Рыцарь Гаттамелата

 
В 2018 г. повесть "Рыцарь Гаттамелата" вошла в LONG LIST VI Международного конкурса имени Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков.

      Предисловие

   Вы, наверно, и не слышали никогда про корабли-приюты. Такие корабли появились в России в начале прошлого века благодаря замечательному человеку, барону Отто Оттовичу Буксгевдену. Барон Бугсгевден считал своим делом благотворительность – то есть дела благие, добрые. Он заботился о том, чтобы больные, старые и сироты всегда могли найти крышу над головой и помощь. Когда Отто Оттович путешествовал, он всегда пытался узнать что-то новое о том, как помогают таким людям в других странах. И вот во время поездки в Италию он посетил Генуэзский корабль-школу, а вернувшись, решил создать подобную в своей стране.
   Вскоре барон уже осматривает портовые города России, где можно было бы устроить корабль-приют. Первым появился такой приют в Таганроге. Его посетил сам Император, присвоил ему название «Святой Николай» и флаг с изображением пеликана, кормящего своих птенцов. Позднее были созданы корабли-приюты в Севастополе и Кронштадте.
   На этих кораблях мальчишки 10-15 лет обучались теории и практике морского дела. Жизнь юных моряков мало чем отличалась от жизни взрослого экипажа, но были у них свои радости и горести, как и у любых мальчишек в любые времена. Они дружили и ссорились, учились и отлынивали от учебы, озорничали и трудились. Но все они считали себя экипажем настоящего корабля, и это заставляло их становиться надежными и умелыми, смелыми и самоотверженными.
   Так почему бы не быть такому кораблю-приюту, как тот, о котором рассказывает эта повесть?

1. Гаттамелата собственной персоной

Представьте себе, сегодня я, наконец, узнал свое настоящее имя. Да, мне всегда казалось, что имя, которым меня окликают, не имеет ко мне никакого отношения. Посудите сами: какой чудак будет называть меня, кота невероятно пестрой расцветки, Мелом или Мелком? Вот если бы я был белым, как мел – тогда дело другое, но моя серая шерстка испещрена узором из мелких темных пятнышек. Тогда при чем же здесь, скажите, мел?
Но сегодня на борт нашего корабля «Апостол Андрей» поднялся совершенно незнакомый мне человек, немолодой, усатый и веселый.
- А, кондотьер Гаттамелата! – закричал он, обращаясь ко мне. От неожиданности я чуть не выгнул дугой спину и не зашипел, хотя считаю своим долгом всегда сдерживать свои эмоции – ведь я не глупый сухопутный кот, я кот корабельный, со стойким характером старого морского волка. Но что означают эти слова? Может быть, гость наш – иностранец, который говорит на непонятном мне языке? Однако язык этот оказался непонятным не только мне. Мои подопечные тоже с недоумением воззрились на говорившего. Спас положение наш главный, капитан Буря.
- Узнали, Павел Селиванович, вашего крестника? Да, Гаттамелата собственной персоной!
- Каким великолепным котом стал тот жалкий найденыш, которого я подобрал два года назад, направляясь на ваш корабль, - продолжал гость, норовя меня погладить. Обычно я почти никому не позволяю такие вольности, но здесь дело другое: прибывший был, во-первых, гостем, а гостям многое разрешается; во-вторых, ему удалось затронуть чувствительную к лести струнку моей души, назвав меня великолепным котом, а в-третьих, я уже предчувствовал какой-то удивительный поворот судьбы, ощутив многозначительную дрожь, охватившую меня при звуке этого слова: «Гаттамелата». Но как же все это относится ко мне?
- Разрешите обратиться, господин капитан первого ранга, как вы Мелка назвали?
Конечно, это не выдержал Федор. Да, многому еще надо научиться этому парнишке. Не любят старшие по званию, когда их по пустякам дергаешь да вопросы задаешь. Настоящий моряк должен все примечать и сам выводы делать. Вот и Буря, кажется, полностью со мной согласен:
- Воспитанник  Рыжов, отставить вопросы.
- Разрешите ответить, Владимир Петрович, раз уж первым имя этого благородного кота упомянул я. Его зовут Гаттамелата, что в переводе с итальянского значит «пятнистый кот». Странно, что это имя здесь не в ходу. Почему вы зовете кота Мелком?
Да-да, мне тоже необычайно интересно. Почему?
- Разве вы не догадались, любезный Павел Селиванович, что это и есть «Гаттамелата», только в сокращенном виде? Младшие воспитанники тут же сократили, настоящее имя забылось. И превратился Гаттамелата в Мелка, хм.
- Вот в чем дело, - совсем развеселился усатый гость. – Не пора ли проделать обратное превращение? Кот серьезный, взрослый, благородной окраски – ну какой из него Мелок? Подумайте над этим, друзья мои.
Последний раз проведя рукой по моей спине, тот, кого капитан назвал Павлом Селивановичем, проследовал в капитанскую каюту. Я остался стоять в окружении своих подопечных, разглядывавших меня так, словно я был волшебником из сказки, внезапно превратившимся в кого-то другого. Да и сам я, не скрою, почувствовал себя по-новому. Гаттамелата! Вот это имя! Как сказал гость: «кот благородной окраски?» Вернее и не скажешь! Я благороден и умен, я занимаю такой ответственный пост, какой и не снился обычным котам.
Вы спросите, какой же пост я занимаю? Отвечу: я – корабельный кот. Конечно, от многих зависит, сможет ли корабль отправиться в плавание, сможет ли выполнить свои задачи, но только двое здесь заботятся о том, чтобы свои задачи смогли выполнить и мои подопечные, чтобы их души не подвели так же, как не подводит компас. Эти двое - я и отец Яннуарий, священник.
Кто такие мои подопечные? Двадцать мальчишек от десяти до четырнадцати лет. Беспризорные. Вернее, бывшие беспризорные, а сейчас – лихие моряки корабля «Апостол Андрей». Два года назад один человек, имя которого всегда произносят здесь с уважением, придумал не просто поместить бездомных сирот-мальчишек в приют, но и превратить этот  приют в корабль. И вот топают теперь по «Апостолу Андрею» маленькие моряки в аккуратной форме, в бескозырках с лентами. На зиму вся мальчишеская команда съезжает на берег и до весенних дней обитает в каменном доме, а летом учится морскому делу.
Я появился на корабле совсем маленьким котенком, и с тех пор «Апостол Андрей» - мой дом. Я никому не подчиняюсь, никому не принадлежу и всегда даю ясно понять это. Ко всем подопечным я отношусь одинаково: доброжелательно, но строго, никого не выделяю, не проявляю ни к кому особых чувств. Есть ли у меня любимчики? Конечно, есть. Их трое: Федор Рыжов, Ларик Константинопольский и Илья Найденов. Неразлучная троица, три мушкетера нашего приюта. Мое кошачье сердце принадлежит им. Да что я – никто не относится к этим мальчишкам равнодушно. Ими или восхищаются, или терпеть их не могут – третьего, пожалуй, не дано.
Все трое очень разные. Огненно-рыжая голова Ильи Найденова, получившего свое имя и фамилию в приюте, на пороге которого он был найден в день пророка Илии, часто появляется там, где обижают того, кто слабее, где надо восстановить справедливость. «Справедливость» - такой девиз непременно был бы написан на щите Ильи, живи он в Средние века и будь странствующим рыцарем, защищающим слабых и беззащитных.
Федор Рыжов, который в отличие от Ильи вовсе не рыж, а худ, бледен и темноволос, отличается неуемным любопытством. Его родители, сестры и братья умерли от какой-то заразной болезни, от которой Федора с трудом удалось спасти. И хотя теперь парнишка не отличается крепким здоровьем, по части задавания вопросов он крепче самого преподавателя латыни.  Он умен и сообразителен, умеет найти выход из самой запутанной ситуации.
Ларик Константинопольский – гордость мальчишеской троицы, гордость всего нашего экипажа. Сын погибшего на японской войне священника, он высок для своего возраста, красив, спокоен и тверд. Он – совесть приюта. Никто не слышал, чтобы Ларик кого-нибудь обманул, где-нибудь словчил. Те, кто совершал неблаговидный поступок, не могли рассчитывать на то, что Ларик будет их покрывать. Нет, он не выдавал нарушителей, он просто вынуждал их признаваться, с жаром описывая всю отвратительность их проступка. А еще Ларик – настоящий кладезь знаний, чем пользуется любознательный Федор, вечно забрасывая друга мудреными вопросами. Вот и сейчас, гладя меня по пестрой спине, Федор спросил:
- Ларька, о ком это он говорил? Что за кондитер?
- Не кондитер, а кондотьер, - терпеливо начал объяснять Ларик. – В средние века в Италии так называли командира наемного отряда. Гаттамелата – прозвище кондотьера Эразмо да Нарни. Сначала он был простым солдатом, а потом стал полководцем. Ему даже памятник поставили в Падуе.
- Значит, он был героем?
- Наверно. Зря памятник не поставят, - вмешался Митя Черняев и ласково потрепал меня по затылку. – Геройское у тебя, оказывается, имя, котик.
Теперь вы понимаете, какая на меня возложена ответственность? Можно сказать, я – добрый дух этого корабля. Для кота не существуют преграды: его с радостью пустят в любую дверь, не прервав при этом интересного разговора, и кот может услышать и увидеть многое. А уж обернуть услышанное и увиденное на пользу всем – моя работа.
Вот и сейчас мне очень хочется последовать за капитаном Бурей и его гостем в капитанскую каюту. Чует мое сердце, открытия еще не закончились.

      2.Разговор в капитанской каюте

Стоит только посильнее толкнуть лапой дверь – и вот я уже в капитанской каюте. Да, я не ошибся: разговор пойдет секретный, а если секретный, то, значит, важный. Гость сидит напротив хозяина, сняв свою форменную шапку с каким-то значком. Что у него за форма? На морскую не похожа.
- Пожаловали, синьор Гаттамелата? – снова весело приветствует он меня. Надо изобразить добродушие и любезность. Подхожу, выгибаю спину и трусь спиной о высокий блестящий сапог.
- Хорош кот, только дверь за собой не закрыл, - ворчит капитан, встает и плотно притворяет дверь. Теперь не сбежишь! Но сбегать я не собирался, не для этого я сюда пришел.
– Продолжайте, Павел Селиванович, я Вас внимательно слушаю. Неспроста ведь сам полицмейстер мне визит нанес. Что Вы там говорили про князя?
Я удобно устроился рядом с сапогом гостя и весь превратился в слух.
- Так вот, любезный капитан, князь этот влиятелен и богат, и был бы он, несомненно, счастлив, если бы не трагедия, что случилась тринадцать лет назад. Вы, верно, помните: все газеты об этом писали.
- Нет, пожалуй, не вспомню, давно было.
- Родился у князя долгожданный сын, наследник. Когда малышу полгода исполнилось, наняли ему няню. И вот как-то раз вывезла няня младенца на прогулку в парк – и пропала. Ни няни, ни мальчика. Как сквозь землю провалились среди бела дня. Никто ничего не видел. Вся полиция была поднята на поиски, но безрезультатно. Так мальчика и не нашли. Но вот вчера получил я анонимное письмо, что сын князя жив. Я, конечно, не поверил: анонимные наши писатели редко правду пишут, им бы только какой-нибудь скандал вызвать. Но письмо это из ума у меня не идет. А вдруг правда? Вот я к Вам и пришел.
- Да чем же я-то могу помочь, любезный Павел Селиванович?
- Видите ли, в том письме написано было, что мальчик находится здесь, в Вашем приюте. На «Апостоле Андрее».
Я от неожиданности чуть не подпрыгнул, но вовремя сдержался. Не хватает еще, чтобы люди подумали, что я их язык понимаю! Однако сердце мое забилось слишком часто для кота. Как, с моими подопечными происходит что-то, о чем я не знаю? Неужели я плохо выполняю обязанности корабельного кота?
Но тут же я сам себя успокоил. Конечно, в том письме нет ни слова правды. Никто из наших беспризорников не может быть сыном князя!
- Никто из них не может быть княжеским сыном, уверяю Вас, - взволнованно сказал капитан Буря, произнося вслух мои мысли. – Даже представить себе подобное не могу!
- А Вы присмотритесь, Владимир Петрович, присмотритесь. Очень бы хотелось исключить любую возможность ошибки. Вдруг мы действительно сможем вернуть сына отцу, а мальчику – семью? Проверьте еще раз все документы, поговорите с воспитателями. Только прошу: о настоящей цели этой проверки никому ни слова, не то наш неуловимый княжич может снова исчезнуть.    
- Как же мне с воспитателями беседовать, если нельзя о сути дела говорить? Разве так что-нибудь выяснишь?
- Есть ли среди них кто-то, кому вы полностью доверяете?
- Я, любезный Павел Селиванович, всем своим коллегам полностью доверяю, иначе их тут не было бы, но без всякой опаски рассказать правду могу лишь Ивану Антоновичу Демченко. Замечательный человек, отец всем нашим парнишкам. И знает он их лучше, чем кто-либо. Если позволите, возьму его в союзники.
- Хорошо, Владимир Петрович, но умоляю: осмотрительность, осторожность и полная секретность! Иначе не сносить нам с Вами головы!
Тут в каюту вошел кок, неся на подносе чайник и угощение, а я, воспользовавшись этим, выскользнул на палубу. Взволнован я был необычайно, а тут еще какой-то шальной осенний листок, похожий на рыжую лисью лапку, весело запрыгал по только что надраенной палубе. Я ударом лапы сбросил его в воду и, взлетев на поручень, стал следить за тем, как маленькое яркое пятнышко дрейфует в открытое море.
День выдался великолепный: солнце, синее по-летнему море, теплый, чуть горчащий ветер. Почему же я так нервничаю? Не в первый раз приходится мне попадать в трудные ситуации.    Каждый мой подопечный требует того, чтобы я сражался за него, не жалея когтей и зубов, а главное – не жалея сил. Обратить все происходящее на пользу – сложное занятие, требующее всей моей кошачьей хитрости и дальновидности.
Главное, чтобы капитан ничего не напортил. Людям свойственно много говорить. Как только они узнают о чем-нибудь, сразу же испытывают желание кому-то об этом рассказать. То ли дело мы, коты… Говорить мы не умеем, поэтому все силы тратим на обдумывание выхода из ситуации. Вот и сейчас там, в каюте, о чем эти двое сразу заговорили? О том, что надо посвятить в тайну еще кого-то! А зачем? Чтобы кто-нибудь проболтался, и этот парнишка (будь он на корабле, в чем я сильно сомневаюсь) удрал?   
Хотя, если капитан Буря расскажет обо всем только Ивану Антоновичу, беды не будет. Воспитателю по прозвищу «Солнце» я могу доверять как самому себе, а такое от меня нечасто услышишь. Солнце – рыжий веселый выдумщик, нянька-мамка, верный друг всех мальчишек и не менее строгий воспитатель, но все чувствуют, что за этой строгостью ничего, кроме любви, не скрывается. Иван Антонович – настоящее Солнце, центр мальчишеской Вселенной.
Да, я ведь еще не рассказал вам, почему все взрослые на «Апостоле Андрее» носят такие странные прозвища.
Началось все с того, что Саша Князев, озорник и острослов, рассердил чем-то нашего боцмана, и на бедовую Сашину голову добрые полчаса сыпались громы и молнии. После головомойки Саша отошел в сторону и вполголоса сказал своему другу Витьке Ушакову:
- Вот уж и впрямь Гром какой-то! Как загремит – так и жди грозы.
Витька хихикнул:
- А гроза – это наш капитан.
Саша на мгновение задумался:
- Нет, капитан – не гроза, капитан – Буря.
- А первый помощник? – заинтересовался услышавший разговор Паша Сироткин.
- Пожалуй, Штиль. Уж его-то невозможно вывести из себя.
- Да, он никогда не ругается, но никогда и не похвалит, - подтвердил Паша.
- А мне Штиль нравится. Он всегда на все вопросы отвечает обстоятельно, разговаривает, как со взрослыми, редко приказывает, - добавил Витька.
- Эх ты, любитель свободы, - поддразнил Витьку Саша.
- Сашок, а второй помощник кто? – с интересом продолжал спрашивать Паша.
- Сразу и не придумаешь… Вот уж кто отвечает вовсе непонятно. Скажет – и думаешь, что бы его слова значили? Словно специально туману напускает. О, вот так и назовем: Туман!
Паша и Витька одобрительно усмехнулись. 
- А штурман тогда – Северное Сияние, - вдохновившись, продолжал Саша. – Холодный, весь начищен так, что блестит-сияет, и видно, что мы ему так же интересны, как северному сиянию – какой-нибудь финский крестьянин.
- Да, то ли дело Иван Антонович, воспитатель! – поддержал друга Витька. – Его не послушаться боишься, он всегда так огорчается… Добрый он человек и веселый.
- И теплый, - добавил Паша.
- В общем – Солнышко, Солнце, - закончил Саша.
Так все главные взрослые на корабле получили свои прозвища, которые тут же разнеслись среди мальчишеской братии и были всеми одобрены. По просьбе Айрата Саша придумал прозвище еще и механику, который за свою спецодежду, всю в пятнах всевозможного цвета,  был наименован Радугой.   
Да, Солнцу можно обо всем рассказать, он не даст в обиду своих питомцев. Пусть присмотрится, подумает. У него есть преимущество – в отличие от меня Солнце умеет говорить, сможет задать какой-нибудь наводящий вопрос, чтобы узнать, что мальчики помнят о своем прошлом. Но есть преимущество и у меня: на кота никто внимания не обращает, и я могу услышать что-нибудь, что поможет отыскать разгадку. Надо только быть внимательным и наблюдательным, как сыщик. 
О том, как быть сыщиком, я узнал из необыкновенно интересной книги «Записки Шерлока Холмса». Ее читал Паша Сироткин, а я сидел у него на коленях, и поэтому прочел всю от корки до корки. Вы скажете, коты не умеют читать? И будете правы. Коты читать не умеют, читать умею только я, Гаттамелата. Хотите, расскажу, как я этому научился?   

      3. Иваня и алфавит

Иваня попал на «Апостол Андрей» вскоре после меня. Этот круглолицый крепыш мне понравился сразу: он покорил кошачье сердце тем, чем люди обычно эти сердца покоряют – вкусными кусочками с камбуза. На камбузе Иваня очень быстро стал своим, ведь до того, как попасть на «Апостол Андрей», он был поваренком в каком-то трактире. Кок, которого тогда еще не звали Компотом – это прозвание Саша Князев придумал позже, - оценил трудолюбие и умение Ивани.
 Одного только Иваня никак не мог осилить – грамоты. Когда-то в родной деревне он начинал ходить в школу, но проучился лишь год, а потом ему пришлось помогать отцу в поле. И неизвестно, как сложилась бы судьба Ивани дальше, если бы не одно происшествие.
  Каждое утро на корабле, как вы знаете, начинается с утреннего построения. Все мои подопечные, которых здесь, на корабле, называют красивым словом «экипаж», выстраиваются на палубе и играют в непонятную мне игру. Сначала все серьезно смотрят, как ползет вверх флаг корабля, который вчера зачем-то спустили; потом дежурный странным громким голосом сообщает одному из помощников капитана, Штилю или Туману, что экипаж построен, а помощник в свою очередь передает это капитану, словно тот сам не слышал громогласного дежурного. Капитан Буря лишь один занимался делом: он объяснял, что предстоит экипажу в этот день.
 И вот в то утро, о котором я хочу вам рассказать, не успел капитан Буря сказать «Вольно!», как один из новеньких, Марк Ройзман, упал в обморок. Да-да, в самый настоящий обморок! Тогда я еще не знал, что это такое, и подумал, признаюсь, что парнишке пришел конец: лицо его побелело, а губы посинели.
Взрослые оцепенели от неожиданности, не растерялся только Иваня.
- Воротник ему расстегните, да ноги поднимите повыше! – крикнул он, уносясь прочь.
К Марку подскочили Митя Черняев и Федор Рыжов. Митя подложил бедняге под ноги бухту веревки, а Федор расстегнул ему воротник. Иваня обернулся мигом, виртуозно неся поднос, на котором стояли бутылка уксуса и стакан с чаем. Поставив поднос на палубу рядом с Марком, мальчик быстро и сноровисто потер тому уксусом виски, а потом сунул уксусную тряпочку ему под нос. Марк прерывисто вздохнул и открыл глаза.
- Очнулся! - прошептал Митя.
- На-ко, друг, чайку сладкого, - приговаривая, Иваня бережно, но ловко поднял Марку голову и поднес к его губам стакан. Марк сделал глоток, другой, и его лицо начало принимать нормальный оттенок. 
- Господин капитан, пусть он сегодня отлежится, я уж о нем позабочусь, - деловито обратился к капитану Иваня.
- Не отправить ли в лазарет? – озабоченно спросил Буря у Штиля.
- Не отправляйте, - снова вмешался Иваня. – Это от голода, я таких, как он, видал. Знаю, что надо делать. Дня через три Маркуша в порядке будет, я вам обещаю.
- Ну что же, положимся на мнение нашего знатока, - сказал командир, - но доктора, Иван Антонович, все же пригласите, пусть мальчика осмотрит.
- Есть! – ответил Солнце.
С того дня Иваня неотступно ухаживал за Марком, выпрашивая у кока позволение приготовить для того что-нибудь легкое и питательное.
Как-то вечером я прыгнул на кровать к Марку и с радостью увидел, что щеки мальчика порозовели, а глаза повеселели. Рядом с  кроватью сидел на стуле Иваня и рассказывал:
- Так вот, деревня наша называлась Ивановкой, и наше фамилие там самое частое – Ивановы.
- Фамилия, - слабо улыбаясь, поправил Марк.
- Вот и говорю, фамилие. А у нас в семье еще и старшего сына называют Иваном. Вот и вышел я Иван Иванов, по отчеству Иванович. Братьев младших у меня двое да сестер пятеро… было. Пока не случился в наших краях неурожай. Голодно стало, ели разное – лебеду, мякину, делали муку из коры ильма, и мать пекла лепешки. Младшая сестренка Манюня померла с голода. Вот и говорят мне родители: «Ступай-ка, Ванюша, в город, авось хоть ты выживешь. Бог даст, свидимся». Дали мне котомку, документ за пазуху положили да и отправили. Жаль было уходить, но думал я: устроюсь в городе на заработки, куплю хлеба сестрам и братьям. Да только там таких, как я, много оказалось. Долго я мыкался, пока в трактир меня не взяли. Сначала я посуду мыл, а потом меня повар заприметил и в поварята взял. Бил иной раз, конечно, зато я завсегда сыт был.
- Сыт – это хорошо, - задумчиво сказал Марк. – Почему же ты оттуда ушел?
- Да уж не по своей воле. Сгорел наш трактир, в ночь сгорел. Я еле успел выбраться, а были и такие, кто не смог. Вот тогда я и попал в приют. Скучаю я по родителям, сестренкам да братишкам. Живы ли, не знаю. А ты, Маркуша, родителей помнишь?
- Нет. Меня на улице подобрали, когда я еще совсем маленьким был. На шее у меня мешок холщовый висел, а там – флейта.
- Что? – не понял Иваня.
Марк с усилием приподнялся, вытащил из-под подушки мешок, а из мешка – коробочку. Когда он открыл коробочку, Иваня ахнул: на темно-синем бархате сияли какие-то серебристые трубочки с кнопочками.
- Это и есть флейта, - объяснил Марк, умело вставляя одну трубочку в другую, а потом поднес флейту к губам. Красивый нежный звук пронесся по каюте. Но это усилие было непосильным для Марка. Он побледнел и откинулся на подушку.
- Спрячь-ка ее пока, - строго сказал Иваня, с обожанием глядя на Марка. Мальчик, умевший обращаться с этой серебристой красавицей, уже не был обычным мальчиком в его глазах, он стал волшебником. – Давай-ка еще чайку выпей, да бублик пожуй.   
Как Иваня и обещал, через три дня я увидел Марка на утреннем построении. Но Иваня продолжал заботиться о друге, как преданная нянька. Он упросил Солнце, чтобы тот разрешил Марку час в день упражняться на флейте, и воспитатель даже выделил для этого свою каюту.
Но настал день, когда Марк смог отплатить Иване за дружбу и заботу. Этот день я хорошо помню, ведь именно тогда все и началось. После классов к Иване подошел Леня Мещеряков. Этого мальчика я, признаться, недолюбливаю, хотя и понимаю, что должен одинаково относиться ко всем своим подопечным. И неудивительно: Леня мало кому нравится. Только Паша Сироткин может с ним общаться, потому что они оба мечтают стать моряками. Но спокойный Паша все свои силы отдает учебе, а Леня почему-то выбрал для себя идеалом Северное Сияние, пытается быть таким же лощеным и циничным, смотреть на всех свысока.
- Иванов, - надменно обратился Леня к Иване, - я тут случайно разговор услышал… В общем, тебя хотят списать с «Апостола Андрея».
- Почему? – вскочил со своего места встревоженный Марк.
- Почему? – повторил искренне недоумевающий Иваня.
- Да потому, что ты даже читать до сих пор не научился. А безграмотных на корабле никто держать не будет, мы ведь не просто приютские, мы – моряки.
- Коку грамота не обязательна, - обиженно сказал Иваня.
- Обязательна или нет, да только я сам слышал, как капитан велел Солнцу оставить только тех, кто будет учиться. Так что собирай вещички, деревня.
- Как ты смеешь? – у Марка засверкали глаза от обиды за друга. – Да из Вани моряк выйдет – тебе не чета!
- Да-да, - презрительно усмехнулся Леня, отходя.
- Вот что, Ваня, - решительно сказал Марк другу, - ты меня спас, и я тебя выручу. Выучим с тобой азбуку. Научишься читать и будешь заниматься вместе со всеми.
- Не выйдет, - уныло сказал Иваня. – Меня уже пробовали учить. Неспособен я, Маркуша.
Марк задумался. Вдруг он просиял и схватил тетрадку и карандаш.
- Смотри, Ваня, что это?
- Бублик, - ответил Иваня, не отрывая глаз от карандаша, выводившего в тетради рисунок.
- Бублик, верно. Начинается он с буквы Б. Слышишь: б-бублик, б-бублик.
И Марк пририсовал к бублику палочку и крышу.
- Вот тебе и буква Б. Попробуй, сам нарисуй.
Иваня, пыхтя от усердия, вывел в тетради довольно сносную букву.
- Какая буква? – спросил Марк.
- Б-бублик, - повторил Иваня. – Б!
- Молодец! – обрадовался Марк.
- Еще давай! – оживился Иваня.
- Ватрушки, - и карандаш Марка нарисовал друг над другом две ватрушки, а слева от них – палочку. – Буква В. В-ватрушки.
 - В-ватрушки. В! – повторил Иваня.
И дело пошло. За несколько дней Марк, изобретая съедобный алфавит, научил Иваню читать. Любимой буквой оказалась К – для ее изображения Марк нарисовал три конфеты в пестрых обертках.
Солнце, который ничего не подозревал, был потрясен, когда Иваня по слогам прочитал ему маленький рассказ про ежа.
- Воспитанник Иванов, ваше достижение будет внесено в судовой журнал. Молодец, Ваня!
- Знаешь, Маркуша, мне бы хотелось написать письмо в деревню, узнать, как там моя семья, - сказал в тот день Иваня другу после отбоя. Кубрик тускло освещался ночником, поскрипывал корпус корабля. Нет для меня милее часа, чем время после отбоя, эти полумрак, тишина, редкий шепот уставших за день ребят и загадочное и манящее поскрипывание. Я прикрываю глаза и вспоминаю прочитанные книги.   

