Глава 6 Юрий

- Поднимайся сюда,- позвал я его, протягивая руку.

Он перехватил ее у локтя и подтянулся, упираясь ногой в расколотый молнией древесный ствол.

- Давай на эту ветку…- мотнул я подбородком вправо.

- Выдержит нас двоих?

- Вроде да,- я слегка покачался на ветке. Выдержит.

Берта осторожно уселся справа от меня, наклонился и посмотрел вниз.

- Высоковато…

- Боишься высоты?

- Нет,- сказал он и вдруг, словно опасаясь потерять равновесие, схватил меня за плечо,- Извини…

- Ничего… Выше лезть не будем, здесь подходящее место.

Я спустил с плеча ремень и устроил сумку на коленях. Берта осматривался вокруг. Парк под нами был пуст, только на далекой летней эстраде ниже ярусом двигались какие-то фигуры. Там шла какая-то спевка или репетиция, и из амфитеатра ее скучающе наблюдали несколько официального вида мужчин в светлых пиджачных парах. Листва отливала тусклым жестяным блеском и казалась пыльной, а воздух даже здесь, на высоте - неподвижным и сухим.

Я взглянул на небо. Оно нависало над нами изжелта-голубым, совершенно безоблачным сводом, не обещавшим ничего, кроме зноя. Пора было приниматься за дело.

- Думаешь, у тебя получится?

- Не знаю,- честно ответил я, копаясь в своем мешке.

Дядя Пекка научил меня и этому обряду, но он относился к чарам северных побережий, к старинной лапландской вере. Люди тех времен называли Тора Юмалой и почитали духов воздуха и воды, продавая морякам попутный ветер. Здесь, среди равнин и степей, могли действовать иные законы.

Орешник, на который мы взобрались, был отмечен ударом Мьеллнира*, давняя гроза едва не расколола его ствол пополам. Однако дерево все еще жило, и ветви его сплетались в нужную вязь. Я вынул из мешка свернутую веревку, горсть мелких птичьих костей и просверленные дощечки с рунами. Узлы для смирения ветра, требовали крайнего сосредоточения, и я поднял глаза на Берту. Он кивнул.

- Я не буду мешать…

- Возьми этот конец веревки,- велел я,- И держи его, чтобы ни случилось. И молчи.

Он кивнул еще раз.

Я начал наматывать первую прядь на древесный сучок, за ней следующую, в которую я вплел воронье крыло. «Господин Недруг Йотунов, Хозяин Скрежещущего Зубами и Скрипящего Зубами**, помоги мне,- думал я, вдевая одну петельку в другую,- Я знаю, что прошу о многом, и что просьба моя легкомысленна. Я не должен был обещать того, чего сам создать не могу. Но я уже обещал… Помоги мне выполнить это обещание, и я принесу тебе хорошую жертву. Я всегда чтил тебя, Грозовой Бог, и никогда от тебя не отворачивался. Будь сегодня со мной… И помоги мне разобраться, зачем я…»

Я навязал уже девять петель, в пяти из которых разместил руны. Берта не мешал мне, он только следил за мной глазами, ему нравилось наблюдать, как пальцы быстро плетут странные пряди…

«…зачем я подпустил его к себе? Зачем я подпустил его к себе? Зачем я это делаю?! Один, помоги мне разобраться с этим…»

Через десять минут все было готово. В промежутке между двумя ветвями раскинулась сеть, в узлах которой качались кости и руны. Пора было спускаться.

- Теперь брось этот конец мне.

Когда мы спустились, я повернул его лицом на север и сам замер, глядя туда же. Затем я прошептал заклинание на лапландском и потянул веревку. Все узлы в ветвях одновременно распустились, кости и руны попадали на землю, бечева скользнула вниз, как змея.

- Очуметь! - не выдержал Берта,- Как ты это…

Я все сделал верно, не ошибся ни в одной петле, и ни одна из них не запуталась.

- Теперь ветер придет,- пояснил я,- Мы поймали его в ловушку. Нужно собрать руны, а кости оставить здесь. Рун было девять… Когда найдешь, сам не трогай, скажи мне. Я должен знать, как они упали.

