В самом настоящем центре Европы

В самом настоящем центре Европы бывает так: после серой зимы приходит настолько унылая весна, что истощённые авитаминозом люди, ждут солнца так же неистово, как их предки-язычники призывали Ярилу.
Бог ярости занял трон лишь в мае, но не поскупился - залил червонным золотом своих подданных, даже тех, кто недостоин, даже тех кто, пренебрегая светом, служит тьме.

Столица ликовала. И только Наталья Лазаревна, хозяйка крошечной квартиры в доме на перекрёстке множества городских маршрутов, не приняла милости Ярилы - отвергла без колебаний. Полная достоинства женщина одним рывком задёрнула портьеры, правда, не до самого конца. Остался просвет, в который тотчас устремились непрошенные гости: золотые лучики и солнечные зайчики, наполняя старую хрущовку новой жизнью и новым светом. Хозяйка же, вернувшись к письменному столу, подхватила только что брошенный калькулятор и застучала по клавишам, пересчитывая по своему обыкновению чужие деньги, необъятная грудь её, всколыхнувшись, легла на плоскость столешницы и всякий раз вздрагивает на функции "Итого".

Ещё один обитатель квартирки - Санька Гацко, маленький заместитель директора преуспевающей компании, "столп" отечественной цветной металлургии, и поэтому только гражданский муж Натальи Лазаревны - дремлет в глубоком кресле у окна.
Уставший от сытости обеда, Санька из последних сил удерживает сон о райских островах в бесконечности океанов. Как же не хочется выпадать из шезлонга, из тени пальмы в мир напряжения и суеты, в мир, где его опутали обязанностями, как жгутами, и без перерыва натягивают и душат.

"Да и Натаха, чтоб её, не могла на кухне посидеть тихо, а то прийти не успела – и давай по калькулятору молотить, может и руки не помыла", - мелькает в его сонной голове. И глаза открывать ему не хочется, ничего не хочется…вот бы водитель опоздал… да где там, Петька - жопорванец известный: всё выслуживается, контрольные решает, в начальники метит. Чтоб его…

С утра в доме не дышала тишина, даже Санькины телефоны остыли, но примчалась хозяйка и тревога расползлась по стенам. На мясистом лице Натальи Лазаревны отпечатана важность серьёзных дел, настолько значимых, что впервые за три года совместной жизни, она пропустила кормление гражданского мужа. А для женщины в одностороннем браке каждая оплошность грозит одиночеством, крахом выстроенной модели семьи, и всё потому, что мужская сторона упрямится и не считает себя связанной узами Гименея и так до тех пор, пока не появится заветный штамп в паспорте.

До встречи с достойным возлюбленным, Наталья Лазаревна трудилась рядовым бухгалтером в финансовой компании, на одной и той же должности лет десять и растила двух дочерей погодок. По зову сердца она курировала старшую сестру, куда более удачливую. Законного мужа, слесаря-сантехника, которого трезвым никто не видел никогда, Наталья выгнала из дома, даже не познакомив с младшей дочерью. Так и перебивалась, разведённая и несчастная, подачками старшей сестры, замужней и счастливой. Сестра Полина хоть и не скупилась, но и не баловала, и самое обидное: ни разу палец о палец не ударила, чтобы супруг её, Янович Валерка, Наташу на работу взял к себе в офис "Икара", на должность хорошую, денежную. Наоборот, хихикала гаденько, когда разведённую и несчастную Валерка распинал, принижал профессиональные навыки и умственные способности, только бы отказ обосновать.

С детства у Натальи со старшей сестрой отношения не складывались. Натаха была хвостиком матери: вместе и на огород, и в поле, и пироги печь, и свиньям дать. А Полинка труд сельский не любила, да и на кухне с большой неохотой посуду мыла, но вот училась она хорошо, выступала на соревнованиях, получала грамоты. Отец гордился старшей дочкой, а младшую не замечал и даже посмеивался над её походкой. К оценкам в Натахином дневнике он не придирался, а Полькин дневник проверял и размашисто расписывался. Натахе же приходилось подписи родителей подделывать.

