Сны. Кошмары Голубка

      Гостиница была маленькая, чистая, уютная. Построенная еще в восемнадцатом веке и звалась «Вилла риба». Мозаичный пол был украшен изображением трех летящих над волнами дельфинов.  Видимо, тогда ещё не знали, что дельфин – не рыба.
        В комнате  размером метров в пятнадцать стояла большая, изъеденная жучком-точильщиком кровать со свежайшими простынями, имелся и крохотный балкончик с цветущими петуньями в терракотовых вазонах, небольшой душ и унитаз. Никаких излишеств, но эта комната и была рассчитана на туристов, которые целый день проводят вне её, а приходят в гостиницу только ночевать.
        Она приняла душ и быстро легла в постель.
        - Этот тип не отстанет от меня. Он владеет информацией, он отлично помнит, что видел меня в обществе полковника КГБ. Стоп. Откуда он знает, что тот полковник? Полковник в мундире не светился никогда. Да им не положено, тайная полиция все же. Вряд ли он французику называл свой чин, если только тот сам не работает на эту контору, и лично не связан с полковником. Тогда мне нечего бояться. Это ему нужно меня бояться…  Нет, не правильно, он не назвал его звания. Сказал, что с высшим офицером КГБ. Встретил в ресторане. Но я бывала во многих ресторанах. С Сандро. – И снова при звуках этого имени в сердце возникла тупая боль. -  Что конкретно он может мне предъявить? Что я, какое страшное слово, убила полковника КГБ. Но откуда он может это знать? Не по всесоюзному же телевидению об этом объявили. Он может это знать, только если сам сотрудничает…
        Наша песня хороша, начинай сначала. Меня-то готовили тайно для определенного дела, и никаких бумаг я не подписывала.
        Чушь.  Этому типу достаточно намекнуть,  где надо и что надо, и меня начнут трясти как грушу. И что они мне предъявят – нелегальное проживание по фальшивому паспорту? – Аня прикусила губу. - И этого достаточно. В лучшем случае посадят здесь. В худшем - передадут СССР.
       
        Так ничего не решив, она крепко уснула. В окно лились ароматы начавшего увядать сада, воздушные потоки с гор несли прохладу, а ближе к полуночи в комнату заглянула белая таинственная луна. Её свет упал на кровать, где спала девушка, и растревожил её сон. Аня зашевелилась, заметалась по кровати.


       Снова она была в том доме на заснеженном рижском  взморье. Ярко пылал камин, обдавая её жаром, и она стала снимать с себя одежду – сначала свитер, потом брюки, майку, колготки, трусики. Оставшись совершенно обнаженной, она бросилась ничком на мягкий медвежий мех. Откуда-то полились волшебные звуки Болеро, ритм все нарастал и нарастал, подстегивая чувства. Аня задрожала от желания, оно горячей волной пробегало по коже, вспыхивало искорками в волосах, кололо ледяными иголочками ноги. Она была готова к любви и ждала своего жениха.
        Не скрипнув, отворилась дверь и в комнату проскользнула высокая фигура в черном шелковом плаще с капюшоном. Лица вошедшего Аня видеть не могла, но ей это было и не нужно, она и так знала, что это – Сандро. Они были одни в тишине этого заснеженного сада, в яркой зелени елей, в сверкающем хороводе сверкающих на солнце яблоневых веток. Снег был на всем – пушистый и легкий - на скрученных как веревки, побегах старого девичьего винограда, оплетавшего весь дом до самой крыши.      
        Высокая фигура в черном плаще приблизилась и Аня, волшебно раскрывшись, освещенная только всполохами каминных огней, протянула к ней руки. Но Сандро не спешил скинуть свой странный наряд и молча возвышался над девушкой. Она не выдержала сладкой пытки и резво поднялась. Она протянула руки, чтобы откинуть капюшон и увидеть лицо любимого, но две крепкие квадратные ладони отвели её руки. Она удивленно отпрянула. У Сандро были тонкие руки с длинными аристократическими пальцами. И пахло как-то странно. От высокой фигуры в черном исходил тяжелый мускусный запах.
        Аня выдернула свои руки из лапищ пришедшего, и быстрым движением скинула капюшон. На неё, глумливо улыбаясь, смотрел француз. Но он не был живым. Аня сразу же поняла это – белое, без единой кровинки лицо, пустые, не выражающие никакой мысли глаза. Эти глаза больше всего испугали Анну – в них не было видно никаких человеческих чувств – ни радости, ни горя, ни веселья или злобы. Они были пусты и мертвы.
        Страх, удушливый, липкий страх, залил её душу.
        Закричав от ужаса, Аня схватила первое, что попалось под руку, и ударила эту фигуру по голове кочергой…
        …Очнувшись, она поняла, что этот сон будет теперь преследовать её по всюду. Слишком он был ярким и запоминающимся. Сердце бешено колотилось, и она долго не могла его успокоить. Она снова пережила этот ночной кошмар почти так же ярко, как и страшные события в тот вечер, три года назад.

        Едва вырвавшись из СССР и почувствовав себя в относительной безопасности, она запретила себе вспоминать ту ночь. Она загнала воспоминания  в самый дальний и темный уголок своей души. Она поместила память об этом рядом с воспоминаниями о палаче Храпове, его дочери Эльвире – существе без души.  В этом же закоулке валялись обрывки памяти о том, как однажды девицы из класса постарше разъяренные, что она получила первый приз на конкурсе молодых дарований за танцы, кучей избили её, порвав и безнадежно испортив платье из крепдешина, расшитого бисером и блестками. Над шитьем которого, мама с Ларой просидели не один вечер.
        И тут Аня поняла, что загнанные в подсознание страх и мифическая вина будут постоянно отравлять ей жизнь. Она мучается чувством вины, потому что убила человека. Невольно, превысив предел самообороны, случайно, но…  С виной ничего не поделаешь! Она будет, как ржавчина металл, постепенно разъедать душу. Пока не превратит в труху.
        Аня встала, включила свет и подошла к зеркалу над комодом. Зеркало было старое, потускневшее, и на молодую женщину из него на Аню посмотрела почти старуха. Серое лицо, тусклые глаза – лицо несчастливой женщины бездарно промотавшей свою жизнь.
        - Нет! Нет! Нет! – Сказала с силой Анна. – Я не позволю себе такой роскоши, как беспрерывное чувство вины. Я не виновата! Он своей машиной, на недозволенной скорости, мчавшейся по переулку едва не убил меня, потом незаконно лишил свободы, угрозами заставил выполнять свои преступные приказы, разлучил с семьей и любимым, и, наконец, попытался изнасиловать, чувствуя свою полную безнаказанность.
        Но я не хотела убивать! Я всего лишь защищала свою жизнь и человеческое достоинство, право самой распоряжаться своим телом, наконец.
        Но чувство вины, запрятанное глубоко-глубоко, подобно невыпущенному вовремя гною, осталось отравлять душу.   
        Предприняв безнадежную попытку примириться с непримиримым, Аня вернулась в кровать и проспала до утра уже без сновидений.