У судьбы горьковатый привкус

                Жизнь за порогом.
    Как устроена жизнь там, за окнами детского дома, никто из его обитателей ведать не может.
    Здесь стараются не задаваться этим вопросом. Пока не наступит тот страшный момент, когда пребыванию здесь наступит конец.
    Изредка навещают эти стены выбывшие, рассказывая, как у них всё чудесно.
Все  внимательно слушают с тенью недоверия или сомнения, что чуда хватит на всех, и расходятся  с чем-то тяжко гнетущим душу.
    И задолго до дня выбытия ощущение это оживает и охватывает сознание до состояния, когда умереть хочется больше, чем жить.
 - Трифонова, тебе сегодня к заведующей. – Эта фраза, как осколок разбившегося к несчастью стекла или зеркала, поражает весь организм. И теперь уже страшно умереть, не дождавшись выстроившихся в той жизни и ждущих свершения событий.
 - Заходи, заходи, Трифонова Галя. У меня для тебя есть маленькое нечто.    Заведующая Анна Петровна – Анпетра, как зовут её за официальный одинаково холодный по отношению ко всем стиль поведения – придвинула к себе стул, придавив моё плечо, принудила присесть рядом.
 Отперла дверцу письменного стола ключиком с болтающимся на брелке бегемотом.
 Брелок этот мы ей подарили на 8Марта, как соответствующий ей по многим, как нам представлялось, параметрам.
 В столе на полочках, вперемежку с картонными бирками, с нашими фамилиями, лежали конверты и коробочки.
 Моя фамилия стерегла конверт. Анпетра открыла его, взяла в свою руку мою ладонь и бережно выложила содержимое.
 - Это осталось тебе от мамы. Она умерла в родах.
В моей горсти уютно лежал потемневший от времени медальон-сердечко.
 - Такие украшения раньше  носили влюблённые девушки. Там, внутри фотография человека, которого любили твоя мама. Возможно, это твой отец. Ну, это – личное. Теперь о главном. Выпускникам нашего заведения, мы, по возможности, предлагаем работу. С нами сотрудничают дома малютки, клинические больницы, частные лица, кому необходим присмотр за детьми или инвалидами, или просто очень задержавшимися на этом свете и уже никому не нужными людьми. Взамен твоих услуг тебе предложат кров и пищу.
  Дальнейшая твоя жизнь будет зависеть  от других людей или событий. На текущий момент у меня, к сожалению, только одно предложение.
  Господин Переделкин Олег Дмитриевич нуждается в няне по уходу за его сыном. Подробностей у меня нет. Но с твоего согласия я свяжусь с ним.
Возможно, мы составим соответствующий документ, содержащий обязательства сторон, в случае сотрудничества.
  Я попросила у Анпетры конверт, положила в него украшение и спрятала в карман. И позволила ей позвонить.
  Все совершаемые далее формальности воспринимались, как под общим наркозом –я почти ничего не помню. Бумаги, прочтение их, подписи. Официальный тон,  штампованные фразы.
  Потом такси с прокуренным салоном, долгая ухабистая дорога. Загородный дом.
  Небольшая комнатёнка, которую предложили мне для обустройства, обед, состоящий из борща, пюре с котлетой из столовой, которую мы посетили попутно, и чай с позавчерашней, как минимум булочкой.
 - Сына зовут Игорем. Я его покормил двумя часами раньше.
Чуть позже покормишь его молочным. Чего ему захочется. Перекусишь чем-нибудь сама. Вечером устроим в честь нашего знакомства праздничный ужин. А завтра плотно займёмся текущими вопросами. Идём, я вас познакомлю. Одна просьба: не задавай ему вопросов. Ты сама поймешь, что это сейчас ни к чему.
  У каждого в жизни настанет момент, когда необходимо выговориться. Давай будем ждать этих моментов.
    …Его, наверное, собирали по частям. Тщательно, ювелирно. Не раз поправляли сделанную работу с надеждой на хоть какое-то выздоровление.
Теперь он время от времени берёт со стола книги, что попросил под предлогом чтения и приподнимает их поочерёдно одной и другой рукой.
  Две-три книги. Два-три раза.
В сравнении с ним я – пустышка. А он просто не может не делиться с кем-то всем тем, что накопил его интеллект.
