Неизвестный

Грязноватая снежная каша методично вылезала из глубоких борозд протектора, на лобовое стекло непрерывно падали огромные слипшиеся снежинки.

Ольга обернулась – пристёгнутый позади неё малыш посапывал, уронив головку на плечо; в почти разжавшихся пальчиках еле держался кусочек яблока со следами от маленьких зубиков.

Она уже давно привыкла к этой роли, теперь такой естественной для неё. Она вот уже несколько лет – мама, еще чуть дольше – жена. Казалось, так всегда и было… Это так естественно. Естественно – потому что она женщина. Человек, сидящий за рулем, её муж… И это тоже так естественно… Ведь они полюбили друг друга. Нежно. Страстно. И пусть сейчас она не ощущала к нему того прежнего чувства… Нет, копаться дальше в этом направлении не хотелось. К чему это приведёт? Да, чувства проходят, не всю же жизнь жить в гормональной эйфории…  Значит, теперь надо просто заниматься домостроем. Всё ведь хорошо?

Она ощущала какой-то постоянный диссонанс. Нет, они не ругались. Она никогда не устраивала «разборок». А он ей даже не изменял. У них не стоял финансовый вопрос. Она не растолстела после беременности, не сузила круг своих интересов до разговоров с мамочками о детских какашках. Она стала безудержно читать, интересоваться искусством, потребность в расширении кругозора не давала остановиться и передохнуть… Он растворялся в работе, всё больше и больше сужаясь… Из уважения они не навязывали друг другу своего мнения. Но, живя вместе, всё более жили порознь.

Как такое могло получиться? Где была эта грань? Вот время, когда они познакомились, и даже много позже… Оно лежит в прошлом толстым мазком. Тогда было явное: они гармоничны. Ссоры – это у кого-то. Вот дураки… Как можно ссориться, если нашёл любимого человека? О чем вообще могут быть разногласия? Какое может быть непонимание? Если верны друг другу, то и всё, всё хорошо. Не может же этот человек причинить неприятные ощущения? Конечно, нет.

Незаметно всё стало наоборот – дискомфорт, когда он возвращается домой. То, что раньше было таким радостным и долгожданным, не в шутку – всерьёз стало травмирующим. Когда? Почему?

— Сережа, а мы могли бы ехать немного медленнее… Прости, милый, я тебе доверяю, но мне сейчас действительно не по себе, тем более, что мы превышаем на пятьдесят километров в час, это же не автострада, а федеральная трасса… Вот этот бетонный отбойник мне совсем не нравится… Мы же никуда не опаздываем? Родители нас просто ждут, нет смысла рисковать ради каких-то лишних пятнадцати минут…
— Это ты у нас где-то валялась по кюветам, а я контролирую ситуацию, хватит капать мне на мозг.

Да, она однажды попала в серьёзный занос, поймав колесом скользкую колею, проехав по зимней дороге пять часов к ряду, беременная… Её побило о затвердевшие снежные кучи на обочине, пришлось потом мёрзнуть в темноте за семьдесят километров от города в ожидании эвакуатора и тратить со слезами почти все свои заработанные перед декретным отпуском деньги на ремонт… С тех пор он при любом удобном случае со странной жесткостью говорил, что она «валялась в кювете», хотя это, разумеется, было не так.

Она далеко не была трусихой. Сама, одна, она, кажется, не боялась вообще ничего. Забывая свою «девочкинскую» оболочку, она творила вещи, в которые практически невозможно было поверить, если не знать её много лет. Но с малышом она не на шутку нервничала. Как странно, что он не хочет пойти ей навстречу. Почему же? Разве это унизительно для него? Почему, если ей страшно, не важно, по какой причине, обоснована она или нет, он не сделает так, чтобы ей было комфортнее? Ну отчего?

В её голове была серьёзная нестыковка. Её муж казался ей очень отзывчивым, заботливым, ласковым. Но при этом то, как он себя вёл последние годы, этому образу противоречило. Но она не могла в это поверить, - тот, старый образ, продолжал жить и конфликтовать с нынешними поступками.

