Соскучилась

Настя Бутылкина — молодая женщина двадцати девяти лет. Глядя на ее милое, кукольное личико и белокурые волосы, вы бы никогда не догадались, что во рту на язычке у нее пирсинг. Кажется, что существо это хрупкое, женственное, вечно просящее и несамостоятельное, и точно так же, как вы бы не догадались об ее пирсинге, вы и предположить не можете, что сейчас, в три часа дня в будний день, она разглядывает неоновую вывеску, на которой  написано «Магазин для взрослых» и изображены скрещенные значки мужского и женского начала. Мнется она у входной двери с затемненным стеклом вовсе не затем, чтобы прошмыгнуть, как только исчезнут все прохожие.

Настя вообще не робкого десятка. Любой другой на ее месте пошел бы на «дело» ближе к ночи. Секс-шоп ему рисуется местом злачным и распутным, и кажется, будто торговля там начинается после одиннадцати. А несчастному продавцу в одиннадцать уже закрывать магазин, а значит, уже в половину десятого он начинает зевать и поглядывать на часы; когда же наконец наступает без пятнадцати одиннадцать, он закрывает кассу, метет пол и собирается выключить свет, и тут-то над дверью звякает колокольчик! Входит дрожащее существо: поначалу оно испугалось колокольчика, но скоро, как ни странно,  такое разоблачение придает ему смелости и даже развязности — всего того, что уже так нестерпимо надоело продавцу.

Ведь хоть раз бы зашел статный, пожилой человек в дорогом костюме, облокотился бы на витрину да спросил бы:
— Ну что, Вась, члены-то завезли?
Ведь бывает же, наверно, и так, что нет самого ходового товара в наличии. А продавец, радуясь постоянному покупателю, расскажет ему старый анекдот про женщину, которая сдаёт купленный накануне вибратор со словами: «Верните мне деньги! Он бьет током!», а продавец отвечает: «Бьет — значит любит…».

Но нет, этому не бывать. Зайдет какой-нибудь коротышка с лысым лбом и волосами по плечо, в жилетке и сандалиях, и начнет подмигивать, делать жесты руками, от которых сам же и натужно смеется; а затем начнет рассказывать, зачем ему это нужно, для каких  утех, шепнет доверительно, что бабенка-то огневая. А продавец?.. А продавцу кассу пора закрывать, и домой хочется, да и совершенно ему всё равно, чем и как ублажает лобастый карлик свою подружку (или дружка). Ведь не интересно же булочнице, зачем старуха берет хлеб: себе на стол или лебедям в пруд. Бери да уходи!

Настя Бутылкина замялась у входа не потому, что боится войти, а потому что уже сомневается, хороша ли сама затея. Но если она всё-таки решится, то не станет подмигивать и уж точно не будет жестикулировать. Но что же за разнузданная, как нам хочется думать, мысль забралась в ее белокурую головку? А дело было так. Муж ее Саша укатил в командировку аж на неделю…

Прошу вас, не надо поспешных выводов! Итак, муж ее пропадал где-то под Ригой на какой-то конференции, и поначалу она предалась свободе и уединению. В первый день она валялась в постели до изнеможения, до рези в голодном животе. Солнце било в окно, никто не кричал с кухни про завтрак и галстук; телефон дважды разряжался, и Настенька дважды его заряжала, не вставая с постели.

Затем она вылезла из берлоги, и в растянутой майке, трусах и ненакрашеная (!) сидела на кухне, ела что попало и смотрела видео в интернете. Вечером она заказала пиццу и в сотый раз пересмотрела «Реальную любовь» (и в сотый раз плакала! — отчасти может и потому, что Саша не храпел рядом и не ворчал, что любит она глупые фильмы).

Так продолжалось два дня. Сполна надышавшись холостой жизнью, она вдруг немного заскучала. Коли вы с ней не знакомы, так доложу вам, что Настя была весьма словоохотлива и никогда не отказывалась от хорошей сплетни; и после двухдневного молчания она принялась осаждать телефоны своих подруг.
 
Всего несколько туманных намеков и жалоб на скуку — и вот Настя уже сидит на чужой кухне и под изумленные и игривые взгляды подружек налегает на красное полусухое. Знаете ли вы, какому пороку чаще всего отдаются женщины, когда рядом нет мужей? Курят! Настя смолила как сезонный рабочий, сплетничала, сквернословила и всё кричала, что надо идти гулять, что мы же еще молоды, в конце концов, и давайте же предаваться безумству. Подружки смеялись, прикрывая рты, и украдкой переглядывались.

Но, кажется, Настя зачастила. Ее лучшая подруга Ирочка, маханув бокальчик, уже сидит на коленях у скучающего мужа. Она жмурится и улыбается ему в усталое лицо и лопочет какие-то глупости насчет будущего отпуска. Настенька умиленно смотрит на них, а внутри как-то подергивает холодком. Когда ей становится уж совсем неудобно, она молвит «Ну, я наверно пойду…», муж молчит, а Ирочка, не отрывая глаз от мужа, говорит: «Давай…». Никто не встает ее проводить, и одеваясь в прихожей, она слышит, как игривые голоса вскоре растворяются в многозначительной тишине…
— Ну, я пошла?.. — робко вопрошает Настенька, а тишина молчит…

Придя домой, Настенька садится на диван. Везде тихо, темно, лишь торшер горит мягко и как-то интимно. Часы показывают полночь. Шевеля губами, она прикидывает, который час у Сашеньки, и решив, что любимая жена имеет право позвонить любимую мужу в два часа ночи, берет в ручку телефон.

Сашин голос, такой родной, такой сонный (и сейчас, кажется, недовольный) пробуждает в ней нежность. Она расспрашивает его о конференции, о погоде, об ужине. Он отвечает отрывисто, неохотно, но сейчас ее это совсем не обижает, нет; голос ее уже становится угрожающе игривым. Она всё намеками да туманностями начинает интересоваться, как там он без нее справляется, холодна ли постель. В конце уж она благородно (и довольно наивно) разрешает ему кое-что, а затем почему-то даже настаивает и просит представлять ее при этом в самом распутном виде. Положив трубку, она мечтательно сидит на диване.

Бесы Настенькины совсем уж дают себе волю: она подходит к шкафу и достает розовый пеньюарчик. Долго ли женщина может разглядывать себе в зеркале? О, весьма. Особенно если перед тем она хорошенько разогрелась вином, насмотрелась на чужие ласки, помурлыкала мужу в трубку и завела себя своими фантазиями, которые теперь уже становятся совсем дерзкими и откровенными. Настя всё крутится перед зеркалом, изгибается, делает жгучие лица и взъерошивает волосы. Если пару часов назад внутри у нее слегка ныло от желания увидеть Сашу, расцеловать его мягкие, пухлые щеки, прижаться к нему, обнять покрепче, то теперь уж воображение ее рождает образы встречи совсем иной: она вся обтягивающая, кожаная, повелевает утомившимся и осунувшимся после перелета Сашей, и … Тут мы не смеем больше так бессовестно лезть в Настенькино сердце, истосковавшееся по мужу и его несмелым мужским ласкам.

И вот она стоит перед секс-шопом. Вчерашний дурман выветрился, вокруг гудят машины, спешат люди, и она глядит на вывеску серьезно и задумчиво. Наконец она заходит.

И правда, звенит колокольчик. Вместо красного злачного полумрака ей открывается вполне будничный магазинчик. По стенам — манекены в известно чём, на витрине — орудия греха, за прилавком читает журнал продавец. Он невысок, слегка упитан и носит черную жилетку, а темные волосы его, то ли кудрявые, то ли немытые, обрамляют  личико с большими щенячьими глазами.
— День добрый, — приветствует он.
— Здравствуйте.
Не будем же сплетничать, о чем был разговор; слава богу, обошлось без шуток. Наконец малый за прилавком указывает Насте на примерочную. Она проводит там добрые полчаса, и наконец, дверь секс-шопа снова открывается и Настя выходит оттуда еще более задумчива и с пакетом в руке.

… за два часа до приезда Саши Настя начинает краситься и укладывать волосы. Когда остается полчаса, она достает из комода тот самый наряд, внимательно смотрит в зеркало, и удовлетворившись, садится ждать. Она уже подготовилась и теперь сидит и представляет, как всё будет: Саша входит и видит загадочную, сексуальную Настю в коротком халатике. Он вскидывает бровь, ставит сумку наземь и говорит:
— Привет.
— Привет… — ответит Настя. — Я так соскучилась… — и тут она раскроет халат и сбросит его наземь.
Саша завороженно глядит. Медленно приближаясь к ней, он скажет сумрачным, хриплым голосом:
— Так меня еще не встречали…
Она развернется и, поманив его пальчиком, пойдет в спальню. Он пойдет за ней и…

Звонок!

— Открыто! — кричит Настя почему-то дрогнувшим голосом.
Входит Саша: помятый с дороги, улыбается своей щетиной. Внутри всё начинает дрожать от радости,  и вместо того, чтоб загадочно стоять на месте, Настя вдруг бросается к Саше, обнимает его, и чувствует, как пахнет от него пылью, коньяком, одеколоном, пахнет чем-то родным…
— Я так соскучилась! — говорит она ему в плечо, — Сашенька…
К горлу подступает ком.
— Чего ты? — встревоженно, ласково спрашивает Саша.
Она смеется и всхлипывает, плачет, и слезы катятся ему на пиджак.
— Я так соскучилась…