Cлед на земле Кн. 2, ч. 1, гл. 16 Эхо войны на Дал

Глава 16.   Эхо войны на Дальнем Востоке
(сокращенная версия романа)
1
      Весть о начавшейся на Западе страны войне, прилетевшая на Дальний Восток через несколько часовых поясов всколыхнула народные массы. С воинскими частями было всё понятно, там действовали по приказам и инструкциям, а вот гражданское население, узнав трагическую новость вечером выходного дня, несколько растерялось. На площадях и улицах вспыхивали спонтанно организованные митинги, на которых представители власти призывали к спокойствию и организованности.
      То, что произошло на Западе, вполне могло в ближайшие часы произойти здесь, на восточной границе нашей Родины. Союз милитаристической Японии с фашистской Германией подразумевал, что она не останется в стороне от своих союзников. Поэтому на митингах звучали призывы к бдительности и сплоченности вокруг партии большевиков и Советского правительства. Патриотически настроенные граждане Хабаровска уже с вечера потянулись к  районным военным комиссариатам записываться добровольцами на фронт. Но поскольку всеобщая мобилизация объявлена не была, военкоматы не спешили выполнять желания патриотов.
      - Ждите! – резонно отвечали там. – Вы все будете вызваны повестками в нужное для страны время.
      Тем не менее, в городе были приняты необходимые, и даже чрезмерные меры предосторожности. Поступило жесткое требование о соблюдении светомаскировки и введен комендантский час. С наступлением темноты, позже 21 часа, свет в городе не включался, и запрещалось даже включать фары машин с тем, чтобы враг не мог найти ориентиры для бомбардировки. Была также запрещена работа всех увеселительных заведений: театров, кинотеатров, клубов и прочих мест развлечения. Решали даже, стоит ли продолжать работать ресторанам? Прилично ли будет, что их посетители будут глушить водку и танцевать под музыку танго и фокстроты, когда на другой стороне страны гибнут мирные граждане и ведут кровопролитную оборону наши войска? Сошлись во мнении: пусть работают, как столовые, без спиртного и музыки.
      Ещё одним решением административного и партийного руководства Хабаровска было срочное введение в строй оборонительных объектов.
      В 107 полк, в состав которой входила транспортная рота, пришло указание выделить необходимые силы и средства, для форсированного завершения строительства важнейшего, секретного, военного объекта. Что это был за объект, никто в полку не знал, но по плану работ и маршрутам движения транспорта было известно, что находится он в сорока километрах восточнее городской черты. Но стройматериалы, а в основном песок, гравий и щебень к нему требовалось возить с Чернореченских карьеров, западной стороны  города. Расстояние составляло более 60 километров. Поскольку объездной дороги вокруг Хабаровска к новому объекту построено не было, то транспортной роте выпадала сложная задача: возить материалы в ночное время через весь город с выключенными фарами, причем максимально гружеными и на предельной скорости, чтобы успеть за ночь сделать не менее трёх рейсов, каждой машине. Это означало, что транспортная рота, да и сам полк будут иметь массу дорожных происшествий.
      Приказ – есть приказ. Он не обсуждается, а выполняется. Поэтому и полковое командование не смело перечить армейскому. Хотя все понимали, чем грозило его строгое  выполнение, как, впрочем, и не выполнение. Вместе с этим приказом, в транспортной роте был объявлен и другой приказ. Ефрейтору Никишину властью командира полка было присвоено звание старшего сержанта с назначением на офицерскую должность командира взвода.
      - Ну, Егор, ты теперь стал любимчиком нашего командования, - шутили друзья, - теперь будем первыми тебе честь отдавать. Тебя это не удивляет?
      - А чему удивляться? Если бы присвоили офицерское звание и назначили командиром роты или полка, тогда бы я удивился. А взводом командовать, особого ума не требуется. Мне кажется, любой старослужащий вполне потянет.
Следующий приказ был от командира роты. Сегодня же он назначался старшим по линии. Ему предстояло возглавить и руководить перевозкой материалов на секретный объект с соблюдением всех требований командования.
      Егор присвистнул. «Командовать пятью десятками машин на  линии в ночное время без включенного дорожного освещения, фактически в экстремальных условиях, значит получить свой первый выговор на новой должности. Ведь без аварий не обойтись. Но главное успеть выполнить норму перевозки за ночь», - решил он.   
      В двадцать часов, с началом сумерек, Егор, находясь в головной машине,  вывел колонну к Чернореченским карьерам под погрузку. К его удивлению, руководил погрузочными работами старший лейтенант Кутовой. Егор поздоровался и без обиняков спросил уважаемого им офицера, в чем тот провинился, коль назначен на такую работу?
      - Плата за патриотизм, - ухмыльнувшись, заявил Кутовой. – Я первым подал рапорт отправить меня на фронт, а командиры видимо решили, что я лучше справлюсь, командуя заключенными на погрузке. Равнозначная замена?