- Угу…- промычал он, присев у травы,- Вот одна. А там еще.

Я сам быстро нашел остальные. Они оказались пустыми. Только две, которые попались на глаза Берте, выпали знаками вверх. Я отложил их и поглядел на небо. Оно не изменилось…

- И сколько это займет?

- Не знаю… Может, час или больше. Я не могу сказать. Ветер придет… Я раньше только видел, как это делают,- признался я,- А сам первый раз так ворожу…

Я смотал веревку.

- Теперь будем ждать здесь?

- Нет, здесь нам как раз делать нечего. Пойдем куда-нибудь…

- Пойдем,- охотно согласился Берта,- Там есть фонтанчик, дальше…

И мы пошли к фонтанчику, который бил посреди маленькой площадки. Этот уголок окружали три или четыре вяза, он прятался в их тени. В маленьком водоеме плескалась вода. Берта лег животом на борт и окунул в воду руки, рассматривая сквозь нее рисунок на ладонях.

- Кто этот Тор, с которым ты говорил? 

- Бог грома. Старший сын Одина… Откуда ты знаешь, с кем я говорил?

- Я же читаю твои мысли…

Он повернул ко мне голову, увидел мои глаза и засмеялся:

- Да нет, конечно. Просто ты пару раз прошептал там, на дереве, когда вязал эти узелки.

- Ясно,- смешался я, краснея,- Да, это бог грома. Он ездит по небу в колеснице и защищает людей в Мидгарде от ётунов, троллей и драугров.

- Ётуны это кто?

- Инеистые великаны, дети Имира, враги людей и богов.

- А драугры?

Я помолчал.

- Понятно,- сказал Берта, водя руками по дну водоема,- Драугры это мы, да?

- Слушай, ну это мифические… ожившие мертвецы из курганов… Они сторожат свои сокровища, едят людей и пьют их кровь.

- Угу…- промычал Берта задумчиво,- Сторожат сокровища и пьют кровь. Да, все сходится. Это, безусловно, про меня…

Он вскочил на бортик и воздел над головой мокрые руки, скрючив пальцы на манер когтей и раскачиваясь на пятках:

- Знай же, Юрка! - оповестил он меня гробовым голосом,- Как верховный мифический драугр этого города и король всех мертвецов я обещаю тебе, что никогда не буду пить твою… Ой! 

Я, хохоча, едва успел схватить его за пояс, он уже заваливался в фонтан…

За поворотом тропинки, по которой мы сюда пришли, я разглядел оградку, столики и буфет.

- Хочешь мороженое? - толкнулась во мне идея.

- Хочу.

Я с удовольствием, которое сам не мог понять, заплатил за пару порций. Буфетчик, томясь от безделья, отпустил нам по три шарика, политых сиропом. Когда мы расположились в тени со своими мельхиоровыми креманками, я догадался, что меня смущало. Все это выглядело так, словно в этом акте я должен был ухаживать за Бертой, но не смог выдержать роль. Неудачная западня, а за ней несостоявшаяся гроза, долг пустых обещаний, прогулка по аллеям…

- Насчет дождя…- краснея, начал я, не зная, что сказать, но он, к счастью, прервал меня:

- Слушай, во-первых, не получилось - и черт бы с ним. Во-вторых, вообще говоря, еще не вечер. Ты же сам говорил, что раньше этого не делал. В-третьих…- он немного выдвинул челюсть в раздумье, прикусив ложку, отчего рукоятка забавно стукнула его по носу.

- Что в третьих?

Берта отложил ложечку и важно слизнул мороженое с губы. Я еле сдержался, чтобы не засмеяться.

- В-третьих, вообще… какая разни… кстати, почему у тебя такая дурацкая физиономия?

Вдруг все мои опасения показались мне пустыми.

Я понимал, что передо мной сидит существо, чья основная биологическая роль заключается в ежедневной охоте на таких, как я. Но это был не взрослый хищник, а детеныш. В нем еще чувствовалась доверчивая уступчивость к ласке и любопытство, вроде как у тигренка в зоопарке, и это, наверное, разоружало жертву больше всего… Почему я вообще позволил ему приблизиться к себе? Может, мне следовало быть благодарным лабораторной безопасности наблюдения за зародышем будущего убийцы? Может быть, я находился в начале какого-то ценного опыта? Самооправданий я мог найти множество, однако правда заключалась в другом.