И сыплет, и сыплет мне полезную информацию, которую я пропустила в нужный момент в силу своего отсутствия в этой жизни.
  На кухне столик с препаратами и расписанием их приёма. Утром приходит сестра и ставит систему.
  Меня просили с ней ничего не обсуждать.
Да она и не пытается. Делает свою работу. Чётко, профессионально. Пожимает Игорю на прощание руку, улыбается и уходит до следующего раза.
  Теперь, через несколько дней мне неприятны эти пожатия. Стала задаваться вопросом сколько лет Игорю и сколько ей. Но это про себя. Молча.
  Олег Дмитриевич тоже немногословен. Текущие дела – минимум необходимого мне гардероба и личных вещей. В общем, проблемы быта, с которыми я столкнулась и потихоньку осваиваю.
  Всё детдомовское вытеснено из моей жизни и заменяется постепенно другим. По обстоятельствам.  Я полюбила свою комнату. Мне что-нибудь хочется в ней поменять или добавить. Цветок, например, как у соседки на окне. Я плед хочу, как у Игоря. Но как об этом и кому сказать? А хочу до невозможности. Это, наверное, постдетдомовский синдром.
 - Знаешь, это, наверное, девчоночьи темы – для тебя просто тряпки. Но мне нравится твой плед. Скажи, парни как-то реагируют на уют в комнате?
 - Конечно, реагируют, просто понятие уюта у них другое. И плед в это понятие не входит. Я скажу отцу. У нас таких пледов два. Пусть второй будет твоим.
 Утром, когда я принимала душ в саду, плед, аккуратно сложенный, лёг на мою кровать. А  Олег Дмитриевич дня два старался как можно реже пересекаться со мной, и был сух в общении.
 Я отнесла это к чрезмерным своим прихотям и замкнулась. 
Через два дня на моём столе в комнате появился букет садовых цветов.
 Игорь хитренько посматривал на меня и, не выдержав, спросил:
 - Цветы вписались в твоё понимание уюта?
И нам троим очень долго, было приятно и весело. Цветы скрашивают любую жизнь.
Мне вдруг впервые в моей жизни захотелось сделать что-нибудь приятное, этим  людям, в моей новой жизни. Ведь от меня почти ничего не требовали – просто быть рядом с ними. Я хаотически перебирала в мыслях варианты, но не могла, ни один из них отнести к возможным.
 - Подскажи, Игорь, что было бы приятно, как внимание, Олегу Дмитриевичу.
Игорь как-то посерел, посуровел, долго молчал, а потом – лучше бы мне умереть было вчера:
 - Жизнь такая жестокая вещь, что мы очень скупы на приятное сами, раздражаемся, когда нам это делают другие.
  Поэтому не старайся  нам делать приятное. Просто живи по-человечески. Не доставлять неприятности – лучшее из всего. Это я тебе говорю. Я, доставивший своим близким самую большую неприятность.
 - Мне уйти?
 - Уйди. Я позже тебя позову. Мне как-то плохо уже без тебя. Если очень долго.
  Но долго показалось мне. Я не выдержала и приоткрыла дверь к Игорю, оставаясь за порогом.
 - Заходи, заходи,- рассмеялся он.
Я решила, пусть события совершаются по воле высших сил. Моё дело ждать и принимать их достойно, какими бы они не были по качеству. Ведь всё хорошо?
 ...Зачем я достала этот конверт? Зачем я открыла медальон? Ведь не делала я этого всё это время из каких-то дурных предчувствий. И откуда появилось это упрямое понимание того, что на фотографии, что желтела, тускнела столько лет, ЭТОТ человек, который позволил мне легко войти в новую жизнь, а его давнишнее изображение так легко всё перечеркнуло.  И здесь нельзя задавать вопросов. Но, как с этим жить, не ломая дров, а, главное, жизней!

                Парение души.

   Я стала ощущать себя роботом, не то, что бы безучастным ко всему, а достаточно хорошо и абсолютно одинаково выполняющим  определённый набор заданий. Это ощутили отец и сын практически одновременно.
  Когда Игорь заговаривал со мной, я изображала, что разглядываю что-то за окном. И вот, наконец, разглядела.
  В соседском дворе объявилась старуха. Костлявая и вездесущая. Всюду совать свой нос, было, наверное, смыслом её жизни.