      - Кто знает, может и равнозначная. Говорят, что нам поручено возить эти материалы на строительство секретного военного аэродрома. Не знаете об этом?
      - А мне-то, какая разница?
      - Ну, как же. Когда знаешь, что участвуешь в чем-то очень важном, значительном, как строительство такого объекта, ответственность возрастает, обиды притупляются и совесть успокаивается. У меня так обычно происходит, - откровенно признался Егор.
      - Хм, наверное, ты прав, - натужно улыбнулся старший лейтенант. – Но все равно, не мое это: грузить, выгружать, доставать инструмент, подгонять. Мое дело воевать. Раз страна воюет, то и я должен быть на огневом рубеже. Это я умею делать лучше. Этому я посвятил свою жизнь.
      - Ладно, товарищ старший лейтенант, не отчаивайтесь. Война только началась и, судя по всему, что нам говорили о немцах, армия у них сильная. Вряд ли получится их разбить за три месяца. Значит, повоевать с ними и мы успеем.
      Как Егор и предполагал, выполнение задачи по перевозке стройматериалов в такой сложной обстановке не обошлось без происшествий. Если первый рейс выполнили без аварий, то в следующих их было много. Почти дюжина мелких происшествий, вроде съезда в кювет и столкновений с деревьями и даже друг с другом требовали пусть и незначительного, но ремонта. А вот три грузовика пострадали серьёзно. Две автомашины перевернулись, потеряв кузова, причем одна была груженой, а ещё одна врезалась в переднюю, повредив и радиатор и мотор.  Водитель одного перевертыша был доставлен в больницу с сильными повреждениями, да и тот, что врезался, повредил ноги и грудную клетку.
      - Если мы так и будем ездить в темноте на высоких скоростях, то за месяц можем потерять все машины, да и людей сделаем инвалидами, - подвел он итог ночным работам после доклада командиру роты.
      - Согласен, но что делать, раз дают такие приказы? – вздыхал капитан Голик. – Я бы тоже хотел, чтобы и волки были сыты и овцы целы. У тебя есть предложение, как нам выполнить объёмы перевозок и сохранить транспорт боеспособным?
      - Есть, товарищ капитан, но кто меня сержанта послушает, - вспыхнул Егор. – Вот, к примеру, один. Разрешить ездить с включенными подфарниками и габаритными огнями. Кто их с высоты ста метров увидит? Но зато восемь столкновений можно было бы избежать. Во-вторых, снизить скорость до тридцати километров. Водители будут успевать реагировать.
      - Да, но мы потеряем время перевозок, а значит и невыполним план и сроки ввода объекта, - возразил комроты.
      - А разве с поломанными машинами и покалеченными шоферами мы сможем его выполнить вовремя?
      - Ну, я не знаю. Решение принимал командующий армии. Приказ командующего никто оспаривать не будет. И спрос за невыполнение приказа будет по меркам военного времени, - насупился капитан.
      - Так я не призываю его оспаривать. Но раз задача поставлена нашей роте, то только мы можем докладывать свои предложения, как улучшить выполнение задачи. Чуть снизить перестраховку, разрешить подсветку подфарниками и габаритные огни и уже будет выход из положения, - доказывал свою правоту Егор. – Если вы сами не хотите идти с этим к командиру полка, давайте я пойду и все ему объясню.
      - Ты, что Никишин, считаешь, что я боюсь? – обиделся комроты. Последние слова резанули по его самолюбию. – Пойду сегодня к нему с докладом, и сообщу ему твои предложения. Не в этом вопрос. Вопрос в том, захочет ли он слушать меня и предлагать эти аргументы командующему армии?
      - А, что он теряет?
      - Ну, знаешь, не всякий командующий армией будет рад, когда его приказы будут оспаривать. Это вопрос субординации и единоначалия, - убежденно сказал Голик.
      - Ну, как же. Разве командующий заинтересован в потере транспорта и водителей и не сможет оценить необходимых поправок?
      - Не знаю. Посмотрим. Я командиру полка доложу, а уж дальше ему решать.
      Следующая ночь была не лучше первой. А в чем-то даже хуже. Количество мелких аварий увеличилось до пятнадцати. Сильное повреждение получила одна машина, она перевернулась в кювет, а водитель получил сильные травмы. Но, кроме того, на дороге в городе, до наступления комендантского часа была сбита женщина, а водитель этого даже не заметил. В результате сбитая женщина была обнаружена только через час, когда Егор на головной машине случайно её заметил и доставил в больницу. 
      Докладывая утром командиру роты о результатах ночных работ, он, конечно, поинтересовался у того о результатах разговора с командиром полка.