                4.Мое призвание

Мне, как и Иване, тоже приглянулась буква «К», ведь с нее начинается слово «кот». Как вы теперь понимаете, я неотступно находился рядом с мальчиком, когда тот учился читать. Вот так ваш покорный слуга Гаттамелата и овладел грамотой. Могу даже сказать, что теперь я читаю лучше Ивани, хотя это можно объяснить тем, что мы, коты, читаем только глазами, нам не приходится буквы произносить.
Но у людей есть руки, а попробуйте-ка перелистывать страницы лапами! Поэтому на первых порах мне приходилось читать только вместе с кем-нибудь из подопечных. Книгочеев на корабле оказалось не так уж много. Очень любил книги Штиль, первый помощник, в его каюте книгам был отдан целый шкафчик, но читать вместе с ним не получилось: книги Штиля оказались слишком мудреными для меня, только что освоившего грамоту кота.
Тогда я избрал своими помощниками Федю Рыжова, Ларика Константинопольского и Илью Найденова. Эта троица  - вот уж кто не выпускал книги из рук. Федя зачитывался романами Майн Рида, Ларик очень любил книги Дюма. Приключения открывали перед ними мир, полный опасностей и захватывающих происшествий, мир яркий и интересный. Так я прочел страшную историю Всадника без головы, узнал о существовании индейцев и мушкетеров, решив для себя, что наша неразлучная троица вполне может претендовать на роль Атоса, Арамиса  и дАртаньяна (роль толстого и веселого Портоса никому не подошла), но все это было хоть и интересным, но очень далеким.
Зато книги, которыми зачитывался Илья Найденов, поразили меня до глубины кошачьей души. В них действовал умный и хладнокровный английский сыщик по имени Шерлок Холмс.   
«Холмс взял шляпу в руки и стал пристально разглядывать ее проницательным взглядом, свойственным ему одному.
— Конечно, не все достаточно ясно, — заметил он, — но кое-что можно установить наверняка, а кое-что предположить с разумной долей вероятия. Совершенно очевидно, например, что владелец ее — человек большого ума и что три года назад у него были изрядные деньги, а теперь настали черные дни. Он всегда был предусмотрителен и заботился о завтрашнем дне, но мало-помалу опустился, благосостояние его упало, и мы вправе предположить, что он пристрастился к какому-нибудь пороку, — быть может, к пьянству. По-видимому, из-за этого и жена его разлюбила…
— Дорогой Холмс…
— Но в какой-то степени он еще сохранил свое достоинство, — продолжал Холмс, не обращая внимания на мое восклицание. — Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит из дому, совершенно не занимается спортом. Этот человек средних лет, у него седые волосы, он мажет их помадой и недавно подстригся. Вдобавок я почти уверен, что в доме у него нет газового освещения.
— Вы, конечно, шутите, Холмс.
— Ничуть. Неужели даже теперь, когда я все рассказал, вы не понимаете, как я узнал об этом?»
Можете представить себе что-нибудь подобное? Узнать все о человеке, увидев лишь его шляпу! И я решил стать сыщиком. Вы, наверно, подумаете, что кот не может с этим справиться, но уверяю вас, коты гораздо наблюдательнее людей, у нас превосходно развито чутье, мы можем видеть в темноте. К тому же для людей мы – словно невидимки, ведь никто не обращает внимания на какого-то кота. Кот может выследить кого угодно, пробраться туда, куда никогда не проберется человек, вскарабкаться на дерево, чтобы подслушать разговор. А я еще и читать умею. Решено: стану котом-сыщиком. 
И я начал тренироваться. Сыщик должен все замечать, быть внимательным к каждой самой маленькой и незначительной детали, уметь слушать. Прочитав, что Шерлок Холмс поставил в тупик своего друга и помощника доктора Ватсона простым вопросом «Сколько ступенек на лестнице, по которой вы проходите каждый день?», я первым делом сосчитал ступеньки каждого трапа. Потом на всякий случай я пересчитал иллюминаторы и двери, ведра на палубе и кастрюли на камбузе.
Теперь надо было научиться делать из всего выводы. Это занятие сыщик Холмс называл «дедукцией». Но сделать выводы из количества кастрюль и дверей было невозможно. Тогда я решил заняться наблюдением человеческой натуры, и тут дело пошло веселее. Я изучил характер каждого из моих подопечных и мог наверняка сказать, как они поступят в том или ином случае, что скажут, как себя поведут. Это позволило мне предупреждать ссоры, чем-нибудь отвлекая зачинщиков, находить потерянные вещи, помогать что-то сделать или чего-то не делать. Я понял, когда лучше всего подойти к коку Компоту, чтобы без труда получить лакомый кусок. Оказалось, что сыщиком быть не только интересно, но и полезно. 
Теперь вы понимаете, почему меня так заинтересовала история с пропавшим сыном князя? Вот настоящее дело, достойное умелого сыщика! Пожалуй, только я, с моим умением видеть и слышать, могу решить эту загадку.
И я взялся за дело. Сперва надо было вычислить, кто из мальчиков точно не может быть княжеским сыном.
Я вспомнил, что в каюте Солнца висит список всех членов экипажа «Апостола Андрея». Пора, пожалуй, навестить Ивана Антоновича.
Приоткрытая дверь облегчила мою задачу. Солнце брился перед зеркалом, напевая какой-то романс.
- Кто тут? Ты, Мелок? – спросил он, не оборачиваясь. Вот уж кто настоящий детектив, спиной видит! Я для порядка потерся о парусиновую штанину и вспрыгнул на койку, чтобы лучше рассмотреть список, висевший на стене.
Так, рассудим логически. Сыном князя не может быть тот мальчик, о семье которого что-то точно известно. Что ж, посмотрим. Мать Матвея Иконникова воспитывала его одна и умерла от чахотки. Значит, это не Матвей. Марик Ройзман тоже не может быть сыном князя, ведь его имя и фамилия – настоящие, они были вписаны в документ, найденный вместе с мальчиком.  Отец Паши Сироткина был моряком, и один его бывший сослуживец недавно навещал Пашу. Значит, не Сироткин. Не могут быть княжескими сыновьями татарчонок Айрат и Иваня. У Васи Пенкина живы родители, они просто сдали сына в приют из-за невозможности прокормить большое количество ртов.  Родители Витьки Ушакова погибли, собирая бомбу. Революционеры! Отец и мать Степы Антипина сгорели вместе с домом, мальчик помнит их и тоскует. Отцы Гриши Остапчука и Ларика Константинопольского погибли на войне. Еню Маринина привела в приют его сестра Марина, значит, родители тоже известны. Помнит свою семью и Федор Рыжов. 
Итак, остаются Митя Черняев, Миха Леснов, Ника Капустин, Сережа Филипенко, Игнат Дерябин, Леня Мещеряков и Илья Найденов. Вот это задача для детектива: семь подозреваемых сразу! Что ж, чем труднее задача, тем интереснее ее решать. С этого дня сыщик Гаттамелата без устали будет следить за каждым словом, поступком и выражением лица каждого из этой семерки.
- Иван Антонович, разрешите? – заглянул в дверь Буря. – Мне надо с вами поговорить.
«Начинается!», - подумал я и выскользнул за дверь. Мне известно, что хочет Буря сказать Солнцу, и не стоит терять время, выслушивая эту историю заново. Лучше пойду наблюдать за подозреваемыми.

        5. «Андреевские рыцари»

Подозреваемые в это время драили палубу, босиком, штанины закатаны. Позднее осеннее солнце немного нагрело палубу, и шлепать по ней мальчишкам доставляло удовольствие. Ловко управляются со швабрами Илья Найденов и Паша Сироткин, подносят тяжелые ведра с водой Иваня и Игнат Дерябин, самый сильный из моих подопечных, угрюмый молчун. Игнат ни с кем не дружит, всегда держится в одиночестве. Может ли такой быть сыном князя? Мне хочется думать, что княжеское происхождение будет как-то заметно. Скорее, я предположил бы, что княжеским сыном окажется Илья с его стремлением к справедливости, честностью и горячностью.
Но о чем это Илья шепчется с Федором? Пройдусь-ка я мимо. Ой, как скользят лапы на мокрой палубе! К тому же я терпеть не могу воду. Но что делать, сыщик не выбирает условия, ему приходится работать и в дождь, и в стужу.
- Передай всем, кто согласился, что встречаемся в трюме после четырех склянок. 
О чем это говорит Илья?
- Есть, командор, - негромко отвечает, отходя, Федор. Куда он направится? Так, подошел к Сироткину, Князеву, Маринину, Остапчуку, Мите Черняеву, Айрату.
Что же затевают мои подопечные? Почему Федор назвал Илью командором? Я должен непременно все выяснить! Увидимся, братцы мои, в трюме после четырех склянок! 
После ужина мальчики обычно получали свободное время, и каждый занимался тем, что ему нравится. Кто-то читал, кто-то играл в шашки, любимую игру Солнца. Вот и сегодня вечером Федор уткнулся в книгу, Марик Ройзман взял свою флейту и ушел заниматься, Иваня отправился на камбуз. Леня Мещеряков начищал пряжку ремня. Ильи в кают-компании не было. Я уютно свернулся калачиком возле читающего Федора и иногда чуть приоткрывал глаза, чтобы совсем не заснуть.
Наконец пробило четыре склянки. Федор немедленно отложил книгу и вышел. За ним по очереди, стараясь не привлекать к себе внимание, выскользнули из кают-компании Паша Сироткин, Саша Князев, Митя, Айрат, Ларик, Еня Маринин и Гриша Остапчук. Я юркнул в дверь вслед за Гришей и пошел, крадучись, стараясь не терять мальчика из вида. Вниз по трапу… как я это не люблю!
 Вот и трюм, полутемный, душный. Зачем же мои подопечные здесь собрались? Илья сидит на каком-то бочонке, а вокруг толпятся мальчики. Вид у всех ужасно таинственный. Я притаился в темном углу и приготовился слушать и наблюдать. Теперь мне был слышен только голос Ларика, читающего вслух какую-то книгу.
«Рыцарь прежде всего должен быть христианином. Нельзя стать рыцарем, не получив святого крещения. Рыцарь обязан оказывать помощь всем слабым и обездоленным, служить защитником права и добра против зла, защищать свою веру с мечом в руке. Свою родину рыцарь считает лучшей на свете. Рыцарь честен, умен, набожен, смел. Он служит Прекрасной Даме, поднимая в ее честь копье на турнирах».
- По-моему, командором должен быть Ларик, - раздался голос Ильи. – Это он книгу прочел, он все придумал.
- Командор, ты выбран общим голосованием, - строго возразил Илье Ларик. – Все справедливо. Мы слушаем тебя.
- Тогда я объявляю, что с этой минуты все, кто собрался здесь, становятся кандидатами в рыцарский орден. Как он будет называться, Ларик?
- «Орден святого Андрея», - гордо сказал Ларик.
- Но стать Андреевским рыцарем непросто, - продолжал Илья. – Сначала каждый должен выдержать испытание.
- Какое? – спросил нетерпеливый Федор.
- Ларька, расскажи, - замялся Илья.
Да, похоже, главным надо было выбрать Ларика: видно, что именно он все задумал. Но это так похоже на Ларика: он не любит командовать и организовывать, хотя голова его работает блестяще.
Ларик снова открыл книгу и начал читать: «Поздно вечером накануне дня, назначенного для посвящения, молодой оруженосец исповедовался и проводил ночь, молясь в церкви или часовне. На алтаре находился его будущий меч. Это было бдение над оружием».
- А мы над чем будем бдеть? Или бдить? – спросил Саша.
- Можно взять вместо меча нож, - сказал Илья.
- И  где мы возьмем десять ножей?
- Они уже у меня. Иваня тайком взял их на камбузе, - тихо сказал Ларик. Ему неприятно было делать тайком даже то, что не являлось плохим поступком.
- А повар не хватится? Иваня тогда может нас выдать, – забеспокоился Паша.
- Не выдаст, - уверенно сказал Илья. - И пусть каждый караулит всю ночь свой нож в одиночестве, а я буду ходить и проверять. Кто заснет – тот испытание не выдержал. А те, кто в себе уверен, могут еще дать обет молчания. Согласны?
Илья вопросительно оглядел всех.
Я уже знал, что означает слово «обет». Это обещание. Значит, надо пообещать, что будешь молчать, что бы ни случилось, а это очень трудно для людей. Вот кот такой обет легко бы исполнил.
- Я согласен, - твердо сказал Айрат. Этот-то точно не уснет и молчать будет, я знаю. А вот Гриша Остапчук поспать любит, он-то как справится? Но Гриша молчать не решился, и кроме Айрата этот обет наложили на себя только Ларик и Федор. 
- Вот и договорились. Ларик, раздай ножи. Господа оруженосцы, получите оружие и не смыкайте над ним глаз.
- Да, командор, - дружным шепотом ответили будущие рыцари.
Раздалось негромкое позвякивание: мальчишки разобрали ножи.
- Где кто из вас будет находиться?
- Я – у Радуги, в машинном отделении, - быстро откликнулся Айрат.
- Я – в кают-компании, - сказал Паша.
Саша Князев собрался провести ночь в классе, Еня – в спальне, Федор – в рубке, где он нес вахту, Ларик – в трюме, Митя Черняев – в лазарете, а Гриша Остапчук – на камбузе. 
- Да поможет вам Бог! – торжественно сказал Илья, и мальчишки разошлись. Остался только Ларик, который должен был провести ночь здесь, в трюме.
- Ларька, ты правда не в обиде, что меня выбрали командором? – глядя в сторону, спросил Илья.
- Командор, ты зря тратишь время на подобные вопросы. Все выбирали так, как считали нужным. Я тоже стою за тебя.
- Ты гораздо больше обо всем этом знаешь.
- И подскажу, если попросишь. А лучше сам книги почитай. Возьми пока вот эту, мне все равно во время бдения читать нельзя.
Я высунулся из укрытия и успел увидеть, как Илья благодарно взглянул на Ларика и взял книгу. Ларик устроился на бочонке, с которого встал новоиспеченный командор, и положил рядом нож, сверкнувший при свете тусклой лампочки. Илья направился в мою сторону, и я попятился, снова скрываясь в темноте. Шаги приблизились, потом стали удаляться. Мы с Лариком остались в трюме одни.
Значит, рыцари. Орден «Андреевских рыцарей». Вот ведь какие выдумщики мои подопечные! Но эта выдумка мне нравится. Даже жаль, что я не могу быть рыцарем. А, собственно, почему не могу? Вспомните, какое имя я ношу. Рыцарь Гаттамелата! Меня назвали в честь воина и героя, значит, я тоже могу вступить в орден.
Но как же профессия сыщика? Должен же кто-то разгадывать все тайны моих подопечных? Нет, стать рыцарем более почетно и благородно, да и имя обязывает. Пусть никто об этом не знает, но сегодня Гаттамелата проведет свое бдение, над всеми ножами сразу. Я помогу мальчишкам выдержать это испытание и стану рыцарем сам. А пока вздремну немного, ведь в первые часы бдения мальчишки вряд ли заснут. Сейчас они взволнованы и преисполнены решимости выдержать испытание, а вот через час-другой их начнет одолевать сон, тогда и пригодится Гаттамелата.
Я спал, и снились мне рыцари на белых конях, словно сошедшие с картинок книжки «Айвенго». На мне тоже был рыцарский шлем. «Уважаемый рыцарь Гаттамелата, только вы сможете разгадать эту запутанную загадку», - обращался ко мне король в сверкающей короне. «Конечно, Ваше величество, - смиренно отвечал я, - ведь я рыцарь-сыщик»…
И тут я проснулся. Рыцарь-сыщик! Сам сон подсказал мне, как я могу примирить то и другое. Наверно, в прошлом некоторым рыцарям тоже приходилось раскрывать преступления и находить виновного.

        6. Бдение над оружием

Наступило время проведать моих подопечных. Начнем с Ларика. Вон он сидит на бочонке. Держится прямо, как всегда, глаза открыты. Ларик – человек сильный и целеустремленный, если решил – сделает. Пойду дальше. Опять это неприятное путешествие вверх по трапу! Что-то корабль сегодня покачивает. Не начинается ли шторм? Терпеть не могу качку-болтанку.
Куда теперь? Пожалуй, на камбуз. Может, и мне лакомый кусочек перепадет, я уже успел проголодаться. Или во время бдения есть нельзя? Лучше не буду, выдержу испытание.
На камбузе тепло, как всегда, и вкусно пахнет котлетами, которые подавались на ужин. Гриша явно клюет носом. Не спит, но, похоже, сон может сморить его. Прыгаю мальчику на колени.
- А, Мелок! – встрепенулся Гриша. – Хорошо, что пришел, дружище. Понимаешь, спать мне нельзя, а хочется.
«Уж понимаю», - промурлыкал я, подставляя спину под Гришину ладонь. Трудно будет Грише, если он станет рыцарем. Очень уж этот мальчик обидчив и вспыльчив. Его, как и меня, кота, нельзя гладить против шерсти, сразу норовит поцарапать или укусить. И как он решился вступить в этот орден? Думает, видно, что совладает со своим характером. Но спорить не буду, Гриша не вреден, не зол, не хитер, достоин рыцарского звания.
«Не спи, не спи», - мурлыкнул я, выгнул спину, выскользнул из-под Гришиной руки и неторопливо удалился.
- Мелок, котлетку хочешь? – раздался сзади голос Гриши, но я уже выскочил за дверь. Молодец, Гаттамелата, преодолел искушение!
Кто у нас следующий? Пожалуй, пойду в лазарет, к Мите. Сразу признаюсь, в лазарет ходить я не люблю. Там так пахнет лекарствами, что у меня потом на несколько часов нюх пропадает. И доктора я побаиваюсь: вдруг возьмет да воткнет в меня иголку большого шприца, как когда-то на моих глазах - в Марика Ройзмана. Это называется «укол». «Укол» - так мои подопечные и прозвали доктора. Доктор говорит, что укола не надо бояться, он принесет пользу, но я не хочу в это верить. Должна быть возможность приносить людям пользу, не втыкая в них иголки.
Митя сидит на белом стуле возле железного белого стола, на котором доктор расставляет какие-то пузырьки, и не сводит глаз с лежащего на краю стола ножа. Интересно, как Митя объяснил доктору появление этого ножа и свое пребывание в лазарете? Сейчас мальчик помалкивает, зато доктор говорит без умолку.
- Крыло твоей Цыпе я вправил. Еле справился, только успевал от ее клюва увертываться. А когда повязку наложил, она все пыталась ее сорвать. Теперь успокоилась, голубушка, дремлет. Ты, Митя, завтра ей сырой рыбки принеси, покормим.
Цыпа? Это, наверно, та чайка, что Митя подобрал на палубе. У птицы было перебито крыло, она жалобно кричала и металась, пока кто-то из мальчишек не позвал Митю, известного жалельщика всех живых существ. Митя ловко завернул чайку в полотенце и отнес в лазарет.  Значит, доктор уже вправил Цыпе крыло, и она скоро поправится.
- Мелок пожаловал! – воскликнул доктор. – Валерьяночки не хотите ли, господин хороший?
Я с негодованием отвернулся. До сих пор вспоминать неприятно, что со мной было, когда, привлеченный запахом, от которого сходят с ума все коты, я лизнул эту темную жидкость и почувствовал, что перестал быть самим собой. Голова кружилась, лапы подгибались. Потом я упал и проспал несколько часов подряд. Нет, это недостойно мужчины – позволять какой-то гадости взять над собой верх. Никогда больше Гаттамелата не прикоснется к валерьянке, а будет сохранять свежую и ясную голову.
Укол засмеялся. Я обиженно повернулся и выскочил из лазарета. У Мити уснуть не получится, даже если бы он и захотел. Этот доктор такой болтун!
Теперь пора посетить Айрата. Машинное отделение нравится мне не больше, чем лазарет. Там я сразу глохну от шума и грохота, шарахаюсь от чего-то стучащего, дергающегося и вертящегося. Хорошо, что сейчас наш корабль стоит у причала и плыть никуда не собирается, поэтому все эти неугомонные грохочущие машины замерли, словно впавшие в спячку медведи.
Тяжелая дверь поддается с трудом, но я силен и упорен. В машинном отделении – полумрак. В углу на узком топчане спит механик Радуга, укрывшись спецовкой, за которую он и получил свое прозвище. Айрат сидит возле какого-то странного железного колеса, положив на него нож. Даже часовой на посту не мог бы держаться более прямо и неподвижно. Черные глаза Айрата словно видят что-то. О чем думает сейчас мой подопечный? Может, о том, как он, нижегородский беспризорник, наслушавшись рассказов о море от одного из приятелей, пустился в долгое и трудное путешествие на юг? Он голодал, бывал бит, его высаживали как безбилетника, но до моря он добрался. Здесь Айрата случайно заметил на улице Буря.
- Дядя, скажите, это и вправду море? – спросил у моряка оборванный мальчонка с чумазым смышленым  лицом и умными, чуть раскосыми глазами.   
- Ты что, нездешний? – удивился Буря.
- Я, дядя, из Нижнего. Моряком хочу стать.
- Мамка-папка есть? – спросил заинтересовавшийся Буря.
- Нет.
- Со мной пойдешь, коли моряком стать желаешь.
Так Айрат попал на «Апостол Андрей». Не успел кто-то из мальчишек обозвать его «нехристью», как оказалось, что на шее мальчонки висит простой крестик на грязной бечевке.
- Я крещеный! – гордо объяснил Айрат отцу Яннуарию, старому батюшке, который по воскресеньям приходил на корабль.
- Каким же именем крестили тебя, чадо? – спросил отец Яннуарий, зная, что в святцах нет имени «Айрат».
- Антонием, - смущенно сказал мальчик. – Только я лучше буду Айратом, я так привык.
И теперь Айрат становился Антонием только во время воскресной службы.
Нет, к Айрату я подходить не буду, пусть мечтает о своем будущем, которое видят его черные глаза где-то там, за пределами корабля. Я спокоен: этот мой подопечный не заснет! Пойду-ка, проведаю Федора, хоть понимаю, что на вахте заснуть трудно. Однако порядок есть порядок.
Сегодня Федор несет вахту вместе с капитаном. Капитанская вахта – самая тяжелая и ответственная, на нее не каждого поставят. Как же непроглядно темна осенняя ночь! Даже моря не видно, лишь что-то тяжело дышит у самого борта. Холодный ветер заставляет мой мех вставать дыбом. В такую ночь свернуться бы клубочком на чьих-нибудь теплых коленях и дремать… Но настоящий рыцарь не знает сна и отдыха!
- Вахтенный обязательно должен проверить  компас и место судна по карте, - послышался из рубки рокочущий голос Бури. Федор стоит возле штурвала и молчит. Где же нож? Вот он, возле штурвала, скрытый от глаз капитана.
- Что-то ты молчалив сегодня, Рыжов. Вопросов не задаешь, - недоуменно поднял бровь капитан. – Ты здоров?
Федор кивнул. Буря пожал плечами и углубился в изучение вахтенного журнала. Федору тоже не до сна, и помалкивать у него, вроде, получается. Испытание он пройдет успешно.
Кто же остался на ночь в кают-компании? Паша Сироткин? Да, вот он сидит, упершись лбом в переборку. Спит? Нет, глаза открыты. Нож лежит рядом.
- Мелок пришел! Кис-кис, иди сюда!
Не люблю я это «кис-кис», но мирюсь с ним, считая определенным паролем для общения людей и котов. Пароль – «кис-кис», отзыв – «мяу!» Я соблюдая правила, мяукнул и прыгнул Паше на колени. Этот питомец мне нравился. Паше пришлось хлебнуть горя, он рано потерял отца, который воспитывал мальчика один.
Паша всегда хотел учиться, стать моряком, как отец, но посещать школу смог только здесь, на «Апостоле Андрее». Зато сейчас он – один из лучших учеников. У Штиля он берет книги по морскому делу и заучивает их наизусть. Меня удивляет лишь, почему Паша выбрал своим другом Леню Мещерякова. Наверно, Леня симпатичен ему тем, что тоже хочет связать жизнь с морем, но для Лени море – это щегольски подогнанная морская форма и презрительное выражение лица, как у его кумира – Северного Сияния. Леня ироничен и высокомерен, и только Паша с его бесконечным добродушием может выносить этого франта и зазнайку.   
- А Ленька не захотел вступить в орден, - грустно сказал Паша, почесывая меня за ухом. – Жаль, у меня ведь раньше не было от него секретов. А теперь что?
Если бы я мог говорить, то сказал бы: «Какой же из Мещерякова рыцарь-защитник? Из него уж скорее рыцарь-обидчик получится». Но нет, я не сказал бы этого Паше, даже если бы умел говорить, ведь Леня – его друг, а друзей мы принимаем со всеми их недостатками.
- Я, Мелок, уроки повторяю, чтобы не заснуть. Хорошо тебе, ты кот, можешь спать сколько захочешь…
Знал бы ты, Паша, как мало времени на сон остается коту, у которого столько подопечных!
Теперь – к Саше Князеву в класс. Саша сидит за столом и что-то шепчет. В классе темно, ни один лучик света не падает из иллюминаторов. Мне темнота не помеха, я прекрасно вижу ночью, но как Саша умудряется не заснуть? Ведь он-то ничего не видит. Наверно, поэтому он и шепчет, разговаривает с самим собой. Только разговор какой-то странный… Да это же стихи, я читал такое в книге! Неужели Саша стихи сочиняет?   

И видит тут рыцарь: весь замок в огне!
Принцесса стоит на высокой стене,
О помощи просит. И рыцарь тотчас
Красавицу храбро от гибели спас.

Да, это самые настоящие стихи! А ведь раньше я не замечал в Саше склонности к сочинительству. Внимательней надо быть к подопечным, Гаттамелата! Что ж, Саше сейчас тоже не до сна – на него снизошло вдохновение. Поэты вообще часто по ночам пишут.
Осталось проведать Еню. Вот кому не позавидуешь: все вокруг спят-сопят, а тебе нельзя! И не пошевельнешься лишний раз, не пройдешься, не пошепчешь.
Я подоспел вовремя: Еня уже совсем задремал было, сидя на койке. Я поддел носом его ладонь, провел кончиком хвоста по лицу. Еня вздрогнул, открыл глаза, увидел меня и улыбнулся. Мне очень нравится Енина улыбка, теплая и добрая. Именно такая улыбка и должна быть у художника, ведь он сберегает для нас на своих картинах все то, что безвозвратно исчезло бы, если бы не он. Еня будет прекрасным художником. Он и мой портрет нарисовал. Там я выгляжу старше и мудрее, что мне очень нравится. Не спи, Еня, не спи, я посижу с тобой!
Так мы и провели несколько часов. Ни одна ночь не тянулась так медленно, как эта. Но где же Илья? Он обещал проверять, как будущие рыцари проходят испытание, но ни разу не появился. Может, сам заснул? Надо проверить, пожалуй.
Я осторожно высвободился из рук Ени и бесшумно выскочил из спальни. Где же может быть командор?
Проходя мимо камбуза, я услышал голоса и испугался. Неужели проснулся Компот и обнаружил на камбузе присутствие Гриши и отсутствие ножей? Что тогда будет? Но, заглянув на камбуз, я к своему облегчению увидел Иваню. Он, что-то приговаривая, суетился возле плиты, то и дело обращаясь с вопросами к Грише. Если бы я не знал, что будущие рыцари хранят испытание в секрете, то подумал бы, что Иваня помогает Грише не заснуть. Хотя ведь неизвестно, как объяснил Ларик свой интерес к ножам. Может, он на что-то и намекнул Иване, чтобы тот помог. Молодец Иваня!
Но где же Илья? Думаю, там, где можно читать. Загляну-ка я в каюту Солнца. Так и есть! Илья так погрузился  в чтение какой-то книги, что не заметил моего появления. И как только Солнце спит при свете лампы? Но вот Илья взглянул на часы, встал, отложил книгу и, рассеянно потрепав меня по загривку, вышел на ночную палубу. Я вспрыгнул на стол. Что за книгу он читал? «Зерна мудрости»… Зерна? О еде, что ли? Но тогда при чем тут мудрость? Наверно, книга интересная, раз Илья с трудом смог от нее оторваться. Только вот зачитанная, даже название на истертой обложке прочитать невозможно. Эх, заглянуть бы внутрь, но как? И тут случилось чудо: я изловчился и, подцепив когтем обложку, открыл книгу!   
7. Открытая книга

   «И для льва выдаются несчастливые дни» - вот что прочитал я, открыв книгу. Под этой странной фразой стояла подпись: «Леонардо да Винчи». Скорее всего, так и есть: чем лев отличается от других? И в жизни льва бывают плохие дни, и в жизни кота. Зачем же писать о том, что и так ясно? За первой фразой шла вторая: «Счастлив, кто смело берет под защиту то, что любит». И подпись – «Овидий». Тут я немного задумался. Значит, я, Гаттамелата, по мнению неизвестного мне Овидия должен быть счастлив? Ведь я всегда стараюсь защитить своих подопечных от любых неприятностей. Я счастлив? Не знаю, ни один кот о таком не задумывается.
   Однако, какая странная книга! Она ни о чем не рассказывает, а просто подбрасывает какие-то мысли, словно спрашивает: «А ты что об этом думаешь?» И каждый сразу начинает что-то об этом думать. «Мы плохо верим в то, во что неприятно поверить». Снова Овидий… кажется, этот писатель хорошо знал человеческую натуру, да и кошачью тоже. Конечно, мне всегда хочется думать, что все будет хорошо, да и в книгах я терпеть не могу плохие концы.
   Переверну-ка я несколько страниц назад. Получается! Ах, вы, мои ловкие когти! Вот и заголовок: «Афоризмы». Наверно, эти короткие фразы и называются афоризмами. Немудрено, что Илья не мог оторваться от книги. Наверно, примерял эти самые афоризмы, как одежки, ко всем знакомым и друзьям – кому подойдет? А самому Илье подойдет, пожалуй, вот это: «Умение скрывать – наука королей». Разве не тайна сделала из него командора «Андреевских рыцарей»?
  Внезапно я отскочил от книжки: Солнце засопел и открыл глаза.
- Чуть не проспал, - пробормотал он. – Лампа до сих пор горит, а ведь уже светает. Непорядок!
   Солнце сел на койке.
- Мелок, а ты что здесь делаешь? Будить меня пришел? Молодец, дружище, молодец.
И на мою спину легла горячая и ласковая ладонь. Солнце, точно настоящее светило, излучал тепло и свет. Я замурлыкал и улегся прямо на книжку, чтобы Солнце не подумал, что я ее читал, хотя, боюсь, такое ему даже в голову никогда не пришло бы. Нас, котов, только Пушкин ценил по достоинству, раз написал: «кот ученый». Верил, что бывают ученые коты. 
   Солнце выключил лампу, и каюта озарилась мягким розовым свечением: всходило солнце. Я заволновался. Сейчас придет на камбуз Компот. Что скажет он, увидев Гришу? Удастся ли мальчикам вовремя вернуть ножи?   
 Я спрыгнул со стола и бросился к камбузу. Компот суетился, растапливая плиту, но Гриши уже не было. Как же я не подумал: рыцари должны сейчас где-то собраться и договориться, что делать дальше. Опять в трюме? Не люблю я спускаться по трапу, но придется.
- А теперь повторяйте за мной слова клятвы, - донеслись до меня слова Ильи. – «Я, вступая в рыцарский «Орден святого Андрея», клянусь быть защитником Отчизны и веры, защищать слабых, быть мужественным в минуту опасности, держать свое слово, быть щедрым, милосердным к друзьям и врагам».
Даже в полумраке трюма я заметил, что лица мальчишек стали серьезными и торжественными. Губы их шевелились, они повторяли вслед за командором слова клятвы.
- А теперь подходите по одному, - повелительно сказал Илья.
Первым к нему подошел Ларик. Он опустился на одно колено и протянул командору свой нож.
- Благослови Господь это оружие. Пусть оно всегда служит справедливому делу, - взяв нож, 
Илья прикоснулся им к плечу Ларика.  - Во имя святого Андрея, встань, рыцарь!
Вот так командор посвятил в рыцари всех восьмерых. Как важно они теперь держатся. Видно, что не выспались, однако лица довольные: смогли продержаться ночь, испытание позади. Но, оказывается,  я ошибался: это испытание было лишь первым.
   - А теперь рыцарь должен доказать, что он не зря получил это звание. Сегодня, до захода солнца, каждый из вас должен совершить по подвигу, проявить храбрость и изобретательность. Кто какое испытание возьмет на себя?
- Я верну наше оружие обратно на камбуз так, чтобы Компот не заметил, - сказал Саша Князев.
- Постараюсь получить пять по астрономии, - вздохнул Паша Сироткин. Я ему посочувствовал: астрономия Паше давалась трудно.
- А я научусь вязать топовый узел, - сказал Еня. Да, воистину каждый из рыцарей выбирает для себя труднейшее испытание!
 - Извинюсь перед Мещеряковым за то, что вчера его «подлипалой» назвал, - хмуро сказал Федор.
- Не возьму за обедом добавку, - немного с вызовом проговорил Гриша.
- Целый день книгу не открою, - решил Ларик. Так, теперь пошли отказы от того, что очень хотелось бы сделать. Что ж, это тоже трудное испытание.
   Айрат решил отстирать спецовку Радуги, хотя мне это испытание показалось непосильным. А что же Митя?
- Я залезу на мачту! – вдруг сказал он. Все рыцари недоуменно повернулись к нему. То, что Митя боится высоты, знали все. Я слышал, как доктор говорил капитану, что такая боязнь – это почти болезнь, и настаивать не надо, потому что мальчик от страха может упасть и разбиться. И Мите запретили залезать высоко. А тут он сам собирается это сделать!
- Митька, ты уверен? – строго спросил командор Илья. – А если с тобой случится что-нибудь?
- Как же я смогу быть защитником и рыцарем, если не справлюсь? А вдруг мне в жизни это понадобится? Что, я скажу врагам: «Извините, я высоты боюсь, вы уж отнеситесь ко мне с пониманием»? Нет уж. Сказал – значит, сделаю. Ведь я клятву дал слово держать.
И тут я услышал, что по трапу кто-то спускается. По шагам и запаху я сразу понял – Гром. Несдобровать сейчас новоиспеченным рыцарям, сразу гром загремит! Что же придумать, чтобы боцман их не нашел?
Хорошо, что мы, коты, находчивы и умны не в пример людям. Я метнулся вглубь трюма, туда, где стояли какие-то ящики. Прямо над ящиками на вбитых в деревянный брус гвоздях висели ведра. Я вскочил на ящик и со всей силы ударил лапой по ведру. Ведро звякнуло, сорвалось с гвоздя и покатилось по ящикам, громыхая на весь трюм. Слышно было, как Гром выругался и быстро сбежал по трапу вниз. Направляется сюда! Сейчас мальчишки, если они не глупцы, должны незаметно выбраться наверх, ведь они уже услышали и грохот ведра, и голос Грома. Сам же я сел рядом с ведром и стал пристально глядеть в него.
- Мелок! Это ты, негодник! – загремел Гром. - Зачем тебе ведро понадобилось, а? Что ты там видишь? Крысу, что ли ловил? Поди, и впрямь крысы завелись, надо будет проверить.
Гром, ворча, поднял ведро и повесил его обратно. Я сделал вид, что обиженно и медленно ухожу, но возле трапа  повернул голову и взглянул туда, где собирались мои подопечные. Пусто! Ты спас их, Гаттамелата. Как тут не вспомнить слова Сенеки из умной книги афоризмов: «Пусть мы молчим, однако дела наши говорят».  Я не умею говорить, но это не помешает мне выручить друзей из беды. Буду считать, что этот поступок был моим испытанием. Пусть никто не знает, но я теперь тоже рыцарь «Ордена святого Андрея». Рыцарь Гаттамелата. 

