В поезде

В ПОЕЗДЕ
Краткая повесть

Поезд выстукивал колесами, в вагоне было жарко. Воздух, наполненный десятками запахов и перегретый июльским солнцем, разморил пассажиров. В купе плацкартного вагона сидели Наташа, Люда, Борис Иванович и тетя Галя. На боковых сидениях – Вера с мужем.
Наташа, молоденькая белокурая девушка с приятным лицом, красивыми ясными голубыми глазами, сидела, опустив руки, опершись ладонями о постель, внимательно слушала. Трикотажная кофточка золотистого цвета плотно обтягивала ее торс. Грудь, открытая до ямочки, притягивала взгляд Бориса Ивановича. Налитая молодостью грудь, тонкая талия и точеные ноги, выставленные из-под мини-юбки, делали ее королевой купе.
Люда, черненькая, круглолицая, со щеками в виде яблок, с карими глазами, с веселым и любопытным взглядом сидела рядом и смотрела на Бориса Ивановича. Борис Иванович, мужчина средних лет, седоволосый, в очках с золоченой оправой и прямоугольным лицом, в легком костюме сидел напротив, заложив руку за руку на груди, рассказывал про медиумов, людей, которые являются ведущими при гаданиях на блюдце, при столоверчении. Когда он закончил рассказывать, Люда возмутилась:
– Что-то мне не верится, чтобы стол крутился, да и вообще... эти гадания – ерунда!
Она посмотрела протестующими глазами на Бориса Ивановича, взяла Наташу под руку, как бы говоря этим: "Мы вместе против". Она с Наташей ехала в Ташкент отдыхать. У Люды там жила тетя. Борис Иванович достал из заднего кармана маленькую расческу, провел ею несколько раз по волосам, заученным, спокойным движением рук, стряхнул что-то с плеч и хотел пояснить девушкам явление биотоков у человека, но Вера, сидевшая на боковом месте, вступилась:
– И совсем не ерунда, вот, к примеру, возьмем старинный праздник – Новый год по старому стилю, так на него и сейчас большинство женщин и девушек гадают: и на зеркало, и на блюдце, под подушку кладут "колодцы" да другие вещи. У меня дочь в сельхозинституте учится, так там сплошь и рядом гадают в ту ночь.
Она обвела всех взглядом и посмотрела на мужа. Тот взглядом соглашался: "Да, да, так оно и есть". Борис Иванович, когда Вера устремила на него вопрошающий взгляд, произнес.
– Да, да, и гадают, и верят.
Наташа с улыбкой на лице ответила отрицательно.
– Нет, я не верю в гадания, пусть люди гадают, если это их обнадеживает.
Татя Галя, женщина в годах, сидевшая рядом с Борисом Ивановичем, в цветной кофточке навыпуск и с глухим воротничком, в темно-синей юбке ниже колен и старомодных туфлях со шнурочками, на низком каблуке, была похожа на самую древность. Когда она услышала, что Наташа не верит в гадания, то в глазах тети Гали блеснули искры негодования. До этого лицо ее было безликим, а глаза ее, когда Борис Иванович вел свой рассказ о столоверчении, были испуганно-удивленными. Они говорили: "Да, да – это небесная сила, все правда! Как страшно и как интересно!" И незаметно для себя прошептала: "Слышала я краем уха про это, но про какие-то биотоки.., выдумки это, безбожники придумывают". Тетя Галя была из тех людей, которые, если чем займутся, то уж так это дело поведут, что отступиться от него не могут. У нее было такое дело – гадание на картах. В это дело она верила, как летчик в полете верит приборам. Работа на предприятии и гадание – в этом была вся ее жизнь.
Глаза ее приняли протестующее выражение, и она стала рассказывать:
– Я вот тоже не верила, когда молодая была. Поправила платок на голове, правой рукой провела по бедрам, как бы стряхивая что-то с юбки. Видно было, что она собиралась с мыслями и, подняв голову и устремив на Наташу свои глубокие немигающие глаза, продолжала:
– Это было в начале войны, жили мы с матерью, да братишка младший с нами.
Она повела взглядом, как бы проверяя, слушают ли ее.
– Так вот, детки мои хорошие, отец мой на фронте воевал и два старших брата.
Как бы в такт рассказа колеса вагонов выстукивали: тук. . . тук-тук, тук-тук. . . тук-тук, поезд шел на большой скорости. В местах, где была просевшая насыпь под шпалами, вагон бросало то в одну сторону, то в другую. Вера, сидевшая на боковом сиденье, восклицала:
– Вот, бросило!