      - Ты знаешь, разговор у меня с ним получился, как у нас с тобой, когда ты меня убеждал, а я соглашался, но не верил в успех. В итоге, он вроде бы согласился, но будет ли доказывать необходимость поправок в приказ командующему армии неясно, - честно признался капитан Голик.
      - Вам нужно снова к нему сегодня идти и доложить о наших потерях. Да ещё сбитая женщина, которая могла погибнуть, ведь её не только не заметили на дороге, но не сразу оказали нужную помощь.
      Капитан Голик поморщился, как от зубной боли. Он считал неприличным, спустя сутки, снова идти напрягать командира полка и настаивать на своем. Полковник же его понял и, возможно, принимает меры, и неудобно его подталкивать, как непослушного школьника. Егор понял состояние командира роты.
      - Товарищ капитан, а разрешите мне к нему сходить и доложить. Может, получится его убедить сдвинуться с места?
      - Хорошо! Иди, докладывай сам. Может и правда будет польза, - согласился Голик.
      И Егор пошёл, хотя где-то внутри себя, ощущал неуверенность, что у него получится. Полковник Колосов был человеком своенравным, резким и почти все его побаивались. Разговор состоялся. Вернее, доклад с предложениями. Полковник, выслушав Егора, просто кивнул и отправил его отдыхать.
      Но уже вечером, перед новым выездом на линию капитан Голик сообщил Егору об изменении приказа командующего и разрешении пользоваться подсветкой и габаритными огнями. А так же разрешалось снижать скорость на улицах города до 30 километров в час.
      - Молодец, добился своего, - похвалил его ротный. - Теперь аварийность будет зависеть только от тебя и твоих шоферов.

2
      Сами ли догадались краевые и областные руководители Дальневосточных земель или им подсказали из Москвы, но с 1 июля в Хабаровске все ограничения в отношении светомаскировки и работы публичных увеселительных заведений были сняты. Заработали и театры, и кинотеатры, и рестораны и танцплощадки в парках. И народ хлынул в них с такой жадностью и азартом, будто был ограничен в этом не меньше года или, наоборот, хотел насытиться этим впрок. Хотя одной из причин стало появление на театральных и эстрадных подмостках Хабаровска популярных гостей из столицы.
      Первым из гостей был самый известный и обожаемый в стране, великий Леонид Утесов со своей труппой, модной джаз-бандой и своей дочкой, начинающей певицей. Он очень насмешил местную публику, причем делал это на каждом концерте, представляя ее перед выступлением. Проведя по шее ребром ладони и обозначив, таким образом, разделительную границу, он, показывая на верхнюю часть от подбородка до макушки, говорил: «Вот отсюда до сюда, она в меня, а остальным, тем, что ниже, честное слово, в свою мать». Эта хохма была подхвачена зрителями и потом повторялась в Хабаровске при любом удобном случае.
      Потом в городе работала труппа Бориса Ренского, который был мастером шуток и сатирических сценок, с большим репертуаром блатных песенок. Потом Вадим Козин, а за ним и Игорь Моисеев. С Козиным случился казус. Из всех гастролирующих артистов, он запросил самые высокие цены за билеты, даже за концерты в воинских частях, за что стал предметом пристального интереса органов КГБ. После чего был быстро отправлен давать бесплатные концерты на Колыму.
      Потом столичных артистов: и известных, и неизвестных стало так много, что в городе одновременно работали сразу несколько трупп. Хабаровчане даже стали горько шутить: «Видать, в столице стало опасно, и дела совсем плохи, если артисты разных калибров бегут из неё, как крысы с тонущего корабля». Кто-то тоже с грустной иронией им отвечал: «Что вы хотите? Их нужно понять. Гитлер обещал уничтожить в первую очередь всех евреев, дескать, они самая паразитическая нация. Так вот среди артистов их 95 процентов».
      Что же, таким разговорам было трудно возразить. По ежедневным сводкам с фронтов, наши войска продолжали отступать, оставляя врагу города и села, не только присоединенных в 1939 году территорий, но уже и на нашей земле. Враг неумолимо продвигался к Москве и те уверения, что он будет разбит через два-три месяца, утихли, оставив после себя растерянность и тревогу. Теперь у всех был только один вопрос: «Почему мы не можем остановить фашистов?» Стало создаваться впечатление, что наши командиры неспособны по своим знаниям противостоять немецким. Лучшие и талантливые полководцы были уничтожены или посажены в тюрьмы перед войной, как враги народа. Герои гражданской войны Буденный и Ворошилов зажирели и постарели, отстали от жизни и современных способов ведения войны. «Ура! Вперёд!» с шашками наголо хорошо получалось двадцать лет назад, когда господствовала конница. Теперь же, в век техники и автоматического оружия, тактика ведения войны значительно поменялась.
