которую вы любите, ваша работа - это наши жизни, это моя жизнь. Простите меня, когда я уходил с больницы, моя голова как обычно была забита посторонним,  даже не сказал вам «спасибо».  Я, простите, бываю таким глупым. Знаю, все мои спасибо смешны, я благодарен. Постараюсь не вернуться больше к вам. Мне трудно, часто не возможно выполнять ваши указания, но все равно я буду стараться из-за всех сил. Жить правильно, вы ведь говорили мне «Туберкулез - это образ жизни и ошибок он не простит». Я обещаю, не вернутся не потому, что было в больнице трудно, нет, в больнице как раз то и было мне хорошо. Покидать ее было трудно, но ваша работа, то есть моя жизнь, она стоит того, чтобы я дышал сам и улыбался, не смотря на то, что трудно я все пытаюсь для себя познать это слово "свобода". Жалею, что не спросил у вас, Алевтина Ивановна. Наверно, это смысл жизни, думал я до последнего времени. Но иногда бывает больно, то нет чего-то, то обман, то опять грубость и не видно порою никакого смысла. А смыслом жизни становится сама жизнь, которую вы мне и подарили, спасибо, вам.   Я на самом деле становился пустышкой. Но в больнице я вновь почувствовал любовь. Теперь мне не стыдно сказать «спасибо», мне не больно извиниться, подойти к человеку и сказать ему «ты мне нравишься».  Не важно, что потом ведь я не вру я смогу извинится, если человек сильно ценит свое пространство, я ведь смогу сказать «спасибо» от сердца, когда человек дарит мне улыбку. Спасибо вам, вы дали мне жизнь и теперь я свободен. Я люблю.
Я дышу!
 
 
               


Рецензии