Все гении похожи друг на друга

Поприветствовав взмахом руки участников заседания клуба «Любители писаний», Председатель, член Союза писателей Вострежского поселения Радомир Ефграфович Убойный, бросил в зал неотредактированную мозгом фразу, которая сразу всполошила присутствующих:

- Товарищи и господа писателЯ, не будем сегодня трогать всё великое и иже с ним талантливое и даровитое, а перейдём сразу к главному.

- Это почему же так ? – Возмутился Кругляшкин, переводчик произведений Есенина с русского литературного на вострежский язык. – Я, например, уже месяц в ударе. Написал поэму «Анна Снегина» получше рязанского самобытника. Хочу затронуть тему авторства поэмы… .

Его поддержал мемуарист и страстный публицист Клавишкин. Он, рубя воздух ладонями, подскочил со стула и забасил каким-то дугообразным с призвуками эха голосом:

- Какого чёрта, Радя ?! Мне может тоже хочется окропить заседание своим детищем. Вчера только закончил статью на популярную тему: «Нужно ли класть в котлеты мясо?» Тематически она актуальна для окружающего мира… А ты? …Сегодня этот Радя убил во мне талант ! Чиновнически убил ! Ай, как нехорошо и вульгарно с твоей стороны.

Последняя фраза Клавишкину особенно удалась. В подтверждение этому весь первым ряд захлопал в ладоши, а страстная поклонница его таланта старушка Изыргиль (так её звал за глаза Радомир Евграфович Убойный) омочилась благородными слезами и, привстав с места, надрывно воскликнула:

- Президиум не имеет права диктовать нам тоталитарные слова ! Это вам не голубая и мусульманская Москва !

Мемуарист хмурый, но не побеждённый с высоко поднятым боксёрским носом, опустился на стул. С левой стороны зала, где кучно примостились у тёплой батареи крикуны (и сам Кругляшкин) с оппортунистическими взглядами, понёсся сначала скрип стульев, а потом скрежет зубов.

-Простите, Радомир Евграфович, - приподнимаясь с места, обратилась к Председателю Сурепкина Клавдия Петровна (та самая Сурепкина, по прозвищу «Туфель с водкой» которая шестой год пишет книгу стихов, но никак не закончит: ей всё что-то мешает: то дождь, то солнце, то ветер, то пенная буря в стакане с пивом). - А что вы имели в виду под словом – «главное» ?

Убойный уже изрядно вспотевший и покрасневший от выкриков в зале, взял в руку со стола карандаш, засунул его тупым концом в левую ушную раковину и, зажмурившись, покрутил им. Удовольствие немного отвлекло его от заседания. Он задвигал головой, поскрипел шеей. Открыл веки. Замигал ими беспорядочно, будто сломанный маяк.

- Товарищи, я это самое… и не думал бороться с великим. На шо оно мне надоть… – Положив сломанный пополам карандаш на стол, начал сдуваться он. – Просто без увековечения наше клубной талантности хочется выпить по случаю Дня рыбака, хотя рыба в нашей речке уже пять лет как не ловится, укатилась в верховья ввиду присутствия химзавода у нашего даровитого села… Сегодня же праздник, господа и товарищи! Поэтому решил вам предложить заменить официальную часть на, так сказать, рыбацкое веселие.

- На рыбацкую пьянку… - поправила его Сурепкина и добавила. – Я в своей книге обязательно напишу пару виршей о судьбах вострежских рыбаков и укажу, что стаканов было недостаточно для празднования…

В зале завозились и снова захлопали в ладоши. Оттуда понеслись повеселевшие возгласы:

- Фу ты !... напугал, Радя ! Так бы сразу и сказал ! А то водишь нас по потёмкам, ужо мы тебя ! …Ну ты, Радомир Евграфович, и мастак преподнести - главное ! Точно в баночку попал ! Надо бы все наши заседание начинать с этого ! Главное – это соль земли !

- Радомир Евграфович, у меня предложение! – вытянув руку к потолку и задёргав ей в припадке эмоций, выскочила на середину зала, между президиумом и рядами стульев Сурепкина. – Дайте мне слово, не гоните лопатными возгласами зазря.

- Только суть и по делу ! Говори, Туфель, ой, простите, - Клавдия Петровна ! – сказал Председатель Убойный, выговаривая каждую букву имени, отчества заслуженной вострежской поэтессы.

Произнесённое слово «Туфель» было столь ненавидимо и презираемо Сурепкиной, что она слегка поморщилась, а нижняя челюсть слегка задрожала. Сдерживая волну отрицательных и положительных эмоций, она заговорила пискляво и монотонно, как она обычно делает, когда кто-то беспричинно указывает ей на её бесталанность:

- А почему бы нам, товарищи писатели и поэты, не совместить главное с великим !

- Достойное предложение ! – Завопили в зале.

С третьего ряда, где сидела пара одиноких и не разговаривающих ни с кем авторов, раздался новый мужской и сиповатый голос:

- Ежели мы совместим великое и главное, то что пить-то будем – коньяк, водку, французское вино, шампанское ?

- Будем пить, как обычно – самогон–первач, особо одарённые могут остановиться на самогоне второй гонки – 80 градусов. – резко заговорил Убойный. – Вы уже, Туфля,… ээээ то бишь госпожа и товаришница Сурепкина, год не платите взносов. На что я должен шампанское покупать ?

- М-да… - Вздохнули на третьем ряду.

- Не густо… - Забасил голос в рядах оппортунистов и прочих обиженных.

- Простите, а стол будет шведский?

- Стол будет наш… отечественный – миска огурцов, помидоров и три головки чеснока. – осердился Убойный. – Взносов не хватает…

- Да это ли главное – шведский, нешведский… - снова поднялся с места мемуарист. – Важно, что сообча, из одной плошки отхлебывать будем.

- Вот и договорились… - кивнул головой Председатель и повернулся лицом к мордатому поэту Варенкину, у которого третий день подряд не сходил с лица флюс, и он очень страдал.

- Варенкин, ты готов сегодня почитать поэму конях и лошадях ? – Спросил Председатель.

- О каких лошадях !? – Возмутился Варенкин, держась левой рукой за опухшую щёку. – Я вообще-то написал поэму о Пегасовых размышлениях по поводу моего таланта. Уже пятый месяц прошу предоставить мне слово, а вы все гоните и гоните меня от трибуны…

Не дав договорить Варенкину, снова подскочил с места Клавишкин. Он был страшен лицом:

- Какого чёрта !? Почему вы, Председатель, даёте первое слово графоману и алкашу, этому скотнику ? А нас, даровитых, задвигаете ? Это ли не возмутительно ? Пусть этот беззубый лучше за коровами в стойлах лучше следит. Распустил их по селу, они всю картушку и бурак в огородах потравили, самогон не с чего варить…

Варенкин отдёрнул дрожащую руку от флюса, и всем показалось, что лицо его ещё больше вздулось, голова стала похожа на деформированный мячик. Но сказать он ничего не смог, так как опухший язык все время цеплял побитый кариесом больной зуб. Он стоял и изрыгал какие-то междометия, переходящие в длительные мычания…

Вывел его из неловкой ситуации Убойный:

- Потому что он болен ! Имейте милосердие, товарищ и господин поэтический гений ! Сперва немощные, потом все остальные. Роза Павловна наливайте в стаканЫ.

Послышалось бульканье и позвякивание стеклянных бутылок. Это секретарь клуба Роза Павловна включилась в работу. На обшарпанном пианино, стоявшим хмуро второй десяток лет у входа в зал, развернулась длинная череда посуды, которая уже взломала головы писателям и поэтам и искусительно звала к себе.

Первым выпил Варенкин, задушив дрожащими пальцами стакан. Выпил и оживился. Потом пианино окружила небольшая кучка, которая через минуту разрослась и превратилась в бурлящее месиво, похожее на кляксу.

Заседали до ночи. Читали стихи. Кругляшкин декламировал урывками между поднятыми стаканами свою поэму. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то ехидно смеялся, кто-то клевал носом, а кто-то уже спал и ничего не слышал…

Разошлись под утро. Большая часть клуба ушла к речке ловить рыбу. Сказали, что будут ловить руками. Ибо её там после утреннего выброса вод химзаводом, будет много дрейфовать пузом вверх. Другие, в основном оппортунисты, ведомые упившемся Клавишкиным рванули к химзаводу: бить морду директору. Все были в хорошем настроении. Всхлипывал только мемуарист:

- Радя, загубил ты мой талант ! Не дал прочесть мне одарённую красивым слогом статью… Убил убойно во мне вечность !