Мне с ним было просто хорошо находиться рядом. Безотносительно каких-либо обязательств, розданных неизвестно кому и неизвестно почему. Признав это, я успокоился…

- Почему ты на меня так смотришь?

- Как так? Никак я не смотрю… Давно ты здесь?

- Не знаю… Года четыре. Или пять… Родители, они... отдельно.

- Где?

- Ой, ну допустим... хоть в Москве… Я с бабушкой тут,- я видел, что ему не хочется развивать эту тему,- Слушай, а что эти знаки… руны, которые выпали сейчас? Что они означают?

- Только две руны выпали,- буркнул я,- «Гебо» и «Хагалаз». У них есть разные толкования…

Берта сложил на столе руки и улегся на них щекой. Он уставился на меня, как кот. Я вздохнул…

- Руна «Гебо» может означать дар богам или жертву… Это хорошая руна. Если речь идет о людях, то также единство, братство или даже любовь. Я думаю, что в нашем случае она означает нечто возвратное, что-то, что придется отдать взамен дождя. Потому что вторая руна «Хагалаз» означает «град»… Но…- я замялся, потому что не знал, надо ли продолжать.

- Что «но»?

- Это не просто руна града или дождя. А может, даже вовсе не руна дождя. Это очень опасная руна, относящаяся к царству мертвых. Она, вообще говоря, указывает на разрушение чего-то…

- К царству мертвых? - зачарованно спросил Берта,- Ну это же по моей части…

- Не по твоей, успокойся. Она относится к царству Хель, которую карелы или финны еще могут называть Лоухи, владыкой Похьёлы. Оттуда приходит только что-то враждебное. Ничего хорошего не жди от этой руны…

- Значит,- заявил он флегматично,- Мы что-то должны пожертвовать и взамен получить подарок из царства мертвых? Или, наоборот, оттуда придет какой-то град, и он разрушит наше единство, братство и… что там? Даже любовь?

- Иди к черту!

- Нет, ну серьезно…- у него опять начался приступ ехидного веселья,- Мне не нравятся оба варианта. Давай перебросим эти дощечки! Я бы предпочел не получать подарки из царства мертвых. И жертвовать ничего не хочу ни Хель, ни Лоухи! И вообще, никакие реакционные силы из темного прошлого не разрушат наше единство, братство и даже…

Я пнул его под столом ногой.

- Эй?!

- Не шути с такими вещами… Это хреновая руна!

- Ну, ладно, ладно… Что мы теперь, должны бояться что ли? Все равно никакого дождя нам твои боги не послали. Значит, им не до нас…- он зевнул, и я увидел его клыки. Они действительно отличались от человеческих, были чуть длиннее и заметно острее. Я еще раз вспомнил, кто он такой, и мне стало как-то не по себе от чепухи, которую мы здесь несли…

По парковой дорожке за моей спиной прошуршали автомобильные шины. Затем еще и еще. Я обернулся. Два белых автобуса сворачивали к эстраде в сопровождении двух «волг»: патрульной с включенным проблесковым маячком и лаково-черной, сановной, с отдернутыми занавесками на задних стеклах. В последней я успел увидеть профиль сидящего молодого мужчины, напоминавший императорские, как на старинных монетах. Когда я снова взглянул на Берту, его лицо уже потеряло насмешливое выражение, оно стало растерянным и тревожным…

- Чего ты?

- Ничего… Может, пойдем?

- А мороженое?

Он в недоумении уставился на последний недоеденный шарик.

- Я наелся. Пойдем, Юр…

- Ну, дай я доем тогда.

Берта толкнул мне креманку и нервно провел ладонью по столешнице. Что с ним случилось?