  Я, не ответив  Игорю, сорвалась с места и бросилась в комнату, надела медальон и выбежала во двор. Зачерпнула лейкой воды из бочки и пошла вдоль забора, поливая флоксы.
 - Не ко времени полив затеяла. Поднимется солнце и вскипятит на лепестках воду. Сваришь цветы, и всё. Подойди ко мне, поболтаем по-соседски.
Я только того и ждала. Подошла настолько, чтобы даже слепой мог меня разглядеть.
 - Это что за антиквариат у тебя? Уже, наверное, фото Игоря носишь на шее?
 - Это – украшение мне осталось от мамы. А кто на фото, я не знаю.
Старуха резко повернулась ко мне спиной и пошла к скамейке, на которой лежала свежая газета и очки. Вооружившись диоптриями, она вернулась к забору.
 - Дай гляну. И… да это вещица моей молодости. И фото тоже. Идём  через калитку, поможешь мне. И, когда я вошла во двор, она притащила  от скирды сена лестницу и приставила её к чердачной двери.
 - Придержи, пока я влезу.
Она лихо пропала в черном проёме, шуршала и брякала чем-то. Потом выглянула:
 - Ну и духота тут. Глотну воздуха и ещё поищу.
   Через время на траву с чердака увесисто хлопнулась подшивка глянцевых журналов «Советский экран».
  Мы присели на скамью, и старуха стала листать подшивку, перечисляя актёров и передавая вкратце содержание фильмов.
  Потом цепко костлявыми пальцами перекинула точное количество страниц и, ткнув в нужное место, вымолвила:
 - Вот он, красавчик!  -  Ален Делон!
Я расхохоталась:
 - А мне его представили, как возможного родителя!
 - Вот люди-то! Каких-нибудь сорок лет прошло и забыта такая знаменитость! Да куда же ты?
 - У меня чайник кипит! – Летя на крыльях, ответила я своей спасительнице.
И подумала, что знаменитость могла бы быть моим дедом. И теперь не важно, а кто же был моим отцом.  Да хоть Штирлиц!
  Игорь был крайне удивлён моему новому состоянию, а прежнее, словно переселилось в его душу.
 - Знаешь, я достаточно отчетливо вдруг представил тот момент, когда ты войдёшь ко мне попрощаться.
 - Прости. Это началось и закончилось во времени одно событие. Всё нормально. Всё хорошо.
 - Событие – это когда тебе жизнь становится либо в радость, либо в тягость. И первое и второе я уже пережил и второго ещё раз не переживу точно. Не бросай нас с отцом, пожалуйста.
 Когда пришёл домой Олег Дмитриевич, я первый раз присела рядом с ним на диван, открыла медальон и поделилась:
 - Я решила, что это Вы. А, следовательно, можете быть моим отцом. А мне так за Игоря замуж хочется!
  Он рассмеялся, обнял меня за плечи и поцеловал в макушку:
 - Дурёха, ты, дурёха! Учиться тебе надо, а не замуж! Ты мечтала кем-то стать в жизни?
 - В детском доме мечтают только до десяти лет, потом начинают понимать бессмысленность этого занятия. А вообще я любуюсь работой нашей медсестры. А, когда смотрю на Игоря, представляю себя доктором, возвращающим людей к жизни.
 - Иногда, чтобы вернуть обречённого к жизни, не обязательно быть доктором. Достаточно просто быть человеком. И это качество в тебе от бога. Остальных поднаберёмся. Со временем.
  И прошло времени достаточно много. И в продолжение его были легки и свободны от грусти наши души. А в медальоне я ношу фото соседки-спасительницы, Клавдии Андреевны. Она была вовремя мне послана богом.

                Уроки бабушки Клавы.

 - Давай присядем ненадолго. Так тошно что-то сегодня. Хочется кому-то излить душу. Ты человек посторонний, хотя мне как-то грешно тебя таковой считать. Выслушай меня.
 - Жизнь такова, что в лучшие её годы постоянно что-нибудь происходит. Пусть пустяки какие-нибудь, но, ни дня без новостей.
  Потом события случаются всё реже и реже. И это правильно. Потому, что они носят более значимый характер. Требуют обдуманного подхода, постепенно вытесняя скоропалительность в поступках. Ты терпи мой витиеватый рассказ. Он построен на моментах, которые нельзя упустить.