        8. Когда качалась палуба

   День выдался ненастным, по-настоящему осенним. Я очень не люблю холодные ветра, что заставляют море ёжиться и трястись, словно в лихорадке. От этой тряски палуба начинает вздрагивать и покачиваться, и сразу кажется, что четырех лап мне мало, чтобы на них удержаться. Я предпочел забраться в каюту Солнца и уютно свернуться на его койке. Качка, конечно, все же ощущалась, но теперь под нее можно было задремать и забыться. Мои подопечные сейчас на уроках, в классы вход мне заказан, так что буду предаваться  отдыху после бессонной ночи.
  Разбудил меня сигнал трубы. Я испуганно поднял голову. Что случилось? Как, неужели уже время вечернего построения? Я все проспал! Бросил своих подопечных в такой день!
  Я опрометью бросился на палубу. Так и есть, мальчишки уже строятся на верхней палубе. Я медленно прошел позади шеренги, направляясь к тому месту, где стояли рядом Илья и Ларик.
- У Еньки получилось, - ответил Ларик на какой-то вопрос Ильи, не поворачивая головы.  Я понял, что Еня научился-таки вязать топовый узел и может считать себя преодолевшим все испытания! А как же остальные?
  - Айрат тоже все сделал, и Сашка Князев. Сироткин свою пятерку получил. Остались только Федор и Митя.
- Федор успеет. А вот Митька…
И в это время труба пропела второй раз, и я бросился наутек. Нет, не люблю я построения: дежурные слишком  громко топают по палубе, слишком громко кричат, рапортуя о событиях за день. Да и палуба все еще качается, правда, уже не так, как днем. Теперь под кораблем словно ворочается туда-сюда огромная рыба, отчего он тяжело переваливается с бока на бок. Я улегся в укромном уголке и не заметил, как задремал.
  Проснулся я с чувством неосознанной тревоги. Что-то было не так, как обычно. Судя по гулу голосов, построение закончилось, но сегодня в этом гуле слышалось что-то взволнованное, даже  испуганное. Что случилось? Я со всех лап бросился туда, откуда раздавались голоса.
  Закатное солнце уже почти скатилось в море, заливая его тревожным багрянцем. Красные отсветы играли и на форменных курточках моих подопечных, и на их испуганных лицах. Куда же все они смотрят? Тут замер и я: на мачту медленно поднималась по вантам мальчишеская фигурка. Митя! Он все же решился! Я должен был это предвидеть. Разве не все заговорщики жаждут пройти испытание и стать рыцарями «Ордена святого Андрея»?
   Но вот Митя остановился. Наверно, собрался спуститься. Правильно, все равно будет считаться, что он преодолел свой страх и выдержал испытание. Но Митя не спускался. Он словно застыл, повис между небом и землей.
- Воспитанник Черняев, немедленно спускайтесь! – строго сказал в рупор Штиль, но по голосу было слышно, что он нервничает.
  Митя не шевелился. Может, ему плохо?   
- Воспитанник Черняев, немедленно спускайтесь!
Эх, не был бы я котом, забрался бы сейчас к Мите и помог ему. Не приведи Бог, свалится! Надо было лучше следить за подопечным, Гаттамелата, ты же знал, что он собрался сделать. Если что-нибудь с мальчонкой случится, виноват будешь ты, именно ты!
  Но, похоже, кому-то в голову пришла та же мысль, что и мне. Саша Князев! Он проворно и ловко взобрался следом за Митей и остановился чуть ниже. Вот он что-то говорит Мите, уговаривает спуститься, наверно. Но Митя почему-то лезет вверх! Что случилось? Что сказал ему Саша? Все темнее и темнее становится на палубе, сейчас уже невозможно будет различить фигуры мальчишек. Но тут вокруг них заплясали огни: это Гром принес несколько фонарей.   
- Только в глаза им не светите, - взволнованно крикнул Штиль, потерявший свою обычную невозмутимость.
- Митька уже на салинге! – громко сказал кто-то. Огоньки фонарей заплясали вокруг салинга, высветив Митю и Сашу, а через минуту мальчики начали спуск: Саша – первым, Митя – за ним. Митя спускался медленно и все время останавливался, и тогда Князев начинал что-то говорить ему и успокаивающе кивать головой.
- Словно обезьяна с детенышем, - презрительно сказал Леня Мещеряков и тут же получил тычок в бок от стоявшего рядом Федора.
- Молчал бы лучше. Ты, небось, выручать не полез.
- Не полез, факт, - подтвердил Леня. – Не выручаю дураков.
- Умный нашелся! – толкнул его с другой стороны Иваня. – А, может, просто трус?
Но тут Саша спрыгнул на палубу. Митя – за ним. Оба стояли и, казалось, не могли сдвинуться с места, застыв в лучах фонарей. Штиль подошел к Мите.
- Воспитанник Черняев, за нарушение дисциплины вы отправляетесь под арест на сутки.
- Есть! – бойко ответил Митя, и я с облегчением услышал, что голос его звучит радостно. Немудрено: он выдержал испытание, стал рыцарем. Ради этого можно и под арестом посидеть.
- Воспитанник Князев, вам объявляется  благодарность.
Вот это правильно! Получается, Саша целых два испытания прошел вместо одного, и второе оказалось, пожалуй, потруднее первого.
  Только тут я заметил, что больше не чувствую качки. Море успокоилось вместе с людьми. Казалось, оно только и ждало, чтобы все удачно закончилось. Почему же у меня так дрожат лапы?

   Вечером все мальчишки собрались в кают-компании и долго еще обсуждали неожиданную выходку Мити. Я уютно свернулся у ног Ларика, сделал вид, что сплю, и превратился в слух. Даже в суматохе и волнениях минувшего дня я не забыл о своей основной задаче, о своей работе кота-сыщика. Мне кажется, что именно в такие часы, когда мои подопечные предоставлены самим себе, они могут сказать что-нибудь, что поможет мне напасть на верный след.  Но пока всех интересовал лишь Митя. 
- Черняев, наверно, в лазарете чем-нибудь заразился! – насмешливо сказал Витя Ушаков.
- От чайки своей, - угрюмо сказал Степа Антипин. – Вот его в небо и потянуло.
- Зря ехидничаете, - упрекнул их Паша Сироткин. – Митька себя преодолеть захотел, проверить, сможет ли моряком стать. А преодолевать себя всегда трудно.
 - И Саша молодец, - вмешался Айрат. – Помог другу, хорошо.
  Да, Саша – настоящий рыцарь. Как отважно он бросился на помощь! На зря же он носит такую благородную фамилию – Князев. А вдруг? Я даже глаза открыл, до того неожиданной была посетившая меня мысль. Вдруг Саше в приюте дали такую фамилию потому, что кто-то сказал, что он – сын князя?
  Но эту версию я тут же отверг. Конечно, ни один нормальный похититель не станет давать возможность заподозрить себя в похищении. Да и зачем бы он стал похищать ребенка? Не затем же, чтобы сдать его в приют? Придется допустить, что тому, кто нашел Сашу, была известна его настоящая фамилия, или его назвали в честь какого-нибудь святого князя. Может, Александра Невского? Вполне вероятно. Если Сашу нашли в день памяти святого Александра Невского, то его, скорее всего, в честь этого князя  дали ему имя и фамилию. 
- Слушайте, Может, у Митьки просто еще одна фобия появилась? – спросил вдруг Ника Капустин.
- Что появилось? – на лицах мальчишек было написано недоумение. И немудрено: даже я не знал, что за фобия такая должна появиться у Мити. Болезнь?
- Эх вы, темнота, - с удовольствием сказал Ника, и его глаза заблестели. – Фобия – это боязнь чего-то, так ее ученые называют. Страх, в общем. И страх этот заставляет человека совершать всякие необъяснимые поступки. У Митьки сначала была боязнь высоты, акрофобия. Может, теперь он заболел еще и боязнью воды, гидрофобией? Вот ему и вздумалось повыше взобраться,от моря подальше.
Ника вещал, как всегда, вдохновенно. Этот  худенький парнишка был самым отъявленным лжецом из всех, которых я видел за свою жизнь. Он врал по любому поводу, но его выдумки были очень правдоподобными. Во время вранья мелкие черты лица Ники озарялись таким же светом, каким озаряются, наверно, лица поэтов, на которых нахлынули волны поэтического вдохновения, его голубые глаза глядели на собеседников так честно и искренне, что никто не мог бы усомниться в правдивости всего, что говорил Ника. Вот и сейчас употребление умных слов и убежденность в голосе заставили мальчишек засомневаться: может, на этот раз Капустин говорит правду?
-  Что-то не похоже, - проворчал Гриша Остапчук. – Я к Митьке подошел, когда он на палубу спустился, и вид у него обычный был. Если бы он эту….как ее… чувствовал, тогда от воды бы ему так же плохо было бы, как от высоты.
- Может, у него лишь первый приступ был, и быстро прошел. А если они повторяются? – не сдавался Ника.
- Ника об этом побольше вас всех знает, - вступился за друга Сережа Филипенко, который всегда безоговорочно верил другу-вралю. – У него отец знаменитым доктором был.
- Это еще что за новости? – фыркнул Леня Мещеряков. – Он же еще на той неделе был путешественником. Опять завираешься, Капустин?
- Открою вам тайну, - Ника понизил голос. – Не путешественником, и не доктором. Я тут получил сведения… В общем, на самом деле я – сын князя.
Тут я снова открыл глаза. Что я слышу? Ника – сын князя? Если бы я услышал это месяц назад, то, как и все мальчишки, решил бы, что это очередная завиральная идея Ники Капустина. Но сегодня ваш покорный слуга задумался. Ника сказал, что получил сведения. О чем? От кого? Правда это или нет? А вдруг ему и впрямь кто-то сказал, что он сын князя? Солнце проговориться не мог, да и с чего бы ему утверждать подобное? Но проверить надо.
- Капустин, ты бы морские узлы так ловко вязал, как языком плетешь, - хмуро сказал Федор. Настроение у него было неважным. Мыслимое ли дело: пришлось извиняться перед задавакой Мещеряковым! 
- Он их еще получше тебя плетет! – снова вскинулся Сережа.
- Сегодня у нас еще один герой есть, - вспомнил Ларик. – Еня Маринин научился топовый вязать!
Довольный Еня покраснел:
- Повозиться пришлось.
- Тебе не привыкать, - с уважением отозвался Иваня. – Ты рисунки свои тоже по сто раз исправляешь, пока получится. А Маркуша на флейте так занимается.
  Мне вспомнились вычитанные мной в книге слова древнего грека Гомера: «Приятны завершенные труды». Надеюсь, что сейчас и Митю в его заключении греет подобная мысль.

        9. «Книголюбы»

  Осень, наконец, добилась своего. Погода окончательно испортилась, и над темным неспокойным морем закружились первые белые мухи. Корабельное лето закончилось. Приют переезжает в город, и моряки до весны становятся сухопутными жителями. Кого-то эта новость огорчила, кого-то – нет.  Я же отнесся к ней философски. Мою работу, работу сыщика, можно делать где угодно. Расследование продолжается!
   Огорчает меня лишь то, что в моем распоряжении очень мало данных. Ни один сыщик не смог бы так работать. Посудите сами: кот не может ни в архивах рыться, ни газеты нужные прочесть. Как, скажите, сведения собирать? Время идет, а мое расследование не продвигается вперед.
  Сегодня я присматривался к Михе Леснову, одному из подозреваемых. Миху ребята не любят. Он жаден и ленив. Я никогда не видел, чтобы Миха работал с удовольствием или интересом. Нет, на его лице всегда написано недовольство тем, чем его заставляют заниматься. Если ребята драят палубу, Миха то ведро перевернет, то шваброй кого-нибудь по ноге стукнет, будто случайно, пока его не прогонят. А Леснову только это и надо.
   Во время переезда Миха вместе со своим приятелем Степой Антипиным получили задание: упаковать в ящик учебники. Задание было совсем несложным, но Миха и Степан остались недовольны. Мне кажется, что эти двое всегда недовольны всем на свете, потому, видно, они и сдружились.
- Конечно, самая пыльная работенка именно нам досталась, - ворчал Миха, даже не пытаясь уложить учебники в ящик так, чтобы они заняли меньше места, а запихивая их, как попало.
- Это все Федька распоряжается, как будто он капитан, - поддержал приятеля конопатый Степа Антипин, вертя один из учебников в руках. – А ведь  книжки эти, поди, денег стоят…
 При слове «деньги» Миха поднял голову, словно конь при звуке боевой трубы:
- Слушай, а не припрятать ли нам несколько учебников? Все равно никто не заметит. А мы с тобой деньжат заработаем.
- А коли кто и заметит, то решит, что во время переезда потерялись, ведь всякое бывает.
Степан и Миха посмотрели друг на друга, потом оглянулись по сторонам. Леснов схватил две книжки и сунул за пазуху. То же сделал и Степа. Конечно, им и в голову не пришло обратить внимание на спящего в сторонке кота, а ведь я все видел. Воровство! Такого на «Апостоле Андрее» еще не было. Неужели эти двое опозорят флаг нашего корабля? Нет, я не могу этого допустить. Но что предпринять? Вот и пожалеешь иногда, что коты говорить не могут.
   Мне остается только одно: узнать, куда похитители спрячут свою добычу. Подходящая работа для сыщика! Я подождал, пока Миха и Степа, кое-как затолкав книги в ящик, завернули его в брезент и обвязали веревкой.
- Готово? – заглянул в класс Солнце. – Молодцы, можете быть свободны.
Антипин и Леснов переглянулись и вышли из класса. Я двинулся за ними, стараясь не попадаться на глаза, и проводил до кают-компании, куда они незаметно проникли. Улучив момент, я бесшумно юркнул под стол. Оттуда было хорошо видно, что Миха направился прямо к рундуку, где хранились флаги и разные другие нужные на корабле вещи.
Еще раз с опаской оглядевшись по сторонам, Миха поднял крышку, достал из-за пазухи книги и постарался убрать их на самое дно рундука. Туда же спрятал свои две книги Антипин. Рассчитано верно: рундук при переезде трогать не будут, ведь все эти вещи на берегу не нужны. Значит, и книги никто не обнаружит.
«Если не исправишь зло, оно удвоится», - сказал какой-то древнеегипетский мудрец. Как же исправить зло, которое совершилось на моих глазах? Я вспомнил, как в одной из прочитанных мной книг пес, который находил пропавшую вещь, приводил к ней хозяина и выразительно лаял. Может, и мне так сделать? То есть, не залаять, конечно, а издать такие звуки, какие я умею издавать: люди называют их неприятным словом «мяуканье».
Кому же мне рассказать о книгах? Конечно, Ларику. Только он сможет меня понять, только он будет знать, как все исправить.
Ларика я нашел возле трапа: он помогал спускать на пристань ящики. Я усиленно начал тереться об его ногу и уговаривать пойти за мной.
- Отстань, Мелок, мешаешь, - сердито сказал Ларик.
Мешаю! Как же еще я могу привлечь к себе внимание?
- Наступлю ведь на хвост! – еще более сердито сказал мальчик.
Нет, на хвост наступать не надо. Я сел немного поодаль и замер, словно статуя, лишь иногда издавая жалобные звуки.
- Есть, что ли, хочешь? – спросил Ларик, когда был спущен вниз по трапу последний ящик.
Как же растолковать ему, что мне нужно? Пойдем же со мной, пойдем! Я еще более настойчиво потерся о запыленную штанину и немного отскочил. Снова потерся – и снова отскочил. Иди же за мной, Ларик!
   - Куда ты меня зовешь?
Понял, наконец! Сюда иди, сюда. Я отбежал вперед и остановился, показывая Ларику всем своим видом, что я  его жду. Он последовал за мной. Так, перебежками, довел я мальчика до двери в кают-компанию.
- Ты сюда меня вел? – удивился он. – Что тебе здесь надо?
Я вбежал внутрь и направился к рундуку. Остановившись рядом с ним, я громко закричал. Ларик подошел ко мне.
- Что ты хочешь, Гаттамелата? – строго спросил он. Я царапнул лапой рундук и завопил во весь голос.
- Что там? – Ларику стало интересно. – Пожалуй, надо открыть и посмотреть.
   Он поднял крышку и заглянул внутрь.
- Все, как обычно, - повернувшись ко мне, сказал он. – Ну что ты вопишь?
   Как же, как ему объяснить? Но Ларик и сам пытался добраться до сути. Он приподнимал флаги и веревки, пока не увидел…
- Наши учебники по астрономии! Как они сюда попали?
- Понял, наконец!- крикнул я.
 Ларик внимательно посмотрел на меня.
- Гаттамелата, ты что-то видел? Ты видел, кто это сделал? Конечно, видел, иначе не привел бы меня сюда. Кто же, кто?
Не думает же он, в самом деле, что я ему сейчас имена назову?
Ларик вынул книги из рундука, а потом нагнулся и свободной рукой погладил меня по спине: 
- Спасибо, что показал место, Мелок. Теперь бы узнать, кто это был…
  Ну вот, дело сделано. Или полдела. Надо бы, конечно, еще и воришек наказать, но пока это невозможно. А ведь Миха Леснов – один из моих подозреваемых. Странно даже подумать, что такой субъект может княжеским сыном оказаться, но я обязан рассмотреть все версии.
Ларик, однако, размышлял недолго.
    - Придумал! – объявил он. – Ты, Гаттамелата, поможешь мне еще раз. Пойдем-ка со мной.
Ларик схватил меня поперек живота (терпеть не могу, когда со мной так обращаются) и быстрым шагом пошел в столовую, где мои подопечные в последний раз собрались за обедом. После разрешения обратиться к воспитанникам, которое тут же дал ему дежурный воспитатель, Ларик громко сказал:
  - Слушайте все! Узнает кто-то эти книги? 
Мои подопечные равнодушно скользнули взглядами по знакомым книжкам и с интересом уставились на Ларика. Чем он так взволнован?
- Эти книги я только что нашел в рундуке. Кто-то хотел спрятать, украсть их. И я хочу знать, кто это был.
 Мальчики переглянулись. Я зорко следил за ними. Во взглядах, которыми обменялись Антипин и Леснов, сквозил страх. Может быть, они решили, что Ларик их видел? Но тогда зачем он ищет виноватых? И дружки, видимо, решили не признаваться. Как же доказать их вину? Но Ларик оказался изобретательным.
- Никто не хочет признаться? – с угрозой в голосе спросил он. – Ну что ж, у меня есть свидетель, который видел, кто прятал книги.
- Тогда пусть скажет! – выкрикнул Федор.
- Он скажет, но по-своему, - и Ларик указал на меня!
Мальчишки захихикали.
- Ну и свидетель! – развеселился Ника Капустин.- Даже мне такого не выдумать! И как же он укажет виноватых?
Но Ларика не так-то просто было смутить.
- Я буду подходить к каждому по очереди, и посмотрим, что скажет Гаттамелата.
Ларик с непреклонным видом двинулся вокруг стола. Вот он поднес меня почти к самому лицу удивленного Марика, потом передо мной мелькнули лица Федора, Мити, Ивани, Сережи… Степа! Смотрит на меня, и в его серых глазах плещется страх.
- Он! – крикнул я и заметался на руках у Ларика. - Он!   
- Смотрите, как завопил Мелок! Антипин, признавайся: ты стащил книги?
- Он стащил, он! – продолжал настаивать я, вовсю стуча хвостом по руке Ларика.
- Не отпирайся, видишь, как Гаттамелата нервничает! Он тебя видел!
- Это все Миха Леснов придумал, - неожиданно выдавил Степа. – И зачем я только его послушался.
- Предатель! – зло прошипел Леснов. – Вместе книги стащили, а теперь он хочет все на меня свалить.
- Спасибо, Гаттамелата, - сказал Ларик, задумчиво глядя на меня. – Помог найти виновных.
  Неужели он не верит, что я и впрямь что-то видел? Я же ясно указал и на рундук, и на Миху! Странные люди, никак не могут поверить в очевидное.
И все же я доволен: кража предотвращена, дежурный воспитатель разберется с Лесновым и Антипиным. Я свою задачу выполнил. Главное правило сыщика: ни одно преступление не должно остаться нераскрытым. «Свершивший да несет последствья дел своих»… так сказал мудрец Эсхил. Так думаю и я, Гаттамелата.

        10. Противостояние

Вот мы и стали сухопутными моряками. Уже две недели экипаж «Апостола Андрея» живет в городе, в доме генеральши Вяхиревой. Сам генерал несколько лет назад умер и завещал один из особняков отдать сиротам.
Особняк мне нравится. В нем множество помещений, гораздо больше, чем на корабле. Есть здесь и светлые спальни, и темные чуланы, и длинные просторные коридоры, и лестницы, покрытые ковровыми дорожками, по которым так приятно ходить после холодных корабельных трапов.
   Еще одно преимущество дома перед кораблем – здесь никогда не бывает качки. Когда за окнами свистит холодный ноябрьский ветер, швыряя в окна дождевые капли, я счастлив: ни ветер, ни дождь не доставят никаких неприятностей, и не надо с ужасом ждать, что пол под тобой начнет ходить ходуном.
   Но мои воспитанники словно и не понимают всех выгод нынешнего нашего существования. Они поскучнели, все свои обязанности выполняют кое-как.
- Эх, тяжело моряку без моря, - вздохнул как-то вечером Айрат.
- Да уж, ты-то моряк, - усмехнулся Леня Мещеряков. – Ты до того, как на корабль попал,  моря и в глаза не видел. Небось, ходил по базарам с каким-нибудь скупщиком тряпья.
  Услышавший эти слова Илья Найденов даже задохнулся от возмущения.
- Ты соображаешь, что говоришь, Ленька?
Но Мещеряков лишь презрительно усмехнулся.
- Да, ошибся я, пожалуй. Айратка на это тряпье заплатки ставил, ведь он у нас – на все руки мастер.
Айрат побледнел и закусил губу. Он не умел отвечать на злые и обидные слова, не терпел ссор и перебранок, поэтому молча отошел к окну и стал смотреть на небо, по которому медленно плыли обиженные на жизнь сизые тучи.
Но Илья уже не мог успокоиться. На его глазах несправедливо обидели хорошего человека, да еще и одного из братства «Андреевских рыцарей». Разве можно было такое стерпеть?
- Ты думаешь, что чем-то лучше Айрата?
Мальчишки, услышав шум ссоры, обступили Илью и Леню, пытаясь понять, в чем дело.
- Как ты посмел упрекнуть Айрата его происхождением? А сам-то ты кто? Принц?
- Может, и не принц, - все так же надменно усмехался Леня, - но уж не простолюдин, и уж точно не татарин.
- Знаешь ли, в тысячу раз лучше быть хорошим татарином, как Айрат, чем таким гадом, как ты! – не сдержался друг Айрата Саша Князев.
- Айрат никогда никого не обидел! – поддержал Сашу Митя Черняев. – Он честный, трудолюбивый.
- И каждому поможет, если надо, - вмешался Еня Маринин. – А ты хоть раз кому-нибудь помог?
- О помощи просят только слабые люди. Такие не стоят того, чтобы им помогать.
- Слыхали? – возмущенно вопросил Илья. – Вот что Ленька о нас думает! Мы все слабаки и не стоим того, чтобы он нам помогал!
- Мне теперь все равно, что он о нас думает. Мнение такого человека меня не волнует, - сурово сказал Ларик. – Я с ним теперь даже разговаривать не хочу.
-  И никто не хочет! – выкрикнул Саша Князев.
- Если никто не хочет, давайте объявим Мещерякову бойкот! – сверкнув глазами, сказал Илья Найденов. – Кто за бойкот?
И вверх взметнулось множество рук. Не поддержал идею только Матвей Иконников, который никогда ни с кем не соглашался, даже если было очевидно, что согласиться надо. Но на это никто не обратил внимания: к Матвею все уже привыкли.
- Меня совершенно не волнуют ваши выдумки, - покраснев, но не сдаваясь, сказал Леня. – Мне с вами тоже разговаривать не о чем.
Он повернулся и пошел прочь. Мальчишки обступили Айрата, утешали его, шумели, спорили и возмущались.
Я, конечно, тоже был возмущен выходкой Лени, хоть и понимал, что тот, глядя на Северное Сияние, создал себе образ надменного и невозмутимого морского офицера, которого не интересует, что думают о нем окружающие. Но Леня не подумал, что такой человек обречен жить в одиночестве, что у него никогда не будет друзей, и что в трудную минуту никто не придет ему на помощь, ведь он всех оттолкнул от себя сам.
Все мои подопечные были, конечно, на стороне Айрата. К нему теперь относились подчеркнуто внимательно. Глядя на это, я вспомнил мудрые слова Платона: «Причиняющий обиду хуже того, кому она причиняется». Вот и Айрат в глазах мальчишек стал сейчас гораздо лучше Лени.
Но самого Айрата это внимание не радовало. Его черные глаза грустнели, когда он видел державшегося в стороне от всех Мещерякова. А ведь обижаться должен был именно он, Айрат! Мало кто из ребят способен простить такие злые слова, но Айрат, казалось, готов был лучше выслушать все это еще раз, чем видеть, что кому-то плохо.
А Лене было плохо. Может быть, он еще и сам этого не понимал, но мы с Айратом уже поняли. Конечно, Леня и раньше держался от всех в стороне, но тогда это было его собственным решением. Так он показывал, что не такой, как все – он выше других. Теперь же его заставили быть изгоем, а значит – хуже других.
Мучился и Паша Сироткин, приятель Лени. Он привык мириться со сложным характером своего друга, привык к его надменному и снисходительному отношению. Леня казался ему умным и интересным, а все недостатки Паша приписывал тому, что Леня усердно копирует поведение Северного Сияния.
Я тоже переживал. Бойкоту не видно было конца, и я  не знал, что делать. Леня, конечно, и не подумает извиниться и раскаяться, а мальчики не изменят своего решения. Тупик!
С такими невеселыми мыслями плелся я на вечернее построение. Здесь, в особняке, оно проходило в большой зале, где когда-то, наверно, устраивали балы. Блестел паркет, взлетали к потолку стройные колонны. За одной из дальних колонн я и облюбовал себе теплое местечко, откуда мог наблюдать за своими подопечными, не привлекая к себе внимания.
Я, наверно, задремал, так как не столько услышал, сколько почувствовал напряженную тишину. Оказывается, капитан Буря объявил воспитанникам, что в приют прибывает комиссия попечителей, и все должны показать себя с наилучшей стороны. Попечители побывают и на построении, и в учебных классах, и в спальнях. Весь приют должен блестеть, а воспитанники – быть образцом подтянутости и дисциплинированности. 
- Отдавать рапорт попечителям будет… воспитанник Мещеряков.
Ответом на эти слова капитана Бури и стал тихий невнятный ропот, который заставил меня насторожиться. Я нашел взглядом Леню. Тот уже приободрился, подтянулся, в его взгляде снова появилась надменность.
- Есть! – выкрикнул он, сделав шаг вперед.
На лице Солнца, который, конечно же, не мог не знать про бойкот, была написана озабоченность, а Северное Сияние одобрительно кивнул.
- На тебя возлагается большая ответственность, Мещеряков. Ты должен безупречно выглядеть и выполнить все блестяще. Ты будешь лицом нашего приюта.
- Есть! – снова ответил Леня.
После построения мальчики расходились с угрюмыми лицами.
- Ленька-то доволен, - проворчал Игнат Дерябин. – Снова его отличили.
- Будто только он и может выглядеть… как это Буря сказал? Безупречно? – поддержал его Ника Капустин. – Вон Сироткин – выправка у него хоть куда, да и голос громкий.
- Да-а, сейчас Ленька снова нос задерет. Выходит, что вовсе и не мы его проучили, а он над нами верх одержал, - заключил Федор.
А я в который раз спросил себя: не может ли Леня Мещеряков оказаться княжеским сыном? Держаться он умеет так, словно он и впрямь отпрыск знатного рода.
Наступил день проверки. Приют сверкал чистотой: полы надраены так, что любая корабельная палуба им позавидовала бы, в тумбочках наведен образцовый порядок, заправленные кровати можно считать произведениями искусства. Брюки воспитанников гордились отутюженными стрелками, ни у кого на голове не торчали непослушные вихры.
Но лучше всех выглядел, несомненно, Леня Мещеряков. Каким-то особым составом, выпрошенным у Северного Сияния, он до невероятного блеска надраил пуговицы, пряжку ремня и герб на фуражке. Его ботинки сверкали, а рубашка поражала белизной. Проходя мимо зеркала, Леня с удовлетворением выдохнул: только такой воспитанник достоин называться будущим моряком, только такой воспитанник достоин представлять приют перед попечителями. В приподнятом настроении Леня уже начал спускаться по лестнице, как вдруг его нога заскользила по ступеньке, отполированной до гладкости льда.
Надо же было такому случиться, что именно в этом месте в основании перил выставился почти незаметный глазу гвоздь, за который и зацепился каблуком Леня. Раздался треск. Еще не успев оценить размеры катастрофы, Леня с ужасом смотрел на оторванную подметку. Совсем скоро попечители будут здесь, а тот, кто с блеском должен представить приют, стоит, глядя на изуродованный ботинок!
Ковыляя, Леня кинулся к баталеру, но дверь оказалась запертой. Пойти к воспитателю? Солнце, конечно же, решит, что отдавать рапорт будет кто-то другой, и все мечты и усилия пойдут насмарку.
Мимо пробежал Паша Сироткин, метнул быстрый виноватый взгляд в сторону Лени, но не остановился: дружба дружбой, а против всех не пойдешь. Леня сел на ступеньку лестницы и тут увидел меня.
- Вот так вот, Мелок. Проклятый бойкот! И надо же было мне сцепиться с Айратом! В сущности, тот парень неплохой, руки у него умелые, все может починить… Починить! Мелок, вот кто может мне помочь!
Леня вскочил было, но тут же опустился  обратно на ступеньку.
- Что это я? Разве он мне теперь поможет? Я бы после таких слов ни за что не стал. Да у меня и язык не повернется его попросить.
 Леня мрачно умолк, но я видел, что в душе его идет борьба. Наконец он встал.
- Попробую. Откажется Айрат – значит, так мне и надо. Тогда пойду к Солнцу и все расскажу.
   И Мещеряков, прихрамывая, отправился на поиски Айрата. Я последовал за ним, уверенный, что представлять приют Лене сегодня не придется.
   Когда Мещеряков вошел в класс, мои подопечные дружно сделали вид, что не замечают его, но, когда мальчик нашел глазами Айрата и направился прямо к нему, все насторожились. Айрат поднял на Леню глаза.
- Я пришел принести свои извинения, - краснея, проговорил Мещеряков.
Повисло молчание.
- Я был неправ. Не знаю, что на меня нашло, - продолжил Леня.
 Айрат внимательно смотрел на него. Неужели это Леня Мещеряков, который скорее умер бы, чем попросил прощения? Молчание затягивалось.
- Извинения приняты, - сказал, наконец, Айрат. И Леня решился.
- Мне нужна твоя помощь, - выдавил он и показал на оторванную подметку.
- Так ты только поэтому мириться пришел? – подскочил к нему Саша Князев. – Айрат, не надо!
Но на Айрата слова «нужна помощь» действовали, как сигнал SOS. Он просто не мог не помочь тонущему человеку, даже если человеком этим был его обидчик. 
- Снимай башмак, быстро! И жди здесь!
Айрат схватил ботинок и умчался. Обступившие Леню мальчишки молча смотрели на него.
- Да понял я, понял, каким дураком был! – закричал он, не выдержав этого молчаливого презрения. – Сейчас пойду и все сам Солнцу расскажу, пусть кого-нибудь другого назначает рапортовать. Какое из меня лицо приюта…
   И Леня неожиданно расплакался. И тут Ларик похлопал его по плечу.
- Не реви. Не будет никакой замены. Никто лучше тебя не отрапортует. Вытри нос и готовься к построению.
И Леня понял, что прощен.
   Едва успел Айрат влететь в класс с починенным ботинком, как в коридоре раздался командный голос Солнца:
- В залу на построение – шагом марш!