- Слушай, ну не бери в голову. Эти руны…

- Ешь свое мороженое,- с нажимом сказал он,- И…

В этот момент с эстрады громко выстрелило эхо включенных динамиков и над всем спящим парком ударило хрипло-громовое соло:

Я в мир удивительный этот пришёл
Отваге и правде учиться,
Единственный друг, дорогой Комсомол,
Ты можешь на нас положи-и-иться!

Это было так неожиданно, что я притих и съежился. Только ложечка звякнула о стол. В глазах Берты сразу поселилась какая-то обреченность. Я встал и вытянулся, чтобы разглядеть происходящее на эстраде. Там теперь теснился хор молодых людей, одетых отчего-то по-походному. Перед ними у микрофона стоял солист постарше и, играя уже заметным брюшком, вытягивал:

В грядущие дни, как во все времена,
Недобрым метелям кружиться,
Родная моя, дорогая страна,
Ты можешь на нас положи-и-иться!

Со спины в ответ ему громыхало многоголосье:

Мы пройдём сквозь шторм и дым,
Станет небо голубым,
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно мо-ло-дым!!

- Господи,- сказал я,- Комсе-то чего дома не сидится в такую жару? И ведь не сомлели. Поют как, черти…

Не знаю, почему это произошло, но любопытство толкнуло меня к амфитеатру. Берта, однако, остался сидеть за столиком.

- Пойдем, посмотрим что там?

- Я не хочу.

- Ну и сиди здесь. Я гляну одним глазком…

- Юра, ну что там может быть интересного? Пойдем, они тут еще час петь будут…

Что за бес мной овладел? Я сделал еще шаг. Берта встал и потянулся ко мне:

- Пойдем, Юр…

Но я отбросил его руку и двинулся к этой летней сцене через аллею. Перед входом стояло несколько автомобилей, включая только что прибывшие. Два человека забрасывали в автобусы тяжелые рюкзаки. Около них немного театрально вертелся озабоченный активист со списками. Чуть поодаль пожилая пара о чем-то беседовала с парнем лет восемнадцати в клетчатой ковбойке с закатанными рукавами. Женщина несколько раз ненужно поправила ему воротник. Мужчина смотрел как-то тяжело и в сторону. «Стройотряд отправляют что-ли? - подумал я,- Или на картош… нет, на хлопок, здесь же хлопок. Хотя это ведь осенью. Стройотряд, конечно…»

Хор оборвал песню. Я почувствовал рядом чье-то дыхание. Берта стоял слева от меня.

- Юра, пойдем отсюда,- сказал он очень отчетливо,- Я тебя прошу…

Я повернулся, вступил под сварную арку и стал спускаться между рядами почти пустых скамей к сцене. Я не знал, идет ли он за мной, да и зачем я сам иду к раскрытой раковине эстраде, на которой теперь разыгрывалась какая-то официальная интермедия вокруг заметной центральной фигуры. Это был тот самый вельможа, что прибыл три минуты назад, человек чуть младше тридцати, с едва угадываемым азиатским разрезом глаз, и типом утонченных черт лица напоминавший, скорее, испанца. Такая внешность встречается на Востоке в очень старинных семьях. В отличие от окружающих его вспотевших и расплывшихся от жары чиновников, он держался с врожденно-ленивой грацией, и ладно скроенный пиджак ему по-настоящему шел…

Какая-то девушка с микрофоном отрекомендовала его хористам, изгнанным со сцены:

- Друзья! А сейчас я огромным удовольствием предоставляю приветственное слово человеку, что с самого начала помогал нам, поддерживал и вдохновлял нас, прекрасному товарищу… настоящему организатору… первому секретарю Ленинского райкома ВЛКСМ, Юнусову Алишеру Тимуровичу!

Прежде чем начать свою приветственную речь, Алишер Тимурович наклонился и что-то зашептал на ухо девушке, улыбаясь довольно куртуазно. Он взял ее ладонь двумя руками и нежно покачал эту ладонь, как в лодочке. Потом обернулся к амфитеатру, где замолкали положенные аплодисменты.