      Некоторые командиры и политики надеялись на обласканных Сталиным маршалов Тимошенко и Куликова, но эти надежды не оправдывались. Из боевых и толковых генералов оставался генерал армии Жуков, герой Халкин-Гола, получивший звание героя Советского Союза, но и его таланта не хватало, чтобы повернуть ситуацию на западном фронте вспять.
      - Ко всему идет, что немцы могут дойти до Москвы. Может, уже пора снимать нашу Дальневосточную армию с насиженных мест и бросать на подступы к Москве? Ведь дальше столицы отступать будет некуда. Сдавать её врагу нельзя ни в коем случае. Похоже, генеральное сражение не за горами, - рассуждал Егор, основную тему последних дней. – Ты, Афоня, что думаешь?
      - Думаю, что жрать охота. Скорее бы обед, а то живот подводит, - уныло ответил Афоня. – А насчёт генерального сражения под Москвой…. Полагаю, рано ещё говорить. Без нас решат, где и когда набить морду фашисткой сволочи.
      - Да, с уменьшением пайка, есть постоянно хочется, - поддержал настроение друга Ефим. – Урезали норму почти на треть. Не пойму, война только началась, а у нас что, запасы продовольствия закончились?
      - Всё правильно. Всё сейчас направляется на фронт, для победы. А мы здесь без дела сидим, - заметил Афоня. – Кто хочет нормально питаться, пусть едет на фронт. В этом весь замысел.
      - Так желающих поехать на фронт у нас полным-полно. Не отправляют только. Ждут чего-то, - воскликнул Егор.
      - Ну, видимо, при такой хреновой ситуации, когда враг давит и давит, появились панические настроения. Многие стали побаиваться фронта. Там убивают. Потери большие несём, - высказался Афоня.
      - Ерунда! У нас же с вами желание быстрее попасть на фронт не изменилось. Так почему оно у других может пропасть? – возразил Егор.
      - А, лично у меня оно стало меняться, - признался расстроенный Афоня. – Я то и дело спрашиваю себя: почему же мы только отступаем, почему нас бьют и бьют? Причин для этого много, но одна из них, наверное, самая существенная. Среди бойцов брожение и неустойчивость. Ведь большинство солдат выходцы из крестьян, как и мы. Все ещё помнят, как их силой загоняли в колхозы, отнимая земли, обрекли на голодовку и смерть. И хотя большевики сумели списать эти смерти на происки врагов народа, люди-то не дураки, видели, как коммунисты сами жрали и пили. Никто из них с голоду не умер.
      - Ну, о том, что враги народа были, есть и будут, отрицать нельзя. Не всем по вкусу Советская власть у нас в стране. Но это же не повод сдаваться врагу на милость. История не знает таких примеров, чтобы порабощенные народы жили лучше, чем до своего порабощения. Взять, к примеру, войну 1812 года. Тогда Наполеон, подойдя к России, зная брожение в умах крестьянства и русской интеллигенции, пообещал им, чтобы избежать кровопролития, одним свободу от крепостного права, а другим свободу слова и печати. Но русский народ не позарился на эти блага из рук завоевателей. Почему? – разошелся Егор, объясняя свою точку зрения. – Да, потому что были уверены, что иноземец, отменив крепостное право, установит другую каторгу для побежденных, другое рабство, похуже, чем это крепостное право. И свобода слова для интеллигенции будет только под диктовку нового хозяина. Вот и немец тоже. Он, что напал на нас, чтобы освободить народ от колхозов? Нахрена ему жертвовать жизнями своих солдат и офицеров, ради нашего благополучия? Понятно, что у него другая цель. В этом вопросе я с нашими партийными руководителями готов согласиться. Немцам нужны наши богатства, наша земля и её ресурсы и, конечно, дешевая рабочая сила. А почему дешевая? Потому что рабам, в которых нас превратят, платить, особо не требуется. Достаточно только кормить, чтобы с голоду не подохли. Сейчас наши родные работают в колхозах на правах крепостных, но их хотя бы не бьют и не насилуют, и хотя бы условно, называют хозяевами земли, дают право избирать себе начальство. А немец, наверняка, будет только выжимать все соки, ради собственной прибыли. И поэтому, лично меня, такая будущая жизнь не прельщает. А, что касается вопиющей несправедливости, допущенной большевиками, так это можно исправить. Разобьем фашистов, и выучившись, сами придём к руководству страной. Нам будет дано право с умом распоряжаться народным хозяйством и природными богатствами на благо всех трудящихся. Всё будем делать по совести и справедливости, без насилия  и принуждения.
     - Ну, хорошо сказал, Егор, - улыбнулся ему Афоня, - развеял сомнения. Откуда ты все это узнал?
     - Как откуда? Из книжек и газет, конечно. С детства любил историю изучать.
     В Ленинскую комнату, где разговаривали друзья, зашёл батальонный комиссар Гузенко. Поздоровался и спросил о настроении, хотя на его лице читалось, что сам он не в лучшем расположении духа.
