Хорошие дурочки

              Как грибница прибывает в темноте земной, так и «хорошие дурочки» прибывают в темноте тоже, что бы в последствии предстать на свет Божий хорошими людьми, с хорошими делами и помыслами. Все мы когда-то были "хорошими дурочками" для мам, для окружающих.  Что самое интересное и мамы наши и окружающие в своё время тоже были "хорошими дурочками" в той или иной степени. Думаю мало, кто жалел о том времени и, вспоминая себя в нелесном звании, улыбался прошлому.
              События происходят в городе Фролово Волгоградской области в наше время.

Коваль Галина



Хорошие дурочки

07.08.2013 год.



Глава первая


              Лето. Жара. Жара у воды имеет свой вкус и отличается от жары в городе. На голубом небосводе щурится солнышко в улыбке, наблюдая за молодой женщиной на  берегу самой красивой и величественной реки Дон.
              —Какое небо голубое….—
              —Мы не сторонники разбоя….—
              Губы вяло шевелятся, потому слова весёлой песенки из мультфильма весело не звучат. Как часто бывает у очень красивых и молодых женщин, эта женщина обижена на весь мир. Сидит на песчаном берегу, вода лениво отступает и возвращается к женским ногам. У кончиков пальцев ног вода прохладная. Там куда упираются руки, вода и песок тёплые. Пальцы сквозь тёплую воду медленно погружаются в глубину песка и вот кисти рук стали как отрезанные водяным лезвием, только круги на воде вокруг них. А страшно-то как! Вдруг в глубине песка тварь неведомая живёт и сейчас как схватит за палец! Смех смехом, а мурашки по телу пробежались. Кисти рук сжались, вобрали в себя песок и подняли его над водой. Вода спешит покинуть песочное пристанище. Вот она даже капать перестала из пригоршни. Отдельно вода. Отдельно песок. Обиженные на весь мир женские губы расслабились. Сдвинутые к переносице брови вернулись на место. Глаза женщины наблюдали за природным явлением. Песок в руке стал другого оттенка и превратился в разваливающийся жмых неприглядного цвета. Когда как, распускаясь в воде, он словно капризная женщина каждой песчинкой ловил солнечный свет и становился прозрачным и драгоценным. У моря так же. Камни на берегу высохшие на солнце, безлики и однородны. Стоит волне поцеловать их в засос и отступить в море, глаз устанет перескакивать с камня на камень, какие они разные и цветные. Цвета, правда, не яркие. Этот возьму. И этот! И вон тот!


              Её звали с высоты обрыва. Она слышала и знала кто. Назло ему раскинула руки и упала спиной и головой в мокрый песок позади себя. Как в ортопедическую подушку погрузился женский затылок в песок и парную воду, затем тело стало всасываться песком как в раскатанный пластилин политый водой, что бы к рукам не лип. Солнечные блики на воде опечатались в глазах, и под закрытыми веками полыхал костёр. Мысли в голове с плотно закрытыми глазами приобрели содержание. Губы распустились как у ёжика во сне. Набежавшая волна осторожно залила речной воды в уши. Женские глаза мгновенно распахнулись от возмущения и уставились в небеса. Не мигая. Небеса ласково ухмыльнулись. А, то! Песок! Нашла чем восхищаться.
              —Мама родная!—
              Напрягшееся женское тело, как парализовало. Наполовину в песке. На половину в воде. Руки в стороны. Ноги вместе. Как распятие. Небеса поморщились и распустили облако прямо над женщиной в белые пряди. Длинные белые пряди, а рядом кучки, кучки, белоснежных маленьких облачков. Женские пряди волос распустились в воде точно так же. Скошенный глаз женщины разглядел это и сравнил их с белыми прядями на небесах.
              —Небеса прекрасны.—
              —Земля прекрасна.—
              Женщина была просто нашпигована духом противоречия, потому в торжественное восприятие Небес протиснулось будничное женское жало.
              —Есть маленькая разница.—
Женские глаза продолжали находиться в небе, а женская голова на земле рассуждала. Разница в том, что небесам ничего кроме своих просторов не надо. Земля же устроена так, что живущие на ней люди под небесами, постоянно в чём-то нуждаются. Торопятся утолить нетерпимые нужды и желания, а нужда растёт, растут желания. Они не видят за свалками отходов человеческих нужд, того что она сейчас видит.
              —По этой причине я не видела Вас небеса!—
              Рассуждения в мокрой женской головке обволакивает мелодия песни Константина Меладзе «Небеса, мои обетованные».
              —Обетованные? Как это? В них кто-то живёт?—
              Небеса над женской головой в ответ пустили корабликами мелкие облачка в одну линию. Как многоточие, без ответа.
              —Конечно, живут. Это те, кто ушёл из материальной жизни на земле.—
              —Небесам ничего материального не надо. Потому они такие чистые.—
              Женская головка наполнилась счастливым открытием. Уши заполнены водой и не слышат земные звуки и свои собственные рассуждения вслух. Волосы как водоросли. Сама как распятье на влажном песке и воде.
              —Возьмите меня! Небеса обетованные! Хотя бы на минутку к себе!—
              Во всю силу лёгких кричит небесам женщина. Не вставая, не меняя положения тела. На половину в песке, на половину в воде. Глаза в небо. Мольба в небо. Набежавшая волна напоила женщину без неё на то ведома. Так небеса запечатали рот женщины. Женщина стерпела и сглотнула в себя не приятное послание с небес. Чего выдумала просить!
              —Я поняла вас. Земные дела не переделала, а в небеса прошусь. Простите меня.—
              Женщина не шевелила ни рукой, ни ногой. Она была оглохшей от воды в ушах, придавлена к земле, неведомыми доселе открытиями и не могла знать с какой силой и отчаянием кричала слова небесам. Она просила, а на земле бил колокол её голосом.


              Человек, звавший женщину, устал ждать. Впервые за много лет он почувствовал раздражение к ней. Женская фигурка на мокром песке с обрыва, на котором он стоял, напоминало распятье. Как и небеса, человек поморщился и сел на землю, свесив ноги с обрыва. Песок вперемежку с землёй и сухой травой посыпался вниз. Человек прослушал песочное шелестение, проследил за ним взглядом.


              Ещё один человек смотрел на происходящее у реки. Он находился на уступе второго обрыва, был выше, чем человек зовущий женщину и ему были видны оба. Только пришёл он сюда раньше их. Намного раньше. Диакон Свято-Вознесенского Кременского мужского монастыря. Физический монастырский труд был ему приятен и необходим. Вот и брал на себя диакон работу трудовика монастырского, а после отдыхал на излюбленном обрыве, созерцая Божье творение земное вокруг, и молясь ему же. Монах стал спускаться.
              —Вы бы шли в машину свою…. Солнце печёт. Я приведу вашу женщину.—
              Человек, ожидающий женщину, вздрогнул. Силуэт монаха в чёрной одежде заслонил солнце. Солнце перестало печь лицо. Молодой человек воспользовался протянутой рукой монаха и встал.
              —Здравствуйте….—
              —Ступайте в машину….—
              Монах перекрестил человека. Тот, как заворожённый пошёл в сторону своей машины. Похоже на то, что с неба свалился монах. Как в детской страшилке. Бывает же такое! Вспомнил, что рядом где-то находится монастырь мужской и «психушка». Заведение такое специализированное.


              Монах повернулся лицом к реке. Перекрестился, продолжил спускаться. Песочная земля делала ему ступень для каждой ноги, для каждого шага. Человек в мягких чёрных одеждах как бы спускался по эскалатору, обтекающему вниз песком. Мягко ногам, тепло ногам ступать по сыпучему обрыву. Монах босой. Вот и мокрый песок. Вода прикрыла ступни ног на два пальца. Край чёрной одежды лёг в воду и утонул в ней. Монах слился с водной стихией, словно вышел из неё.
              —Пора вставать. Так и остынь можно….—
              Мягко проговорил он над женщиной.
Городская дама, распростёртая под небесами, было решила, что Небеса послали ей чёрного монаха, вместо принца на белом коне.
              —В наказание?—
              Тут же задалась женская головка свежеиспечённым вопросом.
              —Не след женщине валятся на берегу реки, как кем-то брошенная пустая бутылка.—
              —С высоты обрыва вы кажитесь утопленником, я так и подумал.—
              —Монах!—
              Распятье приподняло голову. Голова издала хлюпающий звук, вырвавшись из песчаного мокрого плена.
              —Диакон.—
              —Вы с Небес Обетованных?!—
              Очень уж понравились женщине словосочетание из песни засевшей в голове.
              —Полчаса лежите, возможно, и больше.—
              Протянутая рука монаха пугала женщину. Она не хотела расставаться со сказкой, только что ею придуманной. Сейчас она возьмётся за его руку, и сказка исчезнет. Монах окажется просто монахом и вовсе не с небес.
              —Не возьмусь за руку монаха. Хочу всё как есть. Как только что было.—
              Решила мокрая головка и положила себя обратно в мокрый песок.
              —Я нашла Небеса обетованные. Я была там. Полежу с ними ещё немного.—
              —Если вы нашли Небеса, они теперь с вами навечно. Встретившись с ними здесь однажды, я унёс их с собой. Не смог быть вдали от них и вернулся. Теперь они со мной до конца дней моих.—
              —Вы отшельник! Угадала?—
              Женская головка снова приподнялась и стала осматриваться. Кроме водяных бликов на воде она ничего не увидела. Блики режут глаз. После них невозможно рассмотреть монаха, а это сделать необходимо. Где ещё она может встретить монаха с протянутой к ней рукой. Она решается, берёт его за руку сидя в воде, смотрит в лицо монаха. Вместо лица тёмное пятно. Силуэт весь чёрный, стоит против солнца.


              Происходит невероятное! Женщина чувствует глаза монаха, вместо того, что бы видеть. Чувствует их прищур, ресницы, маленький шрам на переносице. И ладонь его шершавую отпускать ей не хочется. Рывком поднимает себя из реки к нему. Мысли в женской головке мгновенно выдали картинку и зеркало не надо. Она, вся такая мокрая, прозрачная. Всем этим подчеркивается стройность, длинна и упругость деталей молодого женского тела. Она прекрасна на фоне живой природы, солнечного света. А какая у неё грудь! Женщине хочется поцелуя. Резкого, нетерпимого, обжигающего. Только нет таких поцелуев в природе. Вообще нет! Их придумывают, как она сейчас или описывают в книжках, а книжки вечно пылятся на полках. Нежность и только нежность сопровождает поцелуй влюблённых. Стоит женщина вплотную к монаху, не видя лица, а только чувствуя. И нет неловкости, никто никого не рассматривает, не произносятся положенные при знакомстве слова. Одна только приятность исходит от монаха, сильная и терпкая. Так бы и откусила бы!
              —Мы много придумываем, потом страдаем от отсутствия придуманного.—
              Опечалился голосом монах.
              —Небеса я не придумала.—
              Теперь опечалилась мокрая женщина, ожидая ответа монаха. Святой человек обязательно скажет правду. Только правду.
              —Придуманное нами селится в нас и отяжеляет, потому мы и на земле живём какое-то время. Небеса над нами. Вы только что там побывали.—
              Монах перекрестил её.
              —Крещёная?—
              —Крещёная.—
              —Ступай к мужу.—
              —Не муж он мне.—
              —Муж. Ты, придуманная им жена. Вознеси его до небес и стань ею.—


              Монах и женщина стоят в реке. Река венчает их водяными кольцами вокруг ног. Кольца расширяются, появляются новые меньшего размера и спешат по водяной глади за ушедшими расширяющимися кольцами. Блики от воды режут глаз, и как не пытается женщина увидеть лицо монаха, она его не видит, но чувствует. Ну а монаху не след рассматривать мокрую, прозрачную чужую женщину. Он делает шаг в сторону, как бы открывая дорогу женщине. Она выходит из реки и послушно следует по сыпучему горячему обрыву. Ласточки с криком снуют вокруг них, беспокоясь за целостность гнёзд. Крохотные ёжики колючек в песке вонзаются женщине в подошву ног. Это семена какого-то растения. Она спешит отковырнуть их рукой, прыгая на одной ноге. Другая рука покоится в руке монаха. Только оказавшись спиной к солнцу, она разглядела бородатый профиль монаха.
              —Борода это гадость!—
Мгновенно отреагировало женское сознанье.
              —Но монаху она к лицу.—
              —Опрятная такая. Красивый профиль как на монетах старинных.—


              Они подходят к машине. Дверь открыл воздыхатель молодой женщины. Её вечная палочка выручалочка в исполнении любого каприза, без оплат и обязательств. Сегодня захотелось ей покрасоваться новой силиконовой грудью перед другом, да что бы в воде, да на природе, да стоя на коленях и распахнуть руки в мокрой блузе! Она знает как, она видела снимки Волочковой в интернете. Месяц прошел после операции. Можно уже. Макс? Он душка! Со школьной скамьи душка. Он любит её и верит, что она полюбит его обязательно. Когда ни будь.


              Женщина усаживается в машину, как была. Мокрая вся, с песочными ногами и волосами. Волосы тяжёлые и мерзкие на ощупь. В них песок и речная влага. Она это понимает и заводится с полуоборота.
              —Мог и спустится с полотенцем! Ждала, ждала! Звала, звала!—
              —Звала? Ждала? А кто сломя голову сбежал от меня вместе с ключами от машины?—
              —Не мог я машину бросить. В ней вещи твои на кругленькую сумму.—
              Макс смотрит на удаляющуюся фигуру монаха и думает:
              —Даже спасибо не сказал человеку.—
              Оборачивается к вечной подружке. Та достаёт, втиснутые между сиденьями ключи от машины.
              —Чего бы я ключами делала в воде? Подразнить хотела. Думала хоть за ними ты прибежишь на берег.—
              —Какая ты!—
              У парня раскрылись глаза на подружку.
              —Видел бы ты меня у воды.—
              —Так сейчас вижу.—
              —Сейчас совсем, совсем, совсем не то!—
              Злится молодая женщина, ногой от досады дрыгает.
              —Аллуха-горюха, всё то! Хотя я и против силикона, но красота получилась!—
              Парень закатил глаза.
              —Её трогать можно или только смотреть?—
              Девушка задумалась.
              —Спрошу у доктора на приёме.—
              Что-то вспомнила и вся, зардевшись, придвинулась к водительскому креслу, в котором впереди неё сидел парень, обхватила его руками сзади.
              —Монах про тебя всё знает. Сказал, что ты мой муж, и я должна выйти за тебя замуж.—


              Парень замирает. Затем стремительно выскакивает из машины, но монах уже далеко. Он видит чёрную чёрточку, двигающуюся по краю обрыва. Это силуэт монаха. Парню хочется заплакать. Несколько минут был монах возле его капризной подружки. Что сотворил он, что она произнесла такие слова! Парень беспомощно взмахивает руками с досады, пробует бежать по горячему песку, но жар песка не выносим для босых ног, и он как кенгуру, перепрыгивая с кустика травки на другой кустик, возвращается в машину.
              —Откуда он знает, что я тебя люблю и зову замуж?—
              —Удивился…. Об этом каждая бабушка в нашем городке знает, и собака тоже.—
              —Бабушки это одно, а монах совсем другое.—
              —И что?—
              —Ты должна выйти за меня. Тебе двадцать пять лет. Из них двенадцать лет я рядом с тобой. Пережил все твои первые, вторые и третьи любви. Предупреждаю! Сделать аборт, больше не позволю. И не сбежишь, и не скроешься! Твои грехи, мои грехи.—
              —Смешной ты у меня….. Не от тебя я беременела. Нет гарантии, что ситуация не повториться и снова без твоего участия. Я и ты, мы друзья и только. С детства друзья.—
              —Всё равно не дам. Не зря монах появился, как с неба свалился.—
              —Он пришёл ко мне с небес.—
              —Ты снова курила травку!—
              —Нет. Нет и нет.—
              —Монах сошёл не с небес, а вон с того обрыва.—
              Парень рукой указывает на то место. Женская головка так и вертится по сторонам в машине.
              —Выше гора меловая. Под горой монастырь мужской, шестнадцатого века.—
              —Монаху столько лет!?—
              —Ты курила сегодня! Так и знал!—
              —Не курила я, и не буду. Бросила давно. На небесах не курят, буду чистая как небеса.—
              —Глупая я сегодня. Хотелось показать тебе себя новой. Позы принимать, красивы всякие…. –
              —С тобой можно! С тобой не стыдно быть какой хочется, у тебя никогда глаза не меняются.—
              —Не становятся злыми, ехидными, сальными, обыскивающими, липкими….—
              —Могу даже голенькой скакать, и ты меня не изнасилуешь. Правда?—
              Искреннее высказывания подружки, плюс её неглиже, вызвали у парня вполне человеческие реакции организма. Поднапрягся он и стал тушить пожар желания в себе. Это ему привычное занятие рядом с ней за столько-то лет.
              —Битый час принимала для тебя позы на берегу. Вымокла вся! Волосы в песке.—
              —Фу! Какая гадость!—
              Она брезгливо трогает руками волосы.
              —А ты спал!—
              —Не спал я. Мне монах велел идти в машину. Сам за тобой пошёл. Сказал, приведёт тебя.—
              —Если бы увёл?—
              —Он же монах.—
              Молодая женщина обернулась. Чёрная фигурка монаха, как маленький сувенир из заморского храма, стояла далеко, далеко, на пригорке. Только смотрел сувенир прямо ей в глаза и сердце. Ёкнуло в груди у женщины сердечко, выпрыгнуло из груди и поскакало в его сторону, подкатилось под самые ноги монаха.

              Монах смотрел в сторону мирян в машине. Вспомнил диву речную, красоты невообразимой. Вспомнил её лежащую в воде. Нет ничего красивее на свете, чем чистая женщина и небеса чистые покрывающие её собой. Эта женщина взбалмошная, но чистая. Мужчина возле неё мученик. Стойкий. Монах улыбнулся и головой покачал.
              —Терпи парень. Пройдёт это. Душа её иную жизнь узрела в небесах.—
              Мысленно посоветовал монах стойкому парню из машины.


              Что-то мягко коснулось ног монаха, и ослабли они в томной истоме по женскому телу. Хотел сесть монах на грешную землю, да отдаться воспоминаниям, но возле машины мирян женская фигурка прыгала и размахивала руками. Распрямился монах. Парень встал возле девушки и обнял её за плечи. Та перестала скакать. Монах поднял руку и перекрестил их. Те поняли его, и как в старину далёкую поклонились в ответ.


Продолжение: Глава вторая http://www.proza.ru/2016/12/02/2276



Глава вторая



              Проведя день на природе, женщина хотела спать. Так бывает всегда, мы устаём от отдыха на природе. Алка не просто зевала и смотрела на часы, не могла дождаться остановки стиральной машины. Машина подала сигнал. Вывешивая бельё, женщина задалась вопросом.
              —Где бюстгальтер? Ах, да! Специально же не надела, хотя делать этого нельзя. Доктор не велел.—


              Алке хотелось показать новую грудь Максу. Да что там показать! Это предполагает расстегнуть одну лишнюю пуговицу, всего лишь. Хотелось повторить то, что видела в клипах, журналах, интернете. Например. Стоять коленями на мокром песке, с высоко поднятыми руками и светится через блузку мокрой прозрачностью форм тела, груди и сосков. Когда им холодно, они становятся твёрдыми. Или! Распластать себя диким зверем на поваленном стволе дерева. Поваленных деревьев много в том месте, где она была сегодня. А вот ещё! Вся голая, мокрая и лишь припудренная сухим песком, как Волочкова на снимках в интернете. И кто бы песком Алку припудрил? Конечно Макс. С ним можно всё и без последствий. Алла вздрогнула, вытянулась всем телом, страшная мысль посетила её взбалмошную голову.
              —Мой Макс импотент!—
              От предполагаемого вывода у молодой женщины зашлось дыхание. Она повела вокруг себя глазами, не слышит ли кто её обличения? На балконе она одна. Стоп! Она много раз видела у парня воочию реакцию на себя.
              —Господи! Что это я…. У него же есть Катька….—


              Алка смотрит на закат. Солнышко сегодня садится на перину из облаков, расплющивая их по горизонту своей тяжестью и величием. Палитра красок расплавленного метала в доменной печи, рисует профиль монаха.
              —Диакон.—
              Вспоминает молодая женщина новое для её слуха слово. Тут же дует губы и перечит себе.
              —Какая разница! Всё равно в чёрной одежде.—
              —Разве борода обязательна? Из-за неё не разглядела лица. Профиль один. Это всё солнечные блики!—


              Так сверкают и манят глаз, а поведёшь взором в сторону, расплывается действительность. Слепнешь. Скорее заходи солнышко, и женщина спрячет свои фантазии под лёгким одеялом, переделает весь мир на свой лад, перекроит уходящий день по своим меркам, да и заснёт. Звонит телефон. Так противно звонит, а главное неуместно.
              —Ну чего тебе Макс?!—
              После бешеного метания по комнате, ударившись коленом о подлокотник, она обнаружила телефон лежащим посередине плющевой подушки на диване на самом видном месте. И ведь уложила его именно туда и для этой цели. Чтоб сразу и найти!
              —Ненавижу!—
              Сказала она телефону.
              —Ненавидь на здоровье.—
              —Не тебя. Телефон. Вечно его ищешь как бешенная борзая, вспотеешь, озлишься, а он лежит на самом видном месте.—
              —Класть надо в одно и то же место.—
              —Поучи меня! Это у вас одно и то же место! Карман.—
              —А у тебя нет карманов?—
              —Нет. Я в одних трусиках.—
              —Представляю….—
              —Ты не гомик?—
              —Ты это уже спрашивала не один раз.—
              Алка повела глазом по потолку, полу.
              —И что ты отвечаешь?—
              —Что я люблю тебя. Ты женщина. Гомики не любят женщин. Они с ними любят дружить.—
              —Ну чего тебе Макс?—
              —Выпей аспирина на ночь. В воде долго валялась, в сухое не переодевалась, как бы последствий не было, ведь операция у тебя была совсем недавно.—
              —Всего лишь надрезы.—
              Женщина опускает подбородок и разглядывает грудь.
              —Макс! Почему ты со мной всю жизнь?—
              —Быть с тобой всю жизнь, цель моей жизни.—


              Алка прислушалась к реакции внутри себя на красивые слова Макса. Сладко защемило в груди, от ощущения вечности своей в чьей-то жизни. Значимости своей в чьей-то жизни. Важности своей. Шершавая и сильная рука монаха подняла её с дивана. Подвела к туалетному столику с зеркалом. Кстати! Настенное круглое зеркало, оправу которого и шкатулку под ним украшала резная березовая кора дивной красоты по своей редкости подарок Макса. В зеркале отразилась она, но почему-то в мокрой, прозрачной блузе, совсем вытекающими из этого нюансами.
              —Красивая я была там, на берегу Дона!—
              Решила Алка.


              Монах скрипнул зубами. Ему не составляло труда прогнать прочь сие видение. Краткая молитва, да крестное знамение. Человек в стенах монастыря мужского не один год. Но как не отмахивайся от красоты Богом созданной, она будет жить, появляться в поле зрения и монах не может не видеть её. Он может отметить её и пройти мимо, как это было последние годы. Монах помолился. Перекрестился. И понёс образ мокрой женщины с собой на Богослужение. Женщина отошла от зеркала.
              —Аспирин выпей. Обещаешь?—
              —Выпью и сразу тебе позвоню.—
              —Буду ждать.—
              —Ты дома?—
              —А что?—
              Насторожился Макс.
              —Катька не придёт сегодня тебя заваливать?—
              —Не надо о ней так, я ей нравлюсь.—
              —Ага! С тобой нужду справляет, а с прокурором по Горным курортам ездит.—
              —Что с того, что я с тобой столько лет, а ты мутишь с другими?—
              Пауза.
              —Согласна.—


              Стемнело. Кровать разобрана. Алка выискивает на простынях мелкие частицы мусора, водя по ним ладошкой, внимательно прислушиваясь к ощущениям под ней. Ощущения не понравились. Снимает простынь и несёт на балкон. Стряхивает. Застилает кровать. Укладывается. Аспирин! Вскакивает и приносит коробку из прозрачного пластика с крышкой, набитой коробками и флаконами с лекарством. Не то! Не то! Не то! Высыпает содержимое на кровать. Рукой делает веерное движение, раздвигая лекарство по её поверхности. Вглядывается. Нет аспирина. Ну и ладненько! Наспех, горстями складывает лекарство назад в коробку. Прикрывает. Запах из таких вот коробок идёт всегда специфический. Глухо звонит телефон. Руки женщины сначала скачут по одеялу, потом начинаю гладить его в поисках телефона. Вот он!
              —Ну чего тебе Макс?—
              —Аспирин выпила?—
              —Нет у меня аспирина.—
              —Кончился?—
              —Наверное.—
              Женщина ещё раз строго посмотрела на коробку с лекарствами. Та ей не ответила.
              —Сейчас принесу.—
              —Давай.—
              —Что так вяло?—
              —Спать хочу. Наверное, ты прав, надо выпить аспирина.—


              Через несколько минут Макс передаёт ей упаковку аспирина в приоткрытую дверь. Сейчас в молодой женщине нет фантазий, и одета она обыденно, потому и стоит за дверью.
              —Чего ты прячешься? Я же вижу, что ты одетая.—
              —Одетая неправильно.—
              —Как правильно?—
              —Вот заведёшь себе девушку, а не прокурорскую куклу, она тебе покажет и расскажет про всё, про это.—
              —Не буду я заводить девушку, мне тебя хватает с головой.—
              —Макс! Ну что ты одно и то же десять лет подряд!—
              —Двенадцать.—
              Дверь закрывается.


              Несётся владелица новых силиконовых грудей на крыльях фантазий в кровать. Она любит время отхода ко сну, когда прокручивает в памяти события уходящего дня, разбирая их по косточкам, как мама холодец, и планирует до мельчайших деталей завтрашний день. Угнездившись, подбив под себя одеяло со всех сторон, закрывает глаза. Монах тут как тут, будто и не уезжала она с реки Дон на машине Макса. Одно только воспоминание о соприкосновении их рук согревает женщину лучше аспирина. Видимо прав был монах, перегрелась она. Но ничего! Аспирин Макса поможет. Зелёные глаза монаха разглядывают её. Девушка откидывает одеяло в сторону. Что может рассмотреть монах под одеялом! Ощущения реальны в ней, как наяву. Ступни ног даже воду чувствуют и песок. Сколько песка было в её голове и волосах, когда она мыла голову дома! Монах исчезает из её воображения при воспоминании о песке. Молодая женщина беспокойно, начинает водить рукой по подушке, выискивая песок. Нет, песка. Хорошо промыла волосы. Снова жмурит веки. Сейчас она попробует разглядеть монаха в деталях. Вспомнить и разглядеть. У неё обязательно получится.
              —Не надо меня вспоминать, не мирской я человек.—
              —Что хочу, то и вспоминаю перед сном в своей кровати.—


              Дух противоречия в молодой женщине велик, даже сон не гасит, вот она и перечит монаху во сне. Монах лежит на спине, не снявши стихаря. Грех, какой! Нельзя так. Стихарь одежда для служения, а не для сна. Только монах сядет на постели, руки поднимет, что бы снять стихарь через голову, видится ему молодая женщина на берегу Дона. Прозрачная вся, красоты необыкновенной. Руки сами возвращаются в прежнее положение.


              Сколько же монаху лет? В день тридцати пятилетия, открыл он дверь спальни своей, в надежде обрадовать непредсказуемым визитом жену и дочек двойняшек. Два года тогда им было. Именно их присутствие в кровати среди шёлковых подушек, в таких же шёлковых пижамах, заставило его будничным шагом подойти к кровати, что бы обнять и расцеловать самых красивых девочек на свете, спешащих к нему на руках и коленях с раскрасневшимися щёчками. Помимо малышек в большой семейной кровати была его любимая жена со счастливым лицом, прислонённым к голому плечу молодого атлета. Правда лицо её сразу перекосил страх, после того как оно очень удивилось.
              —Девочки пред сном пришли пожелать маме спокойной ночи.—
              Объяснил атлет.


              Встать атлету нельзя. Он гол как сокол под одеялом. Дочки трясли перед лицом отца новыми куклами. Их им дядя принёс. Не стал отец доставать свои подарки. Сложил их у двери входной, после того как уложил спать девочек. Дождался, пока заснут, и вышел из комнаты. За дверью детской ждала любимая жена, желанная женщина.
              —Он кукла для меня. Кукла! Как для дочек! Тебя так долго не бывает дома….—
              И заплакала. Искренне, достоверно. Заплакал и он. Искренне, достоверно. Плакал, когда закрывал дверь и отдирал от себя руки жены. Плакал, когда спускался с лестницы и машинально освобождал почтовый ящик от накопившихся газет. Плакал, ловя такси. Плакал на заднем сиденье машины, остановившейся у его ног.
              —Куда?—
              —К вокзалу.—
              —Так он рядом.—
              —Не дойду.—
              —Бросаться будешь под колёса поезда?—
              —Буду.—
              —Поехали.—
              Дверца мерзко хлопнула, как вскрикнула. Он отодвинулся от неё и зарыдал ещё сильнее, упав лицом в пыльное сидение. Слёз было столько много, что мужчина весь промок. Рубашка поло на груди, брюки на коленях, всё стало мокрым. Он горстями собирал сопли и слёзы с лица и вытирал об одежду. Владелец авто, подобравший его у тротуара, перекинул ему бумажные салфетки. Как это мерзко прислонять сухую бумагу лицу! Она сухая и шелестит, как змея по песку шуршит! Но вот, бумага стала увлажняться, и кожа лица приняла её ухаживания.
              —Приехали.—
              —Спасибо.—
              Пассажир вынул из кошелька деньги и перебросил на переднее сиденье водителя. Вышел из машины и огляделся.
              —Где вокзал?—
              —Остался в городе. Здесь он ни к чему. Здесь есть и пункт «А», и пункт «Б».—
              —Мне куда?—
              —Тебе со мной.—
              Пассажир и водитель вошли в ворота монастыря.
              —Воздух, какой! –
              У пассажира задышал заложенный нос.
              —Сейчас спать захочешь.—
              Пообещал водитель.
              —Ты монах?—
              Пассажир осмотрел длинные одеяния водителя.
              —Диакон я.—
              Разглядывание пламени свечи в комнатке сморило пассажира в одну минуту. Заснул пассажир отцом девочек двойняшек, мужем которому изменила жена, а проснулся иным, в ином мире, с иными мыслями и взглядами на произошедшее с ним несчастье.
              —Слаб человек духом и телом….—
              Закончил свою тихую речь в ночи диакон.
              —Всю ночь с тобой разговаривал.—
              —Я же спал.—
              —Тело спало, а голова слушала.—
              —Ты мирской человек, с мирскими проказами, сходи к заутренней молитве.—
              —Там и автобус пойдёт в город по делам, с ним и доберёшься до города.—
              —Мы где?—
              —Свято-Вознесенский Кременской мужской монастырь.—
              —Работаешь тут?—
              —Служу.—
              Диакон вышел из комнатки.


              Как будто и не было его вовсе. Пассажир ночного такси огляделся и пошёл вслед за диаконом во двор монастыря. Ну что он не видел монастырей? Конечно, видел и не один и не в одном городе, и не в одной стране. Этот монастырь развалюха.
              —Пойду, выйду за ограду.—


              Буд-то неведомый зверь грыз монастырь в разных местах и ограду тоже, сложенную на совесть и на века. Красный кирпич местами осыпался, но выглядел мощно. Человек осмотрелся. Земля и трава и ни куска асфальта. Прошёл по земле к обрыву и увидел реку Дон. Гладь водная течёт себе, наполняя землю влагой. Встал человек на край земли (обрыва). Наполнился красотой земной, её просторами, по самое горло. Задохнулся, а после стал дышать глубоко и со вкусом. Руки сами распахнулись, и понёсся он вниз по обрыву. Ноги почти касались земли. Ощущение земного полёта! Новорожденным человеком прибежал он вниз к реке. А земля ему ступени делала мягкие да тёплые. Упал человек на спину у воды, раскинул руки и распятьем предстал перед небесами.
              —Мама родная!—
              Глядел человек в небеса, пока солнце не стало садиться и придавило его навсегда в этих местах своим величием и красотой.


Продолжение: Глава третья http://www.proza.ru/2016/12/02/2282



Глава третья



              —Ну чего тебе Макс?!—
              —Как себя чувствуешь? Как спала? Не заболела?—
              —Тебе хочется этого, что бы сидеть возле меня целыми днями.—
              —Не откажусь, только будь всегда здоровой.—
              —Буду. Ты же у меня есть.—
              —Ты завязала с папиком навсегда?—
              —Вы все завязываете навсегда, если беременеешь.—
              —Попробуй забеременеть от меня. Будет другая реакция.—
              —Ты даже приличную кроватку и коляску ребёнку не купишь.—
              —Есть такие коляски? Прямо так и написано на них «приличные».—
              —Ты знаешь, о чём я….—
              —Ты силикон вынешь, когда ни-будь?—
              —Папик оплачивать это не будет. Моя новая грудь его благодарность за то, что не стала делать его отцом.—
              —Убил бы его за это. Разве можно жить с силиконом всю жизнь?—
              —Серьёзные и ответственные производители дают пожизненную гарантию.—
              Молодая женщина отчеканила хорошо заученную фразу.
              —Твою грудь сделали именно такие производители?—
              —Макс! Ты мастер портить настроение.—


              Двое молодых людей, как не разлей вода, дружили в детстве, дружат и, по сей день. Тили, тили тесто, жених и невеста! Это про них. Родители их ждали, ждали, когда они поженятся, так и не дождались. Дружба была настолько тесной, что незаметно вытеснила общих друзей и подруг. Её родители обвинили его родителей в том, что Макс не даёт девке выйти замуж своим присутствием возле неё. Его родители обвинили её родителей, что девка вольная, позволяет себе всё и сыну перепадает, вот он и не женится до сих пор. Ребята привыкли идти по жизни вместе. Став практически взрослыми, продолжали оглядываться друг на друга во всех жизненных ситуациях. Макс быстро обследовал устройство женского и мужского организма, понял их назначение, понял последствия их применения. Конечно не с помощью своей Аллы. Та как-то вяло развивалась в этой области. Это года два уже как завертела её «светская жизнь», ею же и придуманная и созданная. Работая в администрации города, она неплохо справлялась с обязанностями на неё возложенными обществом ВДПО. Однажды застал её за этим занятием депутат областной думы, нечаянно открывший дверь рабочей комнатки, в которой, кстати, не одна она располагалась. Погоревал за женским столом со всеми в обеденное время, что одиноко ему в командировке, особенно вечерами летними в районной гостинице. Бабоньки в послеобедённой дрёме, дружно попросили Алку взять над депутатом шефство, так сказать, познакомить его с достопримечательностями районного центра. Вкусив подле депутата депутатскую жизнь, Алла быстро повзрослела, и стала ковать своё благосостояние, пока железо было горячим. Результат на лицо. Квартира, в которой она сейчас разговаривает по телефону с Максом, куплена для неё папиком, и телефон в её руках тоже, и диван на котором она сидит сейчас и…. Стоп! (Список прилагается.)
              —Сегодня воскресенье. Поехали на пляж. Накупаемся, спать будем, как убитые.—
              —Тебя Катька ревновать будет. Чем я от твоей Катьки отличаюсь?—
              —Родством. Мы с тобой родные. По крайней мере, я так тебя чувствую, родная моя. Мы родом из детства.—
              —Мне снился Монах.—
              —Как?—
              —В каком смысле как?—
              —Что вы с ним делали?—
              —А-а-а…. Ничего. Лежали рядом на тёплом песке, лицом к небесам и он рассказывал о себе.—
              —Ему не положено это делать.—
              —Умник нашёлся! Он только рассказывал! У него две девочки. Двойняшки.—
              —Мать у девочек есть?—
              —Есть. Она родом из его молодости.—
              —Не хочу о нём разговаривать. Человек святой, а ты своими фантазиями его оговариваешь.—
              —Думаешь, я вру?—
              —Думаю, что мою фантазёрку необходимо проветрить, пока лето на дворе не закончилось.—
              —Тогда на общественный пляж, или турбазу, где людей больше.—
              —Покрасоваться желаешь?—
              —Желаю.—
              —Через час буду. Машину помою.—


              Рука с телефоном откинулась за голову. Безжизненно так…. Алла быстро представила себя спящей на кровати именно в этой позе. Спохватившись, она оголяет левую грудь. Такое вполне может произойти во сне! Как она прекрасна теперь!
              —Тройка. Чуть, чуть поменьше.—
              Так доктор сказал про размер её новой груди. Ерошит чёлку. Дует на неё два раза, выпятив нижнюю губу. Разглядывает себя мысленно. Разбрасывает волосы по подушке. Вот так, лучше! Входит в комнату монах. Он столбенеет от её красоты. Она перекатывается по кровати, будто бы во сне на живот и, потягиваясь, приподнимает очаровательную попу. Именно так! Именно. Это здорово, и совсем по-девчоночьи. Монах исходит слюной. Нет! Какая слюна? Он монах. Он сдержанный. Тогда его внутри всего корёжит от восхищения. Почему корёжит? Корёжит, это когда больно, наверное. Монах в восхищение и в полном молчании подходит к кровати. Зачем монаху подходить кровати? Ему нельзя. Он монах.


              Ой, как хочется горячего поцелуя! Только таких поцелуев не бывает. Фу! Эти слюнявые губы депутата, с причмокиванием! Какая гадость! Кстати мужская борода абсолютно ненужный предмет. Гадость….. Но борода монаха вчера гадостью не выглядела. Потрогать хотелось. Буд—то дедушка вёл её по цветущему весеннему саду. Рука деда близко, а борода высоко, высоко над головой внучки. Алка открыла глаза. Тянет внизу живота. Пристыла всё-таки вчера. Э, нет! Это совсем другое. Сколько разговоров, ахов и охов вокруг интимных отношений между мужчиной женщиной! Взбили пену до небес! Ой, про небеса не надо. Кстати. Целуясь с Максом, чувство отвращения не возникает.
              —Я целуюсь с Максом?!—
              А-а-а…. Тогда ещё…. Когда играли в бутылочку. В детстве от таких забав забирало так, что в животе стрекотали кузнечики. Они могли валяться на диване целый день в обнимку, если родителей не было дома. Он весь горячий такой, и она вся горячая такая. Приятная истома сладкая и тягучая во всем теле. Сейчас такого не бывает. Включает кто-то их двух игру, какая нравится партнёру и давай ей соответствовать. Самое сложное и состоит в том, что бы угадать игру. Угадаешь, он твой и надолго и кошелёк его тоже твой и надолго. Макс? Макс хороший. И он не партнёр. Он из детства. Мама его любит. Папа у Аллы на инвалидной коляске по квартире передвигается. На улицу выходит только с чьей-то помощью. Мама пробовала устраиваться на работу, так отец даже внешне менялся, так реагировал на её отсутствие. Не брился, становился злым, отказывался отвечать на телефонные звонки в течение дня. Маме приходилось бегать домой, что бы узнать, не случилось ли что. Бросила мама подработки и согласилась на всю жизнь быть рядом с ним. Вместе просыпаются, вместе завтрак готовят, вместе его поглощают. Потом посуду моют, отец вытирает её насухо кухонным полотенцем. Потом обед готовят, или в магазин едут или идут, как правильно сказать? Глаза у обоих счастьем светятся. Живут на пособие по инвалидности отца, и какие-то деньги получает мама как по уходу за инвалидом.
              —Я, дочка, только по молодости такое к нему испытывала, когда в невестах ходила. Сейчас испытываю каждый день, с утра и до вечера.—
              Как-то разоткровенничалась мать с дочкой и на секунду лицо прикрыла фартуком от смущения. У дочери глаза округлились. Рука с бутербродом застыла у рта.
              —Так не бывает.—
              Захотелось сказать дочери.


              Сколько фильмов сейчас ставят на эту тему. В них другие картинки показывают. Инвалид в обязательном порядке спивается, руки на себя накладывает, рубаху на груди каждый божий день рвёт, а то без этого по ней постучать кулаком нельзя.
              —Мама! Ты любовь имеешь в виду?—
              —И любовь….—
              Мать схватила стакан и выпила приостывший чай большими глотками. Посмотрела через прозрачное дно стакана на дочку, сидящую напротив.
              —Маленькая такая, как на фотопленке сейчас ты….—
              —Ты ешь, ешь….—
              Дочь оценила откровенность матери. Проняла она её до самых пяток.
              —Мне четвертак. Уже. Тебе полвека. Ты любовь чувствуешь. Я нет. Это как мам?—
              Бутерброд упал в тарелку.
Мать испугалась профиля дочери, серьёзного и состарившегося. Лоб покрылся морщинками. Дочь искала ответ за оконным стеклом.
              —За окном жизнь общественная. Не выстраданная, а ….—
              Мать не смогла найти слов.
              —Доченька! Всё будет. Вот увидишь.—
              —Что вы все со словами лезете красивыми? Жить красиво, выглядеть красиво, одеваться красиво, иметь квартиру и машину, вот это красиво. Всё это у меня есть, потому что меня кое-кто любит, и мне его любить не обязательно. И не хочется совсем. Ты мне всего этого дать не смогла бы никогда, потому, что сама ничего не имеешь. Зато у дочки всё есть. Правда?—
              —Всё есть. Правда.—
              Мать тоже смотрит за окно. Вдруг встрепенулась вся.
              —Не отберёт, не отсудит?—
              —Ты помнишь, кто устроил меня на работу в администрацию города?—
              —Помню.—
              —Он после меня полгорода перебрал, а я работаю, и никто меня не обижает.—
              —Это хорошо….—
              Мать смотрит за окно.
              —Мы в другое время с папой встретились….—
              Робко начала мать.
              —Поехали за орехами!—
              Возмутилась про себя дочь.
              —Интереснее жить было нам. Нет платья второго, каждый день стирали первое.—
              —Как же в холодное время года?—
              Ершиться дочь.
              —Так брюки носили, водолазки, свитера. Этого добра хватало.—
              —Ты мне предлагаешь тоже их носить?—
              —Ну что ты! Я хотела сказать, что неинтересно вам стало жить, энтузиазма нет. Сначала на одну ступеньку встанешь, соберешься с силами на вторую наступишь.—
              —Вот вы с папой и дошагали до инвалидной коляски.—
              —С папой произошёл несчастный случай.—
              —Папа пятнадцать лет каждый день поднимался на кран, который нуждался в ремонте тридцать лет.—
              —И его руководство каждый день радовалось, что кран всё ещё работает.—
              —Что я такое говорю? Им до фонаря всё было!—
              —На месте папы мог быть сменщик, не переходи на личности.—
              Успевает вставить слово мать.
              —Мама! Посмотри на меня!—
              Мать смотрит.
              —На кране оказался папа. Он пятнадцать лет перевыполнял план, а ездили отдыхать на море кто? Не он.—
              —И на инвалидной коляске он сидит. И коляску купила благотворительность города, а не завод.—
              Мать собралась расплакаться.
              —Мам! Вроде я всё сказала, так как есть, как было. Ну почему такая реакция? Трудно согласится, что вас использовали? —
              —Чего же ты не соглашаешься с Максом? Согласись и выходи за него замуж.—
              Теперь дочь стала сутулиться за столом.
              —Двадцать пять лет. Твои папики на тебе не женятся, и семьи у тебя не будет. Детей не будет.—
              —Кто от таких придурков рожает?—
              —Жёны их.—
              Мать набирается смелости и дерзит дочери:
              —Тебя они тоже используют.—
              —Никто меня не использует! Вот я их использовала. Теперь всё будет по-другому мам.—
              —Будет и у меня семья. Будет и у меня любовь. Как у вас с папой.—
              Дочь привалилась к плечу матери. Положила голову на плечо, потёрлась лбом о её щёку.


              Алла вспоминала этот разговор с матерью, а сама выискивала в комоде купальник. Он великоват был ей, но девушка тогда уже покупала купальник для себя будущей, с грудью третьего размера. Осмотрелась. Где ещё поискать? Берёт телефон и звонит маме.
              —Мам! Не найду купальник из Турции, шифоновый на подкладке с перламутром.—
              —Тут он. Большой он тебе.—
              —Теперь не большой.—
              Со значением в голосе говорит дочь.
              —Не напоминай мне!—
              —Мам! Перестань! Ты же современный человек и не ханжа.—
              —Мою дочь, как трансформе собирают по частям на радость какому-то дяде.—
              Голос матери набирал истерические нотки.
              —Всё не так мама…. Это моё желание. Я вытребовала у папика деньги на это. Ему моя грудь по барабану.—
              —Как Макс терпит это?!—
              —Прости мама, но он мою грудь не трогает.—
              —Папику твоя грудь по барабану, Макс твою грудь не трогает….. Зачем тогда такой риск?!—
              —Буду самой красивой. Он будет мной, гордится.—
              —Кто?—
              Не спросила, а выстрелила словом в телефон мать.
              —Ты его не знаешь.—
              Такой ответ всегда используется для закрытия темы. Только тема настолько насущная, что мать готова укусить дочь даже на расстоянии, но вытребовать ответ.
              —Кто он? И не смей отключаться. Я приду.—
              Алка была несносной и своенравной девчонкой, но маму свою любила, и знала, что та прибежать может, дома рядом стоят. Вспомнила Алка небеса, ощутила в себе лёгкое парение в небе, шершавую руку монаха и ведомая ею пошла силиконовой грудью на амбразуру, ведь это так необычно! Монах!
              —За монаха выйду замуж. Он нравится мне. Он совсем, совсем другой!—
              Мать выпрямляться в спине, стекленеет взглядом.
              —И жить буду с ним под небесами.—
              Мать стряхивает наваждение.
              —Не богохульствуй!—
              Дочь в своей квартире подбоченилась, для собственного самоутверждения.
              —Что за слово такое?—
              —Нельзя оговаривать священнослужителей. Да и где тебе его взять? Ты хоть раз была в церкви?—
              —Ты хоть раз водила меня туда?—
              Мать опускает плечи, вздыхает.
              —Крестила. Водила дочка…. Только ты маленькая была. Потом некогда стало, с отцом вон что случилось.—
              —Монахам семью иметь можно?—
              Спрашивает Алка.
              —Да кто их знает! Одним можно, кому—то нельзя, не забивай мне голову доченька.—
              —Заедет Макс, отдай ему купальник.—
              —Тебе можно купаться в общественных местах?—
              —Я не буду купаться. Полежу немного в тени на свежем воздухе.—
              —Хорошо, что с тобой будет Макс.—
              —Он всегда со мной мама.—
              —Вот и твой папа, всегда со мной. Выходи за Максима, будете всегда вместе.—
              Отбой.



Продолжение: Глава четвертая http://www.proza.ru/2016/12/02/2285



Глава четвёртая



              Городской пляж. Зонты, лежаки, на них тела, которым нет дела, как они выглядят в чьих-то глазах. Их собственные глаза прикрыты шляпами. Кресла с балдахинами, в них сидят тела, которые только и желают встрять в чьи-то глаза и затмить их своей красотой и совершенством. Алла ведёт глазами по территории пляжа. Мусорные бачки забиты. Вокруг каждого бачка по мине свалке. Слева жуёт фасфуд мамаша, справа ретивый папаша суёт в воду ребёнка в пупырышках. Глаза ребёнка зажмурены, руки сжаты в кулачки, ноги поджаты, рот раскрыт и орёт как пожарная сирена сиреневым ртом. Знакомая всем картина и отдельная тема. Зачем совать ребёнка в воду, если он того не просто не хочет, а панически страшится, всем своим крохотным существом.
              —Сын! Пусть растёт смелым! Сын - будущий солдат.—
              Счастливый папаша смотрит на Аллу.
              —Может быть, стоит чуть-чуть подождать?—
              Кисло улыбается в ответ Алка.
              —Хотите, я подержу вашего сына, пока вы искупаетесь или поплаваете?—

              Наперёд выдвинулся Макс, и тут же получает орущего ребёнка в руки. Мамаша делает вид, что не заметила ни каких перемещений с сыночком. Доев фасфуд, и от нечего делать, мамаша вертит головой по сторонам. А тут Алка рядом стоит в сногсшибательном купальнике, со сногсшибательной грудью, со сногсшибательной копной русых волос, а раз волосы натуральные, не крашенные, значит и грудь такая же. Где муж?


              Ничего не подозревающий муж выходит из воды, идёт к жене. Чем он ближе к своей суженой, чем уже становится разрез её глаз и тоньше губы. Только вздыбленная женщина собирается сказать колкость в адрес мужа, как он проходит мимо неё и прямо к девке с красивыми «сиськами», в красивом купальнике. Поспешив повернуть за мужем голову, мамаша делает резкое движение головой. Что-то щёлкает в шее, и та хватается рукой за неё и застывает. Боль не даёт вырваться злым словам из злой женщины. Макс передаёт ребёнка папаше. В этот момент папаша стоит к жене спиной. У него есть возможность оценить достоинства Аллы, и он даже крякает в кулак от удовольствия видеть всё это. Мамаша на покрывале не в состоянии повернуть голову и проследить за действиями мужа. Она изображает благодарность на своём лице, когда муж возвращается, начинает жаловаться на неудобное расположение их места. За качелями тень. Там им будет лучше. Они уходят. Место освободилось. Макс тут же стеллит циновку, раскладывает и ставит на неё кресла.


              За его действиями наблюдает один из спасателей. Он сидит на перилах крошечного белёного домика. Девушка хороша. Парень с ней обычный. Как будто она и не с ним. Скорее всего, водитель кого-то, кто должен появиться с минуту на минуту, постарше и серьёзнее этого мальчика, и весомее должен быть. Грудастая! Обязательно появится тот, кто за эту грудь держится.
              —Чего высматриваем?—
              Коллега по работе присел на перила рядом с разглядывающим пляж спасателем.
              —Фифу в перламутре?—
              —Её.—
              —Она не одна.—
              —А то не вижу. Но он как бы, ни при ней. Ни какого контакта между ними.—
              —Тоже заметил?—
              —Да. Под чьим—то махровым крылом пребывает. Если покровитель не появится через полчаса, попробую подкатить.—
              —С коктейлем?—
              —От «Махито» ещё не одна не отказалась.—
              —Хоть бы раз меня угостил….—
              Парни заливисто смеются.


              Алка слышит смех. Алка знает, что разговор между молодыми спасателями о ней, даже если она к ним спиной стоит. Так устроена молодая и красивая женщина. Она будет слышать, и замечать всё, ей адресованное.
              —Что там у меня на спине?—
              Обращается она к Максу.
Тот старательно разглядывает её спину.
              —Нет ничего.—
              Отвечает.
              —Ты даже не подошёл, а спина зудит. Сейчас же подойди и стряхни эту дрянь с моей спины.—
              —Нет там ничего.—
              Алка меняет тактику.
              —Микроскопическое что-то, потому и не видишь. Так и жалит! Проведи просто рукой по спине пару раз, оно и упадёт.—
              Макс подходит и ладонями делает лёгкий массаж спины. Приятно. Алла выгибает назад плечи, выпячивает и без того большую и неестественно округлую грудь.
              —Спасибо. Можешь поцеловать меня в щёчку.—
              Макс чмокает Алку в щёку без особого энтузиазма.
              —Похоже они брат с сестрой.—
              —Точно. Замороженные.—
              Перебрасываются фразами спасатели.
              —Ты не обижайся Алка, но грудь твоя как у манекена. Не живая.—
              Алка отмахивается от слов Макса.
              —Это я ещё не привыкла к ней и мой организм тоже не привык. Мы как бы отдельно друг от друга существуем. Я так чувствую.—
              —Как это?—
              —Как если бы тебе на шею повесила сумочку, но это пройдёт.—
              —Сядь ближе. Подвинь своё кресло. Что мы как брат с сестрой!—
              Макс исполняет просьбу.
              —У неё дутые сиськи. Спорим?—
              Второй спасатель подставляет руку для удара рукой друга.
              —Она не пришла на пляж. Она выход на сцену сделала. Она не отдыхает, а напрягает саму себя и бедолагу парня рядом с собой.—
              —Мы же решили, что это брат.—
              —А ты часто свою сестричку на пляж водишь?—


              Пляж наполнялся. Маршрутки так и пылили по дороге вдоль его ограждения. Сквозь деревья и кустарники клубится пыль. Из маршруток выходили люди, кто с детьми, кто с собаками, кто с кошками в перевозках, кто целыми семьями, все старались угнездиться и расположить себя и своих домочадцев на пляже. На каждую вновь прибывшую партию, «старожилы» реагировали недовольным ворчанием и таким же выражением на лицах. Если среди новоприбывших был человек размашистее в росте, ходьбе и манерах, он тут же осаждал любое нарекание со стороны разогревшихся на солнце соседей, и те замолкали, и даже в последствие пытались оказать мелкие услуги, что бы расположить к себе его симпатию. Ещё один красочный пример того, что порядок и дисциплина держится посредством силы и страха. Боится – уважает. Людей стало много. Из-за скученности Алка перестала ощущать себя королевой.
              —Ты не будешь купаться. Я так понял?—
              —Толкнёт в воде кто….—
              —Вот нажила себе заботу!—
              О кресло Аллы с силой ударяется волейбольный мяч. Отскакивает и ударяется о кресло Макса.
              —Подай парень!—
              Кричат молодые ребята у волейбольной сетки. Макс отбивает мяч в их сторону. Смотрит на Аллу пристально.
              —Алка! Как не крутись, ты инвалид.—
              —Да подожди ты руками замахиваться. Я не оскорбляю тебя. Я боюсь за тебя.—
              —И махай осторожнее. Шутка ли! Грудь искусственная.—
              —Перестань старцев лелеять. Выходи за меня замуж. Я с тобой рядом буду. Оберегу.—

              Алка любила такие моменты, когда ощущалась её значимость, необходимость Макса в ней. К этому её приучил сам Макс и не заметил как. Как жаль, что парни спасатели не слышат, что ей делают предложение руки и сердца. Без оваций нельзя! Алла включает игру.
              —Это официальное предложение?—
              Краем глаза она видит устремлённые в их сторону глаза спасателей. Им так же интересно, что парень так долго стоит перед её креслом, да ещё с таким серьёзным видом.
              —Не крути Алка! Ты можешь быть серьёзной? Тебе двадцать пять лет уже.—
              —И у меня силиконовая грудь.—
              Хихикнула Алка и прижала ладошки к щекам.
Со стороны это могло казаться, как жест удивления.
              —Встань на колени.—
              Парень и доли секунды не раздумывал, безоговорочно встаёт на колени. Циновка прогнулась под коленями и погрузилась в песок. Испугалась Алка, испугался он сам. Кольца парня не было. Что делать дальше? Целовать Алке ноги? Алка молчит и таращится на него. Самого себя парень видит со стороны и вот что интересно, ему не стыдно. Совсем не стыдно!
              —И учти Алка! Это я говорю в последний раз.—
              Голос Макса стал неузнаваем.
Парни спасатели, даже очки солнцезащитные сняли. Некоторые пляжные зеваки повернули в их сторону головы.
              —Ты что Макс? Мы же играем.—
              —Я не играл с тобой никогда. Это твоё любимое занятие, играть со мной в кошки мышки. Завод кончился, жду ответа.—
              —Да ну тебя совсем! Напугал даже. И сколько можно уже!—
              —В том ты права. Сколько можно!—


              Макс, не вставая с колен, оглядывается. Видит парней спасателей с открытыми ртами от удивления. Ну, может, чуть открытыми. Видит окружающих людей, с любопытством за ними наблюдавшими. Он всем улыбается и жестом приглашает его послушать. Люди его не смущают.
              —Отказала чертовка! В который раз отказала! Придётся повеситься.—
              Разводит руками Макс.
              —Утопится слабо! Мы бы на камеру сняли и выложили в интернете. Умер героем дня.—
              Предложил кто-то ленивым голосом.
              —Я с радостью…. Да мальчики спасатели с меня глаз не сводят.—
              Говорит Макс и складывает свои вещи в сумку.
              —Ты что меня здесь оставишь? Домой не отвезёшь? Мне по солнцу нельзя долго ходить.—
              Макс молчит и застёгивает сумку.
Алка вскакивает и начинает торопливо одеваться. У неё плохо получается. Она не попадает ногой в шорты и валится на бок. Белую хлопковую блузку надела наизнанку.
              —Ты его не любишь?—
              Громко спрашивает кто-то из отдыхающих.
              —Мы друзья.—
              Чуть ли не плача отвечает Алка.
              —А он выставил меня на посмешище!—
              С этими словами она хватает шорты и босоножки в руки и спешит за уходящим Максом.
              —Брось её парень, не бери с собой.—
              —Держись мужик!—
              —Вся жизнь впереди!—
              Макс оборачивается лицом к пляжу и, сложив ладони, как в рукопожатии поднимает их над головой. Всё выглядит забавным, если бы не мужская скупая слеза, да желваки гулящие по щекам парня. Кто-то из отдыхающих расположенный ближе всех к нему, разглядел это.
              —Парень! Да сколько их ещё будет! Поверь мне….—
              Макс смотрит на пляж и жестом просит поддержать его. И люди откликаются, почувствовав тревогу в голосе призывающего их человека.
              —Не тушуйся друг!—
              —Не позорь мужское сообщество!—
              Так они и уходят, под лозунги людей из бывшей страны Советов.


              В машине Алла садится на заднее сидение. Что-то стряхивает с себя, поправляет на себе, надевает на себя шорты, машина так и колышется под злой активностью девушки. Макс наоборот. Выпустив нежданную слезу на свободу, он вместе с ней выпустил что-то ещё. Названия этому «ещё» пока нет. Как закаменел парень в правоте своих слов и поступков. Завёл машину и поехал. Он ехал и чувствовал, как увеличивается расстояние между его сиденьем и задними сиденьям машины. У Алки росли обороты обиды и злости на Макса. Она наотмашь ударяет Макса полотенцем по плечу. Полотенце сухое и не бьёт, а обжигает.
              —Ты что творишь?! Любовник в зародыше!—
              Тресь его ещё раз полотенцем. Тот только голову в сторону воротит, молчит и едет дальше.
              —Задолбал меня своей любовью!—
              Тресь ещё раз парня по шее. И опять молчит парень. Подождала Алка немного. Замахнулась рукой с полотенцем для очередного удара, да что-то больно стало под мышкой. Испугалась. Притихла. Так и доехали до её дома. Дом Макса виден от Алкиного подъезда, потому как стоит напротив через двор. Она открыла дверь машины и чего-то ждала.
              —Вали отсюда.—
              Негромко говорит Макс.
              —Ты не моя Алка. Ты тёлка чужая. Устал я тебя пасти на общественном пастбище.—


              Макс смотрел в зеркало заднего вида. Она смотрела в отражение его глаз в зеркале. В нём не было видно всего лица парня. Брови да глаза. Глаза были не Макса, а мужика пьяного и чужого. Ёкнуло в груди у девушки. Хотела что-то сказать бравое, да пискнуло что-то в горле. Попробовала ещё произнести хоть что-то, сип идёт один.
              —Не заставляй меня применять силу.—
              Так же тихо, но отчётливо проговорил Макс зеркалу.
И поползла по задним сиденьям полуодетая попка проказницы с виноватым лицом к выходу.
              —Дверь закрой!—
              Рявкнул на проказницу мужчина в машине.


              К ногам Алки упала в пыль её сумка с пляжными принадлежностями. Всего минуту видел Макс свою Алку, на полусогнутых ногах и прижатым к груди полотенцем. Выползти из машины Алка выползла, а выпрямится в коленках, не успела, её пригвоздил к месту грубый мужской приказ. Сумка валялась у ног. Лицом девушка была повёрнута в сторону отъезжающей машины. Удивление, возмущение, недоумение были настолько велики, что молодая женщина осталась стоять на месте. Воздух вдыхался чуть ниже горла, дальше не шёл.
              —Разве так со мной можно?—
              Робко возник в женской головке вопрос.
Она обрадовалась, что вообще соображает. Было ощущение парализованности всего тела.
              —Нельзя так со мной. Я же девушка.—
              Ноги сами побрели к подъезду.
              —Вы сумку забыли.—
              Алла застопорилась у подъездной двери. Повернуться на голос не было сил. Да и шёл голос сверху. С балкона, наверное, кто-то увидел её оплошность. Прохожий, наблюдавший мимоходом за ней, поднял сумку, принёс и поставил возле её ног.
              —Спасибо.—
              Прошептала Алла и осталась стоять на месте.
              —Вам плохо?—
              Осведомился прохожий.
              —Наверняка обкуренная.—
              Раздалось сверху.
              —Чего она к груди прижимает? Блузка на ней наизнанку.—
              Присоседился женский голос сверху.
              —Я доведу вас до вашей квартиры.—
              —Муж ревнивый.—
              Огрызнулась Алла и так обрадовалась своему голосу, что стала снова Алкой.
              —Всё у неё нормально. Муж дома ждёт.—
              Оповестил прохожий любопытствующих соседей из окон и балкона, и пошёл своей дорогой.
              —Нет у неё ни кого! Одни хахали полуночные.—
              Этих слов прохожий уже не слышал, да и Алка тоже, она зашла в подъезд, и дверь его захлопнулась за ней.


