Альтернатива. Часть первая

Альтернатива.
Часть первая. Южное направление.

1. Солнце было маленьким и бледным, оно совсем не грело, запутавшись в облаках где-то ещё совсем невысоко над землёй. Пасмурно было с ночи, ветер, обычно тёплый, безжалостно пробирал до самых костей. "Дождь пойдёт", - лениво подумал Ханс, кутаясь в плащ-палатку. Всё было бы неплохо, но форма, намокшая во время вчерашней грозы, за ночь не просохла, и теперь это здорово напрягало. Справа зашевелился Долговязый Шульц, поправляя брезент на пулемёте, а, может, просто удобнее устраиваясь в пулемётном гнезде.
- Шульц, ты там не спи, а то матросы уволокут.
- Пошёл ты... - вяло отозвался Шульц.
- Я думал, что ты заснул.
- Ага, думал ты...
"Опять хандрит", - решил Ханс. Долговязому уже месяц не приходили письма из дома, поэтому он хандрил.
- Кто нас сменяет? - спросил Ханс. Он знал, что их сменяет Бауэр, просто захотелось поговорить, хотя бы с Шульцем и просто ни о чём.
- Не знаю, - вяло отозвался Долговязый, глядя в одну точку. - Может, Бауэр.
- Наверное, - с готовностью отозвался Ханс и услышал шаги за поворотом траншеи, - Кстати, вот и он.      
 Вопреки ожиданиям, в траншее, поблёскивая стёклами очков, появился взводный - лейтенант Закерман. Невысокого роста, худой и веснушчатый, он производил впечатление школьного учителя; ребята в роте всерьёз считали, что ему задерживают очередное звание из-за небоевой внешности.
- Шульц, Штюбе, что нового? Всё тихо? - взводный знал их ещё по Ливии.
- Пока да, герр лейтенант, вот только погода не очень, может, даже дождь пойдет, - поделился своими опасениями Ханс. Сам по себе дождь проблем не создавал, даже гарантировал отсутствие в воздухе авиации противника, а вот штурмовые группы русских предпочитали нападать именно в такую погоду. Атака начиналась, как правило, рано утром, под покровом тумана. Из серой тьмы возникали размытые фигуры в маскхалатах, в траншею летели гранаты, и начиналась карусель.
- Ага, понятно, - Закерман снял очки, протёр их платком и снова водрузил их на тонкий веснушчатый нос.
- Что слышно о вчерашнем налёте? - поинтересовался Штюбе.
 Вчерашняя гроза застала в небе пятёрку "Веллингтонов", которая из Ирана направлялась на бомбёжку какой-нибудь железнодорожной станции. Англичане, завидев грозовой фронт, сбросили свой груз где попало, да так неудачно, что разнесли вдребезги склад боеприпасов батареи горных орудий, а вместе с ним и саму батарею и даже часть третьей роты. В округе грохотало будь здоров, все решили, что русские начали атаку, поэтому сидели в траншеях пока не вымокли до нитки.
- Третьей роте досталось, раненых откапывали до часу ночи, а русские ещё добавили из миномётов, на свет фонарей ориентировались, - взводный неожиданно усмехнулся. - Оберштурмфюрер Энке исчез.
- Разорвало в клочья? - с плохо скрываемой надеждой спросил Ханс. Энке командовал спецотрядом эсэсовцев, был тупоголовым нацистом-фанатиком и его ненавидели все.
- Сегодня будут пересматривать трупы, - уклонился от дискуссии Закерман. - А ещё русские под шумок, похоже, заняли Большой Нос.
 Потоптавшись ещё немного и осмотрев окрестности в бинокль, лейтенант ушёл на левый фланг, а через некоторое время в траншее появились Бауэр и Собенски.
- Слышали про налёт? - Бауэр тяжело опустился на ящик рядом с Хансом. - Про Большой Нос?
- А что нам твой Большой Нос? - отозвался Шульц, расправляя затёкшие плечи.
- А то, балбес, что нас погонят его отбивать. Забыл Толстую Берту? - скривился Бауэр.
 Шульц ничего не ответил. Толстую Берту - пологую высоту в трёх километрах к югу - их рота штурмовала вместе с батальоном турок четыре раза. Во время третьей попытки турки залегли под огнём пулемётов сразу возле своей траншеи, и наступление поредевшей немецкой роты быстро захлебнулось. Высоту взяли на следующий день после двухчасового артобстрела и налёта пикирующих бомбардировщиков. Бои за Толстую Берту выбили половину личного состава роты, с тех пор в штабе более серьёзно подходили к вопросам огневой поддержки наступающей пехоты.
- Пойдём, Шульц, может нам повезёт с завтраком, - Ханс положил на плечо карабин и зашагал вглубь позиции.

2.  Пушки гремели уже не так слаженно, было видно, что артподготовка подходит к концу. Небо было затянуто облаками, хотя они уже не походили на грозовые или даже дождевые. Шульц не торопясь вставлял патроны в обойму карабина, Зитвиц жевал галету, Ланге протирал ветошью ствол пулемёта, Мейхлиц сворачивал пулемётные ленты. На Ланге сегодня была вся надежда - он остался единственным пулемётчиком во взводе. По траншее прошёл фельдфебель Шадберг, произнося одну и ту же фразу: "Приготовиться к выходу на рубеж атаки, приготовиться к выходу на рубеж атаки..."
 Их всё-таки послали отбивать Большой Нос, как и предполагал толстый Бауэр. Из-за облачности обещанные "Штуки" не прилетели, их прождали до обеда и решили начинать без них. Две неполные роты - это было всё-таки слабовато для Большого Носа. В первой роте после штурма Берты осталось сорок девять человек, во второй ситуация была получше, но и там на взвод приходилось по одному-два пулемёта, а этого было явно недостаточно. Правда, в штабе, видимо, так не считали.  На правом фланге раздался свисток фельдфебеля.
- Выходим, - бросил Зитвиц и вылез на бруствер. Штюбе толкнул локтем Бауэра и полез за ним. В атаку пришлось не идти, а большей частью ползти. У русских, похоже, был только один пулемёт, но он так ловко менял позицию, что прижать его было делом непростым. Когда русский пулемётчик переключил внимание на вторую роту, Закерман поднял людей для решающего броска. Сначала всё шло довольно гладко, но когда до русских траншей оставалось совсем немного, оттуда раздался дружный винтовочный залп и полетели гранаты. Штюбе бежал за Собенски, как вдруг увидел, как тот дёрнулся всем телом, упал на колени и стал заваливаться на бок. Ханс бросился к нему и увидел на спине выходное отверстие величиной с кулак. Серо-зелёная ткань кителя быстро темнела от крови. "Из винтовки саданули" - успел подумать Ханс, и тут его накрыло взрывной волной. В воронке от снаряда, куда забросило Штюбе, уже лежал иссеченный осколками труп. Лицо представляло собой кровавое месиво, и только по фюрерским усикам можно было опознать Петера Мюллера из первого взвода. Ханс выглянул наружу. Всё было кончено, роты залегли и вяло отстреливались, из русских окопов заливисто стрекотал пулемёт. В воронку шумно ввалился Бауэр с перевязанной щекой.
- Чёрт, прижали нас. Кто тут у тебя? Мюллер? Бедняга. Ладно, мы им сейчас дадим.
- Откуда столько оптимизма? - удивлённо спросил Ханс. Бауэр только усмехнулся, показав рукой на небо.
- Облака-то ушли.
 Штюбе задрал голову и увидел звено пикировщиков, выстраивающихся для атаки. "Вот и погода улучшилась", - подумал он, осторожно сползая на дно воронки.
 После того, как "Штуки" разворотили русские позиции, подобраться к ним поближе и забросать гранатами не составило большого труда. Когда немцы ворвались в разбитую траншею, живых там уже не было. Ханс пошёл посмотреть на русского пулемётчика. Им оказался молодой худощавый парень лет восемнадцати. Полузасыпанный замлёй, он крепко прижимал к себе пулемёт Дегтярёва без диска. Вечером, когда Ханс сидел в траншее и смотрел на звёзды, ему почему-то опять вспомнился этот парнишка. Что ни говори, а с пулемётом справляться он умел, этот чёртов русский. Ханс шумно вздохнул и произнёс в небо:
- О-хо-хо... Дерьмовая страна. Когда всё это кончиться?
 Гельмут Фогель, деревенский паренёк, воюющий всего второй месяц, понимающе протянул:
- Да-а, в Ливии, небось, было получше. 

3.  Может, получше, а может и нет. Тоже было по-всякому. Сначала итальяшки чуть было не сдали всё англичанам, потом Роммель со своими средними танками начал нажимать на Египет. А потом... Сначала англичане увеличили численность рейдеров в тылу немецких войск. Пока в штабе проснулись, половина самолётов люфтваффе сгорело на аэродромах. Далее активизировался британский флот. Роммель и так сидел на голодном  бензиновом пайке, а теперь топливо приходилось доставлять самолетами и подлодками. Бардия стояла в руинах, порт Тунис, хапнутый макаронниками у французов в сороковом, был заминирован британцами с воздуха и бездействовал. Потом какой-то умник в ОКВ решил резервы, предназначенные Роммелю, направить на десантную операцию-вторжение на Крит. Остров взяли со второй попытки, потери были страшные. Всех уцелевших отправили в Африку, но было уже поздно. Новозеландские и австралийские войска, эвакуированные из Греции, переформировали, доставили части из Судана и Палестины. Египетские войска, ожидавшие сигнала, чтобы захватить опорные пункты в Каире, были разоружены и заперты в казармах. Роммель понимал, что опаздывает, теряет темп. Не закончив сосредоточения, он нанес удар всеми наличными силами в районе Мерса-Матрух. Танки прошли сквозь боевые порядки англичан, как нож сквозь масло, и, казалось, что деморализованные британцы побегут. Но потом ролики угодили в ловушку, подстроенную О’Коннором, застряли на минном поле и, таким образом, были выключены из боя. Пехота не пробилась за танками и вернулась на свои позиции. Ночью английские сапёры проделали проходы в минных полях, и 4-я бронетанковая бригада нанесла удар по итальянским частям. Утром прилетела вся имеющаяся у союзников авиация, и оборона Роммеля рухнула как карточный домик.
 Штюбе прибыл под Мерса-Матрух из госпиталя в Триполи как раз к началу драпа. Закерман щеголял повязкой на голове и заметно хромал, вся рота (да и вся армия) страдала поносом. Войска уходили на запад. Ханс  почти сутки провёл за рулём бронетранспортера, увиливая от атак авиации, а на ночь вслед за штабным грузовиком заехал в безымянный оазис. Наутро к ним присоединились остатки полка и разрозненные группы итальянцев. К обеду закончили переформирование полка и очень вовремя, потому что вечером их окружили новозеландские части. Из окружения прорвалось меньше половины немецких войск, но те, кто выжил, шли на запад без остановки, пока не встретили подразделения, прикрывающие отход Африканского корпуса. Дальше был, в основном, планомерный отход на заранее подготовленные позиции.  Тем не менее, прибрежные города оставлялись один за другим. Предвидя ещё большее сокращение поставок продовольствия и боеприпасов, Роммель попытался захватить осаждённый Тобрук с его необъятными складами, но австралийцы прочно зарылись в землю и не отступили ни на шаг. О'Коннор усилил натиск на немецкие части прикрытия, и те отступили. Тобрук был деблокирован, Роммель отступил дальше на запад. После взятия Триполи англичане остановились на неделю, и за это время итальянцы сумели оборудовать укреплённую полосу. Из Италии на самолётах прибыли пехотные части итальянцев и дивизия немецких парашютистов. Попытка англичан сходу прорвать полосу укреплений не увенчалась успехом, и они остановились в ожидании подкреплений из Великобритании. Пауза была недолгой. Штюбе был в карауле в то злополучное утро. Всю ночь небо было затянуто серыми облаками, а под утро облака рассеялись и пески засеребрились в лунном свете. Ханс откровенно скучал. Откуда-то справа доносился заунывный мотив грустной песенки, которую насвистывал Герхард Геллер. Обзор из траншеи был великолепным: между вбитыми в землю кольями струилась колючая проволока, за ней было минное поле, под завязку забитое противопехотными минами. Подобраться незамеченным было невозможно, но это и не потребовалось. За горизонтом надрывно ухнуло, и на окопы обрушился шквал огня. Артподготовка ещё не закончилась, а на минном поле уже показались танки с десантом на броне. За танками волочились тралы, в которых рвались мины. Когда разрывы переместились в район второй линии окопов, в траншее появился Закерман:
- Танки пропускаем, их встретят зенитки "восемь-восемь", пехоту с брони ссаживаем. Без пехоты они ничего не сделают. Райберг, не подкачай! - Райберг был пулемётчиком во взводе.
 Танки прошли сквозь первую линию окопов почти без потерь, однако, вопреки ожиданиям, они не двинулись под выстрелы зениток, установленных на прямую наводку, а остановились и начали обстреливать траншею из пушек и пулемётов.
...Штюбе вжался в землю; в голове гудело от близкого взрыва. Светало, небо было убийственно чистым, без единого облачка. "Значит, скоро прилетят, " - подумал Ханс, имея в виду самолёты противника, и тут в грохот танковых пушек вплелась тягучая мелодия. Рядом зашевелился Долговязый Шульц.
- Что это? - удивлённо спросил Ханс.
- Волынки, - прохрипел Шульц, и засуетился, вытаскивая из-за пояса гранаты. По полю в проходах, проделанных танками, шли шотландские стрелки. В клетчатых беретах и кильтах, в расшитых бисером поясах, они приближались к дистанции броска гранаты. Метрах в десяти левее Ханса застучал пулемёт Райберга. Немедленно в пулемётной ячейке  один за другим ухнули два взрыва, и пулемёт замолчал. Ханс бросился туда. На месте ячейки была воронка неправильной формы, на дне которой лежали останки Райберга и Лысого Вилли, второго номера. Райберг был похож на сломанную куклу с торчащими из живота влажными внутренностями, от Вилли остались только ноги. Пулемёта нигде не было. Ханса замутило, и он побежал обратно. Долговязый Шульц уже использовал все гранаты и теперь вставлял обойму в «Парабеллум». Штюбе навскидку выстрелил в шотландца, спрыгнувшего в окоп позади Шульца, и передёрнул затвор винтовки.
- Сейчас нас будут брать в коробочку, - сказал Шульц, выпустив всю обойму в наступавших   солдат. - Надо делать ноги. Иначе нас поднимут на штыки.
 В небе с рёвом пронеслись английские самолёты. Вдоль траншеи бежал Закерман. "К Фишеру! К Фишеру!" - кричал он и махал пистолетом в направлении правого фланга. Штюбе перебросил через бруствер гранату и побежал за ним.
 Фишер был водителем. В овражке за линией окопов на правом фланге он спрятал и замаскировал грузовик, в который теперь набились остатки взвода. В кузов подняли тяжело раненого Готлиха и машина рванула с места. 
- Закрепимся на позициях артиллеристов, танки там не пройдут, - закричал Фишеру  взводный, пытаясь перекричать рёв двигателя.
 Позиция артиллеристов была до основания разворочена авиацией, повсюду валялись трупы и искорёженные орудия. Неповреждённой осталась только одна зенитка из шести. Оставшиеся в живых артиллеристы молча забрались в кузов грузовика. На второй полосе обороны грузовик остановили. Взводу выделили отрезок траншеи, транспорт реквизировали для эвакуации раненых. Готлих был совсем плох, он шумно дышал и уже не приходил в сознание. Закерман куда-то ушёл, а солдаты достали остатки сухих пайков. Поесть толком не удалось - опять появились английские танки. Они рванули к окопам, но попали под огонь артиллерии. Один остановился и задымил, остальные повернули назад. Оборона держалась ещё четыре дня. Боеприпасы заканчивались, начал ощущаться дефицит воды. Англичане атаковали как бы нехотя, особо не упорствуя - искали слабое место в обороне. Сильнее досаждала авиация, налёты участились. Самолёты Люфтваффе требовались в России, итальянская авиация не могла одновременно прикрывать войска и препятствовать разрушению портов Бизерты и Туниса. По слухам, где-то в Тунисе создавалась "линия Роммеля", на которую запланирован планомерный отход в случае наступления англичан. Передышка длилась недолго. Ночью на пятые сутки австралийская дивизия без артподготовки прорвала фронт дивизии "Ариете". В прорыв устремились танки. К утру начали отход подразделения дивизии "Триесте", а британские войска обошли левый фланг 90-й лёгкой дивизии и устремились ей в тыл. Роммель собрал все свои танки в кулак и ударил во фланг английской 7-й бронетанковой дивизии. О'Коннор не стал рисковать, и англичане начали отступление; в тылу немцев остались блокированные подразделения  шотландской дивизии. На следующий день О'Коннор был отстранён от командования, его заменил Каннингем. Он возобновил наступление, деблокировав шотландцев. Подвижная группа англичан прорвалась в тыл немецких войск и взорвала склады с ГСМ, лишив топлива передовые части вермахта. В сложившейся ситуации Роммель  скомандовал отступление. Этот приказ в тот же день был отменен Гитлером, а Роммеля отозвали в Германию. Сменивший Роммеля генерал фон Тома, пытаясь спасти 90-ю лёгкую дивизию от окружения, продолжил отступление на новые позиции, оставив в качестве заслона дивизию парашютистов. Африканский корпус отошёл на "линию Роммеля", которая представляла собой две линии траншей, прикрытых минными полями и артиллерийскими позициями. Надеяться на то, что эту линию можно будет отстоять, не приходилось, особенно учитывая соотношение британских войск и войск Оси: в живой силе 5:2, в танках 3:1, в самолётах 3:1. Каннингем знал об этом соотношении. На рассвете 8 декабря на немецкие позиции, примыкавшие к берегу моря, обрушился огненный смерч. Огонь вели орудия английских крейсеров и 2/3 всей артиллерии 8-й армии. Войска новозеландской дивизии во время атаки не встретили организованного сопротивления, но при дальнейшем наступлении увязли на минном поле и окопались. Фон Тома организовал контрудар, использовав остатки танковой дивизии, и в это время Каннингем осуществил главный удар по правому флангу немецких войск. Он использовал эффект внезапности, а также дополнил фронтальный удар глубоким обходом правого фланга противника по труднопроходимой местности. Оборона разваливалась, войска отходили на вторую линию обороны; в воздухе господствовала британская авиация. Гитлер направил войскам воззвание, в котором требовал держаться и обещал помощь, видимо, намекая на возможное вступление в войну Франции. Французы, потеряв часть флота и колоний, ввязываться в войну не спешили и настаивали на выводе немецких войск. Торг продолжался, Гитлер терял время. Когда пала вторая полоса линии Роммеля, фон Тома начал готовиться к эвакуации.
 Во взводе Закермана осталось в строю шесть человек: Зитвиц, Штюбе, Шульц, Бауэр, Виттиг и Ротенбах. Взвод уже третий час стоял в порту Туниса вместе с остатками своего батальона и ждал транспорт. Был час ночи. Штюбе дремал, сидя на ящике от снарядов, рядом дремали остальные. По всей территории порта были рассеяны такие группки солдат, и только возле здания портовой администрации сидела толпа итальянцев человек в пятьдесят. Порт был разрушен, у причалов горели корабли, разбитые во время вечернего авианалёта. На горизонте гудела канонада - к городу подходили англичане. Вдруг из дымного облака вынырнул небольшой пароходик с мудрёной надписью на борту. Он бодро подошел к пирсу и выкинул на него трап. На пирс немедленно вышел немецкий лейтенант, распоряжавшийся посадкой на суда. Группы солдат зашевелились, но с места никто не сдвинулся кроме итальянцев. Они нестройной толпой подошли к лейтенанту и что-то залопотали. Тот гаркнул: "Не подходить! Ждать!" и сделал приглашающий жест группе немцев в маскхалатах. Те неспешно потопали к пирсу. "Кто это?" - сонно спросил Ханс. "Спецкоманда из абвера. Меньше всех повоевали, раньше всех уезжают. Вояки хреновы", - ответил Бауэр. Итальянцы несогласно зароптали, громче всех выступал старший группы, толстенький капрал. Офицеру надоела возня и он выхватил пистолет. В ответ капрал поднял карабин и выстрелил ему в живот. Команда абвера ощетинилась автоматами, в руках итальянцев заклацали карабины. Тут раздался свист с корабля. На носу стоял матрос с пулеметом наперевес, из-за его плеча выглядывал капитан и указывал на то место, где недавно был трап. Трап был убран. Капитан покачал головой и чётко сказал по-немецки: "Только итальянцы". Спецкоманда нехотя отошла в сторону, итальянцы толпой повалили на борт. "Дела - а", - протянул Бауэр.
 Штюбе отвернулся и опять задремал. Проснулся он от визга моторов. В воздухе мелькали английские и итальянские истребители. В порту часть кораблей, горевших ночью, утонула, из вновь прибывших был только итальянский эсминец. Он обильно дымил и заваливался на борт. Из облаков вывалилось звено английских бомбардировщиков и густо посыпало минами акваторию порта. "Всё, нам здесь делать нечего, тральщиков у макаронников нет", - сказал Закерман и поднялся с земли. Оставалась только Бизерта. В Бизерту прибыли пешком - весь проходивший мимо транспорт был увешан солдатами. Англичан удавалось пока сдерживать на окраинах Туниса и юго-западнее города. Авиация не досаждала - была нелётная погода. В Бизерте загружалось всё, что плавает: сухогрузы, рыбацкие шхуны, эсминцы, военные транспорты. Итальянский флот пока держал под контролем морской путь из Бизерты на Сардинию, хотя для этого пришлось использовать почти что все наличные корабли от торпедных катеров до линкоров. Взвод Закермана взобрался на борт эсминца и устроился прямо на палубе. В море Хансу стало плохо, его рвало желчью, так как он не ел уже два дня. На Сардинию он прибыл совсем разбитым. Первое, что увидели солдаты, сойдя с трапа, была табличка "Солдаты Африканского корпуса  - сбор возле четвертого причала, офицеры – сбор возле второго причала". Как сказал Бауэр: "Добро пожаловать обратно в армию”.
    
Из дневника Ханса Штюбе: 14.06.42 г. "На свои позиции мы вернулись уже вечером, а вторая рота осталась охранять Большой Нос. Кроме Собенски наш взвод потерял ещё двоих убитыми и четверых ранеными. Скоро нас будет хватать только на то, чтобы сидеть в своих окопах и отражать атаки русских штурмовых групп". 
18.06.42 г. "Уже третий день сидим в оцеплении, ждём партизан. В лесу почти непрерывно идёт стрельба, там уже на второй день операции образовался слоёный пирог из националистов Керимова, эсэсовских ягд-команд и остатков окруженного советского батальона. Юркий бронетранспортёр вывез к штабной палатке с десяток перебинтованных и примерно столько же мёртвых эсэсовцев. Всезнайка Бауэр сказал, что к нам едет полевая кухня и везет настоящий обед. Очень кстати, сухпаек уже не лезет в горло. Приходил взводный, хауптман пообещал ему пополнение, причём не каких-то юнцов, а ветеранов Польши и Франции, возвращающихся из госпиталей. Закерман полон оптимизма, Бауэр, напротив, настроен скептически. Плохо будет нам, если он окажется прав, первый взвод полностью выбыл при штурме Большого Носа, в роте осталось тридцать два человека, Закерман исполняет обязанности ротного".

4.  Военно-политические силы Финляндии к лету 1942 года разделились на три лагеря. Первый был представлен фельдмаршалом Маннергеймом, он выступал за ограничение сотрудничества с немцами и сокращение наступательных операций на фронте. Финские войска к тому времени и так захватили больше территории, чем могли удержать, на оккупированных землях возникали партизанские отряды, на борьбу с которыми уходило всё больше сил и средств, поэтому Маннергейм считал, что надо на этом остановиться и, возможно, даже искать пути для сепаратных переговоров с русскими. В отличие от многих своих соотечественников он знал, что русские долго запрягают, но потом так быстро ездят, что окружающим становится очень грустно.     Диаметрально противоположную позицию занимал генерал Талвела. Он, в свою очередь, считал, что Финляндии нужно прочно связать свою дальнейшую судьбу с Германией, разгромить Советский Союз и, таким образом, обезопасить свою родину от различного рода посягательств со стороны опасного соседа. Талвела ратовал за наращивание сотрудничества с Рейхом, увеличение военных поставок, активизацию боевых действий на фронте. Третий лагерь в Финляндии представлял сам президент Ристо Рюти. Он являлся сторонником золотой середины; с одной стороны ему хотелось видеть Суоми страной от Балтийского моря и до Урала, с другой стороны он опасался, а вдруг старый фельдмаршал окажется прав, и в этом случае его родина могла превратиться в Финляндскую Советскую Социалистическую Республику. Отрицательным моментом в данной ситуации для президента было постоянное давление со стороны представителей Германии. Они соглашались увеличить поставки вооружения, перебросить в Финляндию немецкие войска, помочь продовольствием, но требовали, требовали, требовали... В конечном итоге, несмотря на увещевания фельдмаршала, Рюти склонился на сторону радикал-реваншистов. Маннергейм в знак протеста 4 июня ушёл в отставку (с присвоением почётного звания Маршал Финляндии), а Талвела был назначен главнокомандующим. Гитлера это устраивало как нельзя более.   