  По молодости мы подобны комете, которая торит себе путь во Вселенной, сжигая ненужные преграды и стремясь к конечной цели. А потом выясняется, что преграды, может быть, и были той неопознанной целью, а  конечной химеры уже не достичь, поскольку выгорела твоя собственная масса.
  Люди примерно треть твоей жизни стараются учить чему-то попутно. 
В середине её учат тому, как надо было бы жить, чтобы жизнь была другой, а не таковой, какова она теперь, исключительно в силу допущенных тобою ошибок. Хотя сами непоправимо ошибаются и умалчивают об ошибках.
  Ближе к закату ты всё прекрасно видишь сама, как на законченном холсте. Понимаешь, что ни один фрагмент подправить невозможно, чтобы картина в целом выглядела совершеннее. Да и нужно ли? А, главное, зачем жить дальше, если пора мыть палитру и кисти.
  Без тебя уже вполне обходятся, воспринимая, как помеху.
  Теперь, ощущая себя таковой, понимаю, что, не растратив своей массы, не достигла конечной цели – потеряла её в пространстве. И это страшнее, чем потеряться в лесу или водной стихии. И знаешь почему? – Не жаль умирать. Хотя жить по-прежнему хочется.
  Оглянувшись на прожитое, могу сознаться, что на моей совести два греха. Первый из них – я отказалась помочь человеку-диабетику, страдающему гангреной. Меня и просили-то только взглянуть на рану и рассказать что там. А я побоялась упасть в обморок. А некоторое время спустя, когда медики отказывались взглянуть на страдающую тем же недугом мою мать, я сделала невозможное и вытащила её, уже стоявшую этой больной ногой в могиле.
  Мать прожила ещё три с лишним года. Умерла от инсульта. Накануне ночью, она разбудила меня, шурша конфетной обёрткой. Я в сердцах вспылила.
 А, когда утром несла ей в постель завтрак, она была уже в коме. Так я лишила трёх лет жизни одного человека и последней конфетки другого.
  Потом, позже, торопясь на работу, увидела лежащего на тротуаре человека. Показалось, с ним случился  инфаркт – лицо землисто-зелёного цвета.
  Когда я на "скорой" подлетела к нему, он, лёжа, распевал навязший на ушах шлягер, а меня врач заподозрил  собутыльницей  и в сердцах запретил беспокоить впредь. Что я и сделала, когда шла  на дачу.
  Увидев, что кто-то сучит непослушными ногами, завалившись в придорожные бурьяны, прошла мимо. А ведь обо мне по жизни друзья говаривали: " Ум, честь и совесть". Подвела я друзей своих, пойдя на сделку с совестью.
  Это я к тому тебе говорю, что, сознавая грехи, мучишь себя тем, что мог прожить достойнее. Пожизненно лежит на тебе вина, не перед этими людьми, а перед богом.
  Они-то ушли, а господь остался свидетелем.  И выговорилась перед тобой потому, что ты в той поре, когда, замедлив темп жизни, есть возможность не нажить грехов. По крайней мере, под этой крышей, что господь предоставил тебе, чтобы проверить на вшивость.
  Можно под ней прожить легко, а можно с честью. Это – разное.
    
                Реквием по Клавдии Андреевне.

   Вот уже несколько дней в моём сознании звучит органная музыка. Какой-то слышанный ранее фрагмент, авторства которому я не ведаю.
   Наш разговор с Клавдией Андреевной созрел не на пустом месте. Худоба, казавшаяся мне её конституцией, имела уже заметную глазу нарастающую динамику.
   В один из дней, она, уловив запах борща с нашей кухни попросила:
 - Налей мне ложечек пять отведать. Только пять. Больше я не осилю. Рак у меня. Готовить мне уже не под силу. Из родственников только бывшая жена брата. Та, что бывает изредка здесь. Людмила. Она возит мне еду со своего стола. Спрашиваю её:
 - Ты знаешь, что у меня рак. А она:
 - Конечно. Так быстро теряют в весе только онкологические больные.
И зачем я спросила...
  Вскоре её положили на операцию. Вряд ли рентген не показал нецелесообразность хирургического вмешательства. Разрезали и зашили с диагнозом «рак четвёртой степени с неясной локализацией».