Неужели уже никогда не будет, как прежде? Какими желанными были встречи с ним… Всё было овеяно какой-то вуалью приятных ощущений… Везде, во всём, что было с ним связано, присутствовало некое волшебство… Хотя она была на удивление далека от традиционной женской воздыхательной романтики и вознесении мужчины на пьедестал с навешиванием ярлыков типа «нет, он особенный», «он один такой» или, что совсем плохо – «нет, девочки, ОН не такой». Надо всем этим она посмеивалась, прекрасно понимая, что и «такой», и что угодно может в принципе, наверное, выкинуть, и вообще, в суженых и повязанных любовью верила с трудом. Тем не менее, теория положительного подкрепления находила практические подтверждения, и у неё сложились стойкие ассоциативные связи. Каким радостным и загадочным становилось её лицо, когда она слышала под своими окнами знакомое характерное поскрипывание рессор… И даже когда их быт стал совместным, они, не желая становиться «обычными» и скучными обывателями, всегда находили, как этот быт разнообразить.

На стекло свалился большой кусок серого намокшего снега, соскользнув с еловой ветки, и поехал вниз, отвлекая её от безрадостных размышлений. Они уже свернули с трассы, и предстояло преодолеть еще тридцать километров по извилистой лесной дороге.

Внезапно она заметила справа в кювете лежащий на боку дорогой внедорожник. Как и всегда в таких ситуациях, её нутро как будто сконцентрировалось, собралось в точку, мгновенно очистив голову от слов, мыслей и каких-либо эмоций, оставив лишь полное присутствие и чёткое действие. За доли секунды обострённым вниманием она в мельчайших подробностях осознала и оценила ситуацию. Бесспорно, он улетел только что – следы от его колёс еще не успело даже запорошить, двери были закрыты, видимых искажений на них не было, хотя замки всё равно могло заклинить, но, вероятно, водитель без сознания… Она уже предвидела, почти физически чувствовала, как они плавно тормозят на обочине, с хрумканьем продавливая свежий сырой снег, но… Они просто проехали мимо.

— Серёжа… Ты… Разве… Надо же помочь! — вдруг чётко и жёстко сказала она, едва оправившись от шока.

Она не могла поверить, что он даже не притормозил.

— Да сиди уже. Тебе делать нечего? Как ты собралась его вытаскивать? У тебя вон, — он указал рукой на заднее сиденье, где продолжал сопеть златовласый, похожий на ангелочка малыш.
— Да ты что, не понимаешь!.. — Почти прокричала Ольга. У неё чуть не брызнули слёзы от злости, бессилия, удивления и разочарования.
— Ты вот сама себе противоречишь. Ты же говорила, что этих терпеть не можешь. Ты уж определись.
— Сергей… Ты разве не понимаешь разницы… Да, меня выводит из себя, когда человек покупает себе дорогое ведро, и закон ему не писан, ездит как хам…
— Ну вот, именно такой и лежит… — перебил её муж.
— Да какая разница, какой! Одно дело ругать за поведение, а другое – бросить вот так! Это же совсем разные категории! Причем здесь «не любишь»? Ты же не знаешь, что там с ним случилось!  Кто ещё в машине! А вдруг там ребенок, вот такой же, висит на ремнях?! Да какая разница, ребенок, взрослый – что, одна жизнь ценнее другой? Тебе, что ли, решать, помогать, или вот так вот наказать? Как же это можно!..

Она просто не могла поверить в реальность происходящего. Нет, этого просто не может быть. Не может быть. Её муж был совершенно спокоен. Он посчитал правильным отказать в помощи. Что же это… Как…

По мере отдаления от места аварии на неё начало накатывать отчаяние. Сейчас, вот в этот самый момент, возможно, от кого-то уходила жизнь…

— Ну, ты что, думаешь, тебе кто-то станет помогать, случись что? — жестковато спросил он.
— Да какая разница, будет - не будет… Вот сейчас это было в наших силах, а мы не стали… Развернись!
— Успокойся. Там за нами ехала фура. Он наверняка помог.