- Товарищи! Друзья мои… У нас еще будет время для беседы и отнюдь не формальной, потому что я здесь не только для того, чтобы проводить вас до трапа самолета… Сейчас Юля адресовала мне несколько безусловно лестных эпитетов, может быть, не вполне заслуженных. Но я хотел бы подчеркнуть, что роль комитета комсомола важна по-своему, а роль коллектива, товарищи, роль первичной организации, роль инициаторов важна особо! Без вашего почина, я не побоюсь этого слова, действительно последовательно ленинского, ярко коммунистического, ничего бы, поверьте, не состоялось. От лица партийных органов города и нашего района, от себя лично, от всего сердца я хочу сказать: спасибо вам, ребята!

Люди в амфитеатре устроили небольшую овацию.

- Товарищи! Я немного задержался и задержал вас потому, что нам сегодня пришло несколько телеграмм поддержки с разных концов страны. Вы с ними еще ознакомитесь. Ваш пример горячо поддержали и подхватили молодежные концертные коллективы в России, Казахстане и Литве, в Туркмении и Эстонии! Я уверен, что этот почин станет всесоюзным почином!

Ему снова захлопали, но уже недружно. Может быть, он выступал вне регламента.

- А теперь я возвращаю слово вашему замечательному комсор…- Алишер Тимурович вдруг осекся и наклонил голову набок. Сначала мне показалось, что смотрит он прямо на меня, а потом я почувствовал тепло на своем плече и понял, что это рука Берты, он догнал меня и остановился вплотную за моей спиной.

- Я возвращаю слово вашему замечательному комсоргу,- медленно повторил Алишер Тимурович,- Моему… доброму товарищу, Юленьке… Вы позволите вас так называть, да?

Юля счастливо кивала, люди у сцены вразнобой гомонили что-то, но Юнусов все не сводил глаз с нас с Альбертом. Затем он как-то смазано улыбнулся всем сразу, отмахнулся от них и пружинисто, по-звериному двинулся к ступенькам.

- Юра, пойдем отсюда,- с неожиданным ожесточением сказал Альберт, разворачивая меня к себе, и я ответил, подчиняясь:

- Да, пойдем.

Но было уже поздно.

- Вот как? Альбертик? Неожиданная встреча… И в такой день. Ты с другом? Отлично!

Я услышал над головой запах, и мне он не понравился. Это был свежий аромат хорошей туалетной воды, изысканно-пряный, но с острыми нотками опасности. Тогда я поднял глаза. Почему-то я запомнил узор на его галстуке, и слегка ослабленный узел, которым он был завязан. Однако заставить себя посмотреть выше этого узла я не мог…

- Здравствуйте, Алишер Тимурович…

Никакой приветливости в словах Берты не было. В них звучала подавленность и безнадежность.

- Здравствуй, здравствуй, мой милый. Как родители? Как Нина Георгиевна?

- Она в командировке…

- Да, да, я слышал,- многозначительно подмигнул Алишер Тимурович, обходя нас и загораживая дорогу к выходу,- Пришли посмотреть на моих комсомольцев? У тебя здесь друзья?

- Нет, мы просто гуляли…

- И набрели на нас,- усмехнулся Юнусов,- Очень кстати. Ну, не торопитесь, мы же не виделись… год-полтора, нет? Хочется тебя рассмотреть получше, Альберт. Ты так вытянулся, возмужал… Il est tellement "beaute", n'est-ce pas?***,- это уже мне.

- Я не говорю по-французски,- мрачновато ответил я.

- Разве? Как необычно… Ну, хорошо… Пойдем, послушаем ребят. Поболтаем…   

И он неназойливо, и вместе с тем твердо подтолкнул нас к ближайшей скамейке, рассадил по обе стороны от себя и кивнул на сцену, где микрофоном уже завладела Юля.