– Эх, милые детки, – вздохнула тетя Галя, – жили в то время голодно и холодно. Да что и говорить, вы сами знаете, что такое война, вы и в школе изучали, и в книжках читали, так я не буду про это. Гадания во время войны были в большой силе, каждый ждал с фронта какой-нибудь весточки от своих. От многих подолгу не было никакого слуха, почта плохо ходила, сами знаете. – Она опять вздохнула, видно было, что начатый рассказ был близок ей и шел от души.
– Каждый ждал с фронта какой-нибудь весточки. Всячески старались как-то узнать, облегчить ожидание да душу успокоить. Гадали на зеркало, у цыганок, на морских свинках, на картах, да всего не перечислишь...
В это время появилась женщина с тележкой, на которой лежали журналы, книги, газеты. Молодая женщина с конусным лицом книзу, с бойкими глазами, большим ртом и пухлыми налитыми губами предлагала:
– Товарищи пассажиры! Кому свежие газеты, журналы, книги? Есть детские книжки, только с нагрузочкой – баночка консервы "Минтай" и лотерейный билетик. "Колобок", "Сказка о попе и работнике Балде", "Кто с кем дружит", смотрите, смотрите, пожалуйста, подходите, – зазывала она.
Борис Иванович первый встал, сделал надменный вид и пошел к тележке с книжками. Подойдя, он повел взглядом слева направо и произнес.
– Да ничего порядочного в вашей книжной лавке нет.
– Как нет! Как нет! – возмутилась продавец. – Если не понимаете ничего в книгах, так помолчите.
Подошли Наташа, Люда, Вера и пассажиры из других купе, только тетя Галя осталась сидеть на месте. На тележке лежали: альманах "Истоки", журнал "Огонек", "Наш современник", книги: "Стратегия выбора", "Обслуживающий труд", "Организация рабочего места" и другие.
Все мужчины покупали газеты, женщины детские книжки. Некоторые из пассажиров спрашивали: "А классики есть?". Продавец бойко отвечала.
– Нет, нету. Все на виду, смотрите.
Наташа купила "Истоки", Вера – "Наш современник", Люда – газету и возвратились на свои места.
Скоро торговля закончилась, и продавец книг двинулась дальше по вагону, делая объявления: "Товарищи пассажиры! Свежие газеты, журналы, книги! Покупайте и ваша дорога будет интереснее и короче!"
Усевшись на свои места, Борис Иванович, Люда, Наташа, Вера принялись за чтение. Тетя Галя сидела около окна за столиком с картами в руках. Глядя на соседей по купе, ей приходили разные мысли в голову: и насчет книг, и газет, и о картах. Наташа казалась ей маленькой, симпатичной, несмышленой девочкой. Капризной, ничего не понимающей еще в жизни. И про себя она рассуждала: "Читает эти книжки, а что в них, брехня одна и только, люди навыдумывали эти книги, а что они дали. Молодежь-то какая пошла, ни во что не верит: им так, только танцульки на уме да нарядиться чтоб, срам глядеть". Она никак в мыслях не могла успокоиться, что ее не хотят дослушать. Но она была из тех женщин, которые все доводят до конца. И тут, раз она начала рассказывать, так обязательно должна досказать. "В книжки уткнулись, – в сердцах возмущалась она. Как бы поняв состояние тети Гали, Вера, сказав своему мужу: "Ты посиди, а я пойду поговорю с женщиной", – и показала взглядом на тетю Галю. Она прошла по купе и остановилась возле Бориса Ивановича.
– Мужчина, будьте добры, подвиньтесь, – указала поворотом головы, – я вот с женщиной поговорю.
Поезд заскрипел тормозами и остановился. Сразу началось движение на проходе, люди шли с чемоданами, другие просто на свежий воздух. Борис Иванович подошел к окну и открыл его. Через окно виднелся вокзал с вывеской "Незнаево". А прямо под окном кричали:
– Ну, Саня, ты молодец! Еще одна сессия позади!
По лицу Сани было видно, что ему приятно. Он улыбался, его улыбка и весь вид говорил: "Вот я какой, не то что некоторые, учитесь жить".
Ему друзья по очереди жали руку. Возбужденный говор встречающих его друзей и подруг раздавался сильно вокруг. Остроносая брюнетка шутила: "Ты, Сашок, там закадрил? Ты же парень нарасхват, какая тебе объяснялась в любви, а?" От этого он стал улыбаться еще шире, так как в это время все его существо сделалось воздушным, у него как будто росли крылья от таких похвал, и он в мыслях уже летал над этой толпой. Высокий вихрастый парень придвинулся к нему и обратился громко к своей компании: "Ребята! Послушайте! Мне Саше превеличайщую новость сообщить надо!"
