Он был толстым электриком Эдиком

 Бэлла была такой утонченной, умной, изящной и красивой, что вслед ей оглядывались даже женщины. Она утонченно двигалась, изящно курила длинные сигареты, умно и остро шутила, разбиралась в искусстве,  невероятно интересно одевалась. Ко всему, она в свои тридцать пять была владелицей огромного торгового центра. И внешне была настолько глянцевой, что факт её незамужества всех удивлял.


   А она искала. Его.  Увлекалась красивыми интересными мужчинами, но потом разочарованно оставляла им утром на подушке прощальные записки.

  
   И вдруг он появился . Толстый, неуклюжий , плохо одетый и помятый электрик Эдик. Он чинил проводку в её аппартаментах. И его искреннее восхищение утренней Беллой, без макияжа и прически, в пушистых тапочках и атласной пижаме, подкупило её.

     И вдруг он приготовил ей завтрак - жаренную картошку с луком, она не ела такого сто лет. И вдруг он починил её французский зонтик, который она так любила. И вдруг он закричал от страха, когда она подскользнулась на кафеле. А потом она прилетела из Рима,  самолёт её задерживался на три часа, она вошла в зал аэропорта и увидела его -измученного волнениями, жалкого, с завядшими тюльпанами в большой руке и заплаканного. Тогда она влюбилась...

 
   Свадьба, кольца, шепот за спинами, взгляды непонимания родни, коллег и знакомых. Она ждала этого, предполагала . И подготовилась не обращать внимания.


   Пять лет  любви, без особых страстей и без единого мрачного дня.  То, что называют тихим семейным счастьем. Она научила его любить театр, отличать Моне от Караваджо, танцевать вальс, есть только здоровую пищу и слушать Шуберта по утрам. А он просто обожал её и называл Белочкой. Был словно мягким пластилином в её белых ухоженных руках, став уже не Эдиком, но галантным Эдуардом. Похудевшим, расправившим плечи и нашедшим уверенность во всех своих движениях.


    Бэлла боялась расплескать счастье. Но однажды испугалась потерять, увидев вскользь его взгляд, провожавший художницу Юлю на выставке. Что-то щипнуло внутри, какой-то тонкий волосок в толстом канате спокойствия оборвался. Настолько тонкий, что интуиция ничего не поняла и не почувствовала. И только когда она утром, на шёлковой подушке, нашла его прощальную записку, она вспомнила про этот волосок.

    Он извинялся. Благодарил. Просил понять.  Бэлла была слишком благородной, чтобы не простить. Но  слишком чувственной, чтобы понять. Она даже не суетилась и не протестовала вокруг общего злорадства и насмешек.

    Физическая боль мешала быть гордой и сильной. Год психологи морочили ей голову чужими примерами и их последствиями. Год антидепрессанты всего лишь сушили губы и тормозили речь. Год алкоголь просто стекал внутрь , как простая вода. Год другие мужчины, оказавшиеся в ее постели, были гадкими и мерзкими, как и погода за окном...

   Боль не проходила, измучила,  обострялась. Бэлла научилась с ней дружить. Она даже давала ей взрорваться бордовым фонтаном, когда ходила на выставку к Юле и смотрела на них двоих - счастливых, виновато улыбающихся ей в глаза.

   Она совсем не задумывалась о словах "унижение, растоптанность, жалость", когда смело подошла к нему и сказала:

-Я всё-таки буду ждать тебя, всегда...

    Бэлла смотрела прямо на него, молча и длинно, хрипло крича  одними глазами. Вся её любовь вырвалась,  трепетала вокруг огнём, заполняя пространство.

     Ему стало жарко от неё, он ослабил узел галстука,  нерешительно кивнул, смутился, растерянно оглянулся. Что-то пробегало по его лицу, оставляя в складках и щетине следы её былых поцелуев и прикосновений. Забытая им мелодия ИХ любви дёрнула робкой стрункой где-то глубоко, заставив его  прислушаться. Он прикрыл глаза, чтобы  вспомнить...

   Она уходила с выставки, напитав свою боль, сделав её слаще и мучительней. Она её уже не боялась, она не причиняла ей вред. Потому что ожидание и вера стали вдруг сильнее. Она вдруг ясно осознала, что он вернётся...
   Цвела сирень и была её сороковая весна.