Лента в чужих волосах

Есть такие дороги, назад не ведут.
На чужом берегу я прилив стерегу.
Паруса обманув, ветер стих навсегда,
Плоским зеркалом стала морская вода.
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко. 
Вспоминай мое имя, прикасайся рукой.   
О. Лишина и Н. О’Шей.

Эстэр была счастлива. Она бежала вверх по сухому гористому склону. За ее спиной, за темными волосами, кричали чайки, блистало море, на берегу рыбаки чинили снасти, вдали на волнах темнели пятнышки лодок. Впереди, за валом, стеной оградившим берег, лежал  маленький черепичный город в широкой долине. Эстэр, взобравшись наконец на холм, вдохнула свежий ветер, пахнущий йодом, водорослями с тонкой нотой горечи полыни и сухого песка. Девушка улыбнулась своим мыслям и побежала дальше по ровной и долгой дороге до города, раскрывая для объятий руки, чтобы по ладоням хлопали стебельки сухой травы. Босые ноги не знали усталости, напоенные ветром счастья, ведь ее любимая подруга, названная сестра, Элизабет скоро выходит замуж. Она будет счастлива и счастлива за нее Эстэр. Поэтому девушка спешит в город, чтобы купить еще шелка – для вышивки на ленте – в подарок невесте. Эстэр соткала подруге эту белую ленту, вплетая в нее всю свою любовь к милой Элизабет, всю душу вкладывая в работу, храня ее в тайне.
Дочка рыбака, темноволосая, обыкновенная  Эстэр, как она могла стать подругой прекрасной Элизабет, леди Элизабет? Той самой златокудрой дочери владельца виноградника и фруктовых садов, той, что краше весны и пьянее лета? Как же Эстэр удостоилась такой чести? Все очень просто: ведь море здесь одно и берег один – длинный, а от рыбацкой деревни до дворца Минцоретто не больше двух миль. И Элизабет, еще когда была ребенком, часто гуляла с няньками по берегу. Но с няньками ей было скучно, она убегала от них и пряталась за колючими кустами облепихи, а они искали и ловили непослушное драгоценное дитя, не подпуская ее близко к воде, туда, где пеной бьются о песок волны, вымывая самые красивые камни и ракушки, выбрасывая блинчики медуз, а изредка и небольшие янтарики.
А Эстэр босиком собирала моллюсков, складывая их в пропахший рыбой платочек. Она шла как раз там, где вода бьется о берег, вымывая красивые камни.
- Скажи мне, милая девочка, - обратилась Элизабет к Эстэр, - есть ли там симпатичные камушки или ракушки?
- Конечно есть, - ответила та, - это же берег моря.
- Ах, как жаль, - загрустила Элизабет, опустив взгляд на свое чистое голубое платьице.
- Почему жаль, кого?
- Жаль, что я не могу их собрать, мне не разрешают подходить к воде близко, - она обиженно глянула на стоящих рядом бдительных нянек.
- Так давай я тебе принесу несколько? – предложила добрая Эстэр. – У меня их полные карманы, - она похлопала ладошкой по аккуратно пришитым к серой юбке лоскуткам парусины.
И девочки стали играть вместе на берегу, а потом Элизабет упросила отца разрешить Эстэр приходить во дворец. С годами дружба их крепла, они даже называли друг друга сестрами, доверяли все свои секреты, делили радости и печали. И Эстэр первая узнала о том, что сын лорда Аккета, наконец, сделал Элизабет предложение.


- Пойдем, я покажу тебе мое подвенечное платье, - сказала Элизабет подруге. -  Помнишь, ты как-то вышила мне ко дню рожденья цветок не платочке?
- Конечно помню, дорогая сестра.
- Мне он так понравился, тот цветочек, - говорила молодая невеста и чудесная улыбка озаряла ее лицо, - смотри, я велела портным сделать такие же на моем платье.
Элизабет показала подруге почти законченный свадебный наряд. Белое как лепестки ромашек и, конечно, атласное, с пышными рукавами и юбкой, а по краю выреза декольте идет узор из сиренево-розовых цветов с переплетенными нежно-коричневыми стебельками и серебристыми листьями цвета полыни.
- Я велела сделать такие еще по подолу и рукавам, - довольно сказала Элизабет.
Эстэр только улыбалась. Она представила подругу в этом платье, и как ее золотисто-медовые кудри перехвачены лентой, белой, с нежными шелковыми цветами.
- Мы поедем кататься по морю завтра на весь день, - неожиданно пропела Элизабет, ее небесные глаза сияли счастьем. - Одень то синее платье, что я подарила тебе, - попросила она.
- Да, я обязательно приду проводить вас, и надену то синее платье, - ласково ответила Эстэр, думая о том, где найти шелк таких же оттенков.
- Ты хочешь обидеть меня? – грустно спросила Элизабет.
- Что ты, любимая сестра?! Я обязательно надену то платье завтра!
- Да, и ты поедешь с нами! – улыбаясь, заключила золотоволосая красавица.
- С вами? – удивилась Эстэр такому счастью, - но разве я не буду мешать вам с лордом Артином?
- Мешать? Никогда! Я же люблю тебя, как родную сестру, Эстэр, к тому же мы поплывем на настоящем галеоне с парусами и мачтами. Отец Аритна оказывается знаком с капитаном из самой столицы. Ты наверняка такой корабль никогда не видела. Как же я могу не взять тебя с нами?
- Конечно, милая Элизабет, я обязательно поеду с вами, раз ты этого хочешь. Сяду где-нибудь в уголке и буде смотреть на вас и на море.
- Вот и замечательно! – Элизабет, обрадованная согласием подруги, захлопала в ладоши. – Тогда мы встретимся здесь завтра утром. А то у меня сейчас так много хлопот, ведь свадьба уже послезавтра! Совсем нет времени, чтобы поболтать с тобой, милая.
Тут как раз пришли швеи, чтобы в очередной раз примерить и подогнать платье. Девушкам надо было прощаться.
- До завтра, я так счастлива за тебя, - в сотый раз повторила Эстэр, уходя.
Элизабет улыбнулась, посмотрев вслед подруге. Она ведь была счастлива не меньше. Девушка была воспитана в богатой семье, но здесь, в глуши на побережье, было мало достойных женихов. А ее отцу нужен был такой зять, который бы с любовью принял на себя заботу не только о красавице-дочке, но и о ненаглядном винограднике. А сама Элизабет мечтала о красивом, обязательно молодом, утонченном аристократе, который бы смог исполнять все ее желания. И вот она встретила Артина, сына лорда, наследника здешних земель, молодого и красивого, но весьма нерешительного. Элизабет немного волновалась перед свадьбой, как и любая невеста, ей не верилось, что это наконец произойдет, что ей все-таки удалось подвигнуть Артина на этот шаг. Но она знала, что после того, что недавно произошло между ними, пути назад у жениха не осталось, а тянуть и откладывать с датой он не будет.