– Ты знаешь, – обратился он к Саше и дружески стукнул ладонью его в плечо, – был у тебя друг, единоличник Витька, который перед тобой стоит, – у него из насмешливого, лицо сделалось серьезным, и он торжественно произнес, – жил только для себя: то костюм новый нужно, то мотоцикл, то с кем на концерт сходить. Теперь женился, можешь поздравить.
И с гордостью произнес: "Государство свое создал". Весело    повернувшись к рядом стоявшей девушке, торжественно-шутливо и с гордостью представил:
– Мой хранитель, мой исцелитель, мой тайный советник, мой соратник, мои друг, моя жена – Таня!"
Таня подала руку Саше, они обменялись взглядами и он, обратив взор к своим встречающим друзьям, произнес ответную тираду:
– Вы! Молодые и пылкие! Мною и всеми уважаемые, теперь не принадлежите себе, а друг другу! Союз Ваш должен быть мирным, неприступным для сплетников и завистников, прочным. Ему необходимо увеличить население, чтобы были в нем красны девицы и добры молодцы, и от этого ваш семейный союз стал еще крепче!
"Горько! Горь-ко! Горь-ко!" – все закричали вокруг.
Таня смущенно замахала руками, выговаривая: "Да ну вас, ну ведь народ кругом смотрит". Но Витя взял ее ласково и твердо за руку, привлек к себе и поцеловал. В это время вагон дернулся немного, и веселая молодежь вместе с перроном начала удаляться все дальше и дальше. Поплыли дома, деревья, улицы, поезд уже выбежал на просторы за город. Борис Иванович закрыл окно, прошел на свое место и сел. Вернулись Наташа с Людой, тетя Галя рассказывала рядом сидящей Вере.
– Бывало идешь на базар, а перед входом сидят изувеченные-калеченные: тут и гадалка, и фронтовик безногий с морской свинкой. Разложит перед собой пакетики бумажные веером, в руке свинку держит.
Тетя Галя смотрела в окно невидящими глазами, в ее подсознании вставали картины далекого прошлого. После секундного молчания она как бы опомнилась, глянула на сидящих девушек, Бориса Ивановича, поняв, что ее слушают все, с удовольствием продолжала.
– Так вот, свинка выдергивает зубами нареченный тебе пакетик, ворожея берет из зубов и подает. Берешь, разворачиваешь и читаешь.
– Ой! – встрепенулась тетя Галя. – Отвлеклась я. Так вот, жили мы в войну: мама, я да братишка младший. Заходит однажды к нам в избу цыганка и просит: "Давайте, дорогие, погадаю". Матушка моя сначала не хотела гадать, и уж совсем ее выпроводить собралась, но тут ее как черт дернул – вдруг согласилась. И что вы думаете? – устремила свой вопросительный взгляд тетя Галя на своих попутчиков и сама же отвечала:
– Наворожила она нам, что отец мой на фронте погибнет. Мама моя в слезы, как сейчас помню, да на цыганку заругалась, ну а та ей: "Не я это, карта говорит". С тем и ушла.
Лицо тети Гали покрылось печалью, глаза блеснули слезой. Она пальцами левой руки провела по глазам, как бы вытирая их, хотя ни одна слеза не упала. Вздохнула. Слушателям передалось ее настроение, особенно Вере, которой было около пятидесяти лет. В ее судьбе ничего подобного не было, но ее душа всегда откликалась на чужую боль, и она сильно сопереживала. И вот сейчас она вся замерла, ожидая, что будет дальше.
– И что же вы думаете, девоньки мои молодые, – обратилась она к Наташе и Люде одновременно, – все так и вышло: отец погиб, младшего на фронт через полгода взяли, а мы с матерью хлебнули горя. С тех пор я без карт, мои родимые, из дому не выхожу.
Она глянула на девушек такими любящими глазами и как бы говорила этим: "Слушайте старую и не перечьте".
– Ко мне все идут гадать, скольким девчатам я перегадала, не сосчитать, – уже с гордостью сказала она.
– Перед работой раскину карты, если хорошо выпадет, то у меня весь день хороший получается, а коли плохо выпадет, сразу мне становится нехорошо. Тут уж, девоньки мои родненькие, я знаю, что какая-нибудь беда обязательно будет.
– Что же вы такие суеверные? – спросила Вера.
– Как суеверная? – Не суеверная я, карты говорят мне. На лице тети Гали появилось даже какое-то недовольство от замечания, в глазах блеснула злость, но она быстро справилась со своей вспышкой и уже спокойно продолжала убеждать.
– Вот, к примеру, девчата, есть у меня соседка Аня. Женщина тоже одинокая, моих лет. Так вот, как я с ней поругаюсь, прихожу домой и бросаю на картах... Выпадет хорошо, я тогда веселею и на соседку не сержусь, знаю, что обязательно помирюсь – не сегодня так завтра.
Тетя Галя говорила громко, она никогда не шептала, а особенно, когда заводила речь о гадании, то ее глаза загорались, а голос делался еще громче. В это время подошли из другого купе еще две женщины и одна девушка. Девушка остановилась на проходе, взявшись за поручень, а старушка и женщина средних лет присели на краешек спального места, приподняв простыни и одеяло.
– Анюта моя сердится на меня. Обиду в себе держит, не разговаривает, а я с ней ничего, как будто между нами ничего не было.
Тетя Галя взглянула на пришедших и довольная своей аудиторией, уже весело, не говорила, а хвалилась.
– Я к ней и так и эдак, мне как бы ее жалко – так и помирились. Или такое в моей жизни било... Я еще помоложе была и на вид статная, и лицо мое было еще не коробленное: все при мне было, как говорится.
Она положила карты на стол, провела два раза ладонью по столу, как бы стирая с него что-то, только ей видимое, и стала смотреть в окно.
– Как, дочки, сказывала вам, одинокая я, по молодости выходила замуж, пожили мы немного и разошлись. Так вот, с тех пор и живу одна. Правду сказать, сватались ко мне несколько раз мужчины, но я уже не верила им, отказывала. Расскажу про одного. Работала я тогда, как сейчас помню, курьером при конторе, это значит бумажки там всякие разносила. Устроился к нам булгахтером (так она это слово говорила) один представительный мужчина: высок, строен, красив, волосы кучерявые и приударил за мной, узнав, что я одинокая.
Тетя Галя взглянула на Бориса Михайловича с гордостью в глазах, как бы говоря: "Вот я какая была, да и сейчас себе цену знаю". И повернувшись к девушкам:
– Бывало приду на работу, иду по коридору, а он уже меня дожидается.
– Подожди, – говорит, – Галочка, ну хоть минутку со мной постой. Соскучился по тебе за ночь-то.
Я остановлюсь, погляжу на часы, до начала работы еще пятнадцать минут, делать-то нечего и думаю: "Послушаю, какие сказки он будет заливать". Подходит этот Федор Никанорович и давай всякие всячины рассказывать. Тетя Галя на несколько минут примолкла, стала глядеть в потолок, она что-то вспоминала.
– Да, вот к примеру, – произнесла она.
– Поглядел Федор Никанорович в окно, повернулся ко мне и просит: "Погляди, какая красота на дворе". Я стала смотреть в окно на заводскую территорию. Действительно, солнце уже поднялось, стояла тишина; заводской парк со своей правильной планировкой, газонами, цветниками, стендами, аллеями, с елками и яблонями по бокам был раскрашен осенними красками. По главной и пешеходной дороге кое-где двигались люди.
– Да, красиво, – ответила я ему.
А он посмотрел на меня, как на бестолковую, и опять:
– Красиво-то красиво, а почему осенью у ольхи, рябины красный лист, у дуба коричневый, а у вербы да тополя золотисто-желтый? – спрашивает он у меня.
– Вот почему так? – повторил он.
Мне почему-то смешно стало, и как захохочу, я вообще молодая веселая была, да, правду сказать, и сейчас не унываю. Немного просмеявшись, отвечаю ему.
– Что, мол, я ученая что ли, откуда мне это знать. Раз они цветные, так, значит, должно быть.
А он сделался серьезным, вроде как обиделся на меня и начал объяснять.
– Наша природа – таблица Менделеева. К растениям и деревьям это тоже относится.
– Я, Галочка, – сказывал он, – люблю осенью смотреть на леса, поля... Даже в городе, когда иду по улице, мои глаза так и тянет к ней, она такая непонятная и очаровательная, не зря говорят – золотая осень. А разноцветные листья оттого, что соки разные в них, так например, как томатный сок и абрикосовый. И люди разные цветом, – говорит, – и белые, и черные, и желтые. Тоже, – говорит, – соки в них разные, а точнее, в крови преобладают какие-то химические элементы.
