Осень

Мы ходили с Митенькой в школу всегда вместе. Нужно было проехать одну станцию метро (от Профсоюзной до Академической) и затем пройти по улице Гарибальди, чтобы достичь 45-й английской спецшколы с её неизменным и почти что бессмертным директором Мильграмом. Учиться для нас было одно удовольствие. Вот почему мы с великой бодростью и прытью всегда бежали от метро по направлению к школе, стараясь по пути обогнать друг друга. Во втором классе домашние нас отпускали уже одних. В Москве было спокойно в конце 60-х годов, по крайней мере, днём…

Мне вспоминается осенняя аллея, золотистые клёны, мало-помалу застилавшие ещё зелёную траву газонов своими роскошными листьями, похожими на человеческую ладонь с широко растопыренными пальцами… Над головой синело чистое небо, совершенно свободное от туч. В воздухе пахло свежестью, утренняя прохлада обдавала нас ветерком, в невидимых струях которого совершали свой прощальный танец ярко-жёлтые и красно-зелёные листья клёнов. Два брата-близнеца в мешковатых серых школьных формах, с ранцами за спиной, поспешали к первому уроку. Он начинался по обыкновению в половине девятого утра…

В этот раз мы вышли с изрядным запасом времени, и нам почему-то захотелось помедлить среди деревьев, кроны которых в утренних лучах солнца казались ослепительно золотыми. Мы шли рядом, не разговаривая. Митя сначала пытался пройти по бордюру, не теряя равновесия, а потом ступил прямо на газон. Мыском ботинка он намеренно задевал ковёр из опавшей листвы, производя ею приятный шум, впрочем, не привлекая внимания взрослых, спешивших мимо по своим делам.

Мне трудно теперь передать словом необыкновенную атмосферу этого утра. Вроде бы всё было обыденно, как всегда… а между тем, наши души, пленённые красотой русской осени, устремились вдруг мыслью в небо, которое раскинулось над нами великолепным пологом. Может быть, мы оба почувствовали тогда то, что я сегодня назвал бы «невыразимой тайной бытия»…

Посмотрев на своего братца, сосредоточенно прокладывающего себе тропочку среди кленового покрова, я вдруг спросил его: «Митя, а где… Бог?». Тот, нисколько не удивившись, взглянул на меня и серьёзно ответил: «Везде…». Комментариев и новых вопросов не последовало… Ещё минуту-другую мы медленно брели по газону в молчании… Всё окружающее пространство было залито светом, который, казалось, проникал внутрь нас и делал тела невесомыми, словно былинки…

Внезапно очнувшись, поправив ранцы, мы, не сговариваясь, одновременно сорвались с места и побежали по направлению к уже показавшейся вдали школе. Философская минутка прошла так же быстро, как и началась…

Судить о ней можно по-разному. Однако я до сих пор помню ответ моего брата Митеньки: «Везде…». И там, в недосягаемой выси небес, и среди весело-печальных клёнов, и между нами, никогда друг с другом не расстававшимися, – везде Бог! Устами ученика второго класса советской школы изрёк слово Своё Создатель видимого и невидимого мира! Более не сказано было ничего, однако сказаного достаточно… Sapienti sat!

Школьная суета захватила нас в свою круговерть тотчас, как мы переступили порог здания. Ни Митенька, ни я в тот день (равно и в последующие) не возвращались к «богословским» темам. Ничем не отличаясь от тысяч своих сверстников, октябрят и пионеров, мы были к ним, по существу, и не способны.  Школьная жизнь била ключом, вращая детские помыслы вокруг нехитрых дел и уроков, забиравших, однако, все силы души и тела.

А жёлтые и медно-багряные листья клёнов всё продолжали своё осеннее кружение, устилая траву сплошным нерукотворным ковром…

Бог, бесконечно богатый в милости и щедротах, свидетельствовал нам, малышам, о Своей благости и нетленным прикосновением положил в тот час на чистые детские сердца печать тишины, безмолвия и мира… Пусть на одно мгновенье. Но и поныне в нём – вся моя жизнь и упование…

(Глава из книги "С высоты птичьего полёта")