  А она по выписки из больницы, каждый день проживала  буквально взахлёб, находя себе применение в своём необширном хозяйстве.
  Мыла резные стёкла веранды, стригла смородину, корчевала побеги вишни. Пристроила соседям на другом конце посёлка свою козу Милку вместе со стогом сена. Рвалась в больницу, где, как ей казалось, будут помогать бороться с недугом. Но новая милкина хозяйка  отсоветовала:
 - Ты ещё ходячая, будешь ухаживать за лежачими больными. И к тебе бесплатно, когда сляжешь сама, никто не подойдёт. Так что  деньги за Милку не трать. Сгодятся.
… Её увозили в четверг. В пятницу Людмила, наведавшись за какими-то вещами, передала от Клавдии Андреевны записку в несколько фраз:
 « Здравствуй, Галя. Жаль, что не увижу тебя больше. Жаль, что прожила уже свою жизнь. Смотри за Игорем и Олегом. Олег тоже не в полном здравии. Просто не хочет до времени тебя грузить. Здесь хорошо, уютно, вкусно кормят. Деньги няньке я отдала. Надеюсь, подойдёт, как позову. Живи долго и счастливо, но каждый день встречай, как последний. Иначе проживешь их большое множество без пользы.»
 - В субботу, когда она присела за стол поесть, под ней разъехались ножки стула. Ударилась о тумбочку головой. Подошла к ней или нет оплаченная  нянька, неизвестно. В понедельник она не ответила на звонок – была уже в Царстве Небесном. - Рассказала Людмила, когда привезли Клавдию Андреевну проститься с домом и соседями.
- Так она от рака или черепно-мозговой травмы умерла? - Крикнула я.
- Да какая разница, от чего она умерла! – Взвизгнула в ответ родственница усопшей.
  Большая. Она поймёт это сама на смертном одре. У Клавдии отняли сколько-то дней, которые даже в муках она прожила бы взахлёб. 

                Камасутра.

   Сегодняшний день из тех, которые покрывают сердце и душу пожизненными отметинами. Во сне я слышала отчётливый стук, бежала по комнатам, искала, где и кто стучит.  – Клавдия Андреевна, покойница. Смотрит сквозь запотевшее стекло окна, которого нет в нашем доме, и кричит.  Я не слышу её голоса, но что-то изнутри гонит меня с постели:
 - Иди к Игорю!
Слетела с кровати, минуя тапочки, приоткрыла дверь – всё спокойно. Игорь спит. Оделась и стала ждать. Чего? – Неотвратимости того, что уже не витало, а константатировало под этой крышей.
  Ушёл Олег Дмитриевич, пришла медсестра. Выйдя из комнаты, глянула отрешённо на меня и попросила предупредить, что вечером  зайдёт обсудить состояние Игоря.
   Я вошла к нему, затворив дверь.
 - Она ничего тебе не сказала? – Как-то сдавлено спросил Игорь.
 - Нет, – не знаю, качественно ли соврала я.
 - Я тебя позову позже. Есть пока не хочу. И лекарств мне больше не носи. Меня уже мутит даже от отсутствующего их запаха.
   И тут заколотило в виски, разогрелась в одно мгновение кровь, и стало жечь даже под ногтями. Я закрыла дверь и села у порога на пол. Пыталась видеть, слышать сквозь стену, но только чувствовала – там, откуда меня не зовут, всё очень плохо. Что-то, наверное, приключилось со мной - пришла в себя от того, что меня тряс за плечи, присевший на корточки Олег Дмитриевич.
 - Она придёт к вам обсудить… - едва разлепив губы, пошевелила я прилипшим к нёбу языком.
  Он проводил меня в комнату, четверть часа спустя принёс  стакан крепкого сладкого чаю:
 - Всё хорошо. Всё хорошо. – И пошел туда, в НЕХОРОШО.
Через некоторое время я с силой заставила себя встать и двинулась туда тоже.
Олег Дмитриевич был пьян. На пустом столе опорожнённая бутылка и книга
 "Камасутра" . Он поднял на меня глаза:
 -  Это конец. Сестра сообщила плохие новости. А началось всё с этой книги.