        11.Дом напротив

Декабрь порадовал моих подопечных ясной морозной погодой, необычной для нашего  приморского городка. Солнце словно стремилось расплатиться за долгое отсутствие золотой монетой своего сияющего диска, а воздух из густого, набухшего серой влагой стал легким и прозрачным. Воспитанники с удовольствием выходили на прогулки в городской сад, а я с не меньшим удовольствием оставался в доме, где можно было дремать на нагретом солнцем подоконнике и размышлять о чем-нибудь. Например, о том, что расследование мое никак не продвигается. Очень сложно приходится сыщику, который не может осмотреть место преступления, у которого нет никаких улик, и ничто не приближает его к разгадке.
Конечно, я продолжаю внимательно наблюдать за главными подозреваемыми.Кто? Митя Черняев, Миха Леснов, Ника Капустин? Сережа Филипенко, Игнат Дерябин, Леня Мещеряков, Илья Найденов? Наблюдения ничего мне не дали, и я так же далек от разгадки, как и два месяца назад. Но, как сказал мудрец Сенека, «хороший кормчий будет продолжать свой путь и под рваными парусами». И я не отступлюсь.
  Но сегодня меня занимает еще одна загадка. В последнее время что-то происходит с Митей Черняевым. Всегда прилежный, аккуратный и обязательный, он вдруг стал рассеянным и забывчивым, совсем как Вася Пенкин. Из  разговора учителя математики с Солнцем я узнал, что Митя начал получать плохие отметки и замечания за невнимательность на уроках. Это было совсем непохоже на Митю.
Я стал следить за ним. Да, с мальчиком, несомненно, что-то происходит. Он больше не бегает в лазарет к Уколу, не заботится о подобранной им не так давно в городском саду больной галке. По вечерам я часто заставал Митю в коридоре, возле окна. Он задумчиво смотрел на улицу. Один раз я вскочил на подоконник и стал тереться о рукав его куртки, надеясь, что у мальчика вырвутся какие-нибудь слова, объясняющие его странное поведение. Но Митя ничего не сказал, только рассеянно почесал меня за ухом.
   Может, он нездоров? Нет, на это не похоже. Сочиняет стихи? Пожалуй, тоже нет, иначе он записывал бы их, как это делает Саша Князев.
Саша - вот кто меня удивляет. Он выпросил у Солнца разрешение записаться в городскую библиотеку и берет там книги в таком количестве, что я не успеваю прочесть даже их названия. В последнее время Саша увлечен английским поэтом Шекспиром, и теперь моим подопечным часто приходится слушать, как после отбоя он вполголоса  читает стихи или рассказывает содержание пьес. Стихи моему кошачьему уху непонятны, а пьесы я, признаться, слушаю с интересом. В них всегда все запутано, герои меняются местами, попадают в невероятные переделки. Иногда в действие вступают даже какие-то лесные духи и призраки. Саша и сам все время что-то сочиняет. Записывает он свои творения где попало, и я уже не раз приносил ему забытую салфетку, покрытую буквами, и даже носовой платок, на котором и буквы-то не разглядишь.
   Нет, Митя стихи не пишет. О чем же он думает, стоя вечерами у окна?
Загадка разрешилась скоро, и я, признаться, ничего для этого не сделал,просто услышал разговор. Митя, как обычно, задумчиво стоял у окна, а я сидел на подоконнике, пытаясь угадать, о чем он думает. И тут к Мите подошел Еня Маринин. Мы втроем молча смотрели на темную улицу, на медленно кружащиеся под фонарями снежинки.
- Красиво, - вздохнул Еня. – Вот бы нарисовать это.
- Нарисуй, - отозвался Митя.
- Не получится. Пробовал. Мне еще учиться и учиться надо, чтобы на картине все получилось, как в жизни.
- Жизнь – вещь сложная, - философски заметил Митя.
Еня внимательно посмотрел на него.
- Митька, ты что-то сам на себя не похож. У тебя неприятности? Может, помочь?
-  В таком деле никто помочь не сможет.
- Да что случилось-то? – всерьез обеспокоился добряк Еня.
- И говорить о таком нельзя.
- Я никому не проговорюсь.
Митя внимательно посмотрел на Еню, словно размышляя, можно ли тому доверять, и наконец решился.
- Понимаешь, есть одна девочка…
Девочка! Как же я сам-то не догадался! Эх, Гаттамелата, плохой из тебя сыщик. Все мудрые люди писали, что рассеянный вид, плохой аппетит и склонность к одиночеству – явные признаки влюбленности. Да, кажется, Митя влюблен. Но в кого? Мои подопечные ни с кем не встречаются, даже на прогулки строем ходят. Откуда взялась девочка? 
- Видишь дом напротив? – продолжал Митя, не глядя на Еню. – Там она и живет. Это дом купца Суханова, я узнал. У него три дочки, а старшая – лучше всех. Я даже не знаю, как ее зовут, потому что видел ее только из окна, да один раз на улице, когда она в коляску садилась. Как ты думаешь, может нравиться девочка, которую совсем не знаешь?
- Думаю, что может, - рассудил Еня. – Мне как художнику это понятно. Видишь – и любуешься.
- Нет, - тихо сказал Митя. – Видишь – и сердце стучать перестает.
- Слушай, Митька, тебе надо с ней познакомиться! – решительно сказал Еня.
- Как?
- Напиши ей письмо.
- Кому же адресовать, если я даже имени не знаю? Да и не передадут ей мое письмо. Кто разрешит купеческой дочке с приютским переписываться?
- Ты не приютский, ты матрос с «Апостола Андрея»! - возмущенно сказал Еня. – А имя я узнаю, обещаю тебе.
- Не придумывай ничего, Енька, у тебя неприятности будут.
- Увидим, - сказал Еня. – А теперь иди-ка в спальню. Видишь, в ее комнате уже свет погас.
- Да, погас. Постой, Енька, откуда ты знаешь, где ее окно?
- Да я и не знаю, - засмеялся Еня. - Просто ты уже не так внимательно на него смотришь.
Я даже мяукнул. Вот так Еня! Не хуже сыщика все приметил и рассудил. А я-то как опозорился!
Глядя вслед удаляющемуся Ене, я гадал, что же он такое придумает, чтобы узнать имя прекрасной незнакомки. Вступать в разговоры с посторонними людьми воспитанникам запрещено. Не захочет же Еня получить наряд вне очереди! Да и девочка не станет разговаривать на улице с незнакомцем. По-моему, эта затея обречена на провал.
  Но на всякий случай я стал внимательно следить за Еней из окна. Вот и сегодня, забравшись на подоконник, я наблюдал, как он отправляется к генеральше Вяхиревой на урок рисования. Генеральша покровительствовала юному художнику и согласилась оплачивать уроки живописи, но при условии, что заниматься с учителем Еня будет в ее доме. Она-де и сама очень живопись любит, это ее развлечет. И вот по четвергам Еня, взяв папку с рисунками, отправлялся в дом генеральши.
   Наблюдения меня успокоили: Еня даже и не думал приближаться к дому Суханова. Но позже, вернувшись от генеральши, он сделал знак Мите, и мальчики с нарочито равнодушным видом удалились в конец коридора. Я последовал за ними, снедаемый любопытством.
- Задача оказалась несложной, друг Митька, - торжествующе произнес Еня. – Твою красавицу зовут Глафирой.
  Митя даже покраснел от волнения.
- Как ты узнал?
- Ты же знаешь, что сегодня я был у генеральши. От нее после урока не так-то просто уйти, она все говорит и говорит, расспрашивает о чем-то, о своей жизни рассказывает. И вот сегодня я возьми да заведи разговор о Суханове. Генеральша мне сразу все и выложила – и о жене его, и о дочках. А первым делом рассказала, какая умница да красавица старшая дочь, Глашенька. И на фортепиано играет, и стихи декламирует, и танцует, словно сильфида. Вот так!
- Глашенька, - задумчиво сказал Митя. Глаза его сияли. – И что же мне дальше делать?
- Я уже говорил тебе – напиши письмо.
- А я уже говорил тебе: она его не получит.
- Надо что-то придумать, - снова сказал Еня.
Но придумать что-то насчет письма оказалось гораздо труднее, чем просто узнать имя. Митя продолжал замирать у окна каждую свободную минуту. Несколько раз ему удавалось увидеть, как Глашенька возвращается из гимназии, пряча разрумянившееся от мороза лицо в пушистый воротник, как она вместе с сестрами весело садится в коляску, собираясь в гости или в театр. Девочка казалась Мите то сказочной Снегурочкой, то веселой и смелой героиней какой-нибудь пьесы Шекспира.
  А письмо Глашеньке Митя все же написал. Но не отправил. Я увидел это письмо случайно. Листок выпал из учебника, который Митя торопливо схватил, направляясь в класс. Легко, словно белый голубь, опустился листок на пол, но никто, кроме меня, этого не увидел, ведь Митя выскочил из спальни последним. Осторожно придерживая листок лапой, я прочел послание: «Здравствуйте, Глафира! Мне очень бы хотелось с Вами познакомиться, но я никогда не осмелюсь просить Вас об этом. Я часто смотрю на Вас из окна. Вы мне очень нравитесь. Преданный Вам навеки Дмитрий Черняев, матрос фрегата «Апостол Андрей».
   Кажется, теперь я знаю, что должен сделать!
На следующий день один очень озябший кот сидел возле дверей дома купца Суханова. Как вы догадываетесь, это был я. Не буду говорить, скольких трудов стоило мне аккуратно свернуть письмо, ведь лапы – это все же не руки, но я очень старался не порвать бумагу когтями. И вот теперь я сидел возле крыльца, спрятав письмо под верхнюю ступеньку, и ждал Глашеньку. Скоро она должна возвратиться из гимназии. Рядом со мной прыгал какой-то нахальный воробей, но я старался не обращать на него внимания. Я ведь не простой кот, я рыцарь Гаттамелата, и не пристало мне за воробьями охотиться. По ярко-голубому небу бездумно скользили золотистые облака, таким же золотистым был иней на деревьях, а поднимающиеся к небу дымы из труб казались белыми пушистыми хвостами огромных веселых котов.
   Лапы мои замерзли. Хочется обратно в дом, на теплый коврик. Где же Глафира? Приготовься, Гаттамелата, вот она, подходит к дому вместе с подружкой. Веселый смех, две пушистых шубки, два румяных личика, только локоны, выбивающиеся из-под капора Глаши, светлые, а не темные, как у ее подружки.  Вперед, посланец Амура! Я схватил письмо, подбежал к Глафире и начал с жалобным мяуканьем тереться об ее сапожок.
- Ой, Глаша, какой милый котик! – воскликнула подружка.
Пожалуйста, без «милых котиков», барышни! Рыцарь, корабельный кот, сыщик – вот кто я, а вовсе не «милый котик». Но цель была близка. Глашенька сняла рукавичку, наклонилась и погладила меня. Ее рука была теплой и ласковой, и в эту руку я осторожно вложил письмо.
- Маша, тут записка! Смотри, котик дал мне записку! От кого это? – наклонившись ко мне, спросила Глашенька, словно я мог ей ответить. Увы, я только мяукнул. Но девочкам уже было не до меня. Глаша начала нетерпеливо разворачивать письмо.
Я понял, что дело сделано, со всех ног припустил через улицу, отыскал черный ход – и вот я дома. Тепло залитых солнцем ступеней старой лестницы согрело мои замерзшие лапы, а чувство удачно исполненного замысла – мою душу. Теперь девочка знает о том, что из окна дома напротив кто-то смотрит на нее с замиранием сердца, а Митя даже не подозревает, что письмо не потерялось, а доставлено адресату, и поэтому он не будет переживать.
  Прошло два дня, и я с изумлением увидел, как стоявший у окна Митя выделывает ногами какой-то невероятный дикарский танец, а лицо его сияет.
- Енька, - зашептал он на ухо подошедшему Маринину таким громким шепотом, что я все ясно расслышал, - Енька, она помахала мне рукой! Готов поклясться, она знает, что я на нее смотрю. Это ты отнес ей мое письмо?
- Ты мне даже не говорил, что написал его, - растерянно ответил Еня.
- Значит, случилось чудо. Ведь чудеса бывают, как ты думаешь?
Еня ничего не ответил, но Митя и не ждал ответа. Он смотрел в окно.
Я повернулся и медленно пошел по направлению к кухне, которую все по привычке именовали камбузом. Сегодня я достоин небольшой порции чего-нибудь вкусного, ведь не каждый кот может совершить чудо, уж вы мне поверьте.

        12. Землетрясение

Весь экипаж нашего корабля-приюта, плывущего по декабрьским снегам, укрывшим приморский город, дружно готовился праздновать Рождество Христово. Прошлое Рождество я помню плохо, так как по молодости лет был занят играми и бездумной беготней, но в этом году я решил все же разузнать, что это за праздник, чтобы не чувствовать себя глупее своих подопечных. Они ведь с детства слышали эту почти сказочную историю о том, как холодной зимней ночью в темной пещере родился Божий Сын. Я же впервые услышал, как об этом на уроке Закона Божия рассказывал батюшка, любимый мальчишками отец Яннуарий. В тот день я позволил себе немного забыться на подоконнике, удобно устроился в лучах скупого декабрьского солнца и задремал. Разбудил меня звонкий голос Федора:
- Батюшка, почему же Он в пещере родился? Он ведь Сын Бога?
Опять неугомонный Федор! На все вопросы он хочет знать ответ. Но отец Яннуарий отвечает терпеливо:
- Оттого и в пещере, что Сын Бога. Бог ведь поступает не по-человечески, а по-божески. Сын императора родился бы во дворце, сын богача – в красивом доме, сын бедняка – в убогой хижине. А Сын Бога пришел ко всем, и к богатым, и к бедным. Для Него пещера – и дворец, и дом, и хижина.
- И корабль, - тихо сказал Паша Сироткин.
- И корабль, - подтвердил отец Яннуарий. – Церковь потом и стали сравнивать с кораблем, на котором мы плывем к своему спасению.
И представилось мне вдруг, как тихой холодной ночью по темной, без единого огонька, пустыне, словно по морю, плывет пещера – каменный корабль, из двери которого льется сияние. Вот восходят на этот корабль пастухи с овцами, бывшие в поле, вот поднимаются на него три мудреца из дальних стран, что пришли к Младенцу с дарами. И отправляется корабль дальше – по городам, по векам и тысячелетиям, и поднимаются на него все, кто хочет спастись. Поднимутся, глянут в сияющий Лик Младенца – и понимают, что спасены, что нет больше ни боли, ни страха.
Но берут ли на этот корабль котов? Иногда мне так хочется быть человеком!
Идут последние дни рождественского поста, и мальчишки начинают уже мечтать о том, чем смогут полакомиться после его окончания, гадают, будет ли ёлка, которой в прошлом году не было, но кто-то слышал, что в этот раз…
 - До Рождества осталось семь дней! – провозгласил Саша Князев, когда мальчики неохотно открыли глаза после побудки. И сразу же темнота за окнами стала не такой беспросветной, уютно засияли под соседними фонарями заиндевевшие деревья и крыши. Рождественская сказка приближалась, она уже стояла у дверей, ожидая своего часа.
   Но после утреннего построения все изменилось. Меня насторожило уже то, что на построение пришел сам капитан – на обычное, будничное построение, которое проводил кто-нибудь из дежурных воспитателей. Лицо у Бури тоже было не таким, как всегда: брови сошлись на переносице, затвердел подбородок.
- С прискорбием сообщаю вам, что несколько дней назад в итальянском городе Мессина произошло разрушительное землетрясение. Я только сегодня узнал об этом. Моряки русской военно-морской эскадры помогают жителям пострадавшего города, вытаскивают их из-под завалов, рискуя собой. Крейсер «Адмирал Макаров», броненосцы «Слава» и «Цесаревич»...
  Буря замолчал, словно у него перехватило горло. Почему его так взволновало это происшествие? И тут я услышал, как стоявший рядом Туман шепнул Солнцу: «На «Цесаревиче» помощником капитана – его брат». Буря справился с собой и продолжал:
- Газеты пишут, что пострадало почти полмиллиона жителей. Землетрясение вызвало на море огромные волны, которые смыли все на побережье. Остатки разрушенных домов горят. Наши моряки устроили перевязочные пункты, куда на носилках несут раненых. Только в первый день они откопали больше ста человек.

   Мальчишки примолкли, ошеломленные такими цифрами. Полмиллиона! Даже представить сложно, сколько это людей. А наши моряки! Вот уж кем можно гордиться!
- Во многих городах России создаются комитеты по сбору пожертвований, все россияне переживают эту трагедию, как свою. Я попрошу Ивана Рудольфовича каждый день сообщать вам о том, что происходит в Мессине, - сказал капитан, взглянув на первого помощника. – И надеюсь, что вы вспомните в своих молитвах и жителей пострадавшего города, и наших храбрых моряков.
    Конечно, во время классов мальчишки не могли сосредоточиться на уроках. То там, то здесь вспыхивал взволнованный шепот, который тут же гас под строгими взглядами учителей. Но вот на парту Гриши Остапчука упала сложенная записка, в которой говорилось: «Вечером АР там же». Прочитав эту загадочную строчку, Гриша понял, что «Андреевские рыцари» должны собраться на обсуждение какого-то важного вопроса. Конечно, я тоже прочел записку, когда Гриша положил ее в парту: легкое движение лапы – и записка на полу. Решено, я тоже буду там, на совете рыцарей – я, рыцарь Гаттамелата.
    Прозвенел звонок с последнего урока, и Саша Князев, уже давно сидевший с отсутствующим взглядом, сказал:
- Я стихотворение сочинил. Про Мессину.
Павел Семенович, учитель географии, уже выходил из класса, но, услышав Сашины слова, остановился.
- Прочите, Князев. Мне хотелось бы послушать.
И Саша, встав за партой, негромко начал:

Весь вечер выл ветер,
И яростно пенилось море,
Как будто предупреждало,
О том, что случится вскоре.

И вот на рассвете
Земля тяжело качнулась,
Заплакали дети,
И в ужасе все проснулись.

Тряслось все, качалось,
И падали с громом зданья,
И людям казалось,
Что рушится мирозданье.

И вопли, и стоны-
Кто выживет в жуткой пляске?
И лиц искаженных
Ужасны мертвые маски.

Погибшие и живые
Смешались в кошмаре этом,
И кровь, и пожар, и пламя
Пылающего рассвета.

Тогда к небесам, наверно,
Мессина в тоске воззвала,
И мать-Россия на помощь
Своих сыновей послала.

Шаги моряков бывалых-
Ответ на мольбу о чуде.
Как яростно на завалах
Работают русские люди,

Спасенных проходом узким
Несут в лазарет на площадь.
И ветер доблести русской
Андреевский флаг полощет!

Павел Семенович положил руку Саше на плечо.
- Хорошо. Очень хорошо, - тихо сказал он и вышел из класса.
Саша недоверчиво повернулся к молчащим ребятам.
- Здорово! - подтвердил Ларик. – Павел Семенович зря не похвалит, сам знаешь.
- Только страшно, - поежившись, добавил Марк. – Я все так и представил, как Саша написал – крики, грохот, земля под ногами качается… Страшно.
- Наши-то моряки каковы, - с гордостью сказал Паша Сироткин. – Кабы не они, еще хуже жителям пришлось бы!
  В класс вошел отец Яннуарий: следующим уроком был Закон Божий. Я смотрел, как мои подопечные подходили под благословение, а старенький отец Яннуарий ласково гладил их по стриженым затылкам.
- Батюшка, вы про Мессину слышали? -  подскочил к священнику Витька Ушаков.
- Слышал, слышал, - ответил печально старый батюшка. – Много душ христианских погибло.
- Почему же Бог их не спас от этого землетрясения? – продолжал Ушаков. Ох уж этот Виктор! Да и что ждать от мальчишки, выросшего в семье революционеров, которые хотели самого царя убить? К тому же революционеры считают, что никакого Бога и не существует вовсе. Витька тоже сбирается стать революционером, потому и задает все время отцу Яннуарию разные неприятные вопросы.
 Но батюшка всегда знает, как ответить. Объясняет он так, что даже мне, коту, становится понятно. Понимает ли Витька? Не знаю. Даже если и понимает, все равно делает вид, что не согласен.
Но сегодня отец Яннуарий не спешит с ответом. Он обводит мальчиков взглядом, в котором сквозит грустная мудрость.
- И меня иногда одолевают сомнения, - медленно говорит он. – Но всегда мне на ум приходят слова: «не искушай Господа Бога своего». Эти слова были сказаны тысячи лет назад, а мы все продолжаем бросать Богу вызов. Прочел я, дети мои, что в горемычной Мессине накануне Рождества Христова в газете было напечатано стихотворение, обращенное к Младенцу, которое заканчивалось строчками:
Если Ты не выдумка, не миф,
Раздави нас всех землетрясением!
  Мальчишки примолкли, в глазах ужас. Не могут они представить, что можно вот так кощунствовать, да еще в канун праздника.
- Раньше люди даже чужих богов оскорбить боялись, - закончил отец Яннуарий. – И еще слова вспомню: «Бог поругаем не бывает».
- Тогда зря наши моряки их спасали, что ли? - спросил Степа Антипин.
- Спасать погибающих – святая обязанность христианина, - твердо сказал батюшка. – Не нам разбираться, кто за что наказан, наше дело – душу положить за други своя. Не для того на наших кораблях флаг андреевский развевается, чтобы моряки русские людей, бедствие терпящих, бросили.
- Вот и Сашка об этом же написал, - тихо сказал Айрат.

Вечером я осторожно прокрался в подвал, где собирались теперь «Андреевские рыцари». Неяркий свет керосиновой лампы озарял взволнованные лица ребят. 
- Мне Солнце газету дал, где про Мессину написано, - услышал я голос Федора. – Слушайте, что пишут.
«Моряки эскадры адмирала Литвинова работают впереди всех, несут самоотверженно тяжелую службу в самых опасных местах, оказывая помощь погибающим».
 «Первейшей задачей стало спасение засыпанных обломками обвалившихся зданий. Откапывали засыпанных, доставляли на носилках и к наскоро организованным на берегу перевязочным пунктам, оказывали первую помощь, переносили пострадавших на суда, где окружали вниманием и заботой».
«В течение первых двух суток именно россияне спасали людей, обеспечивали обезумевших жителей хлебом, кашей, водой. Ночью на кораблях оказывали помощь раненым и искалеченным при свете прожекторов и факелов. Докторов и санитаров на судах не хватало, морякам приходилось самим перевязывать раненых и ухаживать за ними».
«Броненосец «Слава» и крейсер «Адмирал Макаров» два раза отвозили раненых в Неаполь».
«В четыре часа вечера при смене команд на пристани наш корреспондент оказался свидетелем такой сцены: с судна пришла новая смена; а старая, работавшая без устали и без пищи с шести часов утра должна быть отправлена на крейсер – отдохнуть и поесть.
– Вашескородь, дозвольте остаться, – обращается кучка матросов к старшему офицеру. Лица усталые, но какие-то торжественные. На подбор великаны, все в грязи и в пыли, с лопатами и кирками на плечах, – просительно смотрят они в лицо офицеру.
– Вы же не ели с шести часов утра. А в двенадцать вам на вахту стать.
– Встанем. Тут ведь души христианские погибают…
Аргумент оказывается неотразимым, и матросы идут назад в город, спасать «христианские души».

Федор опускает газету. Мальчишки  молчат. Первым не выдерживает Еня Маринин:
- А мы-то, мы что же? Мы тоже должны помочь, мы ведь тоже под андреевским флагом живем!
- А чем поможешь? – спросил Гриша Остапчук. – Денег-то у нас нет.
- Зато делом помочь можем, - вдруг сказал Митя Черняев. – Давайте сами в Мессину отправимся. Пишут же в газетах, что рук не хватает людей откапывать.
- С ума сошел, Митька? Как это «отправимся?» Кто нас пустит? – загомонили наперебой мои подопечные. Да и я, признаться, удивился. Придумал же Митя!
- И вовсе я с ума не сошел! И спрашивать разрешения ни у кого не будем!
- Сбежим, что ли? -  не понял Ларик.
- Какие же мы рыцари, если начнем разрешение просить да раздумывать? – горячился Митя. – А там люди раненые. Я мог был врачам помогать, я уже помогал в лазарете.
- Сбегать, конечно, некрасиво – сказал Федор, - но Митька прав, мы не можем сидеть сложа руки.
- Как ехать-то? Поездом? – спросил Гриша.
- Ну и сказал ты, Гришка! Мессина же остров! Значит, надо на корабле, - вмешался Паша Сироткин.
- И кто нас на этот корабль пустит? – не отступал Гриша.
- На большой шлюпке в открытое море выйдем, а там нас попутный корабль подберет, - сказал Илья. - Только я считаю, что всем отправляться не стоит. Чем больше нас будет, тем труднее добраться. Давайте выберем пятерых.
- Как выбирать будем? – спросил Паша.
- Надо жребий тянуть, - предложил Федор. – И будет все по справедливости.
Ох, если бы у меня были руки, я бы за голову схватился. Вот до чего мои питомцы додумались: отправиться на шлюпке по холодному зимнему морю, в такую непогоду! А ведь они уже жребий тянут! Как же их остановить?
Я рванулся вперед и начал уговаривать их не делать глупостей. Я хватал мальчиков за штанины, кричал, метался от одного к другому, но тщетно!
- Мелок, откуда ты взялся? Что случилось? – попытался меня успокоить Саша. Почему они меня не понимают? Иногда я очень жалею, что не умею говорить.
 Митя Черняев взял меня на руки.
- Подожди, Мелок, давай посмотрим, кто жребий вытянул.
- Я, - поднял руку Паша Сироткин, за ним поднялись руки Федора, Гриши, Саши. Последним поднял руку командор Илья.
- Командор, тебе лучше остаться, - сказал Ларик.
- Почему? – холодно спросил Илья. – Командор должен быть впереди. 
- Когда отправляемся? – деловито спросил  Паша.
- Сперва собраться надо, теплую одежду взять да провизию, - сказал Гриша.
- А мы что будем делать?  - спросил Айрат. – От нас-то какая польза?
- Прикроете наш отход, - велел Илья. – Никто не должен ни о чем догадаться.
Я из последних сил рванулся из рук Мити и помчался вверх по лестнице. Что мне делать, как отговорить моих питомцев от этого опасного предприятия? Они еще молоды и не понимают, что никому не помогут, только сами попадут в беду!
   Но в глубине души я ощутил странное чувство. Оно было очень похоже на гордость за своих подопечных, что, не раздумывая, готовы прийти на помощь людям, застигнутым бедой. Из таких мальчишек, наверно, и вырастают отважные и благородные русские моряки.

