Самурай погибает стоя

Сумрачная ночь тянулась слишком долго. Робкие солнечные лучи лениво скользили по траве, едва показываясь из-за горизонта, и все никак не желали разгораться ярким огнем. Тамерлан смотрел на восток пристальным неподвижным взглядом. В уголках глаз собирались слезы от резких порывов ветра, режущих взор. Его армия в полной боевой готовности ждала уже второй час утреннего горна японских войск. Где-то там - в предрассветном тумане - расположились сотни опытных солдат, готовых стоять насмерть. Предводитель кочевников измученно вслушивался в оглушающую тишину, стремясь уловить звуки оживающего лагеря, но тщетно. Весь мир по ту сторону долины словно бы вымер. Промозглая сырость и стелящийся меж пологих склонов туман грубо ласкал оголенные нервы захватчиков. В любой миг эта спокойная тишина могла разбиться о боевой клич.
Самурай вышел из темноты вместе с яркими лучами, разрезающими плоть тумана. Его алые доспехи блистали на фоне разгорающегося и поднимающегося солнца. Спокойный и уверенный в своем могуществе, он окинул величественным взором долину и плавным движением обнажил катану. Он походил на бога, снизошедшего с небес для сохранения далекого и загадочного Востока. Тамерлан ждал, когда следом из-за склона появятся сотни шлемов. Однако самурай по-прежнему оставался один. Прогулочным шагом тот спускался в долину, сбивая с травы росу. Хан приказал войскам выступать. Сотни конников стояли ровной стеной напротив одного единственного пешего воина. Десятки стрел взметнули вверх, сверкая серебристыми наконечниками на солнце. Одна вошла плавным рывком в широкое мужское плечо. Свист тетивы еще дребезжал в расцветающей долине неровным эхом, когда первый взмах стального лезвия вспорол нутро разгорячившегося всадника и его коня. Кровь хлестким брызгом оросила траву и железные доспехи. И тишина закончилась. Топот множества копыт, гиканье и улюлюкание, вновь и вновь кричащий звон луков, свист рассекаемого ветра и звонкие удары стали пронзили все нутро тихого утра.
Тамерлан намеревался собственноручно отрубить голову этому наглому воину, унесшему десятки жизней его армии. Он представлял, как самурая поставят на колени перед его шатром. Как под тяжелым ударом плети хрустнет позвоночник противника. Как, наконец, со стуком прикатится окровавленная голова к его ногам.
Солнце стояло высоко в зените, когда кочевники дрогнули и отступили. В окружении мертвых и бьющихся в агонии тел стоял, устало оперевшись на древко копья, самурай. Стрелы торчали из его плоти, разбитые доспехи зияли черными дырами, кровь сочилась из множества ран. Запах пота и обнаженного мяса смешивался с едва уловимым ароматом муската, терявшемся в ухоженных чуть коснувшихся сединой волосах, и розмарина, маслом которого любовно отирал свое стальное детище бывалый воин. Тамерлан спрыгнул на землю и, хлюпая в лужах крови высокими сапогами, прошел к самураю. В насмешливых полуслепых глазах стража Востока светился вызов. Только вот сил в старых руках уже не было, катана тихо дремала в ножнах. Блеск кривого кинжала хана ослепил на мгновение и его самого. С глухим стуком к его ногам упала седая голова, навсегда пропитав дерзкого кочевника мускатным запахом боли. Непоколебимое тело осталось стоять, среди свежего и дышащего гнилью кладбища кочевников, крепко держась за древко.
Самураи всегда погибают стоя. Навещая своих убийц во снах и дразня их мускатным орехом.