Иногда немилая дочка думала, что не родная она отцу: ведь сходства с ним никакого, а сестру батька любит, потому, что Полинка – в него пошла: высокая, стройная, волосы густые и длинные, Натахе ни за что таких ни отрастить, а глазище-то! а взгляд – благородный. Сам батька – вылитый Вячеслав Тихонов, все в деревне знали, даже слух пустили, что Лазарь - брат любимого артиста. В родной деревне любили истории сочинять и годами эпизоды перетирать, так уж повелось: народу много – сюжетов ещё больше, можно сагу написать.
Родную деревню трудно было назвать просто селом, разве что царским: дома крепкие, как белые грибы, дороги асфальтированные, заборы расписные, во дворах цветы райских окрасок, и мёдом пахнет и молоком. А клуб сельский – дворец настоящий, пусть не огромный, но дворец, гордость всех жителей. И в клубе на дискотеках самой желанной была Полина. Хлопцы обожали её, словно кинозвезду, и наперебой приглашали на медляки, отчего младшая сестра, присутствие которой в клубе оставалось незаметным, иногда ревела, пока веки не опухнут, но к следующему вечеру танцев приободрялась и выпрашивала у Полины кофточку с блёстками и тени с блёстками, та вздыхала и давала что-нибудь одно и никогда, никогда не заходила в клуб вместе с младшей сестрой, только с одноклассницами.

Вот так, на протяжении долгих лет Наталья глотала унижения и протягивала руку. Со смирением устроилась бухгалтером "куда взяли по Валеркиной протекции", и верила: взойдёт её звезда, потому уж Саньку она не упустила. Она вырвала его пьяного из рук жены и рук матери - женщин деревенских, простых, не понять им, какое он сокровище: проводник в элитную жизнь. Дверь с нарисованным очагом вот-вот должна была отвориться, и Наталья Лазаревна обрела второе дыхание.

Карьера домохозяйки складывалась на порядок успешнее: готовила она, как в классном ресторане, простыни крахмалила, как в панской усадьбе, а рубашки мужские выбеливала до голубой прозрачности. На пятый день сожительства с Натальей Лазаревной Санёк привык хрустеть простынями и есть из серебра. Рубахи теперь он меняет по две на день и в мыслях ухмыляется матери, которая ни одной рубахи его не постирала "покуда ворот ни заляпаецца", но сегодня Санька не переоделся. Вот так - поел с аппетитом и уснул, разомлев на солнце, как сытый египетский кот.

Иногда Саньке приходится поднимать веки, чтобы ресницами задержать стрелки часов, которые он сам повесил над письменным столом. И всякий раз взгляд его падает на мощную спину Натальи Лазаревны, одетую в толстовку чёрного бархата, и поднимается к бантику, вписанного в копну её волос, окрашенных китайским блондом. "Что за чушь? Опять бантик нацепила!" Он, Санька, просил же.… Мечта о рае не вынесла такой пошлости и сползала к лысеющему затылку хозяина. "Бантик в её возрасте…, а волосы стоят, как у депутатки на сессии." Саньке Гацко хочется плюнуть - невозможно дважды залечь в один и тот же шезлонг. И мать изводит второй день – и кто додумался ей сотовый подарить?… Чтоб его.
Пятнадцать пропущенных звонков терзают совесть сына. Ну, да ладно - было бы что по делу, так нет, истерики одни: то умереть грозиться, то Натаху убить. "Гэткая зараза, причапилася да хлопца…сыначка, вяртайся да дому, дзиця трэба гадаваць…Что ж ты робишь, абасранец, ну пагадзи, я табе задзелаю…", - звучит у Саньки в голове, и трубку поднимать не надо, проклятая телепатия – не уснуть…

Образ матери, Магды Даниловны, полностью развеял сон о рае. И что она себе позволяет, отсталая деревенщина? Благодарности – ноль. Сын убогую из болота вытащил, в городе поселил, с внуком каждый день общается, в ванне плескается,…а то сидела бы у себя в огороде, с курами и алкашами…вот ведь народ. Чтоб его.
Тут Натаха права: мать - сама старая, не жила, и сыну не даёт. Эх, мать, не знаешь, какого сына родила… Натаха - та понимает, есть в ней женская интуиция, правильная женщина, рассудительная: людей насквозь видит.
Санёк уже не огорчается: придумал новый шезлонг с подушками и махнул рукой образу Магды Даниловны – иди, мол, на лавку сериалы обсуждать…человеку серьёзного бизнеса отдых полагается послеобеденный, а сын твой не клерк офисный, чтобы в комп пялиться с бутербродом в зубах. Натаха - та понимает, Санька – мозг, мозг всего "Икара", такие люди – национальное достояние.

- Всё, - подскочила Наталья Лазаревна.
- Чтоб тебя… - в кресле вздрогнул Санька
- Сашенька, всё-всё пересчитала, всё, мой родной, - причитает Натаха и трясёт калькулятор, - Вся прибыль, вся ушла к Яновичу. Конечно, - задыхается она, - последний взнос, отделка – с шиком, для богатых. Конечно, четыре трёхкомнатных. Вся лестничная клетка. Вся - ему одному.