13.Что из этого вышло

- Воспитанники, подъем! – прозвучал среди ночи голос Солнца. Мальчишки с трудом продирали глаза, пытаясь понять, что случилось. Только я не удивился, ведь я уже несколько часов в тревоге ожидал, когда же тайное станет явным.
- Построение в спальне! – скомандовал Солнце.  Мальчишки, сонно натягивая штаны и рубахи, строились вдоль стены. В спальню ворвался сам Буря. Капитан в спальне среди ночи? Тут мои подопечные поняли: что-то произошло. 
- Дежурный воспитатель, доложить, кто отсутствует! - рявкнул Буря.
Солнце, вытянувшись и окинув взглядом строй, начал перечислять:
- Отсутствуют воспитанники Князев, Сироткин, Остапчук, Рыжов и Найденов.
Буря грозно повернулся к строю.
- Кто из вас знает, где находятся эти воспитанники?
Кто-то опустил глаза, кто-то недоуменно и сонно таращился на капитана. Черные глаза Айрата смотрели отрешенно, Ларик старался на капитана не глядеть, Еня Маринин делал вид, что не до конца проснулся, а Митя изображал полное неведение.
- Глупые мальчишки, вы не понимаете, что творите! – бушевал Буря. – Если кто-нибудь из вас знает, где находятся эти пятеро, советую сразу же сказать мне! Обещаю: наказывать не буду. 
Мальчишки молчали.
- Не верю, что никто не знает! Что происходит, отвечайте?
Тут Солнце тихо, но твердо обратился к капитану.
- Позвольте мне разобраться в ситуации и доложить.
Капитан перевел на него взгляд и сказал:
- Жду с докладом через четверть часа.
И вышел из спальни.
Солнце задумчиво прошелся вдоль строя и вдруг сказал:
- Ну-ка забирайтесь в кровати. Укройтесь одеялами и слушайте. Пятеро ваших друзей ушли куда-то среди ночи и сейчас, может быть, подвергаются опасности. Конечно, я не верю, что такие хорошие парни, как Князев, Найденов или Рыжов собрались совершить что-то недостойное, но от этого мое беспокойство становится только сильнее. У них должен быть очень серьезный повод уйти ночью из приюта. Возможно, кто-то попал в беду, возможно, случилось что-то еще, но поймите: они еще не настолько взрослые, чтобы самим справиться со сложной ситуацией. Если с ними что-то случится, вина падет на всех нас, на тех, кто не отговорил их, кто не предупредил воспитателей.
Солнце снова обвел мальчишек взглядом. И тут я, Гаттамелата, решил, что и мне пора, словно рыцарю в сияющих доспехах, броситься на помощь. Я прыгнул на кровать к Ларику и замер, пристально глядя ему в глаза. И Ларик, всегда честный Ларик, отвел взгляд!
Конечно, Солнце сразу это заметил. Он подошел и сел на край Лариковой кровати. Так мы все трое сидели и молчали. Мы с Солнцем смотрели на Ларика, а он смотрел в сторону.
- Говори, - строго сказал Солнце. – Я всегда считал тебя честным.
- Я не могу выдать тайну других, это тоже нечестно, - выдавил Ларик.
- Твой отец ведь на японской войне погиб? И мой там воевал, под Порт-Артуром. Рассказывал он мне о таком вот случае. Был в казацком отряде кадет, совсем еще мальчишка, смелый, но безрассудный. Как-то раз поздним вечером подошел отряд к японской деревне, но входить в нее не стал. Командир приказал ждать утра, чтобы разведку провести. А кадет решил сам в разведку отправиться, прямо ночью. Другу своему рассказал о плане своем, взяв с него слово все сохранить в секрете. Друг удержать его пытался, урезонить, да не смог– ускакал мальчишка один в ночь. А у молодого казака на сердце неспокойно. И доверие товарища предать нехорошо, и в секрете все оставить – страшно. Вдруг случится что? Не выдержал он и пошел к командиру. Тот рассердился, сотню поднял – да в деревню. И вовремя подоспел: к деревне вражеское подкрепление подходило, и кадет наш прямо на них выскочил. Хорошо, что казаки вовремя на выручку подоспели, отбили мальчишку, да и деревню заняли. А теперь представь, что молодой казак  все в тайне бы держал. Кадет бы погиб, а подкрепление соединилось с  теми, кто был в деревне, и разбить врага было бы труднее. 
   Солнце замолчал. Молчал и Ларик. Я все стучал и стучал хвостом по пододеяльнику: решайся же, решайся!
- Сейчас ведь не война… - упавшим голосом сказал мальчик.
- И ты уверен, что твоим друзьям ничто не грозит?  И на твою совесть не ляжет ничто более серьезное, чем выдача чужой тайны?
И тут Ларик похолодел. Он вдруг представил, как набежавшая ледяная волна опрокидывает шлюпку, а вокруг непроглядная темнота, и никто не придет на помощь…
- Мы решили в Мессину отправиться, на помощь, - быстро заговорил он, - и на них жребий пал. Я тоже хотел. Они на шлюпке должны в море выйти, а там их какой-нибудь корабль…
  Но Солнце не дослушал. Вскочив, он бросился из спальни, даже не взглянув на побледневшего Ларика. Вскоре в коридорах раздались быстрые шаги, громкие голоса, а потом все стихло.
- Ну и придумали, братцы, - осуждающе  сказал Матвей Иконников.
- Вот именно, - поддержал его Ника Капустин. – Даже мне такое в голову бы не пришло.
- Разве так странно отправиться на выручку? – тут же вскочил Митя.
- Не странно, а глупо, - хмыкнул Игнат Дерябин. – Понятно же, что ничего не выйдет.
- И надо сидеть сложа руки, зная, что где-то люди гибнут? – тихо сказал Ларик. – Уж нам-то всем хорошо известно, каково остаться без семьи, без близких.
- Найдут их, не бойтесь, - проговорил добродушный Вася Пенкин.
  И мои подопечные замолчали. Далеко-далеко улетел сон от этой большой спальни, освещенной лишь тусклым светом ночника. Мальчики думали о своих друзьях, отправившихся в холодное зимнее море, в душе восхищаясь их безрассудной смелостью и переживая за них. Айрат тихо шептал молитву, и Витька Ушаков на этот раз не одергивал соседа: он сам беспокоился за друга Гришку, хоть и был обижен, что тот ничего ему не рассказал.
   Время шло. В коридорах было тихо, в спальню никто не заглядывал. Я дремал на кровати Ларика, изредка приоткрывая один глаз, чтобы проверить, все ли в порядке. Одни мои подопечные заснули, другие шепотом перебрасывались короткими фразами, и только Ларик сидел неподвижно, глядя в одну точку.А я вдруг подумал о том, что один из тех мальчиков вполне мог бы оказаться  сыном князя – Илья Найденов, командор «Андреевских рыцарей», исчезнувший где-то в ненастной ночи.
    Мой острый  слух ловил разные звуки: стук веток по крыше крыльца, шорох мышей в подвале, далекий гул моря. Но вот я насторожился: шум колес! К нам? Да, шум прекратился возле крыльца. Я резко поднял голову. Ларик встрепенулся и вопросительно посмотрел на меня. Я соскочил с кровати и бросился к двери, Ларик – за мной. Сзади загомонили мальчишки, но я уже несся вниз по лестнице, с разбегу натыкаясь на чьи-то ноги.
- Мелок!
Это же голос Федора! Они вернулись, они дома, в безопасности. Но все ли? Все! Илья, Гриша, Паша… Саша Князев, который неловко держит перед собой замотанную бинтами руку. Все живые, но замерзшие и немного испуганные. Я уже терся об их ноги и радостно приветствовал их, когда, случайно глянув вверх, заметил на лестничной площадке Ларика. На  лице смятение, руки сжимают перила. Он не знает, что сказать друзьям, как признаться, что выдал их.
Я вспомнил изречение Грасиана: «Человек, не умеющий хранить тайну,— все равно что распечатанное письмо, которое каждый может прочесть». Но ведь Ларика нельзя упрекнуть в том, что он не умеет хранить тайны. Нет, он пошел на это лишь из страха за жизнь друзей, и я его в этом поддерживаю. Мне кажется, этот шаг потребовал от него большего геройства, чем хранение секрета. Но особое мужество потребуется от моего подопечного сейчас, когда он должен лицом к лицу встретиться с теми, чья экспедиция не удалась по его вине.
Но Ларик никогда не был трусом. Вот и сейчас он отпустил перила и медленно начал спускаться по лестнице.

        14.Репетиции

На следующий день построение было проведено гораздо позже обычного, чтобы мальчики успели немного поспать. Саша Князев на построении не появился – Укол оставил его в лазарете: накануне Саша повредил руку, поскользнувшись на мокрых камнях. Федор покашливал, но стоял в строю.
Капитан сам обратился к воспитанникам.
- Я горжусь тем, что вы, как настоящие русские моряки, не раздумывая, бросились на помощь погибающим. Но вы забыли, что являетесь матросами, и для вас обязательна дисциплина. Даже там, в Мессине, моряки ничего не делали без приказа, иначе военный флот перестал бы быть военным флотом. Я не буду объявлять взыскание за нарушение дисциплины, так как нарушители уже наказаны – болью, холодом, испугом. Понимаю, как хочется вам помочь пострадавшим, поэтому предлагаю вам  провести рождественский концерт силами воспитанников приюта. Билеты на него сделаем благотворительными, а все деньги перечислим в Комитет помощи жителям Мессины. Согласны?
  Мои подопечные одобрительно зашумели, а я удивился: неужели кто-то за деньги придет смотреть на неумелые выступления приютских мальчишек? Но ведь Буря, наверно, знает, о чем говорит.
- И еще я обещаю, что каждое утро дежурный воспитатель будет читать вам из газет новости о том, что происходит в Мессине. А сейчас расходитесь по классам.
  Я уходить из залы не спешил, потому что увидел, как Ларик, вместо того, чтобы идти в класс, подошел к окну и стоял, чуть отодвинув портьеру, из-за которой робко выглядывал неяркий солнечный луч. Я притаился за колонной и ждал, когда в пустой зале раздадутся еще чьи-нибудь шаги. В том, что они раздадутся, я был уверен. И точно: в зале появился Илья. Он подошел к Ларику, но тот не повернул головы.
- Почему не в классе, рыцарь? – негромко спросил Илья.
Только тогда Ларик резко обернулся.
- Я предал вас, командор, - так же тихо сказал он. – Вчера мне почему-то показалось, что я должен так поступить, но теперь…
- Не надо объяснять, - быстро сказал Илья. – Ты спас нас.
Он замолчал, но тут же продолжил:
- Вчера ночью я очень испугался, Ларька. Я даже не думал, что могу так бояться. Мы с трудом стащили эту шлюпку на воду. Вода ледяная, брызги… все промокли, замерзли сразу же. Сашка повредил руку, но сказал об этом только в шлюпке. Волна нас сразу швырнула туда, сюда, все трещит, темнота вокруг… А я ведь должен командовать. Пашка кричит: «В шлюпке вода!» Вот тут я испугался до смерти.  Нас к волнорезу несет, сейчас ударит об него – и конец. И тут навстречу нам катер, с него Солнце что-то в рупор кричит. Поймали они шлюпку баграми, отбуксировали к причалу. Выбрался я на берег, ноги не слушаются, подгибаются. Мысль одна: спасены! А ты говоришь – предал.
- А знаешь, кто меня заставил? Гаттамелата! - в голосе Ларика послышалось облегчение. – Прыгнул ко мне на кровать и смотрит так строго, прямо в глаза: признавайся! Слушай, командор, на урок мы уже все равно опоздали, пойдем к Сашке в лазарет.
- Пойдем, да только кажется мне, что не первыми будем.
- Айратка?
- Он самый, - засмеялся Илья, и мальчишки помчались вниз по лестнице.
Эх, как бы я был доволен, если бы обнаружил, что Илья – сын князя. Больно уж мне этот мальчишка по душе. Поступает благородно, словно его происхождение и впрямь высоко. Хотя, может быть, стоит вспомнить высказывание… не помню, чье: «Благородная кровь - случайность судьбы; а благородные поступки - признак великого сердца».
  Капитан Буря сдержал слово. Теперь я каждое утро пробирался в класс, где дежурный воспитатель читал моим подопечным про Мессину. Мне больше всего запомнился рассказ о том, как один русский матрос нашел под развалинами чудом выжившего младенца. Он спеленал его, напоил молоком и привез в Неаполь. Там он заявил, что если родители ребенка не отыщутся, то он хотел бы усыновить малыша, и просит, чтобы ему его отдали.
Мои подопечные узнавали, что русские моряки успели спасти около тысячи человек и перевезли в другие города две тысячи пострадавших. «Нам послало их не море, а Небо», - так говорили о русских моряках спасенные. Капитан Буря читал, что писали газеты всего мира:
«О, эти русские, какой героизм! Разделясь на небольшие отряды, не обращая внимания на ежеминутные обвалы всё ещё падавших зданий и новые, хотя слабые толчки, сотрясающие землю, они храбро лазали по грудам мусора и кричали: «Эй, синьор, синьор!» И если в ответ им раздавался стон или крик, они принимались за работу, покрикивая выученные по-итальянски слова: «Сейчас! Держитесь!»
«Среди русских моряков я видел много контуженных, раненых, продолжавших работать, рискуя своей жизнью при каждом случае спасения. Они взбирались на такие места, где, казалось, смерть несомненно угрожала им, но они побеждали – и спасали людей».
«Помощь в лице вооружённых кирками и лопатами, отчаянно смелых людей, вдохновляла тех, кто пережил катастрофу, и даже легкораненые начинали работать с бешеной энергией».
«Где только было опаснее всего, куда никто не решался идти, они шли и спокойно делали свое дело. Нас, итальянцев, поразило, что у них все оказалось: и топоры, и кирки, и веревки... Удивительно трогательно относились они к детям и женщинам!».
  Я делал вид, что дремлю, но зорко следил за своими подопечными. Конечно, все мальчишки, даже Миха Леснов или Игнат Дерябин, слушали новости, затаив дыхание, представляя себя там, помогающими этим смелым морякам.

Как-то после уроков воспитанники собрались в огромной гостиной, названной теперь «кают-компанией». Надо было решить, кто же примет участие в благотворительном концерте. К великому разочарованию ребят, оказалось, что очень немногие могут выступить на сцене. Конечно, Марк Ройзман сыграет на флейте, Саша Князев прочтет свои стихи, а Вася Пенкин, обладатель красивого голоса, что-нибудь споет. Но трех номеров для концерта, конечно, мало. Все приуныли.
- Давайте посоветуемся с Солнцем, - предложил Ларик, но на этот раз любимый воспитатель мог им помочь только тем, что привел на совет в кают-компанию первого помощника, награжденного ребятами прозвищем «Штиль».
Штиль, как обычно, был невозмутим и спокоен. Чуть щуря свои темные глаза, он выслушал Сашу Князева, а потом сказал:
- Значит, первой частью концерта надо сделать спектакль, в котором будут участвовать все желающие.
- Спектакль? – переспросил недоуменно Федор в наступившей вдруг тишине. – Но мы же не умеем.
- Научитесь.
- У нас нет пьесы, - продолжал Федор.
- Сочините.
- Костюмов нет! – робко проговорил Марик.
- Что-нибудь придумаем.  Если нужна будет помощь, обращайтесь ко мне. Я когда-то играл в любительском театре, - сказал Штиль, и его губы под темной полоской усов дрогнули в чуть заметной улыбке.
   После его ухода тишина в кают-компании сменилась таким оглушительным гомоном, что мне даже захотелось заткнуть лапами уши. Каждый предлагал сюжет для спектакля.
- Сашка, ты напишешь? – кричал Князеву Витя Ушаков. – Давай про войну!
- Про Рождество! Приключения! Из истории!
Но тут Илья Найденов поднял руку. «Андреевские рыцари» сразу замолчали, готовые слушать, что скажет командор, их примеру последовали остальные.
- Надо поставить спектакль про Мессину, - твердо сказал Илья.
И сразу мальчишеские лица просветлели. Конечно, как же они сразу не догадались! Ведь благотворительный вечер этому и посвящен.
- В стихах? – спросил Саша.
Но Илья отрицательно покачал головой.
- Стихи не каждый запомнить сможет, да и ошибаться в них нельзя, сразу заметно. Надо так, словно все по-настоящему происходит.
- Тогда у меня не выйдет, - сказал Саша.
- Я попробую, - неожиданно произнес Ларик. – Дайте время до завтра.
На следующий день я примчался вкают компанию и увидел, что ребята уже собрались вокруг Ларика, а тот читает вслух что-то, написанное в толстой тетради. Я устроился рядом. Ларик читал, как это называется, «по ролям», немного изменяя голос для каждого персонажа. Действовали в пьесе несколько русских матросов и офицер, жители Мессины, врач и даже один воришка, который собирался сначала украсть деньги из разрушенного банка, а потом, увидев героизм русских моряков, отдал эти деньги для покупки лекарств и еды.
Когда Ларик закончил чтение, все одобрительно зашумели и принялись разбирать роли. Роль воришки сначала никто брать не хотел, но потом Ника Капустин передумал:
- Думаю, мне хорошо удаются отрицательные персонажи, - сказал он так важно, что ребята расхохотались.
Только Матвей Иконников проворчал, что он-то, конечно, никого изображать не будет. Его оставили в покое: все знали, что переубедить Матвея невозможно.
- Нужны будут декорации, - сказал Еня Маринин. – Я могу нарисовать, только не знаю, на чем.
 Самым странным оказалось то, что главным в постановке спектакля неожиданно сделался Витька Ушаков! Он не только придумывал декорации из подручных средств, освещение и звуковые эффекты, он еще и оказался великолепным режиссером. Витька обладал умением увидеть всю сцену сразу, представить, кто откуда выходит, куда уходит, где стоит и как действует. И скоро ребята, поняв это, уже именно к нему и обращались. «Вить, а тут как сделать?» «Витька, куда это поставить?», - слышалось со всех сторон.
Зато лучшими артистами оказались Ника Капустин и Митя Черняев. Воришку Ника играл так убедительно, словно успел узнать это ремесло на деле, а Митя был самым настоящим корабельным врачом. Он добавлял в свои реплики разные медицинские слова и умело бинтовал руки и головы.
  Я очень переживал. Чем может помочь кот, даже если он умеет читать и думать? Еще никто и никогда не видел кота выступающим на сцене. Ни петь я не могу, ни плясать, ни в спектакле участвовать. Грустно…
Но у Провидения, как выяснилось, были свои планы на мой счет. На одной из репетиций Гришу Остапчука, которого по сюжету вытаскивали из-под обломков, в очередной раз ударил по голове один из этих обломков, которые почему-то всегда падали очень неудачно. Гриша  обиделся и отказался от роли спасаемого.
- Я могу полежать под этими досками, - угрюмо сказал он, - но тащить меня не надо, спасатели из вас никудышные. Хорошо, что до Мессины не добрались.
Гришу обругали, но разрешили изображать придавленного мессинца, который тихо стонет, ожидая своей очереди. Тогда-то в гениальной голове режиссера Витьки и родилась новая мысль.
- Конечно, человека вытаскивать трудно.  Давайте лучше Мелка спасать!
И не успел я понять, что происходит, меня схватили, посадили между какими-то табуретами, изображающими завал, и больно дернули за хвост: «Мяукай!»
 Я, конечно, принялся стонать, но не от боли, а потому что понял: вот он, мой шанс! Я смогу играть на сцене и смогу принести пользу!
  Мое спасание прошло гораздо успешнее, чем спасание Гриши, и все были довольны.
- Мелок – артист что надо, - одобрительно заключил Витька.

         15. Концерт

   «Кто хочет достигнуть того, чего желает, пусть желает достижимого», - сказал какой-то очередной мудрец из «Зерен мудрости». Совершенно напрасно пытался я снискать лавры артиста. Я, конечно, понимал, что мое появление на сцене - лишь второстепенный эпизод, лишь несколько минут пробуду я на глазах у зрителей, что в это время все, затаив дыхание, будут следить за действиями смелого матроса Паши Сироткина, спасающего меня из завалов, но я не думал, что моя роль будет сыграна так бесславно. Впрочем, разрешите поведать обо всем по порядку.
   Перед  концертом мои подопечные очень волновались, вечером долго не могли уснуть, шептались. Я ходил от кровати к кровати и слушал. Вы скажете, что нехорошо подслушивать разговоры, но в книгах сыщики часто так делают, когда им надо получить полную картину происходящего.
- Только бы Пенкин слова не забыл, - переживал Витька Ушаков. – Надо было бы эту роль тебе, Гришаня, дать. Стонать без слов мог бы и Васька.
- Теперь уж чего, - отзывался Остапчук. – Да не трусь ты, выкрутимся.
- Не переборщил с зеленью? – наморщив лоб, с тревогой спрашивал Еня у Мити Черняева, - город все же.
- Итальянский ведь город, - рассудительно отвечал Митя. – Конечно, там деревьев да цветов много. А ты знаешь, Митька, что на концерте Суханов с дочками будет?
- И Глафира придет? – оживился Еня. – Может, ей с тобой познакомиться захочется, ведь ты так здорово врача играешь.
- Не опозориться бы, - прервался голос Мити от волнения.
- Даже и не думай об этом! – строго сказал Еня.
- Вот если бы перед спектаклем ко мне подошел мой отец, пожал мне руку и сказал: «Ты справишься, я в тебя верю!»  Тогда я ничего бы не боялся.
- Ты его совсем не помнишь?
- Нет. Только мне почему-то представляется, что он был врачом, серьезным и мудрым. Может быть, он заразился какой-нибудь смертельной болезнью и умер. А потом и мать от него заразилась, и  я один остался. Поэтому мне и хочется врачом стать. Стану врачом, вылечу купца Суханова от какой-нибудь тяжелой болезни, а он в благодарность отдаст мне в жены Глашу… Что ты смеешься, Енька?
   Я лежал под Митиной кроватью и думал. Как же трудно приходится моим подопечным! Обычные дети, которые  растут в семьях, знают своих родителей, им не приходится их выдумывать и представлять. Они знают, кем были их дедушки и бабушки, им легче выбрать свой путь в жизни. Мои же подопечные изобретают свои жизни на пустом месте, и лишь от них самих зависит, кем они станут. Митя Черняев, возможно, на самом деле станет врачом, даже если вдруг окажется, что он – сын князя.
   Перед концертом Витька принес меня за кулисы, где уже готовились к выходу участники спектакля. Солнце помогал им гримироваться и одеваться. Я с трудом узнал Илью Найденова в старичке с перевязанной головой, а в черноволосой итальянской девочке - Марика Ройзмана.  Совсем не изменившемуся Лене предстояло играть храброго морского офицера, а Ларик, Паша, Игнат, Иваня и Вася Пенкин бродили по комнате в матросских блузах.
- Начинаем! – в двери, ведущей на сцену, показался Штиль. Даже сейчас он оставался совершенно невозмутимым. – Все приглашенные уже в зале. Открываю занавес.
  Я, взволновавшись, бросился куда-то вслед за остальными артистами, но Витька крепко ухватил меня.
- Куда, господин артист?  Еще не твой выход!
 И он передал меня в руки Саши Князева, который должен был выступать со стихами в самом конце вечера.
   Что, что же происходит там, на сцене? Все ли идет, как задумано?  Витька  мечется туда-сюда, то делая знак Матвею, что пора колотить в большой барабан, изображая грохот землетрясения, то громким шепотом подсказывает слова Васе Пенкину, то шипит кому-то: «Мигай фонарем, мигай!»  Наконец он подбегает к Саше, хватает меня и выносит к самой сцене, где быстро садит за кучу досок и картонных камней.
- Я слышал какой-то звук! – громко говорит над моей головой Паша Сироткин и делает вид, что с трудом сдвигает с места один из камней. Я цепенею. Прямо передо мной открывается огромный зал со множеством людей, и все смотрят на меня! Я вижу блестящие глаза Глашеньки и ее сестер, взволнованные лица нарядно одетых женщин. Кажется, все идет хорошо, и теперь я должен постараться сыграть измученного долгим заточением кота.
- Это же кот! – произносит с возмущением «мессинец» Айрат. – Время дорого, надо спасать людей!
- Кот - тоже Божье создание, - отвечает «матрос» Иваня и хочет достать меня из завала. Но в этот момент происходит непредвиденное. Одна из досок вдруг падает мне прямо на лапу!
От боли и неожиданности я хрипло взвыл и метнулся прочь, совсем забыв о том, что должен быть слаб и измучен. Иваня от неожиданности отшатнулся, споткнулся и упал прямо на «завал», сминая картонные «камни». Уже из-за кулис я услышал в зале смех. Смех во время трагической пьесы!
 Я все испортил. Говорил же Витька, что на сцене может случиться любая неожиданность, что надо быть ко всему готовым и  быстро искать выход из положения. Я должен был сдержаться и доиграть сцену до конца, невзирая на боль в лапе! Теперь же все пропало: пьеса провалена, я покрыт позором, а благотворительные взносы будут маленькими. Еще Наполеон говорил, что война состоит из непредусмотренных событий. Сегодня я убедился, что из них же состоит и театральный спектакль.
Я убежал подальше и забился за портьеру, чтобы не слышать, как будет играть на флейте Марк, как прочтет свои замечательные стихи Саша, как будет аплодировать им восхищенная публика. Я, Гаттамелата, потерпел фиаско!
   Но ведь актерство - не рыцарское дело, да и сыщик предпочитает всегда оставаться в тени. Дайте, дайте мне спасительную тень, где я смогу мыслить и действовать, уберите этот назойливый свет софитов, и тогда рыцарь Гаттамелата найдет лучшее применение своим способностям.
И вдруг прямо над собой я услышал голоса, которые сразу узнал.
- Прекрасный и трогательный спектакль, дорогой  Владимир Петрович, - быстро, словно рассыпая горох, сказал полицмейстер Павел Селиванович. – Рад буду внести благотворительный взнос. Вы делаете большое дело, растите хороших людей из этих мальчишек. Не взыщите, если снова полюбопытствую: не удалось ли Вам что-нибудь узнать?
- К моему великому сожалению, не удалось, Павел Селиванович. Я отправил телефонограммы во все приюты, откуда поступили воспитанники, и получил пространные сведения о каждом из мальчишек. Ничто не наводит на мысль о том, что кто-то из них может быть княжеским сыном.
- Жаль, весьма жаль. Я тоже провел расследование, но и оно успехом не увенчалось. Что же, будем считать, что это ошибка или провокация. Но если вдруг что-то заметите…
Шаги и голоса удалялись, слова стали неразборчивыми, а я все сидел, уткнувшись в портьеру.  Пусть капитан и полицмейстер отказались от расследования, но я так просто не сдамся. Сыщик Гаттамелата еще себя покажет!
 Еще несколько дней после злополучного спектакля я не мог прийти в себя, хотя мои подопечные утешали  меня, как могли.
- Эх, и растяпа же я, - говорил Иваня, скармливая мне заботливо припрятанную котлетку. – Не держи зла, Мелок, за то, что доску эту тебе на лапу уронил. А потом еще и сам свалился. Хорошо, что Паша не растерялся, кричит: «Снова толчки начались! Берегитесь!»
  Молодец Паша! Вот об этом и говорил Витька – надо быть готовым к любым неожиданностям.
  Но неожиданности словно подстерегали наш приют за каждым углом. От купца Суханова принесли приглашение на ёлку, что устраивалась в его доме на святках. Купец приглашал «трех наиболее достойных воспитанников, в числе коих хотелось бы видеть воспитанника Черняева». Можете себе представить, какой поднялся шум, когда мальчишки про это узнали – всем хотелось побывать на празднике. Но Солнце взял все в свои руки и объявил, что, кроме Черняева, пойдут Найденов и Сироткин.
   Отправлявшихся на ёлку собирали всем миром, даже Леня Мещеряков отдал Паше свой ремень с начищенной до блеска пряжкой. А потом, прильнув к заиндевевшим окнам, мальчишки пытались увидеть, как трое счастливцев бегут через дорогу к сияющему огнями сухановскому дому.
   Вечером я, словно нехотя, прошелся по спальне и прилег под Митиной кроватью. И не намекайте, пожалуйста, на то, что «любопытство кошку сгубило». Да, мне было интересно, как прошел праздник, но лишь потому, что я должен знать все о жизни своих подопечных. Как иначе я смогу о них заботиться? 
  Конечно же, Митя и Еня шептались. Вернее, я слышал лишь шепот Мити, который спешил рассказать обо всем другу.
- И никто из нас танцевать не умеет! Сидим и смотрим, как остальные то кружатся, то прыгают. Глашеньку все время кто-нибудь приглашает, да и понятно: она там самая красивая. Сестра ее Машенька тоже без кавалеров не оставалась.  Я приуныл было, ведь неприятно себя лишним чувствовать, но вдруг смотрю: танец закончился, и Глашенька прямо ко мне направляется. К ней один подскочил, другой, а она отвечает: «Я хочу отдохнуть, господа», да с милой такой улыбкой на меня смотрит. Подошла, села рядом. В волосах у нее бант, локоны вьются – просто картинка. Вот бы тебе, Енька, ее нарисовать! Спросила меня о приюте, что-то про спектакль сказала, что я хорошо играл вроде, а я слушаю да не слышу, сердце так и стучит. Но потом думаю – не сидеть же невежей, - и стал рассказывать, сам ее о чем-то спрашивать. Знаешь, Енька, она так говорит, словно песенку напевает – слушал бы да слушал. Приглашала еще к ним заходить, как будто это от меня зависит. И знаешь, что я подумал? Как бы нам танцевать научиться?

