Меня посвятили в рыцари

      Меня посвятили в рыцари. Мой далекий предок в шлеме и латах перекрестил меня мечем.
      Нелегко было стоя на одном колене, глядя ему в глаза, произносить слова клятвы, зная, обратно такие слова не берут и не принимают и что пути назад потом не будет.
      Я поклялся ему в том, что меч мой не заржавеет в ножнах, и острый клинок слов будет точно ложиться в души людей. Я сказал ему, что знаю свой страх в лицо и не позволю ему больше управлять мной. Бесстрашны только безумцы. Все смертные испытывают страх. Разница только в том, кто, мой страх или Я управляет мной.
      Я просил у предка сил, и он дал их мне. Его сила заключалась в земле на которой он стоял, не пахал, не сеял, просто стоял, и никто недобрый не мог на нее ступить. Пахали и сеяли землепашцы – хлеборобы, простые крестьяне, чей труд кормил многих. Кровопролитие противно их природе – они созидатели, творцы и подобны творцу, не поднимается у них рука на божьи творения. Они основа, на них все держится.
      Но крестьянину нужен воин. Воин гораздо ниже его, поскольку он не творец, но разрушитель. Воин гораздо выше его, поскольку без защиты крестьянин не сможет творить. И есть еще что-то в воине, за что крестьянин его кормит и очень хорошо кормит. Даже если нет войны сейчас - кормит, даже если за всю жизнь воина не случилось ни одной войны – все равно кормит.
      Крестьянин кормит воина за готовность. Готовность умереть за него, вместо него, для него, чтобы тот только мог творить. Готовность не отступить, не уступить, даже когда выхода нет, когда без вариантов, когда гарантированный конец. Воин это прекрасно понимает и для него это не имеет значения. Воина можно убить, но невозможно победить, ибо и в смерти он – победитель.

      Я призвал своего воина, и он пришел ко мне в образе моего далекого предка. Глядя ему в глаза, не соврать, не покривить душой, не смалодушничать. Его не разжалобить и не уговорить, не заговорить, не закружить словами и не отвлечь от истины.
      В его глазах спокойная суровая уверенность, уверенность в своей правоте и убийственная, непереносимая прямота. Слова его просты, и он говорит только то, что говорит и нет там иных толкований кроме того смысла что он в них вложил. Он имел в виду только то, что сказал и привык называть вещи своими настоящими именами. Это добро, это зло, и никаких полутонов. Для кого добро, для кого зло? Для тех, кого он защищает.
      Мой предок дал мне меч слов, дар красноречия, смелость называть вещи своими именами, упорство в отстаивании своей правды, право на свое непоколебимое мнение, спокойную, несокрушимую уверенность в своей правоте.
      Не отсидеться в тылу, не спрятаться в окопе, не притвориться раненым. Встать в полный рост, пулям, ветрам, стрелам назло, и идти вперед, срывая кольчугу и одежду, голым, радуясь битве.
      Вот, что он мне дал. Дар или крест? Не знаю. Но это то, чего мне так не хватало и это то, о чем я просил.