Санька замер в кресле, залысины на его огромном лбу побледнели. А подруга поправила бантик и продолжает:
- Представляешь! Четыреста квадратов. Три квартиры себе, а четвёртую – любовнице, - разводит руками Наталья Лазаревна, - А нам? А тебе - надежду и ту не оставил.
- Чушь – сипит он, - Не верю. Как же! любовницу и жену на одну площадку! Янович, чтоб.
- Правда это, Сашенька, - у Натальи Лазоревны передёрнуло губы, - Тебя, лучшего своего зама, собственника – подачками кормит. На твоих идеях поднялся, эээ…ездит на тебе. Совести нет у Ирода, богом себя возомнил, - голос справедливости дрогнул, - Я Полинке всё рассказала: и про квартиры четыре и про всё. Она волосы на себе рвёт, мол, дождалась, муж родной квартиру построил и ей ни звука. А любовница-то в курсе, без этой моли учёной не обошлось.

На "Икаре" Полина Лазаревна не снискала любви, человек она горячий, дерзости и колкости сыплет во все стороны, и раздавить может тяжёлым характером.
- Да? – Санька скривил рот, - Жила и не знала, что муж квартиру новую строит? Бред, Натаха. Полине верить нельзя. У неё мозги плавают в спирте. В последний раз, она в марте, кажись, белок ловила?

Наталья Лазаревна собралась в комок.
- Да знала она не больше нашего, - обхватила она мягкий, как подушка лоб, - так, догадывалась. Янович умеет, - шевелит она пальчиками, вылитые сосисочки, - ну ты в курсе, вроде и говорит, а не скажет ничего. Только Снежане и доверяет, она и дизайном занималась, комнаты распределяла - кому куда, и матери ни слова, как обычно. Вся в папеньку своего. Нашей крови и нет в ней как будто.
- Да? А ты у Полины, значит, была? С донесением вернулась, – съязвил Гацко и прищурился.
- Сашёк, ну что ты, ей богу! Не веришь? – Наталья Лазаревна, опустилась на диван, и взяла за руку гражданского мужа, лицо её краснеет, а вмятины от пальцев белеют на лбу, - ну что мы, в старой, без ремонта. Посмотри! – всплеснула она руками, - А этот паразит любовнице не пожалел, а нам, собственникам – дулю показал. А Полина догадалась просто, женская интуиция не подводит. Янович ещё в марте, после её залёта, официально заявил, что мол, всё, теперь у них не брак вовсе, а свободные отношения - каждый живёт как хочет, и что у него есть женщина на стороне, и что он не собирается бабу эту скрывать, прятаться. Вот мол, принимай как хочешь известие.
 
- Ага! – улыбается Санёк, обнажая розовые, припухшие как у младенца дёсны, - А то Полина не знает, что у Яновича всю жизнь бабы на стороне. Вот вы с сестрой артистки, "Скорей бы Петька прирулил, чтоб его…" – мечтает он.
Оказавшись в тупике, Наталья Лазаревна срывает бантик.

- Сашенька, - запела она, - как бы там у них в семье не было, ерунда всё. Главное что? Янович проценты твои официально - не оформляет, деньги, тебе собственнику - не платит, с мнением твоим - не считается: меня на работу брать - запрещает. И для чего? – вспыхнули лисьи глаза рассказчицы, - Чтоб тёмные дела свои скрыть! А дочку возьмёт, да, и зятя. Думаешь, он им долю не отпишет? Ещё как отпишет, и в руководство введет. Свадьбу только сыграют! И ты, основатель и мозг "Икара", будешь у его зятя на побегушках. Ноги об тебя вытирать будут, у Снежаны характер, сам знаешь, а зять и того хуже. И тебя затрут. Никто не посмотрит, что ты на своём горбу "Икар" поднял, в самые верхи экономики поднял, - взмахнула руками-крылами Наталья, отчего её дорогие духи и дезодорант, той же гламурной темы, штормовой волной ударили в Санькин нос, до мурашек в мозгу. Гацко зажмурился, а его подруга, понизив тональность до минорной, продолжает:

- Милый ты мой, до чего же ты благородный. И как ты это терпишь? Но скоро всему придёт конец, - отрезала она, - Так что, Сашенька, на волю пора. Правильно мы поступили, по справедливости, надо Яновичу рога обломать, чтобы он ими дыры в небе не пробил.

- Какие дыры? Натах. Что это "правильно поступили", о чём ты? – Санёк подскочил и вытянулся во весь рост, мелковатый для руководителя высокого ранга.
- Сашенька, мы с тобой – одно целое, я за тебя жизнь отдам. Просто решили мы - с тобой, а план - я сама осуществила. Ты ведь порядочный такой, привык собой жертвовать. Ну и хватит. Пусть теперь Янович жертвой будет.