      - У нас все в порядке, - ответил за всех Ефим, - хотя положение наших войск нас очень не устраивает. Понять не можем: почему мы только отступаем?
      - Ну, об этом сейчас все думают и сказано немало, - тяжело вздохнул Гузенко, но понимал, что ему от разговора уклоняться нельзя. – Что уж лукавить. Их армия воюет уже давно. Набралась соответствующего опыта в военном деле. Имеет преимущество в технике: танках, самолетах, самоходных орудиях. Нельзя сбрасывать со счетов и внезапность нападения, в результате чего, на большой глубине нашей территории их авиацией были уничтожены наши аэродромы, арсеналы, базы и склады, выведены из строя объекты управления и связи. Но наша страна очень большая. У нас достаточно сил и средств, чтобы мобилизовать все силы и дать отпор. Уверен, что мы победим в этой войне.
      - Мы тоже уверены в окончательной победе, товарищ комиссар. А скажите: вот если чрезвычайное положение у нас уже снято, то можно выходить в город в увольнение?
      - Теперь можно. Только, что там делать? Смотреть на очереди в магазинах? Вот вам Никишин, какой интерес?
      - Лично я хотел проведать ту женщину, которую мы сбили при ночных перевозках, которую именно я обнаружил и доставил в больницу. Интересно, как там она? Ну, и ещё посмотреть что-нибудь в кинотеатре.
      - Хорошо, я дам команду вашим командирам, чтобы отпускали в город по десять-пятнадцать человек. Только смотрите, чтобы никакого пьянства. За это будем строго наказывать, и запретим всякие увольнения. И ещё. Ставлю вас в известность,  что с завтрашнего дня полк переводится на третью группу продовольственного обеспечения, а это значит, паёк будет снова урезан и придётся потуже затянуть пояса.

3
      В приемном покое городской больницы Егор узнал фамилию, имя и отчество женщины, которую он привёз сюда после аварии на исходе ночи около месяца назад в тяжелом состоянии. Ею оказалась 23-летняя Раиса Максимовна Буянова. Больная выздоравливала и Егору разрешили с ней встретиться.
      Честно говоря, Егор и сам не знал, почему он идет навещать незнакомую ему молодую женщину. Вернее знал, но противился сам себе признаться, что она ему очень понравилась, когда он подобрал ее лежащей на дороге и, доставив в больницу, принёс ее на руках в приёмный покой. Она была все время без сознания, но он очень надеялся, что она придет в себя и поправится. Еще на дороге он пытался делать ей искусственное дыхание и дышал рот в рот, и хотя это не было поцелуем, но ощущение близости с этой женщиной возникло и не отпускало все это время. Он и хотел встречи с ней и отговаривал себя, потому что боялся более глубокого чувства к ней. И вот, в конце концов, решился её увидеть ещё раз. Для встречи с больной он купил на рынке два красивых больших яблока и в магазине дорогих шоколадных конфет.
      - Пришли грехи замаливать? – не очень приветливо встретила его больная, когда он переступил порог палаты и представился.
      - Так нет на мне греха перед вами, - смутился он такой встрече. – Вы, наверное, думаете, что это я сбил вас той роковой ночью и сбежал с места происшествия? Ошибаетесь. Я не шофер. Я тот, кто подобрал вас на дороге и привёз в больницу. Решил узнать, как ваши дела?
      - Ой, простите меня великодушно, что я подумала на вас. Просто я уже устала здесь в больнице. Перелом бедра медленно заживает и мне ещё трудно ходить в гипсе. Вот и злюсь, хотя, если честно, то понимаю, что в этом происшествии есть и моя вина. Нужно было сидеть дома в это позднее время, да и, услышав рокот мотора машины, не следовало бежать через дорогу. Думала, успею и вот…. А ведь могла и вовсе погибнуть. Спасибо вам, - скромно улыбнулась больная.
      Егор тоже улыбнулся. Тональность ее голоса изменилась на приветливую, и ему стало приятно слушать её. Кроме того, хорошо, что она признала и свою вину в аварии, так как рядовой Мухамортов тоже сильно переживал это происшествие. Ещё ему было приятно просто видеть её красивое лицо в обрамлении вьющихся каштановых волос. Она была очень привлекательной и видно, что следила за собой. К тому же оказалась довольно словоохотливой и легкой в общении. Расставались они уже, как старые хорошие знакомые и Егор, возвращаясь в казарму, был в хорошем настроении.
      «Жаль, что не выяснил у неё замужем она или нет, - думал он о Рае, - хотя и так ясно, что такая девушка не может быть одинокой. Такие долго в девках не засиживаются. Тем более, здесь, на Дальнем Востоке, где женщин по статистике меньше мужчин. Но спросить ее об этом я все-таки был должен. А ведь судя по тому, как она прощалась со мной, я ей тоже приглянулся. Только, как быть, если она замужем?»