              Макс не чувствовал себя парализованным как Алка. Он был бодр как после холодного душа, и разум ясен. Ехать не далеко. Если сейчас обернуться, он увидит дом, возле которого оставил Алку. Сердце его много лет наполнено этим именем, образом сначала девочки, потом девушки, женщины.
              —Съеду. Обязательно съеду.—
              Решил он и направился к себе в квартиру.


              Квартира молодого парня не заставлена мебелью. Среди комнаты стоит круглая кровать на ножках, и не вписывается в общий интерьер никоим образом. Сама по себе кровать красивая, необыкновенная, дорогая, на ней множество мелких подушек и валиков. С балдахином из нескольких слоев разноцветного шифона. Увы! На фоне двадцати летних обоев, такого, же линолеума на полу, штор одинакового возраста с обоями, выглядела кровать дивной, если не сказочной птицей залетевшей в комнату через окно. Каприз! Каприз, ещё одной капризной девушки из его жизни. Катька захотела кровать, да так, что говорит, не будет вступать с Максом в интимные отношения до тех пор, пока такая кровать не окажется в его квартире. Намучалась бедная со своим вечно пьяным прокурором по служебным машинам так, что ни какие фантазии не забирали её. Кроме вот такой кровати, увиденной ею неизвестно где. И купила она её сама. И привезла сама с грузчиками. И хорошо ей стало с ним на такой кровати. Катька, как и кровать, всегда залётная птичка. Впорхнёт, обовьёт ручонками, духами, и быстро выпорхнет. Как Дамоклов меч бедой грозящий висел над ней всегда незримый образ прокурора.


              Под душем Макс стоял, не знает сколько. Долго стоял. Потом сознание вяло напомнило ему о существовании водяных счётчиков в квартире. Квартира принадлежит матери, которая в очередной раз отправилась по волнам своей памяти в новоё будущее со старым одноклассником. Пока ничего! Получается у неё. Не возвращается.


              Из комнаты Макса звал телефон. Пошел и взял его. Уверен был - Алка. Оказалась Катька.
              —Через семь минут я у твоей двери. Задёрни шторы и не включай кондиционер.—
              —Через семь минут на пять минут.—
              Злится парень.
              —Не виновата я, что так тебя хочу!—
              —Ты хотела сказать люблю.—
              —Нет родной мой! Люблю я папика сильно—сильно, а тебя хочу сильно—сильно.—
              —И, по-моему, мы уже обговаривали эту тему. Не будь букой! Жди!—
              Телефон отключился. Парень начал смеяться, смеяться не нормальным смехом, пританцовывая вокруг кровати, вприсядку и с прихлопами.
              —С пятки носик, раз—два три….—
              —С пятки носик раз—два три…..—
              Пока в дверь не позвонили.
              —Прошу….—
              Парень с глубоким поклоном и сарказмом в голосе пригласил даму в комнату.
              —Ты ждал меня плохой мальчик?—
              У парня мелькнула мысль:
              —Игра! Опять игра!—
              И его всего покоробило.


              Катька окинула парня призывным взглядом, заимствованным из глянцевых журналов и засунула пальчик в рот, и тут же прикусила палец по настоящему до крови. Рука парня буквально въелась в её волосы и, скрутив их в жгут намотала на ладонь. С силой рука поволокла восточную шалунью к её вожделенному шатру.
              —Никто не будет мной повелевать. Ни ты, ни она.—


              Невозможно описать подобные сцены словами. Нет для такого слов, не существуют. Гостья была избита. До первой крови, не до увечья. Гостью имел молодой мужчина так, как подсказывали ему, мелькавшие в разгорячённом сознанье картинки с интернета. Впервые и с трудом ему далась запретная позиция сзади. Малейшее женское сопротивление сопровождалось побоями. Гостье было так не сладко, что выла она белым волком. Почему белым волком? Белой волчицей выла. Бледная была как смерть от напряжения. Тряслись руки, тряслось тело, клацали зубы. Прокушен собственными зубами язык и губа.
              —Вали отсюда.—
              Скажет парень и ногой столкнёт истерзанное, растрёпанное тело девушки с кровати.
Оно гулко ударится о линолеум двадцатилетней давности. Катька отдышится, посмотрит с пола на свою кровать, словно восточный корабль, плывущую над ней в её глазах и поползёт в ванную комнату. Именно поползёт. Встать и пойти ей не позволят нанесённые парнем увечья. Завтра она будет местами синяя и распухшая.
              —Ты не Катька. Ты, как и Алка тёлка чужая, а у меня пасёшься.—
              Услышит Катька рыдания парня из комнаты. Настоящие мужские рыдания.


              Насколько позволяли нанесённые парнем травмы, она кое-как привела себя в порядок. Кисло улыбнулась отражению проститутки в зеркале. Дёрнулась всем телом и прикрылась полотенцем с красноречивыми пятнами. В ванную ввалился, словно медведь шатун парень. Не глядя на даму, стал писать в унитаз.
              —Я посажу тебя. Скотина!—
              —Там мне и место. Только бы вас не видеть обеих.—
              Опираясь руками за всё что можно, парень выходит из ванной со словами:
              —Прокурорская голодная сучка устроила бордель с балдахином и мальчиком в придачу в моём собственном доме. Не мальчик я уже.—
              Макс плашмя падает на кровать вниз лицом. Что-то ещё говорит, но голос глохнет в подушке. Поворачивается на спину. Катька словно призрак, мелкими шашками двигается вдоль стены комнаты, точно так же, как и Макс, опираясь руками за всё что можно, черепахой добралась до входной двери. Боль нарастает с каждой секундой, накрывает её с головой и разрывает на части. Ой, как хочется к маме!
              —И камеру забери свою! Любительница съёмок! Он тебя после просмотра такого видео, ноги в тазике зацементирует и в болото скинет, и меня заодно.—
              Глухо бубнит в подушку парень с кровати.


              Катька держит входную дверь приоткрытой. Голосом без всякого выражения, словно дождь за окном, прислонив голову к дверному косяку, и заглатывая, как рыба прохладный воздух из подъезда, шелестит:
              —Меня прокурор на голодном пайке держит, а тебе и крохи со стола Алкиного не перепадает. Ничем ты меня не хуже. Я ни у кого в ногах не ползаю, как ты у своей подружки. Так поступить надо было с ней. Я тебе ничего не должна. Давали друг другу то, чего обоим не хватало. По обоюдному согласию.—
              Парень выслушал шелестящее приведение у двери и закрыл глаза.
              —Права Катька. Как права!—
              Только сознаться стыдно. Прощения просить? Так разве за такое просят? И какими словами? Куда же она в таком виде? Надо скорую помощь вызвать…. Вдруг чего случилось у неё…. Что я такое говорю! Конечно же, случилось. Парень стал подниматься. Мышцы болели, как после длительной тренировки, после большого перерыва в них.
              —Кать….—
              А нет Кати. Только дверь приоткрытая.
              —Сосед! На кой ляд тебе такая ж кровать? И сколько же вас там помещается?!—
              Сосед пенсионер, обычный человек, не подслушивающий и не подглядывающий, был искренне удивлён кораблём кроватью посреди комнаты соседа. Он не перешагнул порог, и не раскрыл шире дверь, так и стояла половинка лица и половинка тела старика в рост, за дверью Макса. Лицезрел сосед предмет, далеко не первой необходимости одним глазком, так сказать.
              —Временно это…. Клип снимали. Завтра увезут.—
              Как в воду глядел парень.
              —В кинобизнес подался?—
              —Ищу себя….—
              —Дело хорошее. И парень ты хороший. Как мать?—
              —Вроде налаживается.
              —Дай Бог! Дай Бог! Человек не должен жить один.—
              Сосед ушёл.


              Макс свалился с кровати. Дверь закрыл и был готов возле неё и остаться. Нервы в комок. Мозги зажарились от злости. Стыдно—то как! Завизжал парень как щенок пришибленный и свернулся калачиком прямо на полу у собственной двери. Бросил взгляд на кровать, ещё хуже стало. Спрятал лицо в ладони. Видимо заснул. Сон великое дело. Спасенье сон, в такой ситуации.


              Сознание проблесками резало сон на маленькие части. Мельче, ещё мельче…. Кусочки уже настолько малы, что разлетаются. Парень разглядывает пол. Шея затекла. Тело как проволокой стянуто. Начинает разгибать ноги в коленях. Вытянул их и лёг на спину. Выпрямился. Полежал. Память, как каплю дёгтя в бочку с мёдом выдаёт картинки с ним произошедшего. Парень уже не визжит, не скрежещет зубами. Две скупые слезинки скатываются по его скулам на линолеум двадцатилетней давности.
              —Как она там? Катька….—
              —Как она там? Алка….—
              Если вообще им дело до него? Алка, она родная. Ну и или как родная. Катька…. Она теперь ему никто, и была никто. После того, что он сотворил с ней, ни он ей не нужен, ни она ему не нужна. Извиняться? Это же не на ногу наступил. Извинения тут не уместны. Пусть она его посадит. Ей это ничего не стоит. Пожалуется прокурору и посадят. Нет! Прокурор судится, не станет. Он будет убивать, но не до смерти. Человек у закона, всё-таки.


              И убил! Дверь в квартиру Макса приподняли двумя ломиками с обратной стороны, расшатали слегка, замок крякнул, и осторожно открыли. Парень на полу замер наблюдая за происходящим.
              —Оба-на! Уже приготовился.—
              В полголоса произнёс дядя. По складу фигуры и морде лица, напоминал он празднующего ВДВэшника. Оттащил Макса за ноги в сторону и с помощью ещё таких же двоих ВДВэшников водворил двери на место. Ну, осыпалась штукатурка, щепа кое какая легла на пол, а так, как и было. Оглянулись на лежащего, на полу Макса. Потрясли над ним связкой блестящих отмычек.
              —Сколько лет замку? Не подался зараза!—
              —Спокойный детёныш с виду, а туда же, герой любовник.—
              Они стояли над ним и казались раза в два больше, чем есть на самом деле.
              —Так и лежи, пока мы не закончим.—
              Макс прикрыл глаза и приготовился терпеть боль от побоев, и принять смерть, быть может. Сердце в груди не было слышно совсем. Оно уже умерло, не стало ждать его мучений. ВДВэшники собрали с кровати бельё. Очень быстро и почти бесшумно сняли балдахины, выкрутили держатели. Открыли окно и сбросили всё это вниз кому-то. Дальше начался демонтаж кровати. Приятно даже было смотреть, как работали парни. Слажено, лишнего звука не издали. Матрац состоял из четырёх треугольных кусков, как если бы разрезали омлет на сковородке. Куски омлета беззвучно вылетели в окно вслед за бельём и подушками. Кровать развинтили и разобрали и перетаскали части через входную дверь. При этом ВДВэшники легко и весело переговаривались, создавая видимость законности происходящего. Кому-то даже коляску помогли поднять в общественном подъезде. Всё это было слышно лежащему на полу Максу.
              —Хозяин! Ещё что-то осталось?—
              Весело прогудел ВДВэшник из коридора.
Макс удивился и не знал, отвечать ему или нет.
              —Спасибо. Всё.—
              Ответил его коллега из квартиры.
Они вернулись и снова встали над ним как истуканы.
              —Личные вещи женщины в квартире имеются? Сверчок!—
              Макс пожал плечами.
              —Оружие, наркотики?—
              Гоготнул один из них.
              —Такой задачи поставлено не было. Обыщите на предмет личных вещей женщины.—
              Обыск был тщательным. Был осмотрен каждый кухонный ящик.
              —Какого цвета твоя зубная щётка?—
              Раздалось из ванной.
              —Синяя.—
              —Да ну? Мужик значит!—
              На всякий случай забрали все полотенца в женских цветовых гаммах.
              —Копии отснятых видео есть?—
              —Нет. Это не моя идея, и мне они не нужны.—
              —Честно?—
              —Честно.—
              ВДВэшники вышли из квартиры. В замочной скважине провернулась отмычка.
Ключи от квартиры лежали возле Макса на полу. В сознанье бились мысли:
              —И всё? А бить? Я заслужил.—
              Замок в двери под действием отмычки на этот раз провернулся. Макс вытянулся в струнку на полу от напряжения. В приоткрывшуюся дверь снова заглянул ВДВэшник.
              —Как имя твоей любовницы?—
              Сознание подсказало Максу, и он ответил:
              —Не знаю. И нет у меня никого.—
              —Молоток сверчок!—
              Обрадовался ВДВэшник и снова закрыл дверь и провернул отмычку в замке.
              —А тазик цементный? Всё что-ль?—
              Скулы настолько потно сжаты у парня, что стали болеть. С чмоканьем их разодрал. Клацнул пару раз челюстями. Растянул губы. Сел. Встал. Постоял, разглядывая квартиру.
              —Как в кино сходил, про спецназ.—
              Веселее от этой мысли не стало. Его удивило то, что следов от обуви гостей нигде не было, будто они тщательно вытерли ботинки обо что-то влажное, перед тем как зайти. Расшатываясь и опираясь о мебель, прошёлся по комнатам. Машинально закрыл то, что было открыто, задвинул ящики комодов.
              —Семь часов вечера.—
              —Может быть, за мной приедут потом? Ночью.—
              —Буду ждать ночь. Прятаться бесполезно.—
              Поразмышлял так парень и захотел есть.


              На кухне ел много и всё, что было в холодильнике, запивая водой из-под крана. Насытился. Прислушался к себе. Сморщил лицо. Что-то ему не понравилось. Побрёл в ванную комнату, где долго лежал сначала в пустой и холодной ванне, затем в теплой воде, когда она наполнилась. Думал обо всём сразу и в результате решил. Замки менять без толку. Откроют любой. Будь, что будет!


              А ничего и не было. Парень заснул в половине девятого на диване. Перед этим отметил простор комнаты. Казалось, все предметы с немым укором смотрят на него. Плакать парень не хотел, слёзы сами бежали из глаз, скатывались за шею, мочили ворот рубашки.



Продолжение: Глава пятая http://www.proza.ru/2016/12/02/2288



Глава пятая



              Катька лежала в крохотной, с большим окном больничной палате. За окном ночь. Больничка Военного городка находилась за десять километров от города. Чувствовала она себя израненной королевой на троне. Кровать уж очень высокая! Гинекологическое кресло. Цветы в больших, ну просто огромных букетах и разношёрстных вазах, наспех собранных медицинской сестрой, ласкали глаз. Катька переводила взгляд с букета на букет и глупо улыбалась.
              —Наркоз ещё совсем не прошёл.—
              Объяснила старшая медицинская сестра.
              —Меня оперировали?—
              —Это нельзя назвать операцией. Немного скобок, для быстрейшего заживления анального отверстия.—
              Тон, с каким говорила женщина, выражение лица, было холодным и немного брезгливым. Может быть, это только казалось больной.
              —Разве вам не запрещено говорить о случившемся вслух?—
              Катька сделала строгую и сердитую моську лица.
              —С вами у нас случились пре приятнейшие вещи. И мы о них говорим. Не обнаружено внутренних гематом и кровоизлияний. Швы малюсенькие и скоро заживут.—
              Женщина постаралась и сделала голос мягче.
              —Только обезжиренные мясные и овощные бульоны первые три дня. Ни какого чая, кофе! Обычная вода. Вы похудеете, а это хорошо для каждой женщины.—
              —Спасибо.—
              Смягчилась израненная королева.
              —Писать придётся через катетер. Он уже вставлен. Под ним судно. Можете ночью опорожняться.—
              —Согласна.—
              —Для вашей мамы, вы на обследовании, после внезапных острых болей в области живота. Запомнили?—
              —Да. Спасибо.—
              —Не мне, не мне. Сами знаете кому. Спокойной ночи.—
              —Ноги держать в согнутом состоянии до завтра.—
              Старшая медсестра включает свет в туалетной комнате, верхний свет в палате тушит, и закрывает за собой дверь.
              —Болеть у вас нигде не будет.—
              Доносится из-за двери.


              После всего случившегося, выйдя за дверь квартиры Макса, Катьку накрыли невыносимые, дикие боли. Корчиться в чужом и грязном подъезде нереально. Обмирая и покрываясь мурашками от боли, позвонила папику. Не умирать же! Тогда ей так казалось. В её положении только прокурору и звонить. Потом она твёрдо решила в тот момент посадить Макса в тюрьму. Смогла сказать только адрес и то, что умирает. Кажется. Прокурор, когда не мог разговаривать с Катькой, произносил такие слова как:
              —Вас понял…. Ждите!—
              Или:
              —Прошу простить меня. Я занят.—
              Услышав хлюпающие, дребезжащие звуки вместо слов в трубке, прокурор воспользовался первым вариантом словосочетания.


              В подъезд вошли мордовороты, чисто и опрятно одетые. Сидеть Катька не могла и стояла с трясущимися ногами, руками и клацающей челюстью, вместо слов, у грязной стенки общественного подъезда.
              —Похоже на изнасилование изощрённым способом. Шок.—
              Сказал прокурору в телефон один из мордоворотов.
              —Сильно?—
              Пискнул в трубку от ужаса прокурор.
              —Не могу знать. Нужна скорая помощь, носилки и обезболивающее средство.—
              Всё перечисленное выше прибыло через несколько минут.
Катьку на носилках накрыли простынею с головой как покойника. Она испугалась, а вдруг умрёт по дороге и врачи так уже считают, и стала плакать. Так она оказалась в больничке Военного городка, зарёванная, растрёпанная, и такая несчастная. Ей сделали рентген всего, чего только смогли. Усыпили наркозом. Проснулась уже в палате в гинекологическом смотровом кресле, укрытая лёгким одеялом.


              Что бы объяснить прокурору с ней случившееся, придумывать ничего не пришлось. Он счёл это происками врагов. Возмездием жены, с которой он оказывается начал бракоразводный процесс. Катька об этом даже не подозревала. Ей осталось придумать носовой платок с каким—то странным запахом у себя на лице, после того, как вошла в подъезд Макса. Прокурор знал, что Катька спит с Максом. Молодая девушка, ей же жить хочется! Себя молодым прокурор с некоторых пор не чувствовал. Почему не пало подозрение на Макса? Ну, верил прокурор Катьке и всё тут. Она же не пожаловалась на него. Подкараулили враги в подъезде, знали, куда она ходит. Убрал оплаченную им кровать из квартиры Макса, что бы ни было у жены доказательств якобы существующего для него борделя в квартире молодого и красивого парня. Некоторые лица знали, что прокурор имеет любовницу в Катькином лице и знали, что он слаб в обычном совокуплении с женщиной. Зачем, же тогда ему Катька? А что бы так не считали. Зачем же Катьке такой мужчина? А что бы считали её настолько крутой и неотразимой, раз сам прокурор с ней водится, ну и обычная меркантильность. Кажется, расставили, все точки над «И».


              Катька спит в неудобной позе, как ребёнок после наказания и прощения, всхлипывая во сне. Макс тоже спит, так и не дождавшись возмездия. Не спит Алка. Ей нестерпимо хочется знать, что чувствует сейчас Макс по отношению к ней. Невозможно разлюбить вот так, в одно мгновение!
              —С Катькой, наверное, лежит и меня обсуждают.—
              Голова как кочан капусты. Обрастает всё новыми и новыми догадками.
              —Собственник! С чего он вообще взял, что я должна выходить за него замуж?—
              —У нас разные жизни. Цели разные. Он ходит каждый день на работу. Подумать только! На завод и в кузню! Изо дня в день!—
              Настоящую кузню. Славится Макс художественной ковкой.
              —Гроши в кармане носит и столько мало, что они даже не оттягивают его.—
              Легче от этого не стало.
              —У меня же был телефон Катьки! Поищу!—
              Алка вскакивает с кровати, бежит по новой квартире к новому шкафу. Там лежит её старая записная книжка.
              —Зелёненькая такая….. Вот она!—
              Радуется вслух Алка и бежит с записной книжкой назад в новую кровать. Новая грудь, как грузило рыболовное, тянет и тянет. Никак организм не примет чужеродное тело.
              —Скоро привыкну.—
              Успокаивает себя Алка, сбивает темп и уже осторожнее укладывается в кровать. Тщательно и долго перелистывает страницы записной книжки. Нашла.
              —Позвонить?—
              Болтает ногой тапочек у себя над головой и разглядывает его. Тот падает девушке на живот.
              —Позвоню. Узнаю как Макс.—
              —А если спросит, почему ему не звоню?—
              Второй тапок крутится над головой Алки. Долго крутится и не падает. Приловчилась уже.
              —Скажу, не отвечает. Он мне сейчас действительно отвечать не будет.—
              —Так кому мне звонить?—
              Сердится девушка на саму себя.
              —Позвоню маме.—
              Неожиданное решение.
              —Мам! Это я. Как вы там? Зубы чистите над одной раковиной с папой?—
              —Угадала, моя родная, угадала!—
              —Недавно у нас с отцом закончилась зубная паста. Нашли сто годовалый зубной порошок.—
              —Не нарадуемся. Зубы со скрипом. Так хорошо чистит! Я лагерь пионерский вспомнила.—
              —Себя маленькой. Имени Олега Кошевого на реке Медведица был.—
              —Трусики на мне синие мальчиковые. Холодно. Металлические умывальники, с сосочками.—
              —Поднимешь сосочек, вода и бежит. Холодная! Семь утра. Роса на траве.—
              —Сандалии мокрые и скользкие внутри. И к маме так хочется!—
              Мать плачет счастливыми слезами. Маму свою вспомнила.
              —Ты по мне уже не скучаешь доченька?—
              Не то, спрашивая, не то, утверждая, но с тёплой надеждой в голосе говорит мать.
              —Потому и звоню. Из всех подруг тебя выбрала и звоню.—
              —Донюшка моя, донюшка! Нам бы жить вместе! Да рано повзрослела ты.—
              —Ничего себе рано! Двадцать шестой год идёт. У моих одноклассниц дети есть уже и большие.—
              —Они замужем, дочка.—
              —И я выйду за монаха, он не такой как все.—
              —Перестать мне голову морочить. Не женятся монахи, белые священники могут иметь супругу, то есть матушку.—
              —Откуда познания такие?—
              —Так мимо мамы ни одно слово твое просто так не пройдёт. Ты сказала, я в интернете почитала.—
              —Разберусь, мам.—
              —Так ты не шутишь?—
              —Нет мам. Он не такой как все. Он живёт под небесами. И я хочу жить под ними с ним. Он знает, как жить правильно и меня научит.—
              —Уж ли не в монастыре Донском побывала? —
              Улыбается мать.
Они прощаются. Алка подходит к зеркалу. Ей нравится строгость в своём лице.
              —Почему ты прогнал меня Макс? Обидно так, как тварь тебя недостойную. Мы же друзья давнишние!—
              Говорит она в зеркало. Да, именно так она и скажет ему.


              Звонить пришлось долго. Сделав вызов первый раз, у неё вспотели ладошки, и уши загорелись огнём. Пошла посмотреть на них в зеркало. Действительно уши красные. Второй, третий вызов лишь дыхание сбил немного. Последующие вызовы будут набираться зло и на автомате.
              —Всё равно я задам тебе этот вопрос! Предатель!—
              Да что же такое?! Катька бывает у Макса набегами. Если бы была сейчас у него, обязательно схватила телефон. Ей приятно будет лично сказать Алке, что Макс не желает отвечать на её звонки. Уж в секретаря Катька поиграла бы обязательно. Она это умеет делать! Как она познакомилась с прокурором? Проходила свидетелем по уличной драке, сидела в его приёмной вместе с потерпевшими и ждала прихода прокурора на рабочее место. Не могла она сидеть на одном месте больше минуты! А тут полчаса уже. Секретарша прокурора ушла обедать и табличку выставила на стол, где указано, сколько времени её не будет. Катька ужаснулась этой цифре. От нечего делать встала, прошлась по приёмной. Видит, подоконник зарос паутиной. Цветы пожухли в горшках, стол заляпан отпечатками пальцев. Круги всех размеров на дорогом подносе от чашек, бокалов и фужеров на нём переносимых. Вышла в коридор, заглянула в один кабинет, другой и вернулась с тряпочкой и распылителем с чистящим и обезжиривающим средством. Горшки сняла с подоконника и поставила рядком на пол на полотенце секретарши.
              —Бедненькие!—
              Сказала для скучающих в ожидании прокурора людей.


Не полила, а залила цветы водой, предварительно взрыхлив им клёклую землю чайной ложкой отсутствующей секретарши. Оттёрла стол, потом поднос, а затем подоконник. Оконные стёкла после чистящего средства протёрла скрипучей газетой. Одним движением все папки на полках поставила плотно и с наклоном в одну сторону. Делала она эта легко и непринуждённо, как актриса Орлова в фильме «Свинарка и пастух», лишь только не пела. Присутствующие, молча, наблюдали. Они встречались с этой девицей у следователя и знали, что перечить ей бесполезно. Им было интересно даже, чем закончится это незаконное вторжение на территорию прокурорской секретарши. Было интересно за ней наблюдать и ещё одному мужчине, вошедшему в приёмную чуть позже начавшегося представления и присевшему от увиденного на свободный стул с края. Нервы вошедшего человека были напряжены, до боли в висках. Прокурор жаждал излить гнев на кого угодно, по любому поводу или без него, лишь бы выкричаться, выплеснуть из себя эту ноющую боль. И что же он увидел у себя в приёмной? Мало того, что секретарши не было на рабочем месте и время обеденное давно вышло, вместо неё, прехорошенькое, лёгкое, улыбчивое создание с ямочками на щеках и простите, ещё кое-где (при наклоне), занималось генеральной уборкой приёмной. Да так старательно, с такой любовью к цветам, разговаривала с ними даже. Оборачивалась на присутствующих, призывала и их пожалеть всеми забытые, умирающие в пыли и без воды цветы. Закончила стрекоза свои дела. Набрала полный рот воды, и громко фыркая, опрыскала их. Подняла с пола и водрузила на место, то есть на подоконник. Как после грозы стало в приёмной.
              —Вот и всё! Дел-то!—
              —Чего смурные лица?—
              Обратилась она к ожидающим прокурора людям в приёмной.
Те промолчали. Смотрели в пол, за окно, или на только что освободившиеся цветы от пыли и паутины. Похоже, они знали прокурора в лицо.
              —Здрасте….—
              Кивнула Катька новому человеку в приёмной и села рядом.
Оглядела вместе с ним приёмную. Заглянула прокурору в лицо ещё раз.
              —Правда, же так лучше? И времени ушло всего ничего.—
              И пожала плечами.

              Открывается дверь и взаправдашняя секретарша делает шаг в приёмную, и чуть было не собралась выйти назад. Подумала, что дверью ошиблась, но прокурор сидел сразу у двери.
И пошла к рабочему месту. Всё вокруг было новым, свежим. Откуда эта тряпка и распылитель? Наверное, уборщицу сменили. Ретивая какая!
              —Зайдите ко мне.—
              Услышала она голос прокурора.
              —Конечно.—
              И пошла вслед за ним в кабинет.
У Катьки вытянулось лицо, остальные посетители изобразили на лицах ядовитые ухмылки.
              —Ничего противозаконного я не сделала.—
              Отрезала Катька.


              Беседа в кабинете прокурора прошла сухо и официально. Выходя из прокуратуры, Катька увидела секретаршу на крыльце, курящую с подругой. Они проводили её злыми глазами.


              Вечером Катька проболтала с незнакомым мужчиной по городскому телефону целый час. Голос приятный, разговор ни о чём и с прозрачными намёками на всё сразу. Любовь у Катьки была на это время. Как же без любви в таком возрасте?! Но любовь была с подпиской о не выезде из города. От того любовь была злой на весь белый свет, сердитой и короткой.
              —Пошёл ты!—
              Подумала Катька про свою нынешнюю любовь, и приняла предложение прокурора встретиться в шикарном питейном заведении. Через неделю она уже летела в самолёте в Турцию, где её ждал прокурор. Отель роскошный, еда роскошная, море! Да и пусть что прокурор вместо одного фужера, видит сразу два или три. Ему весело от этого, и Катьке не мешает наслаждаться новыми видами, новыми вкусами, новым состоянием души и тела.


              А вот про то кем является папик Алки, по-настоящему не знает никто. Депутат это понятно! Шлейф домыслов сопровождал его повсюду. Нет дыма без огня. Третья семья, это факт. В каждой дети, тоже факт. Все жёны целуются троекратно в щеки при встрече и этот факт общедоступный.
              —Да глядите, пожалуйста клуши колхозные!—
              Хмыкают бывшие и настоящая жёна, величаво скрываясь за массивными дверями бутиков, салонов красоты, тренажёрных залов, бассейнов и дорогих машин с личными водителями. Алка знает со слов депутата, что каждой очередной супруге папик ставил условие – дружить с бывшей женой, любить детей от бывшей жены. Шаг в сторону – развод. Недавно в него стреляли и промахнулись. Этим событием пестрели местные газетные издания и даже Московские.


              Вернётся к истокам их отношений. Однажды с Алкой произошёл неприятный случай. Она гуляла с папой, вернее шла за его инвалидной коляской по узкому тротуару. Местный пёс обожал папу. Папа обожал бездомную собаку. Отец не выезжал гулять без гостинца для неё, так и в этот раз было. Угостили пса лакомством, тот и бегал всю прогулку вокруг коляски. Специальной дорожки к подъезду для инвалида не было. Правда, обещали власти сделать её каждый год. Отец приспособился руками, рывком поднимать коляску вместе с собой по ступенькам вверх, конечно с чьей-то помощью. В этот раз была Алла. Залюбовалась Алла собачьими выходками и пропустила очередной рывок инвалида, не зафиксировала коляску на достигнутой высоте и поскакала та по ступеням назад. Алла за ней, нога подворачивается и застревает между металлическими прутьями лестницы. Коляска катится по тротуару и выкатывается на дорогу. Собака в восторге скачет вокруг неё, решив, что с ней играют. Машина с депутатом за рулём смогла объехать инвалидную коляску с диким визгом шин по асфальту, оставляя на нём чёрные следы и запах гари. Инвалид руками прикрыл лицо и почувствовал тепло металла. Теперь перед машиной на дороге сидела сжатая в комок собака, с прилипшими к голове ушами и ужасом в глазах. Второй манёвр водителя был целенаправленным в дерево. Дрожит дерево от страха и боли, терпит и плачет осенними листьями, в огромном количестве посыпавшимися с него. Из изуродованной машины долго никто не выходил. Так и стояла коляска с инвалидом на дороге. Так и прижимал к лицу человек руки. Осталась на месте и собака, ослабнув от пережитого страха. Тихо сыпались осенние листья на разбитую машину, как бы говоря ей:
              —Ты молодец. Мы прикроем твои раны листьями.—
              По крайней мере, так показалось Алке. За тонированными стёклами никого не было видно.
              —Разбился!—
              Мелькнула мысль в голове девушки.
Она выдёргивает, наконец ободранную в кровь ногу. Колготы порваны, туфель один упал с ноги. Как раненная птица, волоча ногу, сделав перерыв у коляски отца, схватив под мышку собаку с дороги, она спешила к разбитой машине. А листья падали и падали на её крышу. Жёлтые листья на чёрной машине – красиво, печально и живописно. Мужчина в машине был в шоковом состоянии. Положив голову на подголовник, приходил в себя, разглядывая медленно опадающую на смятый капот его машины осень.
              —Что ж так медленно? Осень. Уже? –
              Перевёл взгляд на коляску инвалида.
              —Жив. Слава Богу.—
              Звонкий лай собаки, глухо доносится с улицы в салон автомобиля.
              —Жива. Слава Богу.—
              Глаза его начинают равнодушно рассматривать бегущую к нему девушку. Движения её замедленные и плавные, кричит что-то, но слова звучат, как если бы пластинку со скоростью семьдесят восемь поставили на проигрыватель со скоростью тридцать три. Чёрный плащ испачкан асфальтной пылью. Руки тоже. Руки побывали на лице и оставили грязные следы. Ногу волочит. Нога в крови.
              —Задел всё-таки.—
              Сознанье водителя включается в прежний режим. Он пытается выйти из машины на встречу бегущей к нему девушки. Дверь не поддаётся. Мужчина в машине грузный. От злости и паники, он что есть сил, рвёт за ручку дверь, толкает, бьёт ногой и вываливается на асфальт. Перед ним падает на колени грязная и окровавленная девушка. Оба тяжело дышат. Собака в руках девушки лизнула мужчину в лицо, потом девушку. Собака мелко трясётся всем телом.
              —Я вас задел?—
              —Не задели. Это на ступеньках произошло, когда я пыталась коляску удержать.—
              Собака лизнула девушку и снова потянулась к мужскому лицу. Тот отвернул его.
              —Дочка! Что там?—
              Оба поворачивают головы в сторону инвалида в коляске. Не сговариваясь, поднимают грязные руки и машут ему. Начинают подниматься. Каждый сам по себе, но рассматривая друг друга.
              —Что с ногой?—
              Спрашивает мужчина.
Словно что-то вспомнив, девушка падает на колени, хватает руку водителя и покрывает мелкими и быстрыми поцелуями. Собака падает с её рук на асфальт и бежит к инвалиду. Девушка целует и целует руку незнакомца. А тот не отнимает руку. Больше поцелуев, быстрее уходит боль в голове и шее. Девушка без сил опускается на сиденье его машины. Мужчина присядет рядом и начнёт рассматривать её ногу. Потом подъедет отец на коляске. Подбегут очевидцы аварии. Собака будет прыгать вокруг людей и радоваться.


              Так произошла первая встреча депутата с Алкой. Неделю в больничке повалялась, и то потому, что влиятельный дядя с мигалкой на машине, оплатил отдельную палату и строго настрого велел не отпускать, пока совсем не заживёт нога.
              —Девушка. Красиво у неё всё должно быть.—
              Врач слушал и кивал головой. Заживать было чему, но не так страшно оказалось, когда пораненную ногу обработали и покрыли прохладной пеной.
              —До свадьбы заживёт.—
              Пообещал дежурный врач.
              —Когда свадьба?—
              Вполне серьёзно отреагировал депутат.
              —Да нет никакой свадьбы. Все так врачи говорят. Пословица русская.—
              Ответила Алка с больничной койки.
              —А-а-а….—
              Больше она его не видела, пока в больнице лежала.
А когда вышла из больницы не узнала своего подъезда. Её встречала ещё влажная цементная дорожка, прямо к подъездной двери с поручнями, и остатки песка и цемента вокруг. ЖКХ расстаралось, после звонка из администрации.


              С депутатом, после этого случая стали происходить диковины разные. Сидит он в кресле депутатском, думы думает, за народ свой ратует, а перед глазами девушка с грязным лицом и окровавленной ножкой. Хочется ему подхватить её, обогреть, спасти. Нести и нести на руках! Мужчине надо быть героем. Но в жизни так не бывает. Тряхнёт государственной головой депутат и снова думы думает, да Алку по памяти рассматривает. А голова-то сединой отливает, потому и думать правильно уже научилась. К чему ему новая любовь? Ни к чему. Три семьи на содержании. Детей множество. В именах путается. Те не обижаются. Лишь бы денег давал. Жизнь у депутата общественная. В думе за народ думает и решает, за стенами думы кассу «общака» стережёт и распределяет. Адский труд. И ни малейшего намёка на ухмылку при этой фразе. Дела закручены серьёзные, даже более чем….
              —Разводится с женой я, не буду. Тебе помогать стану. Чего у тебя нет?—
              Депутат осмотрел девичью комнату, в которой сидел, придя в гости, узнать о здоровье девушки. Махнул рукой.
              —Всё будет. Золотого биде не обещаю, но самое необходимое в жизни получишь.—
              —Можно спросить?—
              Алка подняла руку, как в школе за партой.
              —Спрашивай.—
              Был ответ.
              —За что?—
              Был вопрос.
Смутился депутат. Смущался долго. Разглядывал ногти на руках. Забылся и откусил зубами заусенец. Сплюнул. Алла встала и принесла щипчики для ногтей и удалила остатки заусенца собственноручно.
              —Вот за это. За молодость твою. За чистоту порывов….—
              —Я подумаю.—
              Депутат поворковал с мамой на кухне. Обсудил какую—то поправку в законе с отцом. За прощальной чашкой чая вдруг взял и заявил:
              —Квартиру вашей дочерю куплю рядом.—
              У мамы Алки стало вытягиваться лицо. Опускаться крылья бровей.
              —Что бы мать с дочкой чаще виделись, в гости ходили.—
              У той вроде как просветлели глаза при этом пояснении. Вполне человеческие и добрые слова.
              —Что ещё? Ремонт, мебель, всё необходимое в дом. Машину, это обязательно.—
              —На шпильках тяжело ходить по нашим дорогам. Не дорогую, но качественную.—
              У мамы Аллы стал приоткрываться рот.
              —Приданное у хорошей девушки будет хорошее.—
              Поясняет гость.
Глаза у мамы Аллы наполняются влагой.
              —А взамен чего просить станешь?—
              Спросил строго так отец.
И депутат тут же перешёл на «ты» и лицо его депутатское, перестало таковым быть.
              —А ты не серчай человек! Не на что…. –
              И как бы спохватившись:
              —Хорошая девушка и без приданного. Не хорошо. Если сам сможешь осилить, отступлюсь….—
              Мягко так, в тёплых тонах проходил разговор.
              —Так женатый ты…. Вы.—
              Вскрикнула мать и рукой рот зажала, как бы соседи не услышали.
              —Такой я. Да. Положительный. Дочь ваша с хорошим приданным скорее замуж выйдет, дамой станет, а достойного человека мы всегда найдём. Потом…. Пусть поживёт пока в своё удовольствие.—
              Встал, раздающий посулы, попрощался.
              —Время позднее. Дети, жена ждут. Позвольте откланяться.—
              —Не провожайте….—
              Вышел из комнаты. Тихо прикрыл за собой дверь.
Мать и отец уставились на дочку. Ни малейшего удивления или возмущения на её лице.


              Наши дети живут не другой жизнью, а в другой жизни. В ней по их замыслу должно быть всё, что перечислил седовласый депутат, и ещё много чего другого, нам и не снившегося. Список может приложить каждый на своё усмотрение. Вот, как-то так дорогие родители. Никого не обличаю, ни на кого не указываю пальцем.
              —Есть и не такие дети!—
              Кто-то крикнет, возмутившись таким заявлением.
Да конечно есть! Практически все! Но если появляется возле них кто-то, кто даёт всё и сразу, вежливо и смело, как головокружительный герой, причём положительный герой из любовного романа, они перестают таковыми быть. Даже молодые и здоровые парни, становятся альфонсами и даже Геями ради одной цели – иметь всё и ещё чуть-чуть больше. Иметь не трудом своим заработанное, а как само собой разумеющееся. Объяснение тому есть. Невозможно в наше время заработать человеку разнорабочего сословья, как бы он не работал. Не платят.
              —Чего не брать, если дают.—
              Спокойно и рассудительно произнесла дочь.
Отец пошёл пятнами красными по шее, лицу и груди.
              —Найдёшь парня хорошего, а его, и искать не надо. Макс тебя любит и ждёт.—
              Мать печально смотрит на дочь и печаль её в том, что мать знает, что дочь так не считает.
Алла встала и попыталась обнять отца со спины за плечи. Тот не дался. Не то колёса коляски скрипнули, не то зубы мужские.
              —Прости меня пап….—
              Алла отошла от отца на приличное расстояние.
              —Я от вас ничего не требую. Сама заработать не смогу за всю жизнь даже на жильё. Макс тоже не сможет.—
              —Хочу, что вы жили долго. Врачами да санаториями он поможет. Если родители умирают рано, что говорит детям их батюшка в церкви на это?—
              Мать и отец молчат.
              —Что дети не доглядели своих родителей.—
              —Ну, выйду я замуж за Макса. Придёт он к нам жить. По материнской линии у них в роду двойни проскакивают. Рожу двойню. Буду сидеть с вами в вашей квартире с двумя орущими детьми, вечно ищущим работу мужем, и пилить гирю. Пилите Шура, пилите! Она золотая. Квартплата наша станет золотой от такого количества в ней проживающих людей, а распилить квартиру нельзя.—
              Алка вздохнула.
              —Маленькая она.—
              И ждет, что ей скажут на это родители.
              —Старый он…. Отяжелел уже весь…. В коленях прогнулся.—
              Отозвалась мать.
              —Грех ….—
              Это сказал отец.
              —Старый? Прогнулся?—
              Переспросила Алла. Допила из своей чашки.
              —Это хорошо….—
              И зашла в свою комнату.


              На удивление Алла спала всю ночь, не просыпаясь до самого рассвета. Как только окно стало сереньким, мать, шлёпая босыми ногами по полу, пришла к ней в комнату с таким же серым лицом. Села женщина напротив серого окна, в выстиранной серой ночной сорочке. Волосы с проседью. Помолчали. Вздохнули, обнялись и заплакали. Слёзы высохли быстро. По обоюдному согласию, решено было не говорить на эту тему и не вспоминать. Может, вообще ничего ещё не будет происходить. Ан, Нет!


              Сидит на заседаниях седовласый депутат и скучает. О нынешней жене чего вспоминать, у неё всё налажено. Женщина занята собой, ребёнком с няней. Бывшие жёны всё пристроены и упакованы достойно, живут с достойными мужчинами. У каждого свой бизнес, образованный самим депутатом, что бы дети его ни в чём не нуждались. Его доля есть в каждом. Ещё и доходы имеет с их деятельности.
              —Как бы ни заснуть, прямо тут!—
              Таращит депутат глаза прямо по курсу выступающего коллеги, а в них Алка, так не похожая на всех его женщин. Не понимает депутат, что и из Алки он с великим рвением сделает подобие своих жён и снова заскучает. Сам процесс становления золушки в сварливую принцессу, даёт мужчине ощущение всесилия. Существует мнение, что родители больше любят внуков. Так и у нашего депутата! Пока его женщина прыгает ему на шею, болтает ручками и ножками в воздухе, его тянет к ней именно за этим – лице зреть детскую наивность, шалость, капризушки, попрыгушки всякие. Как только его женщина превращалась благодаря нему же в дородную даму, и начинала соответствовать положению…..
              —Обабилась….—
              Называл он это преображение со вздохом и терял к ней интерес.
Как бы это сказать вежливее? Потеря была не велика. Талия в размере депутата сто пятьдесят сантиметров. Из-за этого депутат никогда не видел своих дорогих ботинок. Он их чувствовал. Дорогая и качественная обувь, приятна в носке. Надеюсь, до вас дошла скрытая мысль.


              Берёт депутат с серьёзным видом ручку шариковую и чистый лист бумаги. Со стороны выглядит так, как будто услышав умное изречение выступающего коллеги, депутат решил записать для памяти. Начинает по пунктам перечислять свои действия для исполнения данных обещаний Алке и её родителям. Время пошло. Отказа он не услышал. Так у Алки появилась квартира в том же квартале, где она жила с родителями, напротив дома Макса.


Продолжение: Глава шестая http://www.proza.ru/2016/12/02/2289



Глава шестая



              Макс добросовестно не выходил из квартиры весь остаток дня, ночь и половину сегодняшнего дня. Он совершил насилие изощрённым способом, с избиением и должен понести наказание. Макс отчётливо понимал это. Он ждал наказание, в виде стука в дверь, а потом уже как пойдёт. Время шло, никто не стучал.
              —Завтра на работу придут. Все узнают.—


              Работал Макс на Шинном заводе. В грохоте, копоти и дыму. Вдыхал вредный воздух цехов, кидал готовые, ещё тёплые шины в стопы. Кто выше стопу поставит!? Ставки сыплются со всех сторон! Небольшая потеха среди рабочего дня, никому не мешала. У парня от таких трудовых упражнений, шея стала бычьей. Бицепсы на руках натягивали ткань маек. Жаль только, что молодёжи на заводе работает мало. Платят пятнадцать тысяч. Работать тяжело и вредно приходится, плюс ещё кузня, но это для души…. Не идёт молодёжь на тяжёлый и вредный труд. Как обвинить её в этом! Для сравнения! Стоит стройный как кипарис паренёк, в отделе «Техносила», в белоснежной рубашке, туфли с блеском, при галстуке. Стоит на блестящем полу «кипарис», вдыхает кондиционированный воздух и ничего не делает.
              —Здравствуйте? Рады вас видеть. Что вас интересует?—
              Вопрос к каждому входящему покупателю в отдел, а их много не бывает.
              —Спасибо! Сами разберёмся.—
              Один из вариантов ответа, но чаще всего звучащий.
И так весь рабочий день, и те же пятнадцать тысяч рублей в итоге.
Макс пробовал работать в таких местах. Не вышло. Засыпал стоя. А завод это коллектив, активное движение, чаепитие вперемежку с матерком и сухариками, мужская «ржачка», сальные анекдоты, глядишь и смена кончилась. Спишь лучше после работы в цеху. Уходишь не один, и идёшь на работу в компании. Плюсов много, минус один – не хватает денег, что бы учится, взять ипотеку, осчастливить мать путёвкой в Турцию и самому слетать охота. К слову «охота» можно приложить нескончаемый список. Работка в кузне, которую Макс организовал по собственной инициативе, что бы сковать руководству в новый строящийся дом балконное ограждение, была не великой. Зато несла удовлетворение и отдых.
Парень разглядывал несвежий потолок, старые обои в своей квартире.
              —Как это люди ремонты делают и на что?—
              Алка как-то скинула ему на компьютер снимки своей новой квартиры.
              —Загляденье.—
              Написал он ей в ответ.


              Возникает вопрос. Разве давнишний друг не может зайти к подружке и посмотреть, как она живёт? Не может. Дружить дружи, гулять вечерами гуляй, на пляж, в кино, пожалуйста. Водить в квартиру нельзя. Установка! Закон! Территория папика.


              Даже из таких маломальских контактов с папиком, у Алки завязалась совсем нежеланная беременность. Как и подобает в таких случаях, она сообщила об этом депутату. Четвёртую семью депутат завести не мог, как у него это ранее водилось, и детей у него было предостаточно, так что он их иногда и не всех помнил. Алла быстро сообразила, что беременность и есть выход на свободу из гарема депутата. Она стала ныть о возрасте, о желании иметь ребёнка. На предложение сделать аборт выказала искренне возмущение и опасение того, что в будущем может вообще не иметь детей. Депутат так устал думать в думе о случившемся, что пошёл на все условия Аллочки. Она сделала аборт, он воплотил её мечту в жизнь и увеличил ей грудь. Избавил от детского комплекса. Посмотрел на новую грудь, она стала похожей на все груди остальных жён, и распрощался с Аллой навсегда с пожеланиями на всё лучшее, обещал содействовать во всех её жизненных трудностях.
              —Передавай привет маме и папе.—
              Что она и сделала потому, как привет был искренним.
              Макс решил позвонить Алке. Занято. Подождал немного, протянул руку к вдруг зазвонившему телефону. Отдёрнул руку. Посмотрел на дисплей. Ура! Алка!
              —Алка! Я так рад! Тебе только что звонил, было занято.—
              —Я видела. Всё равно я первая тебе позвонила. Ты что меня бросил?—
              Парень покряхтел, обдумывая вопрос.
              —Ну?—
              —Разве я имел тебя, что бы бросить?—
              —Что это за заявления такие? Обалдел в своей берлоге?—
              —В маминой.—
              —Когда свою квартиру иметь будешь? Хотя бы в гости пришла!—
              Вихрем понеслись в голове парня злые мысли, а ведь собирался просить прощения у девушки.
Сама палец о палец в жизни не ударила! Всё на блюдце получила, с золотой каёмочкой. Подстилка депутатская, а Катька подстилка прокурорская! И в водоворот превратились мысли парня, в омут чёрный.
              —Чего молчим?—
              Собрался парень с духом и ответил:
              —Как найду богатую подругу в возрасте или может быть богатого друга.—
              —Дурак был! Дураком остался!—
              Телефон Алкин отключился.
Размахнулся парень из всех сил, что бы выбросить телефон в открытую форточку, да он от страха зазвонил снова. Парня в пот бросило от неожиданности.
              —Алло.—
              —Может у тебя чего случилось, и так себя ведёшь?—
              Обычным Алкиным голосом заговорил телефон.
              —Случилось.—
              —Что?—
              —Я изнасиловал Катьку изощрённым способом, с причинением телесных повреждений.—
              —Ты уже читаешь обвинительный текст?—
              —Нет. Это я своими словами.—
              —Откуда ты такие слова знаешь?—
              —Из совершённого мною преступления.—
              Алка начала верить.
              —Пришли мордовороты, правда весёлые такие, и вынесли из квартиры все вещественные доказательства.—
              Алка усердно думала над этими словами.
              —У тебя что-то отсекли?—
              —Развинтили кровать и вынесли. Матрас, подушки, бельё с балкона выкинули. Балдахин и тот с потолка сняли, и дырки в потолке от креплений замазали. Личные вещи её.—
              —У Катьки были личные вещи в твоём доме?—
              Заревновала Алка и голос её стал звенеть, но она тут, же забыла про это.
              —Значит, всё перечисленное добро валяется у тебя под окнами?—
              Из разговора можно подумать, что Алла глупая девушка. Это не так. Просто её огорошила новость Макса.
              —Если бы…. Всё увезли.—
              Парень с телефоном подошёл к окну и на всякий случай посмотрел вниз.
              —Алка! Приди ко мне.—
              —А я что делаю? Я уже двор пересекаю.—
              —Вижу, вижу….—
              Стал радоваться парень у окна.
Алка остановилась под козырьком подъезда и набрала Катькин номер из зелёной записной книжки, вернее вырванного из неё листка.
              —Пригодился….—
              Приговаривает она и нетерпеливо перетаптывается с ноги на ногу.
              —Слушаю.—
              —Как себя чувствует изнасилованная девушка изощрённым способом?—
              Катька в ужасе отключает телефон.
Дежурная медицинская сестра обратила внимание на мёртвую бледность разлившуюся на бледном и без того лице больной.
              —Вам плохо?—
              —Да. Меня шантажируют!—
              Округлившимися глазами больная смотрит на медицинскую сестру.
Снова звонит телефон. Сестра выхватывает его из рук больной.
              —Алло.—
              Алка уже поняла свою оплошность.
              —Кать, ты не нервничай, а внеси ясность. Я зла тебе не желаю. По одним рельсам едем.—
              —Больной ехать и передвигаться строго запрещено доктором. Запрещено нервничать. Запрещено сидеть и ходить. Она под капельницами лежит, и одну воду пьёт! Быть ей в больнице ещё неделю, и дома лежать будет месяц.—
              —Мне только спросить.—
              Виновато промямлила Алка.
              —Ни каких вопросов! В противном случае будет поставлено в известность весомое лицо в городе.—
              —Я знаю кто.—
              —Как же вы смете звонить в таком случае? Ваш номер телефона я ему и передам.—
              Алка ничего не ответила. Разговор прекратился.
С кислым выражением на лице она предстала перед Максом.
              —Я удостоверилась в твоих словах.—
              —Никогда тебе не врал.—
              —Ой, ой!—
              —У каждого есть такой человек, которому говорят только правду. У меня это ты.—
              Алка снова наполнилась уже знакомым чувством своей значимости в жизни Макса.
              —Спасибо.—
              —Каким образом ты удостоверилась?—
              Алка разулась и побрела по комнате к дивану.
              —Звонила Катьке.—
              —Как она?—
              Вскинулся навстречу её словам парень.
              —Похоже, что изнасиловал ты её крепко.—
              —По—другому и не бывает.—
              —Точно…. Ей месяц ни сидеть, ни есть нельзя.—
              Алка смотрит на Макса.
              —Почему я не испытываю к тебе ненависти или злости? Я тоже девушка.—
              —Мы друзья.—
              Печально объясняет Макс.
              —Но как это на тебя не похоже!—
              —Поверить до сих пор не могу сам.—
              Макс необходимо выговориться.


              Всё время после случившегося, Макс искал оправдания или нет, объяснения своему поступку. Попробовал представить себя со стороны в момент совершаемого насилия над Катькой. Невыносимо мерзко! Невыносимо стыдно! Даже ногами засучил по полу, стал прятать лицо в ладонях, поджимать ноги, клонить голову и руки к груди. Сворачиваться в улитку. Выть и подвывать. Запрокидывал голову при этом так, что мышцы и жилы на шее, превращались в канаты и болят до сих пор. Алка разглядывала парня и думала, верить или не верить оголённым как нерв эмоциям. Поверила.
              —Тебя прокурор в асфальт закатает, и каждый день будет ездить по тебе на работу. С Катькой….—
              —Заслуженно….—
              —Почему они вынесли кровать и прочие вещи?—
              —Вещественные доказательства.—
              —Вещественные доказательства на самой Катьке и в самой Катьке.—
              —Что-то тут не так! Прошло столько времени, и ни каких выпадов со стороны прокурора.—
              —Тебе надо уйти от меня. Вдруг бить придут и тебе достанется.—
              Макс громко сглотнул, хотя слюны во рту не было.
              —День на дворе. И они уже приходили. Значит, реакция была.—
              —Реакция не соответствует преступлению.—
              Алка меряет комнату шагами вдоль и поперёк. Останавливается.
              —Почему преступление?—
              Она смотрит на Макса. Тот на неё.
              —Она отбивалась от тебя? Кричала «не хочу», «помогите»?—
              Макс отрицательно мотал головой.
              —Ты тащил её в квартиру с мешком на голове? Нет. Она пришла сама.—
              Макс утвердительно кивнул головой.
              —Всё равно я скотина!—
              —Мужчины все скоты. Ты чего так громко глотаешь? Ты ел сегодня?—
              —Какая там еда!—
              Махнул рукой Макс.
              —А я, так даже очень хочу.—


              Молодые люди переместились на кухню. Алла изучила содержимое холодильника, кухонных шкафов. Поставила кастрюлю с водой на плиту. Отварила макароны. Масло сливочное в них добавила, и творог вывалила, одиноко лежащий в бумажной упаковке с засохшими уголками. Посахарила и перемешала. Творог распустился в горячих макаронах. Чай заварить не составило труда.
              —Алка! Оставайся у меня навсегда.—
              Макс слегка осип голосом.
              —Прям там! У маньяка жить! Тебя убить могут или посадить. Мне за две квартиры платить? С папиком мы не вместе. Он, конечно, может решить возникшую у меня проблему, но оно мне надо? Быть ему снова обязанной. Только освободилась!—
              Она замолкает. Выпрямляется. Решительно берёт свой телефон и вызывает депутата. Ждёт.
              —Не мешаю?—
              Задаёт Алка вопрос. Нет, она не мешает.
              —Приятно слышать!—
              Ей что-то говорят ещё и она слушает.
              —Конечно, расскажу, конечно, попрошу…. Конечно, не буду стесняться.—
              —Хотя нет! Буду, буду, буду….—
              Далее идёт её рассказ обо всём выше рассказанном.
              —Что нам делать? Прятаться? И перестань смеяться!—
              Депутат ржал, как тяжеловоз в серых яблоках. Алка представила его одрябшие красные щёки, трясущиеся от смеха и слезящиеся глаза. Неприятно.
              —Порадовала! Ну, порадовала ты меня!—
              —Папик говорит глупости!—
              Сердится Алка.
              —Весь мир из них соткан.—
              Вздыхает, депутат в трубку немного успокоившись.
              —Сидите тихо. Я перезвоню.—
              —Как скоро?—
              —Скоро. Такие делишки заметают по свежим следам.—
              —Сидим.—
              Алка махает головой с телефоном у уха.
              —Тихо сидим.—
              Алка кладёт телефон рядом с собой на кухонный стол. Окидывает затрапезный стол взглядом.
              —Когда ты сменишь мебель?—
              —Сначала ремонт нужен.—
              —Так делай!—
              —Алл! У меня не получается скопить сумму.—
              —Куда деньги деваешь? Не пьёшь, не куришь, по злачным местам не замечен был.—
              Макароны получились вкусными, Макс быстро их съел.
              —Квартплата.—
              Начинает перечислять Макс.
              —Так.—
              Алка загибает один палец.
              —Еда. Всё!—
              —Ну, ты ешь!—
              Искренне возмущается Алка.
              —Обувь, одежда ещё. Но это не каждый месяц.—
              Алка считает в уме.
              —Всё равно должны оставаться.—
              Макс молчит и ловит ложкой одинокую макаронину в тарелке.
              —Думаешь отмолчаться?—
              —Остальные деньги, ты можешь посчитать сама. В этом месяце хотя бы.—
              Алка перестаёт жевать.
              —Каким это образом?—
              —Когда я расплачиваюсь там, где мы с тобой бываем, ты же рядом всегда. Примерно можно прикинуть.—
              Алка замирает глазами на лице Макса и не моргает. Плечи у девушки опускаются. Она двигает от себя почти пустую тарелку, кладёт руки на стол, упирается в них подбородком. Расслабляется. Лицо её становится невероятно родным и милым. В таком положении она говорит:
              —Я свинья. И ещё какая! Может правда остаться у тебя жить? На немного. Собрать денег….—
              —Оставайся Алл….—
              —Условия у тебя не те совсем. —
              Звонит телефон Аллы.
Она слушает.
              —Как фамилия Катьки?—
              Макс отвечает. Алла пересказывает депутату.
              —Твоя фамилия как? Тьфу ты….—
              Она говорит фамилию Макса.
              —Нет ничего?! Это хорошо?—
              Она слушает ещё какое-то время и отключает телефон.
              —На тебя нет заявления. Вообще, на этой неделе, не было изнасилований.—
              Говорит она Максу.
              —И как же это понимать?—
              —Папик предполагает, что прокурору не нужна огласка с изнасилованной любовницей, когда идёт бракоразводный процесс с женой. Наш прокурор разводится.—
              Макс со стуком прислоняет голову к стенке.
              —Так не должно быть. Я должен быть наказан. Я должен просить у неё прощение.—
              —Ты должен сидеть тихо.—
              Твёрдо говорит Алла.
              —Ты жестокая?—
              —Я? Это ты говоришь?!—
              —Прости!—
              —Если ты сейчас обозначишься, можешь навредить прокурору в разводе. У жены его появится возможность обвинить прокурора в связях с развращёнными девками из борделя с круглой кроватью, на которой их даже уродуют.—
              Макс задохнулся от представленной ему картинки.
              —Так папик сказал. Сказал сидеть тихо. Посиди, пожалуйста.—
              Алка убрала и перемыла посуду.
              —У твоей мамы хороший вкус.—
              Она ровненько расставила на подносе заварной чайник, сахарницу, молочник, вазочку с конфетами.
              —Я бы тоже такой набор купила, если бы встретила.—
              Белый фарфор забит мелким цветочным рисунком в синих и голубых тонах.
              —Ты на маму внешне похожа.—
              Стал приходить в себя Макс. Порозовел щеками после еды.
              —Синий и голубой цвета холодные. Мама говорит, из них приятно пить горячее.—
              —Правильно говорит. Прохладный чайный набор.—
              Алка повертела поднос.
              —Кстати! Как она?—
              —Кажется, прижилась. Голос весёлый по телефону. На море ездили.—
              —Как её мужчина к тебе относится?—
              —Большой я уже. Чего ему ко мне относится? О себе пусть думают.—
              Макс нахмурился.
              —Не могу дома быть! Тяжело мне.—
              —Давай на Дон поедем, на то самое место. Уж больно там красиво!—
              Предложила Алка.
              Как ветром выдуло молодых людей из кухни.
              —Почему столько мела и щепы на полу у двери?—
              Макс закрывает дверь на ключ и описывает приход ВДВэшников.
У девушки округляются глаза, и она быстрее выводит парня из подъезда, озираясь по сторонам.


Продолжение: Глава седьмая http://www.proza.ru/2016/12/02/2295



Глава седьмая



              До первой турбазы на реке Дон от города сорок километров. Переправа шустрая. Особо ждать не приходится.
              —Лето! Зарабатывать надо, пока холода не пришли.—
              Объясняют паромщики.
Другая сторона Дона имеет вид девственной природы. Нет турбаз, электрических столбов, охотничьих домиков, окультуренных пляжей с раздетыми телами отдыхающих. Не грохочет музыка, не гремят моторы лодок, неслышен истерический визг пьяных женщин и гогот таких же мужчин. Дыма табачного нет, представляете?! Хочется только дышать и смотреть, против солнца конечно. Почти нет бытового мусора. На мелководье, любопытные и смелые мальки трогают тебя за пальцы ног, если не шевелить ими какое—то время. Мелководье всегда тёплое, как и коса, выступающая почти до середины реки. Бредёшь себе и бредёшь как в парном молоке, режешь воду на две половины, а она сливается воедино за тобой и течёт, не оглядываясь на идущих по ней людей. Но, говорят учёные умы, вода вас обязательно запомнит. Вода запоминает всё.


              Алка, задрала подол эффектного сарафана из белого хлопкового кружева. Кучей собрала ткань в ладони и прижала к груди. Сейчас сарафаны длиной в пол популярны. Потому охапка сарафанная под грудью внушительная.
              —Ты как невеста.—
              Недовольно побурчал Макс, рассматривая Алку.
              —С голыми коленками и с задранным подлом. Хорошее сравнение! Что так хмуро?—
              Блики солнечные на воде стреляют в глаза парня. Он жмурится и хмурится одновременно. Голова побаливает от переживаний, а тут блики щиплют зрительный нерв и болью отдаются за глазами.
              —Не взял очки.—
              Сделала предположение Алка.
Макс молчит.
              —Ты если думаешь, что приехал сюда хмуриться и дуться на самого себя, то ошибаешься. Я пришла к тебе и разделила твоё горе. Подумай хорошенько, горе не у тебя. Горе у Катьки. Я поняла, что её даже штопали хирурги. После больницы месяц только стоять и только лежать.—
              Алка взмахивает руками и хлопает себя по бокам, как бы вспомнив что-то:
              —Как после всего этого я с тобой ещё и разговариваю!?—
              Подол сарафана лёг кружевом на воду. Покачался так немного, пусть его красоту вода запомнит, раз она такая памятливая. Вода оценила кружево и потянула его на дно. Алка рассердилась. Солнце ещё не припекло, потому молодые люди бродят по мелководью косы.
Алка рассматривает обрывистый берег.
              —Крутые обрывы тут.—
              И тут же отводит взгляд.
Ладошка у лба не спасает. Солнечные блики на косе ещё мельче и острее, как осы жалят глаза.
              —Вот где морщинки образуются.—
              Пришла догадка и она стала искать спасения своего лица от солнца. Долго не думала. Отжала подол сарафана, встряхнула его, что бы ткань распрямилась и задрала его заднюю часть над головой. Держит двумя руками, как Кармэн в танце. Подкладка сарафана второй юбкой накрывает ноги.
              —Хватит дуться!—
              —Я не дуюсь.—
              —Нет дуешься.—
              —Ну что мне в пляс пустится перед тобой!—


              Парень нарочито взмахивает руками и топчет ногами воду в незамысловатом танце.
Ему отвечают на высоком берегу. Монах поднял руку в приветствии. Макс замер. Стал вглядываться в одинокую чёрную фигуру. Алла и ехала сюда в надежде встретить монаха, потому она сразу поняла, что Макс разглядывает именно его. Душа её затрепетала, а потом запела.
              —Монах?—
              Певучим голосом спрашивает Макса, не поворачиваясь лицом к берегу.
              —Кажется. Весь в чёрном.—
              —Что делает?—
              —Рукой помахал.—
              —Здоровался?—
              —Не знаю. Я тут плясать начал, может он подумал, что ему машу и ответил.—
              —Перегрелся я. Буду плавать.—
              Макс снял с себя шорты, майку. Отдал Алле, та зажала вещи подмышкой.
              —Ты иди на берег. Солнца должно быть в меру. Давно уже грудь свою выставляешь, и прикрыть не чем. Легкомысленная ты, Алка. Майкой моей прикрой и иди на берег в тень. Там подожди меня.—


              Парень пошёл вглубь реки и поплыл. Алка положила мужскую майку себе на грудь. Постояла, красиво повернулась и побрела по воде к берегу, нагнув голову, якобы разглядывая дно по которому она ступает и ноги свои.
              —Вдруг монах уйдёт?—
              Пошла быстрее.
              —Чего спешу? Стоит монах на краю обрыва, к нему я не полезу. Как быть?—
              Она поднимает голову и смотрит на край обрыва.
Стоит чёрная фигура монаха, и глаза его зелёные смотрят на девушку. Расстояние велико, и конечно не то, что цвет и глаз не разобрать, ничего разобрать нельзя. Это всё девичьи грёзы. Они навеяли это видение. Фигурка чёрного цвета, как с шахматной доски. Может даже это и не тот монах. Не один же он в монастыре. С досадой, девушка садится под ближайший куст. Тень плохонькая, от листьев узких и остреньких, но тень и всё равно чувствуется. Почувствовала, что перегрелась она, и прав Макс прогнав её с реки на берег. К мокрому сарафану пристал песок. Подол мокрый и грязный. Отяжелел. Руки Алки стали злыми, и так же зло обивают подол от мокрого песка.
              —Вот гадость!—
              Смотрит на грязные руки.
Не просто грязные руки, а с налипшим песком и травяным сухим мусором. Алка топает ногой, и косится на майку Макса.
              —Вытру и стряхну потом, когда высохнет.—
              Думает.
Уши её слышат, как сыплется песок под чьими-то шагами позади неё, но ещё далеко. Она замирает и слушает, не только ушами, но и спиной и затылком. Слушает так, что и спина и затылок покрывается мурашками.
              —Хоть бы это был он! Пусть это будет он!—
              Руки в песке застыли перед коленями, и вытереть о майку Макса она не успела. Алка слушает и ждёт, ждёт и смотрит на свои руки. Вот человеческая тень преломилась и накрыла её. Она запрокидывает голову и огорчается. Снова против солнца стоит монах.
              —День Добрый!—
              Монах держит в руках небольшую фляжку. Откручивает крышку.
              —Обмоем руки?—
              —Пить хотите?—
              Предлагает он, когда руки обмыты.
Алка сидит с растопыренными чистыми пальцами, как пятилетняя девочка, послушно исполняющая волю родителей. Попила. Вкуса не прочувствовала, да и не старалась, да и не хотела пить, да и брезговала прикасаться губами к фляжке, из которой может быть пил не один её владелец. Словно почувствовав женское неприятие, монах объяснил:
              —Серебряная фляжка. Нечего опасаться.—
              —Вы сидите на моём месте. Каждый день молюсь рядом с этим кустом.—
              Крышка завинчена, фляжка пропала в складках одежды монаха. Не ждал и предположить не мог монах, что услышит сейчас его уши.
              —Я к вам ехала. Я ждала вас. Думала дома о вас. Не просто так…. Думать о вас приятно. Впервые у меня такое, хотя мужчины были….—
              Монах присел рядом с ней плечом к плечу, не поворачивая лица навстречу её словам. Она проговаривала свои слова его профилю.
              —Так о них я не думала, и не приятны они мне были. Может вы моя вторая половинка?—
              Монах сощурился на солнечные блики на воде, и лицо его состарилось. Молчит, не отвечает.
              —Сколько вам лет? Мне двадцать пять. Маме о вас рассказала. Мне хорошо возле вас. Здесь я лёгкая и чистая, как небеса! В городе нет небес, там небо, и на него некогда смотреть. Я испачкалась в городе. Хочу возле вас, как руки сейчас, стать чистой.—
              Алка боялась услышать осуждение монаха. Только монахи не смеют этого делать, они внемлют. Боялась прекратить говорить слова. Боялась перестать их находить в сознании.
              —Макс меня всю жизнь любит. Любит по настоящему, замуж зовёт который год. Ругает меня за дела нехорошие.—
              Аллу стало трясти, как если бы она перекупалась, а вытереться было нечем.
              —Аборт я сделала.—
              Подождала реакции на своё откровение.
Монах всё так же щурился на водные блики и глаза его казались Алке закрытыми, но это было не так. Так не знает об этом девушка, вот и начало её трясти от того, что отвергнутая она подле монаха сидит, не услышанная им. Или услышанная, только монах презреньем её клеймит.
              —Грудь себе прилепила силиконовую. Думаю сейчас зачем? Камнем тянет.—
              Алла снимает с куста и кладёт майку Макса на грудь.
              —Мне думалось беременная вы, на первых месяцах женщина расцветает вся.—
              Сказал монах бликам и низко, безжизненно как-то опустил голову.
              —Молится, наверное….—
              Решила Алка. Обрадовалась.
              —Заговорил…. И грудь видел…. И думал….—
              Макс в это время заметил, что Алла не одна и сильными рывками плыл к берегу.
              —Это он? Это Макс? Максим значит.—
              —Максим.—
              —Его дитя загубила?—
              Нет слов, которые смогли дать возможность прочувствовать и услышать интонацию, с которой задан был вопрос монахом.
У Алки скулы свело от волнения.
              —Нет, не его. Я его не люблю. Он друг, с детства друг. Мы всегда вместе.—
              —Хотя, что я говорю? Того от кого ребёнок был, я тоже не любила, это точно. С Максом мне всегда хорошо.—
              —Друг зовёт замуж.—
              —Зовёт. Все вокруг так считают и он так решил. Я замуж за вас хочу. Даже во сне стало сниться.—
              —Ни к кому такого не испытывала влечения. Мама так папу любит, как я вас.—
              Макс шёл по берегу к ним.
              —Как мама папу любит?—
              Монах встал. Алка ни минуты не раздумывая, отвечает:
              —Как меня любила.—
              На этих словах монах открывает глаза и смотрит на Аллу.
Та не видит этого взгляда. Она скукожилась вся и трясётся сидя на тёплом песке.
              —И любит до сих пор.—
              Добавляет монах, и взгляд его теряет то напряжение, с каким он слушал речь девушки. Не то исповедь.
              —Здравствуйте.—
              Макс подошёл к ним. Песок облепил его ноги и нарисовал на них песочные ботинки. Монах смотрел на ботинки из песка, слегка склонил голову, в знак приветствия.
              —Нет. Меня она так не любит. Больше десяти лед назад отец стал инвалидом. Ноги ему завод ампутировал и не извинился даже. Мама будто родила себе сыночка, и носится с ним как с сыночком, только большим и безногим. С тех пор Макс лучше знал, что мне надо, холодно мне или тепло. Где я и с кем я….—
              —Я и теперь всё знаю. Тебя всю трясёт! —
              Макс стал надевать на холодную Алку согретую солнцем майку. Та покорно подняла руки, подчиняясь ему.
              —Душа у неё созрела и раскрылась. Полива требует….—
              Проговорил монах.
              —Не пьёт она и не курит.—
              Возмутился Макс.
              —Это хорошо.—
              —Да что у вас тут случилось?—
              Воскликнул парень.
              —Далеко долго мы ищем то, что рядом с нами.—
              —Спасибо за откровение. В смятении я…. Пойду….—
              Монах пошёл вдоль берега, босыми ступнями погружаясь в мокрый песок.
              —Я правду сказала. Ты уходишь! Вам всем врать надо, тогда только вы со мной остаётесь!—
              Монах замер. Стоит спиной к ним.
              —Не надо так. Это святой человек.—
              Макс пытается собой заслонить фигуру монаха. Алка, как ветка на ветру гнётся из стороны в сторону и продолжает кричать так, что вены на её шее вздуваются.
              —А Макс так вообще изнасиловал Катьку изощрённым способом, бил даже! Человек в больницу попал! Как мне за него замуж выходить, за маньяка скрытого?!—
              Макс обхватывает руками голову и оседает на песок, рядом с Алкой, потом клонится и ложится на бок. Та отталкивает его тело ногой и отворачивается зло, подвывая от бессилия. Впервые женщина призналась в любви кому-то, но много раз репетировала и произносила в уме, размышляя о встрече в будущем со своим суженным. Слово-то, какое красивое. Суженный!
 Слова прозвучали, ударились о чёрную спину монаха и, наверное, осыпались на песок, что бы стать им. Её слова любви, ею сказанные, да в песок! Алка вскакивает, набирает полную пригоршню мокрого песка и швыряет в спину монаха. Она привыкла видеть проявление любви матери к отцу, которые тут же, бумерангом находили в нём отклик и наоборот. А тут спина чёрная вдаль уходящая….


              Думается мне, что происходит? Когда-то мужчину, собиравшегося покончить жизнь самоубийством, подобрал у дороги монах, не оставил и увёз с собой. Подарил новую жизнь под небесами. Сейчас спасённый человек, уходит от двух молодых людей, оставляя их в грехе и темноте сердечной после искреннего признания. И пусть в грубой и неловкой форме, но это признание. Не получится сказки так! А как хочется! Трудись трудовик из монастыря. Не одними же небесами тебе любоваться. Думаешь, ушёл в монастырь, отгородился от городской жизни человеческой и тебя больше это не коснётся. Бумеранг. Слово заморское, но вносит ясность.


              Возвращался монах к молодым людям тяжёлыми шагами. Подошёл и сел на тёплый песок. Сидели он и Алка, а Максим лежал на тёплом песке в позе зародыша, пока не стал холодным, пока небеса потеряли цвет новорожденных глаз ребёнка и облака стали серыми. Ветер начал шарить в траве, поднимать сухие травинки и бросать людям в лицо. Мол, пора вам идти отсюда. Макс продолжал лежать на песке. Сначала он плакал, плакал, как хоронил себя и весь окружающий мир и себя в нём.
              —Подстилка депутатская, как она могла?!—
              Обессилел, но встать, что бы видеть лицо Алки и монаха не хотел. Сопли и слёзы размазывал по лицу руками, руки в песке. Встать парню и оказать перед Алкой зарёванное грязное лицо невозможно. Если только вскочить и убежать к машине. Как же Алка? Вдруг её монах оставит на берегу одну? И вообще монах ли он?


              Алка спрятала голову в согнутых коленях и, накрылась майкой, как уснула. Монах смотрел прямо перед собой, думал и молился, молился и думал. Давно уже как он ушёл от мирской суеты. Случайно ушёл. Мог уйти ножками вперёд, да случай, его Величество случай перекроил всю жизнь. Жить он стал в труде физическом, разном и грязном, пищу стал вкушать простую и незамысловатую. Живя вмиру, любя жену всем сердцем и девочек своих, стремился совершенствовать тело своё, добревшее на глазах, буквально истязал себя новоявленными диетами. Жизнь под небесами отсекла всё ненужное, и тело стало таким, каким хотел он. Монах, как проснулся. Посмотрел на лежащего парня на песке, на Аллу со склонённой головой и накрытою майкой. Встал. Вслух воздал небесам короткую молитву.
              —Вставайте. Идите за мной.—
              Обернулся.
Молодые люди устали не шевелится. От неудобных поз устали. От стыда и смущения устали. Вскочили, как и не сидели и не лежали на песке.
              —Максим пусть наденет майку.—
              —Меня Алла зовут….—
              —Алла отряхнись, поправься….—
              Проследил взгляд Макса на машину.
              —Здесь твою машину никто не тронет.—
              И пошёл. Позади него молодые люди. Максим не смотрел на Аллу. Алла не смотрела на него.
              —Вернусь домой, найду себе девушку хорошую. Сам стану таким, если не посадят.—
              Думал парень, поднимаясь по склону песчаному, хватаясь за ветки кустов ракитовых, помогая себе. И не ведает парень, что неплохой он человек, а случившемуся есть объяснение, но нет оправдания.

              Монастырь плавно и мощно проступал сквозь сумерки. Тёплая и мягкая пудра дорожной пыли казалась ковром шёлковым. Идти легко и удобно. Через ворота они зашли в монастырь. Триста девятнадцать лет прошло с того момента, когда упав на колени на землю местную, один из странствующих людей, наполнился высокую красотою Дона и небес над ним воскликнул:
              —Монастырю тут место! Воистину!—
              Было это в 1693 году. Триста девятнадцать лет прошло, а от увиденной красоты, если оглянуться от ворот монастырских и сейчас глаз раскрывается и сердце расцветает, грудь наполняется радостной, ликующей силой земли матушки. Рука человеческая, непроизвольно поднимается и крестным знамением размашисто, дедовским жестом осеняет себя.
              —Я всё смогу! Я всё преодолею!—
              Такие мысли наполнили голову Максима.
              —Хочу тут жить! Хочу домик! Дочку хочу!—
              Такие мысли наполнили голову Аллы.
              —К настоятелю сходить надо.—
              —Походите по территории, осмотритесь.—
              Предложил монах парню и девушке.
              —Господи! Как красиво! Посмотри Максим!—
              —И прости меня Бога ради, за язык мой.—
              —Всё правильно, Алла. Под Богом стоим.—
              Алла, взяла под руку Макса и прислонилась к нему. Ей показалось мало этого, она стала прижиматься к парню. Тому пришлось обнять её за плечи. Никогда такого не было, что бы они, обнявшись, смотрели в сиреневую даль с тёмно синими облаками и солнечную макушку, просвечивающуюся сквозь них.
              —Первый раз смотрю на закат.—
              —Я тебе много раз предлагал.—
              —Да ты что? И что я?—
              Максим не отвечает, и Алла больше не спрашивает.
              —И долго будите топтаться? Заходите сами, своими ножками. Силком сюда никого ещё не затаскивали.—
              Звучит голос позади них молодой, хорохористый и подковыристый.
              Они оборачиваются. Два парня, с внешностью скорее для колонии несовершеннолетних, чем для монастыря, с лопатами в руках, ждут их ответных действий.
              —Не связывайся с ними. Тут монастырь.—
              Заволновалась Алла.
              —Монастырь.—
              Подтверждает один из них.
              —Чего явились, не запылились?—
              —Не к вам мы….—
              —Так и мы об этом.—
              Появляется фигура монаха. Быстрым шагом идёт в их сторону. С его появлением парни с лопатами поворачиваются и нехотя идут вдоль монастырской стены. Монах окликает одного по имени.
              —Траву рубим, что меж камня прорастает.—
              —С Богом!—
              Крестит их монах.
              —Они кто?—
              Спрашивает Максим.
              —Исцеляющиеся.—
              —От чего?—
              —От недуга телесного и духовного.—
              —Следуйте за мной.—
              —Ночь уже. Переночуете здесь. Не каждому такая возможность представляется.—
              —Служба идёт. Сходите, послушайте. К Богу обратитесь, о себе расскажите. Как есть. Можно даже теми словами, какие я от Аллы услышал на берегу.—
              —Да разве можно такие слова да Богу в уши?—
              —Совершили грех, признайте его своим грехом и просите, молите о прощении. Сначала про себя, потом шёпотом, а потом и вслух получится. Ступайте в храм. Он вам подскажет и поможет. Ночевать будете в архондарике, гостинице нашей для паломников. Настоятель разрешил.—
              Алла всё это время прижималась к Максиму, стояла лицом к монаху и он к ней. Монах был прекрасен. Всем! Обличьем, взглядом зелёных глаз, словами. И стоял монах на прекрасной, свободной земле от асфальта. Рыжая земля, зелёная трава на ней. Стоял на фоне древнего монастыря. Израненный временем и людьми монастырь смотрел пустыми глазницами окон в спину монаха и в лица молодых людей.
              —Идите, идите по двору на звук пения. Найдёте. Потом я вас найду.—


              Только что Макс и Алла смотрели, как монах шёл через монастырский двор к ним, теперь монах смотрел на идущих по двору молодых людей. Шли они, прикасаясь друг другу телами, толкались даже, но не отступали друг от друга. Вздохнул монах. Смятение вышло вместе с выдохом. Распрямил плечи, раскрыл глаза шире и ступил монах за ворота монастырские. Душу его скомкали проказы мирские, и он спешил отмолить её и души молодых людей тоже. Монах нуждался в уединении с Богом. В самом начале своего пребывания здесь, думал об отшельничестве. Слово монах значит уединённый. Наслушался рассказов о таких людях, посетил места их отшельничества, увидел, представил себя одного сидящего в тесной землянке сутки напролёт, да в не погоду, и содрогнулась душа, и отступил человек.


              Алла шла без желания и энтузиазма. Ей хотелось сейчас быть рядом с монахом на берегу Дона. Двери из толстых, дряхлых, изъеденных древесным жучком досок раскрылись от лёгкого к ним прикосновения. Максим переступил порог монастыря лишь потому, что знал, монах смотрим им вслед и сделать это надо. Что произойдёт внутри монастыря он и не помышлял. Он нёс свой грех в себе, но как о нём рассказать Богу, если даже вспоминать о нём не хочется и тяжело. И где он Бог? Максим осмотрелся. Где? Воздух движется, но не Бог, же его движет. То с правой щеки коснётся волна воздуха тёплого, то с левой стороны потянет прохладой. Окна церкви не застеклены, вот и гуляет вольный дух Дона, где ему заблагорассудится. Иконы расставлены прямо на полу. Много икон. Всяких. Цветы полевые возложены к ним без ваз, значит без воды, но свежие. Вместо царских врат натянутая на верёвке занавеска. Нет дорогих киотов. В памяти всплыли отрывки сведений о монастыре. Где ангел, парящий под куполом из чистого серебра? Люди придумают же! Тихое пение вокруг. Такое тихое, что даже шептать страшно, но Алла шепчет:
              —Хочу домой. Есть хочу. Пить хочу.—
              —Прихожан нет.—
              Добавляет она, не дождавшись реакции Максима на своё многократное «хочу».
              —Пойду, сяду на скамейку.—
              —Вцепился как клещами!—
              Сердится Алка, выдёргивает свою руку и уходит к скамейке. Садится. Сарафан на ней в пол, прилично, кажется. Появляется паренёк в тёмных одеждах, подходит в ней и накидывает на плечи большой, но лёгкий платок.
              —Покройте голову.—
              Отходит.
Максима он опоясал куском ткани до земли на завязках и ушёл. Алла, как и свойственно женщине сначала разглядит платок, встряхнёт, подумает, как его надеть и только после всего этого повяжет платком голову. Нестерпимо захочется увидеть себя в зеркало. Как она выглядит? Монах может придти. Ей необходимо быть уверенной в своей красоте. Вдруг платок совсем ей не к лицу! Концы платка завязаны под подбородком, они легли на грудь и прикрыли её.
              —Максим изменился в этой юбке чёрной. –
              —Как будто и не он! Выше стал, крупнее, старше.—
              Женщина в церкви находится, а мысли мирские, мирские. Алла разглядывает помещение. Убранство нет, кроме икон и горящих свечей. Свечей немного. Каменный пол устлан душистой сухой травой и цветами.
              —Буду смотреть на огонёк свечи.—
              Решает Алла. Он как живой, танцует на кончике свечи восточный танец. Свеча же женского рода. И замирает взглядом на свече.


              Свеча в ответ вздрогнула язычком пламени, затрещала, и пламя стало красным. Засмущалась человеческого внимания. Танец свечи был прекрасен, с уменьшением и увеличением язычка пламени, с восточными изгибами, с редким искрящимся потрескиванием и лёгким чёрным дымком. Тело Аллы успокоилось, плечи расправились, позвоночник выпрямился и стал надёжной опорой человеку. Алла сидела неестественно прямо, без всякого усилия, словно удобно лежала в своей кровати. Мысли мирские скачущие в голове сгорели через взгляд человеческий в пламени свечи. Голова наполнилось той же лёгкостью, что и тело. Хорошо, покойно, просветлённо, взглянула девушка на стоящую на полу икону. Слегка склонённая мужская голова, морщинистый лоб, узкий нос, маленький рот и глаза….
              —Живые!—
              Долго будет Алла смотреть в них, а потом начнёт рассказывать. Всё, всё! Даже то, что в дошкольном возрасте, наблюдая за игрой в лото мамы и соседей, тихонько забирала денежные монетки со стола, попросту крала их. Монетки не были деньгами, они давно вышли из оборота. Ими просто закрывали клеточки на картах лото. Об этом она и не знала. Вспомнила и котёнка, придавленного дверью, когда отец с друзьями и грузчиками носили мебель в новую квартиру, и как он лежал под лестницей в подъезде. Каждый день, родители за руку водили её в детский садик мимо него. Она смотрела на него, а котёнок смотрел на неё. Каждый раз мама обещала взять его в дом, но не держала слово. В какой-то день, он уже не смотрел на неё, стал длинным таким за одну ночь, тоненьким и распластанным по цементному полу.
              —Он умер.—
              Сказала мама.
              —Это сделала с ним ты и папа.—
              Мама будет много дней к ряду стараться объяснить дочке, что это не так, что всех бездомных собрать и вылечить нельзя физически. Что-то про естественный отбор будет рассказывать и что-то зачитывать из книги. Сейчас, сидя в церкви, спустя два десятка лет, дочка была не согласна с матерью. Алла рассказывала и рассказывала. Память подсказывала всё новые и новые сюжеты из её жизни. Лик с иконы стоящей на полу слушал и внимал. Алла ясно понимала, что есть собеседник глаз с неё не сводящий и впитывающий каждое слово. Она рассказывала и рассказывала.


              Максим стоял на том же месте, где его оставила Алла. Он даже не поправил завязки на подоле, которым накрыли его ноги. До этого Максим был в шортах. Он зажмурил глаза крепко и ждал. Ждал сигнала, какого ни будь, или выхода священнослужителя, ждал реакции в себе на появление в церкви, или наоборот реакции церкви на его появление в ней. Ничего не происходило. Не возникло желания упасть на колени, перекрестится, начать каяться. Алла ушла от него. Как всегда не вовремя!
              —Уйду.—
              Пронеслось в сознании.
Для этого он открыл глаза. Перед ним стоял парень, тот, что с лопатой у монастырских ворот. Прямо напротив, только без лопаты уже.
              —Колбасит?—
              Максим вдумывается в вопрос.
              —Нет. Есть хочу.—
              —Идёмте, отведу в трапезную.—


              Алла опустошила свою душу так, что прислонив голову к стене, ровно дышала и любовалась Максимом. Именно любовалась. Радовалась, что столько лет, рядом с ней верный друг.
              —Как же Катька? Он же её….—
              В голове проносятся события последних дней. Ясно как Божий день, что и сама Алла виновата в случившемся с Максимом.
              —Что делать? Как быть? Посадят вдруг!—
              Максим осмотрелся и нашёл взглядом Аллу. Не узнал сначала. По белому кружевному сарафану признал. Пошёл к ней. В груди у Аллы горела мирная свеча, и отражало своё маленькое пламя в её глазах. Засветились женские глаза навстречу парню.
              —Ты как вина хорошего выпила.—
              —Глаза добрые и щёки порозовели.—
              —В платке ты взрослая, как мама.—
              —Нас пригласили покушать.—
              Алла встаёт, кланяется в пояс. Крестится. И так трижды. Естественно так, будто делает это каждый день. Максим с удивлением и уважением наблюдает за её действиями. Они идут к выходу. За дверью стоит тот же парень.
              —Платок не снимай.—
              Говорит он.
Алла опускает руку. Они идут в ночной темноте в верном направлении. Это трапезная. С ней рядом находятся кельи для паломников и комнаты с большим количеством кроватей для гостей и туристов. В последнее время стали они сюда наведываться полными маршрутками. Святой источник привлекал их и древность монастыря. Приезжающих так много, что к осени источник почти иссякает. Чисто в комнатах, опрятно, просто. Горячей воды и зеркал нет. Удобства на улице. Им поставили на стол молоко, картошку и яйца варёные, помидоры, огурцы, лук. Всё не резанное и не очищенное. Соль и хлеб. Вкусно было, как никогда, и есть хотелось. Потом они спали, как только головы их коснулась небольших подушек. Обычные ватные матрасы, покрытые чистыми простынями, на деревянных полатях, распрямили и вытянули их тела в струнку, струнку звонкую.


              Со сладким звоном в груди парень и девушка спали без сновидений в разных комнатах. Со сладким звоном в груди и проснулись. То колокола били к заутренней службе. Счастье эхом билось в каждой жилочке и косточке. Алла помнила такое ощущение, только не помнит свой возраст. Маленькой была совсем. Маленькая девочка долго, долго, очень долго, бесконечно долго ждала прихода мамы и папы, которых не обнаружила, проснувшись среди ночи. И вот дверная ручка провернулась. Освещённые светом люстры другой комнаты, как в ореоле солнечном, в дверном проёме стояли родители. Поняв, что их ребёнок всё это время не спал и был в темноте и одиночестве, их любовь лилась и лилась на неё, долго лилась. Они всё устали и заснули все вместе. Вон сколько слов написано, а воспоминание вихрем пронеслось в голове девушки. Ей нестерпимо захотелось бежать, бежать из комнаты, бежать по монастырскому двору за ворота к обрыву, что бы снова увидеть Дон, величие его, горизонт и Небеса обетованные.


              Монах смотрел в след бегущей к воротам грешницы. Зелёные глаза его разглядели и прочувствовали состояние человека. Он любовался и любил это действие. Духовная красота гораздо удивительнее и выше, чем красота телесная. Монах видел в девушке не тело, а Божье создание, искру Божью, то есть душу.


              На крае обрыва стоял Максим и вчерашний парень. Алла обхватила Максима, что бы остановится, если бы этого она не сделала, то обязательно взлетела и полетела, как её казалось, а попросту бы свалилась с обрыва. Алла была уверенна в этом.
              —Неуч—то улетела бы? Как же я?—
              Удивился Максим её желанию полетать.
              —Потому и ухватилась за тебя, что бы с тобой остаться.—
              Алла глубоко дышала. Накинула на плечи платок, который до этого развивался в её руке. Смотрела и не могла насмотреться на свет начинающегося нового дня.
              —Я так летал.—
              Сказал парень.
              —Наркоман я. Когда сам сюда пришёл, запас «дури» небольшой был с собой. Пока он не кончился, я так и летал над Доном.—
              Всё стало на свои места.
              —Тебе здесь не место.—
              Безлико сказала парню Алла.
              —Здесь сто пятьдесят человек таких было, которым не место тут, перегорели и ушли отсюда нормальными людьми.—
              —Сейчас с полсотни проживает.—
              Алла обернулась на монастырь, как бы ища подтверждения слов бывшего наркомана.
              —Девушек раньше не брали в общину. Совсем никаких условий не было для проживания женщин. Сейчас баню выстроили, душевые на летнее время. Три отдельных вагончика для них поставили. Сами выстроили соляной бассейн. Вот!—
              Парень крутнулся на пятке вокруг себя, закинул руки за голову, потянулся.
              —Девушки у нас теперь тут живут. Так—то!—
              —Я не наркоманка.—
              Заявила Алла, и даже ножку вперёд выставила.
Парень смерил её равнодушным взглядом.
              —Наши тоже так теперь говорят.—
              —Что-то «ваших» и не видно совсем.—
              —Так земли у нас почти пятьсот гектаров будет. Пашем, сеем, выращиваем…. Рыбалим. Скот держим. Куры, свиньи, коровы. Хлеб сами печём, даже на продажу. Вчера вы его ели. Вкусный?—
              —Вкусный.—
              Согласились с выводами парня Максим и Алла.
              —Домой купим?—
              Алла смотрит в лицо друга, как в папино лицо.
              —Купим. Нам пора уезжать. Работа.—
              Если ещё раз зайти в церковь и посидеть там, то Максим опоздает на завод.
              —Пошли за хлебом.—
              Предлагает парень.


              Они купят хлеба, Алла заглянет в церковь и практически в каждую хозяйственную постройку. Монаха не встретит, но невидимые зелёные глаза смотрят в спину, и ей всё время хочется обернуться, что она и делает постоянно. Но нет монаха, его нет нигде. Она останавливается у ворот и в последний раз окидывает взглядом то, что видимо. Оборачивается в сторону горизонта. Запрокидывает голову к Небесам, и пока Максим откусывает хлеб и ест его с наслаждением, как в детстве у хлебного ларька, взлетает Алла и видит всю территорию монастыря, его угодья, восстановленные и разваленные постройки хозяйственные. Каменную часовенку во имя святителя Николая, Пятницкий скит, часовню во имя святой мученицы Параскевы. Вагончики, про которые говорил парень с лопатой, коров пасущихся, святой источник и дорожку к нему, зеркальную ленту Дона, обрыв и одинокий силуэт монаха на нём.
              —Чего зажмурилась? В глаз что попало?—
              Макс чуть ли не вплотную придвинулся к девушке.
              —Хлебушком пахнет, так вкусно! Дурманит даже….—
              —Ты иди к машине, я к Дону сбегаю, ножки на прощанье помочу.—
              Макс делает большой укус от сайки хлеба, смотрит в след убегающей девушке. Разрешения ей не требовалось никогда, хорошо, что просто поставила в известность. Макс догадывается о её желании, ещё раз встретится с монахом. Пусть тешится, лишь бы «дитё не плакало»! Что монах ей сделает? Да ни чего. А слова умные скажет обязательно, в её буйной головушке что-то да отложится.


              Конечно, Алла не летала, это её разгоряченное сознание работало и сделало предположение, где может находиться монах, а Небеса послали импульс с отражением монастыря с высоты птичьего полёта. Они ещё и не то могут! Под Небесами Дон течёт. Великая река. Одна тысяча восемьсот семьдесят километром его протяжённость, четыреста двадцать две тысячи квадратных километров площадь его водосбора. Если вода, как утверждает наука, обладает памятью, можно только догадываться, что вода отражает Небесам.
              —Если вода обладает памятью, то она как телевизор для Небес и им нескучно.—
              Прошло несколько минут, как Алла, разгоряченная бегом по песку, подъёму и спуску по нему, присела возле монаха и проговорила эти слова. Тот даже не шелохнулся. Глаза закрыты. Снова Алла увидела чеканный бородатый профиль.
              —Вы сказали удивительно правильные вещи. Я обязательно запомню это. Уезжаете?—
              Заговорил монах.
              —На работу надо и мне и Максиму, но есть желание остаться здесь навсегда.—
              —Не только у вас. Каждого, кто приезжает или приходит сюда посещает такое желание.—
              —Много людей возвращается домой.—
              —Почему?—
              —Вы только что назвали одну из причин.—
              —Работа? Разве в монастыре нет работы? Он мощный, но разрушенный, его строить, да строить!—
              —Плата за работу под Небесами не столь велика, что бы оплачивать учение, лечение детей и престарелых родителей.—
              —Понятно…. Вам хватает содержать дочек, раз вы остались тут?—
              Ветерок дунул в лицо Аллы и унёс её слова к Дону. Пробежал по веткам кустов, словно кто-то наморщил лоб, зашелестел сухой травой, будто у кого защипало в глазах.
              —Не надо было спрашивать, да?—
              Алла обхватила колени руками.
              —С дочками мои родители и их мама. Отдаю всё, что имею. Скоро школу закончат.—
              —Как школу? Я видела их во сне маленькими, лет пяти.—
              —Небеса наболевшее моё вам показали. Сейчас не болит.—
              —Так вы мне верите? И я вам не противна?—
              —Вы мне приятны, как эти Небеса. Вы прекрасны как эти Небеса.—
              Алла задохнулась от красоты и простоты слов монаха и душевности, с которой они были сказаны. Так говорит Макс о ней.
              —И вы прекрасны. Потому меня тянет к вам.—
              —Вы потянулись к Богу, к исцелению.—
              —Я не наркоманка.—
              —Слава Богу!—
              Монах поднялся.
              —Идите к мужу и мне надо идти.—
              —Но я вас люблю.—
              —В том нет ничего необычного. Я вас люблю также.—
              Алла поняла монаха.
              —Люби ближнего. Так?—
              —Так.—
              И в этот раз их глаза не встретятся.
Монах смотрит на горизонт. Девушка смотрит на его чеканный профиль, со слегка вьющимися волосами. Но молодости присуще дерзость. Она то и скользнёт ножом вдоль девичьего сердца и надрежет тонкую стружку, которой в будущем очистит сердце от придуманной любви. Тонкой, почти прозрачной как призрак, но такой сладкой любви.
              —Не уйду, пока не скажешь, что мне делать.—
              —Идти за мужем своим.—
              —Да не муж он мне!—
              —Муж. Давно муж. В своих мечтах и снах.—
              Алла повернулась лицом к Дону. Смешно как получается…. Макс, так же как и она, видит её во сне, как она монаха.
              —И что же Макс во сне со мной вытворяет?!—
              Хмыкнула Алка.
Ветер со степи, как будто ждал, схватил и унёс непотребные слова за собой мимо ушей монаха.
И уже совсем другим человеком, человеком мирским, она обращается с другим вопросом к монаху:
              —Можно мне с вами как с мамой разговаривать?—
              Монах склонил голову в знак согласия.
              —Не могу я выйти замуж за Максима. Я ничего не испытываю к нему такого с чем ложатся в кровать влюблённые люди. Как быть?—
              Алла сумела найти слова, высказалась и была довольна собой и своей смелостью.
Под ногами меловая гора. Ветер швырял в людей мельчайшие песчинки. Они покалывали лицо и заставляли думающих людей щурить глаза. Девушка подождала немного, смело повернулась лицом и телом к монаху. Монах сделал тоже. Глаза их, наконец, встретились. Взгляды переплелись и слились воедино. Прекрасны оба. Прекрасно то, что загорелось внутри их и прогорело тут же, неся лёгкость опустошения, словно от бремени.
              —А ты представь меня, и люби его как меня.—
              Зелёные глаза искрились добром и ласковым смехом.
Глаза Аллы бережно собрали искорки монашеских глаз и вобрали в себя. Дерзость потеснилась и удивилась своему действию. Искрить, дерзить, похожие по смыслу слова. Дерзости стало тесно, но она стерпела. Девушка улыбалась монаху, а он улыбался ей. Не сговариваясь, они поворачиваются лицом к Дону и Небесам над ним. Солнечные блики на воде сегодня мягко мерцают на водной глади. Они отразились в глазах девушки и вытеснили дерзость совсем.


Продолжение: Глава восьмая http://www.proza.ru/2016/12/02/2300



Глава восьмая.



              —Максим!—
              Алла сидела в машине на пассажирском кресле возле водителя и сгорала от желания поскорее вернуться в город.
              —Что это так торжественно? Непривычно даже….—
              Отозвался Максим.
Алла осмотрела свой мятый и несвежий сарафан. Торжественности никакой не нашла. Женщины так всегда! Ищут объяснение совсем не там, где должно.
              —Я замуж за тебя выхожу.—
              И прилипла глазами к профилю парня за рулём машины.
Замерла трепетно, ожидая чего-то необычного и неординарного. Например. Хлопанье в ладоши, или пронзительный свист, или, или, или. Так у парня руки заняты, а скулы свело от слов подруги. После стольких лет!
              —Нельзя, мне сейчас женится. Вдруг посадят за Катьку.—
              Хрипит голосом Максим. Растрёпанная и такая несчастная Катька протискивается в его встревоженное сознанье.
              —Ждать буду. Ребёнка за это время рожу и на ножки поставлю. Именно так! Решено!—
              Машина, пылившая по степной дороге, тормозит. Если до этого пыль вилась за машиной в след, то теперь пыль плавно окутывает её облаком и поглощает всю. Алла рефлекторно поднимает подол сарафана с колен и закрывает им половину лица.
              —Маска от пыли….—
              Объясняет Максиму.
              —В салон пыль не проникнет.—
              —Ну, значит, застеснялась я.—
              —Ты Максим не виляй словами! Сказала же тебе – замуж за тебя выхожу.—
              —Катька это дело второе. Ты на первое дай ответ.—
              Говорила всё это Алла через подол белого сарафана. Передумала, начала вытягивать из—под себя заднюю часть подола. Вытянула и стала держать его над своей головой веером как бы фату.
              —Ты пошутила?—
              —Нет максим. Я выхожу за тебя замуж.—
              —Я беру тебя в жёны.—
              —Теперь дело второе. Это Катька. Сейчас ты на работу, я на работу, а вечером едем к Катьке.—
              —Боюсь я.—
              Алла строго смотрит на парня.
              —Начнём с прошения о прощении. Прошения искреннего и покаянного.—
              —Что так на меня смотришь?—
              —Как не ты говоришь со мной. Другая ты какая-то….—
              —Сам сказал, торжественная я. Замуж выхожу за тебя.—
              Пыль вокруг машины рассеялась. Макс открыл дверь. Алла открыла свою дверь. Степной ветер тут же проник в салон машины, освежил разгорячённого парня.
              —Я свидетель!—
              Шелестит ветер.
Только не знают ребята языка ветра, но рады ему. Молчат ребята, и принимают свежую ласку ветра. Наполняются им. Наполняется ветром и одежда ребят, быстро сохнет. Осыпаются с подола сарафана речные песчинки, ветер не даёт им упасть, подхватывает и уносит в свои степные широты. Алла наблюдает за этим явлением.
              —Так песок путешествует по всему миру, наверное.—
              —Кто?—
              —Песок был в одном месте, ветер его понёс дальше. Следующий раз ветер будет сильнее и понесёт его ещё дальше.—
              —И?—
              —Тебе придётся нести меня и детей своих долго, всю жизнь. Тебе нужно быть сильным, а не злым. Как в случае с Катькой….—
              —В случае с Катькой….—
              Алла закрывает рот Максиму ладонью.
              —Я понимаю свою вину, и даже причастность.—
              —С этого дня мы другие.—
              Максим заворочался на водительском сиденье. Вздохнул.
              —Куролесили мы по жизни без оглядки, аж дым коромыслом стоял.—
              —Ты меня разглядел сразу. Я в дыму жила.—
              Алла выходит из машины. Раскидывает руки и осматривается.
              —Ветер развеял дым!—
              Она оборачивается.
              —И твой дым развеет! Вот увидишь!—
              Ликует внутри у парня всё.
              —Поехали домой жена!—
              Алла усаживается в новом статусе в машину, мало того, она верит и чувствует статус жены и примеряет его на себя.
              —Позвони на работу. Я своим уже позвонил.—
              Советует Максим.
              —Не буду ничего придумывать. Скажу всё, как есть! Была в монастыре, задержалась, выхожу замуж. От такой новости, меня будут ждать хоть до вечера.—

              Приятно заходить в свой дом. Приятно знать, что он у тебя уже есть. Приятно видеть вокруг себя свежий ремонт, новую мебель. Надевать на ноги новые тапки…. Алла вошла в свою квартиру.
              —Ноги грязные же!—
              Босые ноги Аллы на цыпочках шествуют в ванную комнату. Там красота. Кафель не дорогой, но со вкусом подобран. Девушка приводила себя в порядок, а сама думала о Катьке. Если бы Катька вышла замуж как она за Макса, можно было бы дружить семьями. Алла усмехнулась и даже присвистнула. Разве можно дружить с бывшим любовником и насильником?! И разве она так уж и замужем? Отражение девушки в зеркале было согласно с её рассуждениями.


              На работе работы не стало, как только Алла открыла дверь и вошла в комнату. Был отправлен «курьер» за «сладеньким», в близлежащий магазин. Пока электрический чайник закипал и в заварном чайнике распускался и отдавал воде полезные свойства зелёный чай, курьер вернулся. Сотрудница свалила на общий стол покупки и расширенными глазами окинула присутствующих.
              —Алла всё уже рассказала?—
              И обиженно присела на свой стул.
              —Ничего я не рассказывала. Ждала твоего прихода.—
              Коллеги по работе задвигали стульями, пересаживаясь за общий стол.
И Алла рассказала, как встретила на реке Дон монаха, какие светлые слова услышала от него. Какое просветляющее впечатление произвели на неё Небеса, монастырь, и старая рассохшаяся икона на полу. Как ей удалось всё это, передать и какими словами? Рассказала о наркоманах, снискавших в стенах монастыря исцеление, о православной общине в честь иконы Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша», в которой они живут, и в которой находится медико—социальный центр «Рубеж». Рассказа о хлебе, и выложила на стол его образец, купленный в монастыре. Об источнике, который тихо вытекает из меловой почвы, где ему и не должно течь. О том, что к осени источник почти иссякает, столько желающих приезжает к нему за водой.
              —Смотрю на тебя и не угадываю. Речь, и та стала другой. Правда?—
Курьер обвела вопросительным взглядом присутствующих. С ней согласились.
              —За Макса значит.—
              —За него!—
              Ликует Алла.
Ликовала по настоящему, с присутствием приятного томления в сердце, с холодеющим кончиком носа и нервным сжатием кулачков.
              —У-у-у-у….—
              Разочарованно загундосили бабоньки.
              —За друзей не выходят. Переспать можно. Так, для общего развития.—
              —Кто он вообще? Чем на жизнь зарабатывает?—
              От растерянности Алла стала отвечать на вопросы с последнего.
              —На заводе, укладчиком. Он ковать умеет и кузня есть.—
              —У-у-у-у….—
              —Чего гукаете? Парень хороший. –
              Прикрикнула на бабий базар самая старшая работница. Человек на пенсии, но в рабочем строю.
              —Принцев на всех не хватит.—
              —У неё и такие были!—
              —Были, да сплыли.—
              —Кто ж такими трюфелями разбрасывается?!—
              —Что с квартирой?—
              —Квартира осталась за мной.—
              Отрезала Алла.
              —И документально оформили?—
              —Оформили. Что вы такое говорите? Я с вами счастьем своим поделилась, а вы в прошлом моём роетесь.—
              —Интересно же….—
              Ответили ей.
Старшая сотрудница рассердилась.
              —Забыли про себя-то?—
              Повернулась к рядом сидящей сотруднице.
              —Как ты обмирала от шагов Серёженьки своего за этой дверью. Шофер он у тебя на обычной газели.—
              Курьер вспотела телом, заалела щеками от чая и нахлынувших воспоминаний.
              —Как ты бегала под окнами Василия до свадьбы, когда к нему приехала двоюродная сестра из Киева?—
              Теперь старшая сотрудница обращалась к другой женщине.
              —Ты решила, что у него новая пассия, и меня ещё за собой таскала.—
              Взяла паузу, обвела глазами каждую.
              —Детей нарожали им, подняли на ноги.—
              —Чего принцев не ждали?—
              —Я отвечу — полюбили обычных мужиков.—
              —Слава Богу, что у нашей Аллы глаза во время раскрылись. Лет—то сколько тебе?—
              —Двадцать шесть скоро будет.—
              Как на уроке математики отчеканила Алла.
              —Вот вам и ответ, дорогие женщины!—
              —Молодость должна жить с молодостью. Вышла за старого принца, а всё равно влюбилась бы в молодого парня. Как пить дать влюбилась!—
              Женщины одобрительно загудели. Стали соглашаться со старшей коллегой. Каждая вспомнила свою любовь в юности. Зажглась светлая и тёплая свеча в памяти каждой женщины, и понесёт каждая из них свет свечи в свой дом, и передаст его своему мужу сегодня обязательно. Свеча, сгорая ничего, не теряет, если от неё зажглась другая свеча.


              Нельзя сказать, что Максим желал встречи с Катькой. Он принял предложение Аллы и видел в нём единственное правильное решение, но боялся, терялся в догадках, в каком русле может произойти эта встреча. Не мог подобрать слов для этой миссии, даже мысленно. Весь остаток рабочего дня посвятил этому. Ничего не пришло в голову. Растерзанный мыслями и разбитым предстал перед Аллой.
              —Может тебе выпить немного, чуть—чуть для храбрости. Я сейчас!—
              Алла пронеслась мимо него на кухню.
              —Ты не стой у порога. Проходи.—
              Он прошёл и сел на что-то, сознанье не отразило этот предмет.
              —Ты знаешь, где Катька находится?—
              —Знаю.—
              Донеслось из кухни.
              —Вот.—


              Алла со строго прямой спиной вынесла крохотный поднос, с маленьким хрустальным флаконом с янтарной жидкостью, и такой же крохотной рюмочкой. На крохотной тарелочке с золотой каёмочкой, лежали орешки миндаля и кусочки горького шоколада.
              —От меня будет пахнуть.—
              Буркнул Максим.
              —Она тебя нюхать не будет. Причём никогда больше!—
              Раздался всем знакомый мягкий «чпок», это Алла открыла дорогой флакон, два «буль-буль», это Алла наполнила рюмочку содержимым флакона.
              —Я же за рулём!—
              —Машину поведу я. Больше, никогда не называй меня Алкой.—
              —Согласен.—
              Максим резко хватает рюмочку и делает один большой глоток.—
              —Коньяк пьют….—
              Начинает нравоучение Алла.
              —Не умничай, Алла.—
              —Согласна. Тебе нравится у меня?—
              Максим начинает вертеть головой в разные стороны. Алла ждёт.
              —Я даже слов не нашёл, какие можно сказать Катьке! Весь день думал.—
              —Ехать надо всё равно.—
              Алла встаёт, и тут же вскакивает Максим. Алла, без слов поворачивает его к входной двери.


              В машине, молодые люди замолчат. Дорога не покажется длинной. Их пропустят через проходную на территорию воинской части, посмотрев паспорта и отметив что-то в журнале. На ватных ногах Максим подойдёт к больничке воинской части.
              —Алка, я подлец! Ты ещё за меня замуж идёшь.—
              —В случае с Катькой ты подлец. Последний раз ты произносишь моё имя с буквой «к».—
              —Хорошо. Последний.—
              Выходит женщина врач.
              —Вы к ….?—
              Женщина называет фамилию Катьки.
И ведёт их по узкому коридору с тёмно зелёными панелями в человеческий рост. Это Максим отметил и ему они не понравились.
              —А она знает?—
              Запаниковал парень возле палаты.
              —Нет.—
              Вбила раскаленный гвоздь в сознание парня Алла.
Женщина врач открыла дверь маленькой палаты. Через порог сказала в пространство палаты:
              —К вам гости.—
              И отошла в сторону, уступая дорогу гостям.
Гость девушка смело переступила порог палаты и скрылась в ней. Гость парень онемел в коридоре.
              —Вам плохо?—
              Словно сквозь вату слышит парень вопрос женщины врача и кивает головой.
Сквозь пелену в глазах парень наблюдает за передвижениями врача и солдатиков по узкому коридору с тёмно зелёными панелями в человеческий рост.
              —Здесь страшно, и эти страшные панели….—
              Лениво ворочается мысль в голове парня.
Вот бежит солдатик. Подбегает к нему со словами:
              —Обопритесь на меня.—
              Вот бежит ещё одна женщина в белом халате, моложе той, что врач. С ходу запечатывает его нос невыносимо резким запахом, от которого у парня резко дёргается голова в противоположную сторону ватного тампона. Он готов бежать от него, но нет сил.
              —Вдохните ещё раз!—
              Просит его женщина.
              —Да ни за что!—
              Хочет сказать парень, но тот, же запах наполняет его рот.
Максим начинает кашлять до слёз в глазах, и приходит в себя. Отталкивает от себя солдатика со словами:
              —Спасибо….—
              Готов оттолкнуть и молодую женщину в белом халате, но делать этого нельзя. Значит, парень пришёл в себя окончательно.


               А в это время, в палате, Катька и Алка уставились друг на друга. Катька выглядела неважно. А кто в таком положении выглядел бы хорошо? Лицо серое и осунувшееся, распухшие губы. Кушать нельзя, так водичка одна! Движения ограничены. Зубы не чистит, умывает её сестричка только утром, вечером забывает. Лежит в больничке инкогнито. Катька от скуки стала играть в истинно пострадавшую, истерзанную маньяком девушку. Переигрывала даже, когда приезжал прокурор с заботой и вниманием к ней, якобы для дознания.
              —Здравствуй Катя!—
              Катька молчит, ошарашенная визитом. Думает:
              —Теперь весь город узнает. Может, что подхватила и тоже тут лежит, или аборт? Не ко мне же припёрлась.—
              —Я к тебе.—
              Алла осматривает цветочную оранжерею, а так как Катька молчит, начинает с ней разговаривать.
              —Смотри аллергенов не нахватайся. Слишком много цветов. Организм, у тебя ослабленный сейчас, можешь заработать аллергию.—
              —Думаешь?—
              —Уверена. У меня уже сейчас першит в носу и горле.—
              Алла вплотную подошла к кровати изумлённой Катьки, поправила одеяло, что бы ровненько лежало, стряхнула крошки с простыни. Выдвинула ящик у тумбочки, сгребла в него недоеденную плитку шоколада, обёртки от чего—то, огрызки фруктов со столешницы.
              —Уходить буду, заберу и вынесу. Ну как ты Катя?—
              —Знаешь уже….—
              Вздыхает Катька.
              —Знала, да забыла. Забыла навсегда. Я не одна!—
              —Вижу….—
              Тянет голосом Катька и смотрит за Аллину спину.
Руки больной самопроизвольно начинают натягивать на себя одеяло до самого подбородка.
              —Не бойся.—
              Говорит Алла.
              —Не бойся?!—
              Переспрашивает больная.
              —Да как мне на него смотреть?!—
              И начинает хватать с тумбочки всё, что на ней стоит, и швырять в вошедшего Максима.
А это, косметичка пузатая, за всё время и не раскрытая даже, массажная щётка, складное зеркало, коробка с влажными салфетками, духи. Стоп! Катька рассматривает духи, почему—то нюхает и ставит их обратно на тумбочку. Алла протягивает руку, бёрёт флакон и тоже нюхает.
              —Классные! Тоже себе хочу такие духи.—
              Максим не отворачивался от летящих в него предметов. Все они ударились об него, и упали на пол. Разлетелись в разные стороны. Алла не оборачивалась и не смотрела на Макса.
              —Бери.—
              Говорит Катька.
              —Что взять?—
              Не поняла Алла
              —Духи бери себе. У меня вторые есть ещё в упаковке.—
              Для достоверности своих слов Катька берёт духи и протягивает их Алле.
              —Спасибо…. Нет! Правда, спасибо!—
              —Бери, бери….. Со своим ты разбежалась, а этот разве купит?—


              Катька сползает с подушек, ложится на бок, поджимает ноги, становится маленькой, маленькой. Вдоль носа катится слеза, потом вторая, потом третья, и вот уже больничная простынь под щекой и носом больной становится мокрой. Алла наблюдает за всем этим, и вдруг сама начинает плакать. Так горько, так безутешно, с таким же огромным количеством слёз, а потом и соплей. Закрывает лицо руками, пытается их утереть. Руки становятся мокрыми и скользкими. Катька поднимает зарёванное лицо в её сторону. Сесть она не может, но может протянуть руку, и она её протягивает к Алле и гладит по голове и плечам. Алла склоняется к ней. Рука Максима с коробкой салфеток оказывается на уровне их лиц. Две пары зарёванных глаз раскрываются и смотрят на руку «услужливого» парня. За кем это он сейчас ухаживает?! Вопрос…. Потом девушки смотрят друг на друга. Алла, а сейчас она снова Алка выхватывает из рук Максима коробку и с силой швыряет её в убегающего из палаты парня. Дверь палаты со стуком захлопывается. Алка встаёт, идёт и поднимает коробку с салфетками. С её помощью Катька ляжет в больничной койке повыше. Они высморкают носы, утрут слёзы. Алка найдёт и принесёт тазик, над которым Катька умоется, потом расчешется, сходит по маленькому на судно, которое Алла вынесет. Она будет выходить, и заходить в палату мимо Максима. Он будет отводить глаза в сторону. Она вообще смотреть на него не будет.
               —Ушёл?—
              Спросила Катька.
              —Под дверью стоит.—
              —Зачем он приехал?—
              —Не притворяйся. Буд-то не знаешь?—
              —Да как мне с ним разговаривать, как смотреть на него?! А ему как?!—
              —Тогда я буду говорить за него, как за своего мужа. Буду просить у тебя прощения и за него и за себя. Вела я себя не правильно с ним, и ты крутила им, как хотела и когда хотела, не спрашивая у него на то разрешения.—
              —А то ему плохо было?!—
              —Не сладко думаю. Какому молодому парню понравится быть игрушкой в женских руках?—
              —Наши папики цари! Куда ему до них! У него есть то, что нет у них, и мы прекрасно с тобой об этом знаем.—
              Девушки мирно беседовали. Алка забралась на кровать и устроилась в ногах больной.
              —Не нужно мне того, что у него есть…. Можно и без этого жить…. Мне прокурор предлагает стать его женой, когда закончится бракоразводный процесс. Буду жить в достатке, уважении, и дети мои всё это будут иметь.—
              —Кто б другой сказал, не поверила бы. Только без обид! Он же не особый любитель женщин. Об этом весь город знает.—
              —У прокурора должна быть жена. Человек на службе находится. Семейным должен быть.— Каждый мужчина ребёнка хочет. Любой. Я стану строгой и красивой семейной дамой. Вот увидишь!—
              —Он тобой прикроет пагубные свои пристрастия. Потом и ты от него уйдёшь.—
              Алла сказала и испугалась, что обидела, только что успокоившуюся больную.
              —Надоели эти гульки мне. И ему. Бредятина это всё! И любовь бредятина!—
              —Дом, крепость нужна и пёс верный, а мой прокурор верным будет мне всегда.—
              —Не мальчик уже. Здоровье, диеты, массаж и прочее ему сейчас нужны.—
              —Всё это тебе его словами говорю. Сказал, беречь будет, и ценить мою молодость.—
              —Я подумала, может так и лучше. Имя моё трепать престанут люди. Стану прокуроршей. Представляешь!—
              —С ним у меня всё изменилось, вернее проявилось. Стала видеть себя завтра и послезавтра. Дальше даже! Верю папику. Женой хочу быть, дитя родить. С ним хорошо, спокойно. Защищена буду.—
              Девушки помолчали. Почувствовали, что наговорились уже.
              —Макса я прощаю, с одним условием – он должен забыть про всё, как и я.—
              —Про мужа ты, просто так сболтнула?—
              Катерина тронула Аллу за плечо. Та смотрела на неё, как сквозь стекло.
              —Про мужа я не сболтнула. Я выхожу за Максима замуж. Будем жить в моей квартире.—
              —Тебе прокурор сделал предложение, а я сделала предложение Максиму.—
              —Его мама вернётся домой, перестанет снимать квартиры.—
              —Пусть грязь канет в воду, а извинится перед тобой, он должен.—
              —Алка, не могу я на него смотреть!—
              —Не называй меня Алкой. Называй Аллой. Тоже хочу быть строгой и красивой дамой.—
              Девушки смеются.
              —Дружить мы с тобой не дружили и вряд ли теперь будем. Ты хороший человек Катя. Что бы Максу стать Максимом, и перестать быть Максом, ему надо зайти в палату к тебе и попросить прощения.—
              —Выздоравливай. Спасибо за духи.—


              Алле казалось, что Максим выйдет из палаты Кати быстро. А он не шёл и не шёл. Она сто раз, как ей казалось, понюхала новые духи, пересчитала лампочки в коридоре, улыбалась всем проходящим мимо неё солдатам, а его всё не было. И как всегда в таких ситуациях на сцену выскальзывает острая девичья ревность. Мерзко так, и гадливо скользит по груди и холодит её.


              Во время раскрывается дверь и выходит Максим. Он бледен. Кажется, даже осунулся лицом. Каким родным ей показалось это лицо! Она спешит ему навстречу. Они обнимаются. Проходящие по коридору солдатики, открыто смотрят на них и улыбаются.
              —Как?—
              —Я обещал Кате забыть про всё.—
              —И не делать больше этого.—
              Подсказывает Алла.
              —И не делать….—
              Немного грустнее соглашается Максим.
              —Кажется, меня простили! Жена моя дорогая!—
              Максим кружит Аллу.
Солдатики в больничном коридоре расступаются, освобождая место для этого импровизированного вальса любви, и завидуют.


Продолжение: Глава девятая http://www.proza.ru/2016/12/02/2303



Глава девятая



              —У тебя кто-то был сегодня?—
              Прокурор разворачивал пищевую фольгу, прикрывавшую небольшое ведёрко с крупной, невероятно крупной клубникой. Клубника была нереально красивой, почти не живой выглядела, как на клеёнках у бабушек на кухонных столах. Одна ягода исчезла во рту прокурора
              —Она натуральная?—
              Оторопела Катька.
Двумя пальцами взяла за бутафорные зелёные листики самую крупную ягоду и, повернув её к свету, стала разглядывать. Понюхала. Не пахнет.
              —Ты уходишь от ответа?—
              Прокурор приготовил следующую ягоду к смертной казни.
              —Подруга с мужем приходила.—
              Прокурор оторвал листья у следующей ягоды и хотел положить в рот. Клубника оказалась большой. Ему пришлось откусить половину ягоды.
              —Действительно, ненормально большая.—
              —Подруга это хорошо! Замужняя…. Тоже хорошо. Откуда узнала, что ты здесь?—
              Катька собралась сказать про депутата, да опомнилась.
              —Мне было скучно, и я ей позвонила. Прости меня. Ты ведёшь допрос, а не разговариваешь.—
              —О чём ты дорогая! Друзья необходимы, особенно в твоём положении.—
              —В моём положении они не нужны совсем.—
              —В твоём исключительном положении, должно быть всё исключительное и друзья тоже.—
              —Ты сегодня как эта клубника ненормальный!—
              Катька начала тяготиться присутствием прокурора.
Ей захотелось тишины и одиночества. Помечтать о будущем своём положении в обществе города. Уж теперь соседки перестанут щурить глаза свои любопытные ей в след и шушукаться, и маму выводить из себя сплетнями. Хотя сплетни правдивые, но окрашены в ядовитые краски ядовитыми словами. Как эта клубника. Лёгкость бытия в молодости всегда присутствует, но девушка пресытилась ею. Покоя ищет душа и защиты. Катька выросла без отца, а значит без мужского плеча и поддержки. Муж и отец в одном лице необходим Екатерине Владимировне.
              —Ты не рада моему визиту?—
              Катька поняла, что надо исправлять своё настроение. Её будущее сидело напротив, сытое и респектабельное, и игнорировать его было нельзя. Ручки девушки нежно положили тяжёлую ягоду на место и порхнули по рукам и щекам прокурора.
              —Как я люблю тебя с бритыми щеками.—
              Почувствовали жар на прокурорских щеках. Они даже зарумянились у него.
              —У тебя нет аллергии на клубнику?—
              —Это у тебя, в твоём исключительном положении может быть аллергия на клубнику.—
              —Ты беременна от меня. У тебя будет ребёнок мой. Ты родишь мне девочку или мальчика.—
              Катька разглядывает румяное лицо прокурора. Переводит взгляд на свой живот. Начинает вспоминать, какое сегодня число и когда были последние месячные. Рука в это время, как бы сама по себе, берёт клубнику и кладёт в рот ягоду, не откусывая от неё. Жуёт, раздувая щёки, ведь ягода велика. Проглатывает половину содержимого во рту, и жуёт то, что осталось от ягоды. Встретив её непонимающие глаза, прокурор спешно добавляет информации.
              —Анализы показали. Я рад! Да что там, я счастлив! Утёр нос жене! Кто ей теперь поверит?—
              —Месяц будешь лежать, что бы плод укрепился.—
              —Здесь?!—
              —Не угадала! Я заберу тебя и твою маму в свой дом. Вам там будет спокойно втроём! Ты, мама, и мой ребёнок Прислуга, охрана…. –
              До Катьки доходит смысл сказанного прокурором.
              —Ты рассказал маме?—
              —Только то, что ты лежишь на сохранении. Просил твоей руки.—
              Скороговоркой проговаривает прокурор и восклицает.
              —Что значит встретить именно свою женщину! Я буду отцом, как и подобает каждому мужчине.—
              —И что мама? Что?—
              Катька брызжет разжёванной клубникой себе на ночную рубашку.
              —Плакала, сердилась, много чего…. Главное, что мама согласилась.—
              Прокурор бережно пытается промокнуть салфеткой клубничные жёвки на рубашке девушки.
              —Я её понимаю. Я оправдаю себя в её глазах! Я, оправдаю себя для всех!—
              —Ты мой последний причал…. Я так тебе благодарен! Рядом с тобой стану другим, искуплю свои грехи.—
              Прокурор плачет. Поверьте! Плачет искренними слезами, и одновременно испытывает неземное счастье, будто тонул, тонул, бултыхался в мутной воде человек, а тут расступилась вода и выплеснула его на чистый песчаный берег. Дышит человек и не надышится никак.

              А Катька знай, кидает в рот огромные ягоды, жуёт и сглатывает. Ягода крупная. Глотки громкие и смачные. Делает это на автомате. Мысли вынесли её из больничной кровати и унесли к порогу прокурорского дома. Не один раз она гуляла мимо него и разглядывала. Сейчас Катерина стоит между голубыми ёлками, на выложенной камнем дорожке. Она не одна. Рядом няня с её ребёнком на руках. Что на Катьке одето? Это надо продумать, но на ребёнке самые дорогие вещи и коляска самая дорогая….
              —Я самая счастливая женщина на свете.—
              Совсем не громко, без хлопанья в ладоши, без визга, на полном серьёзе произносит Катька.
              —Катерина! Проси, что хочешь за такие слова.—
              —Всё о чём я мечтала девочкой, всё исполнилось благодаря Вам.—
              —Не называй меня на «вы», мы теперь родные с тобой! Правда?—
              У прокурора глаза как два тазика с водой.
              —Э, нет, Пётр Степанович! Только на «Вы» теперь и с отчеством…. Вы мой муж, отец моего ребёнка, покровитель наш и надёжа наша вся на вас.—
              —Боже мой! Девочка моя! Какая ты у меня разумная оказывается!—
              Спохватывается.
              —Какая Вы у меня разумная Екатерина Владимировна!—


              Двое, совершенно разных людей по возрасту и социальному положению, не сговариваясь, вступают в игру. Игру в отца и мать, мужа и жену. Игра развивает. Она научит достойным жизненным правилам и приучит к ним же. У Катерины Владимировны не было отца. Её вырастила мама, взяв из детского дома, сама не имевшая ни отца, ни матери, ни мужа. Пётр Степанович же имел всё, кроме собственного лица. Теперь ему выпала счастливая доля, приобрести и его.
              —А сейчас нельзя к Вам Пётр Степанович? Охота очень.—
              —Екатерина Владимировна, как же так? По—человечески всё надо. Приеду сватать, распишемся, свадьбу сыграем и в дом на руках занесу. Мама твоя хлебушек держать будет на рушнике! Правда, же?—
              —Так это когда ещё?!—
              —Как только разрешат забрать, в тот же день и распишемся и ко мне. А свадебку в любоё время можно организовать.—
              —Как скажите, Пётр Степанович…. Как скажите. А Ваша…..—
              —Екатерина Владимировна! Давайте на берегу договоримся. Бывшая супруга волновать нас не будет, это достоверный факт. Мы разведены. Сегодня утром как…—
              —Вы меня успокоили, Пётр Степанович.—
              Игра прерывается буквально на секунду.
              —Дорогой ты мой человек! Я буду тебя любить и уважать, буду встречать и провожать, буду в окошко смотреть, ожидая всю жизнь.—
              Катерина сморкается в пододеяльник, совершенно по бабьи, утирает глаза.
              —Праведная жена, богатство дому и спасение мужу.—
              Радуется Пётр Степанович, цитируя слова из библии.
              —Всегда, когда вы будете подходить к нашему дому, Пётр Степанович, дверь буду открывать я.—
              —До самой старости….—
              Катерина задумывается.
              —Какой у меня срок беременности?—
              —Это к врачам, дорогая. То, что срок не совпадает с тобой произошедшим, это точно.—
              —Посуди сама. Это было на днях, а ребёнку больше.—
              —Не пробовала вставать?—
              —Нет ещё.—
              —И не надо! Лежите оба спокойно, так лучше будет обоим. Сам бы прилёг возле вас.—
              —Но уж больно высокая кровать, как насест!—
              Смеётся прокурор.
А Екатерина Владимировна всё лобик морщит и думает:
              —Смешной и милый Пётр Степанович! Я не помню, когда вы ко мне прикасались так глубоко, что бы сделать ребёнка. Неужели от Максима?—
              Несмотря ни на что новоиспечённая мама счастлива. Девушка обвивает руками толстую шею прокурора, и вдыхает знакомый запах его туалетной воды. Она привыкла к этому, чаще всего полупьяному, но заботливому и властному человеку. А властный человек привык видеть рядом с собой всегда довольное и счастливое лицо девушки. Просыпаясь по утрам с Катериной в кровати прокурор, как и все мужчины его ранга и поведения, или образа жизни считал, что все манипуляции, относящиеся к любовным утехам, он с ней делал, так как всегда начинал их, но засыпал. Находясь же в трезвом состоянии, он только работал или решал вопросы, связанные с ней. Работы у прокуроров много.


              Мотор машины стих. Максим открыл двери. Он смотрит пред собой. Измотан парень так, что кирпичная стена Аллиного дома расплывется перед его глазами на кирпичики. Дом Максима напротив. Дом родителей Аллы тоже недалеко.
              —Я один не останусь. Лучше у твоей двери на коврике засну.—
              —Всё позади. Я уверена.—
              —Я не по этому. Останусь один, верить не буду, что ты моя жена.—
              Алла достаёт телефон. Набирает номер мамы и ждёт.
              —Мамуль! Это я. Ты щи варила сегодня?—
              —Конечно, папа без них не может.—
              —Придётся тебе ещё одного мужика кормить! Жди.—
              Она отключает телефон.
              —Поехали к моим родителям. Поешь щи, попросишь моей руки.—
              Максим выдыхает из себя воздух, потом вновь набирает его полную грудь. Откидывает голову на подголовник.
              —Нет! Сегодняшний день никогда не кончится!—
              —Я вымотан. Я не смогу. Лучше я пойду домой.—
              Алла разглядывает лицо парня. Максим был мальчиком, с которым она осваивала велосипед, качели лодочки в городском парке, на которых дух захватывало от страха, когда нечем держать край юбочки и при этом нисколько не стыдно, потому что это же Макс. Она представляет, как колготится сейчас мама на кухне, в ожидании гостья. Успеет и пол протереть и подоконник, и тарелки достать нарядные. Именно этим словом она называет тарелки из сервиза «Мадонна». На фоне маминого беспокойства неподвижно стоит инвалидная коляска с отцом. Он в такие моменты не передвигается, чтобы не попасть под горячую руку. Алле приходит в голову мысль, и она её озвучивает, вслух не обдумывая:
              —Если мою и родительскую квартиры продать, можно купить домик, отец сможет целыми днями быть на улице, и мама с ним тоже. Что-то делать будут во дворе и нас ждать.—
              —Ребёнок родится, на воздухе будет спать под деревом.—
              Добавляет свои краски в Аллину картину Максим.
              —Да!—
              Радуется приятному открытию Алла.
              —Как же твоя силиконовая грудь?—
              Восторженность Аллы убывает.
              —Надо консультироваться….—
              Вдыхает подруга.
              —Давай уж заводи и поехали.—
              Максим поворачивает ключ зажигания и закрывает дверь машины.
              —Вперёд! В наше будущее, жена.—
              —Есть мамины щи.—

              Дверь открыла, конечно, мама Аллы. За ней, в узком проходе коридора виден отец в коляске. Отец в свежей рубашке, и она топорщилась на нём.
              —Привет мам!—
              Дочь целует мать в щёку.
              —Привет, пап!—
              Дочь делает два шага и прижимается щекой к щеке отца. Задерживается в таком положении.
              —Представляю вам Максима в новом качестве – моим мужем. Он сделал мне предложение, я его приняла.—
              Алла оборачивается к Максиму и добавляет:
              —Предложение было от всего сердца, и приняла я его всем сердцем.—
              —Хочу жить, как вы живёте.—
              —Помолчи дочь….—
              Коляска отца пытается выдвинуться наперёд женщин.
Максим понимает. Шагает к мужчине с протянутой рукой для пожатия. Они жмут руки.
              —Давно не виделись. Заматерел…. Как мать?—
              —Всё хорошо.—
              Отец Аллы оборачивается на дочь и жену, те стоят обнявшись. В коридоре тесно.
              —На кухню женщины!—
              Весело командует хозяин.
Мать и дочь скрываются в ней. Максим берётся за коляску.
              —Я сам. Сросся можно сказать с металлом.—
Максим кивнул головой и пошёл следом за коляской инвалида.


              За столом, поедая щи, отец Аллы спросил Максима:
              —Берёшь нашу стрекозу в жёны, значит?—
              Максим задержал руку с ложкой у рта. Опустил её в тарелку.
              —Беру.—
              Заулыбался во весь рот и добавил:
              —Пока соглашается.—
              —Где жить будете? У неё или у тебя?—
              Растерялся Максим. Мама Максима, что бы ни мешать сыну, на съёмной квартире живёт. Не может он сейчас дать ответ отцу Аллы. В это время Алла начинает подталкивать Максима в бок локтем, и подавать сигналы. Максим знает, что хочет Алла, но предлагать взрослым людям продать собственное жильё и жильё дочери язык не поворачивается. Неженаты они ещё с Аллой. На каких правах он будет делать такие предложения? Алла чувствует, что от Максима проку не будет и берёт инициативу в свои руки.
              —У нас есть для вас предложение….—
              Её перебивает Максим.
              —На ваше усмотрение.—
              —Что ты так нервничаешь Максим! Им понравится.—
              —Как вы смотрите на то, что бы продать мою и вашу квартиры и купить домик. Представляешь папа! У тебя будет целый двор в твоём распоряжении. Вы не будете сидеть в квартире, как два попугая неразлучника в клетке. Под деревом будет спать наш ребёнок в коляске, и ты сможешь его качать, а потом катать на коленях в коляске.—
              Алла будет говорить много и азартно. Максим перестанет слышать её, будет наблюдать за реакцией отца. Лицо инвалида закаменело. Прошла минута. На свежую рубашку, падает капля. Женщины поднимают головы к потолку и поток слов дочери прекращается. Максим обнаружил вторую каплю. Капля из последних сил держится за подбородок отца Аллы. Держится, держится и падает. Максим толкает локтем Аллу.
              —Я сказала что-то не то, папа?—
              Мать Аллы тут же оказывается возле мужа. Тот с силой усаживает её на место.
              —Чего испугались? От счастья я….. Стариков к себе подгребают дети. Это не радость ли?—
              —Дождался….—
              И заплакал в открытую инвалид.
Лицо мамы Аллы стало скукоживаться, она смяла фартук и приготовилась им воспользоваться.
              —Цыц! В доме гость.—
              Женщина вздрагивает. Слёзы бесследно исчезают. Фартук расправляется и разглаживается ладошками на коленях.
              —Моя квартира мне не принадлежит одному.—
              Говорит Максим.
              —Это понятно. Хорошо, что ты понимаешь это. Мать то где?—
              —Замужем. Снова.—
              Максим улыбнулся.
              —А как ты думал? Личную жизнь построить трудно, разрушить легко.—
              —Мама у меня хорошая.—
              —Правильно рассуждаешь. И когда ты рос?—
              —Да рядом с вами.—
              —Дорогой подарок сделали вы нам с матерью сегодня.—
              Отец Аллы поворачивается к жене и спрашивает:
              —Согласные мы с тобой?—
              —Согласные.—
              Отвечает та.
              —Щи варить будешь на четверых?—
              —Буду. А там смотри и на пятерых!—
              Все улыбаются.


              Родство распускает корни и осторожно пускает их виться вокруг ужинающих людей. По стенам, по полу. Стараясь обвить ноги, коснуться плеч, заглянуть в глаза каждому. Родству нужна среда обитания и как можно больше. Максим вспоминает себя, здесь в этой же кухне, с этими людьми, только моложе был он и глупее. Всё вокруг, как и было раньше. Алла изменилась. Буквально за несколько дней. А так не бывает. Монах? Надругательство над Катькой так шокировало? Он поискал ещё видимые причины.
              —Знаешь Максим? Алла недавно отчубучила номер, заявила, что выйдет замуж за монаха.—
              —Да так серьёзно! Я испугалась даже.—
              Мать Аллы убирает со стола тарелки и ложки.
              —Чай будем пить?—
              Максим кивнул головой, и зелёными глазами монаха внимательно посмотрел на Аллу. Она улыбнулась им.
              —Мама, я тебя не обманывала.—
              —Понимаю! Ты так фантазировала, что нафантазировала Максима.—
              —Ты прозорливая и умная мама.—
              —И когда вы планируете в ЗАГС идти?—
              Алла любуется глазами монаха. За грудиной сладко, сладко щемит. Она берёт руку Максима и сжимает. Затем поднимает её и прижимает к щеке.
              —Не знаю когда, но знаю, навсегда.—
              —Так Максим?—
              Алла заглядывает в зелёные глаза.
              —Так.—
              Родители видят перед собой счастливых детей.
              —Мама, папа, мы уходим. Спать хочется.—
              —Идите. С Богом. Как мама отнеслась к вашему решению?—
              Молодые люди идут к входной двери. Мать и отец следуют за ними. Вопрос догоняет молодёжь в коридоре.
              —Моя мама ещё не в курсе.—
              Отвечает Максим.
Отец Аллы выкатывается из-за женщин, расталкивая их коляской.
Мужчины на прощание жмут руки.
              —Насчёт домика не передумаете?—
              —Идея домика посетила вашу дочь буквально только что. Не помню, что бы она меняла свои желания.—
              —Сейчас со стариками никто жить не хочет.—
              —То со стариками, какие же вы старики?—
              —Так состаримся же!—
              —К тому времени, и мы будем далеко не молодыми.—


              Дверь в квартиру, наполненную неожиданными мечтами и надеждой, закрылась мягко. По одну её сторону, монах и Алла застыли в длительном поцелуе, по другую сторону муж инвалид обнял жену за талию, прижал голову к тёплому животу и расплакался.

              Поцелуй в общественном коридоре затянулся. Волнение было настолько велико, что пальцы рук Максима оставили следы на запястье Аллы.
              —Чего вцепился?—
              Сделала вид, что сердится Алла, что бы скрыть смущение стала трясти кистью руки и разглядывать её, чтобы не смотреть парню в глаза.
              —Не скажу!—
              —И не надо, сама знаю.—
              —Отвезти?—
              —Отвезёшь и останешься.—
              —Спасибо.—
              —Не за что.—
              Фразы говорились молодыми людьми отрывисто. Они шли по подъезду. Губы молодых людей горели и пульсировали. Собственные шаги по лестничным ступеням грохотали в ушах.
              —Хорошо, что имени монаха не знаю. Никому не понравится, если его называют чужим именем.—
              Размышляла девушка. Обернулась и улыбнулась парню. У того сердце зашлось, ощущение счастья было так велико, что поднял парень девушку на руки и вынес из подъезда. И как это бывает со всеми родителями, они смотрели в окно.
              —Поплачь мать, поплачь….—
              —Я радуюсь….—
              —Так и я об этом.—
              У машины Максим ставит Аллу на ноги. Они оборачиваются и машут руками родителям. Те отвечают им. Машина выезжает со двора.
              —Сколько лет тянули.—
              Качает головой отец.
              —Ага! Он окучивал свой огородик, а она паслась в чужом.—
              —Душу, не трави!—
              —Не буду…. Ты только представь, весь день на дворе! Обещаю! Блестеть всё будет.—
              —Выкрашено всё будет. Это я смогу. Сейчас швабр, каких только нет и метёлок тоже.—
              Размечтался инвалид, глаза заблестели слезой умиления.
              —Дочь у нас, оказывается правильная, хорошая.—
              —Как ты думаешь, Максим уже у неё живёт?—
              —Чего не знаю, того не знаю. Ты мать, она твоя дочь, тебе лучше знать.—
              —Сейчас у них всё запросто….—
              —А то у нас с тобой не так было!—
              Сердится женщина.
У мужчины расплывается рот в улыбке. Он вспоминает. Женщина видит его поглупевшее лицо и с размаху хлопает кухонным полотенцем по плечу. Тот даже не шелохнётся и будет продолжать вспоминать. Женщина станет мыть посуду, потом обувь у порога перетирать, расставлять на обувной полке. Притрёт пол у входной двери. Инвалидная коляска будет следовать за ней по пятам.
              —Вот ты мне скажи. Ты меня любишь больше сейчас, чем когда молодцом гарцевал перед практикантками на заводе.—
              Она зашла в ванную комнату, вымыла руки и вернулась.
              —Ну?—
              —Разве я гарцевал?—
              —Гарцевал, гарцевал! Каждый день свежую рубашку надевал и злился, что одеть нечего.—
              Коляска инвалида развернулась, покатилась и скрылась в комнате.


              Как порой мы неосторожно можем без ножа раскромсать необдуманными словами тёплую семейную обстановку. Что за желчь из нас начинает лезть? И ведь понимаешь, что глупо, и даже противно выглядишь со стороны, а остановится, нет сил. И хочешь остановиться, а не останавливаешься. Женщина понимает свой промах, ей даже стыдно, но будет продолжать выплёскивать желчь наружу.
              —Что бежим? Тут прятаться не от кого. Ты да я.—
              —Ты устала. Позвоню маме, она заберёт меня. Хочешь на месяц, а хочешь и навсегда.—
              Женщина опускает руки вдоль тела. До этого она стояла в дверном проёме подбоченись.
              —Как это навсегда? Она что вечная?—
              —Кто двор мне обещал мести, ставни да заборы красить?—
              Жена тихо крадётся к коляске с мужем. Желчь её пролилась и улетучилась. Женщина желает перемирия после ссоры, в которой она вовсе не виновата, ведь это не она меняла рубашки каждый день на работу много лет назад. Это истинная, правда! Мужчина видит её передвижение к нему, потому что в такие минуты у каждого есть глаза на затылке. Оставим их целоваться у окна. Женщину, сидящую у безногого мужчины на коленях и мужчину обнимающего свою женщину. Стара как мир эта картинка, но как притягательна и памятна. Каким бы перчиком не присыпали, какими бы смачными красками не разрисовывали любовь, такая картинка всегда будет выдержанна в классических полутонах.


Продолжение: Глава десятая http://www.proza.ru/2016/12/02/2308



Глава десятая



              А вот ещё одна картинка. Городской парк. Не поздний вечер. Свежо и тепло одновременно. Лето закончилось. Солнце на закате. Греет только лицо. На него можно смотреть, прикрыв веки. Сизый воздух. Запах дыма. Жгут мусор в частном секторе и дачах. Семь часов вечера. Это—то самое время, когда приятно ощущать на ногах мокасины с теплыми носочками. Приятно поднимать ворот ветровки и прятать руки в карманах. Исчезли с лица земли и поля зрения пустые измятые пластиковые бутылки и разовые стаканчики. Дворники стали успевать собирать мусор и опустошать от него урны на городской площади. Урны пусты, и позволяют людям пользоваться собой без брезгливого выражения на лицах. Нет ворон перебирающих пустые пакеты из—под чипсов и печенья. Вот только дым! Молодёжь его не чувствует. Через час дым окутает весь городок и придётся прятаться людям в квартирах с плотно закрытыми окнами.
              —Опять спать с закрытыми окнами.—
              Мужчина и женщина полулежат на лавочке.
Ноги вытянуты свободно, потому как нет большого потока прогуливающихся горожан. Согретый солнцем кот, запрыгивает на лавочку. Мелкими шашками подходит к женщине с боку. Осторожно прислоняется к ней горячей шерстью.
              —Если ты его погладишь или просто поглядишь на него, он окажется у тебя на коленях.—
              Фраза обращена к женщине. Женщина мать Максима. Мужчина тот самый одноклассник. Женщина молчит, с мужчиной она не согласна и гладит кота. Тот вертикально топорщит упругий хвост и громко благодарит её урчанием. Люди полулежат на скамейке с полузакрытыми глазами.
              —Горячий, будто его утюгом прогладили.—
              —Я просил тебя не трогать кота. Чем я тебе не кот?—
              Нельзя говорить такие фразы разомлевшей от осеннего комфорта женщине. Она тут же перебирается к нему на колени. Мужчина довольно крякает и успевает распахнуть руки и сомкнуть их за женской спиной. Целуются. Вернее мужчину целует женщина.
              —Почему голова не кружится, как в школе?—
              Удивляется женщина. Спохватывается.
              —Мне приятно и я хочу тебя целовать, но нет того смака. Правда? И губы не пухнут после этого, как тогда. Правда?—
              Женщина сопит мужчине прямо в ухо.
              —И от маминых глаз их прятать не надо….—
              Мужчина молчит и размышляет над сказанным ею.
              —Ну и пусть! Мне нравится тебя целовать. Правда! А тебе?—
              Мужчина молчит и подставляет женщине свои губы для новой порции ласки.
Скамеечный кот усиливает ухаживания за женщиной.
              —Это как первая клубника на грядке. Каждый день прибегаешь к грядке и смотришь, когда же она созреет, станет краской. Волей неволей срываешь и ешь не доспевшую ягоду. Она с умопомрачительной кислинкой во рту, от которой текут слюнки, и ты ешь ещё и ещё. Приходит время, и клубника вся вызрела. Она не стала хуже от этого! Только ты уже не бежишь к грядке, ты знаешь, что клубника вся вызрела, и никто не сорвёт ту одну, первую поспевшую ягоду.—
              Женщина выслушала довольно продолжительный мужской диалог и дала оценку:
              —Удивительно тонкое сравнение.—
              —Я это сказал, или моя память выдала мне чьё—то изречение, не знаю.—
              —Ты сочинения писал на тройки.—
              —Значит, сказал Кто-то….—
              —Уходи!—
              Говорит мужчина коту и смотрит на него. Кот смотрит на мужчину. Мужчина начинает хмурить брови. Кот пригибается в лапах. Становится меньше в размерах.
              —Брысь!—
              Приказывает мужчина.
              Кот спрыгивает с лавочки и падает набок на тёплый асфальт, мордой в их сторону.
              —Нейтралитет? Согласен.—
              Говорит коту мужчина.
              —А почему вы все гоните котов? Если бы здесь сейчас была кошечка, ты бы ей даже сосиску в тесте купил, и выковырял бы её из булочки и покрошил перед ней.—
              —Ишь, глаза сузила. Мы ревнуем котов к вам, а вы кошечек к нам.—
              Спокойно и рассудительно говорит мужчина.
              —Слазь с меня!—
              Он пересаживает женщину со своих колен на лавочку согретую солнцем.
              —Так ты купил бы кошечке сосиску в тесте?—
              —Купил, конечно, и ты это знаешь.—
              —Купи котику.—
              —Кот сам себе добудет пищу.—
              —Или отберёт у кошечки купленную тобой сосиску. Я видела такое много раз.—
              Ехидно вставила женщина.
              —Бывает и такое. Не чего себя накручивать! У нас не так же….—
              Мужчина опустил глаза на кота, лежащего на асфальте. Тот спал, но ухо его тут, же среагировало на поворот головы человека.
              —Уличили тебя, прохвост!—
              Тот дробно потянулся, зевнул, широко раскрыв пасть, так что стала видна его алая глотка.
              —Значит, ты со мной согласен?—
              —В том, что исчезла яркость восприятия поцелуя? Так кроме поцелуя ничего больше не происходит между мальчиком и девочкой того возраста, потому и забирало до полуобморока.—
              —Точно! Запрет! А его хочется нарушить.—
              Соглашается женщина.
              —В нашем с тобой случае, перед нами лежит грядка полная спелой клубники, и мы рядом с ней. Только я и ты. Чего мудрствовать.—
              —Как будто и не ты совсем! Таким я тебя не помню.—
              Удивляется женщина.
              —Но тебе, же я такой нравлюсь?—
              —Конечно, нравишься. Выходит то, что происходит сейчас между нами это не продолжение школьных отношений, а начало совершенно новых?—
              —Новых и самых важных и самых длительных. До конца жизни.—
              Мужчина сдвигает кепку на глаза, совсем не потому, что закат ярок.
Женщина вникает в сказанное, её это трогает до глубины души. Она льнёт к источнику её так вдохновившему, к мужчине. И вдруг!
              —И до этого конца мы будем по съёмным квартирам скитаться.—
              Абсолютно по—женски и не во время как всегда.
Мужчина зябко передёргивает плечами, подбирает ноги под лавочку, выпрямляется. Наклоняется и гладит кота. Тот с испугу, было, собрался сорваться с места и дать дёру, но мужская рука подхватывает его и укладывает на колени себе. Сколько бы ни гладил мужчина кота, тот не проронит ни звука и тело его будет пружиной в руках человека. Ослабь хватку и был кот таков! И мужчина, и женщина грустят сейчас по только озвученной причине. Не мог мужчина делить на две части дом, из которого ушёл. Зато от этого, бывшая женщина и дочь имели свой дом, и мысль об этом его согревала. Точно также, не могла и новая его женщина потеснить взрослого сына из своей квартиры. Сын её из тех парней, кто не имеет той сноровки, с которой некоторые парни сейчас срывают ни откуда и не один миллион, не ведая законов и особого труда.
              —Как сын?—
              —Наверное, всё хорошо, раз не звонит.—
              Мать достаёт телефон из кармана и смотрит, какое сегодня число. Находит номер сына и делает вызов. Ждёт, разглядывая кота.
              —Да отпусти ты его! Не хочет он быть у тебя на коленях.—
              —Не отвечает.—
              Телефон проваливается в тёплую темноту её кармана.
              —Ты не знакомишь нас. Почему?—
              Мужчина отпускает кота, и тот скрывается в кустарнике.
              —У меня есть этому объяснение, веское. Тебе оно не понравится.—
              —С чего бы?—
              —Мне самой не нравится, это объяснение.—
              —Интригуешь?—
              —Стесняюсь….—
              Мужчина поворачивает лицо в её сторону. Смотрит и молчит. Ясное дело, что ждёт ответа, требует даже.
              —О, вытаращился! Думаешь что-то сногсшибательное? Ан, нет! Проще пареной репы!—
              Она вздыхает, обводит небо взглядом.
              —Замучила я такими знакомствами сына. Не хочет больше ни с кем знакомиться.—
              И тут же оправдательный и наступательный аргумент летит в лицо мужчины.
              —Ты тоже со своей дочерью меня не знакомишь.—
              —Дочь можно знакомить только вместе с матерью, а это невозможно. Знакомство с ней одной может поссорить их.—
              Рассуждает вслух мужчина и так правильно снова, что его женщина вновь прониклась к нему уважением.
              —Сын один?—
              —Один. Он у меня однолюб. Со школы за одной девочкой бегает, как первоклашка.—
              —Безответная любовь?—
              —Наверное…. Но женщин к себе водит. Ты понимаешь меня.—
              —И хорошо, что водит. Однолюб? Так, если разобраться и мы с тобой однолюбы.—
              —Жили с кем—то, где—то, а потом вернулись друг другу.—
              Мужчина обнимает женщину. Солнце показывает им свою макушку из-за крыши дома. Доисторические антенны торчат из неё. Кажется, сейчас солнышко поднимет руку и повыдёргивает их, к такой—то матери. Звенит телефон в женском кармане.
              —Перезвонил.—
              Радуется мать.
              —Здравствуй сыночка! Как ты? Я соскучилась.—
              И замирает. Не научился ещё человек запросто произносить душевные слова.
Сын смотрит на свой телефон. Его удивляет новая манера разговора матери с ним.
              —Выпила, наверное.—
              Решает он и идёт в наступление.
              —Ты мам где? И с кем?—
              —В парке я…. С мужем….—
              Мать разговаривает с сыном, и смотрит на мужчину. Она как бы считывает с него ответы.
              —И доказать можешь?—
              —Могу….—
              Мать протягивает телефон мужчине.
Тот какое-то время смотрит на телефон, недоумевая. Кивает головой, мол, что? Женщина пожимает плечами.
              —Добрый вечер, Максим! Меня зовут Сергей. Осень на дворе чудесная. Маму вашу решил выгулять.—
              —И пальто моё новое!—
              Кричит мать в телефон.
              —Женщинам без обновок никак!—
              Продолжает говорить мужчина.
Максим в растерянности. Он не ожидал услышать приятный мужской баритон, который сразу внушал к себе доверие и располагал к общению.
              —Мама ваша в моих надёжных руках, под моей защитой, у неё всё хорошо.—
              —Как обстоят дела у вас? Только, что вас вспоминали.—
              —У меня хорошо….—
              Прокашлялся Максим и продолжил.
              —Новости есть для мамы…. Для вас. Надо, встретится.—
              —Судя по голосу, ничего страшного нет. Где и когда?—
              —Можно сейчас….—
              —Можно.—
              —Запоминайте адрес.—
              Максим диктует адрес Аллы.
              —И ничего не надо покупать. У нас всё есть.—
              —Это мы решим с мамой. До встречи!—
              Лицо женщины напротив. Глаза сейчас выскочат и упадут прямо мужчине на грудь, внутрь расстегнутой куртки.
              —Стрекоза любопытная!—
              —Говори, а то, как тресну по башке твоей умной!—
              Женщина, шутя, замахивается. Её валят на бок и целуют, долго-долго. Ей придётся задохнуться, отдышаться, и только после этого услышать ответ.
              —В гости идём к твоему сыну.—
              Выражения лица женского меняется.
              —У-у-у…. –
              Она вспоминает, в каком состоянии её квартира.
              —Валя! Ты не рада этому?—
              —Я в брюках домашних, не подкрасилась сегодня даже…. Вот так всегда!—
              —А что это с ним?—
              Женщина забывает только что перечисленное и её голова заполняется тревогой за сына.
              —Он здоров? Как по голосу?—
              —Нормально. Адрес сказал.—
              —Адрес?!—
              Вскидывается женщина.
              —Зачем ему называть мой собственный адрес? Буд—то я его не знаю! Какой?—
              Мужчина повторяет только что сказанное её сыном.
              —Первый раз слышу! Это не больница?—
              Женщина уже на ногах и рыщет рукой в кармане, нащупывая телефон. Телефон перехватывает мужчина и прячет его в свой карман.
              —Не горячись. Нормальное предложение, нормальным голосом. Скоро всё узнаем.—
              —С ним всё хорошо. У него накрыт стол для нас и просил ничего не покупать.—
              Женщина немеет от любопытства. Мужчина берёт её под руку и ведёт по дорожке парка к выходу. Осень по—доброму щурит глаза им в след. Она знает, что именно в сентябре, когда вечера становятся прохладными, люди вспоминают о предстоящей зиме, и теснее прижимаются друг другу.


              Мужчина и женщина стоят перед новой дверью. Дверь красивая, не дешёвая. Плитка на площадке выложена недавно и отличается своей новизной от плитки на нижних этажах.
              —Я догадываюсь к кому мы пришли.—
              Как-то уж печально произносит женщина.
              —Не хочешь заходить?—
              Женщина кивает головой.
              —Придётся.—
              Звонка нет. Гости старательно обследовали дверь по периметру. Нет звонка! Мужчина поднимает руку и стучит. Ждать не приходится.
              —Мам ты?—
              Раздаётся за дверью голос Максима и, не дождавшись ответа, открывает дверь.


              Да, это её сын, но уж больно стал смахивать на отца. Он не поправился, но стал шире в плечах и кажется даже выше ростом. Бросается в глаза свежая стрижка, щёки выбриты до блеска. Мягкие домашние трикотажные брюки и трикотажная футболка обрисовывает мускулатуру молодого торса. Босиком.
              —Красив, как античная статуя!—
              Мысленно восхищается мать и с гордостью смотрит на своего мужчину, приглашая и его посмотреть на красоту сына. Они встречаются глазами.
              —Здравствуйте. Проходите.—
              Из-за спины сына выглядывает Алла. В белых шортах и белой рубашке с коротким рукавом. Босиком.
              —Чего-то она маленькая стала.—
              Удивляется женщина и переступает порог неизвестного дома.


              Квартира со свежим ремонтом. Всё говорит об этом. Даже одежда домашняя на парне и девушке, словно вынутая только что из упаковки. Максим знакомит Сергея с Аллой. Жмут друг другу руки. Мать отводит глаза от Аллы, разглядывая стены, потолки, мебель, люстры и гобелены в квартире.
              —Дождался!—
              Думает. Это она о сыне.
              —Слава Богу, нагулялась!—
              О ней и о нём мать размышляет про себя. Дыхание задержала и молчит. Всё её существо отвергает ещё не произнесённые хозяйкой квартиры вслух слова.


              Води не води глазами вокруг, а встретится с глазами и словами хозяйки квартиры придётся. И это нервирует мать Максима изнутри. Женщина вся в шипах и колючках, которых не видно глазом. Была бы её воля, тут же вышла из квартиры и ушла без оглядки. Сергей, чувствуя состояние своей женщины, берёт её за руку, заводит наперёд себе и прижимает к себе. Целует её в ершистый от злости затылок сверху. Максим делает точно такие же манипуляции с Аллой. Почти синхронно происходят действия обоих мужчин. Женщины оказываются лицом к лицу, в мужских объятиях. Мать выглядит такой же маленькой в руках своего мужчины, как и молодая хозяйка квартиры в руках её сына. И той и другой приятны мужские объятия. Они не смело начинают улыбаться друг другу.
              —Давно вас не видела. Совсем не изменились. Помолодели даже. Впрочем, вы всегда хорошо выглядели.—
              —Скажешь тоже…. Как отец, мама?—
              —Скоро придут.—
              —Как придут?! Я в домашних брюках, мы же просто гуляли.—
              —И они просто придут. Проходите!—
              Говорит Алла.
              —Есть повод.—
              Добавляет сын, и начинает объяснять Сергею, что отец Аллы инвалид, и им придётся поднять его в квартиру вместе с коляской. Алла распахивает дверь ванной комнаты и женщины не сговариваясь, скрываются в ней.
              —Вы сошлись? Решилась всё—таки?—
              —Прозрела будто. Налюбоваться им не могу. Давайте дружить. Мы же женщины.—
              —Разве так бывает, что бы невестка и свекровь дружили?—
              —А нам нет до этого дела. Мы сами себе хозяйки. И разницу в возрасте можно забыть. Идёт?—
              —Идёт.—
              Отвечает мать Максима.
              —Я приготовила вам подарок. Это сумочка. Вам понравится. Мама говорит, что так положено, но я сама захотела её купить для вас.—
              —А у меня нет для тебя подарка.—
              —Дети должны радовать родителей. Вот расчёска, вот косметика, а я на кухню! Индюшкины голени в духовом шкафу жарятся.—
              Алла выпархивает из ванной комнаты, и на крыльях любви летит к духовому шкафу мимо мужчин, мирно беседующих на диване.


              У Сергея не было взрослого сына, и маленького тоже не было. Жизненный опыт его заключался в тесном семейном общении с двумя женщинами. Это жена и дочь. Потому он решил сразу разрушить кладку из сыновних сомнений.
              —Семью свою я не разбивал, и мама твоя её не разбивала. У жены был одноклассник, романтик закоренелый. Плавал по морям и океанам. Отовсюду строчил ей послания на открытках, по старинке. Компьютер презирал, за что был мне симпатичен. Приветы мне передавал, подарки для дочки. Крёстным отцом даже просился стать. Вместе с женой читали, принимали его звонки и подарки, смеялись даже упорству его. Потом как снег на голову! Остыла, говорит к тебе, сама не знает от чего, и хочет быть с романтиком. Я встал и ушёл. Зашёл в магазин за молоком, его не было в холодильнике, а дочь любила на ночь пить молоко. Куплю, думаю и занесу. Жене в этот день не до дочери было. По телефону с романтиком разговаривала долго. В магазине маму твою встретил, впервые за столько лет. Любовь у нас была школьная. А у кого её не было? Так ведь?—
              Максим кивнул головой. Ему ли не знать о школьной любви!
              —Отнесли молоко дочери вместе. Мама твоя меня у подъезда подождала. С того вечера мы вместе. С неделю у родителей жил, потом снял квартиру и маму твою пригласил старость коротать. Всё….—
              —Какие же вы старики!—
              Вставил всем известную и уже звучащую фразу Максим.
              —На твоём месте я сказал тоже самое бы.—
              Мужчины улыбаются друг другу.
              —Максим! Родители пришли.—
              Донеслось из кухни.
              —Отец Аллы может на руках подниматься по ступеням, для этого у него кожаные перчатки есть. Только пол в подъезде грязный….—
              Объясняет Максим у входной двери.
              —Разберёмся….—
              Отвечает ему Сергей.


              Скоро за столом соберутся люди, которым в недалёком будущем станут родственниками. Вкусная еда придаст им калорий для высоких эмоций, а новость об освободившейся квартире заставит мать Максима пристальнее рассмотреть ремонт Аллы, в преддверии ремонта своего жилища. Жизнь внесла положительные изменения. Крепко будут спать предстоящей ночью люди. Без счастливых сновидений, потому что сами полны счастьем, надеждами и планами на будущее через край.


Продолжение: Глава одиннацатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2312



Глава одиннадцатая



              —Екатерина Владимировна! Вы ли это?—
              Вместо ответа, Екатерина Владимировна, покружилась посередине залы.
Прокурор в восторге захлопал в ладоши.
              —Не хватает красной дорожки под ногами! Хороша!—
              Лицо прокурора порозовело от удовольствия видеть перед собой любимую женщину. Кремовое платье, длина чуть ниже колена. Никакой бижутерии. Скромно блестят бриллианты в ушах. Только намёк на косметику. Верхняя часть волос собрана и скреплена гребнем на затылке. Нижняя часть волос, свободно ложится на плечи чуть—чуть, завиваясь. Грудь не оголена, как это водится у Московских светских львиц и у его «бывшей» подражающей им. Екатерина Владимировна, смею вам напомнить, беременна. От того и грудь её красива сама по себе своим положением. Туфли с открытым пальчиком.
              —Екатерина Владимировна! Куда мне вас вести в таком виде?—
              И сам себе отвечает.
              —Только в Голливуд на вручение Оскара.—
              Екатерина Владимировна молчит. Пальцы её перебирают ткань платья.
              —Кто вас всему этому научил? Каких кровей будете?—
              Продолжает резвиться в волнах радости прокурор. В таких же волнах радости купается и сама Екатерина Владимировна.
              —Мама моя всегда так одевалась. Вещи, не были такими дорогими как эти, и золота не было, но стиль тот же.—
              —Надо же! Как может влиять личный пример!—
              —Рад! Безмерно рад! На таких женщин как вы, я только смотрел, или оглядывался, а теперь у меня есть своя такая! Что купить маме за это?—
              Пританцовывая, прокурор кружит подле своей женщины.
              —Купите себе костюм без блеска и полосок. Маме это понравится.—
              Словно прервали неслышимую музыку. Прокурор остановился с распахнутыми в танце руками. Мысли его стали отрывистыми и злыми. Губы сузились, и тут же расползлись в недоумении, как у ёжика.
              —Я не нравлюсь нашей маме?—
              —Ты не нравился нашей маме всегда. Что тебя так рассердило? Ты не нравишься всему городу, и это только забавляет тебя. Подумаешь! Плюс моя мама!—
              Екатерина Владимировна накинула на себя полупрозрачную шаль.
              —Может быть мех на плечи?—
              —Тогда нужны перчатки по локоть. Голой рукой мех не придерживают.—
              Буркнул прокурор.
              —Мама!—
              Екатерина Владимировна зовёт маму.
Та входит и присаживается на край кресла. Кресло таких размеров, что женский силуэт на его фоне выглядит скромной бабочкой, присевшей на яркую расцветку ткани.
              —Добрый день, Пётр Степанович….—
              Боже! Как нравилось прокурору это новая игра в благородство. Только не игра это вовсе. Со стороны женщин шёл целенаправленный воспитательный процесс. Отучение прокурора от вредных и дурных привычек и наклонностей. Две женщины, в два голоса своим почитанием мужчины ковали его новый облик. Да как удачно!
              —Мама!—
              С иронией в голосе произносит прокурор.
              —Вы же мне мамой приходитесь?—
              Женщина слегка кивает головой.
              —Что же вы так меня не любите, мама? Что даже мои костюмы вам не по нраву пришлись.—
              —Достаточно того, что я вас почитаю и ставлю во главу угла дома. Люблю я дочь и буду любить внука.—
              Женщина поворачивается к дочери.
              —Ты звала меня?—
              —Да. Мех придерживать у груди рукой без перчатки некрасиво?—
              —Некрасиво. Пётр Степанович, вас не затруднит приобрести жене пару шёлковых перчаток для особого выхода?—
              Тёща спокойным и мягким взглядом разглядывает обиженного прокурора. Встаёт и выходит из залы. Возвращается с подчёркнуто вежливым вопросом:
              —Ужинаете дома?—
              Прокурор царственно кивает в ответ. Ждёт и задаёт вопрос Екатерине Владимировне.
              —Ты того же мнения, что и твоя мама?—
              —О чём ты?—
              —Об однотонном костюме.—
              —Я люблю тебя даже в пижаме! Даже голенького!—
              Прокурор буквально захлёбывается в любви к Екатерине Владимировне. Подумать только перед ним стоит сосуд с его будущим ребёнком! Сыном! И какой сосуд? Драгоценный!
              —Кстати! Ты не одевалась так раньше.—
              —Раньше я не была женой прокурора.—
              —А кем ты была?—
              Лицо прокурора любуется налитой фигурой молодой женщины. Ему и невдомёк, что в головке Катьки вихрем пронеслись кадры последних событий. Кровь хлынула к лицу. Верхняя губа покрылась мелким бисером пота. Бывшая Катька стала бледнеть лицом.
              —Прокурорской подстилкой….—
              Тихо, но внятно говорит она.
В зале прокурорского дома повисает пауза. Прокурор меняется в лице и становится похожим на провинившегося мальчишку.
              —Я никогда так не считал.—
              Буквально шепчет он.
Екатерина Владимировна с великой осторожностью присаживается на край кресла, тут же откидывается на его спинку, что бы полулежать в нём и становится похожей на свою маму, только что в нём сидящую.
              —Так считали все остальные….—


              Вообще, это удивительно, как молодая женщина выстроила правильную линию поведения, не без примера своей мамы, конечно, смело развернула жизнь на триста шестьдесят градусов, пошла совершенно иной дорожкой, нежели у неё была. Мало того! Она развернула и повела за собой почти спившегося прокурора, на ходу лепя из него добропорядочного отца семейства. Сумела внушить ему новую модель поведения, как в обществе, так и в семье.
              —Плевать я хотел на их мнение!—
              Голос прокурора гремит на весь дом.
              —Что с вами, Пётр Степанович? —
              В залу быстрым шагом входит так называемая тёща.
              —Что с тобой?—
              Мать замечает состояние дочери.
              —Такое бывает в моем положении….—
              Находит, что ответить поумневшая дочь, мудрой матери.
              —Пройдёт! Правда, же?—
              Жена обращается к мужу. Прокурор вскакивает и оказывается возле кресла молодой жены.
              —Вам мама, впредь придётся сопровождать меня по магазинам.—
              Говорит он тёще.
              —Вы о перчатках?—
              —Я о костюмах, мама. Заодно вам что-то прикупим, что бы ни было скучно со мной.—
              —Благодарю за доверие и ловлю на слове.—
              Глаза у мудрой женщины лукаво блеснули.
              —Тёща моя, и не старая совсем…. Интересная даже…. Приодену, успокоится немного после событий с дочерью, там и глядишь, замуж выскочит, как и дочь без спросу. Э, нет. У меня скоро сын родится…. Как же он без бабушки будет? Мать молодая, мало что знает в обращении с детьми.—
              Размышляет прокурор.
              —Вы спросить меня желаете о чём-то Пётр Степанович?—
              Женщину смутил пристальный взгляд прокурора на ней задержавшийся.
              —Не скучно вам мама у нас? Привыкаете?—
              —Как верно вы сказали Пётр Степанович! Привыкаю…. Но процесс это приятный, ведь жизнь моя и моей дочери заиграла всеми цветами РАДУГИ, и всё это благодаря вам Пётр Степанович.—
              Прокурор хотел произнести расхожую в этих случаях фразу. Например:
              —Вы преувеличиваете….—
              Или:
              —Всё для вас….—
              Но вместо этого, неожиданно для самого спросил:
              —У нашей мамы есть друг?—
              И смотрит на тёщу, а мысленно кроет себя матерными словами. Что он такое спросил!
Тёщу напряг вопрос, так же как и прокурора задавшего его.
              —РАДУГА редкое явление….—
              Слышит ответ.
Пётр Степанович наклоняется, берёт руку тёщи, накрывает своей рукой. Держит и греет в своих ладонях. Проходит несколько секунд. Между людьми одного возраста растёт хрустальный мостик драгоценных отношений, так редко связующий зятя и тёщу.
              —Вам будет хорошо в моём доме….—
              На полном серьёзе, скрывая нахлынувшие чувства, говорит прокурор. Отводит ставшие влажными глаза в сторону, делает вид, что достаёт телефон из кармана, а сам ищет платок носовой. Нос у прокурора готов уронить на пол каплю человеческого, настоящего счастья. Молодая жена спешит к мужу с одноразовой салфеткой в руках. Не удалось прокурору скрыть свои эмоции.
              —Дорогие, мои…. Какое счастье, что вы со мной…. Такие женщины, как вы всегда обходили меня стороной, и были правы собственно….—
              Прокурор махнул рукой и стал сморкаться, нисколько не стесняясь их.
              —Отпразднуем слияние сердец и душ! Выбирайте ресторан!—
              Восклицает он.
              —Пётр Степанович! Мы ещё ваш дом до конца не обследовали, а вы нас из него уже тащите.—
              —Сами приготовим и обед и ужин. Пригласите кого—то, если у вас есть на то желание.—
              —Узнаете наши таланты в кулинарии, и пусть они вас приятно удивят.—
              —Ужин на веранде, после стольких лет проживания в квартире, будет для меня лично чудом.—
              Как ручей журчит тёща.
              —Пусть так и будет! Ужин на веранде. Мне пора в прокуратуру.—
              Гордо выпрямив спину, и ощущая ей взгляды своих женщин, Пётр Степанович выходит из залы.
После ухода прокурора женщины стали почему-то шептаться.
              —Кать…. Я не чувствую к твоему мужу того раздражения, что было у меня раньше.—
              —Я рада мама.—
              За окном мелькнул силуэт охранника. Мать вздрогнула.
              —Не привыкла ещё, что посторонний человек бродит по двору и дому.—
              —Неплохой он человек, наверное. Должность у него такая, каждый норовит озолотить, лишь бы чадо своё или ещё кого от статьи увести. Сорвался человек и думает, что царь, всё дозволено ему…. —
              —Мам! В нём кроме спиртного ничего не было до нас. Он остепенится…. Вот увидишь.—
              Мать качает головой.
              —Дом-то, какой!—
              Две женские головы синхронно поворачиваются сначала в одну сторону, затем в другую.
              —Разве плохо, что у человека всё это есть и у моей дочери будет.—
              Её перебивает дочь.
              —Я ушла с улицы, бросила курить, употреблять спиртное….—
              —Это так.—
              —Я повзрослела. Женщины взрослеют раньше мужчин.—
              Мать приваливается головой к плечу дочери.
              —Я замуж вышла. Официально! Не в гражданский брак вступила.—
              —А любовь?—
              Голова матери лежит на плече дочери.
              —Что касается любви, мне она не понравилась ни в чьём исполнении. Чушь всё это! Я запомнила только твою любовь, и она похожа на любовь Петра Степановича.—
              Мать начинает плакать.
              —Это я виновата! Ты росла не в полной семье. И образ жизни у меня был всегда замкнутым.—
              —Там, откуда ты меня взяла, круг общения был таким же замкнутым. Не похоже на то, что у моей биологической мамочки он был таким же. Вон меня улица и затянула.—
              —Не надо о матери плохо говорить. Эта женщина сделала меня счастливой, дала мне дочь.—
              —Давай попросим Петра Степановича узнать данные о ней.—
              Встрепенулась дочь.
У матери сердце зашлось в бешеном ритме. Не спеша, женщина подняла голову с плеча дочери.
Вот и пришёл этот день. Ей говорили об этом психологи в опёке.
              —Что бы попасть в будущее, не надо оглядываться в прошлое.—
              —Ты вольна сделать это. У меня нет желания. —
              Мать подошла к окну
              —Красивый двор, ухоженный, спланированный и продуманный до мелочей.—
              Говорит она.
              —Сейчас ты скажешь, что у Петра Степановича была жена со вкусом.—
              —Надо отдать ей должное.—
              —Он дизайнера из Петербурга вызывал ландшафтного. —
              —Перестань Катерина! Без женской руки тут не обошлось!—
              —Разговоры разговорами, а пообещали мы Петру Степановичу обед да ужин на веранде. Ты, пожалуй съезди в магазин. Осторожнее в машину садись. Я начну готовить. Руки так и чешутся! Купи всё по списку. Я приготовила его вчера вечером. Если обнаружу нехватку чего—то ещё, позвоню тебе.—
              —Что ты будешь готовить?—
              —Ничего особенного. Сейчас осень. Фаршированный перчик, тёплые баклажаны с чесноком и зеленью, рыба на пару под белым соусом. На высокой вазе подам кольца лука в тесте. Горкой. Это красиво. Для тебя специально! Ты же их любишь. Фритюрницу наблюдала на кухне. Что ещё? Суп пюре из тыквы. Сладкое я не умею готовить. Оставим это на усмотрение хозяина дома. Он же любит приносить в дом сладости.—
              —Не слишком всё овощное?—
              —Очищаться Петру Степановичу придётся не только духовно. Ты беременна и тебе это полезно.—
              У дочери язычок чесался сказать матери о том, что ребёнок не от Петра Степановича. Кому-то это надо было сказать, поделится.
              —Мам…. У меня есть тайна….—
              У матери пошли мурашки по спине.


              Есть предчувствие у каждого, когда мы не знаем что произойдёт, но эмоциональный окрас этого события доходит до нас, и мы чувствуем предстоящую радость или тревогу.
              —Если тайна касается только тебя, я готова выслушать. Если ещё кого—то – уволь!—
              Недолго думая дочь объявляет:
              —Увольняю!—
              —Возвращайся скорее и будешь мне помогать.—
              —Пока, мама.—


              Телефон Екатерины Владимировны останется лежать на столике рядом с коробкой бумажных платочков. Он будет долго сигналить, до тех пор, пока мама Катерины не прибежит из кухни и не возьмёт его в руки. Она сразу поймёт, что звонит прокурор, но не успеет представиться ему.
              —На дворе осень! Слышишь, осень! И я в том возрасте, который называют этим словом. –
              —Но я люблю, я влюблён, оглушён я тобой. Меня как будто ватой обложили, и я слышу говорящих людей со мной на работе сквозь неё. Вата, это ты! Весь в тебе, как мой ребёнок в тебе! Любимая моя! Дорогая моя и волнующая меня моя женщина. Я скоро буду дома.—
              Мама Катерины, обливаясь слезами, слушала признание прокурора в любви к своёй дочери.
              —Не молчи моя радость!—
              —Я плачу.—
              Признаётся женщина. Это всё что она могла выдавить из себя.
              —Я сам готов заплакать. Я вышел из кабинета, что бы сказать тебе всё это. Так мне хотелось этого!—
              Телефон отключился.
Женщина клонится головой к спинке кресла. Она счастлива не своим счастьем.


              Наполненная чужим счастьем женщина протягивает руку и достаёт разовый платочек. Сморкается, улыбается, снова льются слёзы, и она их промокает платком. Запрокидывает голову, что бы легче было дышать и замечает люстру. Начинает разглядывать, что бы отвлечься. Там есть что разглядывать.
              —При такой высоте потолков, как за люстрой ухаживать?—
              Женщина на автомате встаёт, хлюпает последними мокротами в носу и выходит на середину залы с запрокинутой головой. Красота люстры притягивает как магнит.
              —Сколько же она стоит?—
              Потолок плавно начинает расшатываться, вместе с ней и люстра. Женщине прекратить бы запрокидывать голову, да и присесть в кресло, но происходящее с ней даже забавляет её, пока потолок не переворачивается вовсе. Женщина беспомощно оседает на пол, стараясь погасить в себе головокружение. Двери раздвигаются бесшумно, и в залу входит круглолицый мужчина. Он весь круглый. Именно круглый. Ворот у тонкого джемпера круглый. Колени у брюк круглые и вытянутые, но выглядят мило. Голова лысая и круглая. Ноги кренделем, кривые ноги. Носы у ботинок и те круглые. На ходу он оборачивается и машет рукой охране мол, уходите, без вас справлюсь.
              —Терпим и глубоко дышим…. Глазки открываем…. Вы не одни и бояться вам нечего….—
Круглый мужчина присаживается рядом с женщиной, умудряется скрестить кривые ножки, и притягивает её к себе.
              —Вдыхаем глубоко. Выдыхаем медленно. Глазки держим открытыми.—
              Молчит с минуту.
              —Если потолок на месте, без резких движений медленно встаём и медленно садимся в кресло.—
              —Вот и замечательно! Красивая люстра. Вы правы….—
              Садится в кресло напротив.
              —Люстра на меня падать стала…. Так показалось…..—
              Виновато смотрит на мужчину женщина, и мозг выдаёт ей тревожный сигнал:
              —Вы кто? Вы к кому? Петра Степановича нет дома!—
              Мужчина радостно смеётся в ответ.
              —Верный признак того, что у вас прошло головокружение! Сколько вам лет?—
              Совершено по-девчоночьи она отвечает:
              —Я первая спросила!—
              —Не правда, ваша! Я с вами ещё до этого разговаривал и обнимал даже.—
              Круглый смех круглого мужчины катится по зале и наполняет её.
Женщина слушает смех и отталкивает его от себя как мяч сердитым вопросом.
              —Как вы вошли? Вас не остановили?—
              Её руки взлетают вверх и спешно приглаживают волосы на голове. Впрочем, приглаживать нечего. У женщины короткая, почти мужская стрижка. Череп настолько правильный, что позволяет ей такую вольность. Скулы, как по линейке. Отсутствие второго подбородка молодит её, что не скажешь о ровно поседевших волосах. Брови широкие, на два тона темнее волос, под ними широко расставленные светло голубые глаза.
              —Вы тут работаете?—
              —Я тут пока осматриваюсь.—
              И подумала:
              —Он же круглый весь…. Колобок.—
              —Интересно.—
              —А мне-то как!—
              —Нет, правда!—
              —Ой, да тёща я Петра Степановича, новая….—
              Мужчина удивлён и это явно читается у него на лице.
              —Тёщи не в почёте. Значит вы исключение из правил.—
              Двери раздвигаются. В них стоит охранник. Молчит и смотрит на мужчину.
              —Крепкого чёрного и сладкого чая нам. Побыстрее и покрепче.—
              Отдаёт приказ круглый мужчина.
              —Ещё чего! Сама приготовлю.—
              Охранник облегчённо вздыхает.
              —Идёмте…. Буду вас поить чаем.
              Круглый мужчина делает руку кренделем. Женщина степенно использует её по назначению. Они выходят из залы. Через минуту сюда зайдёт охранник и пристально станет рассматривать люстру со всех ракурсов. Даже на кресло встанет, предварительно постелив носовой платок.
              —Чего это у неё голова закружилась? Может прослушку вставляла?—
              От скуки это всё! Простим его…. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы выпить не просила. Охранник услышит хруст в шее, получит почти такой же эффект с головокружением, что и у женщины. Постоит, потрясёт головой и выйдет.


              В это время на кухне женщина спешит открыть шкаф и достать из него всё необходимое для чая.
              —Не употребляю сахар…. Совсем.—
              Колобок выискивает что-то в утробе холодильника великане.
              —Вы не едите сладкого?—
              —Сухофрукты и мёд. По чуть, чуть….—
              —Понятно. Ведёте здоровый образ жизни.—
              —Не то чтобы…. Поджелудочная шалит последние годы.—
              —Кушать вам надо часто и маленькими порциями. Причём кушать можно всё, и это всё должно быть приготовлено на пару и жевать дольше. При обострении есть овсяную кашу со слизью.—
              —Всё сказанное вами правильно и убедительно.—
              —Что у вас в руках?—
              Женщина тянет в его сторону голову.
              —Инжир, курага, изюм…. Я немного! По две штучки и вприкуску.—
              Колобок раскладывает добытые из недр холодильника засушенные сокровища.
              —Отдайте всё это мне!—
              Требует женщина.
              —Там и вам хватит….—
              Удивляется гость, но послушно отдаёт и то и другое.
Женщина моет сухофрукты под краном. Старательно разминает их пальцами под струей воды.
Складывает мокрые сухофрукты в ёмкость, заливает воды, ставит в микроволновую печь и включает. Колобок наблюдает.
              —Вы сделали для меня открытие!—
              —Две, три минуты. Если некогда остудите в холодной воде. Поджелудочная железа ваша, только спасибо скажет. Чай за это время настоится.—
              Колобок качает головой продолжая удивляться. Гость и хозяйка встречаются глазами.
              —И всё—таки, вы кто?—
              Женщина не решается достать дорогую посуду, но другой не видит.
              —Закадычный друг.—
              Женщина вынимает распаренные сухофрукты из горячей воды ложкой. Складывает их в миску, заливает холодной водой.
              —Дочь хорошо себя чувствует?—
              —Вы имеете в виду её беременность?—
              —Да.—
              —Всё бывает, что бывает у беременных, но она всем довольна. А ещё она счастлива.—
              —И Петр Степанович её любит. Раз вы знаете о беременности, значит, вы и в правду его закадычный друг.—
              —Как вас зовут?—
              —Круглый.—
              —Как?—
              —Круглый я, и фамилия Круглов. Мама нарекла Васильком, и по—другому не называла. И всегда с особенным выражением в голосе и на лице.—
              Сказал колобок и взглянул на женщину синими пресиними глазами. Разговор сблизил двух людей, и женщина могла уже без стеснения разглядывать нереальную синеву мужских глаз.
              —А вас как зовут.—
              Ждёт ответа.
              —Уж и не знаю, что за дела в этом доме творятся! Василиса я….—
              И снова круглый мужской смех катится по комнате. В этот раз смех не отталкивается от женщины, он смешался с её смехом. Чаепитие, процесс не короткий. Приятного всем аппетита.


Продолжение: Глава двенадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2320



Глава двенадцатая



              Дверь в свою собственную старую квартиру в старом доме мать Максима открывала как долго ждущий квартиру новосёл в новостройке. С замиранием сердца переступила знакомый до боли родной порог, ступила ногой на ветхий от времени коврик осыпанный штукатуркой и мелом. Удивилась…. Сын аккуратный мальчик. Хотя, что она такое говорит! Мальчик! Молодой мужчина, без пяти минут муж, а там глядишь и отец. Она оборачивается, глазами приглашая своего мужчину проходить за ней. После увиденного ремонта у Аллы, собственная квартира казалась старинной гостиницей в районном центре.
              —Сколько лет Алла отвергала моего сына, жила с другими, а тут раз и приняла.—
              —О чём ты?—
              Сергей разувался у двери.
              —Об Алле….—
              —В шорах жила.—
              Женщина смотрит вопросительно.
              —На лошадей надевают шоры, что бы по сторонам не смотрели, а шли только вперёд.—
              —Смешное сравнение, но подходит. Цель у Аллы была, и она шла к ней напропалую.—
              —Сын шёл следом, на пятки наступал, упёртый какой! Добился—таки своего.—
              Женщина разглядывает себя в зеркале. В руках подарок Аллы, белая сумочка. И так и этак! В опущенной руке, через согнутый локоть, зажала сумочку под мышку, во всех положениях хороша обнова.
              —Это потому, что размер и объём соответствует моей комплекции.—
              —Это потому, что подарок от души, от сердца подарок.—
              Комментирует мужчина её действия. Женщина замирает глазами на сумочке и понимает правильность комментария Сергея.
              —Соглашусь с тобой.—
              Собирается поставить сумочку на подставку для обуви. Вдруг пыль! Наклоняется и обследует её поверхность.
              —Знаешь Серёжа! Не такая уж Алла и плохая и, наверное, настоящую женщину надо добиваться, что и делал мой сын.—
              —Выходит ты не настоящая женщина, я тебя не добивался.—
              —Зато я билась, столько шишек набила, пока дошла до тебя. Серёжка! Подумать только, у нас своя квартира.—
              —И новая сумочка….—
              Двое взрослых людей, обнявшись, стоят посередине комнаты. В руке женщины новая белая сумочка. На сумочке не срезанные этикетки и резной листочек образца кожи. В такие моменты каждый желает не чувствовать на себе посторонние взгляды. Отведём глаза и посмотрим на ещё одну женщину, осматривающую свою недвижимую собственность.


              Машина, в которой возвращалась из магазина Екатерина Владимировна, поравнялась с прокурорским домом. Екатерина Владимировна окинула дом взглядом. На короткое время вышла из образа чеховской дамы, позволив себе по—бабьи ужаснуться его размерами, и восхитится красотой отделки.
              —Мой дом.—
              Два слова наполнили её гордостью по самые краюшки. Катька заважничала, а важничать она научилась ещё в девчонках. Ей нравились старые исторические фильмы, наполненные царственной значимой статью. Любила слушать постановки по радио с закрытыми глазами лежа на диване. По голосам придумывала лица героев, во что они одеты. Много читала о дворянстве и ярких его представителей. Буквально на днях, увидев по телевизору передачу «Школу ремонта», в которой сотворили из чьей—то комнаты дворянское гнездо, настолько восхитилась, что тут же решила одну из комнат в доме сделать в этом стиле. Петру Степановичу об этом ещё не говорила, но мечты и фантазии буйствовали в головушке и заставляли даже забывать о беременности.
              —Кто это?—
              Фраза сказана не вслух.
Екатерина Владимировна застыла в проёме раздвижных витражных дверей. Цветные кусочки стекла изображали фрукты и раздражали прозрачной яркостью новую хозяйку. Охранник с пакетами чуть не наткнулся на неё, но сбалансировал на носки туфель и предотвратил это. Сейчас дочь не замечала безвкусицу витражей, и вопрос её не касался мужчины поедающего что-то из рук её матери. Сама мать, изменившаяся до неузнаваемости, была объектом не прозвучавшего вопроса. Пылали щёки, алел рот, крылья бровей трепетали в озорном смехе, цвет лица и тот изменился, стал свежим, как после косметических процедур, которые ни мать, ни дочь никогда не посещали. Мама не имела знакомых мужчин никогда и в их сторону смотреть не желала, а тут кормит с рук нелепого лысого незнакомца, как любимую собачку. И где можно было добыть его в этом доме?!
              —Кто это?—
              Интонация голоса дочери буквально разрезала пополам премиленькую картинку общения взрослых людей разного пола.
              —Василёк.—
              Растерянно отозвалась мать и страшно засмущалась произнесённого слова. Спрятала руки за спину. Наступила пауза, в тишине которой дочь не могла сглотнуть полученную информацию в странно слащавой форме, как будто мать представляла ей пятилетнего мальчика.
              —То твоё имя мама.—
              —И моё тоже.—
              Зеркально лысый мужчина, встал со стула и стал круглым.
              —Василь Василичь Круглов.—
              —Закадычный друг вашего супруга.—
              Представился он.
              —И Пинг-понг в авторитете.—
              Проговорил охранник над ухом юной хозяйки. Обошёл её и понёс пакеты ближе к холодильнику. Эту информацию юная хозяйка расшифровала сразу же и озлилась вся, взъерошилась, а беременным озлится легче лёгкого.
              —Вы, пьющий?—
              —Круглый трезвенник. Я круглый во всём. Круглый не курильщик. Круглый холостяк.—
              —Почему будущую маму интересует спиртное?—
              —Пётр Степанович на строжайшей диете.—
              Беременная женщина почувствовала слабость в ногах. Присела. Прислушалась к содержимому живота. В нём ощущалось слабое шевеление. Успокоилась. Вспомнила, как закадычный друг Петра Степановича смачно ел с рук матери что-то янтарно прозрачное. Курага, наверное. Рот наполнился слюной. Екатерина Владимировна спустила себя и живот со стула и, переваливаясь, пошла к кухонному столу.
              —Что тут у вас?—
              —Сухофрукты распаренные. Тебе полезны будут.—
              Так за разговорами были съедены все сухофрукты и выпит чай беременной женщиной сначала из чашки матери, потом из чашки лысого и круглого гостя.
              —Приостывший уже….—
Объяснит она свои действия и засмущается. Взрослые люди ей улыбнутся.


              На обед Пётр Степанович не явится. Дела, дела, дела. Зато ужин на террасе, превзойдёт собственные ожидания Василисы. Выспавшийся гость выскажет предположение присутствия в доме заказного повара и официанта, увидев сервированный стол на веранде. Услышит опровержение от Петра Степановича и весь вечер будет с уважением смотреть на женщину тёзку.
              —Повезло тебе с тёшей.—
              Скажет он другу.
              —Одинокая.—
              Со значением в голосе объяснит прокурор.
              —Мы не связываем себя брачными узами. Ты знаешь….—
              И грустно и с горечью скажет круглый человек.
              И через минуту молчания:
              —Если без всяких обязательств…. —
              —Сейчас прям…. Раскрыл варежку!—
              Огрызнётся хозяин.
              —Я имел в виду развлечь….—
              Мужчины полулежат на диванах и смотрят на снующих мимо них женщин. Они уберут со стола посуду, потом сварят кофе на кухне. Два друга уйдут в кабинет, и долго будут беседовать там, то повышая, то понижая голоса. У женщин не возникнет желания их подслушать. Они ещё далеки от прокурорских дел и делишек. Две женщины вьют гнездо в основательном скворечнике. Занятие это им пока нравится.


              Душный летний вечер окутал дом и подворье прокурора. Круглый гость, поджав ноги, возлежит в огромном кресле. Гость в кресле, что добрый кот старожил, а таковым он и является. Проживающий в этом доме прокурор этого города долго не брал с его рук приманку, пришлось Пинг-Понгу погружаться в психологию человеческую. Больно симпатичен был ему прокурор -Пётр Степанович, что бы ломать ему «рога» и жизнь. Нравился Пинг-Понгу человек и всё тут! Бывает так. Круглый гость улыбался воспоминаниям. Но всё-таки нашёл, нащупал, уловил слабые точки у несговорчивого прокурора! Попросил показать ему город и выставленные на продажу достойные дома с ухоженными подворьями. Прокурор с местным риелтором расстарался уж как…. У самого же Петра Степановича от увиденной ухоженной роскоши, разыгрался аппетит, да такой от которого люди жиреют быстро, как пингвины, и вода с них как «с гуся» становится. В местном ювелирном салоне, в буквальном смысле поймали на золотой крючок девицу с формами, вызывающими аппетит совсем другого плана. Заточили её на прокурора, и захлебнулся тот от восторга обладания золотой рыбкой и испортил сказку. Стал исполнять желания рыбки, диктуемые кем—то, вместо того, что бы указывать ей. Впрочем, результат один и тот же. Оказался прокурор в невероятно дорогом доме, с невероятно толстым кошельком, с фантастической красавицей. Раз губатился, раз пузатился со временем, просел под тяжестью сахара и холестерина в крови. Золотая рыбка превратилась в сельдь с большим содержанием вредной соли. Круглый гость хрюкнул, и покачал головой, отгоняя воспоминания. Есть основания, возмутится и сказать ему в лицо:
              —На себя посмотри.—
              Но не прокатит! Круглый человек в кресле, жил во второй половине жизни. Всем известно вторая половина короче первой. Человек научился любить себя, слышать себя в себе. Обожал силу без насилия, любовь без усилий, подчинение под гипнозом напускного страха. Испугается мышь до смерти за своих домочадцев и делает то, что ей велят, а кот только играет с ней и не думает есть. Он сытый всегда.

              Первую свою половину жизни Пинг-Понг помнит до мелочей. Ой, как помнит. Усатое лицо матери, с которого никогда не сходил брызгающий слюной гнев. Волосы у неё росли в самых неожиданных местах, вокруг сосков например, тогда как сынок родился и рос абсолютно лысым. Мать никогда не разговаривала, она орала. Соседских детей это приводило в восторг, и они прибегали смотреть на его мучения. Мама была не красивой, мужеподобной и не смерилась с этим, за что получила два инсульта подряд и умерла, будто её выключили. Он долго разглядывал её успокоившееся и разгладившееся лицо. Маленького, круглого и лысого мальчика определили в интернат, куда приходили первое время дальние родственники. Разрыв между визитами увеличивался, и вскоре они забыли дорогу к нему. Жалеть об этом ему стало некогда, за быстрыми переменами, произошедшими с ним. Плохо было ему там. Ой, как плохо. Привыкший быть скукоженным и скрюченным под свинцовым куполом материнского гнева, с лысой головой, он стал посмешищем в интернате. Его пинали, в него плевали, держали за ноги вниз головой из окон, пока он не писался и какался. Проходила ночь, и его наказывали за это воспитатели. Впитывать знания за школьной партой он не мог, за ожиданием вечера. Плакать не умел. Много раз пытался. Лицо сморщит, губы расквасит, представит себя обосранным и обоссанным и теряет сознание. Полежит среди обломков беседки и спиленных деревьев, где свил себе укромный уголок, придёт в себя и идёт в ад, как лягушка под гипнозом кобры. Однажды пришёл в себя, а на него смотрит кобра. Схватил топорик, украденный на кухне, и обухом саданул кобру по голове. Темно уже вокруг стало, а ему светло в буйной головушке. Вот, мол, какой он храбрый, не надо никого бояться. Сгрёб обмякшую кошку одной рукой, в другой топорик и смелым да сильным героем предстал перед воспитанниками старшей группы. Провисшая в его руке кошка зашевелилась. Недолго думая, лысый мальчик отрубил голову кобре на глазах своих мучителей.


              В больнице он в буквальном смысле лежал три месяца. Не привычна была тишина, белизна стен, мебели, окон. Ему это нравилось. Он спал. Просыпался, его кормили из белой тарелки белые тёти, и снова засыпал. Запомнился вкус компота и белого хлеба. Вкуснее Пинг-Понг больше ничего не ел в своей жизни. До сих пор помнит себя ликующим и смелым перед своими мучителями, и кошку помнит. Потому и предпочитает, по сей день силу без насилия.
              —Поставлю памятник кошке. Стоит же где-то памятник собаке.—
              Круглый человек залежался в кресле. Почувствовал онемение ноги. Сел. Потянулся. За фруктово-цветными витражами мелькнул женский силуэт.


              Женщины в его жизни были всегда на то короткое время, когда он нуждался в них. Они любили его искромётно и коротко и почти беззвучно, как оплывающая пена шампанского в бокале. Пинг-понг круглый, лысый, маленький, потому дорого и модно одеваться ему нет смысла, всё равно останется круглым и лысым даже в брендовой одежде. Снова мелькнула женщина за цветными витражами. Неуловимо знакомое ощущение колыхнулось в груди. Что? Кто? Он встал и пошёл к ней. Раздвинул двери. Белая мебель, белые окна, белая посуда дорого фарфора. Белая блуза на женщине.
              —Хотите компота?—
              —Да. И белого хлеба.—
              —Я тоже люблю белый хлеб с компотом.—
              На стол пред ним поставили белую фарфоровую кружку и белую тарелку с белым хлебом. Компот. Настоящий компот с плавающими сухофруктами. Сухофрукты, не вываренные в вату, а со вкусом.
              —Мы не встречались с вами?—
              —Не думаю.—
              Покачала женщина головой, и вспомнила свою затворническую жизнь, с единственным ожиданием возвращения дочери с детского сада, потом из школы.
              —Похоже, мы одного с ней возраста, и она не могла быть белой тётей с компотом.—
              Мысленно согласился мужчина с женщиной.
Он смотрел на неё, она на него.
              —Вы такой очаровательный….. Весь….—
              Неужели это сказала она? Какой стыд! И прилагательное подходит только для комплимента женщине.
              —Это потому что я круглый, и гладкий, как бильярдный шар.—
              —Ваш взгляд скользит и не на чём ему задержаться.—
              —Мне дочь подарила Как-то шарики. Держишь их в руках, а в них колокольных тихий звон. Не могут не звенеть, как осторожно их не держи.—
              Женщина смотрит на свои ладони, будто в них сейчас лежат те самые шарики.
              —Два их…. В одной шкатулочке лежат. Ладненько так….—
              Теперь и мужчина смотрит на её ладони. Манят женские ладони к себе. Он делает то, что хочет. Притягивает ладони к себе и прижимается к ним лицом. Руки пахнут компотом. В них покоится круглая голова круглого гостя. Какой покой он ощущает сейчас! Небесный. Точно такой покой посетил и женщину. Так, едва заметно покачиваясь, постоят двое взрослых людей на белой кухне с минуту, как короткий полуденный сон будут эти мгновения. Он принесёт людям бодрость духа и ясность взгляда.


              Двух местное купе скорого поезда. Бессовестно топорщатся белоснежная занавеска на окне. Нервно дребезжит худосочная ложечка в стакане. Ей хочется дробно пройтись по окружности стакана. Не выходит. Движется, движется по краю, ещё движется и соскальзывает на прежне место, прямо напротив ручки подстаканника. Отдохнёт немного и снова в путь. Круглый мужчина наблюдает за ней. Он не один. Он с ней, с ложечкой. Ночь за окном. Световые, равномерные блики, с упорной периодичностью облизывают небольшое пространство купе. Мужчина вздохнул и выдохнул шумно, ухмыльнулся. Сбежал! Он сбежал из дома прокурора, сразу как отпустил руки пахнущие компотом. Зачем они ему? Он привык к другим ручкам, к пальчикам со стразиками на ноготках, с колечками на пальчиках.
              —Почему все девушки одинаковые?—
              И в правду, одинаковые все! Мужчина в убыстренном темпе прокрутил в памяти женские лица.
Потому что они молодые. Молодость слепо следует моде. Мода делает их похожими друг на друга. Чтобы быть модными, молодость ищет источник питания и прилипает к нему, как штепсель в розетку.


              Дверь купе отъехала. Мужчина проводник осведомился, не хочет ли он ещё чаю, раз не спит один в целом вагоне.
              —Хочу компота с белым хлебом.—
              И ожидал услышать в ответ едкую вежливость. Световые блики лизали теперь и проводника с ритмичной жадностью. Одна, вторая, третья, четвёртая, пятая….. Проводник, молча, стоял. Круглый мужчина подвинулся к окну, и тот сел рядом с ним, хотя напротив место было свободным. Спинами послушали звуки ночного вагона. Он как штрудель напичкан людской начинкой. Каким чистым не был вагон, он пахнет ею.
              —Вы сказали, и я вспомнил компот в пионерском лагере.—
              —В пионерском?—
              —Да. Вы были в таких?—
              —Был во всяких.—
              Проводник понял и не испугался. Вытянул ноги и привалился к стене вагона. Вагон тут же заговорил с ним морзянкой.
              —Где вкуснее?—
              Круглый человек не ответил.
              —У мамы, наверное.—
              Сделал предположение проводник.
              —Не угадал.—
              Тут же отозвался пассажир.
Замолчали. За них разговаривал вагон. Блики света от фонарей очередного полустанка замельтешили в глазах.
              —Вы без вещей. Ничего не случилось?—
              —Случится. Названия нет происходящему со мной.—
              Проводник осмотрел его мятые брюки, такую же рубашку.
              —Я всегда так одеваюсь. Удобно мне. Комфорт люблю. Свой комфорт.—
              —Меня встретят. У меня всё есть.—
              —Понимаю. Спокойной ночи.—
              Дверь выпустила проводника и не закрылась. Теперь пассажир мог наблюдать бег ночного времени с двух сторон. Он закрыл глаза, и бег его убаюкал.


              А что у него есть? С таким вопросом заснул пассажир, с таким и проснулся. Шея онемела, плечи болят, раскалываются. Окно серело. Боком упал на спальное место. Так что же у него есть? Всё и ничего. Всё и ничего. Всё и ничего. Мысль человека совпала с ритмом стука колёс. Человек запаниковал. Человек подвёл итог пятидесяти летней жизни.
              —И памятник кошке не поставил.—
              Лицо человеческое скривилось, губы расквасились.
              —И плакать, по-людски не научился.—
              Возмутилось круглое лицо пассажира и изменилось до неузнаваемости. Заострилось, как будто из камня вытесанное стало лицо. Крылья верхней губы затрепетали, открылись зубы и стали выглядеть клыками. Если раньше щетина лежала колючим ковриком на скулах, сейчас она преломилась и потемнела на местах сгиба кожи. Лицо ненавидело, лицо презирало, уничтожало, втаптывало в грязь картинки детства из памяти. В них обосранный и обоссанный аномально лысый мальчик в одной руке держал мёртвую кошку без головы, в другой руке топорик для мяса из кухни. Выражение лица в тот момент, отпечаталось на его лице как в гипсе на долгие годы и стало его визитной карточкой. Становится круглым, лицо научилось совсем недавно и при весьма странных обстоятельствах.


              Пинг-Понг вышел из отеля. А выходил он из районной гостиницы. Слово отель, красивее, чем слово гостиница. Дома в России у него своего не было, квартиры тоже, были люди вроде нашего прокурора проживающие в домах и квартирах Пиг-понга. Владением Пинг-Понга была вся область и её районные города. Мэры, их замы, прокуроры, начальники воинских частей, заводов негласно зачислены в штат его подчинённых. Подобострастных подчинённых. Если Кто-то таковым не был и отказывался меняться, менялся его статус в обществе и вместе с этим его здоровье и благополучие семьи. Смотрящий. Что за слово такое чудное?!


              День располагал к хорошему настроению, лысому человеку хотелось созерцать только прекрасное, в этот раз это был трёхлетний мальчик, с милым, наизнанку вывернутым пупочком, выглядывающим между майкой и штанишками. Пинг-Понг залюбовался им. Бабушка мальца желала увести внука с песочницы домой. Внук перечил, как может перечить трёх летний мальчик. Победила бабушка. Она стряхивала громкими шлепками с его одежды песок. Вырывала что-то из рук ребёнка и кидала в песочницу. Бывают вот такие сердитые бабушки. Мальчик бежал и подбирал округлый предмет. Предмет отбирали и снова кидали в песочницу. Вырвавшись из рук сердитой бабушки в последний раз, малец изменил маршрут и подбежал к Пинг-Понгу. Сунул ему в руки то, что таскал из песочницы и убежал. В ладони Пин-Понга лежало то, не знаю что, и оно определённо было живым. Живым, округлым и забитым песком. Неприятное ощущение, словно какашка обваленная в песке. Мгновенная реакция выбросить, сменилось любопытством, когда какашка пошевелилась. Показалось крохотное, невероятно нелепое личико с ноготь большого пальца. На нём явно проглядывались закрытые прозрачной кожицей глаза, забитые песком. Широкий сморщенный носик как у утки, и ушки, как у летучей мыши. Пинг-Понг разглядел иголки вперемежку с песком. Ладонь заскребли крохотные лапки. Ладони стало щекотно. Пинг-Понг вернулся в номер. Сунул ладонь с детёнышем ёжика под тёплую струю воды. Песок быстро вымылся из иголок. Нелепее и беспомощнее существа он не встречал. Утконосая мордочка с большими ушками посмотрела на него промытыми глазками. Детёныш ежика просвечивался насквозь. Было ощущение, что в ёжике нет ёжика. Они долго рассматривали друг друга. Никто не отвёл глаза.
              —Ты смелый.—
              Сказал ёжику Пинг-Понг.
На что ёжик медленно прикрыл глаза и попытался свернуться, но не смог.
              —Не вздумай дать дубу.—


              Люди Пинг-пнга позвонили ветврачу. Он прибыл в гостиницу, осмотрел и накормил ежа через шприц молочной смесью для грудников. Питание лежало внутри ежика, как во флаконе. Кожица на нём порозовела. Ежик смог свернутся.
              —Будет долго спать. Забрать?—
              Пинг-Понг вспомнил, как швыряла бабушка ежа в песочницу.
              —Выбросишь.—
              —Ну что вы….—
              —Выбросишь, выбросишь. Ты доктор по домашним животным. Оно дикое и оно тебе не надо.—
              Как школьник записал под диктовку доктора, чем кормить, поить, на что обращать внимание.
Доктор забрал ежа к себе в больничку, что бы под лампой выбрать клещей и вернул. Кормить приходилось по десять раз в день. Шприц заглатывался ежом на половину, и его было видно сквозь кожицу. А мордочка! Вы бы видели! Не захочешь, а будешь улыбаться. Кормление проходило над раковиной. Над раковиной всегда висит зеркало, в него то и увидел себя улыбающегося Пинг-Понг в момент кормления и не узнал. Выпрямился. Попробовал повторить то выражение лица, которое только что увидел. Получилось. Осмелел и попробовал ещё раз. Понравился себе, как понравился ежик. Личный охранник при виде его нового лица застопорился в дверях и поглупел лицом. Долго привыкал. Еж жив и здоров по сей день. Когда Пинг-Понгу необходимо было уйти в очередную сидку, ёж отсидел вместе с ним от звонка до звонка.


              Пинг-Понг улыбался воспоминаниям. Поезд замедлял ход. За окном проплыла фигура личного охранника с двумя парнями ему подобными. Кроме ручной сумочки у Пинг-понга с собой ничего не было, так что и забывать в купе нечего. Но он долго смотрел в приоткрытую дверь купе. Купе наполнено его прошлым, и оно не красит его в собственных глазах, зато как дорого, дорого и не блестит.


Продолжение: Глава тринадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2323



Глава тринадцатая



              Белая кухня спала, когда в неё вошла женщина в белой ночной сорочке до пола. Не получилось у неё сегодня зоревать. Ранний свет лета делает видимыми, так полюбившиеся предметы кухонного интерьера. Одолел белый сон, в котором она в белой комнате, с открытым окном, залитой солнечным светом, перед зеркалом прикалывает к волосам шпильками фату из гардины снятой с окна. Она не одна. В комнате круглый гость. Взявшись за руки, они кружатся. Но кружатся двое детей, а она лишь ощущает захлёбывающий восторг этого действия. Кажется, смотреть этот сон можно вечность, только мешают шпильки в волосах. В гардине много ткани, попробуй, удержи эту тяжесть на голове. Болит она. Хочется поднять руки и снять фату, да заняты руки. Они в руках мальчика. Дети кружатся.


              Женщина в белой сорочке садится на стул и руками сжимает голову. Стало легче. Боль отступила. Кухня в прокурорском доме понравилась ей с первого взгляда, она готова, находится в ней, круглые сутки. На плите кастрюля с компотом из свежих яблок. Дочери сейчас нельзя пить напитки из пластиковых бутылок и коробок. Компот она варит маминым способом. Закипает вода в кастрюле и плита выключается. Кастрюлю закутывают большими полотенцами. Фрукты настаиваются в кипятке до его полного остывания. Женщина в белой сорочке поднимает крышку посмотреть, опустились фрукты на дно кастрюли и белая кухня наполняется запахом компотного лета. Женщине становится таким понятным назойливое кружение пчёл вокруг яблонь в прокурорском саду. Следуя тут же возникшему желанию со слюноотделением, ею отрезается кусок белого хлеба и съедается с аппетитом юного пионера в летнем лагере, в котором круглый мужчина никогда не бывал.


              Пинг-Понг улыбнулся желанию украсть дребезжащую спутницу по купе, чайную ложечку одиноко на него оглядывающуюся. Взглядом встретился с проводником, смутился, закрыл дверь купе и пошёл по узкому проходу вагона. Вспомнил руки прокурорской тёщи, пахнущие компотом и своё лицо в них. Вспомнил желание, часто возникающее в детстве у наказанного мальчика, прижаться к рукам вечно орущей мамы. В это самое время женщина в белой ночной сорочке, в белой прокурорской кухне подняла крышку с белой кастрюли и вдыхала аромат настоявшегося взвара из яблок. Память больно кольнула в висок круглого человека. Он вспомнил детское желание прижаться к рукам тёти в белом халате, кормившей его компотом с белым хлебом в больничке специального назначения. Больше его организм ничего не принимал тогда.


              Пинг-Понг отмахнулся от протянутой руки охранника, сам спустился на перрон. Отмахнулся и от воспоминаний. Всегда круглый человек будет гнать их от себя прочь, точно так же, как прокурорская тёща будет гнать пчёл с прокурорских яблонь. Кажется, не суждено тёплому чувству пустить ростки любви меж двух взрослых людей на печальной почве негативного прошлого. А вдруг….
              —Гость ещё не проснулся?—
              Дочь задала вопрос матери, переливающий компот из кастрюли в графин.
              —Зайдёт сейчас, а ты в ночной рубашке.—
              Мать выскочила из кухни. За ней следует взгляд беременной дочери и натыкается на вычурные фруктовые витражные двери кухни. Брови беременной женщины хмурятся, брови сердятся.
              —И что с моей девочкой? Что её рассердило?—
              Прокурор, в аккуратно подхваченном поясом дворянском халате, с простёганным шалевым воротником и карманами, появляется в витражном проёме и ещё больше расстраивает беременную жену. А расстроится беременной женщине проще простого.
              —Ах, Боже мой! Пётр Степанович, халат кабинетный, а не банный. Его нельзя надевать на голое тело. Это некрасиво. Ваши ноги! Их видно и они голые.—
              —Разве?—
              Прокурор опускает голову. Подбородок ложится на грудь тремя складками. Живот, под которым изящным бантом завязан пояс не даёт ему возможности разглядеть собственные ноги.
              —Будет жарко.—
              Дрыгнул ногой прокурор.
              —Я в собственном доме, и….—
              Его перебивает Екатерина Владимировна.
              —И вы не должны выглядеть посмешищем. У вас гость.—
              —Его нет в комнате для гостей.—
              Вступает в разговор вернувшаяся тёща. Зять шагнул из дверного проёма, пропуская женщину на кухню, одёргивая на себе халат книзу.
              —Значит, его нет во всём доме. Он всегда так делает. По—английски.—
              Безучастно поясняет прокурор, размышляя о замечании жены.
              —Пардон, я в неглиже….—
              Говорит тёще.
              —Рада, что вы понимаете это. —
              Прокурор поворачивается и уходит.
              —Гость поступил неприлично. Ушёл, не попрощавшись, пришёл в дом без ведома хозяев.—
              —Разве? Мне так удобно, и видимо ему тоже.—
              Спина прокурора скрывается из виду.
              —Мама…. Придётся мне тебя огорчить. Пинг-Понг влиятельный человек из криминальных структур. Очень влиятельный.—
              Дочь, понизив голос, перескажет матери имеющуюся информацию о Пинг-Понге.
              —В этом доме принято завтракать и прощаться. Ни каких выходок по—английски я не потерплю ни от кого.—
              Дочь с недоумением смотрит на мать.
              —Ты и его будешь перевоспитывать?—
              —Где один, там и двое.—
              Мать накрывает на стол. Дочь жуёт сухофрукты из компота и раздумывает. В спальне прокурор разглядывает своё отражение в зеркало. Халат поверх лёгких брюк и рубашки скрывает его женские округлости в теле. Под плечики делают мужчину шире в плечах, и весь он Как-то приобрёл формы статного мужчины в возрасте и с положением. Он вспоминает о предстоящем отцовстве. Волна радости накрывает человека. Он спешит к истокам этого счастья.


              Пинг-Понг станет вспоминать Василису прекрасную, каждый Божий день. Виной тому обычный врач пенсионер, но практикующий. Тот самый врач, что вытаскивал клещей из ёжика. Пинг-Понг редко проникался к людям симпатией, а тут проникся и доверил своё и здоровье ёжика старенькому ветврачу.
              —Нельзя увлекаться снотворным. Подумайте пред сном о чём-то приятным для вас.—
              Велел старенький ветврач.
Задачка для Пинг-Понга не разрешимая. Такими понятиями человек не жил. Пинг-Понг жонглировал судьбами, власть в его руках размазывалась по куску белого хлеба, как масло, настолько безмерна она была. Всё было ему ненужным, кроме неё. Зачем такому человеку собственный дом, если все те дома, куда он мог придти в любой момент, куплены с его подачи. Зачем ему женщина, если нет дома? Нет женщины и дома, нет детей собственных. Перекати поле. Вот кто он, по его собственному мнению. Мнение это авторитетное и он сам себе не перечит. Человек засахарился в сиропе власти, и другие человеческие слабости не проникали в него. У кусающего сей фрукт человека вязли в нём зубы так, что он терял их, и начинал его облизывать. Приятного тут нет, как нет. Пинг-Понг покрывался мурашками отвращения ко всем, кто это делал. Так и жил он с брезгливым выражением в глазах к людям им же поверженным.
              —Подумать о приятном. Так, так….. Что у меня есть приятного?—
              Ёж! Он прекрасен. Несовершенство в совершенстве. Единственное существо не подчинившееся ему. Скоро пять лет вместе, а сворачивается в его руках в колючий шар до сих пор. Уважение ему за это. Василиса! Всего несколько мгновений провело его лицо в её ладонях, по его желанию, подобное Челябинскому метеориту. Хорошо было, красиво и по настоящему, но с последствиями. Понесла его память в путешествие по плохому прошлому. Ходить туда ему претят детские страхи, до полуобморока. Список приятностей закончился. Вздыхает круглый человек, и глаза его останавливаются на круглых гостиничных часах. Часы, не моргая, взирают на непрерывающийся поток времени и событий в гостиничном номере.
              —Я спал.—
              Круглый человек удивлён, глазами считает часы своего сна. Часы на стене ему улыбаются.             
              —Ого!—
              Чувствует бодрость и урчание в животе.


              Сегодня у него две встречи в ресторациях, именно в них и в тюрьмах человек испортил желудок и поджелудочную железу. Он помнит времена, когда такие встречи проходили на свежем воздухе, да при накрытой «поляне». В настоящее время только в кондиционируемых помещениях. Сегодня крахмальная салфетка снова станет скрученным жгутом. Фарфоровые тарелки будут отражать свет люстр и будут пустыми. Пинг-Понг не принимает пищу на переговорах. Только чистая вода. А смятые салфетки результат ничем не занятых рук. Кормить его будет в номере повар китаец блюдами средиземноморской кухни, а по утрам английской овсянкой.
              —Есть основания опасаться?—
              Собеседник Пинг-Понга качнул вилкой в сторону его пустых тарелок.
Пинг-Понг собрался было объяснить, но передумал.
              —Пусть так….—
              —Я, знаете ли, слаб, люблю покушать. Могу отказать женщине, отказать себе в еде не получается.—
              —Ешьте, пока молоды. Механизм вашего организма не изношен ещё.—
              Вздохнул Пинг-Понг.
              —Всё так запущено?—
              С выражением сочувствия на лице спрашивает собеседник.
              —Запущена другая программа.—
              —И раз мы перешли на приват беседу, это говорит о том, что все вопросы озвучены и решения приняты. Всегда ваш….—
              Пинг-Понг встал
              —А вы мой.—
              Смеются шутке. Жмут руки.
              —Я ещё задержусь.—
              Собеседник обводит взглядом стол.
              —Бога ради…. Оплачено.—
              Отвечает за Пинг-Понга охранник. Солидно так, будто это он платил из собственного кармана.
И уходит за охраняемым объектом.


              Результат встречи оказался не тем, на что рассчитывал Пинг-Понг. Придётся возвращаться туда, откуда, только приехал. Туда-сюда, туда-сюда. Как теннисный мячик, никогда не устанет. Он разобьётся однажды. Его сию минуту заменит новый мячик. Пинг-Понг пресытился. Горечь во всём и от всего. Она отравляет жизнь. Не о чём не думается, потому, как всё передумано, взвешено и сухому остатку дана оценка. Не высшая. Любое слово, жест, взгляд, поступок человеческий расшифровывается Пинг-Понгом мгновенно. Люди его «полёта», до старости не доживают. На похоронах двух предшественников скорби не чувствовал. Не чувствовал и значимости своей «коронации», так и должно было быть. Так происходит всегда и со всеми ставленниками с разницей во времени. Он знал, кем станет, потому и знает, как умрёт. Со стороны видел. Он видел промашки, упущения предшественников, потому витала в воздухе надежда, что избежит их, когда был чуть моложе. Теоретически просто, на деле невыполнимо. Невозможно угодить каждому, потому неугодным стать может даже такой человек как он.
              —Опять вы….—
              —Опять без багажа….—
              Знакомый проводник не блестел глазами, не улыбался. Он устал.
              —Вас всюду встречают и провожают такие молодцы?—
              —Опять я. Опять без багажа. Молодцы работу свою знают.—
              Пинг-Понг махнул рукой и парни, не меняя выражения лиц, передали ему небольшую коробку, и пошли по перрону вдоль вагонов.
              —Хочется, что бы руки всегда были свободными.—
              Пассажир обменивается с проводником продолжительным взглядом и заходит в вагон. Двухместное купе расступилось. Подчёркнуто опрятно, подчёркнуто чисто, от того и не очень уютно. Второе место купе СВ всегда выкупается.
              —Сознательно отказываете себе в попутчике?—
              —Сознательно.—
              Не оборачиваясь и зная, кто задал вопрос, отвечает Пинг-Понг и вытряхивает из коробки на лавку ёжика. Тот остаётся лежать на ней колючим шаром.
              —Даже если это будет женщина?—
              —Что может найти нового, увидеть новое в женщине пятидесятилетний мужчина?—
              Проводник смотрит на ежа.
              —Давно с вами?—
              —Скоро пять лет.—
              —Ух, ты! Он всегда свёрнутый. Какой он внутри?—
              Проводник и пассажир замирают. Мужчин одновременно посетило открытие.
              —Моя жена со мной двадцать лет. Какая она внутри не знаю.—
              —Да. Все женщины с других планет.—
              Пассажир дождался, когда ёжик мелкими шашками ушёл с середины лавки и сел на неё.
              —У вас нет семьи.—
              Пассажир выражением глаз согласился с выводом проводника.
              —Несите мою попутчицу.—
              Пассажир решил озадачить проводника. Не вышло.
              —С сахаром или сухариками?—
              —И с тем и с другим.—
              В купе вагона самый вкусный чай в мире. Не верите? Попробуйте.


              Дом прокурора так и заулыбался при виде выходящего из такси круглого человека. Круглый человек улыбался дому. И тот и другой научились делать это совсем недавно. Дом преобразился с появлением в нём Екатерины Владимировны и её мамы.
              —Доброе утро, Василиса прекрасная!—
              Мать и дочь застыли посередине залы, держась за руки.
              —Что за фривольности вы себе позволяете?—
              Подбоченилась Василиса.
              —О чём вы?—
              Круглый гость подкатился к Василисе намереваясь заполучить её ручку.
Василиса что бы скрыть радость от появления гостя, разыграла небольшой спектакль. Повернула его к себе спиной, как бы что-то там сердито разглядывая.
              —Пропеллера нет. Как же вы влетели в окошко?—
              —Всегда вхожу в дверь.—
              —От чего же я не ведаю о ваших визитах?—
              Беременная Екатерина Владимировна переминалась с ноги на ногу возле матери. Они желали писать, а писать беременные женщины оченно часто хотят, потому она бесследно растворилась в просторах гостиной.
              —Виноват.—
              Пинг-Понг чувствовал женскую грозу. Гроза явление справедливое и Богом нам посланное.
              —Я вам ёжика привёз, познакомится.—
              От этой новости, женщина потеряла наигранно сердитую нить разговора. Его величество любопытство посетило Василису. Это так понятно. Ей никто и никогда ничего не привозил.
              —Мне? Привезли? Ёжика?—
              Она повела глазами вокруг себя.
              —Он у меня в комнате.—
              —Ко всему вы не один?—
              Василиса перестала оглядывать пол вокруг своих ног и немного разочаровалась.
              —Ёж настоящий и для вас. Поверьте. Он любит сырое тёплое мясо и кашу детскую фирмы Нестле.—
              —Женщинам не дарят ежей.—
              Отрезала Василиса.
              —То женщинам…. Вы необыкновенная женщина. Еж тоже необыкновенный.—
              Василиса почувствовала струны в груди и саму грудь. Испугалась. Исказила слова мужчины подозрением во лжи и испугалась этого тоже. Мужчина перед ней стоял лысый и круглый, но опытный в общении с женщинами.
              —Ёж круглый, как и я. Колючий как вы. Голодный как я и вы. Уверен, вы не завтракали тоже.—
              —Голодные женщины злые.—
              —Сейчас же принесите мне ежа. Как вы смели, везли его мне голодным? Он мог умереть.—
              —Ежи дохнут.—
              —Хам.—
              —Согласен. –
              Так переговариваясь, круглый человек довёл Василису до гостевой комнаты. Комната на первом этаже. Окно открыто Пин—Понгом. Окно зарешечено. Ёж сидел на подоконнике, куда его посадил Пин—Понг, что бы тот смотрел на живую природу. Они вошли. Дверь за ними хлопнула. Ёж на подоконнике спиной к людям и смотрел на свободу. Даже не вздрогнул и не свернулся. Продолжил смотреть, когда женский пальчик сначала дотронулся до иголок, затем провёл по ним ладошкой. Женщина наклонилась к подоконнику, и лицо её почти коснулось подоконника рядом с телом ёжика. Ёжик, зрелище само по себе необыкновенно притягательное, а тут распустившийся ёжик созерцающий мир перед собой и игнорирующий мир позади себя.
              —Он прелесть.—
              —Ты прелесть.—
              Повторила женщина для ежа, повернувшего невообразимую моську к её лицу.
Толи запах, толи короткая стрижка головы женщины что-то напомнило ежу, и это не было опасностью. Утконосый носик понюхал женский нос, не дотрагиваясь до него. Нос сморщился. Ёж сморщил свой.
              —Спасибо! Он мой!—
              Пинг-Понг онемел и прикусил язык. Ёж ни чьим, как его не мог быть. Хорошо, что женщина не ждала ответа. Зачем ей ответ о радости, которая уже есть. Она вихрем пронеслась мимо него с ежом в полотенце. Быстрей, быстрей, поделится радостью с дочерью.
              —Что собственно происходит?—
              Наблюдая несвойственную прыткость тёщи, спросил прокурор вновь появившегося в его доме привычного гостя.
              —Женщина счастлива.—
              —В её-то возрасте?—
              Пинг-Понг рассматривает одутловатое прокурорское лицо, а тот разглядывает тёщу, бегущую по лестнице.
              —И кости в этом возрасте плохо срастаются.—
              Эта фраза обращена вместе с лицом и сердитым взглядом теще.
              —И я, и ты, и она одного возраста.—
              Прокурор видит перед собой изменившееся лицо гостя. Интонация голоса возвращает «дворянина» в реальное время.
              —Как переговоры? Сработало?—
              Прокурор юлит глазками.
              —Не сработала сумма.—
              —Понижать надо.—
              —Не надо. Пить перестать надо. Смешной человек, смешная сумма будет озвучиваться всегда.—
              —Бояться должны, трепетать должны. Ты у буквы закона. Обойти закон, дорогого стоит.—
              —Прокурор трезвым должен быть. Глаза должны быть осмысленными. Речь внятная.—
              Рука Пинг-Понга нежданно вцепились и презрительно потрепали щёки прокурора. Круглая, лысая голова Пин-Понга зло завертелась перед прокурорскими глазами. Пинг-Понг скрипнул зубами, расслабил челюсти, отпустил дряблые щёки прокурора, опустился с носок на пятки и превратился в круглого человека.
              —Пойдём спасать ёжика от женских чар. Он тоже мужчина, так доктор сказал.—
              Прокурор обиделся и стал чеканить шаг по лестнице.


              Беременная и не беременная женщины наслаждались созерцанием ёжика. Им не нужны сейчас мужчины, ни свой, ни чужой. Они уже во дворе. Кусок сетки «рабицы» концами вонзился в мягкую землю вплотную к теневой стене дома и образовал полукруглый навес. Переднюю, его часть закрыли вторым куском, так же вонзили в землю и скрутили меж собой проволокой с помощью охранника. Еж чувствовал себя прекрасно, обследовал под собой землю, траву и бегающих по ней насекомых. Самого ежа обследовали две пары женских глаз. В таких ситуациях у людей бесследно исчезает разница в возрасте, половое различие и различие в социальном положении. Сходите в зоопарк, посмотрите на людей у вольеров с животными и убедитесь в этом. Охранник, стоя на корточках у загона для ёжика, забыл, что он среди женщин и за спиной находится работодатель.


              Мужчины прошли в беседку, где продолжили неприятный для прокурора разговор, начатый на лестнице в доме. Ему надо было, состоятся и уже давно. На лицо все признаки несоответствия человека занимаемой должности и негласных обязательств на него возложенных. Разговор будет длинным и нудным для хозяина дома. Пётр Степанович будет периодически вскакивать, и мерить шагами пространство беседки. Привычный гость, как долгоиграющая пластинка будет зудеть и зудеть, а ещё, время от времени оглядываться на женщин занимающихся ёжиком. Ежа за это время накормят мясом, сухим кошачьим кормом. Принесут коробку, в которой он приехал к ним в гости, в которой он и заснёт в темноте и покое на земле и свежем воздухе.


              Пинг-Понг как никто другой причастен к «несоответствию» прокурора, возложенным на него обязательствам самым серьёзным образом. Мало того, это он «посадил на стакан» Хеннесси молодого и амбициозного прокурора в видимом прошлом. Стёр границы совести и собственной точки зрения. Прокурор в ошейнике, в виде великолепного дома и полных счетов денег, был на его коротком поводке, от стола рабочего до стола ресторанного. Но даже таким прокурор был мил Пин-Понгу. Необъяснимо, но мил.


              Зудя о недостатках «любимчика» Пинг-Понг умудрялся думать о Василисе. Таких как прокурор подопечных у него много. Судьба их просматривалась одинаковым сценарием. Встреча с Василисой заставила Пинг-Понга бояться за будущее прокурора. Этим и объясняется его неадекватная реакция на провинившегося оплывшего и зажиревшего прокурора на лестнице его дома.
              —Я меняюсь…. Неужели не заметно! У меня молодая жена…. Ребёнок будет.—
              —Это вселяет надежду. У тебя ещё и тёща. Биографию её посмотрел на свет — чистое, синее небо, ни одного облачка, и глаза у неё такие же.—
              Прокурор обрадовался подобревшему тону гостя.
              —У тебя тоже синие глаза.—
              —Синие глаза у сивого мерина.—
              —Да что ж ты так о себе?! Зачем ежа отдал?—
              —Он ей сам отдался. Не свернулся даже.—
              И вспомнил себя Пинг-Понг, как прятал лицо в ладонях женщины пахнущие компотом.


              Вечером, сидя с Василисой на дворе, недалеко от нового места нахождения ёжика, Пинг-Понг пребывал в состоянии лёгкого опьянения, без употребления единого грамма алкоголя. Он не пил, не пробовал, не нюхал, и можно сказать не держал в руках спиртного. Никогда. Внутренности его ликовали и дребезжали. Бывает такое состояние, когда человек счастлив без видимых на то причин. Смех безудержный, но уместный, юмор искрометный проклюнулся, руки стали длиннее и тянуться, тянуться к женщине. И нет в нём мгновенных мужских реакций, а только тихое, почти скромное желание видеть и слышать женщину, если можно, то и ощутить нечаянно плечом её плечо. Почему именно эту? Странное дело. Женщины бальзаковского возраста приравнивались им к матерям и бабушкам. Кроме уважения и желания оказать помощь, ничего не возникало. Физическая близость происходила с девушками определённого типа, как в отделе с куклами. Одинаковые все, только в разных коробках и платьях и дорогие. Да волосы светлые или тёмные. А тут хочется положить голову на женское плечо и смотреть в тёплое, тёмное небо и тихо покачиваться на качелях диване, слегка отталкиваясь ногами от тёмной и тёплой земли.
              —Интересно, что сейчас Василиса испытывает ко мне?—
              Пинг-Понг оттолкнулся от земли. Качели под ними качнулись. В груди зашлось сладкое томление. Заметьте, не ниже пояса, а в груди.
              —Вась…. Ты откуда? Чья?—
              Женщина помолчала, зевнула по-бабьи.
              —Об этом и я хочу тебя спросить. Я тутошняя. Теща я теперь прокурорская.—
              Круглый человек чувствовал себя ничейным и не откуда. Так было всегда. Интернат больше не существовал, даже самого здания на той самой земле уже не было. Имена матери и родственников им забыты специально. Лица из прошлого поблёкли в памяти.
              —Я ничей. Перекати поле я.—
              —Перекати поле, если зацепиться за что, не оторвать вовек.—
              Василиса завозилась у его плеча, укладывая удобнее голову на спинку качелей. Специально, но как бы нечаянно касаясь плеча мужского. Круглый мужчина почувствовал дикое желание зацепиться за эту женщину, за эти качели, за это тёмное и тёплое небо и землю под ногами.
              —Не нравятся мне такие ответы. Взрослые мы с тобой, а ясности нет, как нет.—
              Женщине снова завозилась, лёгких касаний стало не хватать, хотелось положить голову на плечо мужчины. До замирания сердца хотелось. Цикады и те притихли. Они боялись стряхнуть с людей простые земные желания. Задрав подбородок в тёмное, тёплое небо, зажмурив глаза, она представила, как мягко укладывает свою голову туда, куда очень хочется, и… почувствовала мужскую голову у себя на плече. Лысую и круглую голову. Колобок съехал спиной вниз, и совершил только что описанное действие. Совершил и замер, напрягшись всем телом и умом. Вопрос «зачем?» не возник. На сколько? Сколько он будет так держать голову, и не шокировало ли это женщину? То, что он ждал, от прикосновения к женскому плечу не произошло. Даже тепла не почувствовал из-за напряжения во всём теле. Представил себя со стороны и задохнулся от возмущения. Вскинулся весь, а голова не поднялась под тёплой и мягкой рукой женщины, во время легшей на его голову. И они пришли. Все ожидаемые ощущения пришли. Оглохший от долгожданных эмоций, мужчина льнул к женщине и льнул, как проснувшийся в ночи ребёнок от страшного сновидения.


              В доме, в комнате с окном, смотрящим прямо на качели под кустом сирени, Екатерина Владимировна пыталась потушить в себе раздражение от созерцания обрюзгшего тела прокурора с женственными пухлыми коленками, обвисшим животом и такой же грудью. Он подглядывал в щёлочку меж шторами за постоянным гостем и тещей. Забылся человек, увлёкся, и перестал держать спину прямо и подтянутым живот. Юность разглядывала старость. Старость разглядывала за окном то, что бывает в юности. Старость что-то почувствовала, насторожилась. Вобрала в себя всё, что только можно было вобрать, выпрямилась, постояла так с пол минутки и, повернулось к юности. Юность лежала лицом к стене и плакала. Именно плакала. Без слёз, звуков и сотрясения тела. Только старость может это понять и увидеть. Пётр Степанович содрогнулся от объяснения увиденного пришедшего на ум. Панически поискал опровержения и нашёл. То мама Екатерины Владимировны, его тёща, своим необычным поведением с ВасВасычем, расстроила беременную девочку, а беременным расстроиться легче лёгкого. Объяснение нашлось. Хорошее настроение наполнило прокурора, как хороший коньяк пузатый бокал. Вернее бокал чуть-чуть долили, освежив содержимое.
              —Разве можно так близко к сердцу принимать ухаживания ВасВасыча за мамой.—
              Беременная юность развернулась и обняла толстую, чистую, благоухающую хорошим одеколоном шею старости. Представила, как тепло, сытно и светло будет жить её ребёнок, её мама и она сама в этом доме за этой «шеей» и великое чувство благодарности высушило слёзы и наполнило девушку прежним содержанием, это счастливым ожиданием нового и неизведанного. Как известно, на благодатной почве прорастает и плодоносные растения и сорняки.
              —За мамой ухаживает Василий Васильевич? Разве? С чего ты взял? В их возрасте то!—
              —Я, ВасВасыч, и твоя мама практически одногодки.—
              —Между нами форс-мажорные обстоятельства.—
              Прокурор задыхался в тесных объятиях юности. Вырвался. Перевёл дух и вопрошал:
              —Что за обстоятельства? Беременность? А любовь?—
              Юность ужаснулась своей оплошности, и стало выкручиваться, а заодно себя убеждать да уговаривать.
              —Моя любовь к тебе не подъездная, в благородной почве проросла, потому она не просто любовь, а ценность. Редкая ценность. Помнишь, мама сказала, что моя и её жизнь в этом доме заиграла всеми красками радуги? Ты наша РАДУГА.—
              Старость помолодела и вздохнула с облегчением.
              —Помню.—
              —Не сомневайтесь во мне, Пётр Степанович!—
              —Не буду.—
              Помолодевшая старость прижалась к беременной юности, что бы тут же уснуть, после пережитого только что небольшого потрясения.


              Ранним утром, так и не уснув, в своём доме, в своей кровати, в своей комнате, много чего передумав и надумав, ВасВасыч уедет вершить поспевшие «дела» и надуманные ночью. А это! Переписать прокурорский дом, записанный на подставное лицо. Сделать хозяином прокурора можно, но будет неверным решением. Его прокурорская карьера катится в тартарары. В криминальном мире авторитета прокурор не приобрёл, да и такое случается редко. Долголетний сахар и холестерин в крови с монотонным постоянством укорачивает прокурорскую жизнь. Женщина Василиса, живущая в доме, живая, реальная, единственно настоящая воспринимаемая им женщина. Она ему никто, но он за неё думает и боится. Прокурор, в будущем, ей не защита и не кормилец её дочери и внуку, если лишится своего положения. А он его лишится, так было со всеми и всегда с людьми, заточенными криминальными структурами по своему образу и подобию. Свою жизнь Пинг-Понг изменить не может, поздно. Но теперь у него есть Василиса, и жизнь его, плоды неправильной, ненормальной жизни, будут поддерживать, и охранять жизнь единственно правильной и настоящей женщины. Таково его решение. У него есть Василиса. У него есть настоящее, тёплое чувство в груди к ней, как к ёжику.


              Этой ночью, плачущая юность объясняла старости правоту своего существования подле неё, этой же ночью нашёл своё место под солнцем ещё один человек, перекати поле, случайно зацепившись за чистоту человеческую женскую. Из всего перечисленного, обдуманного, решил ВасВасыч, что дом будет принадлежать Василисе. Прокурора даже в известность не надо ставить, он знает, что дом оформлен не на него. Узость сытого и пьяного бытия сделало человека безучастным даже к таким вопросам. Необходимо поставить в известность Василису, а это значит раскрыть себя как криминального авторитета. Если Пинг-Понг сравнивал прокурора с сытой породистой собакой на его коротком поводке, от стола прокурорского до стола ресторанного, то сейчас он ощутил такой же ошейник у себя на шее. Человек побагровел лицом от натуги, так сдавил горло ошейник. Давненько стал сдавливать. Время пришло. Хваткость ушла. Там проглядел, где-то просто не сложилось, а где и подставили. Молодость ещё не обогнала старость, но тяжело и завистливо дышала в затылок. Круглая голова повертелась, хрустнула шейными позвонками, перевела глаза на знакомого проводника.
              —Вы бессменный на своём посту?—
              —Совпадает так.—
              —Нет развития событий от совпадений.—
              —Есть.—
              Проводник закрыл дверь купе и прислонился к ней.
              —Вместе с вами в вагон сели два человека. Прошлые разы они не садились, а наблюдали за вами из-за газетного киоска. Думал ваши. Сегодня не наблюдали, как шли по перрону, так и зашли перед вами в вагон. Вы на них не среагировали.—
              Пинг-Понг и проводник были людьми взрослыми. Играть в войнушку во дворе разучились давно. Чувствовали неловкость оба в сложившейся обстановке. Первым заговорил пассажир.
              —Вы не представляете, как это некстати. Самую малость не успел сделать для семьи.—
              —Вы говорили, что нет семьи.—
              —Я так считал. Слава Богу, оказалось не так. Есть семья, дочь есть, и внук на подходе.—
              В доли секунды возникло решение у Пинг-Понга, жениться на Василисе и удочерить Катерину. Только бы успеть!
              —У меня напарница в этот раз вашего роста, кругленькая вся и кривоногая, вы уж простите….—
              Заговорил проводник.
              —И….—
              —Занесёт чаю. Выйдете в её форме, есть второй комплект. Форменную одежду принесу вместе с постельным бельём. Скоро подъём будет километров тридцать, скорость минимальная, спрыгнуть безопасно из тамбура можно. Свою одежду возьмите с собой в наволочке.—
              Двое мужчин, покачиваясь в такт поезда, разглядывали движущийся степной ландшафт за окном. Довольно долго.
              —Зачем вам это?—
              Спросил Пинг-Понг.
              —Ёж без вас сдохнет.—


              Задуманное мужчинами свершилось. Ночью в купе заказанного объекта не окажется. Люди с глухонемым оружием сойдут на первой станции, обнаружив это. Идущий по степи одинокий ночной путник, впервые встретится с ней, с её запахами, с рассветом. Этот рассвет был только для него, единственного человека в степи с опущенными руками, с ладонями, повёрнутыми к солнцу. Человек шел к солнцу. Шёл, не ища протоптанной дороги. Ладонями скользил по верхушкам травы. Плыл и плыл в огромном степном пространстве, легко и свободно в свете нового зарождающегося дня. Рассвет принесёт невероятное желание жить по-другому, любить по-другому, по-другому видеть, слышать и ощущать время, время которое заканчивалось.


Продолжение: Глава четырнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2325



Глава четырнадцатая



              Да, время неумолимо в своём движении. У него одно назначение. Идти. И оно идёт. Казалось бы время незримо и бестелесно. Так оно и есть. Но есть у него свойство чудодейственное, менять души человеческие и только в лучшую сторону. Только по истечению большого количества лет, посещает нас мудрость бытия. Если выше описанный человек шёл к своему рассвету, гладя степь ладонями рук, то в детстве и молодости скакал по степи, размахивая палкой направо и налево, срубая траву и скромные цветы. Между двумя такими разными действиями прошло время, оно и изменило в человеке реакцию на свидание со степью и рассветом.
              —Пётр Степанович! Простите меня за любопытство. Куда пропал ваш закадычный друг?—
              Тёща прокурора и сам прокурор находились в стенах родильного дома, в ожидании торжественного выхода Екатерины Владимировны с двумя неожиданно родившимися сыновьями.
              —Разве Василию Васильевичу не хочется разделить с вами радость рождения двух сыновей?—


              Цифра два результат последнего УЗИ, оглушила новоиспечённого папашу, как оглушила отставка от занимаемой должности. Военная пенсия у прокурора уже была, накопления тоже, но привыкший жить на широкую ногу человек, не мог смириться со случившимся с ним и сник, потерял лоск, величие. Занимаемая должность была мостиком с миром власти и денег, в сотни раз больше его бывшей прокурорской власти. Лишившись всего этого, Пётр Степанович перестал выглядеть дворянином. Ежедневное созерцание молодой расцветшей в предстоящем материнстве супруги, ещё больше усугубляло его плохое настроение и здоровье. Сахар и холестерин забил кровеносные сосуды. Ноги приобрели фиолетовый оттенок выше щиколоток, набрякли, отекли и стали похожими на ноги, слепленные из пластилина. Пётр Степанович разглядывал, свои ноги в домашних тапочках и на вопрос тёщи не отвечал. Он ощущал их пульсацию и мелкое колючее покалывание в пальцах. Кажется, ноги интересовали его больше, чем выход молодой супруги с двойней. Двери роддома открывались с монотонной периодичностью. Люди в одинаковой форме заносили в корзинах цветы. Такие корзины с цветочными композициями выносят оперным певицам и ставят к их ногам на сцену. Три корзины слева, три корзины справа от дверей, выпускающих молодых мам на свободу. К каждой привязали охапку маленьких воздушных шариков. Вестибюль приобрёл живой и радостный вид.
              —Кто из присутствующих молодой папаша с фамилией ……..?—
              Василиса и Пётр Степанович подняли головы.
              —Мы.—
              Ответили хором.
              —Распишитесь в получении.—
              Планшет с документом мягко лёг на колени «молодого папаши».
              —Если вы дедушка, то напишите паспортные данные.—
              Василиса выхватила паспорт из сумочки и заполнила графы.
              —Пётр Степанович, я понимаю вашу радость, но это много, очень много.—
              —Я не заказывал эти цветы.—
              Тёща хотела что-то сказать, но послышалась музыка и в вестибюле появилась Екатерина Владимировна. Располневшая, розовощёкая, с только что слепленной приходящим мастером причёской на голове, она была сама на себя не похожа. Две медсестры несли по упакованному ребёнку. Люди, ожидающие других рожениц, при виде двойни зааплодировали и стали фотографировать.
              —Доченька, оказывается, эти цветы в корзинах тебе.—
              Шепнула мать дочери, пока седовласый папа, волнуясь и дрожа щеками, целовал сквозь кружево крошечные лица сыновей.
              —У моих детей самый лучший отец в мире. Как он себя чувствует? Какой сахар?—
              —Дозу инсулина доктор не увеличивал?—
              —Дома, дома…. Обо всём дома. Улыбайся. Фотограф снимает.—


              Вечером, после небольшого заказного банкета для узкого круга родных и знакомых, мать и дочь смогли поговорить по душам. Принятая в качестве няни женщина находилась в детской комнате. Петр Степанович так нарадовался, наелся, напился так, что вынужден быть лечь спать ещё до ухода гостей. Молодая жена получила подарок от мужа в виде серёг и кольца с достойными «скромными» камнями.


              Мать и дочь стояли у окна, за которым мокли качели, а сиреневый куст ждал весны. Март за окном - не посидеть на качелях. Василиса выслушала грустную реплику матери, она сетовала на вечное своё женское одиночество.
              —Мама, между вами ничего не было. Да и виделись всего ничего.—
              —Мне хорошо от одной мысли, что он есть на этом свете.—
              —Тогда не вздыхай так.—
              —Предшественника Пинг-Понга прилюдно расстреляли в известном ресторане Волгограда.—
              —И предшественника предшественника тоже убили.—
              —Ты что-то забыла на качелях мам.—
              Женщины смотрят на красочный пакет.
              —Не я. Кто-то из гостей может быть.—
              Василиса выходит из комнаты. Вскоре дочь видит мать за окном на дворе. Та берёт в руки красочный пакет, разглядывает и присаживается на холодные и влажные качели. Март на дворе! Дочь стучит в стекло. Мать слабо ей улыбается в ответ, встаёт и идёт в дом. В комнату к дочери входит в верхней одежде. В пакете оказалось четыре продолговатые коробочки синего бархата. В каждой из них лежала золотая цепочка с золотым крестиком. Две цепочки были короткими и тоненькими. Золотая пластинка, лежащая в каждой коробочке, имела надпись и оглашала дарителя и предстоящего владельца ювелирного изделия.
              —Внуку первому.—
              —Внуку второму.—
              —Пётр Степанович переигрывает.—
              Екатерина Владимировна сделала заключение и сама в него не поверила. Раскрытое письмо в руках матери мелко дрожало.
              —Василёк жив. Я знала, я знала!—
              Дочь открыла две оставшиеся коробочки. В них покоились золотые цепочки необычной и крупной вязи с весомыми подвесками в виде сердца, скромно поблескивающие брильянтовой россыпью. Вложенные именные пластинки из золота распределяли украшения по владелицам, одним словом на каждой.
              —Жене.—
              —Дочери.—
              Женщины прочитали надписи и поменялись коробочками.
              —Что-то понимаешь?—
              Дочь требовательно смотрит на мать. Та начинает раздеваться. Пригладила волосы, поправила горловину платья, одёрнула его к низу.
              —Я верила, что просто так Василёк меня не оставит.—
              —Меня взяли в жёны, а тебя в дочери.—
              —Счёт открыт на моё имя, валютный. Муж открыл для жены и дочери.—
              Дочь с прямой спиной тихо оседает на прикроватный диванчик.
              —Пётр Степанович написал завещание?—
              Мать ещё раз одёргивает платье, делает два шага по направлению к дочери и садится рядом с ней.
              —Василий Васильевич берёт меня в жёны. Тебя удочеряет и твои детки, станут его внуками.—
              —Так прямо и пишет. Ты почитай сама.—
              Мать протягивает лист письма дочери, та читает. Поднимает голову, смотрит в сторону окна. Продолжительно, потому что дочь читает.
              —Так не бывает мама. Верить, правда, хочется. —
              —Всю жизнь знала, что придёт ко мне не парень, не ухажёр, не любовник, а муж.—
              Дочь, уставшая от недавних родов, выписки из больницы, банкета, неправдоподобной новости прилегла на кровать. На мать не смотрит. Смотрит на лист с мужскими скупыми словами. Даже треть страницы не заполнена.
              —Ничего ты не знала, мама. Ты хотела, верила и ждала. Мечтала.—
              —Твоя дочь сытый дом себе и детям добыла совсем другим способом. Завыть порой от этого хочется. Только ломать ничего не буду. Буду хорошей мамой как ты.—
              —А мне что делать дочь?—
              —Верить. Исполнилось же.—
              —Так нет же его!—
              Дочь встаёт и обнимает мать.
              —И у меня нет.—
              Пройдёт с полчаса, прежде чем дочь и мать смирятся с полученной информацией, поверят в неё и даже померяют ювелирные украшения. Выйдут к охране и поспрошают о красочном пакете на качелях под кустом сирени. Охрана наотрез откажется. Никто ничего не видел и не слышал.


              Первую ночь в доме новорожденные проведут спокойно. Спокойно так, что уставшая ждать их пробуждения утром мама и бабушка заглянут в детскую. Няня расплющив щёку о подушку, не среагирует на их приход. Детки тоже. Женщины разойдутся по комнатам. Бабушка на кухню. Жена вернётся к мужу.


              Екатерина Владимировна шла и думала, ставить мужа в известность о необычном событии или нет. Решила, что хозяин дома обязан знать о том, что происходит в нём.
              —А дом то не мой, не на меня оформлен. И если ВасВасыч выбрал твою мать, дом будет её. У вас всё будет. Можно теперь и умереть со спокойной душой за вас.—
              —Ты меня накручиваешь на жалость последнее время. Зачем тебе это? Ты Мужчина.—
              —Я больной мужчина. Болезнь моя укорачивает жизнь пополам.—
              —Диабетики живут долго.—
              —То диабетики. Я таковым себя не считал и не берёгся. У меня необратимый процесс. Ты принесла радостную весть. Теперь я спокоен за вас и почти счастлив.—
              Екатерина Владимировна знала о состоянии мужа от врачей, а Пётр Степанович знал, что она знает.
              —Мы станем бороться с тобой до последнего.—
              —Мудрая жена, богатство дому.—
              Молодость и старость сидят рядом на кровати.
              —Пинг-Понг живой?—
              Спрашивает Екатерина.
              —И такое может быть.—
              —Возможны действия доверенного исполнителя по его завещанию.—
              Муж обнимает жену.
              —Мне и завещать тебе нечего. Как жил! Как жил!—
              —Вы не правы Пётр Степанович. Всё заработано вами, я понимаю это.—
              —Давай сменим тему.—
              Молодая жена прижимается к старому мужу.
              —Ты мне не говорил, что соседский участок продан, наконец. Кто владельцы?—
              —Люди. Не наш уровень. Дом странноват…. Сад хорош!—


              Соседский сад и в правду удивлял разнообразием фруктовых деревьев, наличием крыжовника, малины, декоративных горок клумб, пихт и елочек. Дом с мансардной, если смотреть дому в лицо, это треугольник, стоящий на земле. Мансарда не отделяла полностью крышу от дома. Мансарда нависала над центральной частью дома с двух сторон по всей длине дома, упираясь на колонны. От самой крыши вдоль стен мансардных комнат свисали люстры в ряд на всю длину конька крыши. Комнаты на втором этаже служили спальнями и личным пространством каждого проживающего в доме. Первый этаж представлял собой единое гостиное пространство с колоннами. В дальней стене первого этажа пряталась лестница на второй этаж и двери на кухню и ванную комнату. Трёх угольный дом, спроектировал сам хозяин дома, и построил, но неожиданно влюбился, и уехал жить на родину жены иностранки.


              Частный двор соседского дома в марте тоже безжизнен. Хотя это не так, вон на столбике у ворот громоздится вздыбленной шерстью сердитый кот. Он может оказаться кошкой. На остатках снега, неприглядными лепёшками разбросанного по двору следы от птиц. Настырная проклюнувшая зелень робко разглядывает холодный и мокрый мир вокруг себя. Маме Аллы нравился сад, двор, летняя кухня с верандой вокруг неё. Приятно скрипят доски пола веранды под ногами, приятно ходить по собственной земле, где нет чужих следов. Своя земля! Женщина встала, потянулась и почувствовала себя молодой и свежей, как воздух её окружающий. Переделывать что-то во дворе мать Аллы не планирует, а вот дом! Дом странный снаружи, а заходишь внутрь, странность завораживает, а потом восхищает. Особенно глядя на то, как виртуозно передвигается коляска мужа инвалида в просторах первого этажа. Ещё люстры, семь штук рядком, по коньку потолка свисают на длинных подвесах и кружат голову. Много пространства и оно также кружит голову. Женщина села в кресло, запрокинула голову и залюбовалась подвесками в люстрах. Сердитый кот на заборе (может оказаться кошкой) довесок к дому от бывшего хозяина. Он не спешит принять ласку новых пришельцев, но участь свою видимо понял и не стесняется сердито опорожнять чашки с кормом.
              —Как зовут кота?—
              —Мефодий.—
              Отозвалась дочь из глубин жилого и странного пространства.
              —Длинно.—
              —А мне нравится! И кот и дом. А тебе?—
              —Как на курорт приехала за границу, а это наш номер в отеле.—
              —Так нравится или нет?—
              —Привыкаю…. Но привыкаю с восторгом, порой не верится даже.—


              Немного ясности никогда не помешает. Ясность состоит в том, что бывший Алкин депутат состоял в тесной деловой связи с Пинг-Понгом. Какие уж там дела, никого не касаются. Алла обратилась к депутату с просьбой найти более, менее подходящий дом для его покупки. Депутат спросил у Пинг-Понга, тот подсказал, где в городке продаётся дом с планировкой пригодной для проживания инвалида колясочника и с большим наличием спален. Узнал Пинг-Понг о доме случайно, разговаривая с сердитым котом на заборе, как всегда гостюя у прокурора. Разболтался с его хозяином о странной форме дома, а тот и пригласил посмотреть его. Удивил дом и запомнился, потом и пригодился.
              —В соседях у нас прокурор.—
              Алла как нож проглотила новость.
              —Ты чего молчишь доченька?—
              —Какой прокурор?—
              —Наш, местный, бывший, правда.—
              Что-то упало и с треском разбилось позади матери.
              —К счастью доченька.—
              Говорит мать.
              —К счастью доченька.—
              Отозвался отец.
Хлопнула входная дверь, о дверь ударилась короткая фраза матери:
              —Куртку накинь.—


              Тяжёлая дверь снова открылась, вошла дочь, уже спокойно надела куртку и вышла вместе с рыжим котом. Буквально один глоток холодного воздуха вернул молодой женщине душевное равновесие. Ну, подумаешь Катька! Ну, подумаешь, через забор живёт! Не фига себе, Катька через забор живёт! Девушка потопталась на сырой и сколькой от наледи веранде, не поворачивая голову в сторону предполагаемого прокурорского дома. Два плетёных из искусственного прута кресла стояли в неприглядном виде, но ей пришлось сеть в одно их них, так как в соседнем дворе послышались голоса. Мужской и женский. Разговаривали люди между собой степенно и с нежностью. Трудно было узнать в разговаривающей женщине Катьку. Именно Екатериной Владимировной, как называл её муж, она выглядела. Рядом идущий и опирающийся на её руку пожилой человек с трудом переставлял ноги. Охранник открыл кованую калитку и дверь автомобиля, в который Екатерина Владимировна тут же села, а мужчину охранник долго усаживал сам. Уехали.
              —Может это мама её, а не Катька.—
              —Мама, меньше ростом и стрижка почти под ноль всегда была. Катька это.—
              —Голос её и не её по интонации, как мать с больным ребёнком.—
              Размышляет молодая женщина, и тут же вслух, громко и резко:
              —Ну чего тебе, Макс? Я же видела, как ты вошёл во двор.—
              Алла взбрыкнула и встала с холодного кресла, этим самым сбросив с плеч руки мужа. И тут же вспомнила Катю, павой та плыла рядом с мужчиной по двору, светлая лицом и мягкой улыбкой. Вспомнила и мгновенно срисовала и на себя примерила.
              —Испугал. Аж зашлась вся.—
              Ласково и певуче говорит она и берёт мужа под руку. Вспоминает почтительную речь Катерины с мужчиной.
              —Пойдём в дом муж. Холодно на дворе. Заждалась. Озябла.—
              И льнёт к мужчине, клонит голову к его плечу, от чего плечи того расправляются и шаг становится чётче, взгляд увереннее.


              За овальным столом на двенадцать стульев оставленным бывшим хозяином, под семью люстрами через полчаса, будет ужинать семья из четырёх человек. Ужинать не как всегда, не как привыкли. Что-то будет заставлять их держать спины прямо, прижимая их к спинкам стульев. Эхо в помещение не позволит греметь посудой и вилками. Люди наполнялись величием дома в хорошем смысле этого слова. Прислушивались к себе, и происходящее с ними им нравилось.
              —Угадай, кто наши соседи?—
              Алла приготовилась удивить Максима, и разглядеть, не упустить первую реакцию мужа на новость.
              —Катька с прокурором.—
              Мать Аллы поморщилась.
              —Какая она теперь Катька? Видела её. Расцвела, повзрослела, вчера с родильного дома привезли. Шесть корзин с цветами. Корзин! За двойню! Два сына у неё.—
              Максим явно был ошарашен новостью и осторожно посмотрел на жену. Та на него. Сидят и сверлят друг друга глазами. Кто первый и что скажет?
              —Чему удивляться, у нас у самих такая же раскладка с двойней может получиться.—
              Ответил за Максима отец Аллы.
Аллу как током ударило. Двойня! Как же она могла забыть? В голове замелькали мысли, одна пакостнее другой.
              —Хорошо, когда соседи знакомые. Осваиваться будет легче отцу и матери, спросить что, да как по огороду есть у кого. Есть, кого пригласить на новоселье.—
              Максим встал, подошёл к жене, обнял её вместе со стулом.
              —Родишь сама, будешь ходить за советами к уже знающей что-то мамаше. Мне показалось знакомой, полная, возрастная женщина, недавно отъехавшая на машине. Уж очень выглядит солидно, не то, что ты у меня. Девчонка.—
              Ах, слова, слова соловьистые! Велика ваша сила.
Алла тут же согласилась со словами мужа. Женское воображение сгустило их краски, и образ бывшей соперницы поблёк. Только долго ещё, почти до первого цветения китайской вишни на дворе, Алла будет стараться не смотреть в сторону соседского дома.


              В соседском же доме молодая жена и молодая мама будет занята новорожденными сыновьями и угасающим мужем. Некогда ей будет разглядывать новых соседей. Аллу это станет волновать, разозлит даже. Возвращаясь или уходя на работу, будет подолгу и специально махать рукой отцу и матери от калитки, пока муж не увлечёт её за собой в машину.
              —Неуч-то, Макс?—
              Стоящая у окна Екатерина Владимировна отдёрнула штору с золотой нитью, отсвечивающую на солнце и мешающая разглядеть парня стоящего у соседских ворот. Сердце Екатерины Владимировны заколотилось, рванулось тугой тетивой грудь, похолодел кончик носа. Двое младенцев, вместе с мамой жмурились весеннему солнышку. Оно разглядывало детей через окошко. Один на руках мамы, другой на руках няни. Совсем одинаковые.
              —Что он тут делает?—
              Взяла из рук матери ребёнка, уложила в коляску, подвинула её к няне и устремилась из дома. Пока одевалась на скорую руку, вышла на крылечко, и только удаляющийся звук машины сказал ей о том, что предполагаемый Максим уехал. Окинула взглядом двор и странный дом.
              —Голубятня!—
              Подумала.
Только построена эта голубятня из высококачественных и современных материалов. Человек, прежде всего, строил гнездо. У птиц так бывает. Самец строит гнездо и приглашает самочку его посмотреть. Если гнездо понравилось «даме», она остаётся в нём и отложит яйца. Человек, построивший треугольный дом совершил ошибку. Нельзя перечить природе. Он улетел в гнездо самки, а своё гнездо продал.
              —Сколько людей, столько идей.—
              Покачала головой молодая мама и вспомнила о детях. Ещё раз окинула взглядом «голубятню» и вернулась в дом. Взяла на руки не спящего сына, и тот заплакал, испугавшись холодных маминых рук, чем разбудил братика. И принялись они в два голоса жаловаться на весь дом. Один на то, что у мамы руки холодные, второй на то, что его разбудили.


Продолжение: Глава пятнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2326



Глава пятнадцатая



              —Дома телушка – за морем полушка.—
              ВасВасыч потянулся. Особого удовольствия не получил. Ох уж, эти диванчики в английском стиле! Не развернуться, не повернуться. На высоких ножках, как у стульев. Паришь себе в воздухе! Рука мужчины опустилась и помахала в пространстве между полом и диваном. Вспомнились кожаные рыжие диваны в прокурорском доме, мягкие, глубокие, обнимающие и всасывающие тебя всего и со всех сторон. Сидишь в них, пока не закипишь, не перегреешься, то есть. Только этот дом он ощущал своим.


              Расторопная горничная или как там её, порхала по комнате с пушистым венчиком в руках и кружила голову наблюдавшему за ней мужчине, который начинал закипать, перегреваться, то есть. Венчиком тут, венчиком там, венчиком всюду. На родине мужчины не найти ни одной женщине водящей этаким вот венчиком по плюшевым шторам и гобеленовым картинам. Забавно! Неуч-то, она завлекает мужчину?
              —Коза.—
              Мысленно обозвал горничную ВасВасыч.
К той единственно правильной и настоящей женщине, таких зудящих, нудящих и мгновенных влечений он не испытывал. Но, Боже ты мой! Куда слаще, главнее и важнее были те ощущения, которым он ещё и не дал названия. Они были просто его. И какими драгоценными они были!
              —Уходи.—
              Коза застопорилась у каминной полки. Оглянулась и заискрила глазками в сторону загадочного русского гостя в доме. Хозяин дома ею уже разгадан, и она приятно удивлена и довольна отгадкой. Наколки на жилисто мускулистом теле цыгана, а по—здешнему татуировки страшно и всегда волновали её. Нынешний гость необыкновенный. Он совсем, совсем не похож на хозяина. Его хочется погладить, как кошку, но гость лысый. Сосем, совсем лысый и никогда не бреет голову. Значение слова «уходи», сказанного лысым мужчиной, она знала. Не первый год работает в доме русского фотографа цыгана. В доме нет ни одного фотоаппарата, зато два раз в год, проводится выставка продажа его работ. Порой снимки в чёрно белых тонах превращаются в гипсовые панно. Размеры панно просто фантастические.
              —Я мешаюсь?—
              Коза встала в позу, много раз отработанную у зеркала. Она видела себя, как видел её сейчас лысый мужчина. Себе она нравилась и не понравится, ему не могла. Сто процентов!
              —В моём доме распоряжения дважды не повторяются.—
              В комнату вошёл хозяин дома. Цыган фотограф, только что вам представленный.
Если обычного вокзального цыгана в России одеть в европейские одеяния, мы получим точный описываемый образец. Режет глаз несоответствие модного стиля с типажом мужчины. Тем не менее, цыган чувствует себя прекрасно. Черносливовая худощавость, при не большом росте. Присутствие ежедневной небритости на лице удивляет, при наличии дорогих и используемых бритвенных принадлежностей в янтарной оправе в ванной комнате. Птичий нос и глаза. Крадущийся шаг в собственном доме.
              —Ухожу. Простите.—
              На своём наречии проворковала горничная, собирая принадлежности для уборки по комнате. Старательно при этом пружиня и вытягивая тело. Наклонялась не приседая. В доли секунды, бесшумно цыган оказался подле неё. Рука с синим отливом от наколок, в наказание смяла женскую грудь до крика. Крик и не вырвался потому, как рот запечатали грубым поцелуем, после которого женщина почувствует вкус крови во рту, но уже за дверью, за которую её так, же грубо вытолкают.
              —Аппетитная. Да?—
              Хозяин коршуном посмотрел в сторону гостя на диване.
              —Особо не разглядывал. Дремал и думал.—
              —Куда дальше покатишься?—
              Как-то так посмотрел гость в ответ на цыгана, не меняя позы, что тот перевоплотился в новобранца и произнёс те же слова, что и горничная.
              —Прости. Мне уйти?—
              —Останься.—
              Ответил ВасВасыч, но перед этим выдержал паузу.
              —Ты не пробовал по—другому с женщинами общаться и с другими.—
              —С другими? Две жены есть. По—другому? Восемь детей чисто кровов имею.—
              —Честь и хвала тебе за это. Приятно удивил.—
              Крякнул ВасВасыч. Потёр шею с чувством досады.
              —Как они? Где?—
              —В России. Только в России. Они цыгане! У них всё хорошо, благодаря тебе.—
              Разговаривать цыган начал с цыганской инструментально певучей ноткой в голосе. Чтобы прервать это, ВасВасыч сказал:
              —Тогда корми меня благодарным обедом.—


              Разглядывая всё утро фотоснимки, присланные из России, ВасВасыч диву давался красоте своей родины, клочками выхваченную неграмотными, скитающимися по стране цыганами. Именно клочками, так как нет поставленной темы, поиска задуманной картинки, дополнительных освещений, подставных декораций. Просто шёл или ехал цыган по земле русской и, не задумываясь, снимал, что на глаз легло и на сердце. Им не является хозяин этого дома, настоящий фотограф проживает в России и не один. Выставки продажи идут от лица, вышеописанного цыгана и пользуются бешеным успехом.
              —Ты хотя бы видел этих людей? Фотографов.—
              ВасВасыч отложил кипу снимком в сторону, освобождая место для воздушного десерта. Какой десерт в Париже! Даже многострадальный желудок лысого гостя его принимает. Вкус Парижского десерта чем-то мягко и смутно напоминал ВасВасычу минуты покоя подле его самой правильной и настоящей женщины.
              —Да дети это балуются в основном мой старший. Взрослые цыгане другим заняты.—
              —Невероятно!—
              ВасВасыч оцепенел в удивлении.
              —Так делай имя своему старшему, здесь, в Париже!—
              —У нас инициалы совпадают. Можно будет потом на него всё и перевести.—
              —Обязательно переведи, доведи до логического конца.—


              В это самое время, Василиса потрогала в кармане домашнего платья золотое сердечко на цепочке. Приятная прохладная тяжесть. Сладко защемило сердце. Вспомнила похожие эмоции в себе, когда была девочкой. Всплыло лицо мальчика из параллельного класса, срывавшего мамин зацветший на окне цветок зимой, что бы подарить ей. Цветок плавал в стакане с водой, потому как не было у него длинного стебля и, глядя на него, сладко щемило сердечко. Сколько красоты вокруг! А мы не видим. Бежим мимо вместе со временем. В кармане платья лежит ещё одна красота, подаренная ВасВасычем и созданная человеком, а надеть её на себя нет смелости. Непривыкшая к таким вещам женщина, их имела в кармане, вокруг себя, и в себе.
              —Василёк жив.—
              Радость женщины безмерна.


              Другая и насущная тема пришла ей в голову - её дочь, счастлива ли она? Росла неуправляемой и вздорной девчонкой. Улица, подворотни, подъезды, крыши - где только её не находила. Секта какая-то и то не прошла мимо. Обошлось. Сама дочь Как-то додумалась и вовремя отошла. Потом появился Пётр Степанович. Сколько нервов, разговоров, его развод с женой. Думала, пить вместе с ним станет. Нет. Как ветром сдуло с неё всю популярную дурь. Стала женой, мамой, да какой!
              —Ма-ам, что застыла у окна?—
              —О тебе думаю.—
              Дочь прикрыла дверь в детскую. Она располагается на первом этаже.
              —Может случиться так, что останусь я без зятя, мальчики без отца, а ты без мужа.—
              Мать сказала и ждала гневных опровергающих слов от дочери, слегка сгорбившись и прикрыв глаза в напряжении.
              —Такое может случиться не только с нами. Горе заглядывает в каждую дверь, мам. Как его встретить, пережить и проводить – вот в чём вопрос. Вчера, я и Пётр Степанович решили бороться и держаться до конца. Может Бог смилуется над нами.—
Женщины переместились на кухню. Сварили себе настоящий кофе в специальном поддоне с раскалённым песком - последний подарок Пинг-Понга прокурору. Чудный запах наполнил дом.
              —Неужели диабет не излечим?—
              Дочь смачно откусила от шоколадной плитки, и кусочек горького шоколада растаял во рту, горячим от глотка кофе. Вкусно! Ароматно и радостно одновременно сразу же. Мать забирает из рук дочери шоколад и разламывает его на квадратные дольки. Складывает в вазочку.
              —Излечим.—
              —Ты серьёзно?!—
              Тут же вскидывается дочь.
              —Диабет излечивали сто лет назад. И второй и даже первой степени.—
              —Термическими ванными и физическими упражнениями.—
              —Вылеченный диабет не нужен производителям инсулина и Минздраву. Нужен он самим больным. Всем диабетикам легче сделать укол, чем каждый день трудится над собой, и отказаться от вредных привычек. А лекарство было и есть - это перестать жрать и ленится, и начать двигаться. Сначала по полтора часа в день, потом по часу, а потом уже и полчаса будет достаточно активных упражнений.—
              Дочь представила мужа, истекающего потом на беговой дорожке в мини спортзале собственного дома.
              —Петр Степанович и минуту не выдержал на днях, задыхаться начал, и ноги отказывают.—
              —Нашего Петра Степановича сахар уже съел. Необратимый процесс в организме.—
              —Откуда ты всё это знаешь?—
              —ВасВасыч рассказывал.—
              Женщина вздыхает.
              —Люди на земле как плоды апельсинового дерева. Их выжмут до последней капли и только после этого позволят умереть.—
              Женщина снова вздохнула.
Если бы не настоящий кофе и шоколад, настроение женщин было бы испорченно.


              Если бы не Парижский десерт, ВасВасыч загрустил бы по прокурорскому дому и Василисе снова. Как там она? Как мальчики новорожденные? Сорока на хвосте принесла известие, что здоровье прокурора ухудшается. Рано и не вовремя.
              —Открою секрет. У меня есть жена, дочь и двое внуков.—
              Человек сказал, и душа его заворковала счастьем и вольностью.
              —Ты нарушил закон?—
              —Это теперь не имеет значения. Значение в том, что они есть.—
              —Ты всегда был не похож на предшественников.—
              —Ты всегда похож на цыгана, хоть как тебя одень.—
              Мужчины смеются.


              Высокая, тонкая, звонкая, словно вырезанная из картона, местами кудрявая собака с лунообразной спиной поднялась с ковра и бесшумно подошла к хозяину. Положила узкую, длинную голову, цыгану на колени. Вздохнула тяжко, тяжко и, закатив белки глаз, замерла в ожидании ласки человеческой.
              —Хворает?—
              У ВасВасыча захолонуло сердце от жалости к животному. Уж больно тяжело оно ступало тонкими и высокими лапами с шерстяной бахромой по шёлковому ковру ручной работы из Индии.
              —Умела говорить, сказала бы. Лет много уже….—
              —Борзая. У неё родословная затрагивает собак из королевских семей.—
              ВасВасыч смотрит на пса. Тот открывает глаза и собачьей старостью мудро его рассматривает.
              —Что? Не лечится старость, ни за какие деньги. Да?—
              —Твой хозяин своего прадеда не помнит, как звали, а собачьих твоих прародителей поимённо на стене биллиардной вывесил.—
              Так же медленно, тяжело и сожалея о чём-то своём, собака подошла к ВасВасычу и положила голову ему на колени.
              —Обидеть хочешь?—
              Тихо так и вкрадчиво спрашивает тишину комнаты фотограф цыган.
              —Цыгана и художника обидеть каждый может.—
              Хозяин заскрипел деревянными чётками в руках.
              —Сказал как факт, прими как факт.—
              —С семьёй как же?—
              —Лет пять потерпеть придётся.—
              —Кому?—
              Чётки в руках хозяина весело завертелись.
              —Всем. Им, мне, тебе….—
              —Мне—то чего? Ты у себя дома. Мне за честь.—
              ВасВасыч одобрительно качнул головой, в знак правильности ответа собеседника.
              —Чего дома сидишь? Париж, всё—таки.—
              —Париж вечно молодой. Пусть молодёжь глаза на неё таращит. Мне нравится чёрно—белое кино, просмотрел весь репертуар в кинотеатре.—
              —Канкан.—
              —Хорош! Шумно, тесно, пёстро. В степь нашу хочу.—
              —Я тоже.—
              И задумались двое мужчин над простыми истинами. Что бы такие думки да посетили голову более молодых людей, необходимо прожить половину века, не меньше, со всеми перипетиями жизненного процесса.


              Ветер со степи принёс запахи. Каким, словом назвать их? Да нет таких слов. Есть запах. Он сладко бередит душу, наполняет сердце и голову томной лаской ко всему тебя окружающему. Лицо Василисы с закрытыми глазами встречает ветер, целуется с ним. Ветер холодный, терпимо и приятно холодный. Весенний ветер. Он тронул чуть просохшую землю, но не вобрал в себя её частицы, потому как влажная она. Ветер принёс запах весенней земли, а не пыли. Прокурорский дом стоит на окраине города.
              —Здравствуйте соседи.—
              Василиса осмотрелась. Во дворе никого нет.
              —Простите что через забор, но к вам разве пустят.—
              Василиса уставилась на свой забор, вдоль которого стояли четыре каштана подростка.
Всё она услышала и поняла. Не знала, к какому именно месту в заборе подойти. В щель стала просовываться веточка. Она вынула веточку и посмотрела в отверстие забора. За ним в инвалидной коляске сидел мужчина. Рядом стояла женщина. Спохватившись, они заторопились отойти от забора, что бы стать видными ей.
              —Мы ваши новые соседи.—
              Ответили хором новые соседи, заметив потемневшее отверстие в заборе.
Василиса отслонилась от забора, подумала и ответила.
              —Так и мы тут новые и ваши соседи.—
              —Как так?—
              —Живём тут недавно.—
              Разговаривающие по обе стороны забора люди, поднимали подбородки, стараясь проговаривать слова громко и в высоту. Появившемуся охраннику, с выражением лица актёра на съёмочной площадке фильма «Телохранитель», махнула рукой, мол, ступай своей дорогой, у меня всё в порядке. Тот постоял ещё с пол минутки для самовыражения и исчез.
              —Новосёлы значит, как и мы. Новоселье праздновали уже?—
              —Нет.—
              —Можно организовать совместный праздник.—
              Обрадовался инвалид в коляске.
              —Давайте сначала познакомимся.—
              Они знакомятся.
              —Мы живём здесь с дочерью и зятем.—
              —И я живу здесь с дочерью и зятем. Двое внуков у меня. Двойня. Совсем недавно родились.—
              —Видели ваш приезд с роддома. Поздравляем.—
              —Наши дочки знакомы между собой.—
              —Моя дочь ничего не говорила. Я думаю, она и не знает, что именно вы тут поселились.—
              —Сделаем ей сюрприз. Приходите к нам в гости сегодня вечером, когда наши с работы вернуться.—
              —Давайте лучше к нам. Дети у нас. Им привычнее в своей обстановке. Есть няня, но мы одних их не оставляем. Необходимо хозяина поставить в известность. Противится он, не будет.—
Люди обменяются телефонами, поговорят о странностях треугольного дома, о весне, и разойдутся по своим домам.


              В прокурорском доме тишина. Первые дни появления на свет детки большую часть суток спят, и внуки Василисы ничем от них не отличаются. Екатерина Владимировна бодрствует. Ночью с детьми занимается няня и мать высыпается. Екатерина Владимировна у нас, как вы помните «благородных кровей» (игра вошла в привычку) но иногда по собственному желанию даёт выспаться и няне. Ей нравится жить в этом доме, значится женой прокурора в отставке. И пусть в отставке! Отслужил и заслужил всё то, что имеет. А всё то, что прокурор в отставке имеет, украшает жизнь Екатерины Владимировны и радует так, что ненароком отводит грусть и беспокойство о здоровье мужа на второй план. Не подумайте чего плохого. Молодая мама постоянно рядом с мужем, каждую свободную минуту, она полна уважением и состраданием к нему, но так уж получается, что глядя на великолепие окружающее её, в молодых глазах молодой мамы появляется величие и довольствие собой. На закат глядеть легко и немного грустно.  Рассвет озаряет и окрыляет красотой и величием зарождающегося дня.
              —Как погода?—
              Дочь обращается к матери вошедшей в дом с улицы.
              —Весна доченька. Волнует как в молодости.—
              Дочь присматривается к матери.
              —Весточку прислал опять?—
              —Мне достаточно первого известия. Половина листа уместила всё то, что сделало светлым моё и твоё будущее. Жить стало спокойнее. Спать стало спокойнее. Да просто захотелось жить! В доме моём, с моей дочерью, с моими внуками.—
              Дочь слушает мать и чего—то ожидает. Та разделась уже, подошла к дочери, неся на себе прохладу и свежесть весны.
              —И зять мой, муж твой, всему этому начало и фундамент.—
              Дочь довольна словами матери и прижимается горячей щекой к прохладной руке матери.
              —У нас гости сегодня. Необходимо обсудить их приход с Петром Степановичем.—
              —У нас гости? Кто?—
              —Соседи наши. Только что познакомилась с ними через забор. Их дочь знает тебя, значит, ты знаешь их дочь Аллу и её мужа Максима.—
              Дочь во все глаза смотрит на вдохновленную предстоящим визитом мать. Немеет, цепенеет, даже бледнеет лицом. Встаёт. Снова садится. Застывает глазами на окне во двор. Застывает сердцем, кончиком пальцев и носа. И решается человек!
              —Конечно, знаю. Как не знать матери отца своих детей.—
              Вяло, и почти равнодушно, но внятно произносит дочь.
Реакция матери на такое заявление может быть только одной – непредсказуемой. Посмотрим, что будет с Василисой. И мать немеет, цепенеет и бледнеет лицом. Обе женщины смотрят в окно и набираются внутренних сил, что бы продолжить дышать, говорить, да просто жить. Первая набралась сил мать.
              —Сказала и забудь. Мои внуки имеют отца и деда в лице ВасВасыча. Менять ничего не буду и никому не позволю.—
              Мать смотрит на дочь, всем видом ждёт подтверждения правоты своих слов.
              —Ты слово в слово пересказала мои мысли мама.—
              Дочь прижимается горячей щекой к уже горячей руке матери.
Женщины перемещаются на кухню и задвигают вечно раздвинутые пёстрые дверные витражи.
              —Сменить надо на что-то скромное и со вкусом.—
              —Пётр Степанович мне уже разрешил.—
              Мать и дочь вновь вступили в выбранную ими единственно правильную «игру».


              Они отварят яйца, отделят желтки от белка. Белки соединят с листьями салата, молочным горошком, морскими гребешками и перемешают. Заправят салат смесью масла виноградных косточек и сока лайма, украсят зёрнами граната. Небольшой кусок горбуши на пару и два кусочка тёмного подсушенного хлеба. Готов обед для прокурора.


              Последнее время он много работает у себя в кабинете. Буквально посыпались клиенты к нему как к адвокату. Стал выезжать из дома на судебные заседания. Ноги не несут, носки все надрезаны в резинках. Два дня в неделю капельницы, но весел прокурор, хотя бы внешне.
              —Я отнесу мама. Ты даже не спросишь меня ни о чём?—
              Екатерина Владимировна стояла в проёме раздвижных дверей с подносом в руках.
              —Как делаются дети, я знаю.—
              —Чай принесу сама чуть позже.—
              —Я люблю тебя мама.—
              —Я раньше тебя полюбила.—
              —Спасибо мама.—
              —Кушай не обляпайся сегодня вечером.—
              —Мы всё—таки будем принимать соседей?—
              Снова застопорилась в дверном проёме дочь.
              —Не продавать же нам, только что обретённый дом. И иди уж, пожалуйста, остынет рыба.—
              —Ты думаешь…—
              Екатерина Владимировна опять становилась вялой.
              —Я так считаю.—


              Однажды увидев себя в зеркальном отражении, в домашних брюках и стёганом халате, так понравился себе прокурор, что носил теперь это каждый день и не дай Бог с голыми ноками. Они сейчас в таком состоянии, что показывать их нельзя. Пётр Степанович сидел за столом и напоминал Плюшкина. Он занят делами и рад этому. Он снова значим, это знакомое и важное для него состояние. Под ним, прямо под его кабинетом спят дети. Его сыновья. Дай Бог здоровья, если жив, ВасВасычу за спокойную старость. От этой мысли слёзы согрели глаза, но не увлажнили, и хорошо, двери кабинета открывались.
              —Не мешаю, дорогой?—
              —Как ни старайся, тебе это не удастся. Я рад тебе всегда.—
              Прокурор гудел как колокол. У него был красивый баритон, как и должно, быть у хорошего адвоката. Жена прошла павой перед ним и поставила поднос на край стола. Муж спешно стал убирать бумаги и отодвигать компьютер.
              —Ты красавица. Твоя стать достойна кисти художника. Не видел ни одной женщины с такими манерами и осанкой. До замужества как девчонка была и вела себя так же. Куда что делось!—
              —Я стала женой и мамой.—
              Прокурор прижимается к животу и груди своей женщины. Что-то до боли знакомое и родное есть во всем этом, так уже было с ним сотни раз, может и тысячу только давно и с мамой. И как давно это было. Нет, нет! Это было вчера. Он маленький, мама большая сильная и родная. Он соскучился по маме и жадно прижимается к ней, впитывает её жизненную силу. Ему хорошо с мамой. Хочется заплакать. И маленький мальчик плачет, он счастлив и рад вспомнить маму.
              —Прости. Маму вспомнил.—
              —Какого месяца и числа она умерла? Поминать надо.—
              —Не помню.—
              Пётр Степанович ищет в своей памяти дату смерти матери. Екатерина Владимировна укоризненно качает головой. Как бы спохватившись:
              —И я хороша! Не поинтересовалась, не проявила заботу.—
              —Сейчас всё исправим. Найдём документы….—
              —Обязательно. Ты покушаешь, примешь лекарства и поищешь.—
              Мужчина расстраивается в конец.
              —Я плохой сын.—
              Слёзы обжигают глаза и бесцеремонно скатываются по щекам и носогубным складкам в рот. Солоно и горько. Горько и больно пожилому человеку.
              —Ты прекрасный человек, самый лучший муж и отец на свете. И мама твоя знает и видит это.—
              —Правда?—
              —Ну конечно, правда.—
              «Мама» гладит седые волосы сына. Замечает, что сын давно не стрижен, заросла шея, даже уши.
              —Тебе необходимо постричься.—
              Говорит Екатерина Владимировна мужу. Тот вскидывается и беспомощно приглаживает седину на голове.
              —Не надо думать только о болезни. Забудь о ней. Болезнь обидится и уйдёт.—
              —Где наша мама?—
              —Готовит тебе чай.—
              —Я ей обязан.—
              Жена с нежностью смотрит на мужа.
              Заправляет мужу салфетку за ворот рубашки и подаёт вилку.
              —В левую руку.—
              —Я же дома.—
              —И я дома. Мне приятно видеть.—
              Далее жена расскажет мужу о предполагаемом и с его разрешения визите гостей. А так как прокурор знал о существовании Макса в жизни своей бывшей любовницы, ему это конечно не понравилось.


              Тёща принесла в кабинет зятя чай. Её появление, запах чая с душицей и долькой лайма благотворно на него подействуют и зять согласится с доводами тёщи.
              —Мы поселились в этом доме навсегда и соседи тоже. У каждого есть прошлое. Молодость, знаете ли…. У него семья, у вас семья, дети и твердые намерения по отношению друг друга.—
              —Кто вы и кто он.—
              Вставляет жена.
Муж расправил спину, плечи.
              —Моей жене необходимо общение с ровесниками.—
              —Как вовремя и правильно вы заметили.—
              Тут же комментировала фразу зятя тёща.


              Она сходит к соседям. Они обговорят время визита. Кот, шапочкой дыбившийся на столбике забора проводит Василису серьёзным взглядом. Несмотря на ежедневную сытость, он всё ещё зол на исчезнувшего хозяина, и на весь мир. Спрыгнет на землю, осторожно ступая на просохшую прошлогоднюю травку, дойдёт до веранды и проверит свои миски. Всё ли на месте? Запрыгнет на забор, отделяющий свою землю от соседской земли. Проследит за женщиной и взглядом встретится с взглядом охранника. С минуту будут сверлить друг друга глазами, кот топорщить шерсть. Заскучавший детина в форме топнет ногой. Кот выгнет спину и приподнимется, баланс нарушится. Он мягко соскользнёт с забора на свою территорию.


Продолжение: Глава шестнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2330



Глава шестнадцатая



              —Я не пойду.—
              Слова сказаны так, что сидящие за столом на двенадцать стульев люди не посмели перечить.
              Макс обрадовался этому.
              —Почему?—
              Спросил отец Аллы.
Максим приходил в себя от услышанной новости. Лицо его было решительным, и Алла вскочила со своего места и пошла к нему, что бы ни дать вырваться объяснению которого она страшилась. Максим имел привычку говорить, всё как есть.
              —Я дружил…. Я встречался с женой хозяина дома.—
              —Дружил – кружил.—
              Пояснила Алла.
              —Так в курсе я вроде как. Мало чего у кого с кем было да, сплыло.—
              —Я не пойду.—
              Повторил Максим.
Алла отвернула голову к окну и болезненная нить сомнения по поводу детей воткнулась иглой в сердце. А вот об этом её муж Максим совсем не думал. Его напугали картинки в памяти, где он истязал тело хозяйки соседского дома.
              —Я тоже не пойду. Как муж, так и жена.—
              —Тю…. И как же это будет выглядеть! Люди стол накрыли. Готовили, старались. Мать горбушу запекла целиком.—
              —Горбуша тут не причём. С соседями дружить Бог велел.—
              —Мы пойдём все. Нельзя обижать людей. Жить рядом с ними нам долго.—
              Мать Аллы встала из-за стола и решительным шагом направилась в кухню, проведать горбушу в духовом шкафу. На том и решили.


              Серый кот шёл следом за новыми хозяевами дома. Шёл поодаль, вбирая в себя вкусный запах с подноса в руках женщины. Люди его не видели. Ворота открыл охранник, как только гости поравнялись с ними. Гости прошли во двор. Следом за инвалидной коляской шел кот. Охранник очень удивился и топнул ногой. Кот подскочил и запрыгнул в поддон под сиденьем инвалидной коляски. Согнулся там, в три погибели, страшно ему, так и поехал по прокурорскому двору под ненавистным взглядом охранника.


              На пороге дома стояла Василиса. За её спиной пыжился довольством и важностью Пётр Степанович, в жилетке под змеиную шкуру. Никакого страха пред встречей с Максимом молодая жена хозяина дома не испытывала.
              —Зря надел.—
              Думала Екатерина Владимировна, разглядывая мужа в профиль из глубины гостиной. Забытая жилетка возымела успех у своего хозяина и молодая жена не стала перечить мужу. Как только Пётр Степанович понял, что новый сосед инвалид колясочник, прокурорская важность его слетела, вспомнив свои болячки, прочувствовал немощность и неполноценность инвалида ровно, как и свою, кинулся помогать ему на ступенях прямо в замшевых тапках, забыв, что на это есть охранник. Тот во время подоспел, и инвалид оказался в доме. Спрыгнул на пол. Обрубком, висящим на собственных руках, по полу добрался до первого стула, запрыгнул на него. Его действия повергли в шок Катерину и её мать. Картина ужасная, более чем. Инвалиду пришлось не раз обернуться на них, прежде чем те смогли говорить и двигаться.
              —Можно было и в коляске.—
              Щёки Петра Степановича прорезали морщины.
              —Как все, со всеми за столом лучше.—
              —Бога ради! Бога ради.—
              Хозяин торопливо уселся рядом с инвалидом. Придвинул свой стул к его стулу ближе. Мужчины переглянулись и прониклись симпатией друг другу. Обернулись на своих женщин мол, что стоите, мы уже за столом. Поднос с запечённой рыбой Василиса забрала у мамы Аллы и отнесла на кухню, где убрала фольгу и вынесла обратно в гостиную, поставила на стол.
              —Боже мой! Куда столько! Придётся вам половину забирать домой. Где ваши дети?—
              Пётр Степанович заглядывал в глаза новому другу. Это было уже решено им.
Видимо что-то точно такое же возникло у инвалида, он не подумав, ляпнул:
              —Стесняется зять мой бывших своих отношений с супругой вашей.—
              Мать Аллы обомлела. Мать Екатерины Владимировны опустила глаза в пустую тарелку.
              —От прошлого разве спрячешься. Оно с нами, оно в нас. Наше оно.—
              Повзрослевшая Екатерина Владимировна одна стояла у накрытого стола. Все сидели. Муж любовался молодой женой и жалел себя в прошлом. Не берёг себя для неё, для детей. О будущем не думал. Раз весёлые да разудалые картинки роились в его памяти. Человек тряхнул седой головой.
              —Дело говоришь жена. Мало ли у кого, что было по молодости лет.—
              —Я схожу за ними.—
              —Сходи дорогая. А мы начнём ужинать и знакомится.—
              Хозяин доверительно заглядывает в лицо инвалида, тот отвечает ему тем же. Взрослые женщины ищут слова и выстраивают мысленно из них умные фразы, которыми начнут прервавшийся разговор. Тут Василиса взвизгивает и вскакивает. С её колен на пол тяжело падает серый кот. Прижимается пузом к полу и замирает, выкатив глаза с пола на людей.
              —Мефодий! Ты как тут оказался? Выбросите его за дверь.—
              Советует мать Аллы.
              —Он гость, как и вы. Сначала накормим.—
              И кот наконец—то получает желаемый кусок рыбы. Люди с улыбками на лицах наблюдают, как животное поглощает хвостовую часть рыбы на полу. Жирные разводы на полу неприглядны но, кажется это, никого не волнует.


              Катерина, прихватив с пола сытого кота (не нужна в доме зараза) вышла из дома и пошла во двор к соседям. Шаг за шагом соседский дом приближался, но он не только приближался, дом рассматривал молодую женщину, она ему нравилась, не то, что хозяйская дочка, скачет по коленкам мужа, виснет на шее, ногами болтает и языком тоже. Если бы у дома были руки, он обязательно её отшлёпал, а молодой женщине ступившей на его порог, помог преодолеть его. Преодолев ступени, гостья задрала голову и ещё раз рассмотрела странной формы дом. Мефодий на руках у молодой женщины чувствовал себя котёнком и громко урчал. Тепло, сухо и стук человеческого сердца успокаивал. Постучала. Дверь открыла Алла.
              —Добрый вечер, Алла.—
              —Как же ты изменилась Катя! Сколько ты набрала?—
              Немного бесцеремонно воскликнула Алла. Спишем это на волнение.
              —Это всё беременность. Шестнадцать килограмм. Я за вами. Рядом жить, значит дружить. В который раз нас судьба сводит. Не просто так, наверное.—
              Алла за рукав ведёт Катерину в дом. Дом обрушивается на остью своей необычной, почти грубой красотой средневековья. Средневековые люстры, столы и стулья с королевскими высокими спинками. На одном стуле вензеля с заглавными буквами Е и В. Плитка на полу имитирует камень.
              —Как у меня инициалы.—
              —Есть второй стул с такими же вензелями. Во—о—н…. На том конце стола стоит.—
              —Странный человек тут жил, странный дом построил.—
              —И зовут его странно, Емельян Варламович.—
              —И странно слинял за границу. Здравствуй Катя.—
              От дальней стены дома навстречу гостье идёт Максим.
              —За нами пришли, надо идти.—
              Поясняет приход Катерины Алла. Молодёжь выходит из дома. Дом заскрипел массивной с коваными петлями дверью, за которой остался кот Мефодий. После долгого своего отсутствия кот с радостью пошёл обследовать давно знакомое опустевшее от новых людей помещение.


              С этого дня, выходя во двор, Екатерина Владимировна будет мысленно здороваться с соседским домом. Перед сном вспоминать его необыкновенно притягательную гостиную. Вензеля на стульях со своими инициалами. Что бы Как-то отвлечь себя от грустных мыслей связанных с ухудшающимся здоровьем Петра Степановича, будет представлять себя королевой. Королева сидит на одном из стульев с собственными инициалами. Стол большой, массивный и овальный. На другом его конце человек. Это король, её король. Молодая женщина проснулась. Голос матери звал её с первого этажа. Она спустилась. Никого не обнаружила. Выглянула во двор. Там гулял по дорожкам Пётр Степанович, с трудом переставляя распухшие ноги, держа на руках свёрток с сыном. Второй свёрток со вторым сыном покоился на коленях отца Аллы в инвалидной коляске. Дворовые дорожки повеселели, украсили себя свежей зелёной упругой травой. Наступать на неё не хочется. Люди переступают и обходят траву. Мать Екатерины Владимировны, приложив руку ко лбу козырьком, смотрит на дочь, показавшуюся в окне дома. Ждёт.


              Сполоснув лицо, надев пальто, Катерина выходит. Соседский дом улыбается ей. Мать тоже. Муж и сосед повернулись к ней лицами. Сыновья молчат. Душа Екатерины Владимировны тихонько начинает петь. Не заливисто и не ликующе. Красивая грусть, красивая печаль в этой мелодии. Сердечная мелодия прерывается неестественным девическим смехом. Две девушки, две хорошие дурочки подружки проходят мимо двора, подчёркнуто беспечно раскачивая дорогими сумками. Напускным смехом привлекают к себе внимание. То, что надето на них, куплено на выпотрошенные деньги у родителей или поклонников. Модное, трендовое и безумно дорогое. Всё это должен Кто-то видеть и восхищаться. Для искромётного выхода затрачено столько времени, нервов и чьих-то денег, что должно быть вознаграждено зрительским вниманием и восхищением. Только для этого девчонки терпят пытку «французским сапогом» ковыляя по гравию, в невероятно дорогой и неудобной обуви на полусогнутых коленях. Жалкие такие, до сердечной боли. Подойти и помочь хочется. Девушки идут в центр города показать себя. Нельзя пропустить и случайных зрителей. Люди во дворе волей неволей реагируют на их смех и смотрят в их сторону. Пётр Степанович помнит свою Екатерину Владимировну точно такой же. Недавно обнаружил в гардеробной коробки с туфлями на высокой шпильке и такой же платформе. Подержал в руке туфель, прочувствовал его колодочную тяжесть, ужаснулся.


              Муж переводит взгляд  на жену, стоящую на веранде. Другой человек, другая женщина. Как стремительно всё меняется вокруг него и он сам. Прошлое позади, но совсем рядом. Свежа память и впечатление о нём. Действующие лица те же при полной смене декораций и костюмов. Близится заключительный акт. У Петра Степановича перехватывает в горле. Холодный и липкий пот покрывает тело под одеждой. Видимо внутреннее состояние человека отразилось на его лице.
              —Вам плохо? Вы побледнели.—
              Отец Аллы разглядывает соседа.
Екатерина Владимировна подходит с мамой, и забирают у мужчин детей. Пётр Степанович прячет лицо от женщин, вроде он разглядывает смеющихся малолеток за забором.
              —Я буду ревновать.—
              Шутя, обещает ему Екатерина Владимировна и заходит в дом вместе детьми и матерью.
Мужчины остаются одни. Молчат какое—то время. Потом, не сговариваясь, направляются к декоративному кустарнику, растущему вдоль забора. В коляске у инвалида под сиденьем лежат садовые инструменты. Он у себя во дворе, что можно всё постриг, руки чешутся делать что-то ещё.
              —Что ты выкаешь мне?—
              —Забылся. Плохо тебе? Иди в дом. Управлюсь один. Мне только в радость будет.—
              —Не пойду. Прошло уже.—
              —Что прошло?—
              Инвалид достал ножницы, надел рукавицу.
              —Всё прошло.—
              Хмыкнул бывший прокурор.
              —Причём безвозвратно.—
              —Так это ж у всех так.—
              —У меня с последствиями.—
              —У всех с последствиями. У меня вот ног не стало.—
              —А я умру в ближайшее время. У меня диабетическая стопа. Требуется ампутация.—
              —Так отрежь её к такой—то матери.—
              —Начнут отрезать частями как от палки колбасы. До паха дойдут и всё, конец.—
              Замолчали.
              —Откуда, что берётся.—
              —Сам себе могилу вырыл ложкой, вилкой и рюмкой.—
              Опять замолчали. Думали, каждый о своём. Запах состриженных веточек волновал мужское обоняние до слёз. Весеннее солнце отражалось во влажных мужских глазах и застило свет божий. Весна предполагает всплеск жизненных сил, тема разговора мужского не предполагала этого.
              —Я не пил, не курил, а результат тот же. Тебе ходить тяжело, мне ходить нечем.—
              —А я с жиру бесился. И знал ведь!—
              —Я не жировал. И тоже знал, что нельзя работать на списанном кране.—


              Пётр Степанович натянул бечёвку на гвоздях в заборе. Если по ней равняться при резке, кустарник будет под линеечку.
              —Судился с заводом?—
              —Нет. Меня силком на кран никто не затаскивал. Всё знал.—
              —Какой прогноз на жизнь?—
              —Буду жить долго и счастливо.—
              Мгновенно отозвался инвалид и добавил:
              —Теперь.—
              —Рецепт молодости узнал?—
              —Узнал, что люблю, узнал, что любим, узнал, что дочь хорошим человеком выросла.—
              —Осталось внуков, как ты дождаться.—
              —Чего такое говоришь! У меня дети.—
              —И в правду дети! Прости.—
              —У меня одна печаль. Молодая жена с малыми детьми останется одна.—
              —Чего ж одна? Мы рядом. Не оставим. Обещаю.—
              Казалось бы, преждевременные слова, но страшные своей правильностью, только сердце человеческое в такие минуты цепляется за любую, кем—то высказанную надежду. У кого и этого нет, но есть Бог. Наивысшая и последняя надежда. Великое счастье приобрёло человечество в его лице. Хотел что-то сказать Пётр Степанович, да не стал. Молча, жёстко и трепетно одновременно пожали мужчины руки.


              Пребывая на прокурорской должности, сыскал Пётр Степанович среди простого люда в городке дурную славу. Подле прокурорского кресла роем роились фальшивые друзья приятели, готовы были дорожки ковровые ему стелить и опахалами размахивать. Перестал быть прокурором, их не стало. Растерялся, расквасился в одиночестве и заброшенности бывший прокурор. Без всевластия, без надуманного величия, подчинения и вседозволенности сник и превратился в немощного старика пенсионера. Остался красивый баритон, выправка военного человека, да седина красивыми волнами по голове.


              ВасВасыч шёл по Парижу без цели и без особого энтузиазма. Лысая его голова отражала всё светящееся вокруг. Он наблюдал своё отражение в вечерних витринах и сей феномен тоже. Только в Париже можно улыбаться и даже смеяться от души над чужой и переливающейся всеми цветами лысине. Что и делали некоторые люди, приглашая его вместе с ними разделить свой восторг. Поднял руки и провёл по голове. Кожу головы что-то пощекотало. Прошёл аптеку, его снова пощекотали. ВасВасыч резко оглянулся. Рядом никого. Вокруг полно людей. Улицы Парижа всегда заполнены. Лишь глубокой ночью улицы с облегченьем начинают пустеть. Улицы не погожи друг на друга, достаточно пройти несколько десятков метров, что бы попасть в совершенно другую среду и даже другое время. Ощущение вечности Парижа витает в воздухе и касается вашего сознания. Бесконечны мостики через Сену и сама река бесконечна. Река заключена на пожизненный срок в цемент и камень. Бесконечна набережная в полтора метра и люди, сидящие на её ограждении похожи на птиц на проводах. Большие, ветвистые деревья в ряд. Бесконечный ряд их отражается в бесконечном водном потоке. И не большая капля дёгтя во всю эту красоту – Париж заполняется мусором. Пока это выглядит, как милый художественный беспорядок в мастерской юного художника, и есть надежда, придёт юная муза или мама на худший случай и приберёт. ВасВасыч поднялся по террасной улице с лестничными пролётами и фонарными столбами прямо посередине её. Здесь людей не было. Вышел на следующую улицу, параллельную той по которой только что шёл. Канал Сен—Мартен был построен по указу Наполеона и решал проблему водоснабжения Парижа, решает и сейчас. Здесь находилось заведение в стиле кафешки, так ему полюбившееся. Он долго не мог понять почему, и только сегодня, сейчас, переступив его порог, понял. Помещение крохотное. Столиков всего несколько. Остальные скромно жмутся к стене кафе на улице, беспомощно заглядывая через стекло в помещение. Им страшно, скоро ночь. Всего один посетитель. Вернее одна. Девушка или девочка? Бог их разберёт в Париже! Оригинальная бежевая шляпа закрывает лицо так, что видны только губы. Но какие это губы! Ярко алый пухлый рот не улыбался. Он разглядывал лежащее на столе меню, разложенное на столе в виде школьной тетради. Ярко алый коготок блуждал по странице и решал задачку. Ярко алый сарафан не по сезону сполз с левого плеча. Сполз явно по задумке хозяйки. Итак, ВасВасыч переступил порог и понял - в кафе ему нравилось ходить потому, что посещали его люди за сорок, правда, сегодня не так. Мало того, что посетителей за сорок не было вообще, так в самом центре восседала «жюзель» в шляпе. В Париже увидеть и встретить можно многое, так что прошёл ВасВасыч к любимому столику и сел. А чего мудрствовать! Хозяин вынесет определённо то, что он желает, потому что  знает. Сел спиной к «жюзель», что бы ни жужжало. Он любил эту минуту покоя, после которой перед ним появится любимый сорт кофе, солёные с орешками палочки в высокой и узкой вазочке, стакан холодной воды. В течение этой минуты он переносится на прокурорскую кухню.
              —Теперь она не прокурорская.—
              Поправил сам себя.
Представил, что кофе сварила Василиса. Для него. Не просто кофе, а кофе на песке. Женщину поразило песочное приспособление, и он купил его. Теперь рад, что доставил ей удовольствие и оставил возможность получать его без него. На стол, перед клиентом с закрытыми глазами, ставят всё выше перечисленное. ВасВасыч ждёт, когда запах кофе коснётся ноздрей и глубоко его в себя вбирает.
              —Я тоже хочу.—
              Слышит он и открывает глаза. В его глаза уставились зелёные глаза голодного «котёнка». Он разглядывает его, «котёнок» переводит взгляд на чашку с кофе. Русская! Ясень день. Поднимает руку.
              —Обслужите.—
              Кивает головой на «жюзель».
Алый рот быстро перечисляет список желаемого наклонённой к ней голове хозяина кафе. Перечислит и с облегченьем прислонится к спинке стула. Они будут молчать, пока заказ не появится на столе. Руки с алыми ноготками снимут шляпу и положат на соседний столик. Тут же выйдет хозяин кафе и повесит шляпу на вешалку. Полминуты «жюзель» подождёт для приличия и возьмётся за чашку с кофе.
              —Рот вытри.—
              Велит лысый мужчина.
              —Чем? Зачем?—
              «Жюзель» отдёрнула руки от желаемой чашки кофе.
              —Салфеткой. Испачкаешь край чашки. Не красиво будет.—
              —Салфетка сухая и скрипит. Чашку всё равно помоют.—
              —Сотри.—
              Салфетка действительно скрипела на девичьих губах.
Лысый мужчина и озябшая в алом сарафане девушка пьют, хрустят, откусывают, отхлёбывают в молчании. Никто не спешит. Смотрят в окно. За ним зажглись фонари. Упали их тени на тротуар. Ещё одну причину нашёл мужчина своих посещений именно этого кафе - за окном в это время не мельтешат люди. На подоконнике лежит длинное белое перо диковинной птицы.
              —Им я щекотала вашу лысину на улице.—
              Без губной помады рот не казался таким пухлым.
              —Совершеннолетняя?—
              —Да, но выгляжу моложе.—
              —Шалавой выглядишь, если бы мы были дома, тут вписываешься во всеобщий хаос.—
              —Я понравилась тебе.—
              Сделала девушка вывод и перекосила ключицы, что бы с одного плеча сполз лямка сарафан. А он, зараза такая не слушался. «Жюзель» корчилась на стуле, свешивая руку со стола, клала обратно и свешивала другую. Лысый мужчина подозвал хозяина кафе. В этот момент «жюзель» сняла бретельку сарафана с плеча рукой и изобразила на лице глуповатую улыбку.
              —Покормите даму. У вас есть чем?—
              В ответ кивнули и ушли.
              —Я не просила.—
              —Не хочешь, не ешь.—
              Замолчали и уставились в окно.
              —Нет?—
              Глаза котёнка прямо у мужского носа.
Мужчина поднял недоумённо брови.
              —Не понравилась я тебе?—
              —Я старый, но не слепой. Я одинокий и добрый.—
              —Как мы похожи.—
              На выдохе и шёпотом произносит «жюзель». Картинно и театрально.
На лице лысого мужчины прочла явное презрение. А только что напротив неё сидел круглый и лысый добряк по её легкомысленному предположению.
              —Одна из фраз, которую завтра предстоит произносить прямо в камеру, почти касаясь её губами.—
              Объяснила она. Подняла глаза к потолку. Вздохнула.
              —Я актриса.—
              —Это очевидно и навсегда.—
              —Я поем и уйду.—
              Озлилась «Жюзель». На столик поставили наполненную тарелку, приборы.
              —Поешь.—
              Совсем по - отцовски произносит мужчина. Взъерошенную девушку словно отключили от батарейки. Она ссутулилась и принялась поглощать пищу. Молодой организм бурчал и требовал заправки. Хорошо и спокойно стало обоим. Она ела. Он смотрел в окно. Она становилась сытой. Он был не один. Всё всех устраивало.
              —Чего тут делаешь?—
              Обратилась к нему «Жюзель».
Приободрилась вся и перешла границы приличия, как в постановке вопроса, так и в манере его подачи.
              —Пережидаю. Сядь ровно, перестань егозить. Смотреть противно.—


              И ведь действительно! Человеку было противно за всем этим наблюдать. Совсем недавно, точно такие кукушата его забавляли, он ими пользовался. Вспомнил Екатерину Владимировну павой ходящей по прокурорскому дому. Будучи беременной, выглядела знатно и дорого.
              —Не учи меня, не папа.—
              —Папа! У меня дочь твоих лет и двое внуков.—
              —Смотреть ему противно! За своей не смотрел, так рано родила.—
              —Рано не рано, а своё женское предназначение выполнила и с успехом.—
              Счастье послышалось в голосе лысого мужчины.
И вдруг ловко так хватает «жюзель» за левое ухо правой рукой, слегка пригибает голову к столу.
              —Расскажи доброму дяде, что окучиваешь в Париже, где родители? Почему голодная и носишь красный цвет. Весна на дворе, а ты в платье.—
              Мелкими шашками, к столику подбежал хозяин кафе.
              —Нельзя, нельзя.—
              Взмахнул ручками, прижал их к щекам. Весь напыжился, затопотал ножками об пол. Стал похож на женщину.
              —Тут нельзя.—
              Прижался щекой к плечу ВасВасыча, отскочил, молитвенно сложил ладони перед лицом, а потом прижал к губам.
Забыв шалаву в красном, что держит её за ухо, круглый человек разглядывал перевоплощения, происходящие с хозяином кафе. Раздосадовался.
              —Тьфу ты….—
              Поднял «Жюзель» со стула и вывел. Следом спешил хозяин кафе со шляпкой в руках. Свободной рукой ВасВасыч выхватил шляпку, напялил её на голову спешившему за ними человеку.
              —Сама носи.—
              Тот остался стоять на тротуаре в шляпке и с пером в руке. Мужчина и пленённая им «Жюзель» в красном завернули за угол и стали спускаться по террасной ступенчатой улице. Девушка струхнула сильно. Спотыкалась, скользила каблучками, балансировала руками. Держаться ей было не за что. А её держали за ухо. Неудобно до смерти.
              —Хозяин кафе вызовёт полицию.—
              Пообещала она похитителю на ходу.
Лысый добрый дядя вёл её рядом  с собой и молчал.
              —Полиция вас найдёт.—
              Молчит и ведёт.
              —Вы меня не убьёте?—
              —Я нет. Ты сама себя убьёшь со временем.—
              —Как это? Как это?—
              Такси по требованию круглого мужчины встало возле их ног, как вкопанное. Озорное лицо молодого водителя изрекло:
              —Не слушается папу? А та—та её!—
              —Вы правы. Взбесилась.—
              ВасВасыч затолкал «жюзель» в машину и сел сам.
              —Меня похитили.—
              —О! Она у вас сообразительная!—
              Похвалил похищенную девушку водитель.
Расплачиваясь с таксистом, ВасВасыч не держал шалаву за ухо. Она держалась рукой за своё левое ухо и послушно стояла рядом. С шумом и грохотом открыл двери дома, протолкнул впереди себя растрёпанную девицу, довёл до гостиной, толкнул на диван. Та плюхнулась в него, некрасиво расставив ноги.
              —Даю время до утра. Подумай обо всём. Расскажешь о себе утром.—
              —Я сейчас могу.—
              —Сейчас ты будешь врать.—
              Появившейся горничной объяснил:
              —Гость остаётся ночевать.—
              Повернулся к Жюзель».
              —Иди за ней или вон из дома. Двери не закрыты.—
              Ухмыльнулся.
              —Ты в свободной стране.—
              И пошёл, по лестнице вверх, не оглядываясь. Зато на него оглядывалась шалава в красном, следуя за горничной.


              Лёжа в кровати, круглый мужчина пытался заснуть. Гнал мысли от себя, ведь именно они одна из главных причин бессонницы. Думать о хорошем! Вспомнился совет старенького ветврача. Вот теперь хорошее у него есть! Дом. В доме жена, дочь и внуки. Совсем забыл! Зять старый и еж. Зять больной, правда. Участь прокурора не завидная. Попал в жернова криминальной машины, из человека получился фарш. Как там еж? В первом и пока единственном послании от Василисы ничего о нём сказано не было. Обязательно поругает Василису за это при встрече. Когда это ещё будет! Зато будет, будет, будет! «Жюзель»? Надо будет пристроить при её естественно желании, так сказать, дать зелёный свет на жизненном пути. Заснул и погрузился в сновидение, в котором сидит на качелях с Василисой под кустом сирени. Еж бегает вокруг них по травке. Птичка поёт. Шмель кружит над головой. Сел прямо на лысину. Открыл глаза. Утро. Зелёные глаза «котёнка» заглядывают прямо в проснувшуюся мужскую душу.
              —Брысь с кровати.—
              —Сколько можно спать! Разве тебе уже не интересно выслушать мою историю! Я всё уже придумала.—
              Сказала «жюзель» и поняла, что проболталась.
Вошла горничная.
              —Зачем пустила?—
              Говорит на французском. ВасВасыч рукой отодвинул от себя подальше зеленоглазую кошку. Красный цвет сарафана резал глаза. Горничная пожала плечами.
              —Принеси ей банный халат.—
              Говорит на французском.
Халат приносят, девица сразу его надевает. Заворачивает рукава, завязывает туго пояс на талии.
Теперь можно и сойти с кровати, ей тепло. Усаживается на двух местный диванчик.
              —Завтракала?—
              —Тебя жду.—
              —Жди. Рассказывай коротко и правду. Я помочь хочу. Я помочь могу.—
              —Я в розыске в России.—
              —Час от часу не легче.—
              Лысый человек заворочался в кровати. Сел. Она подошла и подложила под его спину подушку.
              —Я не просил. Сядь на место.—
              —Ты старый и добрый. Твои же слова. У меня бабушка есть. Не старая ещё совсем, шестьдесят лет. Она так любит сидеть в кровати.—
              Вернулась на диванчик.
              —Я просил коротко.—
              —Коротко? Сошла с ума, влюбилась, улетели в Париж. Разлюбила, опротивел, сбежала. Сбежала, как только смогла, без документов и вещей. Познакомилась с девушкой местной и украинкой. Подрабатывала любовью, не понравилось. Не долго. Неделю. Осталась на улице. Пошла за тобой. Всё.—
              —Почему в розыске?—
              —Так бабушка ищет, наверное, и звучит солидно.—
              —За правду ставлю пять. Ступай вниз, сейчас спущусь. Попроси бумагу и ручку. Запиши свои и его данные. Где жили в Париже, когда. Может он ещё тут.—


              Ушла. Мужчина вынул подушку из-под спины, потянулся, погладил лысину, как если бы взъерошил волосы свои на голове.
              —Василиса! Я проснулся. Доброе утро.—
              Встал и зашёл в ванную комнату.


Продолжение: Глава семнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2332



Глава семнадцатая



              —Доброе утро, тёща.—
              Кисло улыбнулся Пётр Степанович.
              —Конечно доброе! Пройдёт операция удачно, вы вернётесь, а тут мы вас уже выпестуем.—
              Тёща отодвинула шторы. Не совсем, что бы солнечный свет утра не потревожил глаза больного зятя.
              —Через полгода по колено оттяпают.—
              —С вами этого не произойдёт. При должном уходе, лечении процесс остановится. Я уверена.—
              Приоткрыла окно на проветривание. Собралась повернуться лицом к зятю, сделала непринуждённую мину лица, вдохнула глубже…. В спину ударились и отскочили слова больного.
              —Я умру. Ты, моя тёща меня заменишь. Бесконечно рад, что ты есть у меня. Ты и ВасычВасыч. Моя связь с Пинг-Понгом дала многое. Только у всего есть плюсы и минусы. Перевесили минусы. Прости меня. За дочь не расстраивайся. У неё всё наладится. Во сне видел.—
              И совсем другим, мягким и мечтательным голосом:
              —Красивый, светлый и понятный сон.—
              —Сыновья мои. Повтори.—
              Сменилась мужская интонации, добавлена прокурорская нотка.
              —Сыновья ваши и только ваши.—
              —А ты и твоя дочь мне награда за жизнь мою пакостную.—
              Тёща не знала, что отвечать. Зять идёт ей на выручку.
              —И не перечь! Пакостную, пакостную. Мне ли не знать.—
              —Мама! Мы ещё не завтракали, а карета скорой помощи пришла. Что делать?—
              С первого этажа доносится голос Екатерины Владимировны.
              —Пригласи позавтракать  вместе с нами. Они тоже люди.—


              Люди позавтракали. Вынесли хозяина дома на носилках и задвинули в карету скорой помощи. Тот сопротивлялся, как мог, хотел дойти на костылях и выглядел испуганным ребёнком. Но люди поели, набрались силушки и оказывали больному свою благодарность. Глядя на всё это, Василиса зашлась слезами, горькими и безудержными. Она стояла на крылечке и махала рукой. Слёзы текли по щекам, и не были они солёными и горячими, руки прижала к груди, закрывая ими глубокие женские рыдания.


              Катерина тяжело и неловко усаживалась в боковую дверь машины. Со стороны мать видела в дочери взрослую, дородную женщину. Видно в роду дочери женщины имели такую склонность. Такой вывод заставил женщину горестно покачать головой. Машина скрылась из виду. Василиса спешно утерла слёзы ладонью и зашла в дом. Дверь отделила её от весеннего буйства природы. Середина мая на дворе.


              Каждый дом впитывает происходящее в себе. Дом слышит и понимает нас, в нём живущих. Если мы болеем телом или за кого—то душой, болеет и дом наш. Мы стареем, стареет дом. От того наверное захотелось женщине распахнуть окна, предварительно отдёрнув шторы, сменить постельное бельё на кровати больного и сразу же загрузить его в стиральную машинку. Глаза Василисы остановились на старых замшевых тапках зятя. Он уехал в новых, на два размера больше этих. Не раздумывая, положила их в мусорное ведро. Те не помещались, пришлось заталкивать. Действия не смущали женщину. Пусть вместе с ними уйдёт болезнь зятя. Пусть! Захотелось, что бы ещё одни тапочки появились в доме. Тапочки Василька. Но это совсем другая история. Отчего же!


              Заходит в дом охранник со словами:
              —Вам звонят.—
              И протягивает Василисе свой телефон.
Разгорячённая переживаниями и беготнёй по дому женщина машинально берёт телефон и прикладывает к уху, и только после этого думает, вслух глядя в лицо охранника:
              —Вы что-то путаете. На ваш телефон никто мне звонить не может.—
              —Я могу. Дорогой мой человек! Я могу!—
              Кричит ей в лицо чужой телефон.
              —Вася….—
              Женщина разглядывает руку с телефоном. Охранник берёт женщину под локоток и возвращает руку к уху. Держит, потому, как женщина озирается.
              —Говорите.—
              Советует.
              —Вася….—
              —Добрый день жена моя Василиса.—


              Мужчина и женщина на разных концах планеты слышат друг друга. Радость встречи голосовой зашкаливает. Женщина сипнет голосом, откашливается, хрипит снова. Вынуждена будет вскочить и глотнуть из чьей—то чашки оставшегося чая. Ей полегчает, и заговорят люди, забыв про всё на свете. Охранник выйдет и прикроет за собой дверь. Соседский кот, так полюбивший гостеприимную хозяйку, проскользнул в дом с охранником. Притёрся к ногам счастливой женщины, заметил торчащие тапочки из мусорного ведра, понюхал их и пометил. Даже на такое разгильдяйство хозяйка не обратит внимания, рука её машинально что-то кинет коту со стола. Расскажет о зяте, дочери и внуках. Выбежит во двор с телефоном в руках, будто сможет показать Васильку ёжика. Так велики впечатления женские! На что лысый человек, совсем недавно научившийся улыбаться, зальётся смехом.


              «Жюзель» в красном повела глазом в сторону смеющегося ВасВасыча. Передёрнула плечами, туже затянула пояс на банном халате, то, что это звонок в Россию ей было понятно. Она скучала, вернее, изображала скуку, ведь она актриса. Глаза подведены, свежая помада на губах.
              —Где раздобыла косметику? Вчера в руках ничего не было.—
              ВасВасыч отложил телефон, счастливыми глазами уставился на стол. Оглядел сервировку. Черный фарфор с золотом. Поморщился.
              —Написала? Давай.—
              ВасВасыч протянул руку.
              —Нате—
              «Жюзель» вложила в протянутую руку сложенный лист бумаги, где написала своё имя и имя бывшего любимого, название отеля, где с ним проживала в Париже.             
              —Дорогой отель. Кто он?—
              ВасВасыч читает написанное.
              —Дебил.—
              Отвечает актриса.
              —Дебилы не в состоянии оплачивать апартаменты. У тебя красивый подчерк, как и ты.—
              —Отец у дебила генерал. Привёл, познакомил, понравилась отцу. Почувствовал, что сын мне не очень нравится. Отправил притираться в Париж.—
              —Генерал это плохо, искать будет.—
              —Чего его искать? Звонит сыну каждый день. Справляется.—             
              —Тебя искать. Генералы любят, что бы у них всё самое красивое было. Жена, дети, снохи, любовницы и желательно без корней. Родственников, что бы ни было.—
              —Я и прятаться не буду. Вернусь домой и буду жить.—
              —Вернёшься и жить будешь. Причём хорошо жить будешь, красиво. С таким красивым подчерком, да на панели стоять негоже.—
              —Неделю всего.—
              —Любой опыт важен. Сдашь анализы. Сам отвезу.—
              —Сдам.—
              —Нравится мне с тобой общаться, ты, как и я правильная и неправильная одновременно.—
              —Как французские булочки, вкусные до обжорства, крошатся до неприличия.—
              —Хочешь прогуляться? Я покажу тебе выставку чёрно—белой фотографии в центре Помпаду.—
              «Жюзель» передёрнула плечами.
              —Косметику брала у горничной. Не просить же у неё тёплые вещи.—
              —Проблема решаемая. Только в этом я не участвую. Подожду на набережной. Поехали.—


              Ехать за покупками не пришлось. Пока «жюзель» купала волосы, сушила их и вытягивала «утюжками» привезли её вещи из отеля, с которого она сбежала. Вещи ждали на ресепшн. Парень сам вынес их из отеля и положил в машину. С облегченьем вздохнул, когда машина отъехала. Его отец заказал ему невесту красавицу, что бы внуки были красивыми. Сын исполнил отцовский наказ, да не удержал красавицу в руках.


              Музей современного искусства Помпаду снаружи обставлен строительными лесами. Это не нравится парижанам, как не нравятся ВасВасычу картины в стиле «Мазок по холсту хвостом португальской лошади». Много в Помпаду и реального искусства, картин, скульптур. Не нравится парижанам и стеклянная пирамида возле Лувра. Даже о символе Парижа Эйфелевой башне можно услышать не лестные отзывы. Она как огромная печать, поставленная рукой Гулливера, подтверждающая качество буржуазно гламурного общества Парижа.
              —Ты лично знаком с фотографом?—
              —Нет.—
              Тишина и покой в прохладном выставочном зале. Людские голоса слышны только у входа. Затем они стихают. Люди погружаются в созерцание чёрно белой фотографии. Их глаза устали от яркости и блеска Парижа. Некоторые из них оказались у себя дома на родине. В их числе и ВасВасыч с молодой и красивой девушкой с курткой в руках, белой блузе и узкой тёмной синей юбке. Тугой узел волос на затылке, подчёркивает строгость в образе. ВасВасыч уже не раз поймал себя на мысли, что гуляет с воспитанной и учтивой молодой особой.
              —Как жизнь закручивает и раскручивает.—             
              Думает он и присаживается на мягкий крохотный диванчик для двоих. Махнул рукой обернувшейся спутнице, мол, не обращай внимания на старика, продолжай, рассматривай фотографии. Та продолжила, но рядом тут, же проявилась мужская фигура аполлона, лет тридцати пяти. Одет в стиле Джеймс Бонда. Дорогущие часы на руке с небрежным и изысканным одновременно напуском на кисть. Фигура косится на ВасВасыча. Тот прикрывает глаза и расслабляется. Посмотрит, что будет дальше. ВасВасыч устал от стен своего дома в Париже и был рад новому развлечению.


              Джеймс Бонд разглядел всю девушку, кажется даже детально. Возможно, что и раздел мысленно. Встал спиной к интересующему объекту и как бы нечаянно ступил назад и наткнулся на неё.
              —Пардон.—
              «Жюзель» перевела взор, затуманенный восхищением собственной родины, и…. Восхитилась красавцем французом, не меняя выражения взгляда. Зашлась от восторга, но проглотила восхищение и вернулась взглядом на фотографии. Стук сердца отдавался в висках. Денди! Настоящий и взрослый. Не подавать виду, только не подавать виду. Он явно ей интересуется. Её пощекотали по волосам уголком проходного билетика. Её приёмчик! Девушка взмахивает рукой и встречается с рукой Денди. Восхитительное, томительное внутрь просачивающееся ощущение. Пусть длится оно, как можно дольше. Пора руку забрать, что она и делает.
              —Иван.—
              Денди склоняет голову. Вот те на….
Э, нет! Не русский. Явно слышится французский прононс. Вспомнив кличку, данную ей ВасВасычем, она представляется:
              —Жизель.—
              «Жюзель» звучит вульгарно, по-пьяному Как-то.
              —Я не одна.—
              Добавляет она, видя, как ВасВасыч встал и идёт к ним.
              —Она с папой.—
              Поясняет подошедший «папа». Рука девушки мышкой шмыгнула под руку отца.
Француз начинает представляться и много говорить. А так как папа и дочка знают французский, его понимают. Денди оказался членом известной Парижской семьи. Его мать скульптор, а отец её вечная муза. Всё наоборот, но это так похоже на французов. Он, как и они наслаждается искусством в Помпиду. Он очарован Жизель и скован одновременно, так как она с отцом. Ему приходится просить разрешения познакомится с дочерью. Это желание продиктовано её красотой и юностью.
              —Он так стар?—
              На русском языке спрашивает отец дочь.
              —Думаю ему за тридцать.—
              —Хочешь погулять?—
              Чувствуя горячность руки «дочери», осведомляется отец у дочери. Та кивает головой. Слышно, как прогладывает слово «да» от волнения и желания.
              —Кафе Лидо. Отец должен знать, кто и куда приглашает его дочь.—
              Денди подаёт визитку.
ВасВасыч качает головой. Известное помпезное заведение в стиле цирка. Девушки топ лесс вместе с ужином и алкоголем. Бесконечные смены декораций, вплоть до выкатывающего катка и фонтана. Развлечение не из дешёвых вовсе. Обязывающее развлечение.
              —Тогда старая карусель на Риволе.—
              —Согласен.—
              ВасВасыч даёт визитку с адресом новоиспечённой дочери вместе с крупной купюрой. Та непринуждённо принимает и кладёт всё в сумочку. Чмокает папу в щёку. Машет рукой. Осчастливленный денди её уводит.
              —Не наступай на одни и те же грабли. Возвращайся.—
              Слышит Жизель совет «отца».


              «Отец» ещё долго будет бродить по залу. Вздыхать, восхищаться родиной, томится душой.
              —Что имеем, не храним, потерявши плачем.—
              ВасВасыч вскинул руки, закинул их за голову, с хрустом потянулся и сел на диванчик. Вызвонил цыгана, подождал его. Вместе они вышли из залы и уехали.
              —Где русская проститутка? Если не знаешь, куда деть есть применение.—
              —Не сомневаюсь. Гуляет по Парижу. Не хорошо быть в Париже, и не увидеть его.—
              —Сострадать будешь?—
              —Буду. У меня дочь такая же. «Жюзель» влюбила в себя сына семейства….—
              Звучит известная фамилия в Париже в сфере искусства.
Цыган думает, вышагивая вокруг бильярдного стола с кием в руках. По—птичьи зорко ощупывает глазами каждый шар. Мысли роятся в голове, выстраивая выгодные схемы. Смешно выглядят на нём лаковые башмаки с загнутыми носками. Костюм висит как на вешалке, хотя плечи на месте и по размеру. Вещи качественные и дорогие. Всему виной цыганская худоба, птичье обличье головы и посадка её на плечах.
              —Клюнул основательно?—
              —Я бы сам клюнул в его возрасте.—
              —Неплохо. Всячески содействуй.—
              Шар залетает в лунку и, ударившись о край, с треском выскакивает из неё.
              —Сколько раз я тебе говорил, неуёмная сила тут не нужна.—
              Морщится ВасВасыч.
              —По-другому не могу. Себя не чувствую.—
              —Бильярд, как в библиотеке, игра тихая.—
              —Кажется, проститутка русская явилась со свидания.—
              —Проститутка литературное слово, профессия древняя. Цыган, тоже литературное слово, древнее слово, отражает вашу профессию. Оба слова используют люди как ругательство и оба вы русские.—
              —Подковыриваешь?—
              —Сострадаю обоим.—
              ВасВасыч поднялся навстречу вошедшей девушке.
              —Умница, что вернулась. Не голодная?—
              —Мы много чего ели прямо на набережной, прямо на лавочке.—
              —Жмот твой новый ухажёр.—
              Подал реплику от бильярдного стола цыган, и снова с треском шар выпрыгнул из лунки и упал на пол.
              —Вы не правы. Так романтичнее, вкуснее.—
              —Не трать энергию на объяснение очевидного. Ступай спать.—
              ВасВасыч развернул девушку к выходу из бильярдной.
              —Ты оставляешь меня ещё на одну ночь?—
              —Я оставляю тебя навстречу новой любви. Пусть знают наших женщин! Я уверен, ты мечтала о такой встрече. За ней ты и прилетела в Париж с генеральским сопляком. Не зря же написана сказка о Золушке. Пусть, сбываются мечты продиктованные Шарлем Перро.—
              —Родной брат Шарля Перро участвовал в строительстве Лувра.—
              Блестя глазками, добавила Жизель. Крутнулась на пяточке и убежала.             
              —Грамотная попалась проститутка русская.—
              Продолжил, отстаивать свою позицию цыган.
ВасВасыч махнул рукой и тоже ушёл. Бильярдную комнату с треском оглушил очередной удар шара о край стола.


              Буд-то вырезанная из рекламного картона борзая слонялась по дому. В плоскости её шаг медленный и размеренный. Ступени давались с трудом. Лысый толстяк ей нравился. Она любила с ним разговаривать, и сейчас ждала его выхода из бильярдной. Никто не ошибся! Так и есть и собака с ним разговаривала, когда толстяк с ней разговаривал, только об этом он не знает.
              —Не выносимое человеческое развлечение!—
              Собака глазом с красными прожилками косит на закрытую дверь бильярдной. Невозможно вздремнуть. Трескучий стук шаров, как выстрел в голову. Потому и не заходит в комнату с зелёным столом собака.
              —Чего зубы скалим? Неуч—то на меня?—
              Собака замахала хвостом и тряхнула головой.
              —Конечно, нет.—
              Обозначало это.
              —Тебя жду.—
              И уткнулась худой башкой лысому человеку в колени. Забежала наперёд, заглядывая в лицо толстяка.
              —Поговорим?—
              —Ну, пойдём ко мне, поговорим.—


              Животное и человек будут разговаривать. Толстяк расскажет ей о встрече золушки с принцем, о фотографиях, на которых просторы и города России удивляют и восхищают Парижан и её гостей, когда как живущие в России, порой не замечают этого. Точно такое же происходит с Парижанами.
              —А то я не знаю.—
              Зевнула собака.
              —Ты всего этого не видела. Жаль.—
              —Да прям там….—
              Собака тряхнула ушами. Прикрыла глаза, положила морду на лапы и помчалась, высоко подскакивая над степной травой. Упала в неё и поползла, разрезая мордой траву и сухостой. Взлетает птица, взлетает собака. Информационный запас матери передался щенку. Вот и мелькают в собачьем сознании картинки из жизни предков, как ВасВасыча посещают сны, в которых он боится и прячется от немецких солдат второй Мировой войны, которых он отродясь не видел.
              —Спокойной ночи Василиса! Спокойной ночи внучата! Спокойной ночи дочка.—
              На слове «дочка» радости в голосе у человека поубавилось.
              —Взрослая молодая мама, дама…. Как ко мне отнесётся?—
              Человек засыпал, спала и собака на ковре в его комнате.


Продолжение: Глава восемнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2334



Глава восемнадцатая



              Жители треугольного дома тоже спали. Первую ночь в доме ночевал кот, после исчезновения хозяина. Бывший хозяин кота любил и баловал своего питомца, потому кот часто видит его во сне. Скучает кот. Спросонья, не разобравшись, принял ласку Максима за хозяйскую и продолжил спать. Кот стар. Издаёт при вдохе сопение. Сопение еле слышное, но когда человек не может заснуть, даже такая малость воспринимается ушами как едкий раздражитель. Парень затаил дыхание и вслушался. Так и есть. Это кот. Выкинуть на улицу?
              —Как мило, кот спит в доме с нами, наконец—то.—
              Алла стала похожа на кошку, мурлыкала в ночи и потягивалась подле Максима. И не дождавшись ответа:
              —Ты почему молчишь?—
              Нет ответа.
              —Издеваешься?—
              —Хочу выкинуть кота на улицу.—
              Теперь молчит жена.
              —Как ты на это смотришь?—
              Нет ответа.
              —Сопит он, мешает спать.—
              Поясняет муж.
              —Тебе и дети будут мешать спать, а их на улицу не выбросишь. Привыкай.—
              Ответ жены мужу.
              —Почему дети? Ребёнок.—
              —У меня от тебя двойня, как у Кати будет.—
              Пауза.
              —Мне слышится подтекст.—
              Пауза.
              —Ой! Да твои это дети.—
              —Издеваешься?—
              —Это жизнь издевается. Наказывает.—
              Тихое сопение кота слушают двое. Муж не может и не хочет согласиться со словами жены.
              —Кого наказывает? Меня, тебя? За что?—
              —За зеркала битые.—
              —О чём ты?—
              —Образно я. Целое зеркало отражает тебя целого. Разбились отношения, каждый может забрать с собой осколок, глядишь тебя и не осталось.—
              —О чём ты!—
              —Ты не весь со мной. Через забор твои частицы живут.—
              Сопение кота стало не выносимым обоим. Слушать его не было сил. Хочется сорваться на что угодно.
              —А может и одна частица.—
              В голосе Аллы слышится сомнение.
              —Ты если собралась ревновать, то не честно это. Ты знала обо мне и Катерине.—
              —Я не ревную. Я о том, что один ребёнок может быть твой, а другой прокурорским.—
              Муж молчал в темноте и наливался гневом. Жена это почувствовала и поспешила с разъяснениями, добытыми из интернета. Мол, так и так…. У женщины в яичниках один раз в тринадцать - шестнадцать лет созревают две или более яйцеклеток и тогда на свет появляются разнояйцовые близнецы. Оплодотворить две разные яйцеклетки, которые выходят из яичника с перерывом в несколько часов, способна сперма как одного, так и двух мужчин. Всё зависит от любви обильности и поведения женщины. Причём интервалы в её общении с будущими папашами могут быть и в несколько дней. Жизнеспособные сперматозоиды могут жить в трубах от двух до семи суток. Алла читала лекцию повышенным голосом. Кот проснулся и перестал сопеть. Это не было услышало людьми, они были заняты своими проблемами.
              —Интересно, который из них твой? Может оба твои всё - таки.—
              —Может оба прокурорские. Давай, об этом забудем.—
              Вздохнул в темноте жена.
              —У тебя не получится. Если что вбила в голову, считай навсегда. Честно говорю! Не считал и не думаю, что дети мои. Катерина в законном браке состоит. Потом мать знает от кого рожает.—
              Жена подняла голову над подушкой, всмотрелась в темноту, вслушалась. Ответ мужа, высказанный твёрдым голосом, пришёлся женщине по душе.
              —Кота разбудили. Давай спать, пока он не сопит.—
              Молодые люди притихнут, стараясь заснуть. Встревоженное сознанье долго ещё будет будоражить их головы. В ушах каждого дыхание другого. Как тут уснёшь?
              —А если всё-таки….—
              Муж перебивает жену.
              —Катька построила для себя семью и дом, своими ошибками если хочешь. Это дети её мужа и её дети. Больше не произноси вслух свою гипотезу. Она никому не нужна. Она разрушительная гипотеза. Ничего, кроме беды не принесёт.—
              —И у тебя к ней нет вопросов?—
              Муж желал наорать на жену. Муж желал выскочить из кровати. Муж почти ненавидел лежащую рядом женщину. Но! Муж стерпел, стиснул зубы до злой боли в дёснах.
              —У меня нет вопросов к чужой женщине. Женщины рожают мужьям, что Катерина и сделала. Твоя очередь. Не тревожь свою душу и душу счастливых соседей.—
              Жена выслушала и засопела. Может это кот? Нет. Коту надоели громкие людские разговоры в ночи, и он ушёл на первый этаж. Лёг в привычное место и стал терпеть непривычный запах стирального порошка исходящий от недавно выстиранной корзины. А сопит Алла. Она довольна ответом Максима. Теперь—то уж она заснёт и даст возможность заснуть Максиму.


              В соседском доме через забор горит свет. Грустный свет, тусклый свет. Охранник не спеша ходит по двору, не спится ему. В доме им охраняемым горюет женщина Василиса о дочери и внуках. Горе в том, что лишилась дочь мужа, а внуки отца. Умер Пётр Степанович на операционном столе во время операции. Вот такие дела. Женщина филином сутулится у окна. Приёмную дочь растила одна, теперь дочь будет растить родных деток без отца. Как всё меняется, Господи! Василиса видит идущего к дому охранника и не хочет, что бы он заходил. Чего делать в доме ночью? Ну, узнал о смерти хозяина, ну и что? Ей никто сейчас не нужен. Она тихо отступает от окна вглубь дома. Охранник стучит, да так смело.
              —Вам звонят.—
              Дверь тут же распахивается. Женская рука забирает телефон. Дверь закрывается. Охранник стоит и ждёт свой телефон.
              —Василиса! Хочу напомнить тебе, ты не одна. Вы не одни. У вас есть я.—
              —Знаю. Почему не звонишь на мой телефон?—
              —Нельзя. Пока нельзя…. Памятник Петру Степановичу не ставьте. Так надо, пусть пройдёт время.—
              —Пусть пройдёт, как скажешь…. В такие моменты не во что верить нет сил.—
              —Как молитву заучи и запомни – ты не одна, вы не одни, у вас есть я.—
              —Когда я тебя увижу?—
              —Не скоро, зато сразу навсегда. Ты спешишь куда—то?—
              —Спешу тебя увидеть, услышать, обнять. Отрываться от тебя не буду ни на минуту.—
              —А компот?—
              —Буду варить обязательно.—
              —Как мальчики?—
              —Да что мальчики? Спят. А отец умер.—
              И зарыдала женщина обо всём сразу.


              Максим проснулся. Ему сразу вспомнился ночной разговор с Аллой, но в ненужности и даже неправильности разговора человек не сомневался. Возможно всё. Только в возможности этой никто не нуждался. Кота в комнате не было. Приоткрытая дверь подтверждала это и силушку, и ум старого животного. Алла спала. Спала крепко. Парень вышел и закрыл за собой дверь. Спустился по лестнице. Как в первый раз восхитился приобретённым жилищем. Он чувствовал себя в нём взрослее, сильнее. Отец Аллы мелькнул за окном во дворе. Не спится человеку. Метёт, скребёт, поправляет каждый расшатавшийся камень на дорожке. Умудрился окопать все деревья и кусты. Каждая доска в заборе проверена на прочность. Ни одного сорняка на земле, всё выдрал. Поправился телом и посвежел лицом.
              —Здорово, зятёк.—
              —Доброе утро отец.—
              Инвалид улыбнулся, слабо Как-то.
              —Приятно мне, отцом назвал. Вишь, как бывает! У меня приятность у соседей горе. Хозяин помер во время операции. Сердечный клапан пробовали шунтировать, да поздно.—
              Максим переваривал неожиданную информацию.
              —Дети без отца остались. Беда….—
              Инвалид даже лицом посерел.
              —Думал приятеля, приобрёл в лице Петра Степановича на долгие годы. Ан, нет… Жизнь, распорядилась по-своему.—
              —Обещал ему, совсем недавно, помогать его женщинам. Только чем тут поможешь! У каждого своя жизнь.—
              —Дружить будем, в гости ходить, мальчишек нянчить.—
              —Это конечно можно.—
              Покосился на соседский двор. Тихо. Никого не видно.
              —Ты зять на меня не серчай только….. Ответь. Промеж вас чего было? Серьёзное что или так….—
              Инвалид кивнул головой в сторону прокурорского дома.
              —Всё и было, только жену свою, вашу дочь люблю больше жизни.—
              Инвалид слушал и щурился в сторону соседского дома.
Максим собрался внести ясность и о детях, да не смог, слова остались в человеке, не захотели отчего-то идти наружу.
              —Вы чего с детьми тянете?—
              Коляска инвалида дрогнула и покатилась впереди парня по дорожке.
              —Я тоже могу неожиданно умереть. Кровообращение нарушено. Кровь густая. Тромбы всякие во мне сидят, оторваться могут в любую минуту. Каждый день пью таблетку, что бы кровь в себе разжижить. Пока обходится.—
              —Не получается наверное.—
              —И долго не получаться будет? Внуков охота.—
              Ответа на свой последний вопрос инвалид не получил, что и следовало ожидать. Они прошлись по сырому и холодному двору. Проследили взглядом за соседским ежиком.
              —И ведь не уходит никуда.—
Ровным голосом произнёс инвалид.
—От добра, добра не ищут.—
              Сам себе объяснил и покатил коляску к пустой собачьей будке. Единственный предмет на дворе им не обследованный.
              —Может, собаку заведём?—
              —Это с женщинами надо решать. Ёжик тихий, собака громкая. Сегодня кот в доме ночевал, так сопел от удовольствия, что заснуть было невозможно.—
              —А мне ничего. Он под утро на первый этаж в свою корзину пришёл.—
              Максим предусмотрительно подал тестю детскую пластмассовую лопатку, которой тот очищал колёса от влажной и холодной земли. Стук в оконное стекло прервал мужской разговор. Женщины зазывали мужчин в дом. За завтраком и они узнают о соседской беде. У Аллы раскроется рот, рука так и застынет в воздухе. Мысли завертят её головушку и так и эдак, во всех направлениях. Мать Аллы не заметит этого, поглощённая чужой бедой со скорбным лицом уйдёт на кухню. Отец спрыгнет со стула и на руках по полу последует за ней.
              —Двоих детей одной растить дело не шуточное. Если твоего ребёнка забрать ей будет легче.—
              Неуместно вылились женские фантазии.
Удар рукой по столу заставил Аллу вздрогнуть, уронить что-то на пол, и посмотреть в сторону кухни, где находились мать и отец.
              —Пусть родители вернуться за стол. Позови их.—
              —Да идём мы сами уже…. Услышали. Чего стряслось?—
              Женщина шла позади мужа на шаг. Полчеловека раскачивалось на руках пред ней на полу. Максим поморщился от увиденной картинки и ещё больше озлился.
              —Моя жена вбила себе в голову, что дети Катерины, нашей соседки, от меня. Мало того, она пытается всеми силами заставить меня поверить в это. Я так не считаю. Её фантазии до добра не доведут.—
              Мать и отец замерли. Мать стояла в самом начале стола, пол отца на руках рядом на полу. Максим морщился как от зубной боли, то злость кипела в человеке. Молчание длилось недолго, отец Аллы за это время доплёлся до своего стула и заскочил на него. Мать так и осталась стоять, в начале стола на него опираясь рукой. Тяжело опираясь. Новость негативной тяжестью налила её тело. Сердце зашлось в учащённом ритме.
              —Из моей практики следует, что женщины всегда правы. Опосля…. А руками тогда не машут.—
              Изрёк печально инвалид.
Максим опешил. Он наперёд был уверен, что родители Аллы займут его сторону.
              —Я прав мать?—
              —Это не доказуемая, правда, отец. Дети рождены в законном браке, и отец их Пётр Степанович. Царство небесное ему. Догадки свои припрячь дочь и вслух никогда не произноси.—
              —Я предполагаю мам. Прокурор всё время пьяный возле Катьки был.—
              В треугольном доме снова прозвучал удар мужского кулака по столу. На этот раз это сделал отец.
              —Не говори гадости о покойном. В его доме мы ели и пили. Он мой друг, если хочешь знать.—
              —Весь город знает и говорит.—
              Лицо дочери дёрнулось, это кухонное полотенце ударилось о её лицо, брошенное рукой отца. А руки у отца, после того как отняли ноги, стали сильными и цепкими. Максим вскочил и подошёл к Алле.
              —Зачем вы так?—
              —Как?—
              —В лицо прямо….—
              —Она швыряет оскорбления в лицо человека, который даже закрыться не может. Не видел я его и не знал таким, каким ты его мне представляешь. Добрый сосед ему имя. Добрый муж и отец. Таким они жил рядом с нами. Таким и поминать будем. У детей есть отец и фамилию его они носят.—
              Кот, припав животом к полу, засеменил к двери. Сел спиной к людям, лицом к двери, прядая ушами на громкий голос хозяина дома. Для кота половина хозяина в диковину. Долго он к ней приглядывался, принюхивался и не шёл в дом.
              —Папа прав, дочка. У мальчиков фамилия и отчество Петра Степановича. Всё по закону. Если сомневаешься, спроси у Катерины. Думаю, ответ будет таким же.—
              Дочь захлёбывалась обидой, злой, извергающей на поверхность грязную пену сомнительных доказательств. Отец внимательно разглядел пунцовое лицо дочери.
              —Ты мужа своего оскорбляешь. Жизнь его и свою ломаешь. Жизнь соседей наизнанку выворачиваешь. Откройте дверь коту! Ему и то противно тебя слушать.—
              Мать Аллы поспешила выполнить просьбу мужа. За дверью стоял человек с поднятой к звонку рукой.
              —Здравствуйте.—
              Мать Аллы опешила и отступила в дом.
Взволнованный вид женщины насторожил пришельца.
              —Мы знакомы. Не надо пугаться. Я бывший хозяин этого дома. Вы должны меня помнить. Соскучился. Решил зайти проведать дом и кота.—
              Кот плясал на задних лапах вокруг ног гостя. Передними, цеплялся за его брюки. Раскрывал пасть в длительном мяуканье. Почти завывал. Мужчина подхватил его на руки.
              —Привет Мефодий! Привет родной! Я обязательно тебя заберу! Подожди немного ещё.—


              Оставим пришельца за этим занятием и обратим взор на Аллу и попробуем рассказать, а заодно и оправдать последующие с ней изменения.


              На дворе весна. Солнце весной яркое. В проёме открытой двери стоял монах, как всегда высвеченный ярким солнцем со двора. Придуманный некогда силуэт монаха. Как он нашёл её? Женские фантазии забили с новой силой и не позволили молодой женщине расслышать слова гостя у порога. Алла решила, что в трудную минуту монах пришёл к ней на помощь. Она всегда верила своим фантазиям, которые, славу Богу вывели её на верный жизненный путь. Гость переступил порог. На нём ниже колена чёрный плащ, не застёгнутый на пуговицы. Шарф вокруг шеи с длинными концами. Волосы тёмные, длинные и схвачены сзади резинкой. Короткая, аккуратно подстриженная борода. Можно согласиться с Аллой, он и впрямь напоминал монаха. А так как Алла была ещё и искренним человеком, то она воскликнула, оглядываясь на Максима:
              —Это наш монах, Максим…—
              Кухонное полотенце, скрученное жгутом в руках парня, скрипнуло. Он слышал слова гостья и знал, кто стоит на пороге его дома. Лицо его стало непроницаемым. Видя перед собой вдохновенное придуманной радостью жены, он почувствовал себя никем в этом доме, никем подле молодой жены.
              —Может гость и меня забёрёт вместе с котом.—
              Грустно пошутил  про себя Максим, а вслух спросил жену:
              —Ты до сих пор ждёшь монаха?—
              Без намёка на иронию, с искренним сожалением и нежностью гладит свою Аллу по голове. Запрокинутое лицо к мужу несёт столько счастья и восторга, что парень захлёбывается сердцем и душой и телом чужим несуществующим счастьем. А где же тогда его счастье?
              —Ты не рад!—
              Удивляется самая счастливейшая женщина из счастливых женщин, встаёт на встречу гостью. Муж спешит за женой. Нет, в действиях парня желания увидеть разочарование любимой женщины, он стремится, как всегда быть ей опорой в наступающий момент разочарования. Он делал это много раз, много лет, и никогда не уставал. Сейчас ноги его стали ватными и безжизненными. Сейчас его женщина шла навстречу мечте и своему ощутимо зримому опустошению и одиночеству.


              Молодая женщина всё же разглядела в монахе бывшего хозяина дома. В момент сделки, волосы его были короткими. Нынешняя длина волос на крупной голове была другой. Крупноголовый мужчина – красивый мужчина. Таково мнение многих женщин. Нелепо по их же мнению смотрится высокий и крупный мужчина с небольшой по—птичьи головой. Рука её отпустила руку мужа. Безжизненно провисла вдоль тела. Глаза потухли. Алла отступила в сторону и пошла по лестнице на второй этаж. Аллу и изменения в ней заметил гость. Обратил внимание он и на парня провожающего её взглядом.
              —Я не во время. Простите. Может быть в следующий раз?—
              —Проходите. Вы как никогда к месту. Новый человек, новое настроение, так жена?—
              Ответил нынешний хозяин дома.
              —Просим вам, просим…. Проходите.—
              Откликнулась хозяйка.
Мужчина с котом на руках прошёл в собственный дом и стал счастливым, как и кот. Родные стены ему улыбались. Новые хозяева тоже. Кот расплавился в человеческих руках от любви, был горячий как утюг. Бывший хозяин сел за собственный стол, поднял глаза на любимые люстры.
              —Как хорошо дома.—
              Хозяйка ушла на кухню, прихватив со стола использованную посуду.
              —Жалеете что продали?—
              Задал вопрос хозяин.
              —Жалею.—
              —Скоро уж больно.—
              —Согласен. Оказывается события, могут быть настолько стремительными и ошарашивающими одновременно, что не успеваешь разобраться в них, как они сгорают дотла. Я один опять, я в смятении.—
              —Сосед наш умер.—
              —Кто?—
              Встрепенулся гость.
              —Пётр Степанович.—
              Мужчины помолчали, и как водится у мужчин, никто не кинулся откровенничать.
              —Хороший человек, отец семейства. Только начал жить человек по—настоящему и на тебе….—
              Тяжело вздохнул гость.
              Отец Аллы подумал:
              —Моя дочь только что начала жить по уму и на тебе….—
              На втором этаже послышался голос Аллы, явно с истерическими нотками. По лестнице буквально скатился Максим, потому как поскользнулся, но смог удержать равновесие.
              —Я в кузню.—
              И вышел. Не хлопнул дверью, не повысил голоса, не окинул сидящих людей сердитым взглядом. Держал обиду в себе. Мать Аллы принесла гостью чайную пару. Наполнила чаем и присела за стол. Лицо грустное. Посмотрела на дверь, за которой скрылся зять. Вопросительно посмотрела на мужа.
              —В кузню, сказал….—


              На втором этаже треугольного дома Алла не рыдала, не дула губы, как можно было бы предположить. Она кралась вдоль стены к лестнице, что бы подсмотреть за бывшим хозяином дома, обличьем своим напоминающим монаха Донского Свято—вознесенского Кременского монастыря. Его образ с новой силой и яркостью возник в голове сумасбродной молодой женщины, растревожил сердечко, всколыхнул фантазии уже покрытые илом времени с самого дна, замутил разум. Ну, точно же, похож! И голос, и волосы, и этот жест рукой убирающий прядку волос за ухо. Борода, чёрная одежда….


              Не простое это дело – молодость. Кружит, волнует, взбивает пену чувств, за которой явь не видно. Есть в народе рецепт алкогольного напитка – бражкой называется. Крепости ещё никакой, а дурманит голову, что молодость. Заиграла бражка в молодой женщине, да ударила в голову щекочущей влажной пылью, потому как необходимо было чем-то убрать из неё ревностные сомнения к мужу и соседке Катьке. Спроси её сейчас о ревности, наотрез откажется, а на самом деле это она раз проклятущая навела бражку в голове молодой женщины.


              Фигура гостья притягивает. Джемпер обрисовал мужской торс на славу. Мышцы играют. Длинные волосы всегда обладают магией, а здесь они промытые, блестящие, красоты небывалой мужской. Красоты зрелой – мужчине лет тридцать пять будет. Вот не поглядела внимательно документы по покупке дома, теперь имя не помнит! Рысью бросилась назад в комнату, нашла в комоде документы и пошла по ступеням, вниз прокручивая на кончике языка такое необычное имя с отчеством, как и сам их обладатель.
              —Емельян Варламович, как вам заграница, понравилась?—
              Мужчина встал и непринуждённо направился к лестнице, как всегда, как это было в недалёком прошлом. Он чувствовал себя дома. Он чувствовал себя хозяином. Подал руку у последней ступени, склонился и поцеловал руку женщины. Родители Аллы, рассматривали происходящее, словно в кинозале экран. С дочерью явно что-то происходило. Тщеславие дочери отделилось от неё и позволило увидеть себя королевишной стоящей на две ступени выше мужчины целующего её руку. Склонённый мужчина поднял голову и смотрел на девушку. Напичканная фантазийной бражкой, молодая дама излучала свет и ту самую химию, которая притягивает разнополых людей. Потом весна ещё эта, потом эта Катька с возможными детьми от Максима, внешность схожая с монахом, взрослая мужественность гостья. Всё это сошлось воедино и вытеснило на время образ мужа.


              А Максим, наполненный любовью и ревностью к жене, ковал в кузне цветы из металла. Металла раскалённого и размягчённого. И как всегда бывает, злость на себя и жену силы придавала. Готовый цветок с шипением опускался в воду. Пар стремился ввысь. Грохот молота о наковальню, отдавался во всем теле. Красив парень в эту минуту, ощутимо и зримо красив, если б Кто-то его увидел сейчас!
              —Максим! Максим!—
              Показалось парню, что зовёт его Алла, обрадовался, обернулся…
              —Катя…—


              Да, Катя. Пришла с мамой оградку и временное надгробие заказать. Судьба включила невидимый свой механизм. Именно Максима посоветовал им Кто-то в решении этой задачи и адрес указал. Катерина не слепая, да и химии человеческой от Максима столько сейчас исходит, вдыхай и вдыхай себе на здоровье. Неосознанно конечно, на уровне инстинкта. Разгорячён парень работой и злостью, по пояс голый, в руках цветок аленький, тяжёлый и раскалённый. Да тут и слепая, прочувствует красоту мужскую Богом, созданную для красоты женской. Она разная, но свою красоту найдёт каждая. Колыхнулась в груди девичьей томная волна памяти быстрой и искромётной любви их на круглой кровати. Разумеется последняя встреча не в счёт. Хотя, кто знает! Кто знает.


              Всё вышесказанное о парне увидела, оценила и Василиса, мать Екатерины. Образ покойного зятя, одиноко лежащего там, где положено лежать людям в его положении возник перед глазами, да не затмил образ кузнеца, предполагаемого отца её внуков. Почуяло материнское сердце состояние дочери, выступила она наперед, рукой дочь отправила за дверь кузни во двор. Уйти самой, возможности не было, да и за делом они пришли, а не разглядывать кузнеца за работой. Кузнец ковал вечные цветы любви и памяти. С паром и шипением погружалась выкованная из металла любовь в воду. Дух захватывающее действие. Пар улетучился, не стало шипения, ошпаренная вода успокоилась и со дна на женщину смотрели розы. Непросто смотрели, завораживали.
              —Не надо бы было цветы да из металла.—
              Женщина поёжилась.
              —Красиво и торжественно лежат такие розы на мраморе и граните.—
              —Так унесут же….—
              —Высверливается отверстие и крепится намертво.—
              Кузнец надел рубашку.
              —Вы по делу?—
              —Разумеется.—
              Женщина рассказала и показала набросок оградки.
              —Этим я не занимаюсь. У меня художественная ковка. Я позову человека, закажете ему.
              Примите мои соболезнования.—
              —Принимаю. Спасибо.—
              Вышел мужчина и Василиса, стала с ним объясняться по поводу своего заказа.


              Воздух в кузне со вкусом раскалённого металла. Раскалённый металл лежит в груди у кузнеца. А у девушки ждущей мать на дворе кузни расцвела роза в сердце. Живая, не из металла. Кузнец подошёл. Помолчали.
              —Значит умер.—
              —Умер, Максим, умер. Сосуды проклятым сахаром забились.—
              —Что теперь?—
              Молодая женщина окинула парня взглядом. Он всегда ей нравился. Только в те времена ценностей хотелось материальных, да побольше, побольше.
              —Жить дальше. Детей растить твоих.—
              Если сейчас сказать, что эти слова для парня прозвучали громом небесным, то это вовсе не так. Он слышал эту версию сегодня ночью от собственной жены, жены любимой, и не хотел продолжения «кино».
              —Пётр Степанович женился на тебе и твоих детях в тебе. Ты сделала его счастливым, он сделал тебя счастливой. Исполнились все твои и его желания, всё, что ты хотела иметь в жизни. Твой муж дал детям фамилию и отчество. Дети его наследники. Если бы Пётр Степанович остался жить, ты никогда бы мне этих слов не сказала, может быть и не считала бы так.—
Слова Максима произвели на Екатерину сильное впечатление. Настолько сильное в своей правоте, что стало стыдно молодой женщине. Она заплакала.
              —Спасибо за правду. Пётр Степанович детей ждал, он им отец. Я буду знать об этом, и помнить всегда.—
              —Решишь доказать обратное, а это сейчас делается легко, доказывай. Буду платить алименты.—
              Парень пошёл по двору кузнецы. Шёл твёрдым шагом, уверенным в правоте своих слов. В след ему смотрела плачущая молодая женщина, на сто процентов с ним согласная во всём.
              —Катерина, что случилось?!—
              Мать бежала к дочери, помогая себе руками, на которых развевался тёмный палантин. Похожая на птицу, большую и доброю. Остановилась и накрыла своё дитя краем палантина. Прижала к себе, подождала.
              —Что случилось?—
              Мать заглянула под свои крылья.
              —Что, что…. Муж, мама, у меня умер. Отец детей моих.—
              И зарыдала ещё сильнее молодая женщина под материнским покровом.
              —Да, дорогая моя, отец твоих детей умер.—
              И проводила мать уходящего парня смиренным взглядом.


Продолжение: Глава девятнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2335



Глава девятнадцатая



              Максим открыл дверь дома с твёрдым намерением, тут же, при родителях Аллы, повторить ночной разговор с женой. Высказать свою позицию. Не вышло. За столом продолжал сидеть утрешний гость и мило так разговаривал с прежней недотрогой Алкой. Даже прежние ужимки, интонация в голосе, закатывающиеся глазки, покачивание ногой, всё вернулось к ней.
              —Емельян остаётся у нас гостевать.—
              Нестерпимо захотелось наорать на человека за столом. Здесь не гостиный двор! Нестерпимо захотелось быть хозяином дома и вытолкать незваного гостя за порог. За столом сидит Алка с растревоженными фантазиями и монах из этих фантазий. Нет парню места возле них, и дом не его и хозяином он здесь никогда не будет.
              —Я на кухне поем.—
              Сказал, а сам ждёт, что жена запретит это делать, встанет и принесёт как всегда еду за стол, но та равнодушно пожимает плечами.
              —Вам чаю подлить?—
              Звучит её предложение гостю.
              —Спасибо хозяюшка.—
              Парня затошнило, так велико было его возмущение. Желудок наполнился чем-то невкусным. Фантазия выдала картинку, как его рвотная масса обрушивается на спину мнимого монаха. В дверь постучали. Максим громко сглотнул и пошёл открывать. Вошла Катерина. Поздоровалась, извинилась и присела на предлагаемый Аллой стул. Отрешённо взглянула на гостя. Максиму стало совсем невмоготу. За столом сидел монах из Алкиных фантазий, сидела Алка из прошлого и бывшая его любовница. Парень зашёлся в немой истерике. Стиснул зубы, кулаки в карманах брюк, встал и пошёл по лестнице в доме на второй этаж. Что-то остановило его. Он обернулся и всмотрелся в сценку, происходящую за столом. В ней происходили изменения. Алка проговаривала слова соболезнования. Катерина глазами замерла на столешнице, слушала и теребила тёмную шаль на груди, как бы старательно пряча горе. Да Бог с ней с шалью! Внимание следует обратить на гостя. Он уже не монах, он мужчина, впечатлённый пришедшей женщиной. Даже слишком впечатлённый. Катерина была того типа женщин, которые ему нравились и восхищали. Вкусная дородность, плавность в походке, старинная манера речи, так разговаривает его мать и бабушка. Горе горькое придало женскому лицу бледность и окаменелую спокойность. Как она красива! Говорили глаза монаха. Как не обычна эта женщина! А что Алка? А Алка помчалась на кухню за чайной парой для соседки и бывшей соперницы. Только про то ведает Максим, не помнит Алка и ничего не знает гость.


              Максим возвращается к столу. Громко просит жену принести и ему чаю. Та весело отзывается из кухни. Мужчины спохватываются, встают и жмут друг другу руки. Гость возвращает глаза на обожаемый объект. Катерина только протянула руку за печеньем, как ваза была придвинута гостем к ней почти вплотную.
              —У меня с собой баночка арахисового масла. Хотите? Да что я спрашиваю!—
              Емельян Варламович достаёт из сумки баночку, ставит на стол. Открывает крышку с тихим хлопком и ставит вплотную к руке Катерины. Возвращается Алка, она ещё в своём прошлом образе, лёгкая, свободная и самостоятельная. Расставляет принесённую посуду. Льёт кипяток.
              Видит баночку.
              —Что это?—
              —Арахисовое масло. Пристрастился за бугром. Привёз с собой немного, вы попробуйте.—
              Гость говорит Алле, а смотрит на Катерину взглядом, не видящим ничего и никого кроме неё, полным восхищения.


              Придётся поверить в любовь с первого взгляда, только слепой не увидит это, а если не увидит, почувствует. Алка не слепая и не глупая. Разглядела, прочувствовала, поняла. Осела на стул с чайником в руках. Не стало Алки с буквой «к». Уже просто Алла дрожащей рукой намазала ломтик белого батона заморским маслом. Короткое время она раздумывала о чём-то своём, не сводя глаз с ломтя хлеба. Отвернулась от гостя, не сводящего глаз с Катерины, и протянула хлеб с заморским маслом мужу. Муж взял. Откусил, пожевал.
              —Спасибо, родная…. Уважила. Наше вкуснее.—
              И притянул за плечи жену свою к себе. И прислонила она свою буйную головушку к родному мужскому плечу. Откусила от предложенного в ответ мужем хлеба. Пожевала вдумчиво и проглотила вместе со своими фантазиями. И не стало монаха. Её монах не мог променять Алку, на Катьку, ни за что!


              Родители Аллы останутся в доме покойного до утра и весь последующий день до выноса тела из дома. Будут присутствовать на погребение, на кладбище. Катерина переночует у соседей в треугольном доме. Можно осудить её за это, но так решила Василиса, видя каменеющую дочь подле гроба. Как не окаменеть молодой женщине при виде мёртвого старика с синими ногтями на руках и чёрными губами на лице. Он совсем не похож на её милого прокурора с дряблыми розовыми щёчками и счастливыми глазками. Это мертвец, и сидеть подле него страшно.
              —Молоко в груди перегореть может.—
              Решила Василиса и выпроводила дочь к соседям.


              В треугольном доме спать лягут раньше обычного. Алла возжелает быть наедине с мужем, муж с женой. Порвала жена мужу душу в клочья, чувствует свою вину, ласковой кошечкой жмётся к Максиму, заглядывает в глаза. В ласковую кошечку превратился и кот на коленях, а потом и груди долгожданного хозяина. Хозяин гладит животное и наполняется мягкой негой покоя – он дома, он снова дома, слава Богу. На груди кот урчит и мнёт когтями рубашку. Приятно. Образ новой знакомой за стенкой обволакивает такой же негой сердце и душу. Как хорошо жить Господи!


              Екатерина Владимировна, как только поняла, что она одна и больше никто перед глазами не возникнет, легла на кровать, выпрямилась. Руки на груди шаль держат. Испугалась схожести с покойником, лежащим в такой же позе, повернулась на бок, свернулась калачиком и тут же заснула. Сознанье её нуждалось в тишине и покое.


              Расскажем о бывшем хозяине треугольного дома. Что заставило его вновь оказаться на пороге родного дома. Здесь всё просто. Познакомился через интернет с иностранкой, долго переписывался. А так как интернет существует давно, оба приобрели витиеватый слог мыслей, чем и завлекли друг друга. Внешность подошла, интриговало иностранное происхождение каждого. Звонки через Skupe только сблизили их больше. Каждый готовился к звонку, как если бы шёл в гости, потому выглядели и умно разговаривали оба. Этим укреплялась вера в правоте выбора и дальнейшего решения переезда его к ней. Всё как у всех. Иностранная явь больно ударила по глазам и сознанию жениха. Невеста оказалась эмигранткой проживающей в фургоне на колёсах. Не большая сумма устраивала местного полицейского, и тот закрывал глаза на припаркованный к обочине ближе к колонке с водой старенький фургон. Разгорячённые чувства заставляли русского жениха платить мзду до того дня, пока не застал невесту мулатку в объятьях раздетого, того самого полицейского. Следует отметить, что «невеста» была смугла, красива, как породистая и норовистая кобылка. В аэропорту ждал, что его задержат – избить полицейского что-то да значило. В дребезги разбитое мужское сердце перестало греметь осколками, когда самолёт взлетел. Не дребезжит до сих пор. Сценарий брака мнимой невесты заключался в отъёме денег за продажу дома в России. Его величество случай раскрыл карты вовремя. По приезду в родной город, ноги Емельяна Варламовича понесли его прямо к родному порогу. Соскучился. К друзьям, родственникам так не тянуло. Они оказались правы, предостерегая его о возможных подводных камнях, встречающихся на пути Русских женихов за границей. К слову сказать, и невест тоже. Новые хозяева его дома оказались людьми гостеприимными. Человеку надо было, выговорится, что он и сделал. Ему посочувствовали и оставили в доме, подумать, оглядеться, придти к решению.


              Утро пришло в треугольный дом. Раньше всех открыла глаза Катерина. Спала как убитая. Отдохнула. Память тут же накинула на неё вуаль трагических событий. Зашлось сердечко в преддверии первых в жизни похорон. Лицо старика мертвеца зримо встало перед глазами. Испугалась. Вскочила с кровати, вышла из комнаты – непременно к людям, к их голосам, лишь бы не быть одной с образом покойного мужа. И сразу же:
              —Доброе утро.—
              Ей навстречу лицо незнакомого мужчины. Это вчерашний человек за столом, а кто он Алле?
Промолчала в ответ. Посмотрела вниз с лестницы на обеденный стол.
              —Вас ждём. За вами мама приходила.—
              —Я знаю. Я помню….—
              —Вам страшно.—
              Мужчина не спрашивал, он знал.
Женщина кивнула головой.
              —Хотите я с вами пойду? Пётр Степанович ко мне благоволил. Помогал с похоронами отца.—
              Не получив ответа добавил:
              —Я же сосед, не чужой человек ему.—
              Женщина кивнула головой.
Спускаясь с лестницы, оглядывалась на нежданно появившегося друга – здесь он? Тот кивал головой, глазами указывал на ступени, мол, аккуратнее, смотри под ноги. Она слушалась и смотрела. Из кухни доносились голоса Максима и Аллы. Они отпросились с работы, что бы присутствовать на похоронах.
              —Знаю, идти домой не хочется, но надо.—
              Сказал новый друг и выдвинул стул, что бы она села.
Катерина кивнула головой и повернулась к входной двери, что бы идти.
              —Сначала надо набраться сил, позавтракать. Я пораньше встал, наболтал блинов из гречневой муки, яичница с ветчиной тоже готова, кажется. Так, Максим?—
              Незнакомец повысил голос на последних словах.
              —Несём, несём…—
              Ответили из кухни. Муж и жена вышли с полными подносами.


              Время похорон – чёрное время. Как ту чёрную вуаль, перевёрнём страницу, дабы не тревожить подробностями ни чьё настроение. Весна в Поволжье предполагает ветра. Ветра сильные, дерзкие. Они срывают с земли остатки снежного покрова и чёрные платки да шали с провожающих покойника людей. Лица опущены. Руки скрещены. Глаза всегда свободные. Нет, нет, да заметит Кто-то из присутствующих на кладбище тоненькие побеги зелёной травы и тихая оттепель потечёт в их души. Жизнь, ни смотря, ни на что продолжается.


               Катерину до слабости в коленях поразил звук первого комка земли о крышку гроба в могиле. Глубина могилы была непостижимой, невероятной и мерзкой. Земля окрасила руки цветом смерти. Она чувствовала её под ногтями. Земля давила и пульсировала как живая. Потом она спала. Спала долго. Не ведая время, вставала, ходила в туалет и ложилась снова. Поминки прошли без неё. Генеральная уборка в доме тоже. Сон без сновидений закрывал ей глаза, как только она их открывала. Так прошло два дня. В спальню заходила мать, ещё Кто-то, и уходили. Нельзя сказать, что пробуждаясь, Катерину душила горечь утраты. С каждым пробуждением женщина больше и больше уверовала, что самое страшное позади и это даже радовало и позволяло заснуть без угрызения совести снова.


              Дом дышал чистотой и покоем. Катерина вывалилась из спальни, притулилась спиной к дверному косяку и застыла, наслаждаясь чистотой, тишиной и покоем в доме. Хоть бы никто не появился! Пошла и заварила себе чаю чёрного с лаймом. Его тонкий цитрусовый аромат подчеркнул человеческий запах горя и постели. Женщина огляделась, поняла, что пахнет она и её одежда. Зашла в ванную. Включила душ. Глаза встретились с милой бельевой кучей несвежих детских вещей. Заспешила женщина, заторопилась смыть с себя двухдневный непробудный сон. Вышла из ванной, ещё раз вдохнула в себя чистоту и уют своего дома, ещё раз и ещё раз, чтобы не осталось в ней места для горя. За стенами дома звенели голоса её мальчиков. Почему их не видно ни в одно окно? Надевает куртку и выходит из дома. Двор по—весеннему свеж и ярок. Воздух прохладен. Тюльпаны гвоздиками торчат из земли, разноцветные все. Не было цветов в день похорон, она помнит это. Где же дети? Обходит дом и никого не находит. На качелях лежит помятый тюльпан. Наверняка няня сорвала его, что бы показать мальчикам. Снова слышны детские голоса за соседским забором. Катерина смело направляется туда. Толкнула калитку в общем заборе, её вчера сделали Емельян и отец Аллы, на земле лежат щепки и опилки, белизной режут глаз. Зашла, перешагнув их. Сосед инвалид умудрился держать обоих детей на коленях, сидя в кресле каталке. Рядом подстраховывал детей (как же его зовут?) Емельян. Больше никого не было. Кот вертится у колёс коляски. Мама позвала детей, и те узнали её и заворочали головками под капюшонами комбинезонов, выискивая мать глазами. Катерина подошла и обняла мальчишек вместе с соседом инвалидом, как родного отца с внуками.
              —Здравствуйте соседи.—
              —Новые и бывшие.—
              Отозвался Емельян.
              —Вот имечко у человека, как у героя в сказке.—
              Усмехнулся инвалид в коляске.
              —Помучился я с ним в детстве.—
              Согласился тот.
              —Мама у вас?—
              —Мама ваша в больнице. Не надо пугаться. Давление высокое было. Прокапали и отпустили. За ней няня поехала.—
              —Вы меня обманываете.—
              Захолонуло за грудью у молодой женщины.
              —Как сказал, так и есть на самом деле. Вон они уже и подъехали.—
              За воротами шум машины. Емельян забрал у инвалида одного ребёнка. Все направились к воротам. Мать и дочь обнялись, поздоровались. Поговорили о случившемся с ней. Толи женщины с тоской смотрели на свой дом, толи отворачивались от него, только сделал новый хозяин треугольного дома вывод, что неуютно женщинам в доме, из которого навсегда ушёл хозяин.
              —Дети заснут, приходите к нам. Погорюем вместе. Не так горько будет.—
              Мать кивнула головой. Дочь и няня забрали детей, и пошли к себе.
              —Вот беда с женщинами приключилась то…. Остались одни.—
              Качает головой инвалид.
              —Жить им есть на что?—
              —Есть, конечно, только я другое имел в виду.—
              Бывший хозяин и нынешний направились к треугольному дому.
              —Ты никак запал на Катерину Владимировну.—
              Слово «запал» не очень удачное на слух, но очень точно отражает мужскую реакцию на женщину.
              —Выходит так, раз вы заметили.—
              —Я что…. Главное, что бы ты сам это заметил, да не бездействовал.—
              Они заходили в дом. Бывший хозяин оглянулся на соседский дом и двор.
              —Глазами ещё не егозит в твою сторону?—
              —Как то вы неправильно слова подбираете. Женщина в горе.—
              Бывший хозяин открыл дверь дома, сию секунду в него заскочил кот.
              —Никто кроме нас не слышит разговор наш.—
              Инвалид щурил глаза и ласково смотрел на молодого человека.
              —Всё равно….. Неуместны мои симпатии и не ко времени.—
              —Ишь чего выдал! Самый раз, самое то. Горе горькое сладким заедают.—
              —Такие дела так быстро не делаются.—
              —Согласен я, не делаются. Так ты формируй их…. Материализуй, так сказать в жизнь.—
              —У меня даже жилья собственного нет, прописки, а вы материализуй, говорите.—
              —Ты на родной земле стоишь, это она тебе дорожку стелет, сам знаешь куда.—
              Инвалид махнул головой в сторону прокурорского дома.
              —Дому хозяин нужен, детям отец, женщине мужчина опора. Далеко не ходи. Живи с нами, будешь ближе к ней. Увидишь, у вас срастётся. У дома хозяйка есть, в примаки пойдёшь.—
              Мужчины разглядывают прокурорский дом.
              —Вы это на полном серьёзе?—
              —На полном серьёзе, Емельян Варламович. Лет то вам сколько будет?—
              —Скоро сорок.—
              —Ух, ты! А так и не скажешь. И деток нет?—
              —Нет. И говорят, не будет. Смирился я.—
              —Смотри, как складывается!—
              Инвалид трёт руки и улыбается всё шире и шире. Смотря на него, бывший хозяин дома, тоже расплывается в улыбке.
              —Меня на работу обратно зовут.—
              —Где работал?—
              —Завод металлоконструкций, замом был по экспорту труб.—
              —В добрый час.—
              Емельян Варламович крепко закрывает дверь бывшего своего дома за спиной инвалида. К ним спешит мать Аллы с ведром и тряпкой обмыть колёса коляски от грязи.


              Анализируя мужской разговор можно, согласится, с доводами инвалида. Складывает же ребёнок кубики, пазлы, что бы получить результат, отчего же нельзя взрослому человеку сложить новую картинку своей жизни сначала в мечтах, а потом уже наяву. Бывший хозяин дома весь в думках, сомнениях и поверх всего этого весенняя взбудораженность мужского организма. Странно ему присутствовать в собственном доме в качестве гостя и нового друга. Он как бы рассматривает жизнь чужих ему людей в собственной жизни в своём доме. Да дом продан, но это он понимал за границей, поглощая новую любовь огромными порциями и тратя деньги такими же порциями. Как вовремя выплыла наружу связь всё время разгорячённой и вкусной мулатки с полицейским.
              —Удивительно во время и удивительно спасительно.—
              Подумал мужчина.


              Емельян привычно раздевался у знакомой вешалки в прихожей. Пальто повесил на плечики. Их было достаточно, но они пусты, потому как живущие в доме люди ими не пользовались. Их вещи свисали с крючков на петлях, что пришиты к воротникам. Не знамо почему, он снял чужие вещи по одной с крючков и развесил по плечикам. Огладил, оправил, и прикрыл дверцы шкафа. За его действиями наблюдала мать Аллы. Первая реакция на вежливую заботу бывшего хозяина колючками взъерошила женскую гордость, но чуть позже ей понравится порядок в шкафу.
              —Вещи форму держать будут.—
              Решит она и первое время начнёт сама вечерами развешивать вещи домочадцев на плечики. Открывая шкаф поутру, и снимая вещи с плечиков, владельцы незаметно начнут возвращать их на место после работы именно на плечиках. Именно такие поступки, не отягощая наше сознание и гордость, незаметно шлифуют нас на протяжении всей жизни.


              Спален на втором этаже достаточно. Емельян расположился в бывшей своей спальне. Постоял посередине комнаты, потянулся со вкусом и упал плашмя на кровать, незамедлительно на него заскочил кот. Громко урча, стал обхаживать тело хозяина вдоль и поперёк. Подушка под головой источала приятный, еле уловимый запах духов. Мужчина вдыхал его и догадывался, что на его кровати спала соседка Екатерина Владимировна. Запахи серьёзная штука. И если он окажется по вкусу, то увеличит твою влюбленность стократ.


              В доме напротив, мать и дочь разглядывали прокурорский альбом, в надежде найти на фотографиях его мамы дату её смерти, дабы заказывать вместе поминальные службы в церкви матери и сыну. Такое часто бывает после похорон человека.
              —Сколько раз замечала, что мужчины в зрелом возрасте, куда краше выглядят, чем в молодости.—
              —Ты права мама. Смотри, какой смешной наш Пётр Степанович. Волосы длинные. Худым он и в молодости не был. Сбитый весь….—
              —Чем-то он мне Емельяна Варламовича напоминает. Тебе нет?—
              Дочь смотрит на фотографию покойного мужа в молодости. Его образ легко ложится на образ соседа. Чего-то в себе смущается и закрывает альбом.
              —Я мама твою судьбу повторю. Буду деток одна растить.—
              —Твоя судьба совсем другая. Дети твои, кровные. Ты, слава Богу, живёшь обеспеченно. У детей твоих есть дед и бабушка.—
              Обе женщины на этих словах улыбаются друг другу. Обе руками трогают на груди у каждой висящие сердечки с брильянтовой россыпью.
              —Быстротечно всё как….—
              Качает головой мать.
              —Как этот кофе на песке, закрыл глаза, он тут же сбежал через край турки.—
              Не имеющий себе равных запах кофе наполнил прокурорский дом.
              —Тебя бы Василий Васильевич устроит в качестве деда?—
              —И твоего мужа мама.—
              Подсказывает дочь.
              —Конечно, устроит.—
              Дочь греет руки над горячим песком.
              —ВасВасычь как этот песок. Песок неуместен в доме, а сколько изысканного удовольствия доставляет.—
              Мать делает глоток из своей чашки, смакует вкус кофе и пропускает его в себя. Замирает, слушая движение напитка внутри себя, и вдруг:
              —Как у меня с ним всё это будет? Не представляю! Всю сознательную жизнь без мужчин жила.—
              Кофе внутри женщины подсказывает ей ответ.
              —Хорошо будет. Душевно.—


              Жюзель упала на лестнице. Звонок телефона застал её именно там. Девичье сердечно рванулось, это сознанье спешило достать телефон из кармана банного халата, соскользнул аппарат с ладони и оказался под мокрым носом старой борзой на ступенях лестницы. Та стремительно его обнюхала и подняла влажные глаза на девушку, осевшую на ковровую дорожку. Телефон подал ещё один сигнал.
              —Дай его мне тупая собака.—
              На что тупая собака, осторожно клацая желтыми зубами по экрану, довольно ловко вложила телефон в пасть, и тяжело преодолев три ступени, оказалась рядом с человеком. За этим наблюдал ВасВасыч.
              —Будешь моей. Никому ты в этом доме не нужна.—
              Чучело в банном халате, с ушибленной ногой, раскрыло рот от изумления.
              —Я твой навсегда.—
              Взвизгнул пёс, и сею секунду, оказался у ног круглого и лысого человека. Телефон снова упал на ступеньку и издал очередной сигнал. Человек обнимал собаку, присев у лестницы.
              —Я заберу тебя. Здесь ты мебель. Выпущу тебя в степь прямо за своим домом в России. Беги пёс, дыши пёс, радуйся! Тебе понравится. Ты только раньше времени не издохни.—
              Банная клуша на лестнице выпустила из себя воздух.
              —А меня? Я тоже домой хочу.—
              —Судьба не просто так закинула тебя в Париж с генеральским сынком. Сей «дрищь» привёз тебя с целью создания семьи. Цель правильная, хорошая цель. «Дрищь» не наш. Бонд с русским именем Иван тот, кто тебе нужен. И запомни! Ты слишком хороша для француза, что бы просто лечь с ним в дорогую кровать в дорогом доме. Дорогая кровать в дорогом доме должны стать твоей собственностью и француз тоже и дети должны стать твоей собственностью. Пусть знают наших женщин!—
              Васвасыч поднимает телефон, вытирает его о халат клуши.
              —Чем ты хуже Водяновой?—
              И говорит в телефон:
              —Да. Добрый день. Жизель повредила ножку на лестнице.—
              Банный халат вскакивает и пританцовывает на ступенях, давая понять, что с ней всё в порядке.
              —Конечно можно, после того, как нас осмотрит врач.—
              Слушает и строго смотрит на Жюзель.
              —Спасибо. У нас есть врач, и он уже ведёт осмотр.—
              —Ну что может хотеть женщина? Женщина всегда что-то хочет.—
              —Перезвоните чуть позже.—
              И уже обращаясь к Жюзель:
              —В кровать. Ножку перебинтовать. Выражения лица сменить и не вставать. Пусть сопереживает,
волнуется. Много волнуется. Повод есть! Отец может забрать дочь в Россию. У него дела там.—
              —У вас дела?—
              Осведомляется «дочь».
              —Да. У отца серьезные дела и срочные, не терпящие отлагательств. Одну дочь, больную дочь в Париже не оставит.—
              —Как быть Бонду?—
              Спрашивает «дочь».
              —Пусть следует отцовским заповедям. До свадьбы нельзя.—
              —Ничего нельзя? А, что «льзя»?—
              —Отец готов, согласится на обручение.—
              —Даже так?—
              —Только так. Французы заводят семью в зрелом возрасте. Наш Бонд созрел.—
              —Мы с тобой не родственники, вы не забыли?—
              —Ты небрачная дочь своего отца. Сей факт придаст тебе обаяния.—
              —А если не получится?—
              —Получится в России.—
              —Ты взял меня на поруки?—
              —Скучно мне в Париже, развлекаю себя добрыми делами.—
              —Пап ты кто?—
              —Перекати поле. Оно когда высохнет, цепляется за то, что выберет намертво. Не оторвать.—
              Мужчина старательно гладит собаку по голове, от чего у той верхние веки тянуться за рукой, как бы выворачивая их, оказывая белки глаз устремлённые на человека.


Продолжение: Глава двадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2338



Глава двадцатая



              В далёкой России, очень похожие мысли посетили ещё одного мужчину. Хотя он моложе круглого и лысого мужчины в Париже, и не так ярко проживал свою жизнь, взгляды их на бытие земное очень схожи. Витринное стекло кафе огромное и чистое. Его только что вымыли. Тротуар возле окна мокрый. Там где углубления, скопилась вода. Воду пьют голуби. Среди них есть один голубь раздутый и важный нарезает круги подле одной им выбранной голубки. Остальные его не интересуют, только мешаются, голубь с ними сталкивается и тем самым замедляется свой трепетный любовный бег. Любовная голубиная воркотня громкая. Своей настойчивостью голубь вызывает улыбки прохожих. По чистому стеклу кафе отражаясь, скользит уличная жизнь, резными тенями бежит по лицам мужчины и женщины сидящими за столиком в кафе, как бы накладывается на их лица и мысли. Мужчина и женщина в кафе за столиком у окна заказали кофе. Если пить вкусный кофе в только что открывшемся кафе, в утренней и чистой тишине улицы, рассматривая жизнь за чисто вымытым окном, тебя обязательно посетят мудрые и светлые мысли, можно даже сказать вещие мысли. Они то и пробили в мужском сознанье крохотную щёлку и вещали сквозь неё своему владельцу о маячащей вдали старости. Мужской взгляд сквозь стекло за стекло внутри себя, уже приобрёл оттенок мудрости, сродни седины на висках. Как дымчатый налёт на качественном шоколаде. Если сейчас возникнет неповторимый его запах и коснётся ноздрей женщины, произойдёт «обыкновенное чудо» — двое взрослых людей скинут с плеч, как обёртку с шоколада груз неудач и ошибок, и придут к жизненно важному открытию. Не страшна старость, у неё есть вкус покоя и качественного шоколада. Главное успеть придти к этому открытию, не спится, не ожесточится, не погибнуть на жизненном пути.
              —В одно окно смотрели двое
              —Один увидел дождь и грязь
              —Другой листвы зелёной явь
              —Весну и небо голубое
              —В одно окно смотрели двое….
              Мужчина проговорил древние, красивые слова из стихотворения восточного поэта. Тихонько дзинькнула в восторге от услышанного четверостишья чашка о блюдечко и женское сердечко.
              —Омар Хаям. Я знаю. Древние и свежие слова одновременно.—
              Женщина наполнялась внутренним кайфом. Словцо современное, но не нашлось в запасниках другого слова, что бы отразить вдохновенное утреннее просветление людей, на новый день, на жизнь вдвоём по—новому.
              —Пить кофе ранним утром в кафе дозволительно в Париже или Италии. На нас официантка смотрит как на бездомных. А у нас есть дом. Только в нём ещё нет хорошего ремонта, хорошего кофе и хороших кофейных чашечек.—
              Женские мысли тут же стали листать страницы памяти ища магазин, в котором она видела кофейный набор в восточном стиле.
              —У сына раньше стояла кровать круглая с балдахином. Красота сказочная! Куда—то дел….—
              —Не пришлась ко двору, значит.—
              —Спросить?—
              —Нам она не к чему. Я бы хотел мебель тёмного дерева, классическую. А ты?—
              —Мне хорошо с тобой и с маминой мебелью.—
              —Нам хорошо.—
              Поправил Сергей Валентину (маму Максима).


              Утро сегодняшнего дня, необыкновенное утро. Вытолкнуло оно мужчину и женщину из тёплой постели в весеннюю уличную прохладу, захотелось раскрыть глаза и начать день по новому, не как всегда, не как раньше и впустить в себя много нового да побольше, понадёжнее, чем кровать, с балдахином исчезнувшую в неизвестность. Хорошо двоим сидеть в кафе за маленьким столиком, пить кофе такими же глотками, из таких же маленьких чашек. И то, что официантку сердит раннее появление посетителей нисколько их не волнует.


              Утро в другом доме принесло бурю в стакане. Такую бурю легко разглядеть на свет, держа стакан на ладони и за ненадобностью быстренько выплеснуть содержимое за окошко.
              —Когда твои родители у нас в последний раз были?—
              Алла заправляет кровать. Максим подаёт ей подушки. На вопрос ответил вопросом.
              —Долго ещё Емеля будет на печи нашей сидеть?—
              Жена оглянулась на мужа.
              —Мне он не мешает. В доме он не бывает почти, только ночует. Днём на работе, вечером у Катерины Владимировны.—
              —И ты туда же! Для тебя она просто Катька. —
              Максима раздражало присутствие Емельяна в доме и его новые отношения с соседкой.
              —Да какая же она теперь Катька, она мать двоих детей, вдова прокурорская. Отец отыскался в Париже состоятельный.—
              Алла потянулась и повернула к себе зеркало, удостоверится в своей красоте, ведь только что мужем была упомянута Катька.
              —Ты за что на Емельяна взъелся?—
              —Своё растряс за границей, к чужому хочет пристроиться.—
              Выдохнул из себя злое возмущение молодой муж. Зло искало выход, и нашло, да растерялось в просторах доброго человеческого дома. В этом доме злу найти место сложно. По лестнице спускался кот, шипя и оглядывая пространство над собой и позади себя, видимо зло искало себе пристанище. Не нашло и спряталось под коврик у двери, где и будет раздавлено ногой первого вошедшего в дом человека.
              —Чего это кот на коврик дверной шипит и пятится?—
              Инвалид в коляске с интересом наблюдает за поведением кота.
              —Может собака, какая по двору пробежала.—
              Мать Аллы выглядывает бывшего хозяина дома в окошко.
              —Ночевал где?—
              Женщина имеет в виду Емельяна.
              —Тут.—
              —Точно тут?—
              —Точно.—
              —Чего ж к чаю не выходил! Продуктов набрал как на свадьбу, хоть записки на них приклеивай в холодильнике. Где его, где наши продукты!—
              —Так с раннего утра уже у Катерины. Детей в поликлинику повёзли вместе.—
              —А работа?—
              —Так суббота же. Вон кажется, идёт уже.—
              В дверь стучат.
              —Собаку надо завести. Она предупреждать будет о визитах. Ещё и не расчёсывалась я.—
              —Ты завсегда краше солнышка за окном.—
              Женщина, спешившая в сторону ванной комнаты, застопорилась. Уж больно красивы были мужские слова и ласковее чем обычно.
              —Чего это с тобой?—
              —Да люблю я тебя и всё.—
              —Двери открой любляка.—
              Дверь открылась сама. Порог переступили так называемые сваты, мать Макса и её теперешний сожитель Сергей.
              —Легки на помине...—
              С лестницы спускается Макс. Алла, услышав возглас мужа, ринулась назад в спальню, по всей видимости, переодеться, что бы соответствовать визиту. Вместе с гостями в дом проник почти, что летний воздух, но по—весеннему ещё чистый и звонкий. Под дверным ковриком хрястнула человеческая злость, на неё ступили люди. Кот рванулся к коврику, в мгновение смял его в кучу.
              —Ишь, как тепло кота раззадорило. Не старый значит ещё.—
              Сергей нагнулся и погладил кота, лежащего на боку и удерживающего мнимого врага в виде коврика.
              —Проходите Сергей. Проходи Валя. А я сейчас вернусь.—
              Хозяйка с просветлевшим лицом и блестящими глазами скрылась в ванной. В новом доме, да новые гости, это здорово.
              —В дом заходить не хочется. После квартиры, да по земле ходить одно удовольствие.—
              —Так и не заходите тогда, на веранде посидим, почаёвничаем.—
              Гости шагнули назад в солнечное тепло двора, на мягкую землю, покрытую молоденькой травкой. Погуляли по двору, потрогали ветви деревьев с распухшими и потрескавшимися почками, с торчащими из них крохотными листочками и пчёлами вокруг них. Пальцы стали липкими приятной липкостью, лица стали красивыми от красоты окружающей, слова стали говорить такие же красивые, красивой липкостью к сердцу прилипающие. Веранда, до блеска вычищенная инвалидом приняла людей и рассадила их в садовую мебель.
              —Сейчас засну.—
              С закрытыми глазами произнесла мать Макса, и голова её плавно покачалась туда—сюда по спинке кресла. Сын носил из дома на веранду посуду и всё то, что давала ему в руки тёща через порог в раскрытые настежь двери дома. Носил и носил. Сергей наблюдал за ним.
              —Мы только что из кафе, а не с Африки приехали.—
              —Почему с Африки?—
              Удивился инвалид.
              —Там всегда голод.—
              —Так нас много. Посчитай и прибавь Емельяна.—
              —Кто таков? И что за имя дивное?—
              —Бывший хозяин этого дома.—
              Тут следует рассказ о нём, о его странствии за границей и возвращение в родные пенаты.
              —Занимательная история и поучительная.—
              —Если бы не потеря родного дома.—
              —Это да.—
              Калитка в заборе соединяющая два двора открылась. Кот помчался навстречу хозяину.
              Емельян нёс на руках двух детей. Спины их окрепли уже, и они уверенно крутили головками в лёгких шапочках по сторонам, пытаясь следить за передвижениями по двору кота. Сватьи пошли ему навстречу, что бы забрать детей. Яркость материнского чувства они испытывали давно, потому спешили на свидание с ним снова. Веранда заполнилась звуками двигающейся мебели, голосами, звоном посуды и запахом чая.


              Алла никогда не брала детей Катерины на руки. Это можно объяснить большим количеством желающих заняться ими. На самом же деле, её держало на расстоянии желание рассматривать детей со стороны, выискивая схожесть с Максом. Екатерина теперь обладала внешностью дородной русской красавицы, после рождения детей. Худеть её организм отказывался. Она приобрела степенность в движениях, манере разговора и суждениях. Смерть мужа давала всему этому основания и определённый окрас. Екатерина Владимировна носила чёрные платья и блузы. Кружево чёрное удивительно шло молодой женщине, даже красило. Алла рядом с ней смотрелась модной девицей. Инвалид поморщился при виде появившейся на веранде дочери в шортах. Недоразумение, а не шорты! Дочь присела и вперила глаза на мальчиков. И ничуть не похожи. Рот девушки расплылся в улыбке. Дети ответили ей тем же.
              —Принеси салфетки.—
              Велит отец.
              —Чего так хмуро пап? И не вздумай спрашивать меня за общим столом о внуках.—
              Дочь нехотя идёт мимо отца и так же нехотя и тихо разговаривает с ним.
              —Поговори у меня….—


              Макс, как и Алла,  старательно избегал возможности брать мальчиков на руки. Желания как такового не было. Ненавязчивое сообщение об отцовстве Екатериной у кузни не отложилось в голове,  не легло на сердце. Созерцание детей приносило удовольствие и только, потому было странным трепетное отношение Емельяна к ним. Он ловко управлялся с детьми, вытирал, умывал даже, мог сменить подгузник. Подумать только, без отвращения к загаженному подгузнику! Замечал выбившуюся одежду из штанишек и тут же заправлял её на место. Выдумывал и находил всякие «отвлекалки», что бы успеть засунуть в рот ложку с кашей. Да всё мог! И делал всё это легко, с энтузиазмом, с желанием.


              За забором, на прокурорской территории мать и дочь подсматривают в щель за сидящими людьми на веранде. У них есть своя беседка. Только не сидели они на ней ни разу в этом году.
              —Может с Емельяном, что у тебя сложится.—
              Дочь, не разогнувшись в спине, замирает. Она всё слышала, но как реагировать на слова матери не знает. Если бы мать была подружкой, можно было и пофантазировать на эту тему. Постоянное присутствие рядом с ней и детьми Емельяна, принималось молодой женщиной на автомате, как если бы это был охранник. У того лицо стало припухшим от сна последнее время. Обязанности водителя с него были практически сняты.
              —Почему с Емельяном мам? Зачем? Мы как бы одни решили мальчишек растить. Дедушка ещё у нас как бы есть.—
              —Зачем тогда голову человеку морочишь?—
              Дочь отслоняет лицо от забора, поворачивает лицо к матери. Лицо спокойное.
              —Я морочу?—
              —А что ты сейчас делала?—
              —Смотрела на соседей. Как там мальчики?—
              Мать видит королевское спокойствие дочери и огорчается своему открытию. Дочь не увлечена Емельяном. А кем и когда она была увлечена? Мать вспоминает высказывание дочери о том, что любовь ей не понравилось ни в чьём исполнении.
              —Ты и Максима не любила?—
              Дочь думает, разглядывает испуганное лицо матери и сама пугается.
              —Может и любила…. Как ложкой что-то вкусное ела…. Прости мам. Глупое сравнение.—
              Опять пугается своей откровенности и спешит договорить.
              —Я Петра Степановича любила сильно, сильно.—
              —Но не он отец детей твоих.—
              Мать в растерянности и ищет объяснения своим думкам.
              —Мне абсолютно безразличен Максим даже сейчас. И воспоминания о прошлом, не бередят душу. Насчёт Емельяна ты не права. У меня горе, все ходят помочь. Кому нужна растолстевшая вдова с двумя детьми в наше время?—
              —Мне. ВасВасычу.—
              Тут же откликнулась мать.
              —Потому что у вас кроме меня и мальчиков никого нет.—
              —Потому что у ВасВасыча появились мы, и он полюбил нас.—
              Поправляет дочь мать.
              —Потому что жизнь его перед казнью поставила, сразу просветлел умом, о старости вспомнил,
что кроме денег за спиной никого нет.—
              —Согласна. Ты тоже повзрослела и поумнела. Емельян тоже далеко не мальчик. Шишек набил и просветлел разумом. Люди после жизненных испытаний сердцем видят, умом любят.—


              Пока мать и дочь вели серьёзный диалог, они не услышали и не увидели приближающегося к калитке Емельяна. Тот спешил за пластиковой бутылочкой с очищенной водой для детей. Дети стали пускать губами пузыри – явный признак того, что ходят пить. Калитка распахнулась, и перед женщинами возник на данный момент, не желаемый объект.
              —Почему не проходим, а стоим за забором?—
              —Да вот думаем пригласить вас в крёстные отцы. Человек вы хороший, местный.—
              —Кто думает?—
              Удивлена молодая мать.
              —Я думаю.—
              Отвечает дочери мать.
              —Давно?—
              —Только что.—
              Явная женская перепалка не насторожило мужчину.
              —Принимаю ваше предложение. Мало того, оно мне приятно и радостно. И человек я вы правы, положительный и серьёзный.—
              Он проходит мимо женщин по направлению к прокурорскому дому. Оборачивается и объясняет на ходу:
              —Я за бутылочкой с водой.—
              —Она на банкетке, сразу у двери.—
              Спешит осведомить Емельяна Екатерина.
              —Я знаю.—
              Слышит ответ.


              У забора женщины в неловком молчании и обиде друг на друга смотрят вслед мужчине, окрылённому приятной новостью.
              —И это я по твоему морочу голову Емельяну?—
              Мать шагает в открытую калитку как на амбразуру, спешит уйти от ответа на вопрос дочери.
Шагая по двору к дому соседей рядом с дочерью, начнёт оправдываться.
              —Сама подумай. Молодой мужчина каждый вечер проводит с тобой и чужими детьми.—
              —Он явно ухаживает за тобой, даёт понять каким отцом будет мальчикам.—
              Мать смотрит на профиль дочери. Отмечает, что после рождения детей дочь приобрела пышные формы, спину стала держать выпрямленной, что бы носить потяжелевшую грудь и девушкой выглядеть больше не будет. Буквально вчера разглядывала в её шкафу вешалки с девичьими нарядами. Вешалки были сдвинуты в сторону и чем-то завешаны. Гора коробок с обувью под ними. Рядом три вешалки с чёрными платьями, скромно потупили подолы к низу.
              —Емельян мне нравится. Мальчики его любят, ждут. Отец им нужен.—
              Это всё что успела сказать мать, пока они шли к соседской веранде. Катерина протянула руки к сыновьям, но смотрели дети не на мать, а за неё, встречая глазами возвращающегося Емельяна с бутылочкой воды, и когда тот подошёл, устремились к нему на встречу протянутыми ручками и взглядами. Сергей набрался смелости, поднялся и предложил свою помощь Емельяну прогулять детей по двору. Женщины с явным облегчением передали детей мужчинам - росли мальчики увесистыми. Мужчины с детьми и инвалид в коляске, отдалились от веранды. Женщины с просветленными лицами смотрят им вслед. Мать Аллы, зная тайную установку своего мужа на Емельяна, начинает расставлять женские ловушки для Василисы и Екатерины.
              —Невероятно тяжёлая доля выпала вашей дочери. Растить двух сыновей без мужчины.—
              Только что посвящённая в историю Емельяна Валентина (мать Макса), мгновенно включает свои женские фантазии на свободную тему. Яснее ясного! Емельян, мужчина свободный. Екатерина, женщина тоже свободная в женском горе вдова. Двоим в одной лодке плыть легче и увереннее. Жизнь коротка и быстротечна, но она ещё бесценна, бесценна каждая её минута. Горе горем, а жизнь дана, что бы ей радоваться. Рассуждающая вслух женщина увидела в глазах собеседниц сомнение, и поспешила добавить более утверждающие доводы. Память о покойном будет вечной у жены, как и благодарность за всё хорошее, но какого будет сыновьям возле убивающейся по мужу матери! Не зря, ой совсем не зря появился Емельян именно в момент трагедии. Не просто так. Он послан свыше. Мать Екатерины Василиса вся подалась навстречу этим словам, и весь вид её говорил о полном согласии с такими рассуждениями. Да и Емельян явно благоволит Екатерине, нравится она ему. Всё действия Емельяна доказывают это. Редко можно встретить родного отца вот так проявляющего заботу и внимание к собственным детям, а тут это делает посторонний человек.


              Екатерина и в правду благодарная жена, и память о покойном муже хранить будет, но она ещё просто дочь, юная женщина, и той и другой присущ юношеский максимализм. Всё по максимуму. Всё и сразу. Отношения её с прокурором строились именно по такому принципу. У неё будет всё, потому что всегда ничего не было. Руки у Екатерины сейчас свободные, детьми не заняты, день прекрасен, голова с закрытыми глазами впитывает звуки ветерка, щебет птичек и женские пересуды о ней.
              —И с положением…. И красивый….. И деток любит….—
              Мысленно передразнивает разговаривающих женщин Екатерина. Приоткрывает веки и из-под тишка разглядывает Емельяна.
              —И какое же у него положение?—
              —Он заместитель генерального директора трубного завода по экспорту. Вот!—
              Отвечает Катерине мать Макса и смотрит прямо в лицо.
Выходит Катерина спросила это вслух. Молодая мама чувствует жар на щеках от смущения. Придётся говорить что-то ещё. Все женщины смотрят на неё и явно ждут продолжения разговора.
              —Пусть сватает.—
              Заявляет Катерина, снова закрывает глаза и ясно видит себя в своих фантазиях. Стоит она в прокурорском дворе на дорожке меж елочек. Её обнимает Емельян в деловом костюме и портфелем в руках, и ей это не неприятно вовсе. Емельян спешит на работу, мальчики перебирают педали детских автомобилей с аккумуляторами и улыбаются во весь рот. А что на ней одето? Об этом надо будет подумать. Непременно всё дорогое и качественное, как костюм и портфель у мужа. Муж! Муж с положением непременно нужен. По стихшей женской воркотне понимает, что на неё смотрят сейчас все женщины, сидящие за столом, и не спешит открывать глаза, да и картинку фантазийную ещё не разглядела до конца в деталях. Волосы сейчас у Емельяна больше подойдут художнику, чем заму генерального директора трубного завода. Но это не проблема вовсе. Вязаные свитера тоже не из этой темы. И это решаемо. Да и жить в чужом доме ему не к лицу. Свой есть. Пусть сватает. Тишина за столом на веранде начинает звенеть.
              —Вы говорили о Емельяне и обо мне, серьёзные вещи не шутя. Я тоже не шучу.—
              Дочь рассматривает мать добрыми глазами.
              —Я правильно говорю мама?—
              —Правильно доченька.—
              Василиса казалось, что рта не разожмёт от неожиданности происшедшего.
Мать Макса и его тёща слегка опешили. Одно дело рассуждать о правильном и хорошем решении, другое дело претворить его в жизнь незамедлительно.
              —Меж вами и договорённость уже есть?—
              Осведомилась Алла.
              —Придёт сватать, вот и будем договариваться.—
              Екатерина встаёт и направляется в сторону мужчин с детьми. Женщины провожают её удивлёнными взглядами. Тут есть чему, удивится, восхитится даже, и конечно капнуть желчи женской немного.
              —У Емельяна никого здесь нет. После института по направлению приехал в наш город и остался. Без родителей нельзя сватать.—
              Качает головой и тянет голосом Алла.
              —Больно вы нас спрашиваете! А если спросите, так советы наши не слышите.—
Машет на дочь рукой мать.


              Екатерина Владимировна, важно и плавно ступая по земле тёплой просыпающейся после зимней спячки, подходит к мужчинам. Забирает одного сына у Сергея, берёт свободной рукой под руку Емельяна, у которого на руках второй её сын и степенно ведёт его вдоль забора. Мужская беседа прервана. Сергей и Макс направляются к веранде. Инвалид в коляске смотрит вслед молодой паре.
              —Возьму и второго, они сегодня спокойные.—
              Предлагает Емельян.
              —Ношу делить поровну надо. Нести легче, унесёшь дальше.—
              —Одна я, и ноша моя на два не делится.—
              Пышногрудая молодая женщина певуче говорит и также смотрит на мужчину.
Мальчики протянули друг другу руки и сцепились. Сблизили тем самым, и без того близко стоящих, мужчину и женщину. Каждый почувствовал дыхание друг друга.
              —Буду вторым, вашей половинкой буду.—
              Сам себе удивился Емельян, потому как не испытывал ни дрожи в руках и ногах, ни проявления признаков неуместного мужского желания. Лишь глаза увлажнились от значимости и важности момента.
              —Будьте. И будьте сегодня дома Емельян Варламович, не к лицу вам, моей половине ночевать у соседей. Разговор у меня к вам есть серьёзный.—
              —Ты не пожалеешь никогда.—
              Мужские слова произносились, почти касаясь губ женщины.


              За столом на веранде люди всё делали нарочито громко, чтобы дать понять новоиспечённой паре у садового забора, что их никто не подслушивает. Люди громко двигали посуду, стулья, специально роняли на пол чайные ложечки, искали их и смеялись найдя. Никто не смотрел в сторону молодых людей, но каждый понимал, что именно сейчас там, у забора, жена вложила руку в ладонь будущего мужа, сыновья тянули ручками за уши будущего отца.
              —Скоро спать захотят.—
              Сказала Василиса, имея в виду деток. Поднялась. Её усадила на место рука инвалида.
              —Сами справятся.—
              И не оборачиваясь, качнул давно не стриженой головой за спину. Там, вдоль забора к калитке в прокурорский двор шли Емельян Варламович и Екатерина Владимировна, неся на руках по ребёнку. Те клевали носами в родительские плечи. Уж как ладно они смотрелись меж собой!
              —Писаная пара.—
              Молвил инвалид и отвёл глаза.


              Мать Екатерины Владимировны беззвучно плакала. Через минуту заплачет мать Макса и мать Аллы. Мужчины испугаются женских слёз и уйдут с веранды искать мужские дела во дворе и дворовых постройках. Алла вызовется мыть посуду и будет раздумывать над раковиной под звук льющейся воды. О чём? Да о себе конечно. Выходит Емельяну она совсем не понравилась, раз с первого взгляда на Катерину влюбился в неё. Влюбился, влюбился! Со стороны всегда видны такие проявления человеческие. Раз таких проявлений она не видит у Макса к соседке вдове, значит, к Катерине её муж равнодушен. Что и требовалось доказать! Ура, ура, ура! Макс её любит. А Емельян себя странно ведёт - из огня да в полымя. Двое детей! Алла качает головой. А дети то Макса! А вдруг нет. В детстве сторонилась Катьку, а жизнь почти родственниками сделала. Интересно Катерина ведёт себя! Ни каких намёков на отцовство, может правда Макс не отец двойне. Может одному? Мокрая и скользкая тарелочка выскальзывает из рук и падает на столешницу,  с неё на пол. В такие минуты каждый съёживается в ожидании звука разбившейся посуды. Тарелочка дребезжит невыносимо и вытворяет замысловатые пируэты вокруг ног молодой женщины. Тише, тише, ещё тише и успокаивается на полу.
              —Хотел сказать – к счастью, а она не разбилась.—
              Слышит жена голос мужа.
              —Это плохо, наверное. Посуда биться должна к счастью.—
              —Смешные мы люди…. Разбитое ценнее целого.—
              Муж и жена целуются. Долго, долго. Дыхание перехватывает у обоих.
              —Видел?—
              —Видел.—
              —Ты ещё не всё знаешь. Катерина сама предложила себя посватать.  А с чем ему сватать? Ни кола, ни двора.—
              —У неё дом большой. Всё поместятся.—
              Муж увлекает жену по лестнице в спальню.
              —Дети чужие, целых двое!—
              Как бы ни обращая внимания на ухаживания мужа, рассуждает жена.
Муж укладывает жену на кровать. Он целенаправленно занят. Ему не до женских рассуждений.
              —Своих детей, наверное, захочет.—
              Муж не отвечает жене. Он занят ею же.
              —Представляешь, Катька родит ему, трое будет…. Ой!—
              —Больно?—
              —Нет, продолжай….—


Продолжение: Глава двадцать первая http://www.proza.ru/2016/12/02/2341



Глава двадцать первая



              —Ой!—
              —Больно?—
              Парижский бонд с русским именем Иван встревожен лицом и глазами. Брови сдвинуты домиком, наморщен лоб. Он кажется родным и близким лежащей в кровати Жюзель, ножка, которой в жестком корсете покоится на диванной подушке по сценарию ВасВасыча. Первый вариант сценария заключался в настоящей металлической конструкции на кровать, на которой должна была покоиться больная нога в подвешенном состоянии. Представив себя в таком неловком положении, девушка долго смеялась и наотрез отказалась.
              —Она совсем не болит. Ты забыл, наверное. Мы всё это придумали.—
              —Как хочешь.—
              Ответил ВасВасыч и вынес из комнаты гремящее хромированное устройство. Они успели только сделать из здоровой ноги больную, как явился, не запылился Иван. От волнения долго искал место для немыслимого букета цветов в роскошной вазе со специальным раствором для долголетия цветочного творения, пока вазу не отобрал у него ВасВасыч и поставил на пол у кровати, сам удалился.
              —Болит или не сильно болит?—
              Взмолился Парижский Ванечка.
              —Не то что бы…. Но на кровать не садись и не тряси её.—
              Парижский бонд отскочил от кровати и присел на кресло в дальнем углу комнаты.
Наступило молчание. Девушка молчала, что бы ни рассмеяться, Парижский бонд с русским именем Иван молчал от радости встречи, его так долго не пускали в этот дом, увидится с Жизель. А запретный плод слаще всего остального. А этот русский папа, так не похож на его папу.
              —Вдруг ещё и подглядывает.—
              Молодой мужчина бросает короткий взгляд на дверь. Та прикрыта. Только собрался сказать Жизель о том, как скучал и вспоминал её, дверь предательски скрипнула. Парень напрягся и отослал на имя отца Жизель мысленную и коротенькую СМС, текст которой не следует озвучивать. Белая с гречневыми вкраплениями борзая протиснулась между дверью и её косяком на половину плоского тела и застыла, ожидая разрешения пройти в комнату, или приказа удалится. Жизель с кровати махнула рукой и та вышла. Сидящий в кресле человек смутился своих нелестных мыслей в адрес будущего тестя. Именно тестя! Он так решил. Он отберёт любимую у заботливого папаши необыкновенную, воздушную, искрящую глазками больную дочку. Во что бы ему это не стоило!
              —Буду краток. Не перебивай меня дорогая. Я влюблён. Об этом знают мама и папа, об этом должен знать и твой папа.—
              —Ты влюблён? Это прекрасно. В кого?—
              Жизель состроила скорбную мину лица.
Иван вскакивает и кидается к кровати. Забыв о предупреждении, целует плечо, локоток и ладонь больной. Переходит к целованию больной ножки.
              —Поняла, поняла, перестань!—
              Жюзель машет рукой ВасВасычу который просунул, теперь уже вместо борзой голову в комнату и разглядывает происходящее в ней. С довольной улыбкой на лице тот скрывается за дверью и прикрывает её.
              —Увидимся за ужином. В восемь.—
              —Непременно. Я буду с родителями.—
              —Теперь иди. Мне надо отдохнуть и собраться с мыслями.—
              —Ты не откажешь мне?—
              —Смотря в чём….—
              —Ты выйдешь за меня замуж и возьмёшь мою фамилию.—
              Парижский бонд проговорил это стоя и строго.
Жизель сверкала глазками в пурпурное лицо любимого и размышляла о последней фразе Ивана. Может быть, она что-то не знает в правилах бракосочетания французов. На всякий случай спросила:
              —Это обязательно условие?—
              —Мои дети будут носить только мою фамилию.—
              Жизель удивлена. Это должно было быть одним из её условий. Не моргнув, она произносит:
              —Я подумаю.—
              Ивану не нравится ответ, ему нужно всё и сейчас. Меняется выражение его глаз и лица. Он идёт по комнате и без сил падает в кресло.
              —Как я устал! Невыносимо устал. Ты любишь меня или нет?—
              —И об этом я буду думать, советоваться с папой…. —
              Доносится из кровати.
Девушка замолкает, так как только сейчас вспомнила, что она, скорее всего в розыске и ей необходимо сообщить о себе и вообще, обо всём происходящим с ней бабушке. Заигралась она с ВасВасычем! Мама волновала не очень. Когда мама появлялась дома последний раз? Когда Жизель было пятнадцать. Нет, четырнадцать лет. Как раз паспорт получать ходила, пришла, а бабушка говорит мать приходила, как с неба свалилась. Значит, помнит месяц её рождения. Дочь ждать не стала - выглядела нехорошо. Глаза Жизель остановились взглядом где-то за плечом горячего жениха и вспоминали. Жених испугался не моргающих глаз любимой и решил, что она к нему равнодушна и может ему отказать.
              —Я не могу допустить твоего отъезда в Россию. Меня это убьёт.—
              Если жених мучается неизвестностью, то невеста одержима желанием сейчас же сообщить обо всём бабушке. Она выходит замуж за состоятельного мужчину из состоятельной семьи, а об этом никто ещё не знает! Ей необходимо встать с кровати и позвонить в Россию. Глаза её возвращаются на жениха. Почему он ещё здесь?! Пусть уходит. В восемь приходит к ужину с родителями.
              —До вечера любимая.—
              —До встречи.—
              Глазами Жизель буквально выталкивает жениха в спину за дверь, и когда она за ним закрывается её, охватывает душевное ликование. Какое счастье! Она в Париже, её берёт замуж француз из известной семьи! Вот вам всем! Свершилась сказка о золушке. Спроси, у кого хочешь, тот скажет, что так бывает только в кино и то по задумке сценариста. Захлёбываясь собственным восторгом, проглатывая слова от ликования, стала просить вошедшего в комнату ВасВасыча позвонить в Россию бабушке.
              —В первых я это уже сделал на днях. Не след бежать впереди паровоза, это во вторых. Пусть всё исполнится. Когда кипит, через край плещется. Охолони девка.—
Словно душ приняла разгорячённая невеста.
              —Ты прав отец.—
              Подумала и спросила:
              —Мне так к тебе теперь обращаться при его родителях?—
              —Сегодня так. Думаю, и последующее время мне это будет приятным. Размышлял я над всем этим. Начинать совместную жизнь со лжи даже во благо плохо.—
              —Что делать?—
              —Будем воплощать выдуманную историю в жизнь. Вызовешь бабушку, посвятим её в наши планы. Старые люди мудрые. Смекнёт человек, что к чему и будет не против нашей с тобой задумки. Вот увидишь, а отцом придётся стать настоящим, ведь ДНК никто делать не будет.—
              —Так не бывает.—
              Подумала Жюзель, смотря благодарными глазами на ВасВасыча.
Точно такими глазами на ВасВасыча смотрела борзая.
              —До вечера надо успеть найти кресло каталку.—
              —Не надо пап. Пусть Иван меня на руках к родителям вынесет.—
              ВасВасыч представил спускающегося по лестнице Ивана с драгоценной ношей на руках.
              —Красиво! Согласен.—
              Даже крякнул от удовольствия.
              —Теперь у тебя две дочери будет. Не заревнует первая?—
              —Ей тоже расскажем всё как есть, как было. Поймут.—


              Вечер не заставил себя долго ждать. За сервировку стола отвечал человек с десятилетним стажем работы в этом доме. Русская стряпня, сама по себе красивая и запоминающаяся штука. Если русского привести в русский ресторан в Париже пяти звёзд во лбу, он будет удивлён сильнее француза, словно впервые вкушал то, что ел годами. А если ещё и представить настоящего цыгана в лице талантливого и известного «фотографа», предстоящий вечер обречён на успех — гости люди, разбирающиеся в искусстве. ВасВасыч ещё раз осмотрел стол, не обращая внимания на звонок в дверь и вопрошающие глаза помощницы по дому. Махнул ей рукой мол, слышу и сам пошёл открывать.


              На пороге стоял яркий и высокий подсолнух рядом с представителем паслёновых культур. Женщина с желтыми короткими и пушистыми волосами (именно желтыми), в изумрудном платье, порезанном в самых неожиданных местах. Вдоль длинного тела, с длиной шеи свисали длинные бусы в несколько рядов из мелких чёрных продолговатых бусин. Мужчина был в тёмно зелёном костюме и бардовой рубашке. Цвет лица, рук и шеи совпадал с цветом рубашки, и оно было серьёзно сердитым. Пуговицы на рубашке белые и галстук тоже. Квадратный лоб сверху украшал чуб с начёсом, снизу раздувались округлые пунцовые щёки. Нелепое сравнение взрослых людей со сказочными персонажами пришло к ВасВасычу само собой, видимо вдохновила собственная выдуманная сказка о золушке Жюзель, а может быть человек, так себя развлекал вдали от родины. У машины маячила фигура Ивана.
              —Цветы…. И что-то для вас.—
              Махнул рукой в его сторону подсолнух.
ВасВасыч строго посмотрел на помощницу по дому. Та срочно выскочила за дверь.
Зелёный стебель держал в руках крохотную коробочку, такую крохотную, что её не было видно в женских руках вовсе. Она была зажата в кулачок. Видимо стебель подсолнуа нервничал сильно. Он поискал глазами место, куда можно было положить коробочку. Сеньор помидор оттопырил лацкан пиджака и выпуклыми глазами предложил жене спрятать коробочку туда.
              —Ах, оставь меня….—
              Стебель склонился к окну и спрятал коробочку за огромную вазу с искусственным букетом на подоконнике. Приложила пальчик к губам, мол, это её секрет, и после этого протянула влажную ладошку хозяину дома. Вспомнила о лице и тут же изобразила на нём милую улыбку. Выражение растерянности или даже испуга осталось в глазах. В момент склонения головы хозяина к её руке для поцелуя, испуганным взглядом мгновенно расстреляла всю гостиную и богато уставленный блюдами и графинами стол посередине её.
              —Мне бы присесть.—
              Прошелестели позеленевшие губы. Женские глаза жалобно смотрели в незнакомые глаза круглого человека стоящего перед ней.
              —Вас что-то тревожит?—
              —Всё так скоропалительно…. Мы даже не виделись…. Русская…..—
              Человек на последнем слове ещё больше затревожился.
              —Вы тоже русский?—
              —Чем горжусь. Василий Васильевич….—
              Представился хозяин дома.
              —Ах, какая теперь разница!—
              Француженка прошла ВасВасыча и прямо к столу. Застыла. Сделала два шага и снова застыла. Наклон. Женщина что-то понюхала. Выпрямилась и приняла стойку. За ней наблюдала борзая. ВасВасыч наблюдал за обеими. Про сеньора помидора забыли все. Он в это время занял позицию на двух местном диванчике, расстегнул пиджак, ослабил галстук, подумал и снял его вовсе. Поздно вечером галстук обнаружит борзая под диванной подушкой и превратит в одноразовую игрушку. Лицо его просветлело. Ноздри шевелились, собирая вкусные запахи с обеденного стола. Глаза стали масляными. ВасВасыч кашлянул, что бы привлечь к себе внимание гостей. Подсолнух вздрогнул и отвернулся от стола. Женщина приоткрыла рот, собираясь сказать что-то, но встретилась с глазами борзой. Застыла. Собака и человек разглядывали друг друга. Женский возглас:
              —Боже! Какая собака!—
              Слился со скулежом собаки. Никто не видел движения собаки по гостиной. Она просто оказалась у ног подсолнуха. Стебель преломился и слился с животным. Было впечатление того, что оба знакомы, мало того они влюблены и давно не виделись.
              —Милая, милая…. Красивая, красивая….—
              Входная дверь распахнулась, в дверной проём пытался втиснуться Иван с фигурой медведя на подставке из мрамора. Домработница несла корзину белых роз. Штук так сто, не меньше. ВасВасыч задохнулся. Он терпеть не мог смотреть в стеклянные глаза мёртвых птиц и животных. Они потом преследовали его во снах.
              —Это подарок хозяину дома от нашей семьи.—
              Последовало объяснение сеньора помидора с двухместного диванчика.
              —Подарок не чучело, это искусственная имитация натурального зверя. Мех искусственный. Мы не варвары.—
              —Рад, бесконечно рад вашему подарку.—
              Облегчённо вздохнул ВасВасыч и смело заглянул в игрушечные стеклянные глаза зверя.
              —Действительно, как натуральный!—
              —Цветы ближе к столу.—
              Рекомендовал он домработнице.
Собака, удерживаемая руками женщины, стояла задом к подарку, повернула голову и разглядывала мохнатое чудище.
              —Медведь не настоящий. Не бойся его.—
Юлила голосом женщина в зелёном. Но собака, на всякий случай посадила зад на пол.
Иван стрелой поднялся по лестнице и скрылся из вида. Гости немного расслабились, и можно было начинать разговор, что и сделал ВасВасыч.
              —Я не меньше вашего взволнован событиями в моём доме. Я не против них, но соглашусь с вами и назову их неестественно стремительными. Сразу вспоминаю себя в молодости, но не прослеживаю за собой такой искромётности по отношению к женщинам. Мы объединимся с вами и вместе сможем отговорить молодёжь от поспешного решения. Уверен.—
              Подсолнух поднялся, совершенно по—русски поставил руки в бока. Глаза потемнели. Рот на бледном лице стал красным.
              —Мой Иван вам не по нраву?—
              —Наш.—
              Донеслось с дивана.
              —Напротив. Иван мне симпатизирует во всём. Я хотел бы иметь такого сына. Боюсь, что дочь моя ему не подходит. Глубокая провинциалка. Росла в избушке и в лесу с бабушкой. Париж для неё космос. Ваш сын инопланетянин для неё.—
              —Как интересно!—
              Восхитился подсолнух и подошёл вплотную к хозяину дома. Собака буквально прижималась к женским ногам.
              —Разве в России отцы выбирают невест сыновьям сами? У нас такого не водится. Мой сын имеет право на собственный выбор. —
              —Наш сын.—
              Послышалось с дивана.
              —Красоту и совершенство мой сын видит издалека. Внутренним содержанием его выбор наполним мы. Уж поверьте!—
              —Верить на слово не могу. Я отец.—
              —Мы люди действия, иначе, зачем нам быть в вашем доме.—
              —Верю. Беспрекословно верю.—
              ВасВасыч горячо целует руку подсолнуху и пускает слезу. Да так удачно и во время. Откуда только взялась! А слеза счастья настоящая, «отец» рад за Жизель.
              —Мне говорили, что русские мужчины чувственные очень.—
              —Это из другой оперы дорогая. Иди, присядь рядом со мной. Я заинтригован дикаркой.
              —Как верно всё ты сказала. Всё сразу расставила по своим местам.—
              —Зря только волновались и придумывали чёрти что.—
              —Прошу к столу. Выбирайте места. У нас так принято.—
              ВасВасыч повёл подсолнуха к столу. За ней поспешно поднялся с диванчика сеньор помидор. Отец и мать не успели сесть, им пришлось обернуться на ликующий зов сына Ивана.
              —Мама, папа! Моя невеста!—
              Первым на зов сына повернулся его папа. Перед родительскими глазами явилась прекрасная картинка. Их любимый и самый красивый на свете сын с юной девой на руках выглядел ещё красивее и сильнее. Словно мужчина модель с налитыми мускулами и желваками на щеках от тяжести ноши, он смело смотрел вперёд в своё будущее и верил в это. Хоть картину пиши или рекламный ролик делай. Мать любовалась сыном и верила его чувствам и стремлениям. Папа лицезрел юную деву с полу распущенной косой, потому кажущейся густой и длинной. Лицо девы спрятано на груди парня. Ножка жалобно подогнута и забинтована. Попа и спина девы обтянута ночной сорочкой и так восхитительна своей юностью и беспомощностью в крепких мужских руках. Так бы и глядел да разглядывал бы. Два папы это и делали, пока один не спохватился.
              —Ты в неглиже милая.—
              —Иван не дал мне переодеться.—
              Оправдывается дочь и оказывает своё лицо только что зацелованное французом до легкого умопомрачения. Чувства у Французского Ивана искренние, потому и счастье на лице Жюзель тоже искреннее.


              Мать любит сына больше всего на свете. Она видит счастливого сына с предметом этого счастья на руках. Она захлёбывается сыновним счастьем, бежит к окну, выхватывает с подоконника крохотную коробочку, бежит к лестнице, по лестнице, на ходу раскрывая коробочку и отбрасывая две её части в сторону. Через минуту две пары женских глаз рассматривают золотой браслетик с подвесками на больной ножке невесты. Как это мило и символично!
              —Я уже люблю тебя деточка.—
              —Я тоже.—
              Громко говорит папа Ивана, задрав подбородок кверху.
В гостиной, стоя за спиной сеньора помидора ВасВасыч закрыл ладонями своё лицо. Послушная дочь тут же закрывает своё лицо свободной рукой, изображая смущение подсказанное отцом, только кажется ВасВасычу, что юная дева вовсе не играет, а по—настоящему смущена и счастлива. Как часто повторяются сейчас и здесь красивые слова с обеих сторон — это к чему—то обязывает.
              —За стол гости дорогие!—
              Родители Ивана послушно и с неподдельным рвением спешат к столу и с облегчением садятся. Жена целует мужа, муж целует руки жены. Подсолнух вскакивает и целует в щёку ВасВасыча. Тот настолько вошёл в роль, что уже не играет, а живёт настоящим человеческим счастьем. Оно настолько горячо, что просит влаги в виде нежданной слёзы, и она катится по щеке хозяина дома, удивляя своей прохладой. Человек прожил половину жизни, возможно большую её часть, и только сейчас узнал жизнь с обратной стороны луны. Выходит нужно фантазировать и озвучивать придуманное счастье, вслух не стесняясь и тогда оно, непременно сбывается.
              —Сын мой выбрал, сын решил – так и будет.—
              Подсолнух превратился в ликующую женщину.
              —Наш сын.—
              Эхом отозвался сеньор помидор.
              —Убит наповал.—
              Смёётся ВасВасыч. Выходит не один он придумывает игры и сам в них играет.


              Русская кухня предмет насмешек французов, так и предмет их восхищения. Как русским, так и французам употреблять русские блюда не в России нужно с осторожностью.
              —Что это!—
Мама Ивана глубоко дышит, закатывает глаза и машет ладошкой перед лицом. Она попробовала горчицы с холодцом. Папа Ивана в немом восторге вертит глазами и жуёт, жуёт, жуёт. Вареники с порышкой размером с ладонь разложены на блюде веером. Их только что принесли и от них валит пар. Что такое порышка? Это сорт смородины. Растёт по всей России, но называется так в Украине. Она мелкая, розовая и просвечивается, если посмотреть сквозь неё на солнце. Ягоды собраны в мелкие кисти, как виноградные. Вареники остынут и их посыплют сахарной пудрой. Этой минуты ждёт не дождётся представитель пасленовых, папа жениха, есть на столе и сало, тонкой стружкой отрезаемая от большого куска утыканного чесночными дольками. Дух от него идёт потрясающий! Рядом хлеб ржаной с выпуклой и треснутой коричневой корочкой. Его пекли в этом доме, о чём с гордостью сообщит гостям хозяин. Печеночный пирог, густо присыпанный сверху нарезанной зеленью похож на маленькую лужайку в разрезе.
              —Ем чистый холестерин и с большим удовольствием.—
              Качает головой подсолнух.
              —Вы о нашей семье уже знаете. Расскажите о вашей.—


              Лысина ВасВасыча покрылась испариной. Маленький лысый мальчик с убитой кошкой в руке забился в немой истерике. Давно не было у человека приступа детского страха, а тут пришёл и накрыл с утроенной силой. Думать о том, как выкрутится из сложившейся ситуации, хозяин дома не мог, он был сейчас маленьким мальчиком. Он молчал, молчал до неприличия.
              —Всем добрый вечер.—
              В гостиную вкрадчиво входит цыган. Острый взгляд остановил последующий женский вопрос к хозяину дома и протянутую руку сеньора помидора за вареником. Люди искусства разглядывали достойный экземпляр рода человеческого. Повышенная лохматость раздражала, но была ухоженной. Жёсткая даже на взгляд смоляная щетина очеркивала худое лицо, как на предварительном эскизе углем будущего портрета. Цыганской удалью и птичьей прозорливостью сверкали чёрные жгучие глаза. И эта животная крадучесть в каждом шаге, в каждом движение и повороте головы заворожила женщину в зелёном. Сеньор помидор чего—то испугался, громко сглотнул и тут же громко извинился. ВасВасыч представил вошедшего как старого друга и серьёзного компаньона.
              —К тому же он крёстный отец моей дочери.—
              —Да….—
              Цыган строго посмотрел в его сторону.
              —Да. И строго относится к своим обязанностям.—
              Подсолнух громко захлопала в ладоши, отчего её муж вздрогнул.
              —Я вас оказывается, знаю. Ваши выставки чёрно белой России волнуют весь Париж.—


              Чёрно белая Россия. Неожиданное сравнение. Чёрно белые фотографии скребут по живому душу каждого рассматривающего их в большей степени, чем цветные. ВасВасыч представил черно белый флаг России, криво усмехнулся увиденному.


              Иван принёс на руках невесту в очаровательном светлом платье с широкой каймой по широкому рукаву и пушистому подолу. Усадил на стул и заворковал над ней голубем. Прозорливый цыган и бровью не повёл в сторону загипсованной ножки. Глазами спросил об этом ВасВасыча, в глазах увидел ответ — так надо. Появление цыгана сфокусировало внимание на себе всех присутствующих за столом. ВасВасыч отпустил детский страх и решал, в каком качестве представить себя семье Ивана, какую жизненную историю воссоздать и озвучить. Может представиться политическим? К великому его изумлению пришло озарение, простое до слёз. Перехватило дыхание от этой простоты — рассказать всё как есть, как было. Посмотрел на лица сидящих людей за столом. Не заметили ли они его слабости. Нет. Люди заняты созерцанием стола и поеданием с него. Захотелось, что бы на стуле рядом сидела Василиса и держала его за руку.
              —О чём задумался? Отдай стул…. Рядом сяду.—
              Цыган стоял его за спиной и тянул стул к себе, а в стул руками вцепился ВасВасыч.
              —Садись.—
              ВасВасыч расслабился.
              —Как тебе родственнички?—
              Говорят на русском. Цыган потянулся за графином. Налил в стакан толстого стекла клюквенного морса.
              —Люди всюду люди. Они семья, семья всегда хорошо. У тебя есть моя семья.—
ВасВасыч молчит. Подумал – табор. Цыган действительно не был ему чужим, но и родным никогда не станет. Их связывает большое количество лет, а ещё то, что ни делом, ни работой не назовёшь.


              Да есть, существуют такие люди как ВасВасыч и цыган, и никуда от этого не деться. Они сами Как-то так тихо или громко исчезают из наших жизней. Кто-то горюет о них конечно, но больше всего матери и они сами, если Бог даст толику времени перед занавесом. ВасВасыч не помнит маму, он точно знает, что она была усатой и орущей бабой мужиком. При рождении ей передали мужских генов, а ему она их не додала.
              —Позвоню Василисе и вернусь.—
              Он встал из-за стола и задержался. Уж больно была приятной и родной картина сидящих за его столом людей. Придуманная сказка входила в его жизнь красивой реальностью, а главное необходимой. Первая, им придуманная сказка в степи о родстве с Василисой, наполнилась родством и благодатью сердечной, благодаря именно той самой толике Божьей перед занавесом. Вторая сказка саморучно им высаженная расцветала прямо на глазах.


              Соединение произошло незамедлительно, и слышимость была как за стенкой. Круглый мужчина слушал милый сердцу голос Василисы и чувствовал себя мужем, отцом и дедом, и того и другого и третьего тут же ошарашили известием.
              —Так сразу и замуж?!—
              —Я сама не понимаю, только к нему пригляделась…. Екатерина прямо как ты, сразу расставила всех по своим местам.—
              —Значит вся в меня. И кто он?—
              —Он мне нравится…..—
              И стала женщина Василиса рассказывать мужчине Василию то, что нам уже всем известно.


              Понятно, что мужчина со странным именем Емельян станет Василисе и Василию зятем, мужем их дочери и отцом внукам. Абсолютно ясно воссоединение двух безродных людей с одним именем в будущем для создания семьи и познания её азов и родства. Через забор дома будет мерцать тёплым примером и светом счастье инвалида и его жены. Сергей и Валентина, родители Макса, словно две пчелы сосредоточенно будут строить свой улей, наполнять его мёдом и залечивать им сердечные царапки. Самые первые герои этой истории Макс и Алла непременно родят детей, чуть позже. Парижская Жизель, так и останется в Париже, перевезёт к себе бабушку, которая возьмёт дом в свои руки и превратит подсолнуха и синьора помидора в земных людей. Русскую бабушку узнает половина Франции, потому как дом родителей Ивана посещает много известных людей искусства. Из всего этого следует, что у круглого человека появится семья в России и во Франции. Семьи будут встречаться и там и сям. Только старая борзая больше никогда не вернётся в Парижский дом к цыгану, а тот никогда не вернётся в Россию. Осёдлым станет цыган и его сын фотограф. Придавит их к Парижской земле слава и известность. И вот тут кроется самое ценное, самое удивительное. Любовь грязного, сопливого цыганёнка к родине, к России привьёт любовь многим людям разных национальностей, потому как Париж многонациональный город и посещают его люди со всей планеты. Из всего этого следует - удивительное рядом, удивительное мы сами.



17 января 2014 год


Вернуться в начало: Глава первая http://www.proza.ru/2016/12/02/2273