Как мы околачивали груши

В пору «развитого социализма», когда зарплату выдавали тютелька в тютельку, а потратить ее «с умом» было весьма проблематично из-за тотального дефицита, посчастливилось мне приобрести путевку в дом отдыха в болгарском городе Варна. Потом, конечно, пришлось недоспать несколько ночей, чтобы достать билет на самолет до Москвы, изрядно потрепать нервы при временном устройстве в гостиницу… Но успешно преодоленные трудности лишь усиливали приподнятое настроение от первой поездки за рубеж. Правда, бытовало тогда выражение, что курица не птица, а Болгария не заграница, но для провинциала из российской глубинки она показалась раем. В магазинах изобилие дефицитных по советским понятиям товаров. Можно было купить даже джинсы! Постояв в очереди в торговой точке или без очереди в подворотне у «частного лица».
Но больше всего меня, жившего в весьма суровых краях, поражало, что еще только начало июня, а повсюду уже буйное цветение или плодоношение. Прямо вдоль дорог тянулись длинные ряды яблоневых и грушевых деревьев. И надо же – никто на вроде бы ничьи плоды не покушался! Эх, в нашу бы вотчину все эти деревца. Да только не растут фрукты здесь и растительность лишь робко наращивает почки в это время. Как и я, многие в наших краях ни разу в жизни не лицезрели яблоки и груши на дереве. А лишь на прилавках магазинов по большим всенародным праздникам.
Думаю вполне понятно, какие чувства я испытывал при виде здоровущего грушевого дерева, росшего во дворе дома отдыха. Как площадная новогодняя елка лампочками, так и дерево было усыпано желтоватыми и казавшимися такими вожделенными плодами. Я нарезал круги вокруг дерева, словно кот вокруг сметаны. Но воспитание и неловкость перед отдыхающим интернационалом из братских стран не позволяла влезть на дерево. Да и возраст сдерживал: не мальчишка же. А груши были так близки и очевидно так сочны...
Наверное, я так бы и не осмелился совершить порочащий советского человека поступок, если бы не дети. Хоть и говорили они на разных языках, но сговорились быстро. Ничуть не смущаясь, влазили на грушу и трясли ветки. Отчего плодов с каждым часом становилось все меньше.
– Нет, ты смотри, что вытворяют, что вытворяют! И это называется воспитание. Ремня на них хорошего нет. Да я бы ни в жизнь не смог вот так, – с каким-то очень уж сильным, и от того подозрительным надрывом сказал мой сосед по отдыху, прибывший из Костромы. И который тоже почему-то не шел к морю, а барражировал поблизости. «Да уж», – промычал я в стиле Кисы Воробьянинова и нехотя пошел к ласковым волнам.
…Когда теплая болгарская ночь накрыла все вокруг, я презрел свою гордость, прочие цивилизованные чувства и прокрался к дереву. Лезть пришлось почти на самую верхушку, поскольку дети обчистили ниже уже все ветки. Эх, с каким удовольствием я сорвал грушу и вонзил зубы в ее сочную мякоть. Очевидно, на таком же верху блаженства чувствовала себя Ева, сорвавшая запретное яблоко. И вдруг внизу послышались шаги, бросившие меня сначала в холод, а потом в жар стыда. Мне представилось, как служащий «рецепшн» выговаривает мне, взрослому дяде…
Между тем послышалось пыхтение, сопение… Я весь съежился, стараясь стать незаметным, словно финская «кукушка». Но в этот момент взошла яркая луна, осветившая меня и… соседа-костромича, ползущего вверх…
…Минуту мы молча смотрели друг на друга. А потом раздался здоровый мужской хохот. Затем, уже не стесняясь никого, от души натрясли груш, скинулись заначенными на покупки левами, сходили в ближайший ресторанчик «Трифон зарезан», взяли несколько бутылок сливовицы. И полночи сидели на балконе отеля, потягивая напиток, закусывая его грушами и спорадически давясь смехом…

Серпухов, 2006