5. На обед кухня так и не приехала, пришлось грызть сухпаёк, зато на ужин привезли-таки горячую кашу. Наевшись до отвала, Штюбе сразу почувствовал, как кровь отхлынула от головы к желудку. Сопротивляться наступившей сонливости было невозможно, и он пошёл спать. Сон пришёл почти мгновенно, был он нудным и однообразным. Штюбе летел в безвоздушном пространстве к звёздам, ни планет, ни галактик, только тишина и звёзды. Вдруг в тишине возник неясный гул, трансформировавшийся в конечном итоге во вполне знакомый звук. Ханс проснулся мгновенно, схватил винтовку и только потом открыл глаза. Снаружи бешено строчил пулемёт, раз за разом ухали разрывы гранат. Все уже клацали оружием, кроме Фогеля, который сладко спал в углу, слегка похрапывая во сне. В сарай ворвался Закерман.
- Подъём, лежебоки, прорыв проспали.
 В ночном небе ярко вспыхивали осветительные ракеты, но помогали они мало, потому что в селении был бардак, гранаты рвались со всех сторон, винтовочные выстрелы хлопали тоже со всех сторон, и только пулемёт заливался со стороны дороги. Из темноты вынырнул Шадберг с автоматом на груди.
- Штюбе, Шульц, Лахмайер,  идёте с фельдфебелем, остальные за мной. Ланге, разворачивай шарманку, - распорядился взводный. - Вы с Фогелем закрепитесь в развалинах башни, русские выходят группами по десять-пятнадцать человек, будете отсекать их от леса.
 Группа Шадберга продвигалась вдоль дороги короткими перебежками к облезлому кусту возле груды камней. Не успели они занять позицию, как из леса вынырнули русские. "Гранаты", - сдавленно прохрипел Шадберг, сзади Шульц зашуршал, доставая гранаты. У Штюбе гранат не было и он взял на мушку здоровяка в полосатой тельняшке. Шульц шумно выдохнул, бросая гранату, Ханс и Лахмайер дружно грянули залпом из винтовок, фельдфебель дал длинную очередь, конец которой утонул в грохоте взрыва. Взрыв плотно ударил по ушам,  в облаке пыли кто-то тонко, с надрывом закричал. Шульц перебросил через дорогу ещё одну гранату. "Бегом через дорогу, я прикрываю. Пошли!" - гаркнул фельдфебель и застрочил из автомата. Дорогу перемахнули одним прыжком, но в кювете уже никого не было. Лахмайер пару раз выстрелил на звук хрустящего валежника и отщёлкнул пустой магазин. Сзади подошёл фельдфебель.
- Остынь, Густав, не трать патроны, лучше прикончи вон того.
 На дороге лежали пять окруженцев, один из них стонал и держался руками за живот. Лахмайер с каменным лицом приставил ствол винтовки к затылку раненого и нажал на спуск.
- Сволочи, - процедил Шадберг. - Это сводная рота моряков с Каспия, полосатые головорезы. Сегодня с вечера дежурили Юрбек и Белый Клаус, так их прирезали, как свиней, никто даже не пикнул.
- Белый Клаус? - вскинулся Шульц. - Вот чёрт!
 Тихий, застенчивый Клаус был всеобщим любимцем и земляком Шульца, белым его называли потому что он был альбиносом.
- Так, Шульц, ты с Густавом сидишь здесь до утра, а мы пойдём в посёлок, а то там один Виттиг остался, тот ещё вояка. Если попрут русские, стреляйте громче, - мрачно пошутил Шадберг.
 В посёлке они действительно нашли только Виттига. Три дня назад он в который раз вывихнул лодыжку и  теперь прыгал на одной ноге.
- Ну что, Хромой, всё прыгаешь? Всех партизан переловил? - поддел Виттига Ханс.
- Делать мне нечего, - хмуро ответил тот. - Сижу тут, скучаю. Я и жмурики.
 Возле сарая на брезенте действительно лежали пятеро русских, а чуть поодаль – Юрбек и Белый Клаус. У обоих немцев были разрезаны шеи от уха до уха. Ханс отвернулся. Через час вернулась остальная часть взвода, на плащ-палатках принесли мёртвых Бухарда, Монка и Лечке. Часть окруженцев прорвалась-таки к ущелью восточнее леса. Банда националистов, напротив, ушла на запад и растворилась в многочисленных селениях на склоне горы. Эсэсовцы, потеряв половину личного состава, расстреляли пленных и укатили на трёх грузовиках, один из которых был под завязку забит мертвецами.
- Вояки! - презрительно бросил им вслед Бауэр. 
- Каждый занимается своим делом, - спокойно  возразил Ланге. - В лес могли послать и нас.
- Мы бы справились не хуже, - упрямо заявил Бауэр.
 А Ханс подумал, что их цель - Баку, а не какие-то лесные окруженцы, и нечего тратить силы на них, пускай этим действительно занимаются эсэсовцы.

6.  Бауэр, наконец, прекратил ковыряться в зубах и выбросил зубочистку.
- Ханс, что пишешь?
 Штюбе сидел возле коптилки и писал в толстой тетради, старательно выводя буквы. Бауэр пошевелил во рту языком и скорчил страдальческую гримасу.
- Чёрт, опять десну расковырял... Так что ты там пишешь? Роман? Стихи?
- Я веду дневник, - нехотя сообщил Штюбе.
- Дневник? Ни хрена себе, - Бауэр покрутил головой. - Это когда каждый день записываешь свои впечатления о прожитом дне, пишешь, что делал, с кем разговаривал, так?
- Ну, каждый день не получается, да и не про каждое событие хочется писать.
- Дай почитать.
- Отвали.
 Ханс закрыл тетрадь и спрятал её в ранец.
- Зачем тебе это надо? - Бауэр был неутомим, спать ему, похоже, совсем не хотелось.
- Зачем? - Ханс задумался. - Всё дело в войне. И в памяти.
- В памяти?
- Да, конечно. Война - жестокая вещь, многие гибнут, и от них остаются только половинки солдатских жетонов. И всё, представляешь? А ведь это были живые люди, у них остались дети, жёны. Я верю, что мы победим в этой войне, и никто не будет забыт, но как быть с деталями? Возможно, детям захочется узнать нечто большее, чем то, что их отцы героически погибли за фюрера и фатерлянд. Как они воевали, кем были их сослуживцы? Как они погибли, наконец... Может быть, кому-то это будет безразлично, а для кого-то это будет важно. Детали, понимаешь? Опять же, для историков будущего этот дневник станет ценным материалом. Я понимаю, что мои записи - капля в море, я даже не знаю, как долго я смогу их вести, но даже эта мелочь - мой вклад в историю и, надеюсь, он будет востребован.
- Интересно, - задумчиво протянул Бауэр. - Значит, помогаешь творить историю?
- Вроде того, только без пафоса.
- Эй, это не пафос, тебе показалось. Похоже, ты стал законченным идеалистом. В Ливии ты таким не был.
- В Ливии было не до того.
- Это да, особенно в конце. Но дело не в этом. У тебя к этому предрасположенность, наверное, из-за того, что ты учился в университете.
- Не доучился же, - хмыкнул Ханс.
- Ну и дурак. Думал, небось, пользу принести родине, нанести непоправимый ущерб русским?
- Англичанам...
- Ну, англичанам, ладно, - Бауэр тяжело вздохнул. - Эх, дурак ты, хоть и образованный. Нету в тебе житейской мудрости, да и откуда ей взяться - молодой ещё. А вот идея эта твоя, насчёт дневника, вообще она правильная, всё у тебя должно получится, главное - пулю не схватить, а то придётся мне его дописывать, сам знаешь, ничего хорошего из этого не выйдет...
 Ханс улыбнулся: Бауэр действительно не подходил на роль летописца, хотя с житейской мудростью у него было всё в порядке. В темноте блиндажа зашевелились и сонный голос Шульца произнёс:
- Эй, полуночники, хватит там трепаться, заснуть нельзя нормально из-за вас. Как влюблённые, мать вашу... Гасите коптилку!
- Ладно, Ханс, правда, засиделись мы с тобой, спать давно уже пора, - вздохнул Бауэр, тяжело поднимаясь с ящика, заменявшего в блиндаже стул. Ханс посидел ещё немного, глядя на огонёк коптилки, а потом потушил её. В темноте усталость накатила тяжёлой волной,подгоняя к плащ-палатке, лежащей в углу. Через минуту Ханс уже спал. 

Из дневника Ханса Штюбе: 23.06.42 г.  "Вчера был очень напряженный день. Бауэр даже пошутил в том смысле, что мы, вроде и не на передовой, а отдохнуть толком не получается. В обед мы попали под бомбёжку. «Веллингтоны», летевшие в сторону Турции, были перехвачены нашими истребителями и стали сбрасывать свой груз где попало, в частности, на нас. Прямых попаданий в посёлке не было, но земля тряслась так, что здание сарая сложилось как карточный домик. Всех заваленных вытащили из-под обломков сразу после бомбёжки, четверых отправили в госпиталь. До вечера обустраивались на новом месте, и только потом Шадберг выдал ужин. Сегодня в роту прибыло пополнение и, что самое главное, полевая кухня. Пополнение было зелёным, обещанных ветеранов было только четверо. К нам попали Курт Майер и Руди Мененбаум. Курт, говорливый рыжий баварец, сразу стал спрашивать про женщин. Когда ему сказали, что в посёлке не живёт мирное население, он удивился: "Куда же оно подевалось?" "Куда подевалось? А вот приехали эсэсовцы, загнали всё население в овраг и забросали гранатами", - мрачно ответил Шульц и таким образом закрыл тему. Руди был молчаливым шахтёром из Саара, он ни с кем не разговаривал и много курил. Всё  остальное пополнение состояло из ребят лет двадцати или около того. Взводным у нас остался Закерман, а командовать ротой прислали оберлейтенанта Блаухорста. Настроен он по-боевому. Это настораживает, так как особых причин для оптимизма нет".
26.06.42 г.  "У нас во взводе появился свой герой - Зитвиц. Вчера он привёл пленного. Пленение произошло случайно, по большому счёту тот сам шёл сдаваться, а Зитвиц наткнулся на него, когда искал в лесу деревце на костыль для Виттига. В общем, привёл он этого красного в посёлок. По внешнему виду пленный напоминал еврея, он неплохо разговаривал по-немецки и объяснил нам, что он не еврей, а армянин по имени Рубен, что служил переводчиком при штабе стрелкового полка. Полк загнали в горы и по частям уничтожили, а остатки стали пробиваться к своим. Рубен давно хотел сдаться в плен, а тут подвернулся такой случай.
- В вашем лесу мы сцепились с бандой азербайджанских националистов, они возвращались из рейда на немецкий гарнизон и подцепили на хвост ягд - команду. Началась игра "Каждый сам за себя", а когда командир отдал приказ на прорыв, я в темноте отстал от группы. Все ушли, а когда эсэсовцы начали прочесывать лес, я спрятался на дереве.
- Вояки, - презрительно произнёс Бауэр. - Они собственный член в штанах найти не смогут, не то, что окруженца в лесу.
 Бауэр ненавидел эсэсовцев больше, чем вшей на одежде.
-  Когда ягд - команда уехала, я пошёл в посёлок сдаваться вам, а этот усатый меня перехватил.
- Тебе что, идти было больше не куда? - удивился Фогель. - Ты думаешь, у нас в лагере для пленных курорт?
- Да нет, не думаю, только мне идти особо некуда - Сталину я служить больше не буду, а здешние местные армян не любят.
- Да-а, проблема, - посочувствовал Фогель и достал две сигареты, себе и пленному.
- Нет, - отказался тот. - Я не курю, я хочу прожить долго.
- Ты только на допросах в СД такого не говори, - посоветовал Бауэр. - А то ещё умрут со смеху".
27.06.42 г. "Рубена отправляют в СД. Зитвиц и Ланге отведут его к командиру батальона в город, а потом он отправится дальше. Давно у нас не было таких пленных. Да что там говорить, уже давно никто не сдавался нам в плен добровольно. В плен попадали израненные, контуженные, деморализованные красноармейцы, причём при любой возможности они бежали из плена. Боевой дух русских высок, леса и горы кишат партизанами и решить эту проблему не представляется возможным. В Армении местное население сражалось за каждый камень, особенно сильно армяне ненавидели турок. Турецких солдат брали в плен только для того, чтобы сразу же повесить или побить камнями. Те отвечали взаимностью и вырезали селения начисто. В Азербайджане ситуация не изменилась, только добавились националисты, которые одинаково ненавидели Советы, немцев, турок и армян, а после внезапных рейдов растворялись среди гражданского населения. Фронт  нестабильный, подвижный, а по-другому в горах, наверное, нельзя. В Баку по-прежнему добывается нефть, наша авиация так и не смогла задавить советскую ПВО (хотя, судя по потерям, честно пыталась) и нанести промышленности реальный ущерб. Советы не могут выделить достаточно войск для защиты Закавказья, но надежды, что мы возьмём Баку в этом году, у нас нет".
1.07.42 г. "Сегодня утром Блаухорст выстроил роту, изменился в лице и приказал привести в порядок внешний вид и оружие. Обязательными для изучения объявлялись свежеизданные рекомендации генштаба войскам, ведущим боевые действия в гористой местности. Последней каплей стала отправка в госпиталь Виттига. Узнав об этом, Бауэр сказал: "Всё, обрубают хвосты. Хана нам, ребята. Дали людей - пошлют на передовую". Зелёное пополнение рвётся в бой, ветераны, напротив, особого энтузиазма не проявляют. Я, конечно же, понимаю, что войну не выиграть, сидя в тылу, но скакать по горам без поддержки артиллерии и авиации как-то не хочется".
3.07.42 г. "Чёртов Бауэр! Нас отправляют на передовую. Ротный ездил в город, привез неутешительные новости. Батальон укомплектовали личным составом, усилили пулемётным взводом и батареей лёгких миномётов. По городу разгуливают парашютисты и лётчики. По слухам, началось очередное наступление на Баку, а если так, значит нас бросят в прорыв. Если он будет, этот прорыв".

7.  В город прибыли форсированным маршем к обеду. Блаухорст пошёл к командиру батальона, а роту разместили в здании школы. Ротный пришёл через два часа и заперся с Закерманом, Керном и Рауфом.
- Совещаются, - едко сказал Курт. - Лучше бы в город отпустили. К бабам.
- Вот зашлют в окопы, сразу про баб забудешь,- пообещал Бауэр.
- Не-ет, - мечтательно протянул Курт. - Я не забуду, я про них всегда помню. Мы когда на Крит первый раз высаживались, вот была мясорубка, из моего взвода до берега один я доплыл и то, пока плыл, про баб думал. А потом, как выкинули нас оттуда, меня контузило, и тогда вообще мыслей в башке не было, а то обязательно думал бы про баб.
- Да нету здесь баб, - лениво сказал Ланге. - Вернее, есть, да они все по домам сидят. Такие здесь нравы.
 Рассуждение о женщинах было прервано приходом взводного. Батальон выдвигался на позиции завтра утром и направлялся как раз туда, откуда поднимались клубы дыма и слышалась канонада. Русские упорно не желали сдавать позиции, по слухам, в Баку из ополченцев и каспийских моряков сформировали целых две пехотных дивизии. Закерман объявил, что до вечера все свободны и ушёл с Шадбергом на склад. Бауэр покрутился немного и смылся в город. Вернулся он поздно вечером основательно навеселе с канистрой коньячного спирта в руке. "Старички" отгородились от новобранцев и прикончили канистру под воспоминания и мрачные предчувствия.

8.  На позиции прибыли на грузовиках. Шадберг раздал гранаты, и взвод уселся в траншее.
- Не рассиживайтесь, - проворчал фельдфебель. - Выходим, как только прилетят пикировщики.
 "Штуки" прилетели через час; взвод молча полез на бруствер. В первые же минуты атаки Штюбе накрыло разрывом мины, он получил два осколка в спину и лёгкую контузию. Вилли, санитар взвода, озабочено посмотрел на Ханса:
- Может, тебя отправить в госпиталь?
- А что, ты не сможешь мне вытянуть эти железки?
- Осколки то я вытяну, они у тебя под кожей прямо, торчат даже, да мне не нравится, что ты на ногах не стоишь. 
 Хансу не улыбалась перспектива мотаться к врачу и обратно.
- Слушай, достань осколки, да я тут посижу, может, легче станет, - сказал он санитару и лёг на живот.
 Вилли быстро извлёк торчащие из спины осколки и наложил повязку. Стали подтягиваться раненые. Сначала в траншею сползли два новобранца, у одного была оторвана кисть на левой руке, второй держался за бок и плевался кровью. Потом через бруствер перемахнул Долговязый Шульц и крикнул наверх: "Давай!" Там показалась и пропала голова Бауэра, а затем в траншею сползло безжизненное тело Зитвица. У него было прострелено лёгкое и иссечено осколками лицо. Сверху спрыгнул Бауэр.
- Ну как там? - спросил Штюбе, повернувшись на бок.
- Хреново, - ответил Бауэр. - Новобранцы мрут, как мухи. Ничего не умеют, ползут еле-еле. Шадберг орёт, как бешеный. Если бы не авиация, мы бы вообще из траншеи не вылезли. Ладно, бывай. 
 И полез наверх.
 Сдвинуть русских с места в этот день не удалось. Не помогли ни пикировщики, ни миномётный обстрел - русские держались насмерть. Во время последней атаки рота уже ворвалась во вражеские окопы, но русские моряки с криками "Полундра!" пошли в штыковую и обратили немцев в бегство. Масла в огонь подлили штурмовики Ил-2, сровнявшие с землёй миномётную батарею и батарею гаубиц, не обращая внимания на попытки немецких истребителей их сбить. Немецкое наступление заглохло. Линия Кировабад – Агдам – Тебриз - озеро Урмия - вот и всё, чего смогли достичь Кавказский корпус и турецкие войска. Штюбе ещё сутки не мог встать - так кружилась голова, потом это прошло.

9.  Как-то вечером в блиндаж зашел Закерман, принёс сводку новостей. Немецкие войска в России успешно наступали, со дня на день Москва должна быть окружена, финны вышли на берег Белого моря, отрезав Кольский полуостров, горнострелки Дитля подошли вплотную к Мурманску, англичане отказались от северных конвоев, увеличив поставки через Аляску и Индию, Роммель наступает в Ираке и Сирии, Лист - в Иране и Азербайджане, Япония претендует на северную часть Сахалина - ведутся переговоры, созданы независимые правительства Эстонии, Латвии и Литвы - они тут же объявили войну Советам, итальянское правительство выделило средства на усиление ПВО Сицилии, в Индии разрастается движение сепаратистов.
- Судя по новостям, война завтра заканчивается, - заметил Задира Курт.
- Ничего, мы, бывало, в Ливии сидим в дерьме по уши, а по сводкам вроде как наступаем, - сказал Бауэр.
- Плохие новости никому не нужны, - объяснил взводный. - Они понижают боевой дух нации. А те, кому надо знать реальное положение дел, они его знают.
- А что слышно вообще, кроме сводок, - спросил Бауэр.
- Вообще, - взводный задумался. - Чёрт его знает, что там слышно, это ж надо Би-Би-Си слушать, а кто это разрешит? Говорят, опять провалился десант на Кипр. Уж больно плотная там ПВО, не может наша авиация подавить огневые точки, а больше нам давить нечем. Да и порт нужен для десантных судов, а ближайший действующий порт - Стамбул.
- А что насчёт бомбардировок? Правда, что Гамбург сровняли с землёй? - осторожно спросил Ланге. Разговоры о бомбардировках Германии в войсках не поощрялись, но у Ланге в Гамбурге осталась семья.
- Насчёт этого не знаю, - вздохнул Закерман и встал с ящика. - Засиделся я у вас. До завтра.   

Из дневника Ханса Штюбе: 8.07.42 г. "У нас на передовой затишье. В таких условиях можно и повоевать. Правда, по ночам русские моряки шалят: то часового прирежут, то гранату в траншею метнут. Но это мелочи, всё лучше, чем мясорубка наступления. Мы как-то спросили взводного, почему мы так медленно продвигаемся в горах. Он ответил, что мы не умеем воевать без танков. Вот в Ливии, к примеру, когда был паритет в танках с англичанами, так мы и гоняли их как хотели. А как пришли к ним подкрепления, так мы до самого Туниса и драпали. Или вот, Гот с Гудерианом в России разъезжают на танках, как хотят, а мы здесь сидим на заднице - одну гору возьмём, другую потеряем. А вот спустимся с гор в пойму Куры, и Закавказье наше. Наверное, он прав". 
9.07.42 г. "Сегодня ночью зарезали Руди. Он стоял в карауле в паре с Вукошем. Под утро тот отлучился по нужде, пришёл обратно, а у Руди шея от уха до уха распорота и винтовки нет. И - никого. Вукош бегом к пулемёту и как начал строчить. Мы повыскакивали из блиндажа, Шадберг запустил осветительную ракету. Куда там, моряков и след простыл. Естественно, до утра никто не заснул".
10.07.42 г. "Вчера и сегодня нас атаковали советские штурмовики "Iluschin", с завидным упорством, по несколько раз в день. Это был ад. До вчерашнего дня мы, конечно же, видели эти самолёты в небе, видели последствия их налётов, а теперь они добрались и до нас. Первый налёт поверг меня в ступор, я выжил только благодаря тому, что в самом начале упал на дно траншеи. Если бы я торчал столбом или побежал, меня наверняка срезали бы очередью. Так погибли Ульмер, Глинек, Хютцингер... Второй налёт был гораздо страшнее, я уже не просто камнем лежал на земле, я уже осознавал происходящее, видел этот ужас. Самолёты нарезали круги над нашими позициями, стрекотали пулемёты, взрывались бомбы, визжали осколки. Герман Бушо от страха шумно наложил в штаны, вытаращив глаза он попытался выбраться из траншеи, но на бруствере попал под огонь авиапушки штурмовика. Нижняя часть тела Германа исчезла в пыльном облаке и осела в виде брызгов крови и экскрементов на стенках траншеи, на нас, сжавшихся в тугие комки нервов. Через пару минут всё было кончено, самолёты улетели, а мы принялись, стуча зубами от страха, оттирать песком обмундирование. Пережитый ужас невозможно изложить на бумаге. Сегодня утром штурмовики вернулись и как следует нас обработали. Мы проклинали люфтваффе, пилотов, лично рейхсмаршала и вообще всё, что было связано с воздухоплаванием, зато во время следующего налёта в небе появились наши истребители. Штурмовики в момент посбрасывали все свои бомбы и стали уходить. Истребители упорно пытались их атаковать, но, похоже, так ни одного и не сбили. Штурмовики Ил-2 стали неприятным сюрпризом для нас. Нельзя сказать, что у нас в роте много зелёных новичков, нет, большинство солдат воевали во Франции, многие - в Северной Африке, но такого мы раньше не видели. У англичан в Ливии было много самолётов и они частенько бомбили нас или обстреливали нашу походную колонну, особенно когда мы отступали, но таких воздушных монстров там не было. Я видел, как трясло от страха наших ветеранов, как бледнел во время налёта самый лихой наш рубака Теодор. Конечно, зачем ему все его многочисленные нашивки за рукопашные схватки с красными, когда пилот штурмовика может легко нашпиговать его свинцом и даже не заметить этого. Ума не приложу, откуда у иванов такая техника? Не скажу, что считал русских пещерными людьми, нет, они представлялись мне кем-то вроде поляков: не дикари, но создать ничего не могут, а могут только пользоваться достижениями других наций. Оказывается, всё не так, иваны смогли построить такую технику, что их теперь голыми руками не возьмёшь".

10.  Рано утром 11 июля началась операция "Триумф". При поддержке люфтваффе турецкие войска взломали линию обороны русских севернее озера Урмия. В образовавшуюся брешь немедленно устремились немецкие танковые подразделения и турецкая кавалерия. Нарушая коммуникации советских войск, они двинулись по направлению Тебриз - Каспийское море. Русским нечего было им противопоставить, они ускорили переброску резервов из средней Азии и стали спешно сооружать оборонительную линию южнее Баку. Тебриз был захвачен на четвёртый день операции, после этого подвижные соединения повернули на северо-восток, вдоль реки Аракс. Гористая местность мало подходила для ведения маневренной войны, но фельдмаршал Лист, умело вводя в бой турецкую кавалерию, сумел добиться стремительного продвижения своих войск по Ирану. Одновременно с действиями в Иране на севере турецкие войска медленно продвигались в направлении Махачкалы. Советские дивизии в Азербайджане ещё удерживали позиции, но когда немецкие танки достигли Каспия, они начали отход.   

Из дневника Ханса Штюбе: 17.07.42 г. "Мы спускаемся с гор! На юге турки прорвали оборону русских, а затем в прорыв вошли наши танки и их конница. Закерман уверен, что в этот раз мы возьмём Баку. "Мы возьмём не Баку, а пылающую лужу нефти," - раздраженно возразил Бауэр. "В любом случае проблема Кавказа будет решена," - спокойно ответил взводный. Конечно же он прав, оставить русских без нефти - это та глобальная задача, которую необходимо решить и я рад, что участвую в решении этой задачи".   
19.07.42 г. "Русские отходят. Не бегут, как раньше, а осуществляют планомерный отход на промежуточные позиции. Мы не пытаемся форсировать события, отсечь кого-то, окружить, мы просто оттесняем противника на равнину. Потери у нас незначительные, досаждает в основном русская авиация. Немецких истребителей давно не видно, все они прикрывают мобильную группу на юге."
22.07.42 г. "Советские войска приостановили отступление и закрепились на оборонительном рубеже. Закерман приказал рыть окопы, и мы достали лопатки. Через полчаса из-за горизонта выплыли советские бомбардировщики в сопровождении истребителей. Мы привычно стали прятаться в кустах и складках местности, ожидая бомбежки, как вдруг из облаков вынырнуло звено Ме-109. Истребители сцепились друг с другом, а бомберы спокойно ушли в сторону Кировабада. В воздухе началась игра в догонялки, потом рухнули один за другим два русских самолёта, потом один Ме-109. Через несколько минут в воздухе взорвался ещё один немецкий самолёт и один, полыхая, стал падать. Пилот успел прыгнуть с парашютом, и его принесло прямо на наши позиции. Его звали Вальтер Лутцер, лейтенант люфтваффе, он смешно морщил лицо и клацал зубами о горлышко фляги.
- Ну как там война с высоты птичьего полёта?- спросил взводный.
- Как там война? Хреново! - поморщился лётчик. - Опять нас гоняют бомбить нефтепромыслы, а там от перехватчиков и плавучих зенитных платформ житья нет. Все устали, нервы на пределе. Я во Франции воевал, в Крыму, под Воронежем, так там проще как-то было, а здесь меня за месяц уже третий раз сбивают.
 Он махнул рукой, допил коньяк из фляжки и спросил, где у нас штаб. Шадберг вызвался  проводить его, и они ушли.
- Что расселись? Копайте! - прикрикнул Закерман и стал рассматривать русские позиции в бинокль".
23.07.42 г. "Дурацкая страна, дурацкий климат. Солнце сошло с ума, пот заливает глаза. Зачем мы зарываемся в землю - непонятно, по слухам, скоро  опять начнётся наступление. Скорей бы, жара невыносимая. Давно нет писем из дома, хотя я им пишу каждую неделю".