      С этого дня Егор все время думал о девушке. Ему хотелось ещё и еще раз видеть её и разговаривать с ней. Он понимал, что влюбился и ждал нового увольнения в город. Но увольнения пришлось ждать долго.
      Сроки ввода в строй важного секретного объекта поджимали. И ещё два месяца транспортной роте пришлось беспрерывно, без выходных, днём и ночью выполнять объемы перевозок необходимых для строительства материалов. 
      Только в середине сентября у Егора появилось время для увольнения в город. Но адреса новой возлюбленной у него не было и ему пришлось узнавать его в больнице. Рая, конечно же, выписалась почти месяц назад. Прямиком из больницы Егор отправился к ней на квартиру. «Черт, а если мне откроет её муж, что я скажу? Как объясню, кто я такой и почему приперся к его жене? – спрашивал себя Егор. – А, скажу, что мне было поручено командованием справиться о её здоровье и самочувствии, а если догадается, что она мне нравится, то пусть радуется и гордится, что обладает таким ценным сокровищем».
      На пороге встретила его сама Рая и очень обрадовалась, пригласив в квартиру. Она ещё немного прихрамывала, но это было едва заметно. Она засуетилась и пошла, ставить чайник, чтобы угостить гостя. Егор огляделся.  Комнатка была небольшой, но скромно обставлена: платяной шкаф, широкая кровать, стол, несколько стульев и этажерка. Но все это выглядело аккуратно и чистенько.
      За чаем Егору показалось, что разговор легким не получается. Он понимал, что Рая хочет что-то сказать ему, но не решается. Может она ждет возвращения домой мужа и ей будет неловко, если он застанет у жены какого-то «сапога». Он решил помочь ей.
      - Ты, Рая говори, что хочешь сказать. Не тушуйся. Я парень понятливый и в моей порядочности можешь не сомневаться.
      - Спасибо, Егор, - её щеки зарумянились от стеснительности. – Не знаю только, как сказать. Как признаться тебе, что я влюбилась в тебя? Но дело в том, что я замужем. Моего мужа за день до аварии забрали на фронт. А накануне мы с ним сильно поругались. Так сильно, что он захотел развестись со мной. Теперь, наверное, воюет с тяжелым сердцем, что его жена ему теперь не жена. Через неделю, когда я уже была в больнице, от него пришло письмо, где он просит у меня прощения, потому что был не прав. Я, конечно, написала ему ответное, где написала, что простила, и буду ждать его возвращения с победой. Но на самом деле, мы давно остыли друг к другу. Я его не люблю и узнала, что и он мне изменяет. Поэтому наши ссоры последнее время участились. Я уверяю тебя, что не изменяла ему, и других мужчин у меня не было, поэтому моя совесть чиста перед всеми. Но сейчас признаюсь, что полюбила тебя и он мне не нужен. Как только он вернётся с фронта, я подам на развод, но я должна дождаться его чистой. Ты меня понимаешь?
      - Понимаю, - выдавил из себя Егор. В нем боролись два чувства. Первое было страстью, которая влекла его к близости с ней и будь он понастойчивее, то мог склонить ее к постели. Но другое чувство, чувство стыда за то, что хочет иметь жену фронтовика, который в данную минуту сражается с врагом, отталкивало его от неё.
      Он встал и подошел к фотографиям на стене, где среди нескольких снимков нашел портрет влюбленной пары: он и она. Молодые, красивые. У него волевое широкоскулое лицо, открытый серьёзный взгляд, прямой нос с широкими ноздрями и тонкие сжатые губы. Настоящий боец. Женщинам такие обязательно должны нравиться. Дальше разговор у них совсем расклеился и Егор засобирался.
      - Ты больше не придешь ко мне? – грустно спросила Раиса.
      - Я тоже полюбил тебя, Рая. Но мне трудно осознавать, что ты принадлежишь другому, который в тяжелых условиях, рискуя жизнью, защищает нашу Родину. Он все время будет стоять перед нами.
      - Но я очень хочу, чтобы ты приходил. Я не буду с ним больше жить. Это только вопрос времени.
      - Время, Рая, всегда ставит перед нами много вопросов. Очень важно найти на них правильные ответы, чтобы не запятнать свою совесть и честь.

4
      Шел пятый месяц войны с фашистами. За это время враг полностью оккупировал огромную территорию европейской части нашей страны и вплотную приблизился к Москве. Многие уже опасались, смогут ли наши войска отстоять столицу Родины. Такой уверенности, как раньше уже не было, хотя и продолжали надеяться. Ходили слухи, что Гитлер грозил разрушить Москву до основания и, открыв шлюзы, затопить ее водами Москва-реки, чтобы не осталось никакого упоминания для народа о существовании столицы русского государства. Конечно, это был пропагандистский трюк, но души миллионов людей были не спокойны.