Она откинулась на сиденье в каком-то отупении. Неужели этот человек – её муж… Говорить что-то казалось излишним. Он выглядел уверенным в себе и просто немного опустившим на землю, как он считал, не умевшую жить и романтично настроенную жену.
Видимо, сказались постоянные командировки в «капстраны», что с годами он превратился из офицера в прагматика, торгаша, не знающего ничего, кроме своего сиюминутного интереса. Немного выдержав паузу и, видимо, понимая, насколько она подавлена таким решением, он сказал:

— Да, я готов к тому, что и мне никто не поможет. Такова жизнь! Каждый сам за себя. Ты мать Тереза, что ли? Кто он тебе такой? Ну хорошо, да, ты такой человек мягкий, молодец… Я, наверное, и ценю в тебе это…
— Да я не мягкий человек…

Она прикрыла глаза и ушла мыслями в прошлое… Когда быть вместе еще было одно удовольствие, и уважение и доверие к этому человеку было безграничным.
Вспомнилось их автопутешествие через всю Европу… Где-то в Швейцарии, уже поздно вечером, петляя по серпантину, они, уставшие, наткнулись на впавшего в отчаяние юношу, пытавшегося остановить хоть кого-нибудь. Поскольку у него просто было что-то с колесом, и никакая опасность ему не угрожала, она даже немного поворчала, что они остановились. Юноша был безмерно благодарен и расчувствовался чуть не до слёз, потому что по его заверениям, остановить машину просто так в Швейцарии – дело практически невыполнимое, а у него просто на просто не было домкрата… В знак благодарности он даже подарил им какого-то замечательного вина… А она потом долго усмехалась в стиле Михаила Задорнова на тему того, что только русские могут выручить домкратом и разводными ключами парня в горах Швейцарии. Но в душе она была невероятно горда своим избранником, таким сильным, великодушным, готовым прийти на помощь, да и, по правде, не представляла, что может быть как-то иначе.

Да, она знала его преклонение перед Западом. Но никогда его не понимала. Что-то сродни этому у неё тоже было в конце девяностых… Но резко прошло после первых поездок. И сразу появилась какая-то… смешно сказать… да, любовь к Родине. Да, несмотря на тогда ещё грязь и разруху. Да, несмотря на преимущественно бедность. Да, несмотря на социальную несправедливость. Несмотря на многое… Но это чувство становилось всё отчётливее, и всё больше её задевала его ориентированность исключительно на наших «западных партнёров»… Он как будто постепенно отключался от всего здесь, и она это подсознательно очень чётко чувствовала… Он отключался и от неё.

Неужели он тогда остановился помочь только оттого, что это за границей?! Эта мысль пронзила её, и как будто бы даже появилась тошнота… С ней так всегда бывало, когда дело касалось её сердца, любви. Она же его когда-то очень любила, а это как будто мгновенно подмешивало отравы в её изумрудно-зеленое нежное чувство…

Она вспомнила и свою аварию, когда она не надеялась ни на что на пустынной загородной дороге… Машин почти не было, да и откуда им было взяться в феврале поздно вечером по пути из садоводства с летними садовыми домиками… Тем не менее, те редкие мужчины, что всё же проезжали, как один останавливались, чтобы предложить посильную помощь, хотя она была одета в горнолыжный «скафандр» на три размера больше, и понять, что это девушка, было практически невозможно.

Ей стало не по себе. Кто этот человек, что сидит с ней рядом, и с кем теперь, кажется, прочно связана её жизнь? Давно в его взгляде не было не то, что нежности – просто мягкости. Он давно не останавливал взора на ней, как бы она ни старалась с кружевным бельём и эротичными халатиками. А теперь она просто не могла угадать, что же у него в голове. Он вдруг стал для неё закрытым и непонятным. Как будто из того же тела, через те же глаза, на неё смотрел кто-то другой. Совсем другой. И этот другой её пугал. Кто-то говорил с ней тем же голосом, но совсем о другом… Говорил теперь ранящие её вещи, совершенно спокойно, и даже жестоко и цинично.

Что же будет дальше…

Она боялась думать о будущем…

Дворники раз за разом с характерным звуком стирали с лобового стекла влажные снежинки; из глубоких борозд протектора непрерывно вылезала грязноватая снежная каша…