11.  Над позициями русских глухо рвались снаряды. Артподготовка длилась уже почти час. Сзади раздался гул, из-за холма один за другим выкатились пять турецких броневичков.
- Мы за ними,- сказал Закерман, поправляя на груди автомат. Слева из окопов полезли турецкие солдаты, справа пошла в атаку вторая рота. "За мной!" - бодро крикнул взводный и полез  на бруствер. За ним стал выбираться весь взвод. "Сколько уже было этих атак, - подумал Штюбе. - И все начинаются примерно одинаково, а заканчиваются по-разному. Ливия, Армения, а ведь кто-то ещё захватил войну в Польше, Франции, Норвегии или на Балканах. Когда это кончится и, главное, чем?'' Артподготовка закончилась, броневики подползли к русским окопам и стали поливать их из пулемётов. Когда немцы преодолели проволочные заграждения, навстречу им полетели гранаты, а потом русские пошли в штыковую. Всё смешалось в рукопашной схватке. Броневики медленно отползали назад, один из них пылал, подбитый бутылкой-зажигалкой, второму взрывом гранаты сорвало колесо, и его экипаж резво бежал к турецким окопам. В первые же минуты штыкового боя турки начали отступать, основная тяжесть атаки легла на немецкие роты. У Ханса что-то сжалось внутри, но он, в отличие от новобранцев, знал, что во время рукопашной схватки  потери выше у тех, кто побежал.
 Первого русского Ханс очень удачно застрелил из винтовки почти в упор. Пуля попала в шею, в стороны немедленно брызнули струи крови, но солдат по инерции налетел на Штюбе, сбил с ног и всей своей массой прижал к земле. Рядом грохнула граната. Ханс барахтался под мёртвым русским как черепаха, глаза были забиты кровью и землёй. Когда он наконец разомкнул веки, то увидел Фогеля, бежавшего по полю. Его нагонял здоровяк-красноармеец. Русский шумно выдохнул и вогнал штык в спину Фогеля так, что остриё вылезло у него из груди. Фогель тонко всхлипнул и повалился на землю, а русский бросился на Штюбе. Передернуть затвор винтовки времени уже не оставалось. Ханс отбил штыковой удар, нёсшийся ему в живот, но сразу же получил удар прикладом в челюсть и полетел на землю. Русского застрелил подбежавший Бауэр.
- Жив? Ранен?
- Не-ет, нормально...
 В голове гудело, рот был заполнен осколками зубов,  из прикушенной щеки хлестала кровь, но рассиживаться было некогда. Бой сместился к левому флангу, немцы несли ощутимые потери, зато на правом фланге вторая рота уже занимала русские траншеи. Бауэр и Штюбе ворвались в гущу боя во фланг контратаковавшим русским. Ханс заколол двух красноармейцев и получил от третьего сапёрной лопаткой в бок. Лопатка скользнула по ребрам, не причинив серьезного вреда, но боль всё равно была адская. Штюбе заорал, выронил винтовку и, набросившись на русского, повалил его на землю. Русский вырвался и, оседлав Ханса, занес для удара руку с сапёрной лопаткой. Подскочивший сзади Теодор-Мясник снес ему голову одним ударом. Обливаясь кровью, русский завалился на бок. К Теодору тут же подскочили два красноармейца, но одного из них он ловко перебросил через себя, а второго застрелил Штюбе. Исход боя решили опомнившиеся турки. Русские стали отступать к своим окопам, и их расстреляли из пулеметов броневики. К русским траншеям солдаты взвода Закермана добрались совсем обессилевшими; там были только раненые ополченцы. Вопреки ожиданиям, в плен никто не сдался: красноармейцы застрелили трёх турецких солдат и одного офицера, да ещё ранили с десяток. Озверевшие турки под прикрытием броневиков подобрались поближе и забросали окопы гранатами, а уцелевших забили насмерть прикладами.
 Ханс пошёл искать Вилли, чтобы тот перевязал ему рану на боку. У Вилли работы было выше крыши, он бегло осмотрел рану и сказал:
- Слушай, Ханс, не до тебя, подойди к Цегельхайму, он до войны ветеринаром был, пускай он тебя перевяжет.
- Цегельхайм убит.
- Подойди к Бауэру, он отлично управляется с бинтами.
 Вилли вручил Штюбе перевязочный пакет и вернулся к своей работе. Ханс нашёл Бауэра сидящим на бруствере русской траншеи. Рядом сидели Теодор-Мясник и Шульц.
- Ханс! Где пропадал? - обрадовался Бауэр.
- Ходил к Вилли, хотел бок перевязать. У него там полно тяжёлых, так он меня к тебе отослал.
- Давай свои тряпки, перевяжу не хуже Вилли.
 Бауэр залил рану спиртом из фляжки и ловко наложил повязку. К ним подошли Шадберг и Ланге.
- На сегодня ещё не конец. Собираемся здесь, ждём ротного, - прохрипел Шадберг. - И ещё, у кого есть ранения, ссадины и просто царапины, сходите к Вилли, он вам зальёт их йодом. Погода жаркая, всё это здесь очень быстро нагнаивается.
 Посидели ещё немного, собрался весь взвод. Последним подошёл Закерман, а сразу за ним - Блаухорст. Ротный выглядел усталым, но довольным.
- Вот что, - сказал он. - Хорошие новости: перед нами осталась одна оборонительная линия, сразу за ней  - Баку. Плохие новости: отправляемся туда прямо сейчас и в пешем порядке. Учитывая темп нашего передвижения, не исключено, что мы придём туда уже под конец войны. Это, кстати, тоже скорее хорошая новость. Всё, сейчас приедет обед.
 Обед действительно скоро приехал, он был сытный и вкусный. Час дали на отдых, а потом все три роты построили в походную колонну, и батальон двинулся. Хауптман и командиры рот ехали в броневике, а остальные, конечно же, топали пешком, завидуя вспомогательным службам, которые остались ждать транспорт.   

12.  Канонада громыхала впереди, где-то совсем недалеко. Батальон уже двое суток стоял в каком-то неизвестном селении в непосредственной близости от передовой, ожидая прибытия миномётчиков. Ханс Штюбе сидел на крыльце полуразрушенного дома и смотрел на облака. Надо было идти к Вилли на перевязку, но идти не хотелось. Когда вчера Вилли менял бинты, он краем глаза глянул на свой бок. Зрелище было невесёлым, кожа приобрела багрово-синюшный цвет, шрам был широким и уродливым. Штюбе вздохнул. Сзади подошёл Хетцер.
- Что вздыхаешь? Пошли, Вилли уже ждёт.
- Иду, Зигмунд, иду. Как твоя спина?
- Болит.
 Марш-бросок измотал Ханса, даже если учесть то, что последние километров семь его и Зигмунда подвезли на машине хозвзвода.
 Вилли радостно потер руки:
- Ага, больные притопали! Давайте, раздевайтесь. Ханс, что такой грустный? Жена не пишет?
- Я ведь не женат,- ответил Ханс.
- Молодец, тут торопиться не стоит. Я вот женат, жену полгода не видел, и пишет она мне редко.
 Хансу писали родители, не очень часто, но регулярно. Один раз написал преподаватель философии из университета, забавный такой старичок, Штюбе был у него любимым студентом, да и жили они на одной улице. Старик в письме просил не ожесточаться на мир, а после войны продолжить учёбу в университете. Штюбе не нашёл времени ответить, а вскоре мать в письме написала, что старичка убило во время бомбёжки, когда тот навещал родственников в Эссене. Ханс потом долго не мог придти в себя.
- Ну, сегодня у тебя получше, - жизнерадостно сказал Вилли, накладывая свежую повязку. Ханс поморщился - перевязка была болезненной процедурой, а теперь у него ныла ещё и закушенная от боли губа.
- Следующий! - тоном злого гения возвестил Вилли. У Зигмунда были длинные ножевые ранения на спине с переходом на правый бок. Выглядели они неважно, но Вилли был полон оптимизма.
- Ещё пару дней и будешь как новенький, - сказал он Зигмунду, быстро накрутил повязку и взмахом руки отпустил раненых. Штюбе и Хетцер вышли на улицу. Селение было пустынно. Солдаты попрятались от жары в тень, гражданского населения почти не было - кто ушёл в лес, кого эвакуировали на восток. Воздух был влажный, горячий и, казалось, имел консистенцию студня. Со стороны Баку непрерывно гремели взрывы, в небо поднимались столбы дыма. Вдруг в рокот канонады вплелась однотонная низкая нота. Ханс поднял голову. С востока подлетали советские бомбардировщики. "Может, мимо пролетят," - подумал Ханс. Обычно так и бывало, но в этот раз самолёты начали перестраиваться для атаки. Раздались крики: "Воздух!" Ханс и Зигмунд нырнули в ближайшее укрытие и очень вовремя: земля начала содрогаться, в воздух полетели камни и комья грунта. Отбомбившись, самолёты ушли на восток. Батальон стал потихоньку вылезать из укрытий. Ущерб от бомбёжки был невелик, большая часть бомб упала на рощу, где был скрыт артдивизион. В посёлке сровняло с землёй два дома и у одного обрушилась стена. Убитых не было, из всего батальона пострадал только Мейхлиц, взрывной волной его  швырнуло на ступеньки дома, да так неудачно, что он сломал ключицу. После налёта врач из медчасти сделал ему повязку и распорядился насчёт эвакуации в госпиталь. Ближе к вечеру в посёлок заехал командир батальона хауптман Хаузер, оценил ущерб от налёта и, довольный, умчался в штаб. После ужина зашёл взводный и обьявил:
- Завтра выходим на позиции, выходим рано, так что завтрак будет сухим пайком. Двигаемся пешком, тут недалеко. Хетцер, будешь пока вторым номером у Ланге. Шадберг, возьмите на складе сухпайки. До завтра. Построение в пять утра.
 Когда Закерман ушёл, все, как по команде, стали укладываться спать. Все молчали, разговаривать не хотелось, только Ланге пробурчал в сторону Хетцера: "Смотри мне, завтра навьючу лентами, не жалуйся".

13. Рокот заполнял всё, он нарастал, проникая в черепную коробку, выдавливая мысли, мечты и желания, оставляя только одно: "Господи, хоть бы минуту тишины!" Земля тряслась, с краёв воронки на дно потекли струйки песка. Рёв танкового мотора нарастал, Штюбе ещё плотнее вжался в землю, но она вдруг навалилась тяжёлым пологом, забиваясь в рот, нос и за воротник. Танк обрушил гусеницей песок с края воронки на прятавшегося в ней Штюбе, накрыв его целиком. Рокот стал немного тише, но в груди Ханса проснулся давний страх быть похороненным заживо, неважно где - в гробу, под снежной лавиной, под грудой песка. Он замычал и резко выпрямился, протирая глаза и отплёвываясь. Близкий разрыв гранаты вернул Ханса в реальность, он опять вжался в край воронки и,  стуча зубами, стал откапывать винтовку.
 Сегодня всё начиналось как обычно: артналёт, налёт пикировщиков, вперёд рванулись танки, за ними пошла пехота. Но тут из пыльного облака, стоявшего на месте русских окопов, вынырнули три танка КВ. Из восьми немецких танков два почти сразу же оказались подбитыми. Оставшиеся начали отстреливаться, но попадания в броню не причиняли советским машинам серьёзного вреда. Русские рванули вперёд и подбили ещё один танк. Его башня, отделившись от корпуса после взрыва боекомплекта, отлетела метров на десять, похоронив под собой Лахмайера. Немецкие танки начали отступать к небольшой роще на склоне холма, а русские, уничтожив ещё один танк, повернули в направлении немецких траншей. Началась резня. Противотанковых гранат катастрофически не хватало, потом Бауэр очень удачно забросил одну из них под русский танк. Взрывом сорвало гусеницу, танк завертелся на месте и остановился, но других два продолжали упорно утюжить полосу наступления.
 Штюбе высунул голову из воронки. Русские тянули время, позволяя своей пехоте переформироваться после авианалёта. Один КВ сместился на правый фланг, в полосу наступления третьей роты, второй взял на буксир подбитый танк и медленно полз в сторону советских позиций. Возле воронки Ханса взметнулись вверх фонтанчики пыли. Рота слишком близко подобралась к траншеям неприятеля, и русские пулеметы плотно простреливали полосу наступления. Ханс сполз на дно и стал чистить винтовку. Вверху послышался шорох, и через край воронки перевалилось и покатилось безжизненное тело. Следом шумно скатились санитар Вилли и Гуго-Счастливчик.
- Кто это? - спросил Штюбе.
- Это Дитер Пфаффенбаум, он из первого взвода, -  ответил Вилли, открывая свою сумку.
- Он живой?
- Вроде да. Что мы зря его на себе тянули?
 Вилли ловко наложил на простреленную ногу жгут и стал разрезать штанину.
- Живой, только крови много потерял. Но легче от этого не стал. Правда, Счастливчик?
 Гуго только усмехнулся в ответ. Счастливчиком его называли потому, что он прошёл кампании во Франции и Югославии и не получил ни одной царапины. Снова надрывно запели мины, падая на русские окопы. Штюбе понемногу начал приходить в себя. Он опять выглянул из воронки. Танк КВ стоял неподвижно и слегка дымился, немцы всё-таки смогли его подбить. В небе появились пикировщики.
- Сперва налёт, потом атака, - сказал Гуго. - Это мы уже проходили.
- Только бы они накрыли пулемёты, иначе мы не добежим до окопов, - отозвался Штюбе.
 Самолёты ещё пикировали на вражеские позиции, а Блаухорст уже поднял роту в атаку. Вилли остался в воронке, а Штюбе и Счастливчик выбрались наверх. Русские пулемёты молчали и этим надо было пользоваться. "Бегом!" - крикнул Блаухорст и прибавил шагу. Ханс и Гуго уже перелезали через остатки проволочных заграждений, когда пулемёт ожил. Они синхронно бросились на землю и застыли. Комья земли взметнулись в воздух левее и сзади.
- Мы в мёртвой зоне. Можно подползти и попытаться накрыть его, - тихо сказал Счастливчик.
- У тебя гранаты есть? – спросил Ханс.
- Нет.
- У меня две. Поползли.
 Они осторожно подползли на дистанцию броска. Штюбе достал гранаты:
- Так. Я бросаю, после второго взрыва - рывок.
- Давай, - отозвался Гуго и достал "Парабеллум".
 Один за другим грохнули два взрыва, и они рванулись к пулемётному гнезду. Пулемётчик сидел на земле, ошалело тряся головой, Ханс двинул его прикладом винтовки, и он потерял сознание. Второй номер схватил было карабин, но Гуго в упор застрелил его из пистолета. Оба немца бросились на землю и ощетинились винтовками каждый в свою сторону. Отбивать пулемёт русские не спешили. Из-за поворота траншеи со стороны Ханса выглянул бородатый красноармеец и стал целиться из винтовки. Ханс выстрелил первым и промахнулся, но бородач исчез. Сверху дружно скатились Шульц, Бауэр и Задира Курт.
- Что улеглись, герои, русские уже на вторую линию отходят, - весело сказал Бауэр.
 Ханс и Гуго вскочили; траншея заполнялась немецкими солдатами.

14. Вторую линию обороны прорвать сходу не удалось. Её защищали автоматчики частей НКВД, и немцы, волоча раненых, вернулись в траншеи.
- Кто это придумал - наступать без поддержки артиллерии? - поинтересовался Задира Курт. - Ханс, ты не знаешь?
 Ханс помотал головой, тяжело дыша. Во время атаки он тащил на себе раненого Ульриха Бекера от одной линии окопов до другой, и теперь не мог отдышаться. В раненом боку полыхала боль, в лёгкие как будто насыпали толчёного стекла. Курт выглянул из траншеи.
- Танки идут.
- Какие танки? - встрепенулся Ханс.
- Наши. Четыре танка и бронеавтомобиль.
 Ханс спешно начал обматывать Бекеру раненую ногу:
- У тебя есть гранаты, Ульрих?
- Есть, две.
- Давай сюда. И давай свой перевязочный пакет, плечо тебе забинтую. 
 В траншею спрыгнули  Закерман, Ланге и Кёрст.
- Ланге, обустраивайся пока здесь. Курт, Ханс, мы наступаем за танками, - и взводный побежал на правый фланг. Ланге принялся устанавливать пулемёт, а Кёрст сбросил коробки с лентами на землю и присел на корточки.
- Ланге, а где Хетцер? - удивлённо спросил Курт. - Тебе ведь Хетцера дали вторым номером.
- Хетцера намотал себе на траки русский танк, - мрачно ответил Ланге. - Теперь у меня вот Альфред вторым номером.
 Мимо прогрохотал танк, из траншеи стали вылезать солдаты.
- Ребята, похоже, вам пора, - заметил Ланге. - Альфред, ленту.
 Ханс и Курт выбрались из окопа, правее вылезли Шульц и Счастливчик, ещё правее - Бауэр. Танки сначала рванули вперёд, потом остановились и стали бить по пулемётным гнездам. В небе появились пикировщики и начали поливать вражеские траншеи из пулемётов.
- Вот это правильно, - одобрил Курт и споткнулся об обезображенный труп. Штюбе нагнулся, достал из-за пояса у мертвеца гранату и положил себе в карман. Встречный огонь усилился, шедший впереди всех Закерман залёг, а следом и все остальные. Дальше продвигались ползком. Танки принялись утюжить траншеи, один из них тут же вспыхнул и задымил. На правом фланге во весь рост поднялся ротный и заорал: ''Вперёд!'' Рота поднялась в атаку. Штюбе и Задира Курт вскочили одновременно, пробежали последние несколько десятков метров и синхронно прыгнули в траншею. Курт сразу же получил прикладом по голове и отключился, Ханс выстрелом из винтовки снёс полголовы красноармейцу и осмотрелся. Траншея была завалена трупами и стреляными гильзами. Справа велась ожесточенная перестрелка, видимо, взвод добрался до окопов, слева уверенно стрекотал пулемёт. Штюбе подобрал русский ППШ и побежал влево. Он почти добежал до пулемётчика, как вдруг ему под ноги полетела граната. Ханс рванулся в сторону и провалился в блиндаж, вход в который был завешен плащ-палаткой. Сзади ухнула граната, в темноте блиндажа раздалась русская речь. Ханс выронил автомат и, рванув чеку, бросил на пол русскую "лимонку", а сам выскочил наружу. Там он нос к носу столкнулся с красноармейцем, который тут же двинул его ногой в грудь. Штюбе отлетел метра на полтора и упал на спину. Русский поднял автомат, но тут в блиндаже рванула граната, и облако дыма и пыли скрыло от него Ханса. Воспользовавшись этим, Ханс выхватил последнюю гранату и швырнул её в русского, а сам, пригнувшись, побежал в другую сторону. Сзади раздался взрыв, один осколок просвистел над ухом, другой цокнул по каске, но впереди уже был спасительный изгиб траншеи. Штюбе забежал за него и рухнул возле стонущего Курта. С бруствера скатился  Гуго:
- Ты чего хрипишь? Что это с тобой, Штюбе? Ранен, нет?
 Ханс сидел, привалившись к Курту, жадно хватая ртом воздух и шаря руками по земле в поисках винтовки.
- Там... Пулемёт... Осторожно, - прохрипел наконец он и махнул рукой в сторону пулемёта.
 Гуго перезарядил пистолет и направился туда. Через минуту раздался взрыв, и пулемёт замолчал. Подошли Ланге с Кёрстом и стали выбирать место для своего MG-34. Курт раскачивался из стороны в сторону и держался за голову. Перестрелка на правом фланге стала ослабевать, треска автоматов уже не было слышно, похоже, русских удалось одолеть. Вернулся мрачный Гуго, он сплюнул и процедил сквозь зубы:
- Вот сволочь! Он же почти весь мой взвод положил. Я остался да ещё Рихард, да Вольф ещё, только его ранило утром, лежит на тех позициях. Вот дерьмо!
 Штюбе посмотрел на небо. Ветер с моря нёс клубы дыма - горели нефтяные вышки. На восток потянулись бомбардировщики в сопровождении звена Ме-109.
- Эй, вояки! - раздался сверху голос взводного.
 Все подняли головы. Закерман стоял на краю траншеи.
- Куда дальше, герр лейтенант? - спросил Курт.
- Никуда. До утра сидим здесь. Может, нас даже кем-нибудь усилят. А что вы тут зашились? Кто-нибудь хоть высунул голову?
 Штюбе вылез наружу и встал рядом с командиром. Поле, по которому они наступали, было завалено трупами, возле самой траншеи дымились три подбитых танка и бодро урчал один неповрежденный. Штюбе повернулся в другую сторону. Там уже были видны пригороды Баку.
 На следующее утро немецкие войска вошли в город.

15. Город горел. Горели нефтяные скважины, горели цистерны на железнодорожном вокзале, горело нефтехранилище, горело море. Дома были чёрными от копоти, небо было чёрным от дыма. Остатки советских войск покидали город морем. Эвакуировались ополченцы, нефтяники, раненые из госпиталя, вывозилось ценное оборудование промышленных предприятий, вывозились архивы и документы. Эвакуацию прикрывали ополченцы и сводный полк моряков Каспийской флотилии.
 Рота Блаухорста стояла в пригороде Баку, дышала дымом и ждала пополнения. Потери были серьёзные: в первом взводе осталось два человека, во втором - девять, в третьем – одиннадцать, в четвёртом - восемь. 
В городе круглые сутки стреляли - немцы пытались пробиться к порту, русские препятствовали этому. Второго августа немецкие войска закрепились в Доме Советов и здании Почтамта, после чего Геббельс по радио объявил о взятии Баку. Тем не менее, эвакуация продолжалась, хотя порт начала обстреливать немецкая артиллерия. Эффект от обстрела был преимущественно психологический - в условиях исключительной задымлённости корректировать огонь не было никакой возможности.
 Вечером 3 августа Штюбе сидел на лавочке возле дома и чистил винтовку. Рядом сидел Задира Курт и курил. Солнце клонилось к закату, но из-за дыма сумерки подкрались раньше. Из дома напротив раздался заунывный голос муэдзина. Там с сегодняшнего утра был расквартирован Азербайджанский Легион, сформированный из местных жителей, решивших сотрудничать с немцами. Легион был небольшой, пока что всего человек семьдесят, у него ещё не было командира, зато был мусульманский священник-мулла. В день раз пять его помощник противным голосом собирал легионеров на намаз. Курт хотел сходить посмотреть на это мероприятие, но Закерман запретил, сославшись на распоряжение Хаузера.
- Как ты думаешь, они действительно набиваются в одну комнату и становятся там раком? - спросил Курт.
- Наверное. По крайней мере так должно быть.
- Где же они там умещаются? Может, стены снесли и сделали большую комнату?
- Не знаю, Курт, не знаю, - Ханс сплюнул - слюна была чёрной и горькой, уже три дня. Запах гари усилился.
- Ветер изменился. Пошли в дом, - сказал Курт и встал со скамейки.
- Нет, я ещё посижу, - помотал головой Штюбе. В помещении было не лучше, а снаружи мог подуть западный ветер, приносящий свежесть. Из дома вышли Бауэр и Шульц с бидонами в руках. Бауэр понюхал воздух и заявил:
- Восточный ветер, опять дышать нечем. Если ветер не изменится, к утру мы подохнем.
- Шуруй за водой, генерал-предсказатель, - усмехнулся Штюбе. Бауэр самодовольно улыбнулся и подхватил бидон. Вчера ротный безо всякой  торжественности, даже как бы мимоходом, вручил ему нашивки унтер-офицера, ему и Брютваальду из третьего взвода. Ускоренные курсы они прошли ещё в мае, но бумаги в часть пришли только сейчас. Теперь во взводе Бауэра  называли не иначе, как генералом, периодически прибавляя уточнение, генералом чего он является на данный момент. В остальном ничего не изменилось, Бауэр остался командиром отделения, его по-прежнему назначали в караул и в наряд по доставке воды. И русские и немецкие войска испытывали нехватку пресной воды, разница заключалась в том, что количество русских войск в городе уменьшалось, а немецких - увеличивалось. Русским вода доставлялась по морю, немцам - из Куры в автоцистернах. Колодцы с водой были и ближе, но русские при отступлении отравили их.

Из дневника Ханса Штюбе: 5.08.1942 г. "После обеда я, как обычно, задремал. Разбудил меня Вилли. Он сиял, как медный грош. "Гроент приехал! Ханс, просыпайся, Гроент приехал!" - повторял он, тыча мне пальцем в бок. Бок заживал медленно, поэтому я достаточно быстро вскочил на ноги. В роту прибыло пополнение, в основном, новобранцы. Обстрелянных бойцов было мало, но среди них был Макс Гроент. Макс был направлен в нашу роту, когда она после отступления из Туниса проходила переформирование в Италии. Он был, что называется, душой кампании, его сразу все полюбили, и даже вечно хмурый Шульц относился к нему с симпатией. После включения нашей дивизии в Кавказский корпус она участвовала в наступлении в Армении. В одном из боёв Гроент был ранен и отправлен в госпиталь в Турцию, а оттуда - в отпуск в Германию.
 Мы с Вилли вышли на улицу. Макс сидел на скамейке, вокруг него толпился наш взвод. Выглядел Гроент как именинник: пополневший, гладко выбритый, в чистой, незакопчённой форме. Он заорал, долго тряс мне руку и хлопал по спине. Тут подошёл ротный и приказал пополнению строиться. "Вечером поговорим", - шепнул Макс и подхватил свой ранец. Ротный построил новичков в колонну по два и повёл в сторону склада". 

16.  Опять дул восточный ветер. Смеркалось, было уже не так душно, но запах гари портил всю картину. Возле дома сидели Бауэр, Ханс и Гроент. В дверях показался Мясник Теодор.
- Опять восточный? - спросил он.
- Он самый, - вяло отозвался Ханс.
- Когда же оно там всё сгорит? - возмутился Мясник и сел на землю, прислонившись к стене.
- Как вы в такой вони живёте? Неужели нельзя было расквартировать батальон подальше от этой воняющей клоаки? - спросил Макс и закашлял.
- Как там дома? - поинтересовался Бауэр.
- Дома хорошо. Не то, что здесь.
- Бомбят? 
- Нет. Чего нас бомбить? Да и далеко.
- Штеттин?
- Да, - Макс вздохнул. - Хорошо там. А к вам приехал, так одно сплошное расстройство. Белого Клауса нет, Шлее нет, Мюллера нет, Виттига нет.
- Виттиг в госпитале, он вроде как связки на ноге порвал, - отозвался Бауэр.
- А Зунне?
- Зунне погиб. Давно уже. 
- А Йозеф-Колючка?
- Его ранило где-то через неделю после тебя, досталось штыком в живот. Говорят, отправили в Анкару. И Рунше из третьего взвода с ним вместе уехал - напоролся на мину, оторвало ногу по колено.
- Да-а, - протянул Макс. - А я то думал, что Баку уже наш, южный город, бульвары, сады. Геббельс по радио ещё позавчера раструбил, что, мол, город взят, пал последний бастион большевизма на Кавказе, и всё в том же духе. А тут - дымящая воронка с нефтью, отравленный воздух, дефицит воды, да ещё половины друзей нет в живых. Я уже и спрашивать боюсь, никогда не думал, что это так страшно - спрашивать, жив человек или нет. Меня в мае ранило, сейчас август, а старожилов во взводе почти не осталось. Чёрт! И эта вонь! Кто-нибудь в курсе, сколько ещё мы будем здесь торчать?
 Бауэр задумчиво посмотрел на него и сказал:
- Ты знаешь, судя по всему, недолго. Из центра города машинами вывозят раненых и убитых. Нас пополнили, значит, скоро наша очередь.

18.  Танковая пушка ухнула где-то совсем неподалёку, стена дома содрогнулась, и на солдат посыпались осколки кирпича.
- Куда же он стреляет, мать его!? - возмутился Курт.
- Вот что. Надо уходить в подвал или занимать весь дом. Как думаете, герр лейтенант? - предложил Бауэр.
 Закерман задумчиво покачал головой:
- Нет, у нас другая задача. Русские пойдут в сторону порта по нашей улице и двум параллельным, а мы должны их задержать. Для этого надо оседлать улицу и прилегающие дома на перекрёстке. Вывод: нам надо выкурить русских из этого углового дома. Если этого не сделать, они пройдут внутри дома или по крыше и выйдут в тыл к третьей роте.
- Внутри дома? Это реально? - удивился Шульц.
- Более чем. У этих домов коридорный тип планировки, оборонять их, кстати, очень удобно. 
 Взвод зашевелился, звякая оружием. Сзади опять ухнула пушка танка, сверху опять посыпалась кирпичная крошка.
- Может, нас прикроет танк? Пока он нас не угробил, - предположил Ханс.
- Нет, - с сожалением покачал головой Закерман, - Это могло сработать вчера, сегодня они на это не пойдут.
 Действительно, вчера, когда танки только прибыли в город, они охотно прикрывали пехоту броней и огнём пушек, но русские так умело пользовались "коктейлем Молотова", что к вечеру, потеряв 70% машин, танкисты стали гораздо осмотрительнее. Закерман осмотрелся и изложил план:
- Так. Шадберг и Шульц занимают угловую квартиру этого дома. Ланге, вы обустраиваетесь на углу, вон там. Я с остальными занимаю дом через дорогу, а оттуда атакуем угловой дом. Начали!
- Всё просто, осталась сущая безделица  - реализовать это, - пробормотал Бауэр, поднимаясь с тротуара.
 Всё сегодняшнее утро три роты второго батальона пробирались к центру города. После блуждания по кривым восточным улицам, периодически ввязываясь в бестолковые перестрелки,  они, наконец, вышли к какому-то подобию проспекта. Здесь было просторнее, но стреляли здесь чаще.
 Дом, стоящий через дорогу от Углового, заняли быстро и без приключений. Молодёжь пугливо жалась к стенам, Бауэр, напротив, по хозяйски осмотрел шаткие рамы с остатками стекла, через которые надо будет выпрыгивать во время атаки. Закерман посмотрел на часы:
- Надо приступать. Уже началась атака вокзала. Кто-нибудь заметил русских в окнах?
- Я заметил, - отозвался Бауэр, - Третье справа на втором этаже.
- Останетесь здесь, будете прикрывать нас если что. Кинхель, останетесь с ним.
 Кинхель испуганно закивал головой. Штюбе вздохнул и посмотрел в окно. Угловой дом ничем не отличался от других: стены чёрные от копоти, крыши практически нет, окна без стёкол темнеют, как пустые глазницы. "Интересно, сколько там русских", - подумал Ханс, - "Если один-два, проблем не будет, а если больше..." Во взвод прислали пятнадцать бойцов пополнения, из них трое представляли практическую ценность - Гроент, Фергюсон и Фрингер. Остальные двенадцать были пушечным мясом или, как сказал Шадберг, "бесполезной дюжиной". Атаковать с  такими подготовленного противника было бесперспективно.
- Всем подойти к окнам. Приготовились! - взводный выдержал паузу и резко выдохнул:
- Пошли!
 Ханс выскочил на тротуар, в считанные секунды пересёк улицу и вжался в чёрную стену. Слева в стену с размаху въехал Вилли, справа - Мясник Теодор. Сзади пыхтели замешкавшиеся новобранцы. Со второго этажа загрохотали выстрелы, в ответ затрещали пулемёт Ланге и автомат фельдфебеля. Закерман оторвался от стены и забросил в окно второго этажа гранату, Макс забросил гранату в соседнее окно. Мясник упёрся спиной в стену и сложил руки замком.
- Давайте в окно, - прохрипел он.
 Ханс первым влетел в окно первого этажа, перекатился к двери и замер. Следующим через подоконник перемахнул Закерман, он метнулся к дверному проёму и уселся напротив Ханса. Затем в окно влетела сумка с красным крестом, а следом за ней пыхтя залез Вилли. В соседней комнате что-то загремело, голос Фергюсона с характерным датским акцентом пробормотал: "Вот дерьмо!"  Ханс выглянул за дверь. Слева коридор с бесчисленным количеством дверей уходил, казалось, в бесконечность. Справа метров через пять он упирался в лестничную клетку. Оттуда доносилась русская речь. Ханс отцепил от пояса гранату и швырнул её в направлении голосов. Коридор заволокло дымом, с потолка заструилась штукатурка. "Подождём", - прошептал Закерман. В окно ввалились Гроент и Лютцер. На улице одна за другой грохнули две гранаты, послышались крики. Вилли выглянул в окно и покачал головой. "Я обратно", - сообщил он и взял свою сумку. Взводный кивнул и выскользнул в коридор. Он выглянул на лестницу и замер. Штюбе выглянул из-за его плеча.
 На лестнице, залитой кровью, лежал старик с седой козлиной бородкой, возле него копошился подросток лет пятнадцати. У него была какая-то врождённая болезнь, уродство, ноги были короткие, толстые и не шевелились. Подросток хныкал и повторял: "Деда, деда", ниже на лестнице лежала инвалидная коляска. У Ханса что-то сжалось внутри, он посмотрел на вращающееся колесо коляски и судорожно вздохнул. "За мной", - скомандовал Закерман и энергично двинулся вверх по лестнице. Остальные двинулись за ним, и тут раздался взрыв. Дальше всё происходило как в тумане. Взводный вместе с участком лестницы рухнул куда-то вниз, Ханс рванулся вправо, в коридор, и сбил с ног матроса в тельняшке. Сзади затрещали автоматные очереди, матрос под Хансом извернулся и выхватил нож. Ханс перехватил руку с ножом, повалил русского на пол и, надавив винтовкой на горло, начал душить. На лестнице опять взорвалась граната, кто-то заверещал, похоже что это был Лютцер, затем опять затрещал автомат, по звуку - немецкий. "Похоже, взводный всё-таки жив", - подумал Штюбе и сильнее надавил на винтовку. Лицо русского было совсем близко, оно было чёрным от копоти, воспалённые глаза горели ненавистью. Моряк умирал медленно, но вот он судорожно дёрнулся всем телом и обмяк. Тяжело дыша, Штюбе поднялся с пола и посмотрел на убитого. Русский был грязным, тщедушным, левая рука была обмотана куском окровавленной ткани. Ханс поднял винтовку и вышел на лестницу. Старик лежал там же, мальчика-инвалида взрывом отбросило к коляске, он уже не шевелился; рядом лежали Лютцер и моряк в тельняшке. В лестничном пролете, ведущем наверх, зиял провал, выше его на ступеньках лежал солдат из последнего пополнения, кажется, его звали Эрвин. По остаткам перил Штюбе поднялся к нему. Да, точно, Эрвин, вспомнил теперь Ханс, Эрвин Осмер из Вены. На лестничной площадке второго этажа лежал ещё один новобранец, низенький, упитанный Герман. Он явно напоролся на автоматную очередь. Ханс посмотрел в остекленевшие глаза, потом на развороченный живот и еле сдержал приступ дурноты - розовые внутренности Германа слегка шевелились. Ханс уже видел подобное в Ливии, но спокойно смотреть на такое... Он прислушался - справа слышалась стрельба. Стреляли немецкие винтовки и автомат взводного, значит ситуация там была неплохая. Ханс направился было туда, как вдруг его внимание привлёк какой-то шорох. Он обернулся - в левом коридоре стоял матрос. Бледный, обескровленный, он нетвёрдо держался на ногах, голый торс его был обмотан коричневыми от засохшей крови бинтами, но автомат в руках был направлен на Ханса. Времени на выстрел не оставалось. Ханс рванулся к лестнице, стремясь выйти из зоны поражения, но поскользнулся на кровавом месиве внутренностей Германа и рухнул в лестничный пролёт. Упал он неудачно, на левый бок, там привычно заполыхал пожар, перед глазами поплыли красные круги. Штюбе застонал и повернулся на спину. Круги перед глазами превратились в сплошное огненное зарево. Он пошарил руками по сторонам и нащупал винтовку. Сверху раздался надсадный кашель. Опираясь на остатки перил, русский с трудом поднял автомат и нажал на спуск. Ступеньки чуть выше головы Ханса взорвались шквалом бетонных осколков. Он выпустил из рук винтовку, со стоном перекатился со ступенек на лестничную площадку и застыл, тяжело дыша. Сверху раздалась русская речь, скорее всего, ругательства - настырный русский сползал по ступенькам. Штюбе затравленно посмотрел по сторонам. Старик, мальчик-инвалид, моряк и Лютцер лежали в тех же позах, в коридоре, вытянувшись, лежал матрос, задушенный Хансом. Ханс прыгнул на лестницу, схватил свою винтовку и рванулся обратно. Вслед ему запоздало загремела автоматная очередь. Разброс пуль был невероятный, видимо, русский держал автомат одной рукой. Штюбе вскинул винтовку и застыл. Матрос оторвался от перил и, шумно дыша, опустился на пол возле мёртвого Эрвина. Туман перед глазами Ханса уже рассеялся, он прицелился и нажал на спуск. Голова русского разлетелась вдребезги, он дёрнулся всем телом и упал в угол. Ханс подошёл к убитому и обшарил его карманы. Дисков к автомату не было, гранат тоже, зато в кобуре на поясе обнаружился пистолет ТТ и две обоймы к нему.
 Стрельба на втором этаже прекратилась. На лестничной площадке второго этажа появился Макс.
- Ну что, Ханс, отдыхаешь? - спросил он.
- К сожалению, нет - воюю, - сухо ответил Штюбе.
 Следом за Максом появились Закерман, Фергюсон и Фрингер.
- Обустраиваемся здесь, - приказал взводный, - Оборона по окнам, через которые мы влезли сюда плюс угловые помещения. Фергюсон, помашите Шадбергу и Шульцу, чтобы шли сюда. Штюбе, идёте к Бауэру и Кинхелю, втроём займёте второй этаж того дома. Гранаты подберите у раненых.
 Ханс кивнул и поднял с пола карабин. Когда он вошёл в комнату, с которой начинался штурм дома, там уже орудовал Вилли. У него было двое раненых, один, весь обвязанный бинтами, тихо постанывал в углу, второй, закусив губу, стойко переносил перевязку.
- Ты ко мне? - озабоченно спросил санитар. - Посиди, я сейчас.
- Нет, я через дорогу, к Бауэру.
 Штюбе выпрыгнул на тротуар и обомлел. Под окнами лежали пять трупов - четыре бойца из последнего пополнения и Мясник Тео. Ханс не спеша собрал гранаты и подошёл к Ланге и Альфреду. Оба курили, сидя по-турецки возле пулемёта.
- Что новенького? - спросил Штюбе.
- Ничего, - хмуро отозвался Ланге.
- Много там русских было? - спросил Альфред.
- Больше, чем хотелось бы.
- Ну да, наверное. Мы двоих в окне сняли, - сообщил разговорчивый Альфред.
Его можно было понять - с Ланге особо не поговоришь. Из дома вышел Бауэр.
- Вот что, - сказал он, - Надо убрать мертвецов. Поднимайтесь.
- Зачем? - спросил Альфред.
- Затем, балда, что русские, когда пойдут по улице, будут настороже, - разозлился Бауэр. - Поднимайся! Живо!
 Мертвецов убрали быстро - просто заволокли за угол дома. Пулемётчики опять устроились возле пулемёта и достали сигареты.
- Пойдём, - сказал Бауэр, забрасывая на плечо ранец Мясника. - Расскажешь, как там было.
 У себя на втором этаже Бауэр устроился с комфортом. Возле окна стояло кресло, осколки стекла из рамы были тщательно удалены, на подоконнике лежала винтовка, рядом с ней - автомат ППШ.
- Видал, что я тут откопал? - Бауэр уселся в кресло и открыл ранец Тео. - С автоматом мы их быстро успокоим. Патронов только маловато. Кинхель, стул!
 Кинхель принёс стул, и Ханс уселся на него. В ранце не было ничего примечательного: бритва, помазок, смена белья, ложка, фляжка с коньяком, тесак в ножнах, из-за которого Тео прозвали Мясником, флакон одеколона, сухпаёк, зеркало и небольшая коробочка, обшитая бархатом.
- Колье для невесты, - предположил Бауэр. Он открыл коробочку и изменился в лице.
- Да-а, а ведь Тео был не прост, - протянул Бауэр.
Коробочка была набита кольцами, цепочками и золотыми коронками.
- Я думал, этим занимаются только похоронные команды и ребята из крематория, - задумчиво сказал Штюбе.
- Как видишь, не только, - задумчиво произнёс Бауэр.  - Как думаешь, у него есть семья?
- Есть невеста и, по-моему, есть сестра. Родители у него умерли ещё до войны.
- Не будем шокировать бедных женщин. Пускай им отправляют барахло, а украшения и коронки поделим между "стариками" во взводе, - решительно сказал Бауэр и стал упаковывать ранец.
 Ханс прислушался - грохот перестрелки в стороне вокзала стал громче. "Или все русские лягут мёртвыми на вокзале, или они сейчас попрут на нас",- подумал он. Бауэр орудовал ножом, открывая консервы из ранца Тео. В окне на втором этаже Углового дома показался Шадберг, он махнул рукой и взял автомат на изготовку. Ханс осторожно выглянул из окна. Сначала он ничего не заметил, но потом среди пыльной завесы показались фигурки людей. Они шли, прижимаясь к стенам домов. Бауэр тоже выглянул в окно и рявкнул:
- Кинхель! Проспал русских!
 В комнату влетел растрёпанный Кинхель:
- Как проспал?
- Так проспал, мать твою! Бегом в угловую комнату, не высовывайся и следи, чтобы русские не прошли из соседнего дома в наш.
 Кинхель убежал, стуча сапогами. Бауэр взял автомат и пристроился возле окна, Штюбе занял позицию возле соседнего. Русские приближались, передовые отряды были совсем близко, за ними шла основная часть отряда. Их было человек тридцать, грязных, измождённых, обмотанных бинтами. Стало ясно, почему русские не шли внутри домов - своих раненых они несли с собой на носилках. Передовой отряд уже проходил под окном Ханса, когда по тротуару зазвенела первая граната. Внизу начался ад, Ханс стрелял, особо не целясь, выпуская одну пулю за другой в бегущих под окном матросов, сзади оглушительно гремел ППШ Бауэра. С русскими покончили в течение трёх минут. Потом Бауэр сбегал вниз и принёс две гранаты, диски к автомату и флягу с водой. Это было очень кстати, потому что у Бауэра воды было совсем мало, а Штюбе в своей фляжке обнаружил рваную дыру и осколок от гранаты. Коньяк Теодора они прикончили под его же сухпаёк. Стало совсем хорошо, даже вонь горящих нефтепродуктов, казалось, не так раздражала рецепторы в носу.  В чувство их привёл голос Закермана: "Взвод, к бою!" Русские полезли по параллельной улице и по коридорам внутри домов. Кинхель залёг в центральном коридоре на третьем этаже, Штюбе на втором, Бауэр на первом, Ланге прикрывал параллельную улицу. Коридор просматривался на приличном расстоянии, Ханс даже застрелил одного матроса, неосторожно выбежавшего из-за угла, но потом в коридор бросили гранату, и видимость снизилась до нуля. Снизу бодро стрекотал Бауэр. Штюбе достал пистолет и затаился за углом. Когда на лестничной площадке затопали сапоги, он метнул туда гранату. В плотном облаке дыма и пыли раздался взрыв. Шаги смолкли, Штюбе устроился поудобнее и стал ждать. Успокаивающе строчил пулемёт Ланге, грохотали взрывы гранат в Угловом доме. Ханс выглянул в окно. Русские пытались пробиться по параллельной улице вдоль домов, но Ланге решительно пресекал эти попытки. Из коридора раздался стон. Ханс выглянул из-за угла. По коридору полз раненый русский, тельняшка была залита кровью, по полу за раненым волочились его внутренности. Пулемёт Ланге замолчал. "Наверное, меняет ленту", - подумал Штюбе и выглянул в окно. Русские оживились, они, почти не пригибаясь, перебегали от угла к углу. Ланге молчал. Ханс схватил винтовку и начал стрельбу, чуть погодя к нему присоединился Кинхель с третьего этажа. Русские не отстреливались и вообще не обращали внимания на выстрелы, они просто бежали к перекрёстку. Штюбе одну за другой швырнул две последние гранаты, они взорвались, накрыв двух отставших матросов, но остальные свернули за угол и скрылись из вида. Ханс бросился к окну в конце коридора и выглянул наружу. Ланге и Альфред лежали рядом ничком, под ними расползалась бордовая лужа крови. Рядом, опустив голову, стоял Бауэр. Он поднял голову:
- Спускайся.
Ханс спустился вниз.
- Кто-то перерезал им глотки, - сообщил Бауэр. - Но кто? И как он сюда пробрался? По воздуху? Район, который находится за нами, зачищен, мы оттуда пришли. Их прирезали сзади, они и думать не могли, что оттуда может прийти кто-то чужой.
Из дома вышел Кинхель.
- Вот чёрт, - пробормотал он, косясь на мертвецов.
- Вот тебе и чёрт! Как он мог здесь появиться? - со злостью спросил Бауэр и топнул ногой. Под сапогом звякнул металл.
Штюбе посмотрел вниз.
- Люк, - прошептал он. - Через люк.
Бауэр ошалело посмотрел на него, потом себе под ноги и достал нож. Из соседнего дома Шульц и Макс вынесли Кланса, следом за ними Ноерман и Фрингер вынесли Ротенбаума. Оба были мертвы. Макс помахал рукой и крикнул:
- Идите сюда!
 Ханс отмахнулся и достал из-за пояса у Кинхеля гранату. Бауэр поддел край люка ножом и приподнял его. Подождав немного, он поднял крышку и отпрянул в сторону. Ханс осторожно заглянул в люк, держа гранату наготове. В люке никого не было. Сзади подошёл Бауэр.
- Так и есть, отсюда, - сказал он.
В шахте возле самого дна имелись боковые ответвления, а на дне, в зловонной жиже плавала бескозырка.
19. Солнце клонилось к закату. Закерман приказал обустраиваться на ночь в Угловом доме на втором этаже. Раненых оставили на первом этаже под охраной Вилли, Траубе и Фрингера. После того, как тихо умер Людвиг, раненых осталось пять человек. Все неподвижно лежали в одной комнате и молчали, все, даже Задира Курт. Он лежал в самом углу с забинтованными ногами и левой рукой. Ханс перед сном навестил его, передал сигареты и уже собрался уходить, как Курт схватил его за колено здоровой рукой.
- Ханс, скажи, я выживу? - с мольбой в глазах спросил он.
- Конечно, старина, не болтай ерунды, - бодро ответил Штюбе. - Подумаешь, ранение в ногу. Спишут в запас и поедешь себе в Мюнхен.
- Ты правда так думаешь? - с тоской спросил Задира.
- Конечно! - Штюбе посмотрел на Вилли, тот кивнул головой в сторону двери. - Ладно, старик, не раскисай. Завтра увидимся, если за тобой приедут не слишком рано.
 Штюбе поднялся наверх и уселся возле окна, задумчиво глядя на небо.
- Ну, как там Курт? - спросил Бауэр. - Домой собирается?
- А вот сходил бы сам и узнал, как там Курт, - недовольно  ответил Ханс. - Раскис совсем Курт.
- Ничего, завтра с утра увидимся с ним, сигарет ещё подкинем, - успокоил Бауэр и стал готовиться ко сну.
 Больше они Курта не видели. Той же ночью неизвестно откуда взявшийся моряк забросил в комнату с ранеными связку гранат. В живых остался только Вилли, его завалило рухнувшей стеной. Он плакал и выл от боли, когда Ханс и Кинхель доставали его из-под завала, а потом потерял сознание. Бауэр осматривал остальных, пока Закерман и Шадберг лупили из автоматов в ночную темень. Выживших больше не было. Курта разорвало в клочья. Утром санитарная машина увезла одного Вилли; в сознание он так и не пришёл.
 12 августа кто-то в штабе всё-таки решил подумать мозгами, и в тот же день самолёты Люфтваффе забросали акваторию порта минами. На этом эвакуация закончилась. Атаки на порт прекратились, подразделения вермахта были выведены из города. Хауптман Хаузер, поседевший, с рукой на перевязи, последним вывел остатки своего батальона в пригород. В тот же день Баку был оцеплен войсками СС. Во взводе долго спорили о том, куда их пошлют дальше. Большинство склонялось к тому, что их отправят в Иран. В Иране наступление немецко-турецких войск заглохло, к русским подходили свежие резервы из Средней Азии. Однако, взводный, побывав в штабе батальона, объявил, что их отводят в Сирию для пополнения личным составом и техникой. На этом разговоры прекратились, а начались сборы.

Из дневника Ханса Штюбе: 18.08.42 г. "Вот уже третьи сутки мы едем в поезде в Дамаск. Первое время не верилось, что мы едем не на фронт, а в тыл. Бауэр даже шутил в том смысле, что, мол, едем в Дамаск, а приедем в Тебриз, в окопы. Было не очень смешно. А вчера он собрал в своём купе меня, Макса и Шульца, достал мешочек Теодора и поделил золото на четыре равные части. Каждый молча спрятал свою часть в карман. Вечером Шульц принёс бутыль местной водки, и мы её молча выпили в абсолютно мрачном настроении. С утра очень болит голова, в вагоне душно, воды выдают мало. Едем медленно, на станциях постоянно пропускаем составы с войсками, отправляющимися на Ближневосточный фронт. Сейчас у нас опять остановка  - стоим уже три часа, потому что англичане разбомбили состав, который двигался перед нами".

20. Лето выдалось жарким. 19 августа началась операция "Гнев Одина" - наступление войск группы армий "Север" на Ленинград. На этом направлении работала почти вся немецкая авиация, а дивизии были усилены танковыми подразделениями. Пути снабжения советских войск по Ладожскому озеру уже несколько месяцев функционировали только по ночам, поэтому на третьи сутки операции русские начали ощущать нехватку боеприпасов. Весь персонал базы ВМФ Кронштадт был отправлен в окопы, на кораблях Балтийского флота осталось минимальное количество моряков, позволяющее осуществлять маневрирование судов и артиллерийскую поддержку наземных войск. На танкоопасных направлениях на прямую наводку выставлялись зенитные орудия, это серьёзно ослабляло ПВО города, зато компенсировались высокие потери противотанковых пушек. На десятый день операции ценой высоких потерь советская оборона была взломана в трёх местах. Для ликвидации прорывов русским пришлось значительно ослабить северные участки блокадного кольца. Это казалось вполне безопасной мерой: финские войска в 1941 году остановились перед укреплениями старой госграницы, не имея возможности (или желания) их прорвать. На окраинах Ленинграда немецкое наступление было остановлено, но с 31 августа решением Ставки ВГК транспортные самолёты начали вывозить на Большую землю не раненых, а культурные ценности и архивы НКВД. Фронт стабилизировался ценой многотысячных потерь с обеих сторон в лучших традициях мясорубок первой мировой войны. На рассвете 3 сентября перешли в наступление финские войска, усиленные тяжёлой артиллерией, дивизией СС "Норд" и всей авиацией группы армий "Север". Наступление было поддержано тактическим воздушным десантом в глубине оборонительных рубежей. В считанные часы советская оборона рухнула, огрызались огнём только залитые бетоном укрепрайоны, но немцы их обходили и рвались дальше к городу. Штаб Ленинградского фронта немедленно сформировал дивизию ополчения и бросил её в бой, усилив войсками НКВД и моряками. Батальон немецких парашютистов был полностью уничтожен, а  подразделения СС были остановлены уже  в черте города, в основном, артиллерийским огнём с кораблей. К 7 сентября немецко-финское наступление захлебнулось в крови, и наступило затишье.
 Причины изменения финской стратегии выяснились гораздо позже, когда из Берлина доставили копию соглашения между германским и финским правительствами, заключенного в конце июня 1942 г. Финляндия обязалась активизировать военные действия на Ленинградском фронте, а Германия обещала увеличить поставки техники, продовольствия и боеприпасов. Кроме того, в Финляндию направлялась  полнокровная дивизия СС, дальнобойная артиллерия и подразделения вермахта из Норвегии. В случае отказа финнов от сотрудничества не исключён был силовой вариант решения этой проблемы. Таким образом, у правительства Финляндии практически не было выбора. Ленинградский фронт встал на грани катастрофы.
 На расширенном заседании комитета обороны Ленинграда 18 сентября ситуация была расценена как критическая. Боеприпасов не хватало, поставки по Ладожскому озеру сокращались из-за действий немецкой авиации, к тому же катастрофический по своим результатам  авианалёт на Новую Ладогу 15 сентября вывел из строя до 60% судов Ладожской флотилии. 17 сентября немецкие войска  захватили о. Сухо, расположенный посреди озера, тем самым блокировав город и с этой стороны. Аэродромы авиачастей ПВО были в пределах досягаемости снарядов артиллерии вермахта; выведение их из строя было делом времени. Акватория порта была завалена минами, корабли Балтфлота выбивались с пугающей быстротой: 9 сентября линкор "Октябрьская революция", 10 сентября линкор "Марат" и пять эсминцев, 12 сентября крейсер "Максим Горький" и три эсминца, 14 сентября два эсминца и плавучая зенитная батарея, 15 сентября крейсер "Киров", лидер "Минск" и ещё два эсминца. Наступление советских войск  Волховского фронта развивалось медленно, к тому же выделенных сил явно не хватало для снятия блокады. Пулковские высоты были потеряны, на некоторых участках фронта велись уличные бои на окраинах города. Особую озабоченность вызывали пораженческие настроения, процветающие среди гражданского населения. Несмотря на проводимые митинги с лозунгами "Стоять насмерть!" и "Ни шагу назад!" ночью 14 сентября на стене Ленинградского управления НКВД появилась надпись "Смерть коммунистам!" Лозунг "Устроим фашистам второе Баку" не встретил понимания - из Баку удалось эвакуировать большую часть войск и населения, в Ленинграде на это надеяться было нечего. Хороших новостей было только две: потопление трёх немецких  торпедных катеров севернее Кронштадта и прекращение налётов на порт (немецкая авиация прекратила налёты в связи с высокими потерями – до 70-80%). В итоге на заседании комитета обороны было принято решение о формировании дополнительных подразделений ополчения и о постройке новых рубежей обороны в городе.  21 сентября началось совместное наступление немецких и финских войск на Ленинград. В течение первых дней наступления советские войска упорно оборонялись и даже переходили в контратаки, используя немногочисленные танковые подразделения, но 23 сентября, проделав брешь в боевых порядках 54-й армии, немецкие подвижные соединения вышли к Новой Ладоге и были остановлены только на её западных окраинах. Понятное дело, этот ход сразу же снимал вопрос поставок в осаждённый город в принципе. К 24 сентября у войск, оборонявших Ленинград, не осталось ни одного действующего аэродрома или хотя бы взлетно-посадочной полосы, в связи с чем Ставка распорядилась передать остатки авиации 13-й воздушной армии Волховскому фронту. Вечером 25 сентября последний самолёт Ленинградского фронта приземлился в районе Тихвина; это был транспортный "Дуглас", на нём из блокадного кольца были вывезены адмирал Кузнецов и секретарь компартии Ленинграда Жданов. Наступление Волховского фронта, имевшее целью прорыв блокады, развивалось неудачно, немецкой 18-й армии удавалось его сдерживать. 26 сентября личным приказом Гитлера в бой был введен последний резерв группы армий "Север" - армейский корпус Национальной армии Эстонии (НАЭ). Лишённый поддержки с воздуха, Ленинградский фронт начал разваливаться и к 30 сентября разбился на многочисленные очаги сопротивления. Вечером того же дня командующий фронтом генерал Хозин доложил в Ставку о невозможности дальнейшего организованного сопротивления. В ответ ему было предложено с честью погибнуть за Родину, что он и сделал день спустя, возглавив штыковую контратаку. Принявший командование фронтом генерал Городецкий отдал приказ о затоплении всех надводных кораблей Балтийского флота и через три часа погиб во время авианалёта. Город горел, на окраинах шли уличные бои. Утром 2 октября из Кронштадта в море вышли подводные лодки и боевые корабли КБФ. Подлодки направились в Великобританию, куда и добрались, на удивление, без потерь, тральщики и быстроходные эсминцы, забитые под завязку гражданским населением, ушли в шведские территориальные воды, где и были интернированы. Остальные корабли флота были взорваны. 4 октября войска НАЭ группы армий "Север" на западном берегу Ладожского озера встретились с войсками дивизии СС "Норд". Этот день Геббельс в своей речи назвал концом Ленинградского фронта. Так и было на самом деле. В самом городе ещё оставалось немало военнослужащих и лиц призывного возраста, но в условиях прекращения поставок оружия и продовольствия с Большой земли любое сопротивление не имело перспектив. Уже 6 октября приказом командующего группой армий "Север" фельдмаршала Кюхлера части вермахта выводились из Ленинграда на переформирование, а город оцеплялся охранными дивизиями. Опыт Баку многому научил фашистов, в частности тому, что от уличных боёв с русскими надо уклоняться там, где это можно. Гражданское население выпускалось из города беспрепятственно, военнослужащие отправлялись в лагеря для военнопленных. Немцы опасались развития эпидемий, поэтому контакт с населением был строжайше запрещён.
 Операция "Гнев Одина" завершилась ликвидацией Ленинградского фронта, но из-за высоких потерь она стала неофициально именоваться "Ленинградская бойня". Именно под Ленинградом немецкая авиация потеряла своих лучших асов и понесла такие потери, от которых не смогла оправиться в последующие годы войны.

Из дневника Ханса Штюбе: 17.09.42 г. "Мы отдыхаем в Сирии, в Дамаске. Жарко, пыльно, зато не стреляют. Целыми днями спим в казарме, иногда выходим гулять в город. Смотреть особо не на что - минареты, храмы, кривые узкие улицы. Поначалу всё это здорово напоминало Баку, но потом мы как-то привыкли и перестали жаться к стенам во время прогулок. Женщины закутаны с ног до головы, ходят по улицам глаза в землю, ни с кем не разговаривают. Два раза в неделю мы посещаем солдатский бордель. В трезвом виде туда ходить бессмысленно, поэтому Бауэр каждый раз где-то достаёт вино. Где он его берёт - неизвестно, но достаётся оно ему явно бесплатно. На все наши расспросы Бауэр молчит и таинственно улыбается. Шульц как-то сказал, что часто видит Бауэра возле подсобных помещений винной лавки Горбатого Джафара, и Бенке тут же предположил, что Бауэр спит с женой Джафара, рыхлой тёткой со сросшимися на переносице бровями. Версия была не очень правдоподобной, но имела право на существование, и страсти вокруг таинственного происхождения алкоголя утихли. Вчера забегал Закерман, его не было две недели - лечил в госпитале расстройство желудка. Он ничуть не изменился, такой же худой и бледный, посидел у нас полчаса и ушёл к себе в офицерские казармы".
19.09.42 г. "Вчера англичане бомбили наши казармы. Всё было тихо почти месяц, а вчера вечером налетели бомбардировщики и забросали нас фугасками. Служба оповещения сработала чётко, мы успели спуститься в убежище, поэтому жертв не было, но казармы превратились в руины. Приехал комендант города, какой-то турецкий паша, качал головой и цокал языком. В итоге мы ночевали в палатках на плацу, а рано утром нас заселили в дом-муравейник. Условия ужасные, везде тараканы,  воняет изо всех щелей, тесно неимоверно. Мы посовещались и послали Бауэра за вином".
22.09.42 г. "Два дня мы безвылазно сидели в Муравейнике. Выходить на улицу нам запретили - в городе бузили арабы. Скучали мы как обычно - играли в карты и спали. А сегодня утром приехали грузовики и отвезли нас за город, в палаточный лагерь, где уже неделю жил первый батальон". 24.09.42 г. "Сегодня с утра к нам понаехало начальство - командир нашего батальона хауптман Хаузер и командир первого батальона хауптман Гульсдорф. Они позавтракали в штабной палатке, а потом вышли на свежий воздух. Рядом тут же столпились командиры рот и взводов, все постоянно посматривали на часы. "Может, приедет оберст?" - предположил Макс. "Как же, придет он, жди, - ухмыльнулся Бауэр. - У него вилла в Дамаске и любовница-француженка". "Франц, откуда ты всё это знаешь?" - удивился Гуго. Бауэр только загадочно улыбнулся и промолчал. "Он и оберста, наверное, вином снабжал", - предположил Макс, и все заржали. Тут из палатки вылез хмурый Шульц. Он с минуту мрачно смотрел на офицеров и неожиданно выдал: "Не иначе, пополнение едет". "С чего ты взял?" - удивился Шадберг. "Все офицеры здесь, а Блаухорста нету. Значит, поехал на вокзал за пополнением", - невозмутимо объяснил Шульц и достал флягу. "Хреново", - протянул Гуго, и все замолчали. А что тут скажешь? Прибывает пополнение - заканчивается весёлая жизнь. Вскоре действительно прибыли грузовики и штабной "Опель". Из "Опеля" вылез Блаухорст, а из грузовиков выпрыгнуло десятка три пехотинцев. Солдаты построились в две шеренги, Хаузер произнёс короткую речь, а затем начался делёж. Вскоре подошёл Закерман, за ним топали три солдата. "Все трое во взвод к Счастливчику, - объявил Закерман. - Идите на склад, получите  палатку". "А нам будет что-нибудь?" - поинтересовался Ноерман. "Завтра, - пообещал взводный. - Завтра прибудут ещё солдаты и офицеры, наверное, тоже". Мы молча разбрелись по палаткам".
29.09.42 г. "Закерман не обманул - вчера и позавчера в лагерь одна за другой прибывали колонны маршевых рот. Наши батальоны укомплектовали по штатному расписанию, последний раз такое было перед отправкой в Северную Африку. Взвод Счастливчика - первый взвод нашей роты - до пополнения состоял из одного унтер-офицера - самого Счастливчика - и трёх солдат, а сегодня это тридцать два солдата, четыре унтер-офицера  и один лейтенант. В наш взвод тоже дали людей - двадцать два человека. Почти все прибывшие - ветераны Кавказского корпуса, в основном, прибывшие из турецких госпиталей. Закерман сказал, что завтра ожидается последняя маршевая рота, и пообещал достать нам пулемётчиков. Хорошо бы и, желательно, побольше". 
30.09.42 г. "В обед к нам притопала ещё одна группа желающих повоевать. Это оказалась рота пулемётчиков, их быстро раскидали по взводам. Нам достались двое - Руденталь и Крамер, оба белые от дорожной пыли, оба валились с ног от усталости. Руденталь был родом из Бремена, он успел повоевать во Франции и на Украине, но во время летнего наступления неудачно свалился в траншею и сломал ногу. Долго лежал в госпитале в Киеве, потом в Берлине, нога заживала плохо, потом съездил в отпуск, в Бремен, а оттуда - в Дамаск, в маршевую роту. Он был хмурый и молчаливый, а при ходьбе слегка прихрамывал. Гельмут  Крамер был из Дрездена, мой земляк. Он начал войну в Литве, в первом же бою получил ранение, лечился в Германии, там же переквалифицировался в пулемётчика, воевал в Ираке, где был ранен повторно. Из госпиталя в Анкаре его отправили к нам; как и Руденталь, Крамер был мрачен и немногословен. Везёт нам с пулемётчиками: что Ланге был молчуном, что эти двое".
5.10.42 г. "Мы отдыхали после обеда, всё было тихо и мирно, и тут прибежал Герман Бурхмахер с какой-то бумажкой в руке. Весь взбудораженный такой, глаза горят. Он вообще всегда странный, ярый нацист-фанатик, антисемит и неуравновешенный тип, а сегодня совсем свихнулся. Так вот, вбежал он, бумажкой трясёт, кричит: "Ребята, новость - скоро большевикам хана!" Бауэр скривился: "Да знаем мы, не ори, нам это уже год долдонят". А тот не унимается: "Нет, правда, наши войска Ленинград захватили, теперь Москву взять и русским конец". Бауэр закатил глаза и отвернулся к стене, Крупински издевательски захихикал, а Гроент лекторским тоном сказал: "Ты, Герман, у нас новичок, воюешь полтора месяца и ни одного русского в глаза не видел, а мы насмотрелись на них дальше некуда. И скажу тебе - лучше бы их не видеть, ибо это опасно для жизни". Все начали поддакивать, а Шульц добавил: "Мы пока от границы до Баку дошли, нас каждый месяц пополняли зелёными губошлёпами вроде тебя, а морячки им потом ножами глотки резали". "Вас хоть пополняли, а мы с июля по ноябрь ни одного человека не получили, в роте тринадцать человек было", - пробурчал Руденталь. Бурхмахер аж глаза вытаращил: "Это же пораженческие настроения! Вы что, не верите в военный гений фюрера?" "Верим, верим, как не верить? - успокаивающе закивал Гроент. - Да только, я думаю, у русских за Уралом ещё столько военного барахла припрятано, что мы пять раз устанем выбивать их оттуда. Вот если бы японцы нам помогли, тогда другое дело". Все потихоньку успокоились, а я про себя подумал, что японцам нет резона нападать на Союз, они вон без всякой войны Северный Сахалин хапнули. Да и увязли они в Китае плотно, и в Бирме они, похоже, застряли. Бурхмахер посидел немного и убежал. Гроент посмотрел ему вслед и покачал головой: "Странный он какой-то". Бауэр повернулся к нему и предупредил: "Осторожней, Макс, он частенько заглядывает в полевую жандармерию, как бы не было проблем". Макс пожал плечами, улыбнулся, но промолчал".   
6.10.42 г. "Сегодня утром мы видели эскадрилью В-17, летящих в сторону Дамаска. Взводный сказал, что нам тут недолго осталось сидеть, куда нас отправят - неизвестно. Палестина, Ирак, Иран - выбор невелик. В Палестину англичанам прибыли подкрепления из Кении и Сомали, в Басру - из ЮАР, в Иран - из Индии. Дела наши там шли не очень хорошо, но и не так уж плохо - Лист медленно продвигался в Иране, турки  нажимали на Басру, Роммель  вёл позиционную войну в Палестине. Гроент спросил: "Турки? Они ещё воюют? Я думал, они хапнули территорию и притихли." Закерман усмехнулся: "Похоже, турки ещё в деле, правда, с англичанами в Басре у них ничего не выходит. У турок гарнизоны в Сирии, Ливане и на Кавказе, а ещё армейский корпус где-то под Сталинградом. Не так уж плохо". Ничего хорошего, особенно если учесть отношение кавказцев к оккупантам. Я думаю, они теряют больше людей в тылу, чем на фронте".
7.10.42 г. "Похоже, наша сладкая и спокойная жизнь заканчивается. Наш взвод укомплектован полностью, утром нам дали третьего пулемётчика - в отделение Фрингера. Взводный говорит, что в любую минуту нас могут дёрнуть куда-нибудь".
9.10.42 г. "Сегодня вагон трясёт и качает больше, чем обычно. Мильхе до войны был проводником в поезде, он объяснил, что так бывает, если железнодорожная колея часто подвергается замене или починке. Куда мы едем - никто не знает. Гроент определился по солнцу и заявил, что мы едем на восток. Значит, в Иран или Ирак. Опять у нас задержки из-за того, что англичане бомбят железнодорожные составы и станции. Воевать совсем не хочется, всё-таки месяц безделья даёт о себе знать".
1З.10.42 г. "Мы выгрузились в Тебризе сегодня рано утром. Закерман сообщил, что здесь проходит переформирование 387-я дивизия, и мы отныне включены в её состав. Дивизию - фактически один штаб - вывели в сентябре из-под Воронежа, который русские уж очень упорно пытались отбить. Представляю, что там твориться на Восточном фронте, если от дивизии остаются такие ошмётки". 

21.  К 8 октября советское командование, как бы признавая утрату Ленинграда, остановило наступление Волховского фронта. В ходе наступления по труднопроходимой местности в плохих погодных условиях советские войска понесли значительные потери, к тому же снабжение армий оставляло желать лучшего. Глубже всех продвинулась 2-я ударная армия, но и  она остановилась, увязнув в грязи в лесистой местности. Командующий группой армий "Север" Кюхлер вздохнул с облегчением, узнав об  остановке советского наступления. Немецкая 18-я армия находилась в критическом положении, фронт разваливался и держался только на отдельных узловых оборонительных точках, в основном в окрестностях Мги. Русские продвинулись вперёд по всему фронту, захватили Новгород, вплотную подошли к Любани, Кюхлеру не хватало резервов, чтобы заткнуть все дыры. Из-под Ленинграда подтягивались освободившиеся после падения города войска, но они были абсолютно деморализованы и имели некомплект личного состава 40-80%. Манштейн спешно формировал из панцергренадёрских соединений 11-й армии подвижную группу для нанесения контрудара, но из-за бездорожья дело продвигалось медленно. Наконец, 15 октября немецкая армия перешла в наступление. Войска вводились в бой по мере прибытия на фронт, поэтому русские смогли, избегая котлов, скоординировано отойти на исходные позиции. Только части второй ударной армии запоздали с отходом и попали в окружение. Манштейн сосредоточил на окружённых подразделениях огонь большей части своей артиллерии и ликвидировал котёл к 23 октября. В плен попало около 30% личного состава армии и генерал Власов вместе со своим штабом. Ситуация на Волховском фронте стабилизировалась, обе стороны исчерпали свои наступательные возможности и перешли к позиционной войне.

22.  С моря дул норд-ост. Ветрено было с утра, с неба свисали свинцово-серые тучи, но дождь так и не пошёл. Ноерман задрал голову и полной грудью вдохнул сырой воздух.
- Почти как у нас, на Балтике, - сказал он и улыбнулся.
- Где это  - у вас? - полюбопытствовал Макс.
- У нас в Данциге, - ответил Ноерман и опять набрал полную грудь воздуха.
- Не лопни только, - усмехнулся Штюбе.
Их отделение сидело на пляже. Бауэр ушёл искать жратву, Шульц следил за горизонтом, а остальные валялись на песке. 387-я дивизия прибыла из Тебриза на берег Каспийского моря 22 октября и заканчивала переформирование, одновременно прикрывая берег моря от десантов Каспийской флотилии. Участок здесь был спокойный, русские появлялись редко, к тому же их всегда удавалось отогнать огнём из пулемёта. Больше беспокойства доставляли бомбардировщики: тяжёлые ДБ-3 появлялись со стороны моря и ссыпали свой груз, казалось, прямо на голову. Немецкой авиации было мало, да и действовала она где-то значительно южнее, там, где, по слухам, готовилось наступление. Но сегодня погода была явно нелётная.
- Я бы так ещё хотя бы пару месяцев повоевал, - мечтательно зажмурился Макс.
- А представь, во Франции так, наверное, всегда воюют, - сказал Крупински.
- Или в Греции, - добавил Ноерман. Штюбе молча достал иголку с ниткой и стал зашивать порванный рукав. Из-за редкого кустарника появился Бауэр с мешком в руках. За ним вынырнул Отто Мильхе из третьего взвода, на плече он тащил пятилитровую бутыль.
- Всё валяетесь, бездельники? - поприветствовал всех Бауэр.
- Франц, а ты хотел бы служить в Греции? - задумчиво спросил его Макс.
- А что, есть вакансии? - засмеялся Бауэр.
- Вакансий нет, просто там, говорят, всегда тепло и уютно...
- Не верь слухам, - вмешался Мильхе. - Климат там, конечно, что надо, но местное население вырезает оккупационные войска целыми ротами.
- Какие же это войска? Это ж макаронники, - удивился Макс, и все засмеялись.
- Ладно, клоуны, налетайте, - Бауэр развязал мешок, в нём оказались яблоки.
- Ого, неплохо, - заметил Ноерман, выуживая из мешка самое большое яблоко. - А что в бутыли?
- Вода, - ответил Мильхе, извлекая соломенную пробку из горлышка. Минут десять все хрустели яблоками.
- Отто, дали вам взводного? - спросил Крупински, укладываясь на песок.
- Дали, - Мильхе пожал плечами. - Молоденький совсем лейтенант, два месяца повоевал, всё в России, под Воронежем.
 Он выбросил огрызок и сообщил:
- К нам сейчас припёрся этот ваш... Бурхмахер! Опять махал руками и уверял, что война окончена. Мне надоело слушать и я сбежал. Странный он...
 Мильхе достал из мешка ещё одно яблоко и продолжил:
- Оно, конечно, понятно, наш фюрер всегда прав, и войну мы ведём справедливую, но этот парень... Он готов молиться на фюрера, но фюрер не бог, он человек. Я, например, тоже патриот, но я при этом не перестаю быть католиком, бог и фюрер для меня не одно и тоже. Может, я не так всё понимаю...
- Всё ты правильно понимаешь, - Бауэр встал и отряхнул песок с колен. - Но на эти темы с Бурхмахером не говори. Поднимайтесь, уходим, а то сейчас дождь пойдёт.
 Все поднялись, разобрали винтовки, и пошли за Бауэром. Через пятнадцать минут действительно пошёл дождь.

Из дневника Ханса Штюбе: 17.10.42 г. "Завтра нас перебрасывают на юг, видимо, там будет наступление. Уезжать не хочется, так спокойно, как здесь, уже, наверное, не будет нигде. Шадберг сказал, что будет очередное наступление на Тегеран, Бурхмахер тут же разошёлся: "Поход на Индию! Поход на Индию!" Гроент изобразил йога-заклинателя змей, все заржали, а Бурхмахер убежал. Бауэр укоризненно покачал головой: "Ну вот, обидел нашего пламенного агитатора". Макс пожал плечами: "Я не думал никого обижать. А то, что он сбежал, так это и к лучшему, без него мы не так быстро оглохнем. Вечно бегает, суетится и трубит. Трубач хренов!" Бауэр так и покатился со смеху: "Трубач! Точно - трубач!" В нашем взводе у многих есть клички. Молодым даём мы, ветераны приходят со своими. Например, за Мильхе с его набожностью давно и прочно закрепилась кличка "Святоша", Шульца ещё в Ливии назвали "Долговязый", Карел Новак, в прошлом повар в Праге, теперь "Колбасник", тяжелоатлет Кунге - "Крепыш", вечно сутулый Бегельмаер - "Банан". А Бурхмахер, значит, теперь у нас Трубач. Шадберг, узнав про нашу борьбу со скукой, сказал, чтобы мы прекратили заниматься ерундой, а занялись боевой подготовкой. Чёртов зануда! В окопах нас так подготовят, остаться бы в живых". 

23. В воздухе пахло гарью. Ханс опустился на дно окопа и зевнул. В ушах опять стоял низкий гул - высоко в небе на запад опять шли бомбардировщики. Бауэр задрал голову:
- Наконец то, дождались.
- Чего там?
- Истребители появились.
 Ханс тоже посмотрел на небо. Наперерез "Ланкастерам" поднималась четвёрка Ме-109.
- Давно их не было видно, - пробормотал Крупински, открыв один глаз. Он тоже сидел на земле и делал вид, что дремлет. Ханс закрыл глаза и попытался заснуть.
 Наступление немецких войск развивалось медленно и как-то неорганизованно. Цель операции - захват Тегерана - была ясна как наступающим, так и обороняющимся, поэтому командующий английскими войсками в Иране Александер сумел выстроить чётко отлаженную систему обороны. У англичан было превосходство в авиации и артиллерии, а в резерве имелась бронетанковая бригада. Индийские и иранские части были плохо обучены, костяк обороны составляла 2-я новозеландская дивизия, прибывшая в начале 42-го года из Северной Африки. Немецкие дивизии были полностью укомплектованы личным составом, но авиации не хватало, а танки были, в основном, легкие 38(t) и 35(t), чешского производства. Командующий немецко-турецкой группы армий "Персия" Вильгельм Лист собрал их вместе с бронетранспортерами "Ганомаг" и турецкими бронеавтомобилями в мобильную группу Крувела, выжидая момент для развития наступления. Момент всё не наступал. Наконец, 27 октября английский фронт был прорван, в прорыв устремились подвижные части, развивая успех. Англичане вели себя странно. Вместо того, чтобы, как обычно, беспорядочно отступать, они переформировались и опять заняли оборону. Оказалось, что их позиции представляют собой узлы, приспособленные для ведения круговых оборонительных действий, чему в немалой степени благоприятствовал окружающий ландшафт. А на участок прорыва уже продвигались резервы...

24.  По дороге, страшно рыча и поднимая стену пыли, промчался "Ганомаг", за ним - штабной "Опель", за ним - трофейный "Студебеккер" битком набитый солдатами.
- Про нас забыли! - воскликнул Ноерман.
- Без паники! - тут же отреагировал взводный.
- Но как же... - начал было Ноерман, но тут к нему повернулся фельдфебель.
- Закрой пасть! Тебе что, пять раз надо повторять? - прохрипел Шадберг, и Ноерман заткнулся.
- Я к ротному,- бросил Закерман и убежал. Шадберг опять зло посмотрел на Ноермана, но ничего не сказал. Штюбе устало сел прямо на песок. Вчера вечером их дивизию бросили в прорыв, предполагалось, что она разовьёт успех и ударит во фланг индусам, но индусы отошли на запасные позиции, и теперь опять нужно атаковать их в лоб, но уже без поддержки артиллерии. Рота Блаухорста заняла оставленные траншеи, но они, как оказалось, были хорошо пристреляны английской артиллерией. Потеряв девять человек, рота отошла в район высоты "номер шесть" и окопалась на ней. Сегодня в обед Хаузер по рации отдал приказ сдать позиции туркам, а самим ждать транспорта. Турецкие войска появились, а транспорта всё не было. Солнце клонилось к закату. По дороге проехала колонна грузовиков. Очень хотелось есть, воды почти не осталось. Наконец, вернулся Закерман.
- Шадберг, поднимайте людей. Штаб полка застрял километрах в двадцати отсюда. Дойдём пешком, англичане не оставили от нашей автоколонны ничего.
 Взвод медленно поднялся с земли и построился в  колонну.
 До места дошли часа за два, все валились с ног от усталости. Штаб располагался в крохотном селении в шесть домов. Почти весь полк уже был в точке сбора, ждали артиллерию и батальон Хаузера. Первый батальон располагался севернее, в каких-то развалинах, там же разместились миномётчики. Вокруг посёлка шастали мотоциклисты разведвзвода. Они то и прозевали вечернюю атаку англичан. В ярком лунном свете на дороге вдруг появился столб пыли. Приблизившись, колонна развернулась в боевой порядок. В посёлке зашевелились, Блаухорст, не дожидаясь приказа, начал организовывать оборону. Рота окружила дома и стала окапываться. Штюбе нырнул в какую-то оросительную канаву и стал углублять её сапёрной лопаткой. Следом в канаву сполз Гроент, а за ним - Закерман. Гроент тоже достал лопатку, а взводный высунулся наружу с биноклем. И тут загрохотали танковые пушки. Снаряды кучно ложились левее, там, где белели постройки, поэтому Штюбе выполз наверх и лёг рядом с Закерманом. Танков было восемнадцать, это были "Гранты" американского производства. Они развернулись полукругом и поливали из пушек немецкие позиции почти в упор.
- Почему они остановились? - спросил Ханс.
- У них нет пехоты, это, видимо, разведрота англичан. Если они полезут на окопы, мы их закидаем гранатами.
 Сзади что-то оглушительно  треснуло, и в небо взметнулся столб огня.
- Штабной "Опель" оберста, - предположил Штюбе.
- Скорее автоцистерна с остатками бензина, - отозвался взводный.
 Ополовинив свой боезапас, танки развернулись и укатили туда, откуда пришли. Все облегчённо вздохнули и начали вылезать из убежищ.
- Дальше пешком пойдут все, - раздался сзади насмешливый голос ротного.
- Хаузер должен прибыть на транспорте, - отозвался Закерман.
- Может и так... А вот интересно, в штабе заметили, что танки появились как раз оттуда, куда ушла мобильная группа Крувела?
 Закерман пожал плечами. Ханс отвернулся и стал смотреть на полыхающий пожар. В огне носились бойцы штабной роты и тыловики, испуганно ржали лошади.
- Что они там бегают, господин лейтенант? Спасают имущество? Парадный китель господина оберста? - спросил Гроент.
- Пожар тушат, - отозвался взводный. - Уж больно хороший ориентир для ночных бомбардировщиков. Непременно прилетят.
 Ночники действительно прилетели через час. Пожар уже был потушен, но столб густого дыма на месте посёлка в лунную ночь был виден, казалось, даже в Китае. Самолёты сбросили осветительные бомбы, а потом осколочно-фугасные. Убитых не было - подразделения заблаговременно рассредоточились на местности. Утром прибыл, наконец, Хаузер с артиллерией.

Из дневника Ханса Штюбе: 30.10.42 г. "Сегодня стемнело рано, луна выглянула ненадолго из-за туч, но потом опять спряталась, похоже, до следующего вечера. Шадберг распределил смены и посоветовал всем лечь спать пораньше, потому что завтра с утра планируется атака. Все улеглись, а я устроился возле ящика и зажёг горелку. Ноерман забурчал в том смысле, что если все легли спать, то не надо отрываться от коллектива, но меня неожиданно поддержал Трубач, сказав, что будет читать. Я стал писать письмо родителям, а Трубач достал зачитанное до дыр издание "Майн Кампф" и стал делать выписки в толстую тетрадь. Вдруг он поднял голову и спросил: "Домой пишешь?" Я кивнул. Он немного подумал, сложил тетрадь и достал чистый листок: "Я, пожалуй, тоже напишу домой". И начал строчить каракули. Я подумал, что Бурхмахеру есть что написать - сегодня утром он побывал в своей первой штыковой. На рассвете после короткого артобстрела наш батальон выбил иранцев из первой линии траншей. Бой был короткий - вояки они никудышные, да и мотивации у них нет. Зато дальше мы не продвинулись, потому что наша артиллерия не подавила своевременно миномётные батареи противника, а они начали густо посыпать нас минами. Мы залегли в траншее, попрятались в блиндажах, да так и просидели до вечера. Похоже, завтра придётся повторить то же самое. Трубач дописал письмо, сложил его вчетверо и неожиданно сказал: "Я редко пишу домой, всё как-то не о чём, а отец постоянно ругает меня за это, просит, чтобы писал почаще. Мой папа - банкир в Берлине. Волнуется за меня". Я удивился: "Что же он тебя от армии не отмазал, если он банкир?" А он и говорит: "Я сам попросился в действующую армию, добровольцем. Хотел в войска СС, но меня не взяли по здоровью". Я представил Трубача в форме эсэсовца и чуть не заржал. Небольшого роста, нескладный, вечно растрёпанный, он никак не подходил на роль бойца СС. Конечно же, вслух я ничего подобного не сказал. Бурхмахер посидел немного и пошёл спать, а я остался разбирать свои записи".

25.  Вильгельм Лист склонился над картой. Замысловатые стрелочки на ней показывали продвижение немецких войск за последние сутки. На 31 октября всё выглядело не так уж плохо. Группа армий "Персия" (5-й армейский корпус, 49-й горный корпус, Кавказский корпус, турецкая 2-я армия и дивизия иранских коллаборационистов) в полосе наступления продвинулась на всех участках. Наступление прилично отставало от графика, зато три узла обороны противника были уничтожены, один блокирован. Боеспособность индийских войск была невысокой, иранцы вообще предпочитали отступление обороне, зато 2-я новозеландская дивизия держалась стойко, ни разгромить, ни обойти её пока не получалось. Катастрофически не хватало транспорта, да что там транспорта - не хватало бензина для трофейных "Студебеккеров". Очень досаждали британские королевские ВВС. Немецкие истребители просто не успевали прикрыть все участки фронта. Самолётов у англичан было больше, но недавно в Бирме зашевелились японцы, и Уэйвеллу пришлось перебросить туда часть авиации. К тому же завтра в Тебриз должны прибыть истребители и пикировщики из-под Сталинграда - похоже, у русских там совсем не осталось авиации. Ситуация осложнялась только потерей мобильной группы Крувела. Вчера утром она в скоротечном бою рассеяла бронетанковую бригаду англичан, но потом увязла на минном поле, потеряв почти треть танков. Сапёры сразу приступили к разминированию, но успеть до прибытия бомбардировщиков они не смогли. Англичане быстро разобрались в ситуации и бросили в бой всю наличную авиацию. Сапёрная рота была уничтожена в полном составе, потери моторизированного батальона составили 80%, танков уцелело только 18 и ещё 15 повреждённых удалось эвакуировать. Трудно признавать, что ударной мобильной группы больше нет, но делать нечего - танковых резервов у Листа не было. Можно, конечно, наскрести некоторое количество грузовиков, да и турецкие бронеавтомобили должны прибыть из Тебриза, но это не могло заменить отсутствие танков. Грузовики не имели брони, а турецкие броневики насквозь прошивались авиапушками и даже пулемётами английских истребителей. Так что, похоже, что в ближайшее время с маневренной войной придётся подождать - одной турецкой кавалерией много не навоюешь. 

26.  В конце октября советско-германский фронт стабилизировался. Боевые действия велись только в Сталинграде, но продвижение 6-й армии в городе исчислялось метрами. Командующий армией Рейхенау на вопросы Гитлера мог ответить только то, что положение стабильное с положительной динамикой. В чём она положительна не мог бы объяснить ни сам Рейнехау, ни его начальник штаба Паулюс. К счастью, от них этого не требовали, может быть, помня, что Рейнехау зимой перенёс сердечный приступ, а может быть, понимая, что бои в городе - дело сложное и уж никак не скоротечное. В действительности, 6-я армия глубоко увязла в Сталинграде. Русские снабжали свои части днём и ночью, попытки Люфтваффе прекратить подвоз боеприпасов и пополнения постоянно наталкивались на убийственный зенитный огонь плавучих батарей ПВО и стационарных батарей левого берега Волги. В итоге над рекой остались только наблюдатели и самолёты, корректирующие огонь дальнобойной артиллерии. В городе шли ожесточённые бои, дома, занимаемые немцами днём, ночью отбивались советскими ударными группами. С особым упорством сражались бойцы азербайджанских дивизий, имеющие опыт уличных боёв в осаждённом Баку. Немецкие части несли большие потери, но продолжали с завидным упорством лезть вперёд, стремясь отрезать обороняющихся от Волги. Несколько раз Бок - командующий группой армий "Юг" - предлагал ограничиться оборонительными действиями в городе, а основные усилия сосредоточить на продвижении на юг и на север вдоль Волги, но каждый раз получал отказ. Гитлер считал, что отсутствие советской авиации на наиболее угрожающем участке фронта - в районе Сталинграда - свидетельствует о слабости советской армии, а пассивная оборонительная тактика на всех фронтах - об отсутствии резервов. Исходя из этих соображений, от Бока требовалось непрерывное наступление на юге. Этот приказ не мог быть выполнен в принципе. Наступление на Астрахань велось силами турецкого армейского корпуса. Войска наступали вдоль берега Каспийского моря, причём наступление велось настолько медленно, что в ОКХ по этому поводу шутили так: "Турки дойдут до Астрахани как раз к концу войны". Темпы наступления не выдерживали никакой критики, к тому же турецкий Генштаб панически боялся советских десантов в Дагестане и Азербайджане. К северу от побережья Каспия единого фронта не было, только в Элисте имелся турецкий кавалерийский полк. Он захватил город ещё в сентябре и дальше двигаться никуда не собирался. Севернее Элисты находились итальянские войска, входившие в состав группы армий "Юг". Сплошного фронта и здесь не было, итальянские укреплённые пункты располагались в голой степи на пределе снабжения, расстояние между ними достигало пяти километров. Итальянскую 9-ю армию сформировали в Албании специально для усиления экспедиционных сил в России. В её состав входили три пехотных дивизии и отдельная бригада добровольцев-чернорубашечников. Боевого опыта армия не имела, её главным и единственным предназначением было затыкание дыр; наступательных действий она не вела. Левый фланг итальянских войск примыкал к  позициям румынской 3-й армии. Румынские войска пытались решить одновременно две взаимоисключающие задачи: с одной стороны они пытались наступать, выполняя приказ Бока, с другой стороны они пытались выстроить эшелонированную оборону, исходя из  осознания собственной слабости для ведения наступательных действий. В итоге обе задачи оставались нерешёнными - наступление развивалось крайне медленно, с большими потерями, а сооружение оборонительных позиций велось без учёта меняющейся обстановки. На начало ноября наступление выдохлось, и румыны с чистой совестью начали рыть блиндажи, готовясь к зиме. Немецкая 6-я армия располагалась в самом Сталинграде, где и наступала, выполняя приказ Гитлера. Севернее Сталинграда наступала 4-я румынская армия генерала Константинеску. Здесь румыны проявили завидное упорство в наступлении. Пользуясь поддержкой почти всей авиации группы армий "Юг", они даже сумели выйти на берег Волги, но понесли при этом такие потери, что вынуждены были остановиться и начать окапываться уже к концу октября. Четыре километра волжского берега были серьёзным результатом, но понесённые потери этот результат не оправдывали. К северу от румынских позиций располагались итальянцы в составе 8-й армии. Их наступление выдохлось ещё раньше румынского и примерно с таким же уровнем потерь. В отличие от 9-й итальянской армии, 8-я армия удерживала сплошной фронт, а глубина обороны была значительно больше. Севернее итальянцев по правому берегу Хопра почти до самого Борисоглебска располагались позиции 2-й венгерской армии. Во время боёв за Воронеж, когда город неоднократно переходил из рук в руки, боеспособность венгерских войск упала до такого уровня, что Бок всерьёз подумывал о том, чтобы отвести их в тыл. Вот только заменить их можно было только итальянцами, а это означало фактическую остановку наступления. Ценой невероятных усилий венгры отбросили истощённую непрерывными боями советскую 40-ю армию на левый берег Хопра и остановились. Наступления на Борисоглебск так и не последовало, хотя этот город находился в полосе оперативного вакуума и оборонялся только подразделениями ополчения. После настойчивых просьб венгерского командования пополнить 2-ю армию или хотя бы сократить ей полосу обороны, Бок отдал приказ об усилении венгерского участка дивизией французских добровольцев "Наполеон Бонапарт" из резерва. Дивизия была сформирована в августе-сентябре, на фронт прибыла в конце октября и ещё не имела боевого опыта, зато боевой дух у добровольцев был необычайно высок. Левый фланг группы армий "Юг" замыкался 2-й немецкой армией генерала-полковника Вейхса. Вейхс смог захватить Воронеж 2 сентября и Елец 25 сентября, но наступление в направлении Тамбова 1-5 октября закончилось контрударом советских войск, возвративших 2-ю армию на позиции начала октября 1942 года. В связи с большими потерями некоторые части пришлось снять с фронта и отправить на переформирование, а образовавшиеся "дыры" заткнуть румынским армейским корпусом из оперативного резерва группы армий "Юг". В резерве у Бока остались: словацкий корпус (две пехотных дивизии и артбригада), итальянский 21-й корпус (дивизии "Тrеnto" и "Bologna"), 16-я моторизованная дивизия и 4-я танковая армия (потерявшая больше половины своих танков под Сталинградом и в самом городе и выведенная в резерв в Ростов-на-Дону). Серьёзную озабоченность вызывали большие потери практически во всех частях армейской группы, исключением были только 9-я итальянская армия и французская дивизия - они прибыли из Европы совсем недавно и не успели поучаствовать в боях. В штабе южного направления испытали некоторое облегчение, когда прочитали "Оперативный приказ №1" Адольфа Гитлера, фактически означавший приказ на оборону и позволявший ослабленным войскам вплотную заниматься подготовкой к зимней паузе. 
Из дневника Ханса Штюбе: 16.11.42 г. "Война здесь непривычная. Холмы, горы, пронизывающий ветер... Окопы роем только в низинах, там, где крестьяне пытаются что-то выращивать, в горах просто сооружаем временные укрытия из камней. Мы их называем гнёздами, если в гнездо попадает мина или бомба, все обитатели гибнут. Так произошло с отделением Гроссмана, раз - и все в клочья. Слава богу, война у нас маневренная, редко когда мы сидим на одном месте больше двух суток, в подвижности наша сила. У англичан в Иране войск больше, чем у нас, об авиации и говорить нечего, но они придерживаются более пассивной тактики. Их оборонительные позиции предназначены для долговременной обороны в условиях окружения, там траншеи выдолблены в каменистой почве, а сикхи и пуштуны сражаются с отчаянным упорством. Мы смогли захватить только один такой узел обороны, ещё два просто обошли. Взводный слышал, будто их будут блокировать турки. Макс начал возмущаться, мол, турки всегда на готовенькое попадают, самые спокойные участки фронта им, а теперь и котлы блокировать тоже им. Неет, я считаю, везение тут сомнительное, во-первых, узлы обороны прикрывают важные участки фронта, и англичане удерживают их до последней возможности, не жалея для этого ни авиации, ни артиллерии. Во-вторых, по ночам из британских траншей выползают диверсанты-гуркхи и режут своими кривыми ножами глотки нашим часовым. Так что потерь туркам не избежать в любом случае.  Нам очень не хватает автотранспорта, пешие переходы и марш-броски просто выматывают. Англичане это прекрасно знают, поэтому их самолёты упорно охотятся за нашими грузовиками и фургонами. Мне кажется, что если бы нас обеспечили транспортом, мы взяли бы Тегеран в течение пяти дней. Ребята, кстати, со мной согласны".   
26.  К середине ноября советская армия завершила скрытное сосредоточение на исходных позициях для наступления. Рано утром 19 ноября после массированного артобстрела в наступление перешли Сталинградский и Донской фронты. Удары фронтов были направлены по румынским частям, которые немедленно начали отступление, плавно переходящее в паническое бегство. Уже вечером 20 ноября продвижение русских войск севернее Сталинграда составило 18-35 километров, а южнее Сталинграда - до 12 километров. Боку стало ясно, что это не частные контрудары двух советских фронтов, а серьёзная войсковая операция с привлечением крупных резервов, о существовании которых в ОКХ даже не подозревали. Даже русская авиация, которую не было видно в течение месяца, вновь появилась, причём в большем количестве и лучшем качестве. Бок затребовал у ОКХ дополнительных резервов и начал готовить контрудар. Утром 21 ноября выяснилось, что за ночь русские продвинулись ещё дальше в тыл 6-й армии. В связи с этим Бок и Рейхенау обратились непосредственно к фюреру с просьбой разрешить им отвести войска за Дон, но получили категорический отказ. 4-я танковая армия запаздывала с развёртыванием, итальянский 21-й корпус, брошенный в брешь, возникшую на месте 3-й румынской армии, просуществовал как боевое подразделение меньше суток. В то же время выявились возможные цели советских ударов: станция Советское и городок Калач-на-Дону. Туда немедленно передислоцировали словацкий корпус. Одновременно Рейхенау начал собирать войска для нанесения контрударов со стороны города. Утром 22 ноября подразделения 5-й советской танковой армии вышли в район Калача и начали взламывать оборону словаков. С помощью частей 1-й гвардейской армии к 16 часам им это удалось, Калач был захвачен, словаки начали отступление к стратегически важному мосту через Дон. Через три часа русские войска захватили этот мост и приостановили дальнейшее движение, а словаки стали отступать в район Советского. 23 ноября Гот начал осуществлять контрудар силами 4-й танковой армии и 16-й моторизованной дивизии. Одновременно Рейхенау начал выдвижение из Сталинграда. Таким образом, немецкое командование рассчитывало взять наступающую группировку Донского фронта в клещи. Расчёт не оправдался - советские войска имели значительное преимущество в живой силе и технике, к тому же в воздухе пока преобладала советская авиация. Удар 6-й армии был блокирован 24-й армией, немцы вынуждены были вернуться в город. Танки Гота оттеснили русских от Советского, но отбить Калач им так и не удалось. Южнее Сталинграда в это время остатки 4-й румынской армии отступали на запад, подразделения 9-й итальянской армии пытались повернуть свою оборону фронтом на север. Советская 57-я армия, отразив контрудар из Сталинграда 23 ноября, двигалась вдоль городской черты, формируя внутренний обвод окружения. В свою очередь 51-я армия продвигалась в направлении Советского, оставив небольшой подвижный заслон против 9-й армии итальянцев.
 
27.  Днём 21 ноября начал наступательные действия Прикаспийский фронт. В то время, как стрелковые части вели сковывающие действия в полосе наступления турецкого армейского корпуса, советская конно-механизированная группа совершила обходной манёвр по степи и вышла на турецкие пути снабжения, а затем и на берег Каспийского моря. Отрезанный турецкий корпус немедленно приступил к прорыву в юго-западном направлении, которое, как наиболее вероятное, было советскими войсками наиболее прикрыто. К 25 ноября турецкие дивизии были прочно заблокированы в котле на берегу моря, а красная армия начала продвижение в направлении Махачкалы. Отдав приказ о создании оборонительной линии в районе Кизляра, турецкий генштаб одновременно попытался организовать эвакуацию окружённой группировки. Однако быстро выяснилось, что для этого необходимо иметь на Каспии хоть какой-нибудь флот. С помощью подручных плавсредств за двое суток удалось эвакуировать 2500 человек, но на третьи сутки импровизированный конвой (сами турки называли его не иначе, как "эскадра смертников") был перехвачен группой бронекатеров и полностью уничтожен. В тот же день, 29 ноября окружённые турецкие войска капитулировали.
24 ноября советский генштаб перераспределил задачи для армий Юго-Западного и Донского фронтов. Теперь 1-я гвардейская армия наступала вслед за бегущей 3-й румынской армией, 66-я армия формировала кольцо окружения, а остальные силы фронта парировали удар немецкой 4-й танковой армии. К вечеру обстановка в районе Советского стала складываться не в пользу немцев, а 25 ноября 4-я танковая армия и остатки словацкого корпуса были отброшены на запад и юго-запад. Вечером 25 ноября с захватом Советского кольцо вокруг Сталинграда замкнулось. На следующий день 51-я армия начала наступление на Котельниковский, но сходу прорвать фронт, пускай и наспех созданный, итальянской 9-й армии не получилось, и советским войскам пришлось один за другим ликвидировать узлы обороны. 1-я гвардейская армия нанесла удар во фланг 8-й итальянской армии, оборонявшейся вдоль берега Дона; итальянцы держались сутки, а потом начали отходить на запад. 21-я, 24-я, 65-я и 5-я танковая армии форсировали реку Чир и попытались наступать по направлению Тацинской, но развить успех не удалось - Бок сумел из остатков разбитых частей создать оперативную группу, подчинить её 4-й танковой армии Гота и нанести фланговый контрудар из района Тормосина. Фон Бок тянул время, но это понимали обе стороны. 27 ноября Рейхенау опять потребовал у Гитлера разрешения на оставление Сталинграда, это уже не отход, это прорыв. Гитлер опять ответил категорическим отказом. Рейхенау стало плохо с сердцем, и вечером того же дня он умер от инфаркта. Командование 6-й армией принял Паулюс. Первым делом он связался с Гитлером и повторно потребовал разрешения на прорыв на запад. Получив отказ, Паулюс приступил к организации обороны. В свою очередь Бок получил приказ отбросить русских и деблокировать Сталинград. Рассчитывать на какую-либо помощь со стороны группы армий Центр не приходилось - в районе Вязьмы и Ржева проходила (аж с сентября!) кровавая Ржевско-Вяземская операция, все резервы были там. 30 ноября русские возобновили движение вдоль железной дороги Ростов-на-Дону - Сталинград, оттесняя немецкие войска на запад, одновременно 57-я армия, охватывая фланг немецкой 4-й танковой армии, постепенно заходила ей в тыл. Гот немедленно начал отвод своей армии и закрепился в районе Морозовска, оставив в Тормосине остатки 4-й румынской армии с задачей оборонять правый берег Дона. 1 декабря 57-я армия резким ударом прорвала оборону итальянцев в районе Котельниковского и заняла город. Итальянская 9-я армия начала отступление. В тот же день 1-я гвардейская армия начала движение вдоль правого берега Дона на северо-запад, нагоняя отступавшую 8-ю итальянскую армию, а 13-я армия нанесла удар по венгерским войскам из района Борисоглебска. Венгры держались, на направление главного удара советских войск перебрасывалась дивизия французских добровольцев, поэтому 13-ю армию усилили 6-й армией из состава Воронежского фронта. 4 декабря венгры начали отступление, французы тоже резко поняли, что война в России это не курорт, и стали покидать позиции. 5 декабря Бок приказал фон Вейхсу организовать контрудар 2-й армией во фланг наступавшим русским, а французской добровольческой дивизии и разбитой 2-й венгерской армии - отступить за  Дон и организовать оборону по его правому берегу. Гитлер, узнав об отступлении, взбесился и отстранил Бока от командования, заменив его фон Вейхсом. Генерал-полковник Вейхс вступил в должность командующего группой армий "Юг" в критический момент. На стыке с группой армий "Центр" 2-я армия ещё удерживала позиции восточнее Дона, нависая над наступающими русскими армиями и угрожая им фланговым ударом, но угроза эта была весьма иллюзорна: армия была серьёзно ослаблена непрерывными боями, к тому же в неудачном осеннем наступлении на Тамбов она потеряла последние подвижные соединения и стала сугубо пехотной частью. Южнее разбитые венгры и французы отступали на запад и юго-запад. Ещё южнее разбитая 8-я итальянская армия, перемешавшись с остатками 3-й румынской, откатывалась под натиском 1-й гвардейской армии русских. Далее Гот, маневрируя 4-й танковой армией, пытался остановить продвижение 24-й советской армии в направлении Миллерово, одновременно создавая фланговую угрозу 21-й, 65-й и 5-й танковой армиям, продвигающимся в направлении Тацинской. Ему пока что это удавалось, но русские армии заканчивали перегруппировку, а это означало новое наступление. Юго-восточнее позиций Гота, в районе Тормосина располагалась 4-я румынская армия, обороняющая правый берег Дона. Русские не вели наступления в полосе обороны этой армии, но её можно было смело списывать со счетов, т. к. Гот лишил её автотранспорта, и в случае наступления русских эта армия автоматически оказывалась в котле. Южнее румынской армии организованной обороны в полосе группы армий "Юг" уже не было. Итальянцы даже не отступали, - для этого у них не хватало транспорта - они просто сдавались в плен. Это была реальная возможность выжить: отступление по заснеженной равнине шансов на выживание не предоставляло. В подобной обстановке фон Вейхс отдал приказ ускорить переправу 2-й венгерской армии и французской дивизии на правый берег Дона с целью создания заслона перед советской 1-й гвардейской армией. Из разбитых румынских и итальянских частей была создана оперативная группа Венка (по имени начальника штаба 3-й румынской армии, возглавившего группу), усилена немецкими солдатами, вернувшимися из отпусков, и отправлена прикрывать Миллерово. Это обеспечило некоторую свободу манёвра армии Гота, однако после разгрома 9-й итальянской армии ему приходилось думать ещё и о перспективах отражения наступления Сталинградского фронта в направлении Ростова с юго-восточного направления. Перспективы были не радужными, отражать наступление было нечем. Единственное, на что мог надеяться Вейхс, это отвлечение некоторых сил русских на разгром 4-й румынской армии. По примеру Гота, фон Вейхс оставил румынскую армию на выдвинутой вперёд позиции, ещё больше урезав её снабжение. Расчёт оправдался частично: когда 7 декабря возобновили наступление части Донского и Юго-Западного фронтов, на уничтожение 4-й румынской армии был выделен 42-й стрелковый корпус из 57-й армии. Однако 51-я армия продолжала движение на Ростов, и в полосе наступления этой  армии немецких войск не было, только турецкие гарнизоны в населённых пунктах. Правда, турки подтягивали войска морем из Трапезунда, но их было слишком мало. А между тем,
советское наступление набирало размах. 21-я армия резким броском 8 декабря захватила Николаевский, 24-я армия обошла фланг румынской 4-й армии и вышла ей в тыл. Готу пришлось выбирать направление контрудара, и он выбрал северное, бросив таким образом на произвол судьбы румынские войска. Впрочем, их к этому и готовили, поэтому Гот колебался недолго. Утром 10 декабря он нанёс удар во фланг наступавшей 21-й армии, сорвав тем самым наступление. Русские попытались обороняться, но когда войска оперативной группы Венка заняли Николаевский, начали отходить. Гот попытался силами 4-й танковой армии совершить обратное движение маятника - ударить на юг и деблокировать румынскую армию, и это ему почти удалось, 24-я армия заняла оборону в невыгодных условиях, в степи. Но 13 декабря через Дон переправились войска 4-го танкового корпуса, они замкнули кольцо вокруг 4-й румынской армии и двинулись на север. Вейхс бросил всю авиацию, какую смог найти, в воздушное наступление против 4-го танкового корпуса, чтобы дать Готу хоть немного времени для подготовки удара. Русские приостановили движение, но это не спасло румынскую армию, деморализованные румынские солдаты начали сдаваться в плен.  16 декабря 4-я танковая армия обрушилась на позиции 4-го танкового корпуса. Удар был поддержан люфтваффе, советские войска несли серьёзные потери, но не отступали. Это было последнее усилие 4-й танковой армии. 18-го декабря советские войска захватили Морозовское и стали поворачивать в тыл армии Гота, а подразделения 5-й танковой армии продвинулись до Тацинской и завязали бои на окраинах станции. Гот ночным маршем проследовал на северо-запад и к 11 часам 19 декабря появился в Тацинской. Русские обошли её с юга, отрезав тылы 4-й армии, 20 декабря. В тот же день подразделения 21-й армии опять заняли Николаевский и вынудили группу Венка отступить на позиции вокруг Миллерово. Фон Вейхс понимал, что ещё одного наступления русских фронт не выдержит, что с разгромом 4-й танковой дорога на Ростов будет открыта. Гот неоднократно требовал у него подкреплений, его армия теряла в постоянных контратаках самое ценное - танки и экипажи. Ремонтная база в Ростове работала круглосуточно, но даже подбитые танки закончились, и пополнять Гота стало нечем. К Ростову стекались подкрепления со всех сторон: из Германии - четыре дивизии СС, из Палестины и Ирана - три пехотных дивизии и одна танковая, из Италии - армейский корпус. Силы были значительные, но до их прибытия нужно было удержать Ростов. Его потеря для немцев была недопустима - резко ухудшалось и без того шаткое положение турецких войск на Кавказе, сокращались и так довольно жидкие поставки нефти из недавно только восстановленных скважин Майкопа и Грозного, у русских появлялась возможность наступления на Харьков и Донбасс. Наконец, 22 декабря в Ростов-на-Дону прибыли первые эшелоны с войсками из Ирана. Их сразу бросили в бой.

28.  Утром задул холодный ветер, из блиндажа вылезали нехотя, особо ленивых фельдфебель подбадривал пинками. Позавтракали сухпайком, быстро и невкусно. Появился взводный. Он хмуро посмотрел на взвод и сообщил:
- Наступать будем в случае хорошей погоды, если "Штуки" не прилетят, всё отменяется. За время артподготовки рекомендую всем проснуться.
 Когда взводный ушёл, Шадберг рявкнул на зевавших бойцов:
- Что не ясно? Рассредотачивайтесь по траншее.
Через полчаса по иранским позициям замолотила артиллерия.  Пикировщики прилетели в 13.40, когда их уже не ждали. Артиллеристы ещё вяло постреливали с промежутками между залпами в 20-30 минут, а пехота уже разбрелась по блиндажам. Кто играл в карты, кто варил кофе, а большинство просто спали. "Штуки" с рёвом пронеслись над немецкими позициями и начали пикировать на вражеские окопы. По траншее немедленно пробежал Шадберг, вылавливая из блиндажей лежебок и рыча хриплым басом: "Вылезайте, засранцы, мать вашу! Всё на свете проспите!" Новобранцы пугливо жались к стенке траншеи, с удивлением глядя, как ветераны, не торопясь, вылезают из блиндажей и зевают в ответ на крики фельдфебеля. Атака началась в 14.20. Сначала всё было тихо, Ханс даже подумал, что иранцы уже сбежали, как это было не раз, но потом винтовочные выстрелы стали слышаться всё чаще, а когда затрещали пулемёты, стало ясно - что-то здесь не так, слишком высокая плотность обороны, слишком насыщена она пулемётами. Впереди, нелепо взмахнув руками, осел на землю Стефан Гориславски. Шедший справа от Штюбе белобрысый Бруммель вдруг схватился за грудь и упал навзничь. Ханс бросился к нему, но понял, что тут ничем не поможешь - Бруммель уже бился в конвульсиях, захлёбываясь кровью. Ханс посмотрел по сторонам. Рота залегла, повсюду были слышны крики раненых, из иранских окопов вёлся ураганный огонь. В воздухе засвистели мины. "Все назад!" - попытался перекричать грохот разрывов взводный. В этом не было нужды - все желающие выжить уже ползли к своей траншее. Штюбе приполз к своим позициям последним - прихватил по дороге раненого в колено Фульмера. Когда они уже заползли на бруствер, близкий разрыв мины подбросил их в воздух и швырнул в траншею. В голове Ханса загудело, перед глазами пошли разноцветные круги, опять заныл многострадальный левый бок. Рядом истошно орал Фульмер, осколком ему разворотило бедро и пах, струя крови из раны хлестала на метр. "Жгут! Быстрей!"- заорал Ноерман. "Какой жгут, мать твою, ему яйца оторвало!" - хрипел в ответ Шадберг. Штюбе поднял голову. Фульмер уже не кричал, а, скорее, громко стонал. Над ним склонились Ноерман и Шадберг. "Банан, давай ремень!" - крикнул Ноерман в сторону. Оттуда тут же прилетел ремень. Фульмер опять истошно заорал. "Выше бери!" - хрипел фельдфебель. Ханс поднялся с земли, уже пропитавшейся кровью. Ноерману никак не удавалось остановить кровотечение. Из раны торчали куски мышц, сосуды и костные отломки, фонтан крови превратился в едва заметный ручеёк, но Фульмер угасал на глазах. Он вдруг открыл глаза и произнёс чистым голосом: "Я умираю, мамочка", - и  забился в судорогах. "Вот чёрт!" - в сердцах сказал Ноерман, когда Фульмер затих. "Я говорил тебе - ему яйца оторвало, куда ему твой жгут накладывать", - пробормотал Шадберг. В голове Ханса прояснилось, он даже попытался встать на ноги, но в голове опять застучали молотки. Сжав зубы, он всё же поднялся, уловив сочувствующий взгляд Ноермана. "Гранаты к бою!" - донёсся далёкий голос Закермана. Шадберг вскочил и бросился к своему ранцу, Ноерман закрыл вытаращенные глаза Фульмера и тяжело поднялся с земли. Ханс выглянул из траншеи. Похоже, иранцы шли в контратаку, прикрываясь огнём миномётов. Впрочем, продлилась она недолго - немцы сумели создать удовлетворительную плотность пулемётного огня, и контратака захлебнулась. Иранцы атаковали ещё дважды, каждый раз после убийственного авианалёта. Последнюю атаку отбили с трудом, Ханс даже подумал, что на этот раз им точно хана, но иранцы всё-таки вернулись в свои окопы. К вечеру о предшествовавших боевых действиях напоминали только трупы, застывшие на земле. Ужинали сухим пайком. Штюбе совсем не мог есть - его рвало. Ровель, санитар взвода, пообещал, что это пройдёт через сутки, а если не пройдёт, Хансу придётся отправиться в госпиталь. "А что, неплохой вариант", - заметил на это Бауэр. "Ты что, это же дезертирство!" - немедленно отреагировал Бурхмахер. "Это точно, - ухмыльнулся Крупински, - Ханс у нас дезертир известный". Все заржали, и Бурхмахер заткнулся. А Ханс решил для себя, что никуда не пойдёт: отлежится, не в первый раз, в Азербайджане тоже была контузия и ничего, без последствий.
 Назавтра с утра опять налетели бомбардировщики, но их живо отогнали налетевшие неизвестно откуда восемь Ме-109. Все немного расслабились, но пришёл взводный и приказал готовиться к смене позиций.
- Куда нас, герр лейтенант? - спросил Гроент.
- Сам не знаю, отводят куда-то назад, а сюда прибудут турки, - лейтенант скривил губы, изображая крайнюю степень презрения.
- На всё готовенькое, - пробормотал Гроент. - Вчера бы их сюда. Откуда у арабов так много народу в траншеях взялось?
- Пополнение пришло ночью, причём весьма серьёзное, из Индии. Третья рота вчера пленного взяла, много чего рассказал. Мы ещё легко отделались.
- А как в батальоне, большие потери? - подал голос Бауэр.
Взводный пожал плечами:
- Сильно потрепало третью роту, даже сегодня у них есть потери. Про первую не знаю. У нас во взводе без изменений, всё как вчера? Ровель, где вы там?
- Всё как и вчера: Гориславски, Фульмер, Воллендорф, Фрингер, Бруммель и Штурц выбыли, Кинхель, Ротмер  и Штюбе - лёгкие ранения и контузии, Кожек, Бёльме и Руншахт сегодня утром отправлены в госпиталь, - бодро отрапортовал Ровель.
- Отлично, - кивнул Закерман и ушёл.
Через полчаса по иранским позициям начала работать артиллерия, потом прилетели пикировщики, а потом траншеи стали заполняться турецкими солдатами.   

29.  В Ростов прибыли поздно вечером. Сразу стало ясно, что дело плохо. Город бомбили, здание вокзала горело, пламя пожара выхватывало из вечерних сумерек хмурые белые лица и мокрые ряды вагонов. Стояли три часа, потом, под утро, состав двинулся дальше. Через час опять остановились - железнодорожный путь впереди оказался взорванным. Было жутко холодно, вагоны продувались насквозь. Долго стояли посреди степи, ждали ремонтную бригаду. Обедали сухпайком. Разговаривать не хотелось. Пробовали играть в карты, но быстро бросили - мёрзли руки. Двинулись дальше, когда уже начало темнеть и вскоре прибыли на какую-то крупную станцию. "Выгружайтесь и ждите меня", - буркнул фельдфебель и нырнул в темноту. Все вылезли из вагона, настороженно поглядывая по сторонам. Шёл мелкий снег, вокруг не было ни души, только где-то во тьме перекликались маневровые паровозы. Под ногами чавкала каша, познабливало. "Невесело", - пробормотал Крупински. Никто не отозвался, все напряжённо молчали. Из темноты вынырнул Шадберг и буркнул: "За мной". Шлёпая по подмёрзшим лужам, все повалили за ним. Долго шли вдоль железнодорожных составов, потом по шпалам, наконец, остановились в каком-то узком переулке. Здесь их уже ожидали остальные два взвода их роты. Блаухорст мельком глянул на фельдфебеля, но ничего не сказал, зато Закерман хмуро поинтересовался:
- Почему так долго?
- Так погода какая, герр лейтенант. Не видно ни хрена, - прохрипел Шадберг.
 Форсированным маршем по тёмным заснеженным улицам рота вышла из городка и оказалась как раз в хвосте своего батальона. Всю ночь колонна шла туда, где грохотала канонада и вспыхивали огни разрывов. К утру пришли к какой-то деревне в двадцать домов. Все валились с ног, но Блаухорст, придя от Хаузера, отдых отменил и приказал окапываться.
 Ханс ожесточённо долбил лопатой мёрзлый грунт. Гроент опустился на землю и закрыл лицо руками.
- Вставай, чего расселся, - тяжело дыша сказал Бауэр.
- Дерьмо, Франц, кругом дерьмо, - пожаловался Гроент, - Война - дерьмо, жизнь - дерьмо. Земля здесь - каменное дерьмо.
- Давай, копай! - прикрикнул на него Ханс, - Не выроем окоп, русские тебя точно превратят в кусок дерьма.
- Хоть бы пожрать дали, - пробормотал Макс и взялся за лопату.
 К обеду наметились основные контуры оборонительного рубежа. Ротный объявил перерыв и велел ждать обеда. Грохот разрывов на востоке усилился, оттуда начали подтягиваться санитарные машины и повозки. В деревне оборудовали этап эвакуации и опорный пункт ПВО.
 Ханс сидел на бруствере траншеи и смотрел в небо. Солнца не было видно, небо было сплошь затянуто тучами. Рядом вздохнул Долговязый Шульц:
- Наверное, дождь пойдёт.
Ханс удивился: с тех пор, как неделю назад Шульцу пришло письмо из Германии, из него нельзя было вытянуть и слова. В письме жена написала, что вместе с детьми уходит к другому мужчине, солидному человеку с серьёзными перспективами. И Шульц замолчал на неделю.
- Зато авиации точно не будет, - поддержал разговор Ханс. - Ни нашей, ни русской.
Шульц помолчал немного и спросил:
- А знаешь, к кому она ушла?
- Твоя жена?
- Да. Её хахаль - эсэсовец из концлагеря. Мне её сестра написала.
- Вот и пойми этих женщин,- хмыкнул Штюбе. - Зато понятно, почему он перспективный.
Сзади подошёл Шадберг:
- Штюбе, Ровель, Гроент - бегом за обедом.
- О-о-о! Горячее подоспело! - обрадовался Гроент и полез наверх.
В деревне царила суматоха. Прибыл ещё один обоз с ранеными, кругом слышались стоны, деловито сновали санитары. Транспорт разгружался и отправлялся обратно на восток.
- Ну как там дела? - спросил Макс у солдата с рукой на перевязи.
- Полная задница, - ответил тот и нахмурился. - На передовой каша, линии фронта просто нет. Мне в локоть засадили, руку, наверное, отрежут на хер.
- Зато скоро дома будешь,- утешил, как смог, Гроент.
- Да, - согласился раненый. - Только тем и живу. Хрен с ней, с рукой. Сейчас в Ростов, а дальше - прощай война.
- Ладно, бывай, - попрощавшись с солдатом, Макс и Ханс пошли искать Ровеля.
 Сегодня на обед были бобы с мясным запахом. Мяса в похлёбке не было, но сам факт употребления в пищу НЕсухпайка значительно улучшал настроение. Набив животы и укутавшись в шинели, солдаты устроились в траншее, подальше от пронизывающего ветра. К вечеру поток машин на дороге увеличился. Санитарный транспорт теперь следовал транзитом прямо в Ростов-на-Дону. Стали попадаться отступающие солдаты, поодиночке и группами. Полевая жандармерия установила на дороге пост, где их задерживали и отправляли на переформирование. Грозное громыхание на горизонте превратилось в непрерывный рокот. Ночью Ханс, стоя в карауле, видел, как по дороге светлячками метались фары автомашин.
- Ишь как носятся, прямо как днём, - заметил подошедший Кинхель. - Видно, сильно там нажимают.
- Завтра будут на нас нажимать, - отозвался Ханс.

30.  А утром всё и началось. В 7.30 утра - было ещё темно, но в окопах уже никто не спал - со стороны русских в небо взвилась красная ракета. В темноте натужно ухнуло, послышался вой, и на немецкие позиции обрушился ад. Сотни реактивных снарядов превратили мёрзлую землю в жуткую смесь из грязи, железа и обрывков человеческих тел. Ханс скрючился на дне окопа рядом с Гроентом, закрыл уши и зажмурился. Это не помогло, адский визг эрэсов, казалось, воспринимался непосредственно мозгом сквозь черепную коробку. Он понял, что сейчас умрёт, но этот факт воспринимался с явным безразличием, только вдруг вспомнилось, что перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь, а между тем в голове Ханса вертелась только одна мысль: "В какой же нелепой позе я умру". Потом землю тряхнуло особенно сильно, и эта мысль исчезла. Следующая мысль, пришедшая в голову Ханса была краткой и страшной: "Танки!" Он открыл глаза и понял, что это была не мысль. Это слово произнёс Макс и он же повторял его на все лады, протирая грязным рукавом свой карабин. Сознание вернулось полностью, и Штюбе стал шарить руками по сторонам, ища винтовку. Мимо пробежал Бауэр, следом за ним - Ноерман. Ханс выглянул из траншеи. По степи цепью шли танки с десантом на бортах. Ситуация была привычная - десант с танков надо было снимать, а самим танкам поражать гранатами траки и надеяться, что противотанковая батарея ещё существует. Постепенно Ханс стал успокаиваться, он протёр винтовку полой шинели и выставил её на бруствер. Советская артиллерия закончила пристрелку, снаряды ложились всё точнее. Справа застрочил пулемёт. Судя по манере стрельбы - короткими очередями по 4-5 патронов - огонь вёл Крамер. "Ближе, ближе", - шептал рядом Гроент. Танк, облепленный пехотинцами, пёр прямо на них. Штюбе прицелился и плавно нажал на спусковой крючок. Русский, сидевший на броне выше остальных, взмахнул руками и свалился на землю. Передёрнув затвор, Ханс опять вскинул винтовку, но танк, взревев мотором, рванулся вперёд, и стало ясно, что надо менять позицию. "К посёлку!" - крикнул Гроент и побежал в сторону деревни. Ханс выхватил гранату, повернул взрыватель и швырнул её в сторону танка, а сам припустил за Гроентом. Взрывом с брони смело половину десанта, с другой стороны по нему начал лупить пулемёт, но танк не задержался ни на секунду. Он проскочил траншею, развернулся и зашевелил пушкой в поисках цели. Но Ханс уже убегал, стараясь не отставать от Гроента. За поворотом траншеи их остановил взводный:
- Куда? Посёлок пристрелян. Сидите здесь, сейчас они полезут.
- Но танк... - начал было Макс, но повернулся и не закончил фразу. Танк утюжил гусеницами то место, где располагалась пулемётная ячейка Крамера и Хорта, его второго номера.
- Приготовить гранаты! - приказал Закерман. - Траншею надо удержать, за нами голая степь.
 Дальнейшее для Ханса превратилось в сплошной кошмар. Прикрываясь бронёй танка, русские всё-таки подобрались совсем близко, на расстояние броска гранаты. Первую гранату взводный очень ловко выкинул из траншеи, она взорвалась прямо за бруствером, засыпав всех комьями земли. То же самое попытался проделать Банан со второй гранатой, но не успел; его разорвало на две части, а Кинхелю осколком снесло нижнюю челюсть. Крича что-то нечленораздельное, Бауэр высунулся из траншеи и почти в упор изрешетил из автомата двух красноармейцев. Шульц очень удачно метнул под днище танка связку гранат - взрывом сорвало гусеницу, и танк завертелся на месте. Русские заняли отрезок траншеи, их вышибали оттуда последними гранатами, в ответ они бешено огрызались автоматным огнём. Штейнвац получил пулю в шею и тут же умер, пуская кровавые пузыри, Колбаснику прострелили колено, он ползал в грязи, пытаясь наложить себе жгут.
… Ханс отбросил винтовку и достал из кармана трофейный ТТ. Он сидел на корточках возле изгиба траншеи, недалеко тихо переговаривались русские. Рядом сидел Бауэр и молча смотрел на оставшийся магазин к автомату. Потом он вздохнул, вставил его в автомат и тихо сказал: "На счёт два". Их осталось только двое. Шульц и Закерман удерживали левый фланг позиции, Гроент перевязывал раненых, Ротмер напоролся на автоматную очередь и лежал мёртвый в двух метрах от сапога Ханса. Русские танки ушли дальше на запад, а пехота пыталась выбить немцев с их позиций.  На счёт "два" Ханс и Бауэр, стреляя, выскочили из-за поворота траншеи. Русских было трое, они даже не успели оказать сопротивления. Ханс схватил русский автомат и огляделся. Похоже, они вернулись на утренние позиции - ячейка Крамера была прямо перед ними. А вот и сам Крамер - кусок шинели под помятой каской. Бауэр протянул Хансу две гранаты.
- Надо возвращаться. Место здесь для обороны никудышное.
- Может, пройдёмся ещё по траншее, - предложил Штюбе.
- Чего туда ходить, там русские, это же понятно, первая рота отрезана. Возвращаемся, - решил Бауэр и поднялся с земли.
 Закерман встретил их вопросом:
- Гранаты принесли?
- Мало совсем, три шутки, - ответил Бауэр.
- Ладно, хоть три. Шадберг вернулся из штаба батальона. Новости такие - штаба больше нет. В деревне одни трупы  и три танка русских горят.
- Так в чьих руках деревня? - удивился Ханс.
- Ни в чьих, - хладнокровно ответил взводный. - Хочешь, сходи туда, будет в твоих.
- Вы же сказали, что она пристреляна, - хмыкнул Ханс.
 Опять заработала советская артиллерия. Закерман выглянул из траншеи с биноклем, но быстро сполз назад.
- Опять танки. Надо переходить на запасную позицию, эту мы не удержим.
- Позиция "Шалаш"? - вопросительно изогнул бровь Шадберг.
- Он самый, - решительно кивнул взводный. - Позиция хреновая, но лучше этой. Сначала переносим раненых, Штюбе и  Бауэр прикрывают, все гранаты им.
 Перебазировались без приключений, танки противника прямиком рванули в сторону разрушенной деревни. Позиция "Шалаш" представляла собой траншею, соединяющую между собой две пулемётных ячейки, прикрытых сверху брёвнами. Третья пулемётная позиция была чуть в стороне на месте разрушенного до основания дома; здесь же было оборудовано что-то вроде бункера, в прошлом это был, конечно же, погреб.
- Хреновая позиция, - заметил Бауэр. - Русские заняли деревню и будут лупить оттуда из танковых пушек. А если туда подкинут миномёты, нам хана.
- И как же это тебя не взяли в генштаб? - удивился Шадберг.
- Просто я слишком умный.
- Так вот, умник, наши прежние позиции простреливались из посёлка даже из пистолетов. А здесь даже бункер есть.
- Погреб, - уточнил Штюбе.
 К ним подошёл Закерман.
- Хватит болтать, устраивайтесь здесь, сейчас подойдёт остальная часть роты.
- Герр лейтенант, боеприпасов совсем мало, - пожаловался Шадберг.
- Я послал Бурхмахера в тыл ещё в обед, ждём ещё час, если не придёт, следующим отправляется Гроент. Нам надо продержаться здесь до завтра. Всё, я буду в подвале.
 Взводный ушёл. Шадберг осмотрел траншею и заявил:
- Вот что, орлы, давайте-ка лопаты в руки и будем углублять эту канаву. Её копали наши сапёры и пленные русские, копали не для себя, так что красоту наводить будем мы.
- Пожрать бы, - заметил Макс.
- Обойдёшься, - ответил фельдфебель и достал сапёрную лопатку.
 Красоту наводили около часа, потом попадали от усталости. Русские атаковали значительно правее, в районе высоты с кодовым названием "Низкая Хильда". На Хильде упорно оборонялась третья рота. Русская артиллерия превратила Низкую Хильду в Плоскую, но выбить немцев не смогла. К 15.00 роту отрезали от остальных подразделений полка, правый фланг её вообще упирался в пустоту, связи не было, но рота держалась.
 Штюбе порылся в сухарной сумке и выудил оттуда галету.
- Во, что у меня есть, - показал он всем свой трофей и начал хрустеть.
Все начали сосредоточенно рыться в карманах.
- А у меня сахар есть, - сообщил Бауэр.
- А кофе у тебя, случайно, нет? - раздражённо спросил Гроент - он ничего не нашёл и поэтому был мрачен как туча.
- Кофе нет, - вздохнул Бауэр и начал хрустеть сахаром.
Шадберг выглянул из траншеи:
- Ба! Да к нам гости!
 Все тут же похватали оружие, а фельдфебель противно захихикал:
- Испугались, хе-хе? Хрустите дальше, это наши идут.
 Из деревни, занятой русскими, как бы спохватившись, заработал пулемёт, но поздно - в траншею кубарем друг за  другом скатились Бурхмахер, Кунге, Руденталь, Крупински и Гуго-Счастливчик.
- Есть что пожрать? - деловито поинтересовался Крупински.
- Нет, - отрезал Шадберг и повернулся к Бурхмахеру.
- Что с боеприпасами?
- Ничего, - покачал головой Бурхмахер. - Гранат нет, патроны только те, что в моём ранце, но там, в основном, к МР-40.
- Так что, пожрать совсем ничего нет? - опять встрял Крупински.
 Тут Шадберг побагровел от злости и заорал:
- Так, засранцы, вы что, думаете я вам тут бутерброды весь день готовлю? Крупински, Руденталь, Кунге - марш на правый фланг, там для вас пулемётное гнездо. Бурхмахер, что со связью?
- Связь будет, Ноерман протянет, он там с катушкой ждёт, ему аппарат ищут.
- Ладно, - хмуро буркнул фельдфебель, - Обустраивайся здесь. Что нового в отделе пропаганды?
- Выравниваем фронт перед зимой, ожидаются резервы,- испуганно залепетал Бурхмахер.
- Так мы фронт на Волге выравниваем? Ты же сам кричал, что Сталинград у нас в кармане! А? Как думаешь, мы от Ростова далеко отъехали фронт выравнивать? Резервы? Чтобы фронт выровнять не нужны резервы! - заорал Шадберг и плюнул в ту сторону, где, по его мнению должен был располагаться отдел пропаганды. Потом постоял, играя желваками, и ушёл к Закерману, бросив напоследок: "Трепло!" Бурхмахер растерянно посмотрел ему вслед и стал выгружать из ранца магазины к МР-40.
- Расшумелся, старик, - покачал головой Бауэр, распихивая магазины по карманам. Потом повернулся к Счастливчику, невозмутимо оттирающему от грязи автомат:
- Гуго, а где первый взвод? Опять ты один из всего взвода остался?
- Всё не так плохо,- усмехнулся Гуго. - Хотя после этого утреннего кошмара половина взвода поедет домой в бинтах и гипсе.
- Тебе, как обычно, хоть бы хны, - заметил Бауэр.
Счастливчик сделал вид, что не услышал этого замечания и продолжил:
- А дело в том, что сегодня в штаб батальона попал снаряд. Конечно, все внутри превратились в фарш, уцелел только Хаузер, говорят, возвращался из сортира. Так вот. Майора без ног и без сознания отправили в операционную, а командиром батальона назначили Блаухорста. Соответственно, командовать ротой стал Шлейхенбах. И началось. Только стало потише, начали они делить взвод. Блаухорст забрал себе отделение Рамта в качестве комендантского взвода, Шлейхенбах назначил Мюннинга своим ординарцем, у нас остался фельдфебель Гратт, четыре солдата и я. Вот и весь взвод. Скоро, кстати, сюда должны подойти, они там раненых таскают.
- А что там за посёлком? - спросил Гроент.
- За посёлком полный швах. Воронка на воронке, первой роты практически нет. Пригнали штрафников, дыры затыкать.
 Сгустились сумерки. В воздухе засвистели мины.
- Они что, на ночь глядя собираются воевать? - возмутился Бауэр и выглянул из траншеи. - Вон, бегут, красавчики.
 Ханс подошёл к Бауэру. По полю, петляя среди воронок, бежали остатки первого взвода, а за ними ковылял Ноерман с катушкой в руке. Провод то и дело застревал, и Ноерману приходилось останавливаться и дёргать его свободной рукой. Наконец, он преодолел последние метры и спрыгнул в траншею.
- Где взводный? - тяжело дыша спросил Ноерман, вытаскивая из ранца телефонный аппарат.
- Макс, проводи, - махнул головой Бауэр.
 Гроент нехотя поднялся с места. Тем временем Гратт открыл ранец и стал извлекать оттуда галеты, консервы и сахар. Все дружно набросились на еду.
- Берите, всё берите, - приговаривал Гратт. - Горячей еды не будет, не ждите. Кухня, обоз - этого у нас больше нет.
- Лейтенанту отнесите и раненым, - с набитым ртом пробормотал Бауэр. - Шульц, что ты не ешь?
- Не хочется, - хмуро ответил Шульц. Выглядел он неважно: бледный, глаза ввалились, он почти ничего не ел, только большими глотками пил воду.
- Хреново выглядишь, - заметил Ханс. Шульц отмахнулся и закашлял. Кашлял он вообще- то уже неделю, но сегодня он просто захлёбывался кашлем.
- Всё жрёте? - произнёс подошедший Шадберг. - Отнесите раненым, потом, пока темно, надо отнести их в тыл. Бауэр, займёшься этим.
 Сумерки сгустились как-то неожиданно быстро, луна некоторое время пыталась освещать степь, но потом спряталась в облаках, и наступила темнота. Похолодало, пошёл мелкий снег. Ханс сидел на краю траншеи. Очень хотелось спать, но он пока держался. На позициях русских рычали моторы, видимо, там готовились к завтрашнему дню. В районе Низкой Хильды то и дело моргали осветительные ракеты и вспыхивала стрельба. "Интересно, что думают русские о завтрашнем дне?"- вдруг подумалось Хансу. Наверное, ломают головы, сколько тут солдат укрылось. Может, батальон? Или два? Ханс улыбнулся, но потом подумал, что на два батальона русские выделят соответствующее количество снарядов, самолётов и танков, и ему стало невесело. "Сдохнем мы тут, вот и всё", - пришла мрачная мысль. В блиндаже закашлял Шульц. Ему становилось всё хуже, он уже почти не пил воду, а только тяжело дышал и мелко трясся в ознобе. Бауэр и компания ещё не возвратились, Шадберг по этому поводу очень нервничал. "В Ростов они их потащили, что ли?" - бурчал он каждые полчаса. Задул холодный пронизывающий ветер. Ханс поднял повыше воротник и спрыгнул в траншею. С правого фланга донеслись пронзительные звуки губной гармошки. Это Крупински, стоявший на посту в правом пулемётном гнезде, отгонял от себя сон. Ханс прислушался, пытаясь узнать мелодию. "Хорст Вессель"? Крупински дико фальшивил, но, похоже, это был всё-таки "Хорст Вессель". Сзади раздался хруст снега. "Наконец-то", - подумал Ханс, вглядываясь в приближающиеся фигуры. Вскоре, шёпотом матерясь, в траншею друг за другом спустились Гроент, Бауэр, Кунге-Крепыш, Штерн, Трубач и Ноерман.
- Шадберг вас с потрохами сожрёт, - предупредил их Ханс.
- Переживём, - буркнул Бауэр и направился в бункер. Остальные побросали ранцы и без сил повалились на землю.
- Что нового? - поинтересовался Ханс.
- Всё по-старому, - мрачно буркнул Гроент и бросил ему фляжку. - На, глотни.
 Во фляжке был спирт. Штюбе поморщился, но сделал два глотка. В горле запылало. Вернулся Бауэр. Он постоял немного и, шлёпнув Гроента по каске, спросил:
- Ну, что, Макс, согрелся?
- Ещё нет.
- Сейчас согреешься, пошли.
- Куда пошли? - удивился Макс.
- Туда, откуда пришли. Вставай, Шульца понесём, совсем плох.
 Гроент с трудом разогнул спину и мрачно подвёл итог: "Дерьмо!"    

31.  Русские начали рано, ещё не было пяти часов. Все ещё мирно спали, даже Бауэр с Гроентом, вернувшиеся под утро, уже успели захрапеть. Вдруг с шипением взвились в небо осветительные ракеты, а вслед за ними с воем взлетели эрэсы. Тонны взрывчатки и стали обрушилась на немецкие позиции; наиболее пострадала Низкая Хильда, как давно и надёжно пристрелянная, но позиции "Шалаш" тоже досталось. При первых звуках разрывов Штюбе выскочил из бункера. Снаружи было светло как днём.
- Наблюдатели, по местам! - послышался голос взводного. Мимо Ханса протиснулся Крупински и исчез в направлении правой пулемётной позиции, за ним выскочил Шадберг и рванулся в противоположную сторону. В небо опять взлетели ракеты. Ханс вернулся в бункер и забился в угол. Места было мало. Бункер был рассчитан на восемь человек, постоянно в нём находились только офицеры - Закерман и Шлейхенбах, а остальные грелись по очереди. На ящике тускло светила коптилка, пожирая последний кислород из спёртого воздуха. Ханс уткнул лицо в колени и попытался отвлечься от рвущего душу грохота. Стенки погреба сотрясались от разрывов снарядов, сливаясь в непрерывное: "Смерть – смерть – смерть - смерть". Кто-то неразборчиво бормотал в темноте слева. Ханс прислушался и разобрал слова молитвы. "Не может быть, - подумал он. - Это же Бурхмахер". Моргнувший огонёк коптилки действительно выхватил из темноты Бурхмахера, молитвенно сцепившего на груди руки. Глаза были широко раскрыты, губы безостановочно шевелились. "Вот тебе и Трубач - преданный партии нацист", - подумал Ханс и закрыл глаза. Раздался раздражённый венский выговор ротного. Шлейхенбах сидел на топчане и пытался связаться со штабом батальона. "Вот дерьмо!" - наконец произнёс он осипшим голосом и швырнул трубку в угол.
- Герр лейтенант, там надо... - начал было Ноерман, но тут в крышу бункера попал снаряд. Видимо, это была не жалкая мелочёвка 76-мм калибра, а полноценная "вещь" из 122-мм гаубицы. Снаряд не пробил крышу погреба, разорвавшись на пулемётной позиции, но вполне хватило и этого. Коптилка погасла, часть потолка обвалилась, воздух заполнился пылью. Оглушённый Ханс попытался вздохнуть, но не смог, и инстинктивно стал выбираться из-под обломков досок и битого кирпича. Тут он понял, что не знает, в какую сторону ползти, потому что в ушах стоит ровный низкочастотный гул, а глаза забиты пылью. Ханс попытался встать на колени и позвать на помощь, но что-то ударило в затылок, и он потерял сознание.
 Очнулся он от того, что кто-то поливал водой его лицо. Часть воды попала в нос, Ханс закашлялся и повернул голову на бок. "Это Молчун", - произнёс далёкий невидимый голос. А другой, погромче, прохрипел: "Дай я приподниму эту балку, а ты тяни". Чьи-то руки взяли Ханса за воротник шинели и потащили. Он, наконец, открыл глаза. В небе висели осветительные ракеты и вспыхивали ниточки трасс, взрывы грохотали уже значительно дальше.
- Очухался? - над ним склонился Бауэр. - Сесть сможешь?
Рядом с Бауэром возникла голова фельдфебеля.
- Порядок, - удовлетворённо прохрипел он. - Глазами хлопает, значит жив. Через час встанет, через два пойдёт в контратаку.
 Штюбе хотел сказать Шадбергу, чтобы он пошёл в задницу со своими контратаками, но из груди вырвался только вялый хрип.
- Полежишь здесь, я освобожусь и подойду, - Бауэр похлопал его по плечу и исчез. Ханс полежал немного, потом попытался встать. В глазах потемнело, и он потерял сознание.
 Когда он очнулся, было уже светло. Болела голова, саднила разбитая при падении губа, но руки и ноги, похоже, были целы. Ханс осторожно встал и огляделся. Он стоял возле входа в злополучный погреб. От пулемётной позиции не осталось следа, снега не было, в свежих воронках блестела вода. В воздухе свистели осколки, пулемёт одну за другой выдавал длинные очереди. Держась за стенку траншеи, Ханс медленно побрёл на звуки стрельбы. Первый, кого он встретил, был Закерман. Он торопливо ввинчивал взрыватели в гранаты, лежащие рядком на деревянной доске. Взводный был с ног до головы вымазан в грязи, только глаза устало блестели на грязном лице.
-А-а-а, Штюбе, - оживился он. - Бегом к Руденталю, помогите ему с лентами.
 Пригнувшись, Ханс зашлёпал по лужам, пробираясь на правый фланг. Русские наступали редкой цепью в сопровождении танков. Пехоту косили из пулемётов, она залегала, танки утюжили пулемётные ячейки; тогда пехота поднималась и снова двигалась вперёд. Когда Штюбе добрался до Руденталя, тот уже сворачивался. Всё пулемётное гнездо было завалено стреляными гильзами; тут же, немного в стороне, раскинув руки, лежал Крепыш, над левой бровью чернела аккуратная дырочка.
- Перебазируемся, - крикнул Руденталь. - Сейчас тут будет жарко. Бери коробки.
 Ханс повесил на плечо карабин Крепыша, взял две коробки с пулемётными лентами и побрёл за Йозефом. Руденталь шёл по траншее, периодически выглядывая наружу.
- Вот, - сказал он, остановившись. - Вот здесь. Отличное место.
 Ханс бросил коробки на землю и сапёрной лопаткой подготовил место для сошек. Руденталь установил пулемёт и открыл стрельбу. Штюбе выглянул из траншеи. Русские опять залегли, танк ожесточённо утюжил то место, откуда недавно стрелял Руденталь. Закончив с этим, он двинулся к Низкой Хильде. Русская пехота дальше пробиралась ползком. Руденталь выругался:
- Чёрт, я не могу их зацепить! Ещё ленту!
Штюбе поспешно открыл коробку, достал ленту и подал Руденталю. Через полчаса русские, убедившись в бесперспективности атаки, отползли на исходные позиции.
- Отдыхаем, - объявил Руденталь, оторвавшись от пулемёта, и сел на землю. - Закурим?
Штюбе отрицательно помотал головой.
- А я закурю, - пробормотал Руденталь и достал сигареты. По траншее протопали Бауэр и Гроент, на развёрнутой шинели они волокли Рихарда  Крупински.
- Что с ним? - вяло поинтересовался Штюбе.
- Хрен его знает, - отдуваясь, пожал плечами Бауэр. - Мы его нашли таким, когда артналёт закончился. Ран никаких на теле нет, а в сознание не приходит.
- Может, он в шоке? - предположил Ханс.
- Может и так, - с готовностью согласился Бауэр и кивнул Гроенту. - Берись, Макс, потащили.
В воздухе опять загудели снаряды - видимо, русские решили держать  всех в тонусе весь день.
- Пошли, - тяжело вздохнул Руденталь и поднялся с земли.
- Что бы это пожрать? - поинтересовался Ханс. - Где фельдфебель, я согласен даже на сухпаёк.
- С этим у нас туго, - признался Руденталь. - После утреннего артналёта непонятно, где у нас штаб батальона и тыловые службы. Шлейхенбах посылал утром в штаб Буша с запиской, тот быстро вернулся, сказал, что там одни воронки. А про фельдфебеля забудь - он схватил пулю в бок, может, даже помер уже.
 Они подошли к погребу. Шадберг не помер, более того, он был в сознании и, как обычно, хрипло ругался, правда, совсем тихо. Он скорчился на расстеленной на земле шинели, рядом неподвижно лежали Ноерман и Крупински. Возле входа в погреб о чём-то негромко разговаривали Шлейхенбах, Закерман и какой-то незнакомый рыжий лейтенант, а за ними толпились незнакомые хмурые солдаты в шинелях без знаков различия. "Штрафники", - догадался Штюбе. Их было человек двадцать, мрачных и необщительных. Постояв немного, они, как по команде, присели на землю и вытащили сигареты. Офицеры, видимо до чего-то договорились, потому что Закерман кивнул и подошёл к своему взводу.
- Сейчас отправим раненых, штрафники пойдут за боеприпасами и прихватят их. Все здесь? Только трое? А Бурхмахер?
- Отказался, - буркнул Бауэр.
- Это с одним-то глазом? Где он?
- Пошёл на наблюдательный пост. Совсем никого не слушает. Вы бы оставили его в покое, герр лейтенант, он не в себе, отойдёт маленько, и я с ним поговорю.
 Закерман недоверчиво покачал головой и махнул рукой штрафникам. От взвода штрафников отделились шесть человек, подошли к раненым и стали сооружать импровизированные носилки из шинелей. Двое сразу же вернулись на прежние места.
- Что такое? - спросил рыжий лейтенант.
- Этому уже кранты, - ответил один из штрафников.
  Ханс и Бауэр подошли к Ноерману. Он действительно не дышал. Бауэр сокрушённо покачал головой:
- Мы ведь его сразу после тебя из этого грёбаного подвала вытащили. Он поначалу даже в сознании был, только стоять не мог, и шишка на затылке была приличная.
- А Бурхмахер, его тоже тогда ранило?
- Нет, мы его достали целого и невредимого, напугался только сильно, даже штаны обмочил, но всё было на месте. А потом он на гранату нарвался, и ему осколком левый глаз выбило. Сначала расстроился сильно, а потом говорит, мол, левый глаз это не правый, его при стрельбе всё равно закрывать надо, и остался в строю.
- Ну и ну, - только и смог сказать Ханс. Бауэр хлопнул его по плечу:
- Пойдём, я знаю, где Ноерман припрятал банку тушенки. Ему она уже не понадобится.
 Русские возобновили атаки около пяти часов вечера. После артподготовки танки с десантом на бортах обошли позицию "Шалаш" и рванулись в немецкий тыл. Руденталь уже было начал стрелять по проходившим мимо танкам, но Закерман крикнул: "У тебя что, патронов много?", и он затих. Быстро темнело. В сгущающихся сумерках штрафники трижды пытались установить связь с Низкой Хильдой, и, наконец, на третий раз у них это получилось. Неизвестный унтер-офицер доложил, что у него осталось семь солдат и что он   готов корректировать огонь дальнобойной артиллерии. Через полчаса залп реактивных миномётов накрыл высоту, и связь прервалась. Рыжий лейтенант Штейс уже отрядил двух солдат в очередной "вояж" в третью роту, но Шлейхенбах сказал, что это уже не нужно - Низкая Хильда была взята. После этого стрельба началась где-то в тылу, а потом русские ударили со стороны посёлка. Это было неожиданно - посёлок был пристрелян обеими сторонами и считалось, что в нём никого нет. Тем не менее, оттуда выползли три Т-26, один ОТ-133 и взвод пехотинцев. "Ближе подпускаем!" - предупредил ротный. Подпустили ближе, Руденталь начал отсекать пехоту. Огнемётный танк обогнул правый фланг "Шалаша", развернулся и съехал в воронку, на месте которой раньше была пулемётная ячейка. Он подвигал пушкой и плюнул огненной струёй в траншею. Двое штрафников, не успевших убежать, умерли мгновенно, один с диким воем факелом пронёсся по траншее, потом упал и дальше догорал уже молча. Гуго-Счастливчик на пару с Гроентом попытались подорвать танк связками гранат, но попали под плотный пулемётный огонь. Гуго  схлопотал пулю, и обратно Макс тащил его на себе. Русские подобрались совсем близко, их отгоняли гранатами, но они настырно лезли вперёд. Штюбе, Буш и Руденталь засели в ответвлении траншеи и выстрелами из карабинов прижимали русских к земле. Пулемёт молчал - закончились патроны. Справа зашевелился огнемётный танк, похоже, он собирался менять позицию.
- Ханс, гранаты есть? - спросил Буш.
- Есть две. А что ты задумал?
- Пойдём, рванём его, - жёстко сказал Буш.
- Сидите уже, - посоветовал Руденталь.
- Пойдём, - решил Штюбе.
Они прошли половину расстояния до танка, дальше начинался обгоревший участок траншеи. Буш осторожно завернул в него, Штюбе замешкался, доставая гранаты, и это его спасло. Танк изрыгнул струю пламени и достал-таки Буша. Тот дико закричал и рванулся назад. Ханс повалил его в грязь и навалился сверху. Запахло палёными волосами, Буш уже не кричал, а, скорее, выл, закусив от боли губу. С криком "Допрыгались, герои!" подбежал Руденталь. Вдвоём они подхватили Буша и поволокли подальше от горящей земли. Они миновали поворот траншеи, впереди уже был виден Бурхмахер с повязкой на глазу, связывающий бинтом три гранаты. Тут Штюбе обернулся и обомлел: в траншею спускались русские. "Дальше сам!" - крикнул он Руденталю и побежал назад. Достав гранату, он швырнул её в русских и бросился на землю, дожидаясь взрыва. Когда земля коротко вздрогнула и над головой просвистели осколки, Ханс рванулся вперёд. Один красноармеец лежал неподвижно, второй пытался встать. Штюбе выстрелил ему в шею - получай, красный ублюдок! - и, нырнув в воронку от мины, передёрнул затвор. С бруствера спрыгнул ещё один автоматчик. Ханс с бедра всадил ему пулю в грудь, и автоматчик, взмахнув руками, рухнул лицом в грязь. Дальше в траншею прилетела граната и взорвалась, разбросав по сторонам трупы. Вслед за взрывом с бруствера скатился русский офицер с пистолетом ТТ в руке. Ханс выстрелил из карабина, пуля попала тому в живот, и он, всхлипывая, опустился на колени. Слева затрещали советские автоматы - видимо, там русские тоже прорвались в траншею. "Надо пробираться к своим", - подумал Ханс и побежал. Он успел пробежать метров семь, когда сзади сухо треснул пистолетный выстрел. Что-то горячее толкнуло  Ханса в спину, и он упал. "Я споткнулся", - пронеслось в голове, и только когда на вдохе в груди вспыхнул огонь, пришло понимание: "Меня подстрелили". Примерно с минуту он ещё слышал грохот выстрелов, потом - только своё шумное дыхание, а потом наступила темнота.

32.  Очнулся он глубокой ночью от того, что кто-то  схватил его за ноги и за воротник шинели. Ханс дёрнулся всем телом и упал обратно на носилки.
- Да держи ты крепче! - раздался раздраженный голос Бауэра.
- Как его держать, он же весь в грязи, скользкий, как налим, - отозвался Гроент.
Штюбе попытался открыть глаза, но веки слиплись от грязи, и у него ничего не получилось. Он открыл рот и произнёс:
- Глаза... откройте...
Голос был чужой. Таким голосом мог бы хрипеть Шадберг, причём исключительно в своей наихудшей модификации - Шадберг-раненый-в-бок. В губы немедленно уткнулось горлышко фляги. Он глотнул раз, другой и закашлялся. В груди заполыхал огонь, Ханс отдышался и сделал вторую попытку:
- Глаза протрите.
Теперь голос был получше, он уже не хрипел, а, скорее, посвистывал. Этакий Шадберг-спущенный-шарик. Тем не менее, его услышали. Глаза протёрли чем-то влажным, и он, наконец, смог разлепить веки. Возле него сидели Бауэр и Гроент, оба в грязи с ног до головы, одни глаза сверкают.
- Где я? - спросил Ханс.
- В подвале, - ответил Гроент.
- Значит, позицию всё-таки отстояли?
- Нет, - покачал головой Бауэр. - Мы в подвале дома в посёлке.
- Но ведь он же пристрелян, - прохрипел Ханс.
- Ну и что, - пожал плечами Бауэр. - Сюда никто не стреляет, у них там мишеней полно. На позиции "Шалаш" блокирована рота красных и на Хильде примерно столько же. Мы дождались-таки подкреплений - танки, эсэсовцы. Русских погнали. А тут у нас этап эвакуации, сидим вот, ждём санитарный транспорт.
- Много раненых?
- Да не очень, в основном, обгоревшие танкисты.
- А наша рота?
- Какая там рота, - отмахнулся Бауэр. - Шлейхенбах получил осколок в живот, его уже увезли. Закерман принял командование, тоже ранен - две пули в руку. Трубач жив, спит вон в углу. Буш совсем плох, наверное, помрёт. Фельдфебель Гратт ранен. Руденталь жив, Глетц тоже. От взвода штрафников осталось два человека, лейтенант их рыжий погиб. Счастливчик умер.
 Бауэр помолчал и заключил:
- Вот и вся рота - четыре солдата и раненый офицер.
Наверху послышался шум подъезжающей машины. Бауэр оживился:
- Вот, машина прибыла. Бурхмахер, подъём! Макс, берись.
 Вдвоём с Гроентом они вытащили Ханса из подвала. Посёлок было не узнать. От домов остались только фундаменты и обгоревший мусор. Повсюду лежали человеческие останки. Подбитых русских танков не было - видимо, их успели эвакуировать в тыл. Зато имелась совершенно целая самоходка "Stug 3" и два танкиста на броне. Они лопали хлеб и с интересом смотрели на вылезающих из подвалов людей. Санитарных машин было две, в первую загрузили Ханса, Буша и пятерых обожжённых танкистов, во вторую - фельдфебеля Гратта, Бурхмахера и восемь танкистов, все с лёгкими ранениями. Распоряжался всем весёлый фельдшер с повязкой на рукаве; похоже, он был основательно пьян.
- В Ростов? - спросил его Бауэр.
- Мы - да, - кивнул фельдшер. - А легкораненые поедут в полевой госпиталь, тут недалеко в степи.  Он уселся в грузовике рядом с Хансом и заорал:
- Поезд отправляется! Провожающие, покиньте вагон!
 Бауэр подложил под голову Штюбе его ранец и спрыгнул на землю. Грузовик сразу рванул с места. "Хоть бы не сильно трясло", - подумал Ханс, и тут машину так тряхнуло, что он потерял сознание.    

33.  В результате действий трёх советских армий 23 декабря войска Гота были выбиты из Тацинской и начали откатываться вдоль железной дороги на Ростов. В тот же день севернее подразделения 21-й армии подошли к немецким позициям вокруг Миллерово, а 1-я гвардейская армия захватила Кантемировку. На следующий день возобновили наступление войска, наступающие южнее Дона, они разгромили турецкий заслон и начали движение в направлении Батайска. 25 декабря советская 65-я армия заняла станцию Белая Калитва, захватив неповреждённым железнодорожный мост через Северский Донец, остатки 4-й танковой, усиленные двумя дивизиями из Ирана закрепились на позициях западнее станции. Попытки русских войск сходу прорвать оборону не увенчались успехом, но через два дня 5-я танковая армия обошла немецкие позиции с севера. Всё шло к полному разгрому армии Гота, но вечером 27 декабря во фланг наступающим русским ударили танки 13-й танковой дивизии, доставленной из Палестины. Русское наступление приостановилось, но уже 29 декабря 65-я армия нанесла фронтальный удар по немецким позициям, а 24-я и 5-я танковая обошли их с флангов. Вейхс санкционировал отход на оборонительную линию в районе города Шахты. Шахты держались до 2 января. В ночь со 2 на 3 января советские войска под прикрытием темноты и снежной бури неожиданно появились перед немецкими позициями. Утром погода наладилась, и по немецким частям начала работать русская авиация. К вечеру немецкая армия начала отступление на запасную оборонительную линию, проходившую чуть севернее Новочеркасска. Дальше отступать было некуда - дальше был Ростов, который Гитлер запретил сдавать под любым предлогом. 4 января войска 57-й армии подошли вплотную к Батайску, который обороняли три пехотных дивизии, прибывших из Ирана и Палестины. На следующий день немцы в ожесточённом бою были выбиты из Батайска и отступили в направлении Азова. 7 января танки 5-й танковой армии стремительным ударом перерезали железную дорогу Таганрог - Ростов-на-Дону, а 24-я и 65-я армии начали наступление на Новочеркасск. На следующий день 1-я гвардейская армия возобновила наступление в общем направлении на Богучар, а 21-я армия - на Ворошиловград. Вечером 8 января в Харьков прибыл штаб 11-й армии, проходившей переформирование, и недоукомплектованная 15-я танковая дивизия; фельдмаршал Манштейн был назначен командующим группой армий "Юг". В отличие от Вейхса, Манштейн не собирался удерживать Ростов, он понимал, что их там ждёт мешок, похожий на сталинградский, пусть не такой большой, но с похожим исходом. Уже 10 января 13-я танковая дивизия наносит удар в направлении Таганрога. К вечеру она перестаёт существовать (в Таганрог прибыло только девятнадцать танков), однако советские войска вынуждены отойти. 11 января остатки трёх немецких дивизий оставили Азов и переправились на правый берег Дона; советские войска вышли к Азовскому морю. 12 января войска 1-й гвардейской армии захватили Россошь и повернули на запад, части 21-й армии, уничтожив оперативную группу Венка, подошли к мосту через Северный Донец недалеко от Ворошиловграда, а танки 5-й танковой армии снова вышли на берег Таганрогского залива. 13 января Ростов-на-Дону был освобождён, в плен попало около 18 тысяч человек. К 19 января советские войска освободили Коммунарск, Ворошиловград, Изюм, Белгород, Старый Оскол и находились на подступах к Донецку, Харькову и Курску. В этих условиях Манштейн подготовил свой контрудар. В его распоряжении была недоукомплектованная 11-я армия (штаб и несколько разрозненных пехотных частей, эквивалентных по численности  армейскому корпусу), усиленная дивизиями СС "Адольф Гитлер", "Мёртвая голова", "Рейх", "Великая Германия" и тремя итальянскими дивизиями. К 8 февраля остатки 6-й армии в Сталинграде сложили оружие, советские войска освободили Ейск, Будённовск, Ставрополь, Курск, Краматорск и Донецк, а 9 февраля начал наступление Манштейн. В течение недели он выбил русских из Белгорода, Донецка, Краматорска и стабилизировал фронт на линии Елец-Курск-река Северный Донец-река Миус. Сталинградская битва завершилась, Советский Союз значительно улучшил положение на южном участке советско-германского фронта - к исходу битвы в его активе оказались четыре уничтоженные армии противника (6-я немецкая, 9-я итальянская, 3-я и 4-я румынские) и три разгромленные (2-я венгерская, 8-я итальянская и 4-я танковая генерала Гота).    
 27 января в общее наступление перешёл Кавказский фронт - 51-я, 57-я и 24-я армии. Турецкие гарнизоны поспешно покидали города и отступали в направлении Краснодара, Пятигорска, Армавира и Грозного. Города и станицы освобождались партизанами и подвижными кавалерийскими частями до прихода основных сил Красной Армии, турецкие войска пытались занять оборону в гористой местности, но местное население тайными тропами проводило к ним в тыл советские ударные группы, и отступление возобновлялось. К исходу 31 января фронт установился по рекам Кубань-Кума, но 2 февраля советские войска захватили плацдарм на левом берегу Кубани в районе Армавира. Попытки турецких войск ликвидировать плацдарм не увенчались успехом, а через два дня Армавир был освобождён. 6 февраля в Краснодаре началось восстание, а на следующий день в него вошли войска 57-й армии. Тогда же, 7 февраля был освобождён Кисловодск, а в районе города Кизляр перешёл в наступление Прикаспийский фронт. После трёх дней упорных боёв 45-я армия сокрушила турецкую оборону, а Отдельная Прикаспийская армия соединилась с частями 24-й армии Кавказского фронта южнее Кисловодска, завершив окружение двадцатитысячной турецкой группировки в районе Пятигорска. После этого на Кавказе наступила оперативная пауза, действовали только две армии: 45-я медленно продвигалась в направлении Махачкалы, 57-я двигалась на запад, вытесняя прибывшие из Ирана две немецкие горные дивизии на Таманский полуостров. Генеральное наступление советских войск на Кавказе возобновилось 21 февраля. Немецкие войска были прочно заперты на Тамани, 24 февраля турецкие войска эвакуировались из Новороссийска, 25 февраля советские войска освободили Махачкалу, 28 - Сочи. На этом наступление завершилось - ухудшилась погода, и доставлять боеприпасы на передовую в горах стало просто невозможно.

34.  С наступлением весны перед противоборствующими сторонами встал вопрос о планах на лето, традиционно самое подходящее время года для ведения активных боевых действий. Гитлер ставил задачу контрнаступления на юге России с выходом на рубеж Волги и обходом Москвы с юга. В этом плане не было ничего нового, и в условиях возросшей военной мощи СССР у него практически не было шансов воплотиться в жизнь. Русские армии стояли под Харьковом, на Таманском полуострове, в войска поступали подкрепления и новое вооружение. Советский генеральный штаб планировал в мае-июне перейти в наступление сразу на двух направлениях: на севере против финнов и на центральном направлении - Западный фронт - против группы армий "Центр". В районе Харькова предполагалась активная маневренная оборона, благо численный перевес на этом участке фронта был на стороне советских войск, и даже переброска 11-й армии из группы армий "Север" мало что изменил. Турция искала способы выхода из войны с наименьшими потерями. В марте спецслужбы прозондировали почву в СССР и Великобритании в попытках установить, как правительства этих стран отнесутся к сепаратному миру "без аннексий и контрибуций", прямо как в старые добрые времена. Правительства отнеслись без особого энтузиазма, кроме того о переговорах стало известно Гитлеру, и он пригрозил ограничить поставки вооружения в Турцию. Турецкое правительство притихло и стало взирать на обстановку на фронтах с ещё большим унынием. И для этого были причины. В конце февраля армия Монтгомери прорвала фронт в районе Басры и стала продвигаться в направлении Багдада. Одновременно в наступление перешли советские войска в Северном Иране и британские войска в Центральном Иране. Фронт держался недолго (до 80% войск группы армий "Персия" составляли турки), всего 5 дней, потом войска начали отход. Ситуация усугублялась инспирированным англичанами восстанием курдов в восточных провинциях. На Кавказе пока было тихо, но это было затишье перед бурей, и всем было ясно, что, разразившись, эта буря может докатиться и до Анкары. Английские войска готовились к высадке на континенте. Строились специальные суда, обучались войска. Верный своей периферической стратегии, Черчилль не собирался высаживаться во Франции (для этого в Великобритании не было достаточного количества ресурсов), он планировал десанты на Крит и Сицилию. Наступление в Палестине, запланированное на февраль, началось только в конце марта и развивалось медленно, хотя Окинлек сосредоточил в 8-й армии огромное количество войск. Тем не менее, Роммелю удавалось осуществлять планомерный отход с позиции на позицию, подставлять под удар подчинённые ему турецкие войска и контратаковать своими немногочисленными подвижными соединениями. Черчилль всячески торопил Окинлека (подкрепления требовались в Восточной Индии), но фельдмаршал проводил операцию методично, используя массивные авиаудары по войскам противника и его коммуникациям. Дальнейшие события показали оправданность его стратегии. Уже в середине марта советско-британское наступление в Иране заглохло на рубеже Решт-Хамадан-Ахваз, войска Монтгомери увязли в болотах между Тигром и Евфратом. В то же время 8-я армия отбросила войска Роммеля в Ливан и Сирию. Черчилль крайне нуждался в крупном военном успехе. Британская Империя находилась в критической ситуации. Помощь из США приходила по крупицам - после неудач в Тихом океане американцы всерьёз опасались высадки японцев на Аляске. Также из-за действий японцев в Европу и на Ближний Восток перестали прибывать войска из Новой Зеландии и Австралии. С новой силой вспыхнули бои на Новой Гвинее, Австралия готовилась к вторжению, в Сидней прибывали транспорты с американскими военнослужащими. В США форсировались работы по спуску на воду новых авианосцев. В свою очередь японцы увеличивали и совершенствовали свой подводный флот; сухопутная армия планировала активные действия только в Китае. От очередного наступления в Индии пришлось отказаться: осеннее наступление показало, что действия в джунглях будут более успешны при наличии превосходства в воздухе, но пока японцы не имели возможности иметь достаточное количество самолётов на всех фронтах одновременно.
 
                Конец первой части