От дворца Минцоретто до города по широкой дороге было далеко, короче было идти вдоль берега до родной деревни Эстэр, а потом через холм и поле по тропинке. К тому же, там можно поздороваться со всеми стебельками. Девушка купила шелковых ниток нужных цветов и бегом побежала обратно, чтобы до самой ночи сидеть за вышиванием, украшая свадебную ленту для подруги узором из  нежных, как молодые невесты, цветов.
Но к закату вышивка еще не была закончена, а в доме рыбка не было свечей – только сосновые лучинки. При пляшущем свете живого огня Эстэр села вышивать в уголке, но работа опять не шла: от лучины постоянно отлетали искры и подносить ленту к огню было опасно – вдруг загорится? – а чуть дальше от огня было уже слишком темно для такой мелкой работы. И Эстэр решила лечь спать, потом проснуться на рассвете и закончить работу, до того как отправиться на морскую прогулку.
Конечно, после тяжелого дня она очень устала, ведь девушка не только ходила во дворец Минцоретто и в город – на ней было все хозяйство: готовка и стирка, починка сетей и одежды, а так же и небольшой огород с двумя абрикосовыми деревцами. Эстэр жила в маленькой хижине вместе с отцом. Ее старшие братья, все четверо, уже были женаты и жили в отдельных домиках со своими семьями, а мать их умерла несколько лет назад. Отец девушки уже был почти полностью сед, но каждый день выходил в море, и на здоровье никогда не жаловался. Человек должен быть сильным и крепким, как камень, чтобы отважиться спорить с морем – так говорили предусмотрительные жители равнин и городов о людях с побережья.
Когда Эстэр проснулась, солнце было уже высоко. Она сразу все поняла, широко распахнула глаза и рывком села. А потом тут же вскочила, достала из сундука синее платье, что подарила ей Элизабет, спешно одела его, схватила вышивку, свои единственные туфли и босиком, подбирая подол, чтобы не забрызгать, побежала вдоль берега моря.


На палубе рядом с капитаном стоял Артин, старший сын лорда Аккета, и смотрел как приближается берег и дом его возлюбленной. Трехмачтовый галеон легко скользил по водам, отражающим спокойное, чистое небо.
- Погода будет чудесной во время прогулки, - задумчиво заявил Артин, скорее затем, чтобы уверить в этом самого себя, нежели капитана.
А тот молча кивнул, глядя глазами цвета стали на берег, на ровную линию светлого песка. Он думал о том, что этот молодой человек из благородного семейства, стоящий рядом, скоро женится на возлюбленной женщине, которую нашел совсем радом с родным домом, а он, капитан, побывал во многих городах и странах за свои тридцать лет, но еще не встретил ту, с которой бы ему хотелось провести всю жизнь. И капитан тосковал о том, что у него нет семьи, что он ни к кому не привязан, ни о ком не тоскует, отправляясь в плавание. Он даже подумывал о том, что хватит  уже искать ту единственную, идеальную, несуществующую, и что надо жениться на первой же приглянувшейся ему девушке, когда он вернется из этого рейса.
Он был опытным моряком и ему скучновато было думать о предстоящей морской прогулке, устроенной ради развлечения богатых господ, всю жизнь проживших на берегу, но так ни разу и не выходивших в море. Но капитан был дружен когда-то со старым лордом Аккетом, когда тот еще не удалился в свои замковые угодья для пышного затворничества, и поэтому капитан отдает ему дань былого уважения, катая на своем корабле Артина с его невестой.
А берег все приближался и уже хорошо были видны белые колонны террасы, выходящей к морю, фигурки людей, столпившихся там, и, вдалеке, одинокое синее пятнышко, как мотылек летящее в сторону поместья хозяина виноградника.


- Мы должны ее дождаться, уверена, она скоро придет, - говорила жениху Элизабет. – Ведь капитан Эгон в любом случае нас подождал бы, например, если бы я была еще не готова, так? – она наградила Артина суровым взглядом, обернувшись и на равнодушного капитана в поисках поддержки.
- Да что ты так носишься с этой Эстэр? – Сын лорда Аккета, хоть и был готов исполнять все прихоти своей невесты, все равно не привык, чтобы ему перечили. – Какая-то рыбацкая девчонка, и имя у нее – как языком по шершавой глине, не то что Элизабет – золото мое…
- Ваша милость, - вмешался сам Минцоретто, толстый и хозяйственный, - мне тоже никогда не нравилась эта дружба, но пытаться их разлучить или рассорить бесполезно, к тому же Эстэр совершенно безобидна, ведет себя вполне прилично, и рыбой от нее не пахнет.
Он не прав, подумал капитан, стоя недалеко от них на том же мраморном полу, Эстэр – шепчут волны, когда целуют берег, - как рукой по светлому шелку. И тут он увидел ее. Темноволосая девушка, только что обувшая туфли прямо на босые, испачканные в песке ноги, поспешно прошла между колонн на террасу. Их взгляды встретились – и словно земля перевернулась для них двоих. Эстэр и Эгон поняли, что та, тот, кого они видят сейчас перед собой – это их судьба, единственная истинная любовь, и они предназначены друг для друга. И после этого взгляда они никогда больше не должны разлучиться, до самой смерти – в один день. Они оба это поняли, так бывает раз в тысячу лет, но никто из них не знал, что другой чувствует то же, и внезапный страх – что они сейчас просто пройдут мимо друг друга –  пронзил их души.
- А вот и Эстэр! – весело крикнула Элизабет, разрушая звоном голоса те таинства вечности, что разлились по террасе.
Порыв морского ветра, свежего и соленого, встрепенул застывшие души, и капитан обернулся к светловолосой Элизабет, которая промчалась мимо него,  чтобы тут же обнять подругу.
- Мы тебя дождались, - весело шепнула молодая невеста. – Пойдемте скорей на корабль!
Эстэр было стыдно, что она заставила всех ждать, особенно перед Артином, и она дала себе слово, что на корабле будет стоять в сторонке, стараясь не мешать жениху и невесте, чтобы они могли насладиться прогулкой вдвоем. Тем более, надо было успеть вышить ленту, ведь свадьба уже завтра.