        16. Любимый предсказатель шаха персидского

   Февральский ветер гонялся за снежинками, словно кот за мышами, но те ловко увертывались, прятались на крышах и на ветвях деревьев. В такую погоду только дремать  у теплой печки! Будь я простым котом, спал бы и спал, но Гаттамелата, должен выполнять свои обязанности. Кто, кроме меня, день и ночь не сводит глаз с воспитанников, кто слышит каждый шепот и ловит каждый взгляд? Кто всегда готов прийти на помощь, помочь разрешить загадку? Я, Гаттамелата, рыцарь и сыщик.
    Так думал я, растянувшись возле печи в коридоре. Тепло, тихо…Скоро в классах закончатся занятия, и тишине придет конец. А я снова и снова размышляю о том, что не дает мне покоя. Если в нашем приюте все же находится пропавший сын князя, то кто он? И мысли бегут по кругу, словно белка в колесе: Илья Найденов? Леня Мещеряков? Игнат Дерябин? Миха Леснов? Митя Черняев? Ника Капустин или Сережа Филипенко? Что я упустил, чего не заметил?
  Звонок прерывает мои мысли. Двери классов распахиваются и мальчишки выливаютсяв коридор буйной волной. Я запрыгиваю на подоконник, не то еще кто-нибудь отдавит лапу или хвост. И тут на мой затылок опускается худенькая рука. Я быстро оборачиваюсь: Сережа Филипенко. Он чем-то озабочен и гладит меня по голове почти механически.
- Вот ты где! – подскакивает к нему Ника Капустин. – Не хочешь, так и скажи, я один пойду.
 Куда это Ника собирается? Опять что-то задумал? Выдумок Ники боятся все воспитатели, фантазия этого мальчика может завести его куда угодно, а Филипенко всюду за ним следует, безгранично доверяя. Но сегодня Сереже, кажется, вовсе не хочется делать то, что предлагает Капустин. В чем же дело? И я навострил уши.
- Не ходи! –испуганно откликается Сережа.
- Ты же сам говорил, что хочешь узнать, кто твои родители, - не отстает Ника. Он не привык к возражениям.
- Конечно, хочу. Но не так.
- А как? Кто-то придет и принесет тебе всю твою историю на блюдечке? Если хочешь узнать, надо действовать.
- Колдовство – грех, - не сдается Сережа.
- Какое же это колдовство? Это всего лишь ясновидение. Он видит то, что другие увидеть не могут. Видишь, здесь написано: «Хазиран, любимый предсказатель персидского шаха». Предсказатель, а не колдун!
- Предсказатель говорит про то, что еще будет, а нам надо про прошлое.
- И как же он тогда должен называться, «прошлосказатель», что ли? Не говори ерунду!
- Я не пойду, - повторяет Сережа.
- Ну и не ходи. Но учти, что только трусы бросают друзей в трудную минуту.
- Я не бросаю! – в голосе Сережи звенит возмущение. – Ты же сам сказал: «не хочешь, не ходи».
- Хорошо. – Ника теперь изображает обиженного, но смирившегося друга. – Конечно, ты не должен делать то, что тебе неприятно. А я пойду. Не хочу упустить шанс разузнать о своей семье.
  Ника повернулся и медленно пошел прочь. Рука, гладившая меня, замерла, потом дрогнула, и вот уже Сережа бежит вслед за другом.
- Подожди, Ника, я с тобой!
Вот что придумал на этот раз Ника Капустин! Я уже видел эту желтую бумажку, на которой изображён человек в намотанной на голову чалме, и написано «Хазиран, любимый предсказатель персидского шаха. Предсказывает будущее, видит сокрытое. Не упустите шанс!». Вот Ника, видно, и решил узнать у этого Хазирана имена своих родителей.
Я соскочил с подоконника и бросился за Никой и Сережей. Нельзя позволить им отправиться туда одним: я, Гаттамелата, должен быть рядом!
 Но чем же Капустин собирается платить предсказателю? Глупый мальчишка не понимает, что Хазиран творит свои чудеса не бесплатно. Но я недооценил Нику.
- Витька, дай в долг монетку, - просит он Ушакова, которому друзья родителей иногда присылают немного денег.
- В долг? – умехается Ушаков. – Не вернешь ведь. Бери так.
- Вы благородны и милостивы, кабальеро, - отвешивает Ника изысканный поклон и, взяв монетку, несется вниз по лестнице. Сережа еле за ним поспевает. Я немного отстал – не умею бегать по лестницам, - поэтому не слышал, как объяснил Ника дежурному необходимость выйти на улицу. Накидывая шинели, Ника и Сережа выскочили навстречу неприветливому ветру, я – за ними. Ветер сразу встопорщил мне шерсть, в глаза полетели снежинки. Нет, такая погода – не для прогулок. Только крайняя необходимость может заставить кота бежать по холодной продуваемой улице за двумя мальчишками.
  Ника, казалось, точно знал, куда идти, и вскоре остановился перед длинным одноэтажным домом. Нерешительно потоптавшись на крыльце, мальчики вместе взялись за дверное кольцо, которое держала в клюве какая-то страшная птица, и громко постучали. Через мгновение дверь отворилась, но за ней никого не было! Неужели она открылась сама? Мальчики застыли, не решаясь сделать ни шага вперед. И тут я ринулся прямо в темный проем, словно рыцарь в гущу битвы.
- Это же Мелок! – воскликнул Ника и бросился следом за мной. Дверь за ним и Сережей закрылась, и мы все оказались в полной темноте.
И тут в дальнем углу комнаты призрачным зеленым светом засветился огонек. Сияние становилось все ярче, выхватывая из темноты резные кресла и большой круглый стол, на котором переливался множеством граней большой хрустальный шар. Мальчики, как завороженные, сделали шаг к столу, но тут откуда-то сверху донесся зловещий смех, заставив их отпрянуть. Рядом с собой я услышал злое шипение и оглянулся: огромный черный кот, сияя пронзительно-зелеными глазами, надвигался прямо на меня. Я выгнул спину и громко крикнул:
- Я не боюсь, чудовище! Рыцарь Гаттамелата вызывает тебя на честный поединок!
  Черный кот перестал шипеть, обошел вокруг, не спуская с меня глаз, а потом вдруг повернулся и медленно двинулся прочь. Он испугался! Не каждый решится принять вызов на бой от столь отважного рыцаря!
- Приветствую вас в моем скромном жилище, о гости! – раздался низкий бархатный голос, и в круг света вступил невысокий человек в чалме, точно такой, как на картинке.
- Вы Хазиран? – спросил с почтением Ника.
- Хазиран, любимый предсказатель шаха персидского к вашим услугам, молодые господа. Что желаете? Вы, верно, пришли просить меня призвать джиннов, чтобы они расправились с вашими врагами?
- Джиннов? – пролепетал Сережа?
- Джинны повинуются мне, молодые господа. С их помощью я могу творить настоящие чудеса. Жаль, что люди боятся использовать их силу. Я предлагал вашему городу вызвать джиннов для постройки нового причала, но мою помощь отвергли. Верно я говорю, Миели?
Вверху, в темноте, опять кто-то страшно захохотал.
- Кто это? – спросил Ника, и я услышал, как дрогнул его голос. А ведь говорили, что Капустина напугать невозможно!
Хазиран выставил вперед руку, обтянутую рукавом из переливающегося шелка, и что-то проговорил на незнакомом языке. Откуда-то сверху метнулась мимо мальчиков темная тень, заставив их вздрогнуть, и на руку предсказателя опустилась огромная сова. Ее желтые глаза светились в полумраке.
- Миели – моя помощница. Она помогает мне видеть, - непонятно сказал Хазиран. – Я знаю, о чем вы хотите меня спросить, молодые господа.
- Откуда? – спросил Сережа, но Ника толкнул его локтем в бок и прошипел: «Он же предсказатель!»
Хазиран снисходительно улыбнулся:
- Прошу вас сесть в эти кресла.
Сам он опустился в кресло напротив, усадив Миели прямо на стол. Сова часто задышала и отвернулась. Я притаился под столом, гадая, знает ли Хазиран о моем присутствии. В зеркале, что висело на соседней стене, я мог видеть все, что происходит в комнате. Вот предсказатель сделал несколько плавных движений руками, и хрустальный шар начал светиться голубоватым светом. Серебристо-голубые отсветы скользили по лицам мальчиков, которые замерли, глядя на мерцание шара.
- Вы хотите знать, кто ваши родители, хотите знать, встретитесь ли вы с ними в будущем, - приглушенно и медленно заговорил Хазиран. – Это похвальное желание, но готовы ли вы получить эти знания?
- Готовы, - решительно сказал Ника.
- Тогда слушайте.
Хазиран замолк. Медленно тянулись мгновения, метались по стенам голубые зайчики.
- Мне жаль, молодой господин, но в этой жизни ты уже не сможешь встретиться со своими родителями, - сочувственно обратился Хазиран к Сереже. – Они были хорошими людьми и рано ушли – так бывает. Но тебя ждет большое будущее, мой господин.
- Кем я стану? – нетерпеливо спросил Сережа.
- Я вижу сражения, вижу награды. Ты будешь храбрым воином, полководцем, выиграешь множество сражений. Да, тебя ждет великое будущее. А ты, мой господин, - Хазиран перевел взгляд на Нику, - еще встретишься со своими родителями… вернее, с матерью. Как и когда это произойдет, я не вижу, но знаю, что поможет тебе в этом друг. Только вот образ этого друга видится расплывчато. Мне почему-то кажется, что это… да, именно кот!
- Кот? – наморщил лоб Ника. – Как кот может помочь мне встретиться с матерью?
- Не все открыто даже таким великим предсказателям, как я, - важно ответил Хазиран. – Могу лишь повторить: не расставайся с этим другом, и он поможет тебе найти того, кого ты ищешь.
  И голубое сияние начало гаснуть. Шар замер, заснул. Сова взмахнула крыльями и тяжело взлетела на шкаф. Сами собой вспыхнули свечи в тяжелом подсвечнике, и лица мальчиков снова стали обычными. Ника положил на стол монету. Хазиран взял ее и непонятно сказал: «Долг ты вернешь, хоть и не деньгами». Он дунул на ладонь – и монета исчезла. Сережа схватил Нику за руку, и мальчики начали пятиться к выходу. Когда дверь перед ними распахнулась, снова зло захохотала сова, и мои подопечные выскочили на крыльцо, а я, стараясь остаться незамеченным - за ними следом.
  Мальчишки бежали, пока дом предсказателя не остался далеко позади, и лишь потом остановились, опасливо оглянувшись и переводя дух.
- Вот это да! – с восторгом сказал Ника. – Ты видел? Свечи загораются, двери открываются, шары светятся! Да еще сова! Он – настоящий волшебник.
- Ты же говорил, что он предсказатель, а не колдун, - напомнил Сережа. – Только ничего, даже если колдун.
- Это потому, что он предсказал тебе такое будущее? Загордишься теперь, небось.
- Теперь я учиться буду хорошо, - неожиданно серьезно сказал Сережа. – Полководец должен много знать.
- Полководец! – фыркнул Ника. – А я вот не очень-то верю предсказаниям этого любимца шаха персидского. Друг, кот… Так ничего толком и не сказал. И что за кот? Уж не Мелок ли? Мелок, веди меня к мамаше!
Но я шел вперед, не глядя на Нику. Зря он потешается. Может быть, Хазиран увидел то, чего никто больше знать не может? Может, он увидел, что Ника – сын князя, и что я, Гаттамелата, помогу ему найти семью? Значит, я должен постараться добыть доказательства.
Мы уже подходили к приюту, когда задумавшийся Сережа тихо сказал:
- Жаль только, что я никогда не увижу своих родителей.  Но, может быть, этот Хазиран ошибся, а, Ника?
Прав был великий Овидий: «Мы плохо верим тому, чему неприятно поверить».

         17. Гибель Мурильо

    После неутомимых ветров и холодных ночей в город пришла весна. Солнце все чаще  посещало мой любимый подоконник и все дольше на нем гостило. Компот, суетясь у плиты, начал насвистывать веселые мелодии, а Северное Сияние позволил себе улыбнуться.
   Я сидел на подоконнике и наблюдал за улицей, с удовольствием вдыхая просачивающийся в приоткрытую форточку весенний воздух. Как хорошо, что мне не надо выходить на улицу, где снег превращается в какие-то снеголужи, по которым, осторожно ступают люди в сапогах и галошах! Как хорошо, что коты могут посвятить весенние дни философским и детективным размышлениям, думал тогда я.
О, как я ошибался! Если кот вынужден опекать несколько десятков мальчишек, ему не избежать неудобств и не всегда приятных приключений.
   День близился к концу. Когда солнце сползло за крышу дома напротив, я спрыгнул с подоконника, сразу ставшего неуютным, и отправился в кают-компанию. Несколько подопечных сидели за уроками, Саша Князев сочинял, а Еня Маринин складывал в сумку кисти и краски, вполголоса рассказывая что-то Мите. Я подошел поближе и потерся о Митину ногу.
- Привет, Мелок, - Митя рассеянно погладил меня по спине. – Енька, ты мне уже все уши прожужжал о Тетушкиной коллекции.
- Ты ведь тоже видел ее, когда нас водили поздравлять Тетушку с днем рождения.
 Тетушкой мальчишки называли генеральшу Вяхиреву, ту самую, что отдала для приюта один из своих домов, и теперь мальчики вместе с воспитателями ходили поздравлять ее с праздниками. Я тоже не раз слышал, как Еня восхищался картинами, что висели в галерее на втором этаже. Он называл имена художников, которые звучали красиво и загадочно, но мне запомнилось лишь одно из них – Мурильо, так звали испанского художника. Очень кошачья фамилия, не находите?
  Тетушка покровительствовала Ене, видя в нем будущего великого художника, и разрешала мальчику копировать картины, висевшие в галерее. Зачем, спросите вы? Я точно не могу вам сказать, знаю лишь, что так делают все начинающие художники, чтобы научиться хорошо рисовать. И вот сейчас Еня копировал того самого Мурильо – портрет какого-то мальчика.
- Я сейчас вовсе не о коллекции хочу тебе рассказать, вечно ты не дослушиваешь до конца. В прошлый раз, когда я сидел в галерее, копируя Мурильо, ко мне подошел незнакомый молодой человек, шикарно одетый. Он сказал, что приходится Тетушке внучатым племянником, и долго рассматривал, как я рисую. «У тебя великолепно получается, - сказал потом он, как будто удивившись. – Пожалуй, я и не отличил бы копию от оригинала». Я засмеялся, потому что сразу видно, которую картину написал великий художник, а какую – простой ученик. Но он не отходил от меня. Потом ему в голову пришла какая-то идея, я это почувствовал. «Как тебя зовут? Евгений? Послушай, Евгений, мне хотелось бы разыграть своего друга. Я куплю у тебя копию Мурильо. Понимаешь?» Я ничего не понимал, поэтому племянник Тетушки объяснил: «У меня есть друг, который мнит себя великим знатоком живописи. Я выдам копию за подлинник, друг мне поверит, и я смогу доказать, что в живописи он разбирается из рук вон плохо».
  Мне стало не по себе. Неприятно, когда с помощью того, что ты сделал, хотят кого-то обмануть. Тогда он сказал: «Конечно же, я заплачу тебе за работу. Какую сумму ты счел бы справедливой?» И тогда я обещал подумать. Сегодня он придет снова, и я должен буду что-то ему ответить. Что мне сказать, Митька?
Митя задумался.
- А что ты собирался делать с этой копией?
- Ничего. Мне она не нужна, это ведь просто учебная копия.
- Так продай ее. Какая разница, что этот племянник собирается с ней сделать? Пусть хоть на завтрак съест. Деньги тебе пригодятся. Проси рублей пять.
- Так дорого?  Он не согласится.
- Вот увидишь, согласится. Пять рублей – не такие уж большие деньги за хорошую картину.
- Наверно, ты прав, - вздохнул Еня.
Этот разговор меня встревожил. Я даже понять не мог, чего опасаюсь, но кончик хвоста шевелился сам собой, а это сигнал «Опасность!» Платить деньги за то, чтобы разыграть друга? Нет, что-то тут не так! Пожалуй, надо будет мне самому во всем разобраться.
На следующий день, когда Еня взял сумку и начал спускать по лестнице, я последовал за ним. Неужели мне придется все же выбраться на эту мокрую и неприветливую улицу? Как не хочется! Но я уже знал, что должен последовать за Еней и своими глазами увидеть этого племянника.
Еня надевал шинель, поставив сумку на пол, и тут меня осенило. Я юркнул в приоткрытую сумку. По крайней мере, так я смогу избежать путешествия по этой мокрой снежной каше!
В темноте и тесноте сумки, где от кистей отвратительно пахло, меня быстро укачало. Хорошо, что дом генеральши оказался недалеко. Когда Еня открыл сумку, я зажмурился и прижал уши, но тут же понял, что бояться нечего.

- Мелок, как ты тут очутился? – удивился Еня. – Что ты делал в моей сумке? Теперь тебе придется побыть здесь, пока я работаю, только веди себя прилично, понял?
Разве я, Гаттамелата когда-нибудь вел себя неприлично?
Что ж, раз я на месте, то должен внимательно осмотреться, как сделал бы любой сыщик. Я оказался в галерее – светлой просторной комнате, где по всем стенам висели картины, картины, картины…  Почему люди так стремятся изобразить красками все, что видят?
Зачарованно бродил я вдоль стен, увешанных картинами. Чудесный гнедой конь поднялся на дыбы на фоне грозового неба… Борется с волнами корабль, который сейчас будет выброшен штормом на скалы… Задумчивая девушка сидит за вышиванием, но смотрит в окно на цветущую сирень… Важный военный с усами, гордо подбоченившись, наблюдает за сражением…Стол, покрытый узорной скатертью, ломится от красивых фруктов и золотой посуды…  Неужели Еня тоже сможет рисовать такие великолепные картины?
  А вот и знаменитый Мурильо: бедно одетый мальчик с веселой улыбкой наблюдает за резвящимися рядом щенками. Да, щенки неплохи, веселы и неуклюжи, но лучше бы художник изобразил котят - те, в отличие от собак, ловки и грациозны.
Еня поставил мольберт прямо напротив картины и погрузился в работу. Обойдя его и взглянув на почти законченную копию, я остолбенел: и вправду не отличишь от настоящего Мурильо! Да у моего подопечного настоящий талант! Я одобрительно поворчал и устроился так, чтобы наблюдать за тем, как Еня работает.
И тут в дверях показался человек. Одет он был весьма изящно, двигался легко. Почти бесшумно он подошел к Ене и взглянул на картину. Я заметил, что глаза молодого человека заблестели, но блеск этот мне  совсем не понравился – были в нем и алчность, и непонятная злоба. Ты был прав, Гаттамелата, тут затевается что-то нехорошее!
- Наверно, вы успели обдумать мое предложение, молодой человек, и, конечно, поняли, что следует согласиться.
Еня поднял голову.
- Да, я обдумал ваше предложение, но не могу продать вам картину.
Уголок рта молодого человека дернулся.
- Почему, позвольте узнать?
- Я обещал ее госпоже Вяхиревой.
- Но у тетушки уже есть эта картина, причем написанная самим Мурильо. Зачем ей ваша работа?
- Я обещал, - упрямо повторил Еня.
- Предлагаю вам десять рублей. Кто еще даст такую цену за ученическую работу?
Еня молчал. Видимо, почувствовав неладное, он твердо решил не продавать картину.
И тут я с ужасом увидел, что «племянник» вынул из кармана небольшой револьвер. Еня испуганно отшатнулся, а я прижался к мальчику и угрожающе зашипел. Но разве напугает вооруженного человека шипение кота, пусть даже очень сердитого? Как я смогу защитить своего подопечного, как?
- Лучше бы вы, молодой человек, согласились на десять целковых, - сквозь зубы сказал молодой человек, - и не вынуждали бы меня так с вами поступать. Конечно, я не собирался  разыгрывать никакого друга, просто мне очень нужны деньги, нужны сегодня, от этого зависит мое будущее. Полуслепая тетушка и не заметит, как настоящий Мурильо на стене ее комнаты сменится поддельным. Да, картину я подменю, но рассказывать об этом не стоит – если обман раскроется, то подозрение падет на вас, а я добавлю, что видел, как вы снимали картину со стены. Тетушка скорее поверит родному племяннику, чем какому-то безродному подкидышу. А для вас, молодой человек, это честь – вашу ученическую работу сочтут оригиналом.
И «племянник» ухмыльнулся. Каков мерзавец! Но он не знает, что великий Сервантес сказал: «Не тот или иной вид оружия, а правое дело дает истинное превосходство над врагом». Я, Гаттамелата, никогда не дам в обиду никого из подопечных. Что же может сделать кот против револьвера, спросите вы? А я  напомню вам слова Эразма: «Чаще всего побеждает тот, кого не принимали всерьез». Вы думаете, кот просто так находится в этой комнате?
   Я сжался, словно пружина, дождался, когда молодой человек шагнет чуть в сторону, и прыгнул.  Прыгнул прямо на картину, вцепился в нее когтями и повис всем весом, чувствуя, как когти разрезают холст, словно острые ножи. Мгновение – и все кончено. Холст обмяк рваными полосами, только что нанесенные краски смазались. Я добился своего: картина непоправимо испорчена, и теперь никто не сможет заменить ею настоящего Мурильо.
  «Племянник», издав задушенный вопль, теперь направил револьвер на меня, но тут снизу раздался повелительный голос:
- Что происходит? Женечка, это ты кричал?
- Это я, тетушка, вскрикнул, - сразу преобразился молодой человек и, спрятав револьвер, бросился навстречу поднимающейся по лестнице генеральше, прошипев Ене: «Молчи, все равно тебе никто не поверит».
- Что случилось, Виктор, почему ты не зашел сначала ко мне?
- Мне показалось, тетушка, что вы с кем-то разговариваете, и я решил не мешать, а пойти и посмотреть, как работает наш юный художник, да вот неудачно ступил и ногу подвернул.
- Как ты неловок, друг мой.
И тут Тетушка увидела Енину картину.
- Боже мой, что случилось с твоей работой, Женечка? Это сделал кот? Вот этот противный кот? Чей это кот?
- Это наш кот, приютский. Он, наверно, просто играл.
- Его нужно наказать! – грозно сказала генеральша, подняв вверх палец.
- Не надо, он же не понимает, что сделал что-то плохое. Я сам виноват, не надо было его с собой брать.
Еня гладил меня по голове, и я чувствовал, как дрожит его рука. На «племянника» мальчик пытался не смотреть. Тот понял, что разоблачение ему не грозит, и небрежно сказал:
- Тетушка, разрешите проводить вас с гостиную, у меня есть к вам разговор.
Наверно, начнет деньги выпрашивать, раз с картиной ничего не вышло, подумал я.
- Женечка, мне очень жаль твою картину, - серьезно сказала генеральша. - Она была великолепна.  Но не расстраивайся. Жду тебя на следующей неделе, начнешь писать что-нибудь новое.
  И Тетушка начала медленно спускаться по лестнице, опираясь на руку племянника.
Еня грустно смотрел на картину. Я потерся о его руку и тихо вздохнул.
- Спасибо, Гаттамелата, - сказал Еня. – Если бы не ты, неизвестно что могло случиться. Ты не думай, я ничего не сказал Тетушке не потому, что боюсь его. Просто не хочется ее огорчать. Подумать только, такой племянник!
Еня начал складывать кисти в сумку. Я запрыгнул туда же, но мальчик не торопился. Он все еще смотрел на испорченный холст.
- Значит, у меня неплохо получилось, раз он решил…
Еня не договорил и закрыл сумку.
Трясясь в пахнущей красками темноте, я вспомнил еще одну хорошую фразу:
« Не презирай никогда малыша, слабосильного с виду:
Тот, чья мышца слаба, часто умом побеждает».

        18. Кузьма Бастионный

    Илья Найденов заболел. Доктор Укол поставил диагноз: краснуха. И велел Илью изолировать. Я не знал, что такое «изолировать», думал, что это лечение такое, но оказалось, что Илью положили в лазарет и запретили мальчишкам его навещать. Вечерами я пробирался в лазарет и лежал возле кровати своего подопечного, ведь я должен находиться рядом с тем, кому в данную минуту хуже всего. А что может быть хуже краснухи? 
- Ты, Мелок, единственный посетитель, которого я могу допустить к больному, - строго говорил Укол, но глаза его смеялись. – Коты краснухой не болеют.
Илья был рад моему обществу. Он отчаянно скучал. Видя это, Укол взял за правило вечерами сидеть рядом с мальчиком, рассказывая ему разные истории. Рассказывал он так интересно, что я, заслушавшись, не раз забывал о своих обязанностях и пропускал вечернее построение.
  Пропустил я его и в тот вечер, когда на улице неожиданно разыгралась метель. Метель в конце марта в южном городе – зрелище необычное. Снежные вихри крутились, словно котята, пытающиеся ухватить себя за хвост. Сильный порыв ветра неожиданно распахнул дверь балкона, напротив которой я дремал, и на меня обрушился холодный и мокрый  снежный водопад! Представляете, что это значит для кота, которому даже несколько снежинок доставляют неприятные ощущения? Я отскочил в сторону и стал с остервенением вылизываться, но мех мой успел намокнуть и склеиться. В таком жалком виде я поплелся в лазарет, надеясь высушиться возле камина.
- Ну и вид у тебя, котище! – засмеялся Укол. – Ну грейся, грейся. Кстати, твой вид, любезный Гаттамелата, напомнил мне об одной истории, которую я сейчас и расскажу нашему заскучавшему больному.
 Укол устроился на свободной койке со стаканом чая и, размешивая ложечкой сахар, начал рассказ. 
- Вряд ли вы изучали на уроках истории русско-турецкую войну. Вернее, началась эта война как русско-турецкая, но потом на помощь к туркам пришли Англия и Франция – они вовсе не хотели, чтобы у России был сильный флот на Черном море, и поэтому тоже объявили нам войну. И вот англо-французская армия высадилась в Крыму и направилась к городу Севастополю, где тогда и находился русский флот. Командовали обороной Севастополя легендарные адмиралы Корнилов, Нахимов, Истомин. Чтобы не дать вражеским кораблям войти в бухту, они решили затопить у входа в нее семь больших парусных кораблей. Представляешь, Илья, что значит для моряка лишиться своего корабля? Для них он был всем: живым существом, маленькой родиной, лучшим другом. Моряки плакали, глядя, как скрываются под водой мачты, но знали, что только так они могут преградить путь врагу.
Илья притих, но глаза его блестели – командор любил героические истории. Укол продолжал:
- Тогда англичане и французы блокировали город с моря. Огромная армия начала осаду Севастополя, которая продолжалась почти год. По городу было выпущено больше миллиона снарядов. Миллион, представь только! Но севастопольцы не сдавались, они начали строить укрепления – целую линию укреплений. В постройке участвовали даже женщины и дети. На бастионы ставились пушки, снятые с затопленных кораблей, и стреляли из них моряки-артиллеристы.
   Вот и Николка в  свои десять лет был артиллеристом. Матери он лишился еще в раннем детстве, поэтому вырос рядом с отцом. И сражался теперь тоже рядом с отцом – на четвертом бастионе. Тогда многие дети моряков сражались на батареях и бастионах рядом с отцами и старшими братьями. Их убивало и ранило вражескими снарядами, но мальчишки упорно отказывались прятаться в укрытиях.
У Николки были две свои маленькие мортиры. «Старушки в чепцах» - посмеиваясь, называл эти мортиры отец, когда мальчик, чтобы уберечь орудия от осенних дождей, надевал на них чехлы.
Николка умел многое: он знал, как чистить мортиру, как подать заряд, как поднести запальник, безошибочно отличал калибры орудий. И конечно, Николка умел метко стрелять. Вскоре ему доверили еще три мортиры. Когда обстрел становился особенно сильным, мальчика пытались отправить в укрытие, но он наотрез отказывался. И во время одного из обстрелов был ранен осколком. Рана была легкая, но продержала Николку несколько дней в блиндаже. Тогда-то он и познакомился с Кузьмой.
Стоял такой же ненастный день, как сегодня. Дождь сменялся мокрым снегом, и в землянке было довольно тепло только благодаря денщику отца Егорычу, который поддерживал огонь в походной печурке. Видимо, на огонек и заглянул этот нежданный гость. Рыжий мех слипся от дождя, отчего кот походил на ежа, а зеленые глаза глядели настороженно: не прогонят ли? Не прогнали. Николка обрадовался гостю, тайком от  Егорыча плеснул коту молока.
- Как тебя звать? – спросил он у зверя, когда тот улегся поближе к печурке, старательно вылизывая мокрую шерсть.
- Не иначе как Кузьма, - отозвался Егорыч. – У нас в деревне таких рыжих завсегда Кузьками кликали.   
- Пусть Кузьма у нас живет, пожалуйста, Егорыч! – попросил Николка.
- А что ж, пусть живет, - проворчал Егорыч, подумав: - «Такой парнишка – и на войне, как взрослый. Пусть хоть коту порадуется». И стал Кузьма еще одним обитателем землянки. Когда Николка смог снова встать к мортирам, Кузька последовал за ним. И тут, на удивление всем артиллеристам, обнаружилось у кота непостижимое умение: Кузьма чуял, когда неприятель начнет атаку. Артиллеристы вскоре это поняли и, завидев, как Кузьма выскакивает из землянки, шипит и бьет хвостом, быстро успевали подготовиться к обороне.
- Ни у кого такого кота нет, - хвалились артиллеристы четвертого бастиона. – Ему бы медаль дать, право слово, медаль!
Но поскольку медали котам не давали, моряки  наградили Кузьму гордым именем: «Кузьма Бастионный». Такой кот был единственным в Севастополе. А вот Николку вскоре медалью наградили, самой настоящей - «За храбрость», на Георгиевской ленте. Поэтому сегодня, увидев Гаттамелату в таком виде, я про Кузьму и вспомнил.
- А откуда вы про него знаете? – спросил Илья недоверчиво. Наверно, он решил, что Укол выдумал всю эту историю только для того, чтобы его развлечь.
 - Видишь ли, Илья, Николка этот – мой отец. Это он рассказывал мне и про оборону Севастополя, и про Кузьму. А еще он рассказывал мне про хирурга Пирогова, который в Севастополе спас жизни многим бойцам. Именно этот врач первым начал помещать переломы в гипс. Слушая рассказы отца, я еще мальчиком решил: буду таким врачом, как Пирогов. Только потом, уже учась в медицинской академии, я понял: второго Пирогова быть не может. Но свою профессию военного врача я люблю.
- Вам, наверно, хочется в сражениях участвовать, а не мальчишек лечить, - то ли сказал, то ли спросил Илья.
- Врач – везде врач, и в военное время, и в мирное. Наше дело – лечить людей.
- А чем закончилась та война? Мы победили?
- К сожалению, русской армии пришлось отступить. Силы были неравными. Французы заняли главную высоту города – Малахов курган, а русские войска, взорвав все укрепления, переправились через Севастопольскую бухту, оставив город. А потом в Париже был заключен мир. России запрещалось иметь на Черном море флот, строить крепости. Но разве могла Россия обойтись без Севастополя? Флот и город возродились, вспомнив былую гордость и славу.
  Укол замолчал. Притих Илья, думая о своем. Потрескивал огонь в камине, а я размышлял о том, что коты, как и люди, бывают отважными и трусливыми, талантливыми и бездарными, отзывчивыми и равнодушными. И выдающихся котов помнят так же, как и выдающихся людей. Вспомнит ли кто-нибудь рыцаря Гаттамелату? Только лишь, если я в своей жизни совершу что-то выдающееся. Только тогда обо мне кто-нибудь расскажет своим детям, как рассказал Николка своему сыну о Кузьме Бастионном.