От усиленной работы мозга на Санькином огромном лбу собрались морщины.
- Натах, ты чего? Ты чего наделала?! – воскликнул Санёк.
- Справедливость восстановила. Да не волнуйся так, родной мой, ничего страшного не произойдёт, - сверкнули лисьи глаза Натахи, - Ну, пощиплют Яновича трохи, делов–то. Он из любой ситуации сухим выйдет, а мы ему поможем, дааа, от всей души, всем сердцем, так скааать. Только по справедливости. Пусть долю твою официально оформит, и не двадцать процентов, как говорено, а третью часть, и на работу меня – главбухом, и…
- Тебя? главбухом? Да Юрьевну куда? Уволить? Да, она гений, вообще, и вообще, на ней всё…
- Сашенька, - протянула Натаха, - никто лучше хозяина свои деньги не посчитает, я права? А Елена ваша, Юрьевна, для тебя не друг, она только для Яновича старается, как для бога.
- Всё, хватит. Говори, что натворила? Отвечай! – требует Санёк, колечки его тёмных волос дрожат на шее.
- Да, Саш, хе-хе, хм.
- Да никак папку с контрабандой …Эту, красную! Ааа. Там уголовщина чистая, ну ты ведьма, - бледнеет он.
- Саш, успокойся. Твоих подписей нет. Там на Яновича материал.
- Да он поймёт, чьих рук дело. И тебя убьёт, и меня. И дочек твоих сопливых.
- Саш, всё пройдёт тонко, обычная проверка и всё. Мне уже рассказали. Папку при нём, при всех, при тебе случайно, ну по ходу, при обыске найдут, и всё. Проверок сейчас…Оооо! Ну, подписку даст о невыезде, ну, повертится, и всё. И мы при своём.

- Проверка? Сама додумалась? Или подсказал кто? Я! Я за проверки ответственный, на стрелки хожу, бабло несу…ууу. Дура! С меня спросят, все спросят! – кричит Санька, лицо его белее рубахи и глаза выкатились.
- Я это на себя беру. Так и скажу – человек без отдыха, без денег, без жилья…
- Ну и дура! Делать-то теперь что? Что? Я тебя спрашиваю, ведьма!
- Саш, не горячись, ты – бизнесмен, руководитель. Давай спокойно? Я бы тебя и не посвящать могла, правда? У меня с Яновичем свои счёты, давние. Но я только для тебя старалась, чтобы ты – чтобы тебя зять Яновича не унижал, понимаешь? И никто кроме тебя последний пункт плана не выполнит. Соберись! Надо просто сегодня зайти к нему в кабинет и …поставить папку точно на тоже место, точно на тоже, откудова ты брал. И всё. Сделаешь, Сашёк?

- Я? Я чтоб друга? Чтоб меня…
- Друга? Ну, раз уж так его назвал, тогда скажи – где твой друг? На работе - не был, вчера – не был, и ты – друг, не знаешь почему.
- Мало ли? Чтоб тебя…
- Да не мало. Пятьдесят тысяч американских рублей на подставную фирму перевёл, оттуда - в Германию… и ты – друг, не знаешь об этом?
- Ну и что! Перевёл. Откуда ты всё знаешь?
- Я? Я тебе сказала – ради тебя всё, ты – моё всё, – страданье вырвалось наружу из нераскрытых лёгких униженной женщины, - Ты ведь не знал, признайся. Тоже мне - друг.
- Ну, и?
- В Германию укатил, это достоверно, - защитница справедливости умолчала, где раздобыла секретные сведения, - Я чувствую - помчался за новой машиной, уверенна, помянешь моё слово. На джипе вернётся. Снежану хочет с шиком в Загс повести. Весь он в этом. Шик ему нужен. Будь он проклят.

- Быть не может, - Санька обмелел, как пруд на солнце и опять опустился в кресло.
- Может. Проверь на работе, я тебе реквизиты напишу.
- Валерка? Такими бабками швыряется? И нам ни слова? Ни мне. Ни руководству?
- Да, так выходит. Ты – очень верный человек, порядочный, благородный, а Валерка – вот как нам платит. Так что не жалей его, папку возьми – на тоже место, да, и не бери к сердцу, ничего с этим барином не случится, подвинется только с чужого места.

Санька съёжился: мокрая от пота рубаха прилипла к спине и остыла. А в голове и того хуже, застряла только одна мысль: чтобы влезть под бабий каблук - необязательно ставить штамп в паспорте.