Они отплыли от причала, и Элизабет радостно засмеялась от ощущения свободы и отсутствия твердости под ногами. Она помахала рукой отцу, который остался на берегу, сославшись на множество дел и последних свадебных приготовлений. Эстэр с улыбкой наблюдала, как подруга кружится, смеясь, по палубе, подбегая к Артину, чтобы втянуть его в свой легкомысленный танец. Но тот говорит, что корабль качает и можно ненароком вывалиться за борт. Тогда Элизабет ведет его на нос галеона, и они вместе смотрят вперед, на безоблачное небо и безбрежное море.
Эстэр подумала, что жизнь, ожидающая молодых впереди, будет такой же чистой и ясной, как то, что сейчас перед ними. Она счастливо улыбнулась, вздохнула и огляделась в поисках укромного уголка, где она могла бы закончить вышивку незаметно для подруги. На палубе суетились матросы, и все было как на ладони перед Элизабет, вздумай та обернуться. Взгляд  Эстэр остановился на лестнице, ведущей на корму, на капитанский мостик. С замиранием сердца она стала подниматься туда, думая, что вряд ли капитан прогонит ее, если узнает про недоделанную свадебную ленту.
Эгон, стоя наверху, видел ее. Он решил, что девушке просто хочется посмотреть на прекрасный вид с более высокого места. Он не знал, как с ней заговорить, боясь, что нисколько ей не интересен.
- Извините, вы не будете против, если я побуду здесь? – робко спросила Эстэр.
Капитан, не поворачиваясь к ней, кивнул, но тут же пожалел об этом: он упустил возможность заговорить с ней, узнать, кто она, какая она. Он ведь был не из тех, кто всецело доверяет своим чувствам.
Эстэр села позади капитана на деревянную скамейку и занялась вышивкой. Через некоторое время он обернулся глянуть, чем занята гостья, потом спросил:
- Вас совсем не впечатляет поездка?
- Что? – к этому вопросу девушка не была готова.
- Ну, - тоже смутился капитан, - вы совсем не смотрите вокруг, как будто тысячу раз плавали в море и вам скучно. Или вас просто укачивает?
- Нет, - улыбнулась Эстэр его предположениям, - я действительно много раз была в море с братьями и отцом, но, конечно, не на таком роскошном корабле, а в обычной лодке. И мне очень нравится плыть на вашем галеоне, он летит по волнам, как птица, но мне надо поскорее закончить эту вышивку, - девушка вновь взялась за иголку.
Эгон подошел ближе, глядя на ленту. В конце концов, нет ничего такого в том, что он расспрашивает гостью про впечатление о поездке на его корабле, и у нее не должно было сложиться о нем плохого мнения.
- А что вы вышиваете? – спросил капитан, думая, что она не должна обидеться за его любопытство и этим вопросом он не выдает свой исключительный интерес к ней.
- Это лента для Элизабет, - начала быстро объяснять Эстэр, боясь поднять взгляд от вышивки или покраснеть, ей остался последний цветок. – Подарок к свадьбе, она будет завтра. Я как-то вышила ей на платочке такой цветок, ей понравилось, и она велела сделать их на платье, на свадебном. Я подумала, что лента для волос с такими же цветами ей понравится.
- Да, чудесные цветы, - согласился Эгон, разглядывая сиренево-розовый шелк.
- Только не говорите ей, я хочу сделать сюрприз, - полушепотом попросила Эстэр, хотя ветер уносил их голоса далеко от Элизабет и Артина.
- Хорошо, я буду стоять на страже, - улыбнулся капитан. – Меня зовут Эгон.
- Эстэр, - представилась девушка, хотя оба уже знали, как зовут друг друга.
Они заговорили о чем-то, о мелочах. О погоде и морском воздухе, о том, как им нравится вдыхать свежий ветер, смотреть на синеву моря – что из этого состоит их чувство жизни, радость жизни. И оказалось, что они похожи и не похожи одновременно: люди с разных концов света, из разных миров, но говорящие на одном языке, понятном им обоим, только им.
- Мне кажется, ленте чего-то не хватает, - поделилась Эстэр, разглядывая законченную вышивку.
- Да, согласился Эгон, - возможно, как-то надо отделать края? – предположил он. – Хотя я в этом ничего не понимаю, наверное.
Эстэр чуть-чуть завернула левый рукав своего синего платья, обнажая загорелое запястье и простенький самодельный браслет всего из одиннадцати жемчужин, между которыми леска была завязана хитрыми узелками – чтобы жемчужины не терлись друг об дружку. Эгон удивился невзрачной изящности украшения. Ни одна знатная дама не одела бы такого, хотя капитану браслет казался величайшем сокровищем в мире, чем тот и был для Эстэр.
- Когда мои братья еще не женились и были мальчишками, ни в кого не влюблявшимися, жемчужины, за которыми они ныряли на спор, отдавали мне, - объяснила Эстэр.
- А сколько у тебя братьев?
- Четверо, и все старшие. Я пришью эти жемчужинки по краям на ленту.
- А тебе не будет жалко отдавать ей свой браслет?
- Для Элизабет – нет.
Эгон видел, как девушка вкладывает всю душу в этот подарок, словно сама превращается в эту ленту для волос.
Эстэр – это как рукой по щелку.
Своей стальной иглой она пришила пять жемчужин на один конец ленты и пять на другой. Последнюю, одиннадцатую повертела в руках, нанизала на оставшуюся от шелковых цветов розовую нить, завязала узелок и протянула Эгону.
- Это вам, - со смущенной улыбкой произнесла Эстэр, - а мне соседские ребятишки еще выловят, они обожают лепешки, которые я пеку, и ради них пойдут на все, - она улыбнулась, вспомнив шаловливых детей.
Эгон взял жемчужину с ее теплой ладони, повесил на шею и спрятал под рубашкой, почувствовав у сердца тепло ее рук. Эстэр удивил его жест, она думала, что капитан просто положит подарок в карман, или даже откажется, ведь многие мужчины постеснялись бы надеть на себя украшение, а он принял ее подарок от всего сердца. Девушка удивленно и доверчиво смотрела в его стальные глаза, теплотой улыбки прокалывающие ее душу, иглой нанизывая на себя каждую частичку ее существа, чтобы потом ожерельем прижать ее к сердцу.
- Эстэр! Где ты, Эстэр! Иди сюда! – раздался издалека мелодичный голос Элизабет.
Капитан обернулся на палубу и кивнул Эстэр, поспешно прятавшей ленту.
- Пойдем, - почти нежно сказал он ей, показывая рукой на лестницу.
И Эстэр первая спустилась на палубу к подруге, желавшей показать всем стаю дельфинов, обгонявших корабль.
А позже был торжественный банкет, устроенный лордом Аккетом. Для этого на корабль заранее погрузили множество провизии, и на морскую прогулку отправились две дюжины поваров, поварят и другой прислуги, необходимой для грандиозного морского обеда. Прямо на палубе собрали и накрыли большой стол. Все было хорошо продумано: цвет скатерти совпадал с цветом моря в этот час, был изготовлен специальный, не падающий от качки, сервиз: у блюд и тарелок было по шесть или восемь львиных лап, надежно впившимися острыми когтями в скатерть, а стаканы и кувшины, походя на горы, расширялись книзу, отчего казалось что они перевернуты.
Девушки немного посмеялись над тем, что тарелки могли бы убежать, если бы захотели. Элизабет посадила подругу рядом с собой, хоть жених и посмотрел не нее недовольно. Капитан, сидевший напротив, был уже не так угрюм как утром. Он даже поддержал беседу и рассказал несколько историй о своих приключениях во время дальних рейдов. Элизабет не очень любила людей, склонных к угрюмости или задумчивости, она даже немного побаивалась их, потому что не понимала и не знала, чего от них ждать. Но порой она видела эту задумчивость  и в своей подруге, но Эстэр ведь была очень доброй, порой непонятной, но неизменно любящей. И Элизабет про себя всегда прощала подругу, если та уходила в себя на минуту, а увидев капитана таким ожившим, она простила и его.
Капитан рассказывал свои истории, обращаясь к молодым влюбленным, но на самом деле это было продолжением их беседы с Эстэр. Никто не замечал тех взглядов, которыми обменивались они, так что порой обоим казалось, что взгляды эти слишком малозначны и другой их недопонимает, но им только казалось.
Потом Элизабет попросила подругу спеть: дочь рыбака знала много баллад побережья. Эстэр смутилась, обычно она пела только для подруги, братьям или соседским детишкам, или совсем одна для себя, а тут на палубе столько народу. И голос ее зазвучал тихо и глухо, словно бы ей не хватало воздуха, но чем дальше вела ее песня, тем больше Эстэр отдавалась ей – и звонче лился ее тонкий голос. Девушка уходила вся в песню, позабыв обо всех слушателях, кроме сероглазого смутного ветра.


Самые жаркие часы степным летом – после полудня. За день солнце сильно нагревает пушистый песок на обочинах дорог, и все, кто был когда-то босоногими детьми, знают, как приятно ступнями сгребать серую пыль в кучку. Этого мягкого песка на дорогах не так много, но если удастся собрать достаточно, чтобы закопать ладышки по щиколотки вечером, когда все вокруг становится желтым, а полынь золотой, как пшеница, можно почувствовать себя деревом, вбирающим земное тепло корнями и корой, всеми порами кожи, всеми фибрами души.
Эстэр нравилось это ощущение, но повзрослев, она редко могла себе позволить такую радость – просто стоять наслаждаясь теплом воздуха и земли. Находясь на палубе, она немножко жалела о том, что зря тратит время, но сожаление быстро ушло. Солнце золотило ее, смотря в лицо прямо, а не сверху вниз. И Эстэр наливалась светом, как яблоко или персик, чувствуя, что ее длинная тень заканчивается у ног Эгона, мечтая о том, хотя так и было, что он видит сейчас только ее, как и она – только его, даже стоя к нему спиной. И девушка мысленно обернулась к нему, хотя видела перед собой, конечно, не капитана, а других – счастливую пару, Элизабетт, любимую подругу, и ее жениха, лорда Артина. Эстэр представила, что это она и Эгон стоят обнявшись на носу галеона. Тело разрывало непрерывное счастье. Темные, на залитом солнцем фоне, силуэты Элизабет и Артина вернулись из реальности к ее теплым карим глазам, и Эстэр поняла, что любит их обоих: Элизабет и Эгона. Ну, и Артина, конечно, и отца, братьев, соседских детишек, и соседей, толстяка Минцоретто, их кухарку, садовника, даже дворецкого.
- Что это там? – вдруг спросила Элизабет, указывая на темнеющие под водой скалы.
- Это Смертельные рифы, - ответил капитан, подходя к ней и лорду Артину.
- Смертельные? – испуганно переспросила молодая невеста.
- Много кораблей разбилось здесь во время шторма, - пояснил капитан.
- А можно подплыть поближе и посмотреть? – с детским любопытством спросила Элизабет.
- Милая, это же опасно! – возмутился Артин.
- Но капитан же опытный моряк? – по лицу золотоволосой девушки разлилось разочарование, что нисколько не делало ее некрасивее.
- Можно спустить шлюпку и подплыть к ним на веслах, -  спокойно предложил капитан, - Но на корабле подходить ближе действительно очень опасно.
Лицо Артина выразило неудовольствие: ему не хотелось останавливаться на пути к долгожданной завтрашней ночи. А Элизабет засветилась от счастья:
- Давайте спустим лодку! – восторженно попросила она. – Эстэр, ты поплывешь с нами смотреть на рифы.
Матросы засуетились, выполняя приказ капитана опустить паруса и якорь. Артин недовольно обратился к невесте:
- Зачем ты вечно таскаешь ее с собой? Да что ты в ней нашла?
- В Эстэр? Она же моя подруга, - удивленно отвечала та.
- Надо подбирать друзей из своего круга, - строго заметил лорд Артин.
- Но она такая добрая! К тому же умная, чуткая и все умеет, - защищала подругу Элизабет.
Капитан стоял невдалеке.
- Ну и что? – жених поморщил носом.
- Неужели ты не понимаешь? – огорчилась красавица. – Вот Эстэр меня всегда понимает с полуслова. Она верная, никогда не предаст, и любит меня.
- Я тебя тоже люблю.
- Да, и ты завтра станешь моим мужем, - согласилась Элизабет, - Ты будешь мужем, а Эстэр подругой. Она ведь мне как сестра, а родных сестер и братьев у меня нет. Ты что же хочешь меня лишить и неродной?
- Ладно, хорошо, - согласился Артин, думая, что после свадьбы увезет невесту в свой замок, а туда ходить Эстэр не осмелится, к тому же это далеко. – Но помни, что она тебе не родная.
Элизабет обиженно надула губки, но ничего не ответила, потому что капитан предложил им спускаться в шлюпку, где их уже ждали два гребца. Трое спустились по веревочной лестнице в лодку. Эгон смотрел на удаляющуюся от него стройную фигуру в синем. Он подумал, что когда они вернутся на галеон, признается ей в любви и сделает предложение, сегодня или никогда, ведь когда она сойдет с корабля, шанс вновь встретить ее совсем невелик.


Два крепких матроса – один со светлыми волосами и веселыми усами, другой, темноволосый, с суровым лицом – сидели на веслах у разных бортов просторной лодки, выгребая в сторону рифов. Довольная Элизабет чмокнула Артина в щеку и подошла к Эстэр, стоящей на корме. Яркий свет заливал все вокруг, освещая море и галеон со спущенными парусами, за которым с лодки не было видно наступающих туч. С корабля почти все смотрели на шлюпку, а оттуда только Эстэр – на корабль.
- Тебе нравится прогулка? – спросила Элизабет у подруги.
- Конечно, - ответила та,  беря молодую невесту за руку.
Девушки улыбнулись друг другу.
- У меня для тебя есть сюрприз, - шепнула Эстэр, доставая и показывая подарок, - это лента для волос к твоему свадебному платью.
Элизабет ахнула от восхищения, матросы и Артин удивленно глянули на девушек.
- Как это чудесно! – воскликнула молодая невеста. - Те самые цветы! И ты сама делала? Так подойдет к платью, ты только посмотри, Артин, какую красивую ленту вышила мне Эстэр! Свадебная лента для волос! Посмотри, какие жемчужинки…
Артин молча взглянул на ленту, нехотя восхитившись ее красотой, а Эстэр только скромно улыбалась. Элизабет хотела было завязать ленту на свои золотые кудри, но спохватилась:
- Я же должна одеть ее в первый раз только на свадьбу, - и она попросила Эстэр завязать ленту ей на руку, чтобы не потерялась. Потом Элизабет долго гладила бантик, словно котенка, по очереди касалась пальчиком всех жемчужинок, хотела даже понюхать цветы.
Они подплыли к рифам. Стали отчетливо видны темные подводные скалы и намытый на них светлый песок. Казалось, протяни руку, и можно дотронуться до поверхности камня и стряхнуть песчинки. Однако же многие из них были довольно глубоко, а вот другие – даже выступали из воды выше человеческого роста. И все-таки море тут было не так глубоко. Эстэр подумала, что, окажись здесь ее братья или соседские мальчишки, они непременно донырнули бы до дна, и, может быть, даже достали бы оттуда что-нибудь интересное, жемчужины или сокровища с затонувших кораблей. Но кто же станет купаться среди Смертельных рифов?
- И об такие может разбиться корабль? – удивилась Элизабет.
- Во время шторма, - стал объяснять светловолосый матрос, - когда волны высотой с гору швыряют корабль на скалы с неимоверной силой, от удара он разлетается в щепки. Но и в спокойную погоду, на ходу можно распороть днище о подводные камни – и даже самый огромный линкор потонет как дырявый башмак.
Второй матрос усмехнулся шутке товарища, а Элизабет ужаснулась:
- Как это кошмарно! Сколько же людей погибло здесь?
- Много, - ответила Эстэр, слышавшая про Смертельные рифы раньше.
- Да, но сейчас все знают, что здесь скалы и обходят их стороной, - стал успокаивать молодую госпожу темноволосый. - Люди погибают, только если во время бури, ветер и волны занесут их сюда.
Элизабет нахмурилась, печаль омрачила ее лицо. Эстэр обернулась в сторону галеона, поняв, что это не только печаль о погибших: низко висящее солнце заслонили рваные серые тучи. Края облаков были размыты, словно пролитая серая жидкость растворяла синеву неба. А на далекой палубе корабля метались матросы, кто-то махал им руками, кричал, но поднявшийся ветер сносил их голоса в сторону от заплывшей в рифы лодки. Заплывшей так далеко, что Эстэр не могла различить взволнованное лицо капитана, стоящего на корме.
- Что такое? – Артин недовольно поежился, глядя на тучи. – Я думал, погода будет хорошей весь день.
- Это всего лишь облака, - Равнодушно сказала Элизабет, - не стоит так переживать из-за них.
Сердце Эстэр бешено застучало: она, дочь рыбака, знала, что это не просто облака. Оба матроса тоже оглянулись и с окаменелым ужасом и недоумением смотрели на небо за галеоном, только что бывшее чистым и светлым.
- Нам надо скорее плыть к кораблю, - дрожащим голосом произнесла Эстэр, - Скорее! Ну же, гребите!
- Нет! – возмутился Артин. – Разве какие-то тучки могут помешать нашей прогулке?
- Это не просто тучки, - начала Эстэр.
Элизабет беспокойно оглядывалась то на жениха – на носу лодки, то на подругу – на корме.
- Мой лорд, - сказал, очухавшись, светловолосый матрос, - молодая госпожа права: надвигается буря.
Моряки дружно налегли на весла, выгребая к галеону между окруживших их Смертельных рифов.
- Да какая она госпожа?! – взорвался Артин, - Она рыбацкая дочка!
- Тогда тем более ей можно верить, - крикнул темноволосый, со всей силой наваливаясь на весло, он был абсолютно серьезен.
Лицо Элизабет вмиг отразило тот же беспредельный ужас, что наполнял Эстэр, которая понимала, что корабль не поплывет им навстречу, в рифы, а они на жалкой лодке не смогут противостоять волнам и ветру, если не успеют подплыть к нему до начала бури.  Тучи быстро расползались по небу, пожирая его синеву и накрывая тенью море. Волны становились все больше и больше, шарахая шлюпку так близко от рифов, что Элизабет каждый раз вскрикивала от страха, крепко прижавшись к Артину. Тот, скрючившись, с посеревшим лицом, стоял на носу лодки, бледными руками вцепившись в борта, оглушено вытаращив глаза, как будто только что понял, что его ждет неминуемая гибель.
Эстэр сидела, прижавшись спиной к корме, так же крепко хватаясь за доски, как и все. Она вспоминала, что отец и братья рассказывали ей после возвращения из бури.  Они всегда возвращались. К рыбакам, детям моря, мать была добра, а если и забирала кого-то, то люди говорили: за дело или - ему пора, так было нужно.
Кажется, к морским брызгам, летящим в них с боку, присоединился еще и дождь, но люди в лодке итак уже вымокли и не заметили разницы между соленой водой и пресной. Матросы, с окаменевшими от напряжения лицами, гребли изо всех сил. Корабль неминуемо приближался. Эстэр уже видела сквозь штормовую мглу, взволнованное лицо капитана, матросов, готовых кинуть вниз спасительные веревки и лестницы. Неужели они спасутся? Окажется ли она снова рядом с ним?


Паруса еще можно было поднять, чтобы унести его галеон прочь от рифов и там, на безопасной глубине, отдаться на растерзание эпицентру могущества бури – спустить паруса и задраить люки. Капитан медлил отдать приказ, вглядываясь в дождь за бортом. Он уже не всегда различал маленькую шлюпку, которую огромные волны ритмично скрывали и вновь выплевывали на показ кораблю. И каждый раз капитан пересчитывал фигурки людей в лодке, смертельно боясь, что кого-нибудь волны проглотят насовсем.
Бодрящий крик пролетел по палубе, острием разрубив ужасные мысли капитана. Один за другим, матросы стали кидать вниз тросы и веревочные лестницы, а там, в совсем близкой лодке, их пытались поймать, но ветер сносил спасательные снасти прочь от рифов, прочь от шлюпки. Двое гребцов внизу вновь налегли на весла, потому что волны опять отдалили их от корабля. Артин и Элизабет, обнявшись, застыли на носу, закованные в цепи страха. Тогда летевшие к ним веревки стала ловить Эстэр. Эгон видел, с какой грацией она стояла, ни за что не держась, в метающейся на волнах лодке, как будто была рождена в этом ритме  схваток штормового моря. Ее руки взлетали, танцуя, тянулись за спасением, нога, делая па, выступала вперед – шаг к жизни – и вот она поймала одну из веревочных лестниц. Поймала и тут же, быстро и умело, привязала ее к лодке.
Капитан почти бегом кинулся к тому матросу, что закрепил другой конец лестницы на корабле, по пути отдавая приказ готовиться поднять один только, главный, средний парус, быстро развернуть корабль и умчаться прочь от рифов, пока ветер не изменился.


- Элизабет, давай! – крикнула Эстэр подруге, мертвецкой хваткой обнимавшей жениха. – Давай, поднимайся первой!
Артин с перекошенным от страха лицом, грубо подтолкнул невесту к лестнице, чтобы та скорее поднялась на корабль. Элизабет вмиг сообразила, что ее толкают на путь к спасению, и стала лезть вверх. Эстэр, вновь схватившись за борта, присела на днище лодки, чтобы ветру и волнам было сложнее выкинуть ее, пока она ждет своей очереди спасаться.
Хоть лестница от лодки до корабля и натянулась как струнка, Элизабет все равно поднималась с трудом. Это было не просто: подниматься по качающейся веревочной лестнице под дождем и порывами сильного ветра. Туфли скользили на ступенях, словно желая сорваться вниз, но спасали каблуки – зацеплялись. Руки дрожали и слушались с трудом, как не родные. Мокрое и жалкое платье, то надувалось как парус, то мокрыми шелками тянуло хозяйку вниз. Но Элизабет упрямо лезла вверх. Страх смерти и желание жить заслонили собой боязнь высоты и позора.
Она почти уже забралась, когда Артин, зло глянув на Эстэр, полез следом. С ней ему не за чем церемониться, а своя жизнь – дороже. Светловолосый матрос хотел что-то крикнуть лорду вдогонку, остановить, но не стал, хотя знал, что эта лестница под таким сильным ветром может не выдержать двоих.


Капитан помог Элизабет взобраться на палубу, и два матроса тут же подхватили ее под руки и понесли скорее в каюту, где давно пряталась ее служанка, вместе с поварами лорда взятая на прогулку. Тогда Эгон обернулся к лестнице и с удивлением увидел Артина, уже  давно карабкающегося по ней. В шлюпке светловолосый матрос встал во весь рост и крикнул Эстэр, чтобы готовилась лезть следующей. Но тут неожиданно очередная волна гораздо сильнее толкнула лодку, так что та с размаху стукнулась о крепкую обшивку галеона. От толчка матрос и Артин с лестницей полетели вперед, к кораблю. И матрос мог бы тоже удариться о борт родного судна, но волны резко потянули лодку обратно, так что парень просто вывалился в воду. Эстэр вскрикнула, а от обратного толчка лестница натянулась так, что веревки не выдержали и порвались. Уже ушибленный о борт галеона, Артин полетел вниз. Закричал капитан, закричали матросы. От испуга и перенапряжения те, кому было велено готовиться поднять парус, отпустили свои веревки. Белая ткань развернулась и потянула гордый галеон прочь. Шлюпку швырнуло следом, в сторону и накрыло волной. Увидев это, капитан хотел тут же остановить корабль, но понял, что этого делать нельзя. Убрать парус в такой сильный ветер можно только лишившись его, если они бросят парус сейчас, уплывать от рифов придется на другом, а потом и его отдать ветру: на чем же тогда потом возвращаться к берегу, ведь третий треугольный на носу не предназначен для движения вперед? Все это промелькнуло в голове Эгона очень быстро, а лодки все не было видно. Надо спасать корабль, уходить от рифов, пока ветер дает им такой шанс. Капитан с ужасом смотрел в море, туда, где исчезла шлюпка. Ему показалось, что она еще мелькнула где-то там, но точно он не смог ничего разглядеть. Тогда Эгон повернулся вперед, готовясь отдавать приказы и бороться со штормом.


Отец Эстэр любил свою старую лодку, на которой много лет выходил в море рыбачить. Он говорил: «Если держишься за дерево, ни за что не утонишь, главное – держаться за него». И Эстэр держалась, держалась изо всех сил, держалась закрыв глаза и заставляя себя позабыть о ледяной воде заливающей все. Держалась, отрекаясь от оглушающего рева бури, она не слышала, когда именно вода, яростно вычищая лодку, забрала темноволосого матроса. Эстэр держалась изо всех сил, а когда силы закончились, все равно продолжала держаться.

Шторм бушевал больше суток. Все это время – день своей свадьбы – Элизабет провела в забытьи. Когда буря стихла, капитан, ориентируясь по небу, вывел корабль к берегу, а там, по приметам к дворцу Минцоретто.
Бледную Элизабет капитану пришлось на руках нести по трапу и до самой террасы с колоннами, где их встретил полубезумный от горя и счастья хозяин виноградника. За время шторма старик поседел и лишил себя изрядного количества волос, а так же нескольких дорогих фарфоровых ваз из коллекции, любимой трости, сломанной пополам, одного старинного гобелена и, временно, троих слуг, которых он и избил злополучной тростью, впрочем, все они быстро шли на поправку, а вот трость сломалась навсегда.
От счастья у Минцоретто чуть было не случился сердечный приступ, но врач, давно уже дежуривший рядом, быстро привел господина в чувство. Тогда толстый старикан заплясал, начал истерически смеяться, бегая и хватаясь то за дочь, которую тем временем осматривал доктор, то за уставшего капитана. Он сулил спасителю все свои богатства, нисколько не умалив своей щедрости, узнав о гибели жениха и подруги Элизабет.
- Возьмите все! Мои лучшие вина! – кричал Минцоретто, дергая себя за волосы уже от восторга.
Капитан, сам богатый человек, долго отказывался, но все же согласился взять себе часть винных запасов, а так же погостить во дворце пока чинят его галеон, тоже пострадавший от шторма.
- Я все оплачу! – верещал Минцоретто, а подбегая к Элизабет: - О, моя крошка, ты жива! А я уж хотел хоронить тебя заживо, и себя тоже…
В конце концов, врач велел хозяину успокоиться и отправиться в свои погреба за лучшим сейчас лекарством для всех пострадавших от шторма. Капитан, возможно впервые, позволил себе напиться до пьяна. Замечательное красное вино оживило румянцем и бледность Элизабет, глаза девушки живо заблестели, смотря на своего спасителя, капитана. Врач, поднимая свой бокал, сказал, что ни о какой простуде госпожа может больше не беспокоиться.


Дни тянулись туманом. Приезжали гонцы от лорда Аккета, и капитану пришлось вновь и вновь рассказывать о случившемся, бередя свои раны. Старый лорд, к счастью, не сошел с ума от горя, а просто принял все как есть, смирившись с судьбой. У него были и другие дети. Элизабет обвиняла в гибели близких себя, свое желание посмотреть на эти проклятые Смертельные рифы, погубившие Артина, Эстэр и двух матросов. Отец и их домашний доктор убеждали ее в обратном, говоря, что люди лорда неверно предсказали погоду, что никто не мог знать, и никто не виноват, кроме шторма и порвавшейся веревки.
Элизабет хотела утопиться, но ее, конечно, опять спасли. После этого она призналась отцу, только ему, что они с Артином не дождались свадьбы и один раз были близки, что само по себе не было так уж зазорно, ведь они вскоре должны были пожениться, но жених неожиданно погиб и теперь эта история могла обернуться очень и очень плачевно, особенно если окажется, что Элизабет беременна. Минцоретто опять впал в ужас, близкий к истерике, но одно ему было ясно: надо срочно найти дочери другого мужа, желательно такого, который бы смог потом позаботиться и о винограднике. Тогда он успокоился, быстро разработал план действий и изложил его Элизабет. Дочь же, чтобы не опозорить себя и отца, должна была поспешить.


Эгон смотрел из окна гостиной на море, вспоминая милое лицо Эстэр. Все его мысли были устремлены к своему сердцу – к жемчужине, висящей на шее у него под рубашкой. Это все, что у него было. А в окно был виден проклятый галеон со снятыми парусами. Матросы суетились по широкой палубе, там, где еще недавно стояла она в синем платье. Эстэр, прекрасная Эстэр, с узким смуглым лицом, и длинными мягкими волосами, темнее самых глубин моря, танцующими на ветру. Эгон почти наверняка знал, как они пахнут: солнечным теплом, полынью, шалфеем, морской солью и еще чем-то лиловым и горьковато-сладким, наверно, лавандой.
Вошла Элизабет, которую он несколько дней уже не видел, вошла печальная и прекрасная, в розовом шелковом платье, золотистые кудри перехвачены лентой. Капитан обернулся к ней, стараясь не смотреть, но запах Эстэр все равно пропал, изгнанный ванилью  и розовым маслом. Элизабет подошла к нему близко и тепло улыбнулась, как она это умела делать, кивнув на корабль.
- Скоро починят, - заметила она.
- Да, - капитан вздохнул.
- Не хотите уплывать отсюда? – спросила Элизабет про его вздох.
- Не хочу больше выходить в море, оно было так жестоко, - сверкнул он сталью своих глаз.
- Вы боитесь тоже погибнуть?
- Нет, за себя мне нисколько не страшно.
Элизабет не нашлась, что ответить. Спросить, за кого же он тогда боится? Или восхититься храбростью своего спасителя? Рассказать о том, какой красивый вид из окна, и что она тоже любит здесь бывать после ужина, смотреть закат? Капитан отпил из своего бокала вино и поставил обратно на подоконник. Элизабет подумала, что ему должно быть понравился виноградник Минцоретто, который утром показывал ему ее отец. Спросить капитана об этом? Но Элизабет опять промолчала, не зная, как завязать разговор, напряженно думая, что его завязать надо. Капитан тем временем окинул ее задумчивым взглядом. Очертил нежный овал лица, большие голубые глаза, маленькие нежно-розовые губы, золотистые кудри, вышитую шелковую ленту, завязанную на них, ту самую ленту, которую Эстэр подарила подруге незадолго до своей гибели.
Эгон увидел ленту – то, что осталось от его единственной возлюбленной, частицу ее души, подарок любимой сестре. И когда только успела подарить? На той лодке? Наверно. А он думал, что лента утонула вместе с Эстэр. Эгон как наяву увидел мягкий образ девушки, Эстэр, омытое волнами, шелковое, янтарное ее имя он повторял и повторял про себя. Эгон видел ее теплые руки, вышивающие последний цветок, нанизывающие эти жемчужины, выловленные четырьмя братьями. Наверно лента пропитана Эстэр или, даже, сама душа ее не упокоившись на дне моря вселилась в этот шелк, так манящий к себе его пальцы. Эгон прикоснулся к нежному сиренево-розовому цветку и вдруг его влюбленные в призрака Эстэр глаза увидели Элизабет, счастливое лицо которой было совсем близко. Капитан сообразил, что негоже прикасаться к волосам девушки, что она может не правильно его понять, а он и сам не понимает, как он, точнее они оказались в таком положении, а ее большие голубые глаза все ближе, и губы девушки уже касаются его губ, и пахнут розовым маслом.