Беспокойство дальневосточников немного стало успокаиваться тем, что на запад все чаще стали отправлять сборные маршевые роты, даже батальоны и полки в полном составе. Что же, дальневосточники народ стойкий и хорошо обученный, они покажут врагу, как воюют настоящие русские солдаты и уж не дадут завоевать Москву. Покажут свою силу, да удаль, и повернут ход войны вспять.
      В первых числах октября в полк пришла разнарядка отобрать сотню добровольцев для маршевой роты. Желающих попасть на фронт оказалось в пять раз больше. Подали свои рапорты Никишин с Кобликовым и Садчиковым, но им сразу отказали. Прошел слух, что желающих набирают не из лучших, а из болтунов и разгильдяев.
      - Что же нам теперь снизить дисциплину и стать разгильдяями? - возмущался Егор.
      - Ничего другого не остается, - поддержал его Афоня, - иначе с голоду здесь сдохнем. Я бы предпочёл погибнуть с честью в бою, чем стать тут доходягой.
      - Тогда решено. С сегодняшнего дня исполняем свои обязанности спустя рукава и посылаем всех подальше, - подвел итог рассуждений Ефим.
Но задумке друзей не суждено было сбыться. На следующий день после их решения, пришел приказ направить сержантов Кобликова и Садчикова на ускоренные курсы в командное училище.
      Егор был в растерянности. «Почему его не направили с друзьями в училище, ведь командование знало о дружбе этой троицы. Неужели рылом не вышел? Или считают меня неблагонадёжным? Наверняка, это проделки Бродского и Зырянова».
      От этих мыслей стало муторно на душе. Ему начало казаться, что снова наступила чёрная полоса неудач и оставаться в полку, значило бы подвергать себя новым унижениям со стороны злопамятных офицеров. «Я должен во что бы то ни стало уйти из полка, - решил Егор. – Неважно куда, на фронт или в штрафбат, потому что здесь из меня могут сделать врага народа».
      - О! Никишин, здорово! – прервал его мысли, появившийся ниоткуда старший лейтенант Кутовой. – Ты чего такой хмурый? Случилось чего?
      - Так точно, случилось, - Егор приветствовал Кутового вставанием и отданием чести. – Моих друзей, Кобликова и Садчикова в командное училище направили, а меня забраковали. Хотя мы вместе рапорты подавали, да и образование у меня повыше, чем у них.
      - А почему забраковали? Тебе известно?
      - Открыто никто ничего не говорит, но я-то догадываюсь.
      - И в чем причина?
      - Думаю, что старший батальонный комиссар Бродский и начальник штаба майор Зырянов, которые подбирают людей для училища, вспомнили свою неприязнь ко мне и решили, что я неблагонадёжный, чтобы быть офицером.
      - Может, ты ошибаешься? Ведь на должность командира взвода тебя назначили. Значит, доверяют. Может они решили, что твои знания и навыки нужнее здесь, в роте? Твои друзья всего лишь заместители командиров взводов, а ты полный командир. А звание, дело наживное. Помню, у нас в полку раньше служил старшина Сизов, так ему и без училища офицерское звание присвоили. Сначала назначили на должность, а позже и звание присвоили.
      - Хорошо, если так. Наверное, у вашего Сизова, что-то фамилия знакомая, не было врагов в лице Бродского и Зырянова. И потом, зачем тогда молчать об этом. Вызвали бы и объяснили свои намерения.
      - Ну, может, ещё не успели? У них дел наверняка много, - успокаивал Кутовой своего недавнего подчиненного. – А я, кстати, шёл поговорить с тобой об автоматической винтовке. Хотел узнать, как продвигается твой проект. Увидел, что ты кислый и решил, что это из-за винтовки ты расстроился.
      - Да, некогда мне её до ума довести. А почему вы о ней вспомнили?
      - Так был вчера в городе и смотрел киножурнал, где показывали, как фашисты на нашей земле бесчинствуют. Так вот, они в основном вооружены такими винтовками, как ты мне показывал. Они тебя опередили.
      - Вот же, гады! Ну, точно черная полоса началась, - воскликнул со злостью Егор.
      - Не все потеряно. Тебе нужно срочно продолжить ее изобретение.
      - Ну, уж нет, товарищ старший лейтенант. Хороша ложка к обеду. Если бы раньше не мешали довести ее до ума, то может быть был бы толк, а сейчас…. Я думаю в нашей стране уже тысячи умов, в более лучших условиях, работают над ней. Возможно, уже и автомат изобрели. Просто до нас ещё не дошли. Они сейчас на Западе нужнее. Пойду я, с вашего разрешения.
      - Что же, иди, конечно. А куда ты собрался, может, нам по пути?
      - Хочу в штаб зайти, узнать о причине отказа.