Супруга моя, покойница, была сложного импульсивного характера. Мгновенно принимала решения и исполняла их или принуждала исполнять кого-то.
  В один из вечеров она с присущим ей прессингом настаивала:
 - Ты должен как-то объясниться с ним. Кругом же сплошные опасности – криминал, наркотики, панельные девки. Каждый шаг по улице – дорога в тюрьму. Я чувствую, что-то происходит!
 - Я обшарить его должен или отвести в исповедальню? – Задействовал я обычный свой инструмент  убеждения. Но, воспользовавшись отсутствием сына, я всё-таки вошёл в его комнату.
  На полке, где всегда лежала книга «С++», теперь их было две. Я достал нижнюю – вот эту. Взяв книгу с собой, вышел на террасу.
  Конечно, все молодые люди, вступающие  во взрослую жизнь, нуждаются в каком-то руководстве.
  Но от этого варианта меня затошнило на третьей странице. Вышел на крыльцо пережить как-то настигшие меня врасплох минуты, потом понял, что сна не будет и остался на террасе в надежде встретить возвратившегося по обыкновению поздно Игоря.
  А, когда забрезжило утро, мне почудился за окном лик жены. Она сползала, оставляя на стекле следы пальцев. Я выскочил за дверь, но понял – это привиделось. Вернувшись в дом, увидел на диване плед.
  Это жена посреди ночи укрыла меня. Посмотрел на стол – книга лежала иначе, чем оставил её я. А где-то в середине был заложен стикер. И на нём коротко:
" Я, как все бабы, тешила себя мыслью, что живу в счастливом браке."
 Её я нашёл в душе, повисшей на гвозде, наскоро забитом мною для полотенца вместо золотистых крючочков, купленных ею и которым не суждено было покинуть упаковку…
 Игорь вернулся, когда мать была уже на столе. Книга лежала рядом, как месть за случившееся.
 - Я искуплю, - коротко бросил он. Чуть позже.
  И это произошло.  Именно в этой связи ты здесь. И, если всё это время, вместе с тобой жила надежда, что Игорь поднимется с постели каким-то чудесным образом, то теперь её нет.
  Он по-прежнему не чувствует конечностей и той адской боли, которой дают о себе знать пролежни.
  И с этим тоже нужно как-то жить, не принимая импульсивных решений, не делая вид, что ВСЁ ХОРОШО. Пойду, посижу у Игоря. Расскажу, как жила я. Самое время выговориться.            
 Я опустилась на пол у его кровати, и моя прошлая жизнь охватила меня, словно всё это время была где-то рядом, за порогом.
 Я выхватывала из  неё эпизоды и ловила себя на том, что делюсь с Игорем своей болью. Господи, неужели не было в ней радостных моментов? Я пыталась нарыть хотя бы маленький плюсик, но опять уходила в минуса.
 Игорь гладил меня по голове то нежно, то больно сгребая в горсть мои волосы.
 - Игорь, у тебя что-то болит?
 - Пролежни. На ягодицах и икрах… Адски болят.
Меня подбросило с пола какой-то волной так, что страшно было расшибить голову  о потолок.
  Я с дьявольской лёгкостью отодвинула мебель,приставленную к кровати, выдвинула её рывками на середину комнаты, положила слева и справа по две книги:
 - Держись одной рукой за край кровати, а другой пытайся достать книги. Так, теперь поменяй руку. Молодец!
 - Что происходит? – В изумлении застыл на пороге Олег Дмитриевич.
 - Всё хорошо. У нас всё хорошо,  - я упала ему на грудь, заливая её горячими от счастья слезами.
                ***
...Я опять не вовремя поливаю флоксы. По дорожкам бегает моя загорелая в кудряшках-барашках дочка:
 - Ну, мам, ну полей меня ещё! – Просит она и взвизгивает, когда я выполняю её просьбу.
  Ею любуется, остановившись у калитки посторонняя женщина:
 - Хто ж тоби таку дытынку зробыв? – Любопытствует она, улыбаясь.
 - Ален Делон, - улыбаюсь ей в ответ.
 - Нэ знаю такого, нэ знаю. Но бачу, шо вин в тэбэ гарный хлопчик.
 И она машет нам с дочкой  на прощание.
 А мы идём в душ, где на золотистых крючочках висят бабушкины полотенца.