Молодые люди не поняли, было ли все это подстроено стариком Минцоретто, так вовремя их заставшим, что ничего остановить, повернуть или объяснить было уже невозможно, или так распорядилась сама Судьба, сведя их, осиротевших, вместе, но со свадьбой старик торопил, ведь все давно было готово к той, другой свадьбе, так чего тянуть с датами? Капитан не противился, ведь он и сам собирался, до встречи с Эстэр, жениться на первой же приглянувшейся ему девушке, а Элизабет была мила, прекрасно пела и танцевала, к тому же ведь – и Эстэр любила ее, значит было за что. Капитан продал свой корабль, так больше и не выйдя в море, и вложил свои деньги в виноградник, приобретя еще один большой участок плодородной земли. Старый Минцоретто был счастлив и обучал зятя всем премудростям винного дела.
Свадьба была пышной, погода в тот день хорошей, а вино лилось рекой. Вечером капитан попросил Элизабет подарить ему ту ленту, что была на ее волосах, чтобы всегда носить ее с собой, вспоминая этот счастливый день. Молодая жена, конечно же, согласилась.
Потом Элизабет родила мальчика, на таком сроке, что сама не поняла, чей же он сын. Но ей-то это было не важно, ведь ребенок безусловно был ее плоть от плоти, а капитану даже в голову не приходили такие вопросы. Он был хороший муж, хороший отец, хороший хозяин. А по вечерам, глядя на море, Эгон доставал из нагрудного кармана ленту, которую вышила Эстэр, вспоминал ее имя, прикасался рукой к нежному шелку.

Эстэр очнулась на берегу, и ее окружал туман. Это точно был берег, она ощущала песок под собой, под уцелевшими досками шлюпки, к тому же невдалеке слышался неустанный шум прибоя. Пока девушка приходила в себя и пыталась подняться, взошло солнце, пронзив розовым облака и туман, и потихоньку разгоняя ночную дымку. Эстэр выбралась, словно бабочка из цветка, из тех ошметков, что остались от лодки, и зашагала прочь от берега, пытаясь согреть онемевшие, замученные мышцы. Впереди,  из тумана цвета слоновой кости, показались очертания незнакомой обломанной горы – словно на нее однажды сел великан, катавшийся на туче, и ненароком расплющил вершину. Хотя на самом деле это был старый вулкан, и во время очередного извержения несколько веков назад он в клочья разорвал собственную макушку, а кусками скалы усыпал море на много миль вокруг. Теперь это место называлось Смертельные рифы и никто, даже пираты, никогда не заплывал в них достаточно далеко, чтобы увидеть невысокую гору без вершины.
На острове жили птицы, случайно залетевшие сюда с континента, зверей не было, только земноводные, но не опасные твари. Вулкан вышел из моря не так давно, по меркам природы, и он никогда не был частью большой суши. На восточном склоне горы, в небольшой расщелине, нашлось озерцо с вкусной пресной водой, видимо дождевой, из которого Эстэр напилась. Лиственный лесок окружал гору кольцом близ подножия, за его деревьями можно было укрыться от ветра, а из веток построить подобие хижины. Там же, в этой рощице, обнаружились заросли кустарника, наверное, занесенного сюда птицами, но с вполне съедобными и для человека ягодами.
Вернувшись в лодку, девушка нашла под скамьей для гребцов чудом уцелевший ящичек, а в нем – нож и рыболовные снасти. Настоящее сокровище на одиноком островке. Шлюпка починки не подлежала: вся носовая часть разбилась вдребезги об рифы. Первые дни на острове Эстэр занималась тем, что делала плот, но, когда руки уставали грести, течение между рифов неизменно выносило ее обратно к вулкану, а парус делать было не из чего.

Море пощадило Эстэр, оставило жить, щедро одаривая моллюсками и рыбой, но не выпуская на волю из этой клетки без стен. Я сильнее тебя, помни об этом – словно говорило оно. И девушка жила на одиноком маленьком острове, а сердце ее разрывалось от боли. Она знала и верила в то, что Элизабет и Эгон спаслись, и она навеки отделена от них. Эстэр хоронила в себе боль, занимаясь тяжелой работой: перетаскивала сухие стволы с дальнего края рощицы для своей неприхотливой хижины, носила с горы темные камни для очага. Иногда, отдыхая, она сверлила острыми камнями и песком ракушки, делала из них бусы. Для Элизабет? Нет, и не для Эгона, ведь всю долгую жизнь ей суждено было прожить на маленьком, никому не известном острове, вдали от него, от любимого. Эти украшения, сделанные из даров моря, она никогда не носила. Просто нуждалась в создании чего-то красивого.
Печаль стала верной спутницей ее жизни, поставив на лице Эстэр свою печать. Но иногда, долгими вечерами, девушка смотрела на жестокое море и словно чья-то любящая рука прикасалась к ее душе, вложенной в ленту. И боль смешивалась с любовью, и Эстэр плакала от счастья, словно наяву видя глаза Эгона. Сталь его глаз она никогда не смогла забыть. И Эстэр шептала: вспоминай мое имя, прикасайся рукой.

Прошло много лет. Старый Минцоретто умер, а его внук вырос и, со временем, полностью перенял на себя все заботы об огромном винограднике, и ему это нравилось. Он был похож на мать, Элизабет, и на своего деда.
По утрам старый капитан отдыхал, хотя у него теперь и днем было мало дел. Он часто гулял по берегу, в тех же местах, где, он когда-то видел, пролетала темноволосая девушка, похожая на мотылька в том синем платье. Иногда он доходил до рыбацкой деревни, разглядывая хижины, гадая, в какой из них раньше жила Эстэр, но никогда не спрашивая. Он смотрел издали, как босоногие дети играют у моря, собирая ракушки, ныряя, кто дальше, или доставая что-нибудь со дна (это игра для детей посмелей и постарше), или резвятся на склоне крутого берега, к которому и лепятся бедные домики, взбирались на кручи, собирали полусухие букеты трав и цветов.
Эгон часто чувствовал себя чужим. Чужим и среди рыбаков-мореплавателей, и в своей семье, и даже в винограднике, где каждая синяя ягодка отводила взор, всем своим видом давая ему понять: тебе здесь не место. Хотя другие люди этого совсем не замечали и оставались счастливы, считая и его таковым, что еще более делало капитана лишним и непонятым. Иногда он стоял в дверях, наблюдая за постаревшей и немного поблекшей Элизабет, ласково говорящей с сыном. Он мог стоять так, ощущая свою лишность, много минут, а они его не замечали. Тогда капитан запихивал свою печаль поглубже и, улыбаясь, выходил к родным, чтобы они, помолчав мгновенье, заговорили и с ним тоже.
Но разве кто-либо из них мог быть ему роднее Эстэр, той, что совпадала с ним, словно  они были два кусочка расколотой чаши?

