Распределение

- Первый раз на нашем круге? – спросил Разиэль, пропуская новичка в лифт вперед себя.
- Ага, - подтвердил Эфроил, пытаясь скрыть волнение. Едва лифт двинулся вниз, на минус седьмой уровень, кабину затрясло, раздалось хоровое пение и звуки органа, барабанов и тарелок.
- Ой, черт. Сейчас, погоди, - Разиэль от души стукнул кулаком по панели с кнопками, музыка и грохот сразу смолкли. – Не обращай внимания. Вообще этот лифт у нас для перевозки грешников, но просто служебный сломался недавно, временно приходится пользоваться этим.
Эфроил кивнул, нервно дернув левым крылом. Ему бы радоваться – после стольких веков в Лимбе, когда уже казалось, что до Страшного Суда там торчать, получить перевод на седьмой круг – это же невероятная удача. А он вместо того чтобы гордиться, робеет, как мальчишка.
- Курить у вас здесь можно? – спросил Эфроил, чтобы прервать молчание.
- Отчего же нельзя? Детей у нас тут нет, - усмехнулся собеседник.
Эфроил достал из кармана защитной гимнастерки пачку «Беломорканала», выудил папироску, пару раз безуспешно щелкнул зажигалкой.
- Не, бензиновые не работают. На вот серную, - предложил Разиэль, вытаскивая свою зажигалку.
- Бог спасет, - поблагодарил Эфроил, затягиваясь. Лифт опустился на седьмой подземный уровень, что соответствовало глубине семи дней падения медной наковальни.

Оба ангела вышли и оказались в стеклянном тоннеле, ведущем через изрытую каналами и траншеями огненную пустыню, которой не видно было конца. Осужденные грешники, закованные в колодки, копали, рыли, долбили, перетаскивали и горели. Время от времени из-под красной мертвой земли вырывались языки пламени, фонтаны лавы и удушливый газ. Жар ощущался даже в служебном коридоре.
- Жара у вас тут… - заметил Эфроил.
- Прямо адская? – подсказал старший ангел и позволил себе расстегнуть пару пуговиц кителя, чтобы воротничок не прилипал к шее. – Это мы называем «духовкой». А там дальше, - он махнул рукой вперед, - «морозилка».
- А моя где? – заволновался Эфроил. Работать в таких неблагоприятных климатических условиях ему совсем не хотелось.
- Детоубийцы еще дальше, - ответил Разиэль.

Ледяные пустоши, на служебном жаргоне именуемые «морозилкой», Эфроил разглядеть не смог, так как стеклянный коридор с той стороны совсем заледенел. Навстречу спутникам прошел ангел в форменном бушлате и кипой папок под мышкой, отдал честь Разиэлю и скрылся в каптерке.
- На вот, для согреву, - старший ангел достал из-за пазухи наградную фляжку с гравировкой и протянул ее Эфроилу.
- Это что? – тот подозрительно понюхал содержимое.
- Сома. Индусы угостили.
- А это разрешено? – заколебался Эфроил.
- Эй, ты не в Раю и даже не в Лимбе. Это седьмой круг, тут все разрешено, пока начальство не смотрит.
Эфроил сделал один маленький глоток и почувствовал, как по телу разливаются тепло и ведизм. Выступившая на крыльях изморозь растаяла, и ангел распушил перья, чтобы стряхнуть капельки влаги. Разиэль улыбнулся снисходительно и тоже приложился к фляге. Стеклянный тоннель наконец кончился, выведя обоих спутников в бесконечное помещение, состоящее из бесчисленного количества панельных боксов и проходов между ними. Пока Разиэль вел его к нужной камере, младший ангел старательно запоминал дорогу.