Было удивительно, что тетя Галя такие мудреные речи запомнила и пересказывала спустя столько лет; видно было, что эту историю рассказывает часто, а потому она у нее в памяти так свежа. Она останавливалась, глядела то на одного, то на другого, как бы убеждалась в том, что ее слушают, задерживала на ком-нибудь свой немигающий взгляд и продолжала.
– Я так заслушаюсь, что и забуду, что на работе. Мне-то пустосмешке все ново, стою, уши развешу, интересно такого человека послушать, ведь образованный, нельзя иначе. Слышу, меня уж кличут, рабочий день уже идет вовсю. Тогда бегу в свою канцелярию.
Поезд стал замедлять ход и, заскрипев тормозами, резко остановился. Все по инерции качнулись. Люда, обращаясь сразу ко всем, спросила:
– Какая это станция, долго будем стоять? – и стала смотреть в окно.
Но ничего не увидев, кроме поля, воскликнула:
– Интересно, станции нет, а чего стоим?!
Тетя Галя тоже замолчала, видя, что ее слушатели начали глядеть то в одно окно, то в другое, то на проход; по проходу шла молодежь: два парня и две девушки. Так уж всегда бывает, когда поезд останавливается не на станции, а где-то в поле или в лесу, то всех занимает любопытство: что случилось, почему стоим, а скоро ли пойдет поезд. Другие пассажиры, не признающие никаких случаев и склонные всех и все обвинять, чтобы показать, вот какой я правильный, возмущаются: "Это безобразие! Никакой дисциплины, что за поезда? Встают, где захотят, стоят, сколько хотят!.."
Борис Иванович подошел к окну, открыл его, выставил голову и стал смотреть вперед. На земле, около вагона стояла проводница, Борис Иванович крикнул ей.
– Девушка, что стоим?
Она медленно и недовольно повернула голову и с досадой
ответила:
– Корову чуть не задавили, – и поднялась на ступеньки. Поезд тихо и незаметно тронулся, только по движущейся земле можно было заметить, что поезд пошел и быстро начал набирать скорость. Борис Иванович смотрел в окно и не мог оторвать взгляда от бегущей природы. Он поднял голову вверх и увидел облака, высоко висящие в небе, которые были похожи на сказочное царство и медленно плыли по бесконечному ясно-голубому небу. Параллельно с вагоном бежала лесополоса во всю прыть. Тополя, клены, акации бежали друг за другом, как бы играя в догонялки, убегали куда-то назад, бежали наперегонки с поездом. Состав убегал вперед, и появлялись другие, правда, уже мелкие кустарники, и текла кочковатая земля. Следом выскочили деревца с птичьими гнездами на них, издали похожие на черные комки. Птиц в них не было, гнезда были либо нежилыми, либо птицы, заслышав шум поезда, разлетелись. Взору открывался необозримый простор: с опушками, с пустырями, морями золотистых полей пшеницы. Борис Иванович услышал голос Веры.
Тетя Галя повернулась к Вере, они сидели рядом, ни на кого больше не глядя, проговорила:
– Так вот, слушай. Стал он мне цветы носить, конфетами угощать. Все время я к нему относилась безразлично, а тут чувствую, девоньки, – она поглядела на девушек, – со дня на день он мне чем-то ближе становится. Душа с места тронулась.
У тети Гали лицо растаяло приятным воспоминанием, как бы то далекое душевное состояние лежало до настоящего момента в мозге, в кладовой памяти, закодированной клеточной еще в то время, и теперь, когда она дошла до нее, эта клетка запустила весь механизм поведения. Это также – если человек присядет нечаянно на острие кнопки, то одна проколотая клеточка приведет в движение весь организм и уколовшийся вскочит.
– Гадать, я тогда реже гадала. Выпадало всегда хорошо. Да и вся жизнь хороша была: девчата на работе веселые были, кто слово скажет, и хохочем. А разговоры-то наши сводились к одному: к моде да про ребят. Вечером опять веселье, у меня всегда подруг полная комната. В общежитии тогда уже жила. Как разошлась с мужем, так не вернулась домой, с тех пор и живу в общежитии. Там и гадать научилась. Тетя Дуся там жила, уборщица, вот она и гадала всем девчатам.
Пока тетя Галя рассказывала, все сидели неподвижно, ловя каждое ее слово. В поезде всегда люди рады любому рассказчику. Время идет быстрее, и поездка делается интереснее.
Борис Иванович приподнялся и сел дальше от края, навалясь спиной на стенку.
– Было это опять же на работе, – вспоминала дальше тетя Галя, – приближался конец рабочего дня. Спускаюсь я по лестнице с третьего этажа и вижу стоит Федор Никанорович, папироску курит. Прохожу мимо, а он, девчата, – обратилась тетя Галя к Наташе с Людой, – в этот день, в обеденный перерыв про сватовство мне намекнул. Приостановилась я и говорю ему шутя:
– Федя, ты что-то сегодня часто куришь! А он взял меня за руку и так нежно, да так ласково и загадочно в глаза посмотрел, что я, девчата, совсем обомлела, аж сама испугалась.
– Ты вечером-то дома будешь? – спросил он. Я улыбнулась и весело отвечаю.
– Да, дома! – и побежала от него вниз по лестнице. Пришла домой, в голове все он. Принялась сразу порядок наводить в комнате: пыль протерла всюду, цветы на окне полила, пол помыла, погладила шторки, сменила скатерть – только потом и вспомнила, что не ужинала еще.
Тетя Галя примолкла на минуту, положила левую руку на столик, повернулась к Вере.
– Ты знаешь, дорогая, – и приложила руку к сердцу, – нет, думаю, сначала на карты брошу, погляжу, что меня ожидает, а уж потом поужинаю.
Достала карты и стала гадать: как разложу, все что-то нехорошо выпадает, другая дама у него на сердце да слезы выпали мне. Как сга-дала и думаю про себя: "Стелишь-то мягко да спать жестко будет!"
Эти слова она произнесла с повышением тона, ее глаза сделались злыми, как будто она видела перед собой Федора Никаноровича. Вера встрепенулась от этого восклицания и спрашивает:
– Что же Вы доверчивы так к картам? Они иногда правду говорят, а чаще врут, – и отвернулась от тети Гали. Посмотрела на девушек, Бориса Ивановича, как бы убеждая их в своем мнении.
Тетя Галя пропустила это замечание, ничего не ответив. Она считала, что не посвященные в гадания и не верящие – слепые люди; идут по жизни и не ведают ничего, а карты – это и путеводитель, и надежда, и опора, и спасение души от людского круговорота. Она была со своим гаданием, как улитка в раковине. Выглянет в мир на мгновение, посмотрит на человеческие дела: что-то делают, бегают, суетятся, все им некогда и опять в карты... Что было? Что будет? Что сбывается, она запоминает хорошо, хвалится подружкам, твердит на все лады: карты всегда правду говорят, никто мне не скажет, что ожидает, а как на карты брошу – все как на ладони.
– Пришел он в девять часов вечера с букетом роз, наряженный, а у меня настроение испортилось. Злая, думаю, гад ты эдакий, ишь, как вырядился, все вы мастера – пыль в глаза пускать, да обманывать.
Люда подвинулась ближе к столику, ладонь правой руки приложила к щеке, опершись локтем и полюбопытствовала:
– Ну, и что же Вы?
Тетя Галя, крутнув головой, стрельнув взглядом в Люду и повернувшись к Вере, продолжала выкладывать свою судьбу, как будто карты открывала.
– Что, что! – злобно отвечала она: – Выпроводила я его в тот вечер, отшила, так сказать, и наказала ему, чтоб его духу больше не было в комнате. Как ушел он, больно мне на душе сделалось, мир затмился, слезы хлынули из моих глаз, заревела я навзрыд, жалко стало немножко его и себя. Но насчет его сомнения были, может и вправду жениться на мне хотел, но тут перед глазами встали карты и его обман. Ночь не спала. На второй день рассказала девчатам, а девчата – женщинам, что Федор Никанорович свататься ко мне приходил, да что я отказала ему.
Тетя Галя разгорячилась, слова ее как из пулемета выстреливали длинной очередью. Она поворачивала голову от одного к другому, как бы ища сочувствия у своих слушателей. Она взялась двумя руками за голову и, качая ею, проговорила:
– Ох! Как все меня ругали, но я от карт никуда, – после этого заключения опустила руки и поникла головой, думая что-то свое.
Наташа, Люда, Вера и другие слушатели уставились на тетю Галю, ожидая, что еще она скажет. Но поняв, что все сказано, между ними разгорелся спор. Спорили особенно женщины, но и мужчины сказали свое слово. Древняя бабуся из соседнего купе, что сидела на краю полки, вступилась:
– Жизня, жизня... сколько я всего на своем веку перевидела, но что рассказала молодка, это она так тетю Галю нарекла, бывает, да еще как бывает, особливо если в примету веришь, а ей карта выпала.
Сказав свое, бабушка замолчала. Другие: Люда, Борис Иванович, девушки – стоявшие на проходе, шумели: "Вранье это все, карты эти". А мужчина, что за стенкой у прохода сидел, телом полный, рыжий с выбившейся щетинкой, вышел из своего укрытия и взял приступом:
– Вот к примеру, я или другие мужики, да молодежь наша. Не гадают, в приметы никакие не верят, про грехи да бога давно забыли, наперед ничего не загадывают – вот им-то и живется весело да привольно.
Закончив, он подмигнул Люде говоря этим: "Вот так-то, тетка, жить надо было!"
Наташа не вступала в разговор, сидела и слушала. Видно было по ее лицу и глазам, что анализирует; взгляд проницательный: то на одного посмотрит, то на другого посмотрит, да все слушает. После толстого мужчины никто не хотел говорить своего мнения, а может у них и не было его, тогда начала Наташа.
– Суеверия – это все пережитки. Вот вы, тетя Галя, – обратилась она к ней, – вышли бы замуж за бухгалтера, может, и счастливыми были бы, а то теперь мыкаете свою судьбу с картами наедине. И жизнь Вам не в радость и государству никакой пользы. Коль он Вас любил да душой был хороший, нужно было выходить, а не верить этим картам-бумажкам.
Для убедительности Наташа провела рукой по воздуху. Глаза ее горели такою решительностью, что отбрасывали все сомнения.
– Гадания, – не говорила она, а как теорему доказывала, – для определенной группы людей, как гипноз. Они верят в них потому, что от природы доверчивы: и гороскопам, и всему напечатанному, и сонникам. Великий Пушкин в поэме "Евгений Онегин" писал о характере Татьяны. "Татьяна верила преданьям простонародной старины, и снам, и карточным гаданьям, и предсказаниям луны". Большинство суеверных людей, – Наташа остановила взгляд на Борисе Ивановиче, – верят потому, что верят другие. Ориентироваться на других – это свойственно человеку. А коли многие верят, они считают, что это истина. Таких заблуждений в истории много было. Вот послушайте, – как бы для убедительности высказываемых мыслей, произнесла она, – возьмем прошлый век, люди верили в домовых и в привидения, и в оборотней, и в бога.
Тетя Галя возмутилась.
– Молодая еще рассуждать, грамотные больно стали, вот поживешь с мое, – она постучала себя в грудь ладонью, – тогда узнаешь.
Она сверлила ее глазами и свое возмущение сопровождала движением рук.
Наташа спокойно выслушала ее, как зрячий слепого, она не обиделась, не смутилась. Как бы показывая путь заблудившейся, но уже не глядя на тетю Галю, обратилась ко всем:
– По картам сбывается чаще нагаданное, исполнение которого зависит только от внутреннего настроя человека, которому предсказали событие и которое мало зависит от внешних обстоятельств. – Остановившись и немного задумавшись, она тут же ободрилась, ее глаза засветились и снова обратилась к пассажирам.
– Бывает, сбывается нагаданное, которое не зависит от поведения человека, а только от внешних условий, но оно сбывается по теории вероятности.
Наташа была студенткой педагогического института исторического факультета. Она почти все свободное время проводила в читальном зале. Наташа много читала литературы по атеизму. Ей нравилась история религии, поэтому она с любовью и интересом изучала жизнь верующих людей, гадалок и психологию верующих. Профессор Сысоев считал Наташу одной из способных студенток и рекомендовал ее в аспирантуру.
– Все мы знаем нашего любимого Пушкина, – уже войдя в свою роль, она представляла пассажиров своими однокурсниками.
– Обратимся опять к Татьяне из романа "Евгений Онегин". Действительно ли Пушкин подсмотрел в жизни такой суеверный персонаж или что-то из подсознания вложил в положительный образ своего великого творения. Я процитирую вам еще несколько строк: "Когда случалось где-нибудь ей встретить черного монаха... Предчувствий горестных полна, ждала несчастья уж она". В романе Онегин убивает на дуэли поэта Ленского. Ленский погибает из-за ревности. Хотя Онегин понимает бессмысленность дуэли, но он боится сплетен, общественного мнения, что его честь будет оскорблена, и его признают трусом.
"И вот общественное мненье! Пружина чести наш кумир! И вот на чем вертится мир!"
– Это слова автора, – добавила Наташа. Тетя Галя смотрела в окно, ее больше интересовало бегущее поле, чем Пушкин и его стихи. Старая бабушка, как только Наташа сделала паузу, начала свое:
– Слыхали, у соседнем вагоне вчера ночью напились двое и один другому башку проломил бутылкой. Вот, то стрелялись дурачки, теперь колотют друг дружку.
– Подождите бабушка, – попросил Борис Иванович, – Наташа, Вы, кажется, не закончили, но как Вы можете так думать о Пушкине?
От такого упрека Наташа вспыхнула.
– Сразу предупреждаю, может я заблуждаюсь, так как это только мое субъективное мнение, но вы, люди, и рассудите меня.
– Не знаю, был ли Пушкин суеверен, ради бога не подумайте, что я хочу великого поэта сравнить с тетей Галей... Нет! Нет! И еще раз нет!
Как тетя Галя услышала свое имя, злость сверкнула в ее глазах, и она прошипела.
– Что я тебе на язык наступила, что ты меня дергаешь, мала еще тетку учить!
Наташа не обратила внимания на женщину, она уже вошла в свою роль и представляла, что ведет урок на практике.
– Александр Сергеевич Пушкин также погибает на дуэли. Только в романе перетасованы персонажи, как это часто делают писатели. Совпадение это или предчувствие поэта, сложившееся от длительной травли – не знаю. Пушкин – гений, но он человек, он муж, и как никто другой дорожит честью; все мы знаем, чем мельче человек, тем меньше у него чести, а у глупцов ее вообще нет.
Общественное мнение было для Пушкина тем чудовищем, которое он не мог победить. Александр Сергеевич знал цену своего гения, вспомним его стихотворение "Я памятник себе воздвиг нерукотворный".
Наташа посмотрела на всех, все задумались и сидели сосредоточенные.
Включили местный радиоузел и из динамика полилась песня "Стою на полустаночке". Лица посветлели, Борис Иванович поднял голову кверху, как будто он там что-то видел. Люда достала из кармана халатика зеркальце и, поглядевшись в него, поправив прическу, положила обратно. Молодая девушка обратилась к Наташе.
– Вы считаете, что Пушкин, описывая ссору и дуэль Онегина с Ленским, далеко видел свои отношения с обществом?
– Да! – твердо ответила Наташа. – Мнимая честь, которой дорожил Пушкин больше своей жизни, для нас сейчас видится ничтожной и ненужной.
Люда повернулась к Наташе и решила ее успокоить:
– Ты можешь поспокойнее? Зачем так резко?
Наташа в недоумении поглядела на подружку и ответила:
– Как резко? Я всегда так рассказываю, – и не обращая внимания на Люду, рассказывала дальше.
– Пушкин не выдумал Онегина с его эгоизмом, положительными чертами, резким языком, умом, разочарованного и презирающего окружающее общество.
"Идти не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей"
Александр Сергеевич также ощутил всю свою тяжесть жизни в безнравственном, злом, мелочном аристократическом обществе. Вот поэтому, товарищи, я пришла к таким мыслям. Ну да ладно, оставим великих людей, – заключила она.
– А для верующих, – с пылким сердцем вела дальше свой урок практики Наташа, – гадания являются моделированием жизни, будущего. Непонятно? – спросила она, и повела по всем спрашиваемыми глазами. Не услышав ответа, она продолжала.
– Конечно, для тети Гали это понять трудно, а вот молодым будет понятно, они образованные.
Борис Иванович влюбленными глазами глядел на молодого лектора. Когда Наташа упомянула тетю Галю, он улыбнулся: "Как она ее разделывает".
– Моделирование, это как копия какого-нибудь события, которое человек видит впереди.
Наташа любила блеснуть своей ученостью. Однако древняя бабуся, Люда, тетя Галя, рыжий мужчина уже говорили о своем: о вещах, продуктах, да где как живется.
Только Борис Иванович, Вера, молодая девушка и женщина, сидевшая рядом со старушкой, внимательно слушали.
– И если оно с чем-то связано, то подсознание бросается ему навстречу, подкрепляет его и желаемое, надуманное и нагаданное сбывается.
Наташа сделала жест рукой, с легким наклоном головы, как делала на уроке в седьмом классе, проводя практику.
У тети Гали между бровями пролегла поперечная морщина, она уперлась взглядом в Наташу и стала обвинять:
– Вот вы, молодежь, не верите, я еще раз говорю, что и сон, и примета, и карты – это неизвестные силы, которые правду говорят. Наташа выслушала упрек и сказала:
– Для Вас, тетя Галя, чтобы не случилось, Вы все связываете с приметами да картами. А когда гадаете, то этим планируете себе жизнь на будущее, а Вы на жизнь смотрите. Жить надо как люди, больше я Вам ничего сказать не могу.
Поезд заскрипел тормозами и остановился, тетя Галя бросила в ответ:
– Как жила, так жить и буду!
Слушатели быстро разошлись, только тетя Галя сидела за столиком и смотрела на карты, которые лежали на столе.