Вода в тот день блестела от полуденного солнца, чайки кричали и суетились около кучи рыбных отбросов на краю деревни, легонько били о берег волны, кричали дети, бегая по влажному песку наперегонки. Старый капитан шагал по дороге вдоль рыбацкой деревни, погруженный в свои мысли, находя их отражение и подтверждение в том, что он видел вокруг.
На его пути, прямо посередь дороги валялась перевернутая к верху дном лодка. Седой старик, вытащивший ее для починки, устало сидел на ней, опустив руки. Капитан остановился и посмотрел на рыбака. Тот несколько раз моргнул и хриплым, старческим голосом поздоровался с владельцем соседнего виноградника.
- И тебе добрый день, - отозвался капитан. – Лодку чинишь?
- Да нет, уже нет. Что толку чинить-то? – отвечал старик, показывая на  зияющие щели. – Руки мои уже не те, ни весло не держат, ни инструмент. Лучше продам ее тому, кто возьмет, а сам пойду к сыновьям, пусть кормят старика убогого…
Рыбак загрустил: собственная слабость была для него хуже смерти.
- Вот была бы дочь жива, не пришлось бы на старости лет милостыню просить, - тихо добавил старик.
- А что с ней случилось? – не удержавшись спросил капитан, догадываясь, что у этого рыбака, может быть, четверо сыновей.
- Утонула. Нас, рыбаков, если не болезнь и не старость забирает, то море. А ее бы никакая хворь не взяла. Она была другая, моя доченька, добрая была, ласковая. Все ее любили, даже собаки злые соседские, и она ко всем тепло так, искренне всегда. Дружила даже с дочкой покойного Минцоретто, пух ему, и утонула из-за нее. На моей лодке разве могла она утонуть? Нет, это они вместе с братом нынешнего лорда тогда и погибли, леди Элизабет ее позвала с ними на прогулку, на огромном фрегате, из самой столицы приехал к ним, а ее не уберег. И Аккета того, не помню уж как его звали, был еще женихом… ой, да это ж моя Эстэр с вашей женой дружила, с леди Элизабет! – старик словно только что вспомнил, с кем разговаривает. – Она про нее, наверно, уж забыла давно.
Седой рыбак замолчал, понуро уставившись на свою лодку, на которой до сих пор сидел. Он протянул было руку за инструментами, но потом вспомнил, отмахнулся и опять вздохнул. Эгону было больно смотреть на этого усталого человека – сколько же ему лет? – а он все не хочет сдаваться, все борется с морем, которое отняло у него любимую дочь. А капитан ведь ее тоже любил. Эстэр. Она умерла. А ее отец все живет, хотя сил у него уже нет, а душа все пытается лететь вперед, понукая состарившееся тело вставать, собираться с силами, но сил нет, тело не может, и душа тоскует, бьется о свою немощную тюрьму, взывая к гордой смерти.
А вот Эгон уже давно не живет, не выходит в море, хотя мог бы.
- Старик, сколько ты хочешь за эту лодку?
Рыбак удивленно посмотрел на капитана:
- А что ж вы с ней делать будете?
- Починю, я умею, умел когда-то, начинал с матроса, а я ведь был капитаном того галеона, это не фрегат был, а галеон. Я ведь тоже скорблю по твоей дочери, до сих пор скорблю, - его глаза цвета поблекшей стали, говорили правду.
Старик притих и словно ушел в себя, но быстро нашелся и назвал цену, не высокую, но и не малую за такую посудину, пробормотав при этом, что знает, как все произошло и капитана не винит.
Эгон заплатил ему за лодку, а так же и за инструменты, смолу и пару досок, нужных для ремонта. Его руки еще помнили, что надо делать, и капитан, не мешкая принялся за починку. Старик отошел на несколько шагов и сел на порог своей покосившейся, обветшавшей хижины, пожалуй, самой бедной в деревне, удивленно наблюдая за работой. Стайка детишек чуть погодя присоединилась к старому зрителю, и они даже помогли Эгону, принеся груду щепок и стружек, которыми он забивал щели, потом замазывая смолой.
Когда солнце склонилось к берегу, золотя полынь и стебельки сухих трав, что так любили хлопать по ладоням Эстэр, капитан, наконец, закончил починку, даже приладил  мачту с небольшим парусом и столкнул лодку в воду. Волны мигом подхватили эту скорлупку, так что Эгон едва успел запрыгнуть туда, все же намочив немного ноги. Он встал на корме и молча смотрел на быстро удаляющийся берег, откуда весело кричали ему вслед дети. Потом Эгон отвернулся.
С его стальных глаз сошла ржавчина времени, они вновь смотрели зорко и ясно. Как это оказывается просто: взять и выйти в открытое море, вновь доверить себя качанию волн, отдаться во власть воды и ветра. Эгон был почти счастлив, глядя на синее безоблачное небо и безбрежное море. Это был свободный, открытый путь во все стороны света, без препятствий и без жужжания тех, кто уговаривает остаться.
Капитан достал из нагрудного кармана старую, но чистую и не истертую, хоть и немного поблекшую, шелковую ленту для волос, вышитую узором из сиренево-розовых цветов со сплетенными нежно-коричневыми стебельками и узкими серебристыми листьями цвета полыни. На каждом конце ее было пришило по пять жемчужин, и лишняя, одиннадцатая, висела на золотой цепочке у него под рубашкой, все они были когда-то выловлены четырьмя братьями, которые, наверняка, не раз плавали на этой самой лодке. Эгон произнес имя Эстэр и прикоснулся рукой к мягкой ленте. Тогда он стал почти совсем счастлив. Он держал курс на смертельные рифы.
Ночью, как и тогда, много лет назад, начался шторм, и Эгон, затерявшийся в огромном море, крепко-крепко цеплялся за борт лодки, думая, что и она так же крепко держалась тогда. Капитан знал, что дерево не тонет, поэтому, если держаться за него, то, даже если лодка разобьется, можно остаться наплаву. Эгон закрыл глаза, доверяя свою жизнь яростной буре, забывая о вое ветра, он пытался вспомнить голос Эстэр, и ему это почти всегда удавалось.


Когда Эгон очнулся, лежа на дне старой лодки, он не знал, жив он или уже мертв, утонул в прошлый шторм, или в позапрошлый. Но он не думал об этом. Вокруг него плыл туман, скрывая неясные очертания чего-то неведанного. Лодка тоже куда-то плыла, несомая хитрым подводным течением, но плеск воды о борта казался мертвенно беззвучным.
Рассвет был прекрасен.  Он освятил туман единственно правдивыми и чистыми цветами неба, промыл синеву наверху от остатков туч, стер с лица капитана морщины. Впереди из воды показалась гора без вершины, а на горе стоял прекрасный хрустальный дворец,  всегда пронизанный светом восходящего солнца.
Как и предначертано было случиться, на берегу Эгон встретил Эстэр, все такую же прекрасную в своем синем платье. Они взялись за руки и капитан, наконец, исполнил обещание, данное себе после их первого и последнего расставания:
- Я люблю тебя Эстэр, - сказал он ей.
- И я тебя люблю, Эгон, - ответила она, хотя оба давно уже обо всем этом знали.
Они медленно пошли вверх, во дворец, а впереди их ждала вечность, и больше они никогда не разлучались. А вышитую шелковую ленту для волос забрала себе прекрасная златокудрая русалка, дочь морского царя.