        19. Витька-Гаттерас

Лежа в лазарете, командор Илья беспокоился о своих рыцарях. Он даже написал записку Ларику, чтобы тот взял пока на себя обязанности командора. Написать-то написал, но как ее передать? Укол решительно отказался это делать, сказав, что вместе с запиской можно передать инфекцию.
- Как это может быть? – обращаясь ко мне, вопрошал расстроенный Илья. – Записка же не человек, заразиться не может, значит, и инфекцию никакую не передаст. Укол просто все выдумал, чтобы я ни с кем не общался. Только, по-моему, перестарался он со своими предосторожностями.
 Тут Илья взглянул на меня и оживился.
- Мелок, ты ведь мне поможешь? Отнеси записку Ларику.
И тут, друзья мои, я совершил ошибку. Считая себя одним из рыцарей ордена, я решил, что командору надо беспрекословно повиноваться, поэтому спокойно дал Илье привязать записку к моей шее. Сколько раз потом ругал я себя за это, но сделанного не поправишь! Надо было вспомнить слова Укола об инфекции, ведь он врач, знает, о чем говорит. Надо было вырваться из рук командора и убежать… Но в тот момент, признаюсь, я даже почувствовал себя важной персоной, гонцом, спешащим с известием. Вот удивится Ларик, когда я передам ему записку!
Но до Ларика записка не дошла. И в этом тоже виноват я – попался на глаза Грише Остапчуку и Витьке Ушакову.
- Смотри, Гриня, у Мелка к шее что-то привязано! – раздался Витькин голос, и меня прижала к полу сильная рука. – Да это записка! Кому ты несешь ее, Мелок?
- Как он тебе скажет-то? – фыркнул Гриша. – Отвяжи и прочитай.
- Но записка же не мне адресована!
- А ты откуда знаешь?
Витька задумался, а потом быстро отвязал записку.
«От командора рыцарям», - прочел он с изумлением. – Кому, от кого?
  Тут Гриша побледнел. Один из «Андреевских рыцарей» сразу понял, кто написал записку, и испугался, что тайна ордена будет раскрыта.
- Кто-то дурака валяет, - сердито сказал он. – Начитаются всякой ерунды, а потом выдумывают. Дай мне записку, я выброшу.
- Нет, погоди, - Витька сунул записку в карман. – Непременно узнаю, кто ее написал. Меня дразнят, что я революционера изображаю, а сами в рыцарей играют? Посмотрим, кто посмеется последним.
Гриша не знал, что и делать. Не вырывать же у друга записку силой!
- Да что хоть там написано-то? – попытался выведать он.
- Я эту чушь даже читать не буду, - безжалостно сказал Витька и отпустил меня. – Беги, Мелок, скажи, что записка доставлена. К кому побежишь, а?
Я повернулся, медленно подошел к подоконнику, запрыгнул на него и лег, глядя в окно.
- Плохой из тебя почтальон, котяра, - сказал Витька. – Пойдем, Гриня. Все равно разведаю, кто тут в рыцарей да командоров играет.
  Илья так и не узнал, что его записка попала в чужие руки, ведь я никак не мог сообщить ему об этом.
Однако история получила неожиданное продолжение. Через два дня, придя в лазарет, я увидел двух новых пациентов с такими красными лицами, как еще недавно у Ильи. Это были Витька Ушаков и Гриша Остапчук. Только тогда я понял, какую ошибку совершил. Укол был прав, говоря, что вместе с запиской можно передать инфекцию. За два дня Витька успел заразиться сам и заразить друга. Болезнь он переносил легче, чем Илья и Гриша, поэтому лежал, уткнувшись в книгу, взятую у Саши Князева. «Путешествие капитана Гаттераса» - прочел я на обложке. Под названием был нарисован корабль, вокруг которого громоздились ледяные горы.
- О чем книга, Витька? – спросил Илья, который уже поправлялся и был не прочь поболтать. Витька с трудом оторвался от чтения.
- Классная книга! – с восторгом сказал он. – Понимаешь, один моряк получает загадочное письмо от какого-то «К.З.», где ему предлагают отправиться на Северный полюс.
- Куда? – не понял Илья.
- Ты что, не знаешь, что у Земли есть два полюса – Северный и Южный? Они находятся где-то в океанах, на противоположных концах. До них еще никто не добрался. И вот этот моряк – его зовут Шандон – строит бриг, который называется «Форвард», и запасает на шесть лет провизию. Капитан должен появиться в день отплытия, его все ждут, но вместо него появляется собака, у которой на ошейнике стоят те же буквы - «К.З.»
- Собака-капитан? – Илья с нетерпением ждал продолжения рассказа.
- Многие матросы так и решили. И бриг отправляется в плавание. Только потом выясняется, что капитан все же находится на бриге под видом простого моряка, которого зовут Гарри. А путешествие становится все труднее. Команда зимует во льдах, болеет цингой. Капитан Гаттерас ни о чем и слышать не желает, он хочет только одного – добраться до полюса. Путешественники спасают жизнь американскому капитану Альтамонту, но теперь Гаттерас боится, что американец попадет на полюс раньше него.
- А дальше? – нетерпеливо спросил Илья, когда Витька замолк.
- А дальше я еще не прочел.
- Тогда читай скорее, потом расскажешь.
   Мне тоже стало интересно. Раньше я и представления не имел, что земля круглая, и что у нее есть какие-то полюсы. Как все же хорошо уметь читать: из книг можно узнать обо всем.
На следующий день мы с Ильей и Гриша, который почувствовал себя лучше, с нетерпением ждали продолжения истории. Затаив дыхание, слушал я про взрыв брига, про ледяной дом и нападение медведей. Путешественники все же достигли Северного полюса, но тот оказался огнедышащим вулканом. Капитана Гаттераса с трудом спасли, когда он чуть не сорвался прямо в жерло вулкана, но рассудок у него помутился.
- В Англии путешественников наградили, а Гаттераса поместили в лечебницу, где он каждый день бродил по саду, двигаясь только в одном направлении – на север, - закончил Витька. – Да, Жюль Верн – подходящий писатель.
В устах Витьки слово «подходящий» означало высшую похвалу.
- А откуда этот писатель узнал, что Северный полюс находится на вулкане, если там никто никогда не был? – непонимающе спросил Гриша.
- Это все фантазия автора, - вмешался в разговор Укол. – На самом деле полюс, скорее всего, находится во льдах.
  Укол сел на кровать к Илье и потрепал его по плечу.
- Читали про Фритьофа Нансена?
- Нет, даже и не слышали про такого, - ответил Илья. Витька отложил книгу, предчувствуя новый интересный рассказ.
- Это было лет пятнадцать назад. Норвежец Нансен тоже был увлечен идеей найти Северный полюс. Он изучил движение северных льдов, и в голове его возник дерзкий план: если льды мешают кораблю добраться до полюса, то надо сделать так, чтобы они сами доставили его туда. Нансен построил корабль особенной формы – такой корабль льды не могли бы раздавить, а просто вытолкнули бы наверх. «Фрам» - назывался этот корабль. И вот «Фрам» вышел из Норвегии и отправился к полюсу. Вскоре льды сдавили его и повлекли за собой на север.
- И что, попал он на полюс? – нетерпеливо прервал Укола Витька.
- Нет. Нансен ошибся в расчетах и понял, что льды относят «Фрам» в сторону от полюса. Тогда он попытался добраться туда на собаках, оставив корабль. Но судьба препятствовала ему. Нансен на полюс не попал. И все же севернее него еще никто не забирался, так что Нансена все же можно считать первооткрывателем. 
- Вулкан, вулкан, - проворчал Гриша. – Писатель все, выходит, выдумал.
- Вот бы добраться до полюса первым! – глаза Витьки горели, не то от жара, не то от волнения. – Я хочу его открыть!
- Тоже мне, капитан Гаттерас, - усмехнулся Илья. – Может, тебе по лазарету погулять носом на север?
- Над Нансеном этим тоже, поди, смеялись, - попытался защитить друга Гришка.
- Витька-Гаттерас, давай-ка выпьем микстуру – и спать, - прервал мальчишек Укол.
Витька выпил лекарство и умолк. Укол потушил лампу и вышел из комнаты. Гриша пытался что-то спросить у друга, но Витька не отвечал. Мы, коты, даже в темноте все прекрасно различаем, поэтому я видел, что он лежит, глядя широко открытыми глазами в потолок, словно видит над собой белое северное небо.
Следующие несколько дней Витька просто бредил Северным полюсом. Ни о чем другом он не говорил:
- Выйду из лазарета – попрошу Сашку Князева принести из библиотеки все книги о Севере, какие там есть!
 - Ты же не хотел моряком становиться, - поддразнивал его Илья. – Ты же революционером собирался быть. А таких к полюсу не пускают.
- Тогда придется пока стать моряком, - решительно отвечал Витька.
Через два дня Укол выписал из лазарета Илью. «Андреевские рыцари» были рады встрече со своим командором, который на первом же сборе рассказал им про Северный полюс  и план Витьки-Гаттераса.
- Это правильно, - неожиданно поддержал Витьку Саша Князев. – Россия должна первой открыть полюс! Надо изучить этот вопрос.
  И Саша при первом удобном случае запасся в библиотеке книгами о Севере. Так Севером, вслед за Витькой, заболел весь приют. Правда, оказалось, что русские уже вписали свою страницу в покорение полюса.
- Представляете, адмирал Макаров на ледоколе «Ермак» достиг почти той же широты, что и Нансен! – сообщил как-то «Андреевским рыцарям» Илья Найденов. – Мы опоздали, русские уже начали подбираться к полюсу.
- Но ведь не добрались же! – возразил Федор. - Добраться-то многие пытались, да только пока ни у кого не вышло. Так что мы еще вполне можем открыть полюс.
Один Леня Мещеряков своими усмешками охлаждал пыл будущих первооткрывателей.
- И поумнее вас люди неудачу потерпели, - сказал он как-то Паше Сироткину, усердно изучавшему чертеж «Фрама». – К тому же для таких открытий капитал большой нужен. Представь, надо корабль построить, продовольствие и одежду закупить… и много чего еще. Откуда у вас, приютских, деньги?
- Это надо обдумать, - серьезно ответил Паша и снова углубился в чертеж. – Смотри, какая интересная конструкция!
Но Леня, махнув рукой, отошел.
  Впрочем, мне идея покорения полюса тоже не нравилась. Льды, холодная вода – все это не по мне. А если придется, как Гаттерасу или Нансену, оставить корабль и добираться до полюса пешком? Нет, Гаттамелата предпочитает оставаться на твердой земле, в тепле и уюте человеческого жилья. Меня тревожит уже и то, что на улице с каждым днем становится все теплее и теплее, что на деревьях, чьи ветка заглядывают в окна нашего дома, набухли почки. Это значит, что приближается время переезда на корабль, где опять я буду страдать от качки, а лапы будут скользить по холодным железным ступеням трапов.
Вот и сегодня стоял замечательный апрельский день. Уже миновала Пасха, но настроение у всех оставалось праздничным, и его не портило даже ожидание скорых экзаменов,  которые решено было провести до переезда на корабль. Я лежал на подоконнике, всей шкурой впитывая жаркое весеннее солнце, а мои подопечные готовились к экзаменам – был час самоподготовки. Чуть приоткрыв глаза, я заметил, что Витька Ушаков под партой читает какую-то растрепанную книгу, совсем не похожую на учебник. Я готов был поклясться – это книга о ком-нибудь из тех, кто пытался добраться полюса. Да, Витька-Гаттерас все идет и идет к северу, не понимая, что провалившимся на экзамене полюса никогда не достичь. Только я снова закрыл глаза, вдыхая весенние запахи улицы, доносящиеся сквозь открытую форточку, как вдруг подскочил от раздавшегося грохота. Оказывается, мои подопечные встали, приветствуя вошедшего в класс Штиля. В руках у первого помощника была газета.
- Я знаю, друзья мои, что в последнее время вы очень интересуетесь всем, что связано с полярными исследованиями. Рад сообщить вам, что сегодня все человечество отмечает замечательную победу: Северный полюс открыт!
Несколько секунд в классе стояла мертвая тишина. На лице Витьки Ушакова было написано огромное разочарование, на лице Паши Сироткина – восторг. 
- Кто же его открыл? – спросил, наконец, Федор.
- Американец Роберт Пири. Илларион, возьми газету, читай.
Ларик вышел вперед, взял газету и, повернувшись лицом к классу, начал читать:
- «Экспедиция Роберта Пири, выйдя с мыса Колумбия на Земле Гранта, на собачьих упряжках достигла Северного полюса 6 апреля 1909 года. Подтверждено отсутствие на полюсе земли, море покрыто плотным слоем льда».
- Вот и получается, что твой Жюль Верн ошибался, - проворчал Гриша Остапчук, обращаясь к Витьке. – Нет там никаких вулканов.
- А что там еще напечатано? – спросил Айрат у Ларика.
- Ничего. Только текст телеграммы.
- Подробности в телеграмме не расскажешь, - сказал Штиль, забирая у Ларика газету. – Когда экспедиция вернется да напишет отчет, тогда обо всем станет известно. Мне и самому хотелось бы знать, как Пири все организовал, чтобы добиться успеха там, где все терпели неудачу.
Мальчишки снова встали: Штиль вышел из класса, который сразу же загудел, словно улей. Каждый кричал свое, и только Витька сидел, глядя через окно туда, где в голубой дымке угадывалось море.
- Теперь ты передумаешь быть моряком, раз полюс уже открыт? – тихо спросил его Паша Сироткин.
Витька не ответил. Перед его разочарованием мы все были бессильны, это понимал даже я, стремящийся найти выход из любого положения. Мне вспомнились слова великого художника Леонардо да Винчи: «Где умирает надежда, возникает пустота». Как могу я помочь своему подопечному заполнить эту пустоту?

        20. Снова «Апостол Андрей»

Начало мая принесло моим воспитанникам два долгожданных события: конец экзаменационный поры и переезд на корабль. Мне показалось, что «Апостол Андрей» обрадовался встрече со своими прежними обитателями. Вымытый и начищенный, он сиял на весеннем солнце, с удовольствием подставляя свои палубы и трапы мальчишечьим ногам. Да и мои кошачьи лапы вдруг почувствовали себя здесь, как дома, чего я совсем не ожидал.
Снова туманными утрами и прозрачными вечерами взмывает вверх флаг с изображенным на нем пеликаном, снова слышен заливистый свисток Грома, снова своим чередом спешат мальчишки на вахту, снова драят палубу, снова учатся морской премудрости. И снова собираются в трюме на свои секретные заседания «Андреевские рыцари». Илья и Ларик лучше всех сдали экзамены, совсем немного отстал от них Айрат. Удивил же всех учителей Иваня, который с таким рвением взялся за учебу, что на экзаменах показал очень неплохие знания. Причиной этого стал Федор, прочитавший в одной из книг о каком-то французском поваре, служившем при королевском дворе. Он тут же рассказал об этом Иване:
- И повар этот, Ванька, был очень образованным человеком. Он знал несколько языков, читал книги, и каждый королевский прием устраивал так, словно оживала одна из книг. Вскоре он стал известен всей Европе. Так что не думай, что поварам знания ни к чему.
Это и привело к тому, что Иваня основательно взялся за учебу. Но теперь, расправившись с экзаменами, он с удовольствием помогал на камбузе Компоту.
А еще на «Апостоле Андрее» появился  новый воспитатель. Мои подопечные долго к нему приглядывались, но никак не могли дать новичку имя.
- Какой-то он неразборчивый, - пожаловался как-то Сашке Князеву Митя Черняев. – Не поймешь, добрый он или злой, умный или нет. Даже возраст и то не определишь. Просто икс какой-то из уравнения.
- Так и назовем его: Икс, - решил Саша.
Мне Икс сразу не понравился. Мы, коты, определяем характер человека не по словам, а по движениям, по выражению глаз. Выражение глаз Икса говорило о том, что человек он неискренний и недобрый. Я решил, что надо оберегать от него своих подопечных, и всегда старался держаться рядом, если Икс заговаривал с кем-нибудь из них. Вскоре я приметил, что новый воспитатель не в меру любопытен и задает много вопросов о прошлом мальчишек.  Причем вопросы он задавал не Солнцу или кому-нибудь из учителей. Нет, он задавал их ребятам. Это мне совсем не понравилось.
Как-то раз я застал Икса в каюте Солнца. В отсутствие хозяина тот изучал какой-то список. Почувствовав, что дверь открывается, он поспешно спрятал список за спину, но увидев, что это всего лишь я, успокоенно выдохнул и продолжил свое занятие. На следующий день, случайно забредя в кают-компанию в то время, когда все воспитанники были на построении, я увидел, что Икс, настороженно озираясь, заклеивает конверт с каким-то письмом.  Что же скрывает этот таинственный Икс?
Еще через несколько дней я заметил, что нового воспитателя очень интересует Ника Капустин. Икс несколько раз принимался расспрашивать Нику о том, какие события своего детства тот помнит. Знай Икс моего подопечного получше, ему бы и в голову не пришло это делать, ведь в рассказах  Ники вымысла всегда было намного больше, чем правды, и извлечь оттуда эту правду было так же сложно, как найти крупинки золота в горной речке.
Ничего не выяснив, Икс подступил к Сереже Филипенко, но Сережа совсем не хотел раскрывать секреты друга. Тогда Икс поступил, по моему мнению, совсем недостойно. Он стал пытаться настроить Сережу против Ники.  «Он тебе просто ничего не рассказывает, - говорил Икс, - а ты еще его своим другом считаешь. Смотри, он над чем-то смеется с другими мальчишками – наверно, над тобой. Ты ему доверяешь, а он тебя обманывает, заставляет делать все так, как выгодно ему, а не тебе. Разве так друзья поступают?»
Теперь я про себя стал называть нового воспитателя Змеем. Своей змеиной хитростью он добился того, что Сережа стал косо посматривать на Нику, отдалился от него и сдружился с Васей Пенкиным, глупым, хоть и добродушным пареньком. Ника ничего не мог понять, в его голубых глазах часто плескалась грусть. Переживал и я. Надо помирить моих подопечных, но как? Змей основательно сделал свою работу, разрушил их дружбу. Как ее вернуть?  Не помню, кто сказал: «Нет ничего опаснее, чем мирить двух людей. Поссорить их куда безопасней и легче».
А Змей уже подобрался к отцу Яннуарию. Как-то после обедни, когда батюшка покидал корабль, Змей увязался за ним. Поддерживая отца Яннуария под локоть, он помог ему сойти по трапу на пристань и пошел рядом. Я, конечно, последовал за ними, недоумевая, о чем может идти беседа.
- Поймите, отец Яннуарий, - понизив голос, душевно бормотал Змей, - я ведь только узнать хочу, не говорил ли вам Капустин что-то такое, что позволило бы думать, что в приют он попал из очень хорошей семьи, из высшего общества, можно даже сказать. Я не из праздного любопытства расспрашиваю, я о судьбе мальчика радею. Вы же знаете все секреты мальчиков, они вам все без утайки рассказывают…
И тут отец Яннуарий остановился.
- Уж не просите ли вы меня нарушить тайну исповеди? Чем бы ни были вызваны ваши вопросы, ответить на них я не смогу. Господь с вами!
И батюшка, отвернувшись, решительно зашагал прочь.
Змей остался стоять, побледнев от злости, но тут из набежавшей тучки хлынул светлый весенний дождь, заставив незадачливого воспитателя обратиться в бегство. Я же заскочил на террасу, где под навесом были расставлены столики. Сейчас занят был только один столик, за которым сидели две элегантно одетые дамы.
- Гляди, Сашенька, какой милый котик! – воскликнула одна. – Кис-кис, или сюда, я тебе дам кусочек эклера.
- Да что ты, Анюта, - коты не едят эклеры, - возразила другая, и голос ее мне показался очень знакомым. Я приблизился к дамам: нет, никого из них я раньше не видел.
Та, которую подруга назвала Сашенькой, все же не оставляла попыток чем-нибудь меня накормить. Эклер и печенье я отверг, а вот от сливок, налитых в фарфоровое блюдце, отказаться не смог. Пока я пил, дамы продолжали прерванный разговор.
- Неужели мы зря сюда приехали? Ты так и не найдешь в себе силы? Или ты думаешь, что его здесь нет?
- Я точно знаю, что мальчик здесь, в корабельном приюте, - ответила та, которую звали Анютой.
Я оставил сливки и насторожился.
- Меня познакомили со всеми документами. Я своими глазами читала, что Николенька в прошлом году был переведен в приют на корабле «Апостол Андрей».
Николенька? Неужели Ника Капустин?
- Я боюсь, Саша. Не забудь, он вырос, думая, что я его бросила. Как я объясню  ему, что муж запрещал мне все, даже иметь ребенка? Только теперь, став вдовой, я могу забрать Николеньку к себе.
- Ты многое пережила, Анюта, но Господь милостив: твои книги стали известны, ты найдешь сына и вернешь себе его любовь. Не сомневайся в себе.
Мать Капустина! Вот отчего мне показался знакомым ее голос, он очень напоминает голос Ники. Почему же она не решается отправиться в приют? Нам, котам, трудно понять человеческие мысли.
- Не лучше ли оставить все, как есть, Саша? Николенька станет моряком, мужественным и самостоятельным человеком. А я… у меня есть мои книги.
Вдруг она сейчас развернется и уйдет? Сядет в поезд и уедет далеко-далеко? Ника так и не узнает, что его мать жива. И тут в моих ушах зазвучал голос любимого предсказателя персидского шаха, Хазирана: «А ты, мой господин, еще встретишься со своими родителями… вернее, с матерью.  Как и когда это произойдет, я не вижу, но знаю, что поможет тебе в этом друг. Только вот образ этого друга видится расплывчато. Мне почему-то кажется, что это… да, именно кот!» Значит, только я могу сделать так, чтобы Ника встретил все-таки свою мать. Если бы не проливной дождь! Но разве дождь, даже самый сильный, может помешать рыцарю броситься на помощь? И я, стиснув зубы, выскочил из-под навеса. Сильные струи сразу же насквозь промочили мою шерсть, но я мчался по лужам, словно гонец, от послания которого зависит чья-то жизнь.
Я взлетел по мокрому трапу, поскользнулся на палубе, тщетно пытаясь зацепиться за нее когтями, и влетел в кают-компанию.
- Мелок, с каких это пор ты под дождем гуляешь? – удивился Паша Сироткин, но я промчался мимо, затормозив возле ботинка Ники Капустина. Схватив своего подопечного за штанину, я потянул его в сторону двери.
- Что за явление? Куда сей мокрокот меня тащит? – театрально вопросил Ника. Я на мгновение отпустил штанину, мяукнул, и вцепился снова. Мальчишки засмеялись. Не смеялся только Ларик. Он подошел, внимательно посмотрел на меня и сказал Нике:
- Я уже понял: если Гаттамелата хочет, чтобы ты шел за ним, лучше пойти. Этот кот знает, что делает.
- Этот кот знает, что делает? Ты, Ларька, понимаешь, что говоришь?
Я еще раз дернул Нику за штанину. Он встал.
- Хорошо, веди. Куда? На камбуз за котлеткой?
Я побежал вперед, оглядываясь. Мальчик неторопливо следовал за мной. Кают-компания проводила нас насмешливыми взглядами, дверь закрылась, и мы оказались на мокрой палубе. Дождь уже стихал, но меня это не радовало: все равно я уже насквозь промок. Ника подошел вслед за мной к трапу, где путь ему преградил Солнце.
- Куда собрались, воспитанник Капустин?
- Разрешите сойти на берег. Кот  меня куда-то ведет.
- Кот? – Солнце с удивлением перевел взгляд на меня. – Что случилось, Гаттамелата?
Придется показать еще раз… Я снова мяукнул, вцепился в штанину Ники и потащил его вниз по трапу.
- Иди, - растерянно разрешил Солнце, - но ненадолго. Скоро ужин.
К счастью, дамы все еще сидели за столиком, дожидаясь, пока пройдет дождь. Чтобы отправиться на «Апостол Андрей»… или чтобы сесть на поезд? Этого я так и не узнал.
Ника нерешительно подошел вслед за мной к столику и поклонился. Возникла неловкая пауза. Дамы смотрели на мальчика, он – на меня, словно спрашивая, зачем я привел его сюда. Внезапно мать Ники поднесла руку к горлу, будто ее что-то душило, и с трудом произнесла:
- Николенька!
- Вы меня знаете? – нахмурился Ника.
- Мне надо тебе кое-что рассказать. Но как ты оказался здесь?
- Кот привел, - указав на меня, проговорил Ника.
- Кот? Впрочем, все равно. Главное – ты здесь, и мы с тобой наконец встретились.
- Анюта, по-моему, котик проголодался, - вдруг весело заговорила подруга. – Мы с ним поищем что-нибудь вкусненькое, а вы с Николенькой поговорите.
Она отошла к самому дальнему столику, маня меня за собой, но я развернулся и бросился обратно в приют. Да, это было невежливо, но у нас, котов, очень тонкий слух, и я даже оттуда услышал бы разговор, который вовсе не был предназначен для моих ушей.
Но тут я подумал, что сейчас возвращаться на корабль не стоит: Солнце сразу забеспокоится, куда пропал Капустин.
На пристани я нашел сухое место под одной из скамеек. Отсюда мне хорошо был виден корабль и все, кто к нему приближается. Когда же появится Ника?
Он появился через полчаса, но не один, а с уже знакомой мне дамой, которая ласково обнимала его за плечи. Они поднялись по трапу, и женщина что-то сказала Солнцу. Тот встрепенулся, поклонился, показал рукой в сторону капитанской каюты, в которой все трое и исчезли. Я встал, встряхнулся и медленно побрел к кораблю, мечтая обсохнуть и согреться. Когда я проходил мимо каются капитана, оттуда, чуть не сбив меня дверью,  выскочил Солнце, погладил меня и то ли спросил, то ли сказал:
- Без тебя, дружок, тут не обошлось, верно?

         21. Вечерний гость

Новость о том, что Ника Капустин нашел мать, взбудоражила моих подопечных. Сережа Филипенко сразу вспомнил, что Ника всегда был его лучшим другом, и только наговоры коварного Икса испортили их отношения. А еще он уверился в том, что Хазиран и впрямь предсказывает верно.
- Теперь понятно, откуда у Капустина такой талант сочинять: его мать – известная писательница, - сказал Леня Мещеряков. 
- А Ника будет известным сказочником, - фыркнул Гриша Остапчук. Он немного завидовал Капустину, мать которого жива.
- Вы слышали, что Икса уволили? – спросил Айрат.
- Как? Почему? – зашумели мальчишки. Я тоже насторожился. За какую провинность могли уволить воспитателя?
- Я не знаю, - пожал плечами Айрат. – Говорят, отец Яннуарий ходил к капитану Буре, и речь шла об Иксе. А потом того выставили. 
 Теперь я понял! Батюшка предупредил капитана, что новый воспитатель задает слишком много вопросов, а капитан понял, что эти вопросы задаются неспроста. Кто же послал Змея на «Апостол Андрей»? Кому не дает покоя судьба княжеского сына? Это не может быть полицмейстер, тот предпочитает действовать открыто и не иметь секретов от капитана Бури. Кто же, кто? Во всяком случае, сегодня я знаю одно: Ника Капустин княжеским сыном не является. Если же верить в предсказание Хазирана, чью правоту подтвердило сегодняшнее происшествие, не является им и Сережа Филипенко, ведь любимый предсказатель шаха персидского сказал, что его родителей нет в живых. Кто же остается под подозрением? Митя Черняев, Миха Леснов, Игнат Дерябин, Илья Найденов и Леня Мещеряков. Может быть, какие-нибудь новые происшествия уменьшат число подозреваемых?
Вечер был ясным, медленно всходила луна. С берега пахло какими-то цветами, отчего я чувствовал себя очень неуютно. Море тихо плескалось где-то внизу, под кораблем, и оттуда, по лунной дорожке, бежали прямо к большой оранжевой луне, низко висящей над горизонтом, маленькие блестящие змейки. Я лежал под грот-мачтой, когда услышал, что возле трапа остановился автомобиль, а потом на трапе раздались чьи-то шаги. Снедаемый любопытством, я выбрался из своего укрытия. По трапу на «Апостол Андрей» поднялся полицмейстер Павел Селиванович собственной персоной!
Что случилось? Неужели есть какие-то новости?Я незаметно подкрался к двери капитанской каюты, куда вошел гость. Хорошо, что иллюминатор приоткрыт – уж очень теплым и душистым оказался вечер. Конечно, подслушивать нехорошо, я знаю, но хочу напомнить: я делаю это неохотно, исключительно для пользы дела.
Сначала разговор шел о вещах посторонних,  и слушал я вполуха, борясь с дремотой, но встрепенулся, когда полицмейстер сказал:
- А ведь я к вам по делу, Владимир Петрович.
- Я отвечу вам как раньше: неспроста сам полицмейстер в гости пожаловал. Вы что-то новое узнали?
- Донесли мне мои агенты, что в приют ваш собирается поступить на должность воспитателя один человек, и человек этот собирается заняться здесь делом недобрым. По заданию тех, чьи имена мы еще выясняем, он должен разузнать то, что нам с вами выяснить пока не удалось.
- Выяснить, кто из мальчиков – сын князя? Значит, этому кто-то поверил?
- Настолько поверил, что решил провести собственное расследование.
- Но с какой целью?
- Конечно, из-за денег, больших денег. За информацию о местонахождении мальчика, а то и за него самого решено было потребовать выкуп. Князь любые деньги заплатит, чтобы узнать, где находится его наследник.
- Разве у князя больше нет детей?
- Есть, конечно, но только дочери. Да он все отдаст, чтобы разыскать сына. Поэтому я приехал предупредить вас, Владимир Петрович: не принимайте пока никого на должность воспитателя, будем настороже.
- За предупреждение премного благодарен, Павел Селиванович, да только опоздали Вы с ним. Этот человек уже полмесяца назад к нам устроился.
Раздался шум отодвигаемого стула: наверно, полицмейстер вскочил на ноги.
- Невероятно! Где же он? Прикажите привести его сюда!
- И опять Вы опоздали. Этого так называемого воспитателя я вчера уволил.
- По какой же причине?
Стул скрипнул: видно, полицмейстер снова сел.
- Ко мне обратился наш священник, отец Яннуарий. По его словам, новый воспитатель не в меру увлекался расспросами о прошлом некоторых воспитанников. Оказалось, что он даже к батюшке назойливо обращался с вопросами. Тот забеспокоился и пришел ко мне. Вместе с отцом Яннуарием мы вызвали этого воспитателя и начали сами ему вопросы задавать. К сожаленью, вразумительных ответов он дать не мог, увиливал и выдумывал. Я решил, что такой воспитатель нам ни к чему, и немедля его уволил, хоть и не разобрался, в чем дело. Теперь же мне все понятно.
Наступило молчание. О чем задумался полицмейстер? Это стало ясно после того, как он задал капитану Буре вопрос:
- Владимир Петрович, а не заметили ли вы, кем из воспитанников этот господин больше всего интересовался? Или обо всех одинаково расспрашивал?
- У отца Яннуария сложилось впечатление, что больше всего он интересовался Николаем Капустиным, да только в данном случае у него промашка вышла.
- То есть Вы уверены, что воспитанник Капустин интересующим нас мальчиком быть не может?
И тут я услышал, как капитан Буря рассмеялся:
-В этом я целиком и полностью уверен, уважаемый Павел Селиванович! Дело в том, что вчера Нику забрала из приюта его мать.
- Неслыханное дело! После стольких лет! Как она его нашла?
- Эта женщина никогда не теряла сына из вида, просто обстоятельства препятствовали ей забрать его. Но теперь Николай Капустин будет жить в своей семье. Кстати, его мать оказалась известной писательницей!
- Чудеса, - проворчал полицмейстер. – Вот бы и наше дело разрешилось так же легко и просто…
- Как говорится, нет ничего тайного, что не стало бы явным, Павел Селиванович. Если сын князя находится на «Апостоле Андрее», мы обязательно выясним, кто это.
- Тогда разрешите откланяться, Владимир Петрович. От души отлегло, когда узнал, что никакая опасность вашим воспитанникам не угрожает, а теперь я вынужден спешить – дела!
- Благодарю за заботу, Павел Селиванович!
Прежде, чем открылась дверь, я успел отскочить в сторону и спрятаться в темноте под грот-мачтой. Не хочу, чтобы кто-нибудь увидел меня подслушивающим, хотя и знаю: никому в голову не придет, что кот может подслушивать. И все же я чувствую себя крайне неловко. Утешает лишь одно: сыщики имеют право собирать информацию любыми возможными способами.
Я услышал грохот шагов по трапу, шум удаляющегося автомобиля. Полицмейстер уехал, и на корабле вновь наступила тишина. Луна поднялась повыше, словно старалась взобраться на самый верх грот-мачты, только теперь она из оранжевой стала зеленовато-желтой, словно недозрелый лимон. Лунная дорожка больше не вела к луне, она обрывалась где-то возле горизонта.
Мне стало грустно и одиноко, и я со всех ног бросился в кают-компанию, где проводили вечер мои подопечные.
Оказалось, они тоже обсуждают увольнение воспитателя.
- Буря просто так никого бы не уволил, значит – за дело, - горячился Саша Князев.
- Уволили – и ладно, - успокаивал его Айрат. – Все равно Икс никому не нравился.
Мальчишки шумели. Лишь Сережа Филипенко угрюмо молчал. Сегодня Ника Капустин ночевал у матери в гостинице, и Сережа чувствовал себя покинутым. Жаль, что я не могу процитировать ему одно из моих любимых высказываний: «То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать». К тому же я понимаю, что не так-то просто прощаться с другом – прощаться навсегда.