- Тааак. Вот и она, - изрек Разиэль, останавливаясь возле нужного бокса. Надпись на табличке гласила: «№ альфа – 3981 – гамма – 7883, р. Б. Елена». Двери не было, только большое стекло в стене, прозрачное с одной стороны, предназначенное для наблюдения за осужденной. В середине крошечной камеры стояло гинекологическое кресло, к которому была привязана сыромятными ремнями раба Божия Елена. Напротив кресла на стене висела белая простыня, на которую проецировались кадры фильма. Разиэль хлопнул в ладоши, и из воздуха материализовалась перевязанная бечевкой папка с личным делом. Эфроил взял ее, бегло прочитал на первой странице:

«Раба Божия Елена, рожденная в год тысяча девятьсот шестидесятый от Рождества Господа нашего Иисуса Христа, крещенная на пятом году земной своей жизни по обряду православному в Церкви Сретения Господня в славном граде Рязани отцом Иоанном (за заслуги свои перед истинной верой Царством Вечным награжденным), во многих грехах повинная и во многократном нарушении заповедей, кои были людям через пророков дарованы самим Богом, уличенная, и преставившаяся в возрасте пятидесяти лет, отпущения от служителя веры не приняв и в прегрешениях своих великих не раскаявшись».

Привязанная к креслу женщина выглядела, как и все воскресшие во плоти души, на тридцать три года. При жизни ее, вероятно, могли бы назвать красивой, но в Аду таких категорий уже не существовало – все грешники отвратительны одинаково. Ремни впивались ей в кожу, растирая запястья и лодыжки до мяса, железное кресло все гремело, когда женщина дергалась и извивалась. А дергалась и извивалась она все время, трясла головой, будто в приступе эпилепсии, и судорожно сжимала изодранными пальцами подлокотники. Отображающиеся на белой простыне кадры явно причиняли ей непереносимые страдания. По ногам текла сгустками кровь, напоминая об остатках того, что когда-то было женским естеством.

Эфроил перехлестнул несколько страниц:

«В день памяти преподобного Сергия Радонежского р. Б. Елена грех смертоубийства совершила, лишив жизни собственное нерожденное дитя, душу невинную, тем самым в таинстве Крещения и Спасении до Страшного Суда ему отказав. Осуществить сие деяние помогал ей абортмахер, врачевателям себя именовавший, за это и другие преступления так же на вечные муки осужденный».

Устав от небесного канцеляризма, ангел решил посмотреть своими глазами.

Первый раз Елена приехала в Москву из Рязани поступать в театральный. Там все оказалось занято детьми столичной интеллигенции. Потерпев неудачу, с позором и слезами вернулась назад к родителям. Но Москва, со своими парками и скверами, высотками и театрами, широкими улицами и просторными площадями совершенно покорила сердце юной девушки. Перекантовавшись год обрезчицей в текстильной мастерской, Лена снова поехала в столицу поступать, на этот раз на филолога, успешно. Выбор специальности был сделан не из большой любви к свойствам родного языка, а по принципу, где учиться попроще, чтобы было время на все столичные развлечения. На последнем курсе Леночка близко сошлась с одним женатым капитаном. Через три месяца этих отношений не замедлил явиться естественный итог в виде незапланированной беременности.

Ленка бежала, цокая по мостовой каблучками дареных итальянских туфель, чтобы подкараулить своего капитана с утра пораньше около его дома. Тот, увидев ее у своего подъезда, решительно схватил любовницу за локоть и потащил за угол, подальше от опасно просматриваемого из окон квартиры участка. Выслушав новость, разом помрачнел, прикусил губы и как-то сразу отодвинулся от Ленки, убрав руки с ее облепленной ситцевым платьицем талии.

Капитан лелеял мечту стать генералом. Наличие незаконных детей отодвигало осуществление этой мечты как минимум лет на двадцать, до совершеннолетия брошенных отпрысков, а то и вовсе переводило в разряд несбыточных. Ничего другого не оставалось, кроме как несколько виновато, но твердо объяснить Ленке ситуацию. Девушка истерик устраивать не стала, сочтя предложенное решение самым разумным. Становиться матерью-одиночкой совсем не хотелось, особенно если отец начнет все отрицать и от выплаты алиментов отказываться. Что, по судам и политотделам его таскать? Саму затаскают и заклеймят всеми позорными клеймами! Срок небольшой, а капитан, перепугавшись, предложил компенсацию в размере двухсот рублей.

На аборт в больничку Ленка шла мимо храма, со сверкающими золотом крестами на лазурного цвета куполах. Обратно – в тот же день, как-то неловко поддергивая юбку, бледная и с искусанными губами. Через неделю она танцевала в доме культуры с высоким шатеном в модных «вареных» джинсах.

Эфроил попытался сопоставить смущенно порозовевшее, улыбающееся личико танцующей красавицы с лицом женщины в гинекологическом кресле. Рот искривлен в рыданиях, дорожки слез прочертили по впавшим щекам борозды, как водный поток в камне, веки подняты и пришиты нитками к коже под бровями, чтобы не позволить осужденной закрыть глаза. Проектор с характерным шумом передавал на простыню слегка подрагивающее изображение, на которое было так невыносимо смотреть.

Кудрявый мальчонка с выпавшими молочными зубами учился кататься на двухколесном велосипеде, наворачивая круги вокруг какого-то памятника на бульваре.
- Мама, полусяется! – радостно крикнул он и тут же ткнулся передним колесом в гранитный постамент статуи.

Тот же парнишка, но уже на несколько лет старше, притащил домой честно выловленного в речке окушка.
- Мама, из него можно что-нибудь приготовить? Ну пожалуйста?

Мальчик, играющий с друзьями в снежки. Юноша, готовящийся к областному соревнованию по спортивному фехтованию среди юниоров. Молодой человек в конфедератке, позирующий на фоне главного здания Московского Государственного Университета. Карапуз, сложивший из кубиков первое слово, пускай даже это слово «кечуа». Подросток с тубусом, опаздывающий на занятие по академическому рисунку. Мужчина в военной форме, склонившийся над картой. И он же – на сцене, в костюме Моцарта. Он же – в автомастерской с ключом девять на двенадцать. Он же – в белом халате перед микроскопом. Он же, он же… с друзьями, с коллегами, с девушкой, с женой, с детьми, внуками, с матерью…

- И надолго ее так? – спросил Эфроил, не отводя взгляда от сменяющихся кадров.
- Пока все не просмотрит. У этого мальчика ведь могло быть бесконечное количество судеб. Или пока не перестанет жалеть себя.
- Справедливо. А отец ребенка тоже тут где-то?
- Нет, - ответил старший ангел, припоминая подробности. – Он по амнистии прошел. Погиб, сражаясь за Родину.
А раба Божия Елена… Эфроил заглянул в конец папки.

«Преставилась на третий день Великого Поста после продолжительной болезни, несмотря на то, к Богу с покаянием обратиться не сподобившись вплоть до последнего своего дня. Похоронена в земле освященной, однако ж без отпевания и обряда православного. Сыновей и дочерей, окромя убитого во чреве, не имела, потому и молится о спасении души р.Б. Елены некому».

Ангел закрыл личное дело, перевязав наискосок бечевкой, подкинул вверх, и папка с хлопком исчезла.
- В общем, все просто, - поучал на прощание Разиэль. – Когда ремни изнашиваются, их надо заменять. Не позволять ей закрывать глаза. Когда их от соли разъест, нужно подлечить. Ну и новые ленты в проектор вставлять. Вот и все. Если возникнут проблемы или вопросы, спросишь в каптерке, где меня найти.

Эфроил кивнул вслед уходящему ангелу и по привычке потянулся в карман за пачкой «Беломорканала». Сунул в рот папироску, щелкнул зажигалкой и выругался. Бензиновые, что б их, на седьмом круге не работали.