      - Ты бы не ходил, пока в таком состоянии. Не наломал бы дров. Да, и выглядеть будет, что ты просишь, а значит, унижаешься перед ними, - Кутовому было жаль расстроенного и побледневшего старшего сержанта.
      - Ничего. Стерплю и сдержусь. Просто хочется знать правду.
      В штабе полка было людно и суетно. Офицеры разных званий и должностей спешили по коридорам, то заходя в кабинеты, то выходя из них. По пути в кабинет старшего батальонного комиссара он встретил земляка сержанта Кошкина, который работал в делопроизводстве штаба. Он вышел из кабинета с папкой, в которой была видна толстая кипа бумаг.
      - Привет, Егор! Ты какими судьбами здесь?
      - Пришёл узнать насчёт своего рапорта в командное училище. Ефима с Афоней уже направили, а мне ни ответа, ни привета.
      Лицо приятеля скуксилось в кислой гримасе. Он положил руку на плечо Егора.
      - Можешь не ходить. На твоем рапорте написано: «отказать». Когда носил бумаги на подпись, сам слышал, что Бродский назвал тебя политически неблагонадёжным, а начальник штаба его поддержал, хотя другие офицеры тебя хвалили.  Может, знаешь, почему они о тебе такого мнения?
      - Боятся, что я, закончив училище и получив офицерское звание, подвину их с должностей. Они же трусы и  по настоящему воевать не способны. Только с солдатами в тылу горазды воевать. Сами-то трясутся и бздят попасть на фронт.
Кошкин хохотнул.
      - Ты все шутишь, земляк. Ну, давай, будь здоров, я побежал.
      Егор не пошёл к Бродскому. Мелькнула мысль пойти к командиру полка, но это бы выглядело, как жалоба на главного политработника полка и понятно, чью сторону займёт коммунист Колосов. «Ещё, в самом деле, подумают, что я преследую корыстные цели и в будущем могу навредить Армии и Отечеству.  Черт с ними. Видно не судьба мне быть генералом».
      Командир роты капитан Голик никогда не видел старшего сержанта Никишина с таким выражением лица и в таком ужасном состоянии.
      - Что случилось, Егор Семенович? Что-то с родными? – участливо спросил он. – Я могу тебе чем-то помочь?
      Егор еле сдерживал себя, чтобы не расплакаться от обиды или, того хуже, не сорваться в злобном припадке, проклиная командование.
      - Нет, товарищ капитан, вы мне помочь не сможете. И с родными у меня, слава Богу, все в порядке. Просто…
      - Что же тогда?
      - Видите ли, я оказывается в полку неблагонадёжный. По этой самой причине мне отказано в направлении в командное училище на офицерские курсы. Поэтому не в ваших силах сделать меня благонадёжным.
      - Это кто же сказал такую глупость, что ты неблагонадежный, - искренне удивился комроты. – Если ты неблагонадежный, тогда кто благонадежный? Ты диверсанта поймал, рискуя жизнью, ты самое ответственное задание по строительству секретного объекта выполнил в срок и без срывов. И потом, разве неблагонадежного назначили бы на офицерскую должность. Кто-то тебя обманул Егор Семёнович.
      - Нет, товарищ капитан. Мой товарищ сам лично слышал, как кое-кто отказал мне в командном училище, назвав неблагонадёжным. Ему врать мне нет смысла.
      - В таком случае, скажу тебе так: если ты для какого-то частного лица, по его личному мнению,  не совсем благонадежен, то для Родины и для своих сослуживцев ты самый благонадёжный человек. С тобой любой из нашей роты без сомнений и оглядки пойдет в разведку, а вот скажем с Бродским, вряд ли кто согласится. Я представить не могу, что было бы с ним и такими, как он на фронте. Поэтому не принимай близко к сердцу и наплюй.
      - Спасибо за совет. Пожалуй, так и сделаю. Буду плевать на всё. Разрешите идти?
      - Иди.
      Через десять минут Егор постучал и вошёл в кабинет командира роты. Он положил на стол перед капитаном свой рапорт с просьбой снять его с должности командира взвода. Командир роты прочитав, нахмурился.
      - Я вас, товарищ старший сержант, на эту должность не назначал, и снимать с неё  не имею права.
      - Тогда прошу довести мой рапорт до тех, кто имеет право. И звание старшего сержанта мне тоже ни к чему, не заслужил. Поэтому лычки эти я снимаю. Оставляю только ефрейтора. Это звание я заслужил, когда взял диверсанта. Правда, меня за это ещё обещали представить к награде, но видимо из-за неблагонадёжности, передумали.
      - Хорошо, Никишин. Я доложу твой рапорт по инстанции, но действий твоих не одобряю. Слишком быстро ты принимаешь решения и подаешься эмоциям. Это может тебе сильно навредить в будущем.
.....
(полную версию романа можно прочитать в книге)