                22. Мороженая эпопея

Однако на следующий день Ника снова появился на «Апостоле Андрее». Вместе со всеми он увлеченно вязал узлы, проходил основы морской премудрости.
- Мать решила, что лето мы проведем здесь, и я буду продолжать учиться морскому делу, - важно сказал он мальчишкам. – Вдруг из меня еще адмирал выйдет?
Да, Ника оставался Никой. Его способность втягивать мальчишек в разные истории тоже никуда не исчезла. На этот раз Капустин принес с собой городскую газету и, после уроков,  подозвав Сережу, Пенкина, Митю Черняева, Гришу и Степу Антипина,  показал им объявление. Оно гласило: «Кондитерская «Шик»  - только у нас мороженое для именинников бесплатно!»
- И что? – непонимающе спросил Митя.
- А то, что сегодня – Николай  Угодник, мои именины.
- Так иди и лопай  свое мороженое, - проворчал Степа, - нам-то что с того…
Я же сразу насторожился. Неспроста Ника подобрал именно этих ребят, они на любую выходку согласны. Кроме Мити, конечно. Зачем он Митю позвал?
- А что, у вас кто-то документ спрашивать будет? Кстати, я тут в святцы заглянул: сегодня еще именинники Василий, Дмитрий да Гавриил. Василий да Дмитрий у нас есть, ты, Сережка, еще одним Василием будешь, Гриня  – Гаврилой, а Степка  – Исайей.
- Каким еще Исайей? – возмутился Степка. – Если так надо, пусть им Филипенко будет, а я – Василием.
- Можете и вовсе не ходить, -  Ника нарочито безразлично отвернулся. – Я-то настоящий именинник, и свое получу. Вам хотел помочь. Когда вы в последний раз мороженое ели?
И тут оказалось, что никто из мальчишек мороженое никогда даже не пробовал. Конечно, мне его вкус тоже незнаком, но я-то – кот, мы больше сметану да молочко любим.
- А если нас прогонят? – забеспокоился Сережка, которому очень хотелось поддержать идею друга, но попадать в неприятную историю вовсе не хотелось.
- Меньше мороженого, чем есть сейчас, у вас все равно не будет, - не оборачиваясь, ответил Ника.
- А я согласен! – выскочил Васька Пенкин. – Раз у меня тоже именины, то я пойду, страсть хочется мороженое попробовать. Митя, а ты?
 Митя колебался. С одной стороны, он понимал, что Ника придумал что-то не совсем красивое, но ведь некоторые из них и вправду именинники, а значит, не делают ничего недозволенного.
- Выдумки твои, Капустин, всегда плохо кончаются, - проворчал Гриша.
- Поэтому ты уж мороженое не ешь, когда мы его добудем, - насмешливо сказал Ника. – Кто со мной?
Идти с Никой решили все, даже Гриша. Конечно же, я не мог отпустить их одних!
 И вот мы стоим перед кондитерской. Да, не зря ее назвали «Шик»! Даже снаружи стены украшают нарисованные картины, белые двери сияют хрустальными ручками. Мальчики вслед за Никой нерешительно вошли внутрь, но на лице Капустина не было и тени сомнения.
Внутри кондитерская оказалась не менее великолепной, чем снаружи. За мраморными столиками сидели красиво  одетые мужчины и дамы, мальчики-официанты в белых куртках с золочеными пуговицами разносили горячий шоколад, содовую, пирожные и фрукты. Один из них остановился перед мальчиками.
- Что прикажете? – спросил он, покровительственно глядя на мальчишек в матросских рубахах.
- Мороженого на всех, - сказал Ника. – Да не здесь, а с собой дайте. Мы сегодня именинники.
Брови официанта растерянно сошлись на переносице.
- Извольте подождать, господа, я метрдотеля позову, - сказал он и быстрыми шагами направился за портьеру, отделяющую зал от внутренних помещений.
- Что сейчас будет, - прошептал побледневший Митя.
- Все пройдет по плану, вот увидишь, - невозмутимо сказал Ника.
К мальчикам уже направлялся метрдотель, с удивлением разглядывая странную группу.
- Господа желают мороженого? – спросил он.
- Видите ли, мы прочли в газете, что в вашей кондитерской именинникам мороженое дают бесплатно, а в нашей команде сегодня как раз много именинников –два Дмитрия, Василий, Гавриил и Исайя. А я – Николай.
- Боюсь, все не так просто, господа, - начал метрдотель, но Ника перебил его.
- Моя мама сказала, что это так замечательно придумано: угощать именинников бесплатно. Она даже решила написать об этом, ведь моя мама – известная писательница. Она пробудет здесь, в городе, все лето, и ей понравится ваша кондитерская, я уверен.
Метрдотель совсем растерялся, но его улыбка стала еще шире.
- Сейчас мы все решим, господа, - сказал он и тоже исчез за портьерой.
- Ну и нахал ты, Капустин, - пробормотал Степа. – Сейчас все раскроется, и мы позора не оберемся.
Но тут в зал вошел сам хозяин кондитерской, невысокий полный человечек. Несколько официантов несли за ним шесть небольших ведерок с мороженым.
- Всегда рады дорогим гостям, - ласково сказал хозяин, а потом обратился к Нике: – Приходите, молодой человек, и матушку свою приводите, и друзей. У нас сладости на любой вкус имеются, а лимонад подаем лучший в городе. Наши шоколадные конфеты сам градоначальник заказывает.
- Мерси вам большое, - важно сказал Ника, делая мальчишкам знак взять ведерки. – Мы с мамой непременно к вам зайдем. А теперь нам торопиться надо, не то мороженое растает.
И мои подопечные, покинув кондитерскую, побежали на корабль.
- Вот видите, все получилось, - крикнул на бегу Ника. – А побоялись бы  - сидеть вам без мороженого.
- И ведерки большие, - счастливо сказал Сережка. – Даже еще поделиться с кем-нибудь можно.
- А я делиться не собираюсь, - буркнул Степа Антипин. – Кто добыл, тот и ест.
Митя, конечно же, не мог не разделить свою порцию с Еней, а Гриша отозвал в сторонку Витьку Ушакова:
- Айда, мороженым угощу!
- Откуда у тебя мороженое? Заливаешь!
- Честное морское, есть! Пойдем, сам увидишь!
Но тут их услышал проходивший мимо Илья Найденов.
- О чем это вы? Какое мороженое, Остапчук? Где взял?
Гриша замялся. Выдавать Нику не хотелось, но и сказать командору неправду он не мог.
- Именинникам полагается… бесплатно… - выдавил он.
- Каким именинникам? Где полагается?
- В кондитерской, - еще тише сказал Гришка.- Нас Капустин туда водил.
- Да кто именинник-то? Ах да, Никола сегодня, значит, Капустин именинник.
- А еще Дмитрий и Василий…
- Так… еще Пенкин ходил? А Дмитрий… неужели Митя?
- Они. А еще Сережка Василием был, я – Гавриилом, а Антипин – Исайей.
- Ой, не могу, - загнулся от смеха Витька Ушаков. – Степка Антипин – Исайя! Ха-ха-ха!
- Не смешно, - сказал Илья. – Это обман. Веди, Гришка, всех в кают-компанию.
- Так мороженое же тает!
- Поставьте в ледник, да быстро! Это приказ, – Илья многозначительно посмотрел на Гришу и ушел.
- Приказывает он, поглядите! – возмутился Витька. – Какое он право имеет приказывать?
- Знаешь, Витька, давай лучше сделаем, как он сказал. Все равно теперь ничего не скроешь, - глядя в сторону, сказал Гриша.
Когда я прибежал в кают-компанию, спор был в разгаре.
- Вы весь экипаж опозорили! – горячился Федор Рыжов, наскакивая на Нику. – Тебе, Капустин, теперь, может быть, все равно, но вы-то как могли!
И он повернулся к остальным мальчишкам.
– Особенно от тебя, Митька, не ожидал. Да и Гриня…
Покрасневший Митя пытался объяснить:
- Я думал всех угостить, раз у нас с Никой и в самом деле именины.
- Я так считаю, - вскочил с места Ларик. – Пусть те, у кого и вправду именины, оставят мороженое себе. А те, кто обманул, пусть отнесут его обратно в кондитерскую и признаются в обмане.
- Что это ты, Ларька, распоряжаешься? – возмутился Степа Антипин. – Мы умом пошевелили, мороженое раздобыли, а ты тут при чем?
- Да при том, что обманом взять – все равно что украсть, а на «Апостоле Андрее» воров нет. Разве ты хочешь, чтобы про нас говорили: «приютские воры, обманщики»? Мы же будущие русские моряки, ты забыл?
- Надо отдать, - заволновался Айрат. – Мы не обманщики.
- Я что… надо, так верну, - сказал, оправдываясь, Гриша.
- И я верну, - Сережа оглянулся на Нику, но тот пренебрежительно смотрел в сторону.
- А я не собираюсь, - возразил Антипин.
- Пусть себе оставит, - тихо сказал Митя. – Я за него свое отдам.
- У тебя же именины, - удивился Еня.
- Нет. У меня именины на Димитрия Солунского, в октябре, - еще тише сказал Митя.
- Эх, Митька, - бросил Илья.
- Он же признался, что ты на него нападаешь? – попытался защитить друга Еня Маринин.
- А кто пойдет мороженое возвращать? – спросил Федор.
Виновные переглянулись. Одно дело – вернуть то, что очень хочется попробовать, и совсем другое – принародно признаться в обмане.
- Я пойду, - вдруг сказал Митя.
  Странно, но я почему-то именно этого и ожидал. Митя-рыцарь не мог промолчать, не мог спрятаться за чужие спины. В душе этого моего подопечного жило благородство, что и заставляло меня надеяться, что именно Митя окажется княжеским сыном.
- И я с тобой, - сказал Гриша. – Один ты все не унесешь.
Браво, «Андреевские рыцари»! «В темную ночь и хороший матрос может ошибиться» - не помню, чьи это слова, - а уметь исправить свои ошибки – уже доблесть. Но больше всего меня удивил Вася Пенкин.
- И мое мороженое заберите, не хочу - сказал он.
- У тебя же именины!
- Все равно не хочу.
Больше никаких объяснений, кроме «не хочу», мальчишки не дождались, но выбор Васи одобрили. 
На этот раз я не пошел с Митей и Еней, потому что был уверен: они с честью выйдут из этой переделки. Мои подопечные понемногу успокоились, Ника куда-то исчез, а Степка Антипин на камбузе в одиночестве слопал свое мороженое.
Стоял прозрачный весенний вечер. В такие вечера я начинаю пристально следить за полетом чаек, представляя, как я бы парил над водой, будь у меня крылья. Сознаюсь, мысль для кота не совсем подходящая. Может, это весна так на меня действует?
Вдруг я услышал стук копыт и тарахтенье колес. Возле корабля остановилась какая-то пролетка. Кто еще к нам пожаловал? Это не полицмейстер: тот ездит на машине.
Все же любопытство – недостаток. Я метнулся к трапу и увидел, как по нему поднимается человек, за которым два официанта в белых куртках несут какой-то огромный бидон. Да это же хозяин кондитерской!
- Господин капитан, - обратился гость к вышедшему навстречу Буре, - я привез вашим воспитанникам гостинец: мороженое.
Официанты поставили бидон на палубу и с облегчением выпрямились.
- Можно узнать, чем обязаны? – любезно спросил Буры, но в голосе его звучало недоумение.
- Видите ли, моя кондитерская угощает бесплатно мороженым именинников. Но сегодня день особый – я сам именинник, Николаем Осиповичем зовусь. И решил я в день своего святого покровителя, Николая Угодника, приютских детей мороженым побаловать, ведь многие из них его и не пробовали никогда.
- Благодарю вас, - лицо Бури просветлело. – Нечасто получают наши воспитанники такие подарки.
Вот так случилось, что после ужина все мои подопечные получили по большой порции мороженого. Перепало даже мне и, надо сказать, мороженое оказалось невероятно вкусным.
- Интересно, хозяин кондитерской ничего про нас не сказал капитану? – шепнул Митя Грише.
- Если бы сказал, мы бы уже головомойку получили, - так же шепотом отозвался Гриша.
- Выходит, хороший он человек, - вздохнул Митя.
Вздохнул и я. «Хотя всякая добродетель нас к себе влечет, однако всего более это делают справедливость и щедрость», сказал когда-то Марк Туллий Цицерон.

            23. Не может быть!

Вышел из гавани и ушел в далекое плавание теплый солнечный май, а к причалу пришвартовался неожиданно жаркий июнь. После уроков мои подопечные строем ходили купаться, но я оставался на корабле: терпеть не могу водяные брызги. Я отправлялся туда, где тень была прохладной и надежной, и лежал без движения, слушая, как вкрадчиво мурлыкают что-то волны за бортом.
Иногда я начинал о чем-нибудь размышлять, и медленный ход мыслей снова подводил меня к не найденному до сих пор княжескому сыну. Я уже почти уверил себя, что сыном этим должен быть Митя Черняев. А может быть, мне просто приятно так думать, ведь Митя мне очень нравится, притягивает его доброта, благородство души, щедрость. Он уже определенно решил стать судовым врачом, как Укол. 
Странно, что мы не можем отличить княжеского сына князя от других мальчишек. Получается, между ними и разницы никакой нет? И не течет в жилах этого мальца никакая голубая аристократическая кровь? И кто же более князь: тот, кто им родился, или тот, кто благороден сердцем и честен?
Нет, сегодня совершенно невозможно находиться на палубе. Жара словно привязана к моему хвосту – куда я, туда и она. Придется спуститься в трюм, хоть я терпеть не могу трапы. Но сегодня мне даже нравиться ступать по прохладным железным ступеням. Прохлада и сумрак трюма радостно приветствуют меня. Я тоже рад им. На одном из ящиков лежит газета. Устраиваюсь сверху и закрываю глаза. Тихо царапается снаружи море, сил которого не хватает даже на то, чтобы легко качнуть корабль. Куда делись осенняя ярость и волнение?
Я поворачиваюсь на другой бок, и газета подо мной отзывается негромким шуршанием. Читаю заголовок: «Депутаты городской Думы отправляются на каникулы». Странно, и у них, оказывается, бывают каникулы, словно у детей-школьников. Я представил, как депутаты плещутся в море, играют в мяч и весело хохочут, потом фыркнул и закрыл глаза, но ощутил какое-то беспокойство. В чем дело? Еще минуту назад никакого беспокойства не было и в помине. Откуда оно взялось, проникло в мою душу, точно маленький мышонок, и скребет ее своими коготками?
Что случилось? Я что-то услышал? Нет. Прочел в газете? Нет, не прочел ничего, кроме заголовка, который мне ни о чем не говорит. Что же? Я снова открыл глаза и уставился на газету. Полумрак мне не мешает, я вижу одинаково хорошо при свете и в темноте, впрочем, как и все остальные коты.
Вот, вот оно: фотография. Все члены Думы сфотографировались на память. Лица у всех спокойные, уверенные. Этот - в пенсне, у этого безупречно повязан  галстук, этот небрежно облокотился на ручку кресла, а тот человек, что сидит в кресле… стоп! Ошибиться трудно – просто одно лицо! Как же так? Все говорит о том, что такого быть не может. Этот мой подопечный никогда не был на подозрении ни у меня, ни у капитана, ни у полицмейстера по очень простой причине: мы знали, кто его родители. И вот теперь… Что делать, Гаттамелата, что делать? 
Я соскочил с ящика и схватил в зубы газету. Раз уж я разглядел невероятное сходство, должны же увидеть его и другие! Начну, пожалуй, с Солнца, он всех ребят как облупленных знает.
С трудом я взобрался по трапу, таща за собой газету, проволок ее по палубе до каюты воспитателя и поскребся в дверь. Солнце услышал не сразу, пришлось поскрестись еще несколько раз. Я очень боялся, что кто-нибудь пойдет мимо и отнимет газету. Что я тогда буду делать? Вся разгадка тайны останется только в моей голове!
Наконец, Солнце отворил дверь и недовольно спросил:
- Что, Гаттамелата? От жары места себе не находишь? Что это ты приволок? Газету? Спасибо, но не стоило беспокоиться, это старая газета, трехдневной давности.
 Я мяукнул и наступил лапой на фотографию. Еще раз мяукнул. «Смотри внимательно!» - кричал я, но Солнце не понимал меня. Он поднял газету и просмотрел заголовки.
- Ничего интересного, кот, ничего интересного.
Я в отчаянии подпрыгнул, вцепился в газету зубами, оторвал клочок. Да, я верно рассчитал: фотография оказалась именно на этом клочке. Я положил его на пол и стал отчаянно колотить лапой по фотографии: «Смотри, смотри же! Не заставляй меня думать, что люди глупее, чем коты!»
Солнце задумчиво наклонился.
- Что-то ты, друг, разволновался. Ты кого-то узнал на этом фото?
Вот! Наконец, понял! Смотри же, смотри!
Солнце внимательно переводил взгляд с одного лица на другое и вдруг…
- Не может быть, Мелок, не может быть! Ты тоже заметил? Просто одно лицо! Но ведь этого же не может быть! Давай скорее покажем это капитану!
Уже выходя из каюты с фотографией в руке, Солнце вдруг остановился и внимательно посмотрел на меня. О чем он думает? О том, что коты не должны читать газет, не должны узнавать людей на фотографиях и не должны делать выводы? Что ж, я не обижаюсь. Немногие коты способны на то же, что и я. Посмотрим же, что он скажет капитану.
Солнце, похоже, не удивился, что я следую за ним.
- Владимир Петрович, взгляните только! – сказал он, войдя в капитанскую каюту. – Не знаю, что и думать!
Капитан долго разглядывал фотографию, а потом спросил:
- Вы знаете, кто этот человек?
- Конечно, Это князь Несвицкий.
- Скажите мне, каким образом воспитанник Виктор Ушаков может быть точной копией князя Несвицкого?
- Совпадение, быть может…
- И анонимное письмо – тоже совпадение? Ни мы с вами, ни полицмейстер не нашли никаких доказательств того, что кто-то из наших мальчиков может быть княжеским сыном, но, может быть, мы просто не там искали?
- Да, мы не запрашивали документы Виктора Ушакова, потому что знали, что его родители были революционерами и погибли от взрыва собственной бомбы.
- Запросите все документы, Иван Антонович, запросите немедленно! Спасибо, что обратили внимание на газетный снимок
Солнце смутился:
- Вы не поверите, но эту газету мне Гаттамелата принес и лапой в снимок тыкал…
Капитан Буря внимательно посмотрел на воспитателя.
- Не волнуйтесь вы так, Иван Антонович, все выяснится. Идите.
За нами уже закрылась дверь каюты, когда я услышал, что капитан проворчал:
- Надо же такое придумать: кот принес… лапой тыкал!

  - А потом Солнце сказал, что родители Витьки – вовсе не настоящие родители. Они его и украли, - рассказывал Гришка собравшимся возле него мальчишкам. 
- Зачем? – не понял Айрат.
- Думаю, ради установления социальной справедливости, - важно сказал Федор.
- Для чего? Федька, говори понятно!
- Что же тут непонятно? Революционеры решили воспитать сына князя в революционном духе и этим отомстить всем князьям.
- Ерунда какая-то, - фыркнул Леня Мещеряков.
- Что же теперь будет? Куда Витьку увезли?
- Капитан и полицмейстер повезли его с папашей знакомиться, - ехидно заметил Миха Леснов. – И вернется наш Витенька уже не революционером, а князем от пяток до ушей. Или вовсе не вернется. Что его сиятельству здесь делать?
- Он не такой задавака, как ты, - сердито сверкнув глазами, сказа Гриша. – Только, может быть, ему и правда захочется остаться, ведь там его отец, мать и сестренки…
В голосе Гриши невольно сквозила грусть: каждый приютский мальчишка всегда мечтает о том, что когда-нибудь его родители найдутся.
- Значит, он теперь не Виктор Ушаков, а Виктор Несвицкий? – переспросил Марк.
- Так и есть, Маркуша, так и есть, - покачал головой Иваня.
– Вот и нашел наш Витька-Гаттерас свой север, - сказал Ларик. – Теперь ему в любые воды дорога открыта.
- А знаете, что про Икса говорят? Он здесь, на «Апостоле Андрее», как раз сына князя искал. Хотел все выведать, а потом похитить Витьку  и запросить за него выкуп. То есть, конечно, тогда он не знал, что это Витька, - сообщил Паша Сироткин.
-«Я говорил, что этот не утонет,
    Пока на свете виселицы есть»,
- процитировал Саша Князев и коротко пояснил:
- Шекспир.

          24. Дождь поет колыбельную

Сегодня днем мои подопечные были необычно оживленными и взволнованными: на построении Буря объявил, что через две недели корабль «Апостол Андрей» отправится в плавание.
Первый поход! Он станет серьезной проверкой для мальчишек, покажет, насколько хорошо научились они ставить и убирать паруса, как знают название и назначение каждой снасти. Есть, конечно, и недовольные – Миха Леснов терпеть не может матросскую работу, на мачты всегда взбирается медленно и лениво, не обращая внимания на окрики Грома. Равнодушны к морскому делу Игнат Дерябин и Матвей Иконников. Но остальные мальчишки любят море и с нетерпением ждут поход.
Я? Я жду его с трепетом. Боюсь, качку я перенесу плохо, но не могу же я на берегу  остаться и бросить своих подопечных! Придется как-то привыкать к тому, что палуба под лапами ходит ходуном.
Общее оживление передалось и мне, заставив меня даже пробежаться по бушприту, демонстрируя ловкость и быстроту - выходка, достойная котенка, а не солидного взрослого кота.
На закате начался дождь, тихий и теплый. Шуршит по палубе, заставляя ее пахнуть мокрым деревом. Глаза сами закрываются под эту дождливую колыбельную. Я дремлю, и на душе у меня спокойно. Я, Гаттамелата,  только что совершил обход спален. Мои подопечные спят, и снятся им моря и походы. 
Спит Ларик Константинопольский, сын священника, не вернувшегося с войны. Как сейчас тот гордился бы сыном! Честный и умный Ларик кажется взрослее своих друзей, все вопросы он решает вдумчиво и основательно.
Спит Федор Рыжов, переживая во сне необыкновенные приключения, спасаясь от индейцев в прериях, оседлывая необъезженного коня, рискуя жизнью ради прекрасной дамы. Он мечтает скорее вырасти и отправиться в Америку, сражаться за справедливость.   
Спит Илья Найденов, верный друг, строгий  командор «Андреевских рыцарей». Илья верит в благородство и честь, в храбрость и честность, и я надеюсь, что он останется таким навсегда.
Спит Марк Ройзман, и пальцы его шевелятся, словно перебирают клапаны флейты. Может быть, снится Марку, что стал он выдающимся артистом и играет в самом лучшем в мире зале, играет сочиненную им самим великолепную мелодию. В этой мелодии – море, солнце и  друзья с «Апостола Андрея». За Марка я тоже спокоен: его трудолюбие и талант помогут ему в жизни.
Спит Иваня, от которого пахнет ванилином и корицей – вчера он помогал Компоту печь к воскресенью золотистые аппетитные булочки. Иваня щедр, никогда не жалеет мне ни молока, ни мяса, ни рыбы. Его мечта – стать поваром. Что ж, хороший повар – вещь вовсе немаловажная.
Спит Сережа Филипенко. Он закончил учебный год с хорошими отметками и собирается упорно учиться и дальше. Разве сможет стать полководцем невежественный человек?  А если и станет, не одержать ему великих побед, не прославить в веках свое имя. Поэтому Сережа хочет быть  одним из первых учеников в классе.
Спит Паша Сироткин, и перед его глазами проплывают увиденные с борта корабля заморские страны. Пальмы, вулканы, темнокожие люди – все это увидит Паша, отправившись в кругосветное плавание со своим другом Леней Мещеряковым. Они уже точно решили, что обогнут на корабле весь земной шар, как русские мореплаватели Крузенштерн и Лисянский. 
Спит Леня Мещеряков. Он представляет, как, вернувшись из кругосветного плавания, сходит по трапу на берег, сияя начищенными до блеска пуговицами, щеголяя морской выправкой, а встречающие осыпают его лепестками цветов и приветствуют восторженными криками. Эх, не скоро еще избавится мой подопечный от тщеславия!
Спит Айрат Гизатуллин, мастер на все руки, добрый и скромный, всегда готовый помочь.  Айрату интересно в жизни все: как работают механизмы, как строятся здания, как движется корабль под парусами. Ему хочется знать, почему человек видит в зеркале свое отражение, почему вода, замерзая, расширяется. Ему хочется изобрести аппарат, который полетит прямо к солнцу или луне, или аппарат, который сможет спуститься на дно морское. Много дел впереди у Айрата.
Спит Саша Князев, поэт и выдумщик, острослов и спорщик. Может быть, во сне он беседует с Шекспиром или со шпагой в руке помогает Сирано де Бержераку отбиться от напавших из засады врагов. Книжные герои стали для Саши реальными людьми, и он всерьез размышляет, как можно было оживить Ромео и Джульетту. Станет ли он писателем или поэтом, я не знаю, но думаю, что вся жизнь его будет связана с книгами.
Спит Игнат Дерябин. Мне трудно представить, о чем он думает, что является к нему в его снах, какие воспоминания проходят перед ним. Никто не знает, что Игнат любит, чего боится, чем интересуется. Этот мальчик – закрытая книга, никому не желающая  открыть свои страницы.
Спит смешной и рассеянный Вася Пенкин. Его добродушие привлекает к нему ребят, готовых простить ему и рассеянность, и забывчивость, и затруднительные положения, в которые они попадают по его вине, когда Вася что-нибудь путает или забывает. Это добродушие поможет ему в жизни.
Спит Гриша Остапчук, мальчишка со сложным характером. Теперь, когда Гриша стал «Андреевским рыцарем», он старается держать себя в руках, не поддаваться вспышкам вспыльчивости и гнева. Наверно, он хочет быть достойным своего отца, героически погибшего в сражении и посмертно награжденного георгиевским крестом.
Спит Еня Маринин, будущий художник. Что ему снится: картины из галереи Тетушки или милая улыбка Глашеньки Сухановой? Может быть, во снах он уже рисует Глашенькин портрет, который станет таким же известным, как портрет Джоконды? Не сомневаюсь, что сны Ени раскрашены в яркие цвета, что он видит в них то, чего мы, люди и коты, даже не замечаем, равнодушно проходя мимо.
Спит Матвей Иконников, никогда ни с кем не соглашающийся, нигде не участвующий. Матвей живет в своем собственном мире, наглухо закрыв дверь для всех остальных.  Откроет ли он ее когда-нибудь?
Спит Степа Антипин. Этот подопечный мне совсем не симпатичен, хоть и понимаю, что я должен одинаково относиться ко всем. Наверно, и во сне Степа подслушивает, подглядывает, подозревает кого-то в чем-то. А может быть, ему стоит стать сыщиком? Там его подозрительность будет нужна и даже полезна.
  Еще меньше мне нравится Миха Леснов. Его жадность и расчетливость уже не раз высмеивалась Сашей Князевым в эпиграммах и экспромтах, но Миха зол и недалек, поэтому свою злость он обращает на Сашу, а не на свои недостатки. Он нечист на руку и ленив, а его дружба со Степой только вредит тому. Кем сможет в будущем стать Миха, я даже предположить не могу, но честным и хорошим человеком он не будет, как это ни прискорбно.
Спит Митя Черняев. Если бы вы знали Митю, то поняли бы, что его нельзя не любить. Представьте человека, который может утешить и поддержать в любой беде, успокоить плачущих, вернуть надежду тем, кто ее теряет. Конечно, Митя станет врачом, способным облегчить страдания и людей, и животных. Будет ли он плавать по морям или работать в больнице на берегу, везде доктор Черняев будет любим больными и уважаем коллегами. 
И еще двух бывших подопечных вспоминаю я под тихую песенку ночного дождя.
Где-то во Флоренции спит сейчас Ника Капустин. Его мать, собиравшаяся провести в нашем городе все лето, отправилась в Италию для работы над книгой и увезла сына с собой. Ника написал нам письмо, где правда так причудливо переплеталась с выдумкой, что отличить одну от другой было просто невозможно.
А Виктор Несвицкий, которого все помнят как Витьку Ушакова, революционера и Гаттераса, спит сейчас в собственной комнате в княжеском особняке. Трудно будет привыкнуть к своему новому положению Витьке-революционеру, зато Витька-Гаттерас, мечтавший об открытии северного полюса, сможет когда-нибудь отправиться в свою собственную экспедицию и стать открывателем неизвестных земель. 
И только я, Гаттамелата, помню загадочные слова предсказателя Хазирана, сказанные Нике, занявшему деньги у Витьки: «Вернешь, но не деньгами». Собственно, загадочными для меня они быть перестали, ведь именно Ника принес на «Апостол Андрей» газету, где на фотографии был изображен  князь Несвицкий.
Дождь все стучит и стучит по палубе, дрожат на мокром причале отражения тусклых фонарей. Сейчас я снова спущусь в спальню, займу свое место под койкой Мити, шепотом пожелаю всем своим подопечным спокойной ночи и усну.
Но что это? Шурша шинами по мокрому асфальту, подкатил прямо к трапу большой темный автомобиль. Забыв о дожде и сырой палубе, я рванулся вперед. Нет, не говорите мне снова о кошачьем любопытстве. Просто я подумал… а вдруг сыщика Гаттамелату ждет новое расследование?