- Ребята,- разнесся над амфитеатром ее голос,- Уже завтра мы будем там, за Амударьей и горным массивом Гиндукуша, на древней афганской земле. Эта земля за свою тысячелетнюю историю пережила бесчисленное множество иноземных нашествий. Захватчики несли войну, голод и рабство ее народу. И сегодня там еще продолжается бой! Бой, который ведут наши братья, выбравшие свободу, бой против темных сил реакции, мракобесия, религиозного фанатизма… Мы, товарищи… Наш интернациональный долг… Долг всей советской молодежи в том, чтобы помочь Народно-Демократической Партии Афганистана опрокинуть эти силы и вместе построить на этой многострадальной земле новый, справедливый мир, преодолеть отсталость, проложить дорогу в будущее. Многие наши сверстники выполняют его с оружием в руках, многие в составе строительных бригад возводят электростанции, больницы, театры и школы… И мы, комсомольцы, выбравшие своим призванием искусство, не останемся в стороне, встанем плечом к плечу с нашими товарищами, протянем в самые отдаленные кишлаки факел культуры, донесем наши молодые голоса, нашу песню юности до…

- All lovers swear more performance than they are able****…- мечтательно усмехнувшись, процитировал Алишер Тимурович.

- А она влюблена? - глупо вырвалось у меня.

Он каким-то рысьим движением повернул ко мне голову.

- Конечно, он влюблена… В Комсомол, в эти самые песни юности… Кстати, раз уж речь зашла о песнях юности…

Юнусов откинулся на спинку скамьи, разбросал руки и дружески взял нас обоих за плечи.

- Почему бы Альберту не спеть для комсомольцев? Эстафета поколений, преемственность рядов и все такое прочее… По-моему, это прекрасная идея, нет? Мы отсюда отправимся в банкетный зал Дворца Профсоюзов, там собирается актив… У тебя же чудный голос, ты можешь украсить торжественный ужин, и товарищам будет лестно с тобой познакомиться… Я приглашаю тебя, ну же! Твоему другу тоже будет интересно.

- Вы делаете нам слишком щедрое предложение, Алишер Тимурович,- холодно ответил Берта,- Но мне запрещают поздние ужины в компании взрослых. Боюсь, бабушка будет недовольна…

Юнусов на мгновение задеревенел, однако сразу опомнился и собрался в сгусток галантности:

- Поклон Нине Георгиевне! Сколькому у нее можно научиться! Каждая минута работы рядом с ней целая школа жизни! Я ведь ее ученик, ты знаешь, она мне так помогла… Помнишь, я даже одно время жил у вас дома? Слышал, она с нового года переходит завотделом ЦК,- он сделал паузу, но Берта промолчал,- Искренне был счастлив это узнать. Достойнейшая кандидатура… Редко встретишь столь прекрасного товарища и столь мудрую женщину. Неудивительно, что у нее такой почтительный внук…

- Благодарю вас,- вежливо ответил Берта.

- Но, по крайней мере, здесь ты ведь не откажешь спеть?

- Здесь?

- Да, здесь. Этим ребятам… Когда я жил у вас, я, например, часто пел для Нины Георгиевны… Кстати, странно, почему я не знаю твоего друга, ни разу его не видел ни в гостях, ни…

Большой палец Алишера Тимуровича внезапно надавил где-то рядом с моей ключицей, и я почувствовал, что ноги перестали меня слушаться. Далеко внизу я еще ощущал подошвами ног поверхность земли, но ни единая мышца мне не подчинялась.

- Алишер Тимурович, я понимаю, что вы хотите,- глухо сказал Берта,- Но я не могу…

- Почему? - добродушно спросил он и нажал эту же точку еще раз.

Я понял, что и руки отказали мне.

- Берта!- испуганно позвал я.

- Альбертик, у тебя талант и я знаю, что очень отзывчивый мальчик,- меланхолично продолжал Алишер Тимурович,- Мы сейчас будем прощаться с этими замечательными ребятами, которым предстоит нести… что там? Факел культуры освобожденному братскому народу? Ну как не проводить их хорошей песней? И, между прочим, символично, что ее им подарит пионер, завтрашний член ВЛКСМ, наша смена…

- Алишер Тимурович…

Я не видел, что происходило между ними, потому что хватка Юнусова на моем плече стала металлической. Он не собирался отпускать меня. Я только слышал, как голос Берты наполняется неприятной горечью.

- Отпустите его… Пожалуйста, я…

- Я его и не держу,- и я, действительно увидел, как он отнимает руку и лезет в карман за сигаретами,- Мы просто посидим здесь и послушаем, как ты поешь.

Мой паралич никуда не делся. Я подумал, что так и останусь тут, бесчувственным обрубком, брошенным на этой грубой садовой скамье, и внутри меня стало пусто от страха.

- Берта, что это?!

- Алишер Тимурович, я не…

Алишер Тимурович как-то неприятно кашлянул и, в ответ на этот кашель по моему позвоночнику пробежали острые иглы. Я всхлипнул против воли…

- Хорошо… Я спою! Хорошо! Только потом мы уйдем отсюда.

- Конечно,- мирно заверил Алишер Тимурович,- Я вас даже развезу по домам. Скоро вечер…

Он сделал какой-то жест, на который откликнулся юркий остролицый человек с комсомольским значком в петлице. Этому чиновнику Алишер Тимурович просвистел в ухо несколько музыкальных фраз и тот, толкаясь, побежал к эстраде. Скоро оттуда донеслись густые акустические удары, это заново настраивали оборудование. К нашему ряду подошла только что выступавшая девушка.

- Алишер Тимурович, мне Цепков сказал, что тут у вас пионеры хотят…

- Да,- обрадовался тот,- Вот, ребята. Знакомьтесь, это Юля, комсорг хора. Между прочим, поющий комсорг! - Юля смущенно зарделась,- Ступай, Альбертик, вместе с Юлей...

Юля очень доверчиво улыбнулась нам и развернула ладонь, Берта вложил в нее белые от напряжения пальцы. Было понятно, что этот Алишер заставляет их делать нечто большее, чем просто петь ради своей прихоти, но что такое это большее я не знал…

- Отличный у тебя товарищ,- промурлыкал он, глядя им вслед,- Он для тебя готов на что угодно. Такая дружба дорого стоит, а Альберт очень щедрый на чувства мальчик, как я вижу… Это прекрасно. Я его давно знаю, мне приятно наблюдать в нем столь искреннюю привязанность к человеку. Одно время между нашими семьями было некоторое недопонимание, но мой отец очень уважал Нину Георгиевну и поселил меня у нее дома в качестве… хм… en otage d'honneur*****, такой милый, немного архаичный обычай, знаешь ли… да, тогда мы и познакомились… Что ты так нахмурился? Не бойся, все будет хорошо…

- А вы сами не боитесь?- зло бросил я наугад.

- А мы делаем что-то предосудительное?- он заглянул мне в глаза, и я увидел, что они переливаются такой же фантастической палитрой цвета, как у Берты,- Разве плохо, когда люди поют друг-другу? Песня сближает… Юра… Я люблю хорошую, бодрую песню, она будит во мне столько разных воспоминаний… А ты нет?

Но я понял, что мой вопрос был верен. Отправляя Берту на эстраду вместе с этой девушкой, он переступал какую-то очень рискованную черту, непонятную мне. В этом был спонтанный вызов, вроде того, что бросали патрициям честолюбивые плебеи. И он боялся…

- Ты не простой юноша, да?- полуутвердительно спросил он,- Ты знаешь, Юра, у молодежи сейчас слишком много уязвимостей. И задача, я бы даже сказал, долг старших товарищей вовремя обнаружить их…

- И его уязвимость это я?

- А разве нет?  Вообще, странно, на него это совсем не похоже. Впрочем, все мы меняемся… Чем ты его так очаровал? Что за книга у тебя в мешке? «Старшая Эдда», как пикантно. Ahh, j'en ai des frissons******… Ты уже нахватался кое-чего тут и там, не так ли? И думаешь, что все можешь объяснить…

- А все-таки вы боитесь,- ударил я его.

Его лицо неожиданно нависло надо мной, вытеснив все вокруг. Звуки куда-то исчезли. Мне показалось, что я сижу в одиночестве перед древним каменным идолом с равнодушными надменными глазами, обращенных к воспоминаниям о давно поверженных богах. 

- Кому ты говоришь о страхе? - спросил меня этот идол,- Я дорога, протянутая от заката к рассвету. Я простираюсь в ледяной высоте от начала времен, я поглощаю свет звезд и тень каньонов. Я помню гул шаманских барабанов, я видел высокие костры… Мне жертвовали круторогих быков и девственниц. Что может меня испугать в твоем мире?

- А в вашем?! - крикнул я и наваждение сгинуло.

Вместе с ним исчезла и ватная онемелость мышц - они снова стали моими. Каждую клетку кожи пронизывала боль, кровь возвращалась и бурлила в тысяче капилляров. Алишер Тимурович молча смотрел на сцену, где у микрофона стоял Берта вместе с Юлей, поющим комсоргом хора. Техник регулировал высоту штанги.

- Ребята,- снова обратилась Юля к своему хору,- Сейчас мы будем прощаться. Автобусы ждут. И мне кажется, что Алишер Тимурович прав - лучшее, что мы можем друг-другу подарить, это песня. Мы оставляем здесь наших младших товарищей, будущую смену, но мне хочется взять с собой и их голоса…

Я не видел глаз Берты, однако тень на его лице говорила больше, чем любой взгляд.

Люди в амфитеатре зашевелились, примыкая к эстраде. Я видел их отчетливо, эти две дюжины юношей и девушек в стройотрядовских куртках, в каких-то трогательно-гражданского вида сборных туристских костюмах.

- Что вы хотите? - вдруг громко спросил Берта, и я понял, что этим он как будто отвечает на брошенный Алишером Тимуровичем вызов.

- А ты все поешь что ли? - спросил кто-то из толпы.

- Что хотите…- звонко ответил Берта.

- Ну, ты прямо Робертино Лоретти,- посмеялись у сцены.

- Что вы хотите? - упрямо спросил он еще раз, и я увидел, как скривился Алишер Тимурович.

- Может быть, нашу, комсомольскую,- предложила Юля, но без особенного нажима,- Хорошо над Москвою-рекой…

- Боюсь, я не справлюсь с вокалом,- резко отозвался Берта, глядя поверх голов в нашу сторону, и люди внизу сразу оживились, понимающе захохотали. Активисты из райкома несколько раз беспомощно оглянулись на начальство.

- «Крылатые качели»! «Ветер перемен»! - выкликивали ему,- «Куда уходит детство»!

Но он неуверенно ждал чего-то еще. К краю подиума пробилась невысокая, очень хрупкого вида девушка, единственная здесь почему-то одетая в обыкновенное летнее платье. Она также была первой, кто обратился к Берте на «вы».

- А вы знаете «Последнюю поэму»? На стихи Рабиндраната Тагора… Из кинофильма…

- Знаю!- ликующе перебил ее Берта,- Хотите эту песню?

- Хочу… Я…

- Давай! Хорошая песня! - зашумели снизу.

- Помогите мне,- попросил он девушку,- Вы играете? Здесь есть рояль…

В глубине сцены действительно стоял рояль.

Она поднялась и встала рядом с ним.

Я удивился ее маленькому росту, она была лишь чуть выше Берты, и отсюда, издалека, казалась таким же подростком. Алишер Тимурович усмехнулся своим непонятным мыслям, и мне стало зябко.

Как-то скоро наступила тишина, освободив пространство для первых, очень чисто звучащих нот. Я даже не успел удивиться тому, как девушка смогла извлечь их из этого старого, скорее всего, плохо настроенного инструмента. Берта заговорил. Сначала он именно заговорил нараспев, а не запел, будто нерешительно обращаясь к кому-то:

Ветеp ли стаpое имя pазвеял…
Hет мне доpоги в мой бpошенный кpай.
Если увидеть пытаешься издали,
Не pазглядишь меня…
Не pазглядишь меня,
Дpуг мой, пpощай...

В то же мгновение я понял, что он уже поет. В его голосе уже не было той скользящей блюзовой протяженности, с какой он пел у меня дома. Он стал глубже, но при этом оставался прозрачен, как стекло, и я мог свободно выбирать для него любое наполнение…

Может быть, поэтому я растерялся и посмотрел на Алишера Тимуровича. Тот сидел, как изваяние.

Я уплываю, и время несёт меня
С края на край.
С берега к берегу,
С отмели к отмели,
Друг мой, прощай…

«Он же не мне поