Возвращение за горизонт истины 2

    А девушка тем временем отрывала листок от блокнота и подавала… водителю такси.
    И видел ли это я в таком пылу, на столь шатком гребне нежданной заострённости сознания, всего разума? Простиралась ли реющей волной другая суть бытия? И накрывалась ли инеем неведомо незримых субстанций само узкое пространство в пределах этой роскошной иномарки, внутри такой утончённости салона от шикарного дизайна?
    Воздушный мост от мозга к мозгу. Но я в стороне. И доверится доверчивый, и возьмёт за руку, и поведёт в долину, за ту исконность, за тот горизонт событий. Но неужели снизошла на неё истина высокого предназначения? Как знать…
    Удивление моё резко возросло в разы, во многие разы. Вот так на моих глазах и разворачивался знаменитый приём Вольфа Мессинга, такого виртуозного волшебника в этом деле.  А водитель? Что водитель, он так и брал степенно важно и упрятывал вот этот листочек, такую драгоценную купюру, в передний карман. Вот так да! И кто на вершине? Ох-хо-хо!
    Девушка лишь взглянула мельком, лишь на миг, и поняла, что я-то и нахожусь вне территории её доподлинно всесильного приёма. И, кажется, не замедлила сделать  вывод.
    А что же я? А мной, всей сутью моей, вот так и заправила загадка, которую и загадала эта теперь уж точно таинственно невероятная незнакомка.
      
                5

    Опять дыхнуло холодом наступающей весенней ночи. Но вот промозглости ветров как-то не заметил. Но, вероятно от впечатлений, что старались нахлынуть волна за волной. И всё за короткое время. А эта волна…, сам волнительно захватывающий образ настоящего, но когда-то и будущего именно для меня, каковым и предстал сказочно феерически передо мной вот этот центр города, как наваждение, как ностальгия. Он и тогда был прекрасен, когда и покидал… 
    Площадь Советов, как и есть, хотя вот эта советская власть давно канула в лету, оставшись, по большей части, приятным воспоминанием стариков. Хотя, кому как. Спроси у молодёжи, и будут копаться в учебнике истории, а на экзамен, глядишь, и шпаргалку заготовят. И кинотеатр «Галактика», и шикарнейший многоуровневый ресторан «Серебряная стрела», напротив, через начало проспекта Ленина, за которым название так и закрепилось (куда уж без прошлого), и телевизионная башня, напоминающая берлинский, пониже только. И ещё ряд зданий изысканной архитектуры. Но какая красота! Цветистый свет реклам, фейерверк неоновых соцветий...  Вот уж где я почувствовал истинно возвращение домой. Но в будущее.

    Похоже, когда я с таким упоением разглядывал центр родного города, она проделывала то же самое, но достопримечательностью, таким объектом пристального, что и есть, внимания было вовсе не разливающее великолепие ночных, не ночных реклам, а я, как и есть, собственным обозначением. Но ведь и она сама, весьма, замысловато витиевато таинственный объект, про который и забыл я на время, весь в упоении, действительно, от встречи с родным городом, с родным миром.   
  - Ты домой? – спросила она тихо, но где-то в самой глубине уж слишком бархатной мелодичности и проявилось, будто, сожаление, что и уловил обострённым слухом.
  - Похожу, посмотрю, давно не был в родном городе… – отвечал я, как будто сам по себе, без всяких там намёков, ибо так и было, так и есть.
  - Ну, ладно. Я пойду. До свидания.

    И она, не так уж быстро развернувшись, направилась в сторону, хотя, и в движении этом также и проявилось это самое сожаление. Ну, что ж… вот она и растворится посреди не так уж редкого числа пешеходов в это время, как ветер, обдавший и унесшийся навсегда. Так и будет. И брести мне одиноко…
    Что было это? Экспромт? Да какое там. Скорее, желание не ощутить вот такое одиночество посреди оживленности ночного города. И потому мой возглас, с примесью и просьбы, и мольбы, сумел таки, вырваться, огласиться вслух, на что и обернулась она:
  - Одному не так уж весело разглядывать…

    Ну и быстро же я сократил расстояние. И это надо было увидеть. Другие краски, другие искорки бенгальского огня  сверкнули, блеснули мгновенно, да ещё как, и озарились феерично в глазах глубоко бездонных дальним светом, таким вот выражением таинственного разума. Но увидеть бы ауру над нами? Может, и засветилась она, ничуть не уступая яркости вызывающих реклам неоновых соцветий…
  - Никто не помешает тебе любоваться родным городом. Наедине даже лучше, – говорила она ох как заливисто, включая кокетливости разного рода, каким и снабдила противоположный пол сама предосудительная природа, как и есть.
    Уж, какое там сожаление. И знал я, что видит она как-то во мне какую-то для себя тайну. Ну что, попытайся, ибо я и есть тайна, которую не разгадать никогда.

    И вспомнил, конечно же, вспомнил её недавний трюк, и как же я чуть не отпустил её. А потом найди? А то затмил внешний антураж, вдохновенная прекрасность моего родного города будущего, в котором я и состою сейчас как в самом истинном настоящем. И что же, будем так стоять и любоваться? Можно было бы, но…
  - Может, в кино или в ресторан, – вот так и вырвалось-то из затаённых лабиринтов души, то ли и ещё из каких-то глубин разума, но выразилось вот в таком желании.
  - Ну что ж, если у нас есть выбор, то проверим наши устремления, – продолжила она вот такое развитие ситуации, опять же, приятной мелодичностью, что всегда заласкает слух мужской, заострённый, не заострённый.
    Так мы и направились в сторону и кинотеатра, и ресторана, так здорово украсивших своим соседством всё это великолепие, которое узнавал и не узнавал одновременно. Минута, две, что затратишь от силы в пешем ходе, мы молчали, как бы изучая друг друга. В равномерном течении времени можно было предаться этому занятию, что и не дали на это недавние уж слишком бурные события, вот такой уж бешеный экстрим.

    Нельзя было бы причислить её к такому разряду эффектных красавиц. Уж точно не послать на соревнования по этому виду, не послать. Хотя… Взгляд её устремлённый то ли вдаль, то ли вглубь, напомнил живо о ней, которая и забрала меня с собой. И это стоило, многого стоило.
    Женский возраст – довольно таки пикантная вещь. Но попытался сопоставить её в таких временных рамках. Не сказать что сильно юная, но сказать, что недавняя юниорка, то будет точно. Ну, а как же я для неё? Подумает – юнец. И как будто попадёт в яблочко. Уж в таком виде, как в то время нашей второй встречи той осенней ночью, когда и служил в армии, я и вернулся в свой мир. Но откуда знать ей, пока ещё незнакомке, да ещё какой.

    Вот так я думал про объект, что составила она, и был я уверен, что и сам я такой же объект. За такими раздумьями, за таким молчанием и встали мы перед афишей. Оставался последний сеанс. И стоило пойти в кино, и афиша говорила красноречиво, и название интриговало. «Пришельцы».
  - Думаешь – инопланетяне? – спрашивал, как и есть, не зная о фильме, но предполагая по названию, что кричало красноречиво, выставляя, выпячивая вперёд некое страшилище, такого истинного врага землян, в глазах которого, из под кисти умелого, талантливого художника, читалась, однако, вот такая грозно повелевающая интеллектуальность, расцвеченная неоновым подсветом, что и дрожь проберёт, и, конечно, заманит зрителя, само собой.
  - Да рекламировали вовсю. Ты что, не видел? – пояснила коротко и взглянула то ли с укором, то ли на такого, который и с Луны свалился.
    Но ведь я и свалился, если можно так выразиться. Хоть и не спрашивай. Но спросил:
  - И ты думаешь, они посещали нас?
  - Возможно. В этом воззрении я вполне поддерживаю сторонников теории палеоконтакта, – ответила в некотором раздумье, что от недавнего укора или ещё чего-то такого и след простыл.
  - А в двадцатом веке, в этом веке?
  - Вот это я не знаю. Никто не знает. Хотя…
  - Что хотя?
  - Всякое показывают по телевизору, да и в интернете промелькнёт что-то такое.
  - Понимаю, а ты видела этот фильм.
  - Да, видела.
  - И что?
  - Да ничего. Так, есть временами какой-то философский подтекст.
  -  И в чём выражается?
  - Их всесильность, наше бессилие.
  - А-а, но понятно.
  - Что понятно.
  - А то, что лучше в ресторан. Да вот с деньгами у меня туговато.
    Опять снизошло это состояние, это удивление, что и можно прочитать по её слегка расширенным глазам. А что такого? Все ходят в ресторан. И мы можем пойти.

   «Серебряная стрела», наверное, шла в ногу со временем, потому и красовалась дизайном современности, что для меня и есть будущее. Конечно, не будь я в другом пространстве, где повидал уж слишком из того, что, возможно, и будет уровнем в моём мире, когда-нибудь, через столетия, тысячелетия, то уж удивлялся бы безгранично, безмерно. Но ведь невозможное преобладало. А так, конечно, присутствовало удивление, но не такое уж, чтобы и ввести в восхищение безумного порядка. Но понимал одно, что разум стремится всегда вверх, к вершинам. Вот потому и этот ресторан, исконное развлечение человека разумного, выглядел, будто, парящее воздушным, что особенно представлялся таковым днём, но и ночью ощутил его вот такую воздушность. А ведь был он-то в те времена другим, совсем другим.
  - Ну что ж, я буду угощать тебя, – говорила она тем временем. – Ведь. Как понимаю я, именно ты спас нас. Но вот как? Для меня это полная загадка. Какой ты такой…
  - Что такой…
  - Совсем юнец такой зелёный, но…
  - А, ладно. Про это потом… – постарался быстро уйти от этой темы, ибо уже входили внутрь, где и сияло красотой, и оживление давало знать.

    Сюда стягивались молодые, не молодые горожане, хотя, понимал, что и тогда и сейчас, это вожделенный «Полёт стрелы» далеко не единственное место для отдыха, утех и так далее. Есть и другие достойные рестораны. Но вот он-то именно в центре, что и значит собой что-то такое. Ну, да ладно.
    Многоуровневый обозначало то, что на втором этаже размещались два больших зала, а внизу, то есть на первом этаже три зала поменьше габаритами. Но и это ещё не всё. Был вход и вниз, где уютно пристроились ещё два меленьких зальчика, так бара. Вот туда в данный миг и устремлялась юная поросль, но и постарше тоже, но тоже из молодёжи. Про всё это знал, что довелось как-то ради интереса перекусить в одном зале на втором этаже. Но и посмотрел остальные заодно. Всю жизнь простой инженер, и потому если что, так на природу, а то бывало и на троих. Как инженер я имел к пролетариату самое прямое отношение. А он, самый многолюдный класс, как и совхозники, колхозники, в рестораны и не ходок был. Да и сейчас, наверное, тоже так. Ну, да ладно.
    Она направлялась вниз, туда, куда и молодёжь, когда и предложил ей:
  - Может, лучше на второй этаж…
    Кажется, и удивилась в очередной раз, пожала плечиками, но кивнула, будто согласно. Что могла подумать, не знаю, но мне как-то духом и захотелось туда, поближе к солидности.
    Мест свободных хватало. Оглядевшись вокруг, и приметил сразу вот такое укромное, у самого стеклянной стены, немного укрывшееся за каким-то, то ли деревом маленьким, то ли большущим растением, что произрастало из большой кадушки. Но, экзотическое, ничего не скажешь, даже больше походит на лиану из тропиков. И, кажется, я угадывал в нём что-то такое знакомое, хотя, и не встречался с ним никогда.

    В тени раскидистой лианы, укрывшись от света искристых, не искристых ламп, когда усаживались поудобнее, то и спросил не о том, что будем заказывать, а о другом, что, в общем-то, и было к месту:
  - Знакомое какое-то растение, напоминает мне что-то. Может, ты знаешь…?
  - Монстера, – ответила она непринуждённо легко, будто такое растение видит каждый день.
  - Ага… – наверное, и сморщил лоб в той же догадке, но тут как тут сыграл опять синдром саванта, никак не врождённый, но приобретённый и притом не здесь. – Монстера. Это растение родом из Южной Америки. Относится к семейству лиан. При некоторой увлажнённости она выделяет сок. Он течёт, падает, будто слеза. Если поместить её в небольшое помещение и не ухаживать  за ней должным образом, то она начинает забирать силы человека, если он находится рядом с ней. Человек чахнет постепенно и умирает. Но если поместить её в просторную комнату и окружить заботой, то она сама одаривает человека здоровой энергетикой, жизненным тонусом, – и, то ли молнией поражённый, то ли ещё чем, но остановил таки вот эту прыть, ибо пришло мгновенно понимание того, что дальше-то и не стоит вот так дословно пересказывать то, что прочитал когда-то, а уже говорить от третьего лица, ибо вот эта же прыть и продолжала бушевать во мне, ибо я и оседлал, да ещё как, этого неистово ретивого скакуна тщеславия и ещё чего-то из той же ипостаси, из тех же территорий (но ведь совсем и юноша я перед ней). – Один человек посадил её и бережно ухаживал. По всем канонам медицины у него был безнадёжный диагноз. А он всё жил. Вот так располагался он рядом с монстерой, читал, слушал музыку или просто так сидел и думал о чём-то своём, а она, эта монстера забирала его больную энергетику и одаривала силой. Она эффективна и против сглаза, всякой порчи. Восстанавливает, поднимает жизненный тонус.

    Ух, и ох! Это тебе не наедине в думах своих проявлять синдром саванта. Мой скакун тщеславия зарезвился вовсю и. конечно же, достиг цели, да ещё как. Удивлённо восхищённый взгляд, устремлённый, и не думал повернуть в иную сторону. Вот так она и одаривала меня за мою неожиданную тираду.
  - И откуда у тебя такие знания? – спросила с нескрываемым удивлением эта незнакомка, эта незнакомка в вуали таинственной необыкновенности.
    Так, где-то мы квиты, хотя, и впереди, однако, я, учитывая поражающее воздействие моего оружия, что и показало свою силу в том квартале унылых фонарей. Она-то и не видела самого оружия, и всего того, что и произвёл за их спиной. Но, да ладно, это уже ушедшее в историю, хотя, может она, и спросить про это. Но, не хотелось бы, возвращаться в недавнее прошлое в тени тропической лианы. 
  - Прочитал когда-то в интернете. В одном литературном блоге фантастики.
  - Да, да, сегодня повальный интернет. Классическое уходит в ралитет, экспонат, что и будет редким артефактом, – тихий тон и бархатисто мягкая мелодичность, конечное же, приятная на слух придавали такому, в общем-то, грустному явлению уверенность факта настоящего и будущего.

    Да, а речь поставлена и даже далека от всяких молодёжных сленгов. Это-то уж я замечаю. И,. видать, она приметила такое во мне, в моей манере говорить, которая истинно далека от моей наружности. Но откуда ей знать?
    А столик-то, на самом деле, оказался расположенным удобно. Вот здесь-то и можно как следует поговорить, да и узнать того, что не знаю, точнее того, что и прошло мимо меня в виду некоторых объективной причины, истина которой и есть сама невероятность, помноженная во много, много раз.
    Конечно же, перед такой беседой и стоит представиться друг другу. Потому я, обозначив первым себя, но, конечно же, лишь частью истины, и тем самым введя её в кое-какое информационное поле, и спросил её имя.
  - Лаура, – назвалась тихо, но так просто, как будто это и есть очень обиходно распространённое имя в наших краях. 
  - Лаура? – не стерпел выразить удивление.
  - Не ты первый удивляешься и не последний. Хотя, хотя можешь звать Лора. Некоторые меня так называют.
  - Я полагаю. Что вот эти некоторые – близкие тебе люди. Но я далёкий, очень далёкий человек. Ты даже и не представляешь. И потому буду звать тебя Лаура. Так мне больше по душе.

    Она усмехнулась немного от моих слов, что были, скорее, неожиданностью. Кокетство при этом отдыхало, уступив размышлению. Но какому? И долго бы размышлять, но тут тенью объявился официант, который никак не являлся долгожданным. Но ведь с другой стороны и не плохо, а скорее наоборот. Хоть чего-нибудь отведать в родном мире.
  - Вы точно на этом месте? – слова и тон некоторого пренебрежения что ли, заставили удивиться и меня и мою спутницу с прелестным именем.
  - А где же мы должны быть? – спрашивала Лаура, устремляя при этом взгляд пронзительный на вот этот уж слишком неординарный объект данного мига, что и обозначился неожиданно ещё тогда в такси, введя меня в такое изумление, что я и не забыл.
  - Да, да. Прошу извинить. Вы, наверное, один из них. Что будете заказывать? – взвился стрункой этот мужичонок в униформе данного учреждения, которого, видать, и прошил заострённый взгляд, всё-таки, весьма и весьма загадочной незнакомки.
    И тут взвилось, куда уж вверх, уж весьма натянутой струной моё обострённое внимание, оставляя позади, далеко позади тщедушного официанта изгибающей сути. И что закажет? Может, и я, устроившись вот так на халяву, и жду чего-нибудь такого изысканного.
  - Мне фруктовый сок. А вот моему спутнику всё, что он пожелает. И если коньяк, то самый дорогой, а если и вино, то такое, какое выставляете именно тем, перед кем и умеете красиво извиваться непомерно экстравагантным мастерством. 

    Ух ты! Ну и речь! Загнула, так загнула. Ух, ты! И официант взглянул с надеждой на выгоду, мол, да спотрошатся карманы ваши, и кошельки в придачу. Но и я взглянул, обдав таким пылающим огнём вожделенности. Ох-хо-хо! И заломится стол сказочным убранством на радость всякому гурману, да дегустатору высоких классов. Не больше, не меньше. И она увеличила любопытство своё, что сверкнул огонёк, но и промелькнуло в нём что-то такое, когда и накрываешь для своего хорошего знакомого или ещё ближе. Ух, ты! И это многого стоит. Как будто с корабля на бал. Ну, что ж, и у меня своя заготовка. Реакция за вами.
  - Мне повторить… – вот так и обозначил тон, что и возвысил, превознёс этакую скромность до небес лазурных, да и только.
  - Как повторить? – спрашивал изумлённо служитель сего шикарнейшего заведения.
    Но и она разделила вместе с ним вот такое неожиданное состояние, что и расширятся прекрасные глаза. Ох-хо-хо!
  - Фруктовый сок, – говорил я, вот так подбирая тембр, вот так и возвышая лихо этакую скромность аж до небес лазурных, что и обомлели оба.

    Что ж, официанта можно было понять – ускользала выгода на глазах, а о чаевых и речи нет, и быть не может, от таких вот посетителей. Не могли в забегаловку заскочить?! Возможно, даже точно, и выразилось бы такое угнетённое состояние вот такой уж фразеологией весьма, весьма отборнейшего порядка, но, видать, и находился под пеленой, под шлейфом её довлеющих чар от магии неведомой, что и не всколыхнуться никогда свободно, да раздольно воле разума на обозначенной территории данного истечения бурливой, не бурливой реки-времени. Ох-хо-хо!
    А она? Другое удивление. Как и есть.

    Апельсиновый сок в хрустальном фужере мог бы украсить стол? Мы были единственными во всём пространстве «Серебряной стрелы», и не только. За соседним столиками не преминули переглянуться. А кое-кто и покрутил пальцем вокруг виска. Уж, если такие влюблённые по уши, то шли б куда-нибудь шептаться при ясно полной луне в соцветии неоновых огней. А потом данные посетители ресторана окунулись в грёзы наслаждений. Да, на каждом столе коньяк высоко марочного достоинства или же заливисто игристое вино, обставленные ох шикарнейшей свитой, изобильно изогнувшей, заломившей стол, что всякий гурман восторженным носом втянет воздух, прикрыв зыркующе глаза, и оближет губы вожделенно в предвкушении изумительного смака, что так и завитает над томлёно сладострастной душой и разумом.

    А собирались ли мы шептаться, изучающие друг друга? Вряд ли почти за четверть века, а прошло, по моим подсчётам, чуть более двадцати трёх лет, могло бы что-нибудь измениться в природе человеческой, тем более кардинально. И тогда, когда уходил, был неимоверный расцвет науки, техники, технологии, когда почти у каждого в руке было по мобильнику, что и переговаривайся со своими и не своими, да хоть будь он в Нью-Йорке или в Буэнос-Айресе, да хоть на борту МКС за пределами планеты. Разве что сейчас мобильники, айфоны, смартфоны расцвечиваются огнями, красками феерических голограмм, что и есть на лицо вот эта стремительность научного, технико-технологического развития.
     Но и распивали тогда в начале века подростки пиво в подъездах, не в подъездах. И мог какой-нибудь пятиклассник запросто оттянуться сигареткой. Но неслыханное дело, и стали тогда некоторые ученики и кулаком замахиваться на учителя и не только, чтобы потом и выставить такую мерзость в интернете. И что? За эти двадцать три года, когда освоен синтез термоядерного свойства и, кажется, доведена до нужной температуры, до приемлемой кондиции столь манящая сверхпроводниковость, так и перестали какой-нибудь малявкой (уж извини за выражение, но ведь и заслужил) затягиваться те самые сигаретки, а пиво вот так и распиваться в местах укромных, не укромных. Если так, то и через сто лет будет то же самое, потому и ошибся Митио Каку, представив один день 2100 года в самом, что ни на есть, радужном свете. Но лучше бы, чтобы и стало по его мечте. Хотелось бы…

    Уставиться вот так друг на друга и потягивать апельсиновый сок, наверное, имело смысл. Слегка потупленные очи, слегка нахмуренный лоб придавали моей спутнице неприкрытую задумчивость. Какую ж тайну сберёг зачарованно таинственное  вещество серого свойства, вот такая вершина видимой, невидимой Вселенной. Но и мне стоило того же. Заказала сок и не более того, хотя, по словам её, готова для меня из своего кошелька и на вино, и на коньяк. Неужели, чтобы потом, когда рассчитываться, и применить приём гипноза и сунуть листочек из блокнота и внушить солидную сумму неведомо какой валюты, что и облезет, и изовьётся. Ах да, как же и забыл. Владеющий гипнозом и не введёт самого себя в состояние изменённого сознания.
  - Можно ли будет утверждать, что в этом мире нет ничего невозможного или же движемся к постижению всех истин, доступных разуму… – вот так и прервал я молчание, и выбрав при этом вот такую фразеологию, что упала резко с неба ли, не с неба, но с которой, да ни за что, и не обратишься к девушке.
    Конечно же, это было попадание в самое яблочко. Такой зелёный юнец, который и должен лишь расцвечиваться, да расцвечиваться перед девушкой манерами иного свойства, берёт вот так неведомо какую-то тему из пределов каких-то философий за рога, не за рога, но и выдаёт вот так за столом, что и…

  - Может быть, ты имеешь в виду планетарный интеллект, такое Большое знание, который, да и пытается перейти из цивилизации первого типа ко второй. Если так, то в нашем мире ещё осталось много невозможного, и что ведут ступени к цивилизации второго типа, – отреагировала вот так, продемонстрировала отменную реакцию, как будто и вратарь, хотя, другая бы вскинув удивлённо брови, так и задала бы, а может и засыпала вопросами разного свойства, хотя, как знать.
    Можно сказать, что повезло, что встретил сразу же по возвращении вот такую необыкновенность. От такой-то и легче будет добыть информацию нужного свойства, чтобы быть немного в курсе того, что же произошло в родном мире во время моего отсутствия.
  - Ты знаешь, в институте мы как-то привыкли к таким вот экспромтам, что не обессудь… – попытался всё же немного, то ли изгладить, то повернуть русло разговора в более нормальное русло, но при этом и оседлал на ходу такого уж ретивого коня обмана, вот такой заваулированной лжи.
  - Ничего, ничего, мне это не ново… – говорила она, как будто успокаивающе.
    Но ведь было же удивление, и потому она тоже на коне того же свойства? Ну да ладно.
  - Когда-то я читал Митио Каку, популяризатора теории струн. Согласиться можно с ним во многом, и не согласиться. Хотя бы насчёт того, что сможет ли человек техногенной цивилизации достичь состояния левитации, телепортации, или же это суждено какому-нибудь посвящённому из Тибета, который всё же потерял былую таинственность в эпоху глобализма, в эпоху сильно интенсивного развития именно техногенной цивилизации. Но, конечно, не только Тибет… – говорил уже без всяких прикрас, но лишь в надежде именно на её мнение, ибо я вернулся не таким, каким и был раньше, когда и ходил каждый день на работу, вот так и пронося гордо, не гордо звание простого инженера.
  - Как-то подсказывает мне интуиция, что возможно это в будущем. И подсказывает мне интуиция, что тебя интересует больше другое, чем вот эти достижения необыкновенного свойства, – вот так и обдало задумчивым тоном на мелодичность, приятную мелодичность голоса её. – И потому шептала мне интуиция, сегодня будет необыкновенная ночь, потому и поехала провожать их на микрике, именно на микрике в этот криминальный квартал. А ведь могла бы и не на микрике. Но, может быть, я не хочу выставляться…
  - Что выставляться?
  - Неважно. 

    Что ж, неважно, так неважно. Да какое мне дело. Но, всё же, далеко не разговор юных душ проистекает за этим столом. Не знаю, как ей, но мне-то это ближе, да и как-то информация нужна мне о родном мире, а что у неё важно, не важно, то нет мне до этого никакого дела.
  - Наверное, не стоит сильно крутиться вокруг да около. Да, в основном хотелось бы поговорить о современном состоянии науки, техники, технологии… – сказал как будто между прочим, за которым и не угадать значение истинного свойства, что и двигало сейчас, распирая и без того вот такое любопытство по возвращении.
    Конечно же, в этой недолгой паузе и нужно собраться мыслями, да и охватить мгновенно ту область, что и ведомо тебе. И, кажется, мы и занялись этим, вот так в секунды и пролетая над территорией пока изведанного.

  - Знаешь, один фантаст в начале двадцатого века делал предсказания насчёт науки, техники, технологии. Так вот у него в девяностых годах космические корабли летали на другие планеты, а к двухтысячному году человечество уже сжимало и разжимало время по своему усмотрению. Теперь-то можно говорить, что не сбылись эти предсказания, никак не сбылись. Но ведь верили люди  даже в середине двадцатого века, что так и будет в девяностых, надеялись, правда, насчёт времени в двухтысячном было сомнение, думали, что где-то уже в двадцать первом веке точно. Но ведь через каких-то четырнадцать лет ровно половина века. А думаю, знаю, что и в двадцать втором веке не будет никакой власти над временем. Каких-то четырнадцать лет и будет ровно половина, а Артур Кларк предсказывал к этому моменту истории умных животных. Взять и сказать – умные животные. Я думаю, и через тысячу лет не будет такого, и через миллион. А ещё к этому добавлю ещё одно предсказание, не предсказание, но один советский писатель примерно в 1970 году писал в одном своём рассказе про двухтысячный год, в котором открываются все границы государств, и планета становится единым государственным образованием. Но я думаю, что вот это-то можно будет ожидать в двадцать втором веке. Где-то во второй половине… – говорил я при этом тихо, как бы стараясь не вздыбить спокойную гладь воды пенистыми волнами взбудораженных эмоций.
  - Откуда у тебя такие сведения? – вопрос её не застал меня врасплох, нисколько, но, всё же…
  - Про растяжение времени… – попытался таки внести кое-какую ясность.
  - Нет, про писателя, про его произведение, написанное в 1970 году.
    Так вот оно что? Но не говорить же мне, что я прочитал этот рассказ в том же году, когда учился в пятом классе.
  - В интернете вычитал, – так и кивнул, не глядя, на всесильный Интернет, вот такого монстра человеческого разума, где и найдётся всякое, чего нет во многих библиотеках мира, на что отнеслась она с пониманием.
  - Человеку свойственно ускорение желаний. Уже само владение синтезом управляемой термоядерной реакции, овладение высокотемпературной сверхпроводниковостью и есть достижение нашего века, – говорила она без всякой пылкости мечтаний, преподнося вот так обыденно вожделенных два желания учёных человечества ещё с середины двадцатого века.
    Ох, и собеседница! Настоящий подарок судьбы! И какое же у тебя образование? Или пока студентка? Но мудрость источается скорее от природы, хотя, и образование приложило руку.
  - А бозон Хиггса, таинственная «частица Бога»? – спросил тихим тоном, как-то вкрадчиво.
  - Двадцать первый век ещё и не вступил в зенит.

    Из этого следовало, что Большой адронный коллайдер, выйдя на проектную энергию столкновений, так и не зафиксировал эту единственную желанно вожделенную частицу Стандартной модели, так и не подтвердил опытом. Но ведь и двадцать первый век ещё не подошёл к самой середине. Дело за временем.
  - Как думаешь, сможет ли разум человека овладеть силовым полем до двадцать второго века, реализовать телепортацию, путешествие во времени, вот эти последние следствия из законов науки. А чтение мыслей, полёты на другие звёздные системы, а Священный Грааль – репликатор нанотехнологии, настоящий производитель изобилия, – продолжал я скачку на лихом скакуне то ли мысленных порывов, то ли от тех ещё знаний о вероятности, которые и захватил тогда, когда и уходил вместе с ней из родного мира.

    Но остановился на время. Важна была её реакция. А она оказалась таковой, что и смотрела на меня внимательно, как бы изучая и изучая. А что? Смотришь на меня. видишь мою внешность, подход молодого организма к самому расцвету. Но видишь ли ты мою внутреннюю суть? Пока же в размышлениях она, потому и решил продолжить:
  - Использование новейших композитных материалов, использование графена, толщиною в атом, квантовый, нейрональный компьютер, транспьютер, да тот же дисколёт – это всё, всё далеко не высший уровень технико-технологического прорыва, – говорил я такое когда-то, говорил, и потому перешёл на вопросы, что и навернулись в порыве такой беседы, подобно дискуссии. – Возможно ли в этом веке оружие, такой маленький портативный прибор, действующий на сильной, могущественной нейрональной основе? Возможна ли в этом веке техника на биофизической основе, техника, сконструированная на основе биофизики, биохимии, физико-химической биологии, действующая от эмоционального настроя мозга, вот такой признак высокой, высшей техники и технологии разума. Возможна ли техника, технология на основе гравитации и антигравитации, в которой возможны составляющие от тёмной энергии, тёмной материи, которая, как лифт, на медленной скорости и выведет на орбиту планеты вопреки всем канонам, всем законам физики?  Которая, и задействует неведомые силы мозга, что и включится некий синдром савантизма?

    Она не ответила, но пристально заострила взгляд. Что ж и удивление, и любопытство имели место быть. Что ж внутренне я был польщён. Ещё как.   
    Быть может, и продолжалась бы эта неординарная беседа, взойдя на вершину такого вдохновения, и каких бы тем мы не затронули, если бы не один неожиданный момент, на который мы оба и оглянулись, то ли движимые интуицией, то ли какой-то неведомой напряжённостью от предстоящей ситуации.

    Они шли неспешно в пространстве ресторана «Серебряная стрела», они шествовали возвышенно вальяжно, такие короли пространства. Пятеро не юношей, не юниоров, но уже мужчин молодого возраста и три девушки примерно юниорского возраста. Вряд ли взгляд восхищения провожал их каждый пройденный метр, но был, скорее, взгляд от трепетно уважительных до волнительно испуганных. Но что им это? Хотя и имело это быть для удовлетворения непомерно раздутых тщеславий и так далее. Но, да ладно шли бы, но направлялись прямиком к нашему столу. И получалось так, что и предчувствовал я, и, кажется она и тоже, что мы на чужую территорию. Но спрашивается, за сколько же купили? Но выходит один ответ – достался им по силе их и наглости, и качествам другим, отстоящим  на совершенно другом полюсе от знака благородства и другим признакам чисто положительного порядка.

    Знал бы я, стал бы просто так испытывать судьбу по возвращении, несмотря даже на оружие и, всё же, дух, да и она тоже. Да откуда ж знать.
    Презрительные взгляды обволакивали нас, заказавших по фужеру апельсиновго сока за их столом, именно за их столом. Пятеро молодых, но какого вида. Каким же видом спорта занимаетесь? Конечно, конечно, будь вы хиляками, да хоть трижды олигархами, ибо им потребуется охрана из таких же как и вы, да никто и не сопровождал бы приниженными взглядами то ли уважительного свойства, то ли от самого худшего свойства, порождающего зависть.
  - Слетели отсюда, – голос высокомерия и грубости, сопровождавшийся затем изысканно отборнейшей лексикой ненормативного порядка, принадлежал одному из этих атлетов.

    Да, ладно бы так, но последовал пинок подошвой в левое предплечье, в котором выказалось такое полное презрение ко мне. Моя всё ещё таинственная спутница вскинула взгляд, в котором заиграли огоньки, скорее, затухающие огоньки, в котором промелькнули спасительные блики с согласием, с полным согласием ситуации, с полным пониманием того, что и надо, и нужно ретироваться спешно побыстрее. Да, её гипнозу пришлось бы трудно в таком сильно обострённом поле агрессии, что лучше и покинуть саму плохую ауру пространства, так неожиданно накрывшей гнетущей пеленой, что и не позавидовать никогда.
  - А тёлка тормознётся, а ты давай… – говорил другой, разбавляя такой же грубый тембр ещё и приторной слащавостью. – Как ты думаешь, с нами будет намного приятней, чем с этим дохлым… – продолжал он в том же духе, осыпая меня оскорблениями разного калибра, таким вот острословием от разума и духа вонюче мерзостного, уж гнилостного пошиба, как и есть.
    Всё-таки это уродство, когда дружный со спортом не дружен с нормальных духом. Но ведь знаю примеры и другого свойства. И это вершина…
    Прекрасная роза и гадко липкая слизь могут соседствовать, уживаться в этом мире, которую и зовём нашей. А как жаль…

                6

    Повторялся изгиб молей судьбы, её повторение, но повторение совсем в другом истечении реки-времени, когда я не я, что и не понять мне самому. Но в этот миг в моём, некогда повторённом организме молодости и заиграл тот самый дух молодости. Но ведь и память другая, и опыт другой, и разум. И стоило вспомнить.

    Тогда я ждал отбоя с волнением. Решалась моя судьба. Раз сделал, отступать некуда. Я готовился к самой худшей странице в моей биографии. В лучшем случае я мог выжить и остаться навсегда калекой. В худшем случае меня ожидал конец моей биографии именуемой жизнь. Понимал я из рассказов бывалых людей, что лучше в таком случае активно драться, постоянно быть в движении и умереть, погибнуть в разгорячённом состоянии, потому что в таком состоянии и сама боль притупляется. Но если, же, быть в пассивном состоянии ожидания какого-либо милосердия со стороны бьющих, то можно умереть, погибнуть мученической смертью. Толпа не милосердна, ибо жестокость толпы умножается в разы.
    Никто не подходил ко мне, никто, ни в коем разе, не пытался сказать слова утешения. Я оставался наедине с самим собой. Участь моя была предрешена. Я выбрал первый вариант активного противодействия, активной драки. «Умирать, так умирать с музыкой», – поговорку эту старательно вдалбливал я в свою голову, в своё сердце. И ни о чём больше не думал, тем более о доме, семье, до боли знакомых очертаниях родного края. Я повторял и повторял про себя эту поговорку, стараясь окунуться всем существом своим в суть этих слов, в суть самого выражения. Губы мои шевелились беззвучно, будто мысленно читал я молитву.

    Время не заставило себя ждать. Вошёл один из них. Я стоял наизготовку посреди огромной палатки. Изо всех сил старался я не изображать из себя какое-либо животное на заклание. Наоборот, старался подавать такой вид, что будто я на вокзале в таком нетерпении ожидания долгожданной встречи. Полдня такого проговаривания этой поговорки, кажется, сделали своё дело. Быть может, я вошёл в какой-то необыкновенный транс. Я напоминал всем совершенно психически больного. Все подумали, что помутился разум мой. Скорее всего, они были недалеко от истины. И тогда лучи надежды засверкали в моей душе. «Я выживу!» – мгновенно стрельнула спасительная мысль. Спасение моё заключалось только в одном – в отчаянной драке на смерть. Смех мой, будто достигший самого потолка в двадцать килогерц, пронзил, пронзил всё вокруг, да так, что все оглянулись в судорожной дрожи. Всем нутром своим почувствовал, как похолодело у всех изнутри. И этот «дед», кивком приглашавший меня на казнь, пребывал в холоде оцепенелой души. Что может сотвориться с духом человека, идущего на заклание? Но данное состояние этого «деда», неожиданный испуг, вследствие чего такая растерянность, раз за разом посетившие его душу, вдохновили меня на невероятную работу мышц, на самую высоту безрассудства и психической ярости, что направлю я непременно только на одно явление, как драка. Я никогда не смеялся так. Казалось, лёгкие мои готовы издать смех, исчисляемый даже в мегагерцах, превратившись в саму разрушительную силу гиперзвука. Не мне ли, бывшему абитуриенту физического факультета престижного вуза не знать про это. Вселил этот смех в двадцать килогерц уверенность во мне, ещё как вселил. Подошёл к «деду» и неожиданно для него занёс над ним кулак, отчего тот сделал попытку лишь увернуться и больше ничего. Он был их посол, и потому решил его не трогать. «Иди на свою кровать!» – приказной, именно приказной голос мой так же достигал потолка упругих волн. Это имело действие. Ибо тон шёл и от сердца, и от таинственных глубин мозга, и выражал, как никогда искренне, саму истину момента. Он прошёл к своей кровати под влиянием голоса моего и такой неожиданной психической воли. Видели парни моего призыва, видели. И делали вывод в данный момент.

    Снаружи дыхнуло прохладой осени. Они стояли неподвижно и смотрели на меня. Не могли они не слышать. И потому теснее сомкнули они свои ряды.
  - Один на один! Я буду убивать! Уйду на тот свет, возьму любого из вас! – голос мой на этот раз не делал взлёт звукового потолка, но, под влиянием такого психического транса, такой уверенности духа, обрёл отчётливо ясную твёрдость и приказной тон, которые я не испытывал никогда. 
    Какое там один на один. Ряды их сомкнулись ещё теснее. Дело касалось каждого из них. Но не всё просто. Двое достали ножи. У одного из них появилось подобие железного прута. Да откуда у него это? Скорее всего, для казни. Момент истины был прекрасен и трагичен одновременно. В воздухе запахло трупом, и точно моим. Но я, всей сутью своей, был далеко, далеко от этой истины.
    Ну, а дальше было действие оружия, оружия той девушки, за которой и шёл,  и  мчался всей сутью своей, не познавшей тогда и многих, многих истин. Но прикоснулась тогда она ладонью к ладони, и передала то, что осталось навсегда. Но сначала тайной, которую не сразу, но разгадал со временем.

   То было в армии, когда мне шёл девятнадцатый год, как и сейчас по всей моей внешности, как и организму в целом. Но это уже другое, и я другой.
  - Мне вас по отдельности рвать на куски или всех пятерых сразу… – говорил поэтому, вставая из-за стола, тоном такого не мурлыкающего, но урчащего кота, учуявшего мышь, но и взгляд при этом настроился на волну змеи, завидевшего жертву, уготованную в пищу, но ведь я на то и есть с другого мира, что вернулся домой далеко не с пустыми руками, ибо, однако, вернулся я носителем высоко высочайшей технологии, что и не снилось ни одному учёному, ни одному конструктору в области милитаризации.
    Однако, озадачили мои слова вот этих молодых держателей всегда весёлой жизни, этих оседлавших наглость, хамство, вседозволенность, этих приспешников мерзкого зла. И над спутницами завитала загадка от моих слов, что переглянулись меж собой.   
    Выражение удивления также овладело всеми сразу, включая и несколько соседних столиков «Серебряной стрелы», которые, кажется, находились в курсе события, включая, что, может, было, главным для меня в тот миг, и вот эту мою таинственную спутницу по имени Лаура, для которой я, может быть, ещё таинственней.

    И мы пошли, провожаемые взглядами из разных столиков, сочувственными взглядами в мой адрес. Но ведь неизвестно, кто кого ещё и вёл в направлении большой, небольшой разборки.
    Вот и фойе, полупустое или почти пустое. Что ж, время и место здорово  соответствуют.
    И опять, опять по тропе моей мгновенной памяти, на то и дано истечение реки-времени, но намного позже тех лет, когда мне шёл восемнадцатый год.Тогда я был в солидном мужском возрасте,до пожилого возраста было недалеко. Как яркая картина. 

    Это был один из тех редких дней, редких дней, когда сын прогуливался со мной пешком. Тот редкий день клонился к вечеру, когда мы направились домой. Улицы становились оживлённее. А мы прогуливались, как казалось мне, единственные среди спешащих куда-то по своим делам, снующих в обе стороны пешеходов. Радость была в моей душе, которую сын не очень-то разделял. Не знаю почему, но обратил я тогда внимание на далёкое расстояние от улицы. Оттуда мчалась на полной бешеной скорости навороченная иномарка. Мчалась, да мчалась. Но подсказало мне что-то, и было это не зря. Иномарка уровня высокой навороченности не сбавляла скорости, ничуть не думая об окружающем мире, в котором копошатся остальные существа. На «зебре» проходили улицу пешеходы, спешащие кто по своим делам, кто домой к семье, к детям, а кто ещё как. Надвигалась опасность неминуемая, несущая горе во многие дома.
    Проснулось во мне чувство, что было знакомо мне. В доли секунды вспомнил прохладу осенней ночи. Когда я один выходил против многих «дедов» за себя, за свою жизнь. Дух бойца ожил во мне, встал во весь рост и приготовился на взлёт.

    Какой разум помутился во мне!? Я выскочил, и стартовый рывок был столь стремителен, как ветер неожиданный и резкий. Неужели я хотел телом своим остановить этого мчащегося монстра, которым управлял безумец? «Стой!» - был крик отчаяния и мольбы. Вытянул руку вперёд.
    Что было это? Был ли это я? Принадлежал ли я телу своему? Всё ли подчинено сущности материи? Рука, запястье, ладонь вибрировали. В суть пространства проникло нечто неведомое, вселилось властно…, да так, что монстр в виде навороченной иномарки остановился, его остановило неведомое нечто мгновенно. Подушки безопасности сработали безотказно. Это была навороченная, накрученная, отличная машина человеческого гения. Но так не может быть? Такого не бывает!
    Это противоречило всем законам физики, всем канонам понимания бытия. Даже отключи на ходу двигатель этой иномарки, она должна была, именно должна была по законам физики продолжать двигаться по инерции. По инерции! Но этого не произошло. Почему? Но так не должно быть. Не должно!
    Паники среди пешеходов не наблюдалось. Всё произошло быстро. Настолько быстро, что и не успеть понять. Осознание того, как были близки они представиться на тот свет, навеял на них страх, поздний страх.

    А событие имело продолжение, своё развитие. Из этой иномарки выходили двое здоровенных молодцов спортивного телосложения. Кто посмел так с ними поступить? В том, что они во хмели, никто из окружающих не сомневался. А они подходили. Они не осознавали того, что на самом деле произошло. Узнай, может, прихватила бы их оторопь. Но в таком изменённом состоянии сознания мало что доходит.
  - Под колёса захотел! – завопил один из них в истошном крике.
    Эти слова, этот крик предназначались мне. Кто из окружающих посмеет перечить перед ними. Они подходили.
  - Вы могли людей задавить. Неужели не понимаете? – пытаясь образумить их, я выставил руку вперёд.
    Неведомое нечто вновь захватило власть в пространстве. Это тоже было за пределами понимания. Эти двое упали неестественно на спину и лежали теперь без чувств.
    Пешеходы понимали реальность события. Некоторые были в шоке, некоторые искренне возмущались, некоторые были готовы набить морду вот этим владельцам навороченного болида, испинать, запинать, порвать на куски вот этих двоих, лежащих без жизненных признаков, ибо были они в состоянии глубокого нокаута. Эмоции!
    Но в душе моей какое-то спокойствие и отрешённость. Затем подошёл к ним, растянувшимся на асфальте, привёл их в чувство. Не было у них ни агрессии, ни понимания реальности. Обернулся и поймал на себе взгляд сына полный удивления и восхищения. Вот тебе и простой инженер!

    Мы шли домой пешком. Ни автобуса, ни такси не надо было нам. Я понимал его чувства сейчас и свои тоже. Нам обоим было просто радостно на душе. Но в какой-то миг что-то осенило меня каким-то светом познания и исчезло. Что было это? Надо вспомнить всю недавнюю ситуацию и понять.
    Но неужели? Я посмотрел на ладонь. Дарованное пятно!

    И тогда я анализировал.
    Оно увеличилось в размере. И я остановил тогда автомобиль, мчащийся на огромной скорости. И никакой инерции. То было проявление сверхъестественной силы, такой техники наивысшего уровня, такого сверхсовершенства инженерного, конструкторского решения. А когда двое этих здоровенных атлета бойцовского направления бесчувственно рухнули на асфальт, было тоже действительное проявление из области психологии, психофизики, самого гипноза. Я тогда не видел размер, форму, вид, цвет дарованного пятна. Тогда было не до этого. Мозг мой был на грани и за гранью эмоционального напряжения, переживания, самой предельной, запредельной реакции на миг. Тогда, в той нестандартной, критической ситуации, когда я непроизвольно для себя, чуть ли не телом своим готов был преградить путь для защиты пешеходов, мозг извлёк таинственный ключ. Он включил тогда эту невероятную технику, и великолепно, и сверхъестественно, на грани волшебства, может и в силу самого волшебства, сработала эта техника наивысшего уровня, способная остановить не только дико разогнавшийся автомобиль, но и самолёт, ракету и все, все другие движущиеся средства, вплоть до пули.

    И вот через много лет уже другая ситуация. И я не тот, ибо я человек, навестивший родной город из другого мира.

    Один из пятерых выступил вперёд, в надежде быстро разобраться со мной, а если будет лёгкое развитие, то и разорвать меня на куски. Может, и было бы так, хотя, в молодости и я был боец. Но другое, другое.
    Возможна ли в этом веке техника на биофизической основе, техника, сконструированная на основе биофизики, биохимии, действующая от эмоционального настроя мозга, вот такой признак высокой, высшей техники и технологии разума? Задавая этот вопрос Лауре, я и имел в виду багровое пятно, дарованное пятно от той осенней ночи, когда мне шёл девятнадцатый год.

    Повернул ладонь к себе. Оно вибрировало спектром разных цветов, но с преобладанием рубина, в котором есть смысл выражения от таинственных глубин мозга, от самого вздыбленного духа, в котором и взыграется оружие от неведомых вершин. Затем спокойно аккуратно я направил медленно туда, навстречу ярости агрессии. И дальше на тех, кто также пребывал в таком же состоянии.
    Нет. Не упали они сразу. Другое, другое. Скрутило, загнуло извилисто. И заиграло, завихрило неистово на энергию жизни, ввергая в слабость и ужас, ввергая в хаос сознание и подсознание, сшибая разум, сшибая волю, вгоняя дух на самое дно непостижимо незримых субстанций, что и нет пути назад.
    Бывает такое в природе, бывает. Глаза и дух змеи. И обречённость жертвы на заклание.
    Но это другое, другое. Это и есть оружие неведомых вершин.

    Когда проходился меж столиками «Серебряной стрелы», то меня сопровождали уж весьма удивлённые взгляды. И то же самое ждало меня там, куда я шёл обратно совершенно один в единственном числе. За столиком в тени монстеры так и ждали молча спутницы тех пятерых, которых пожалел таки, оставив шанс на возвращение, и она, неожиданная спутница, которую зовут Лаура. И каково же её удивление? И восхищение во взгляде, что выразит и красоту, и суть доброты одновременно. 

    Всё было ясно, как в самый ясный день, но вот оставаться не было никакого желания. И это мы понимали оба, хотя, да и этим девушкам было далеко не до веселья. И когда уходили, то Лаура вот так и сказала на прощание:
  - Конечно, многие мечтают, многие стараются выбрать себе в спутники из мира сильных и богатых. Конечно, многие мечтают и стараются оказаться в этом мире. Но я не мечтаю, не стараюсь, потому что я из этого мира, потому что я родилась в этом мире дочерью…
    Она назвала фамилию и имя, что мне не говорили совершенно ничего. Но вот на лицах девушек и сотворилось вот такое изумление, где заметно блеснули в миг ох какие огоньки зависти, что и не скрыть, никак не скрыть Так кто же ты – всё ещё таинственная незнакомка по имени Лаура?

    В фойе мы проходили мимо этих пятерых, что отходили медленно, утеряв на время всякое проявление энергии, которое не скоро, совсем не скоро восстановится до былых кондиций. Что ж, и вызвались сами.
    И снова дыхнуло свежестью весенней ночи в соцветии неоновых огней. Может, это и к лучшему. Но завитал вопрос – так кто же ты, прекрасная таинственная незнакомка ореолом имени Лаура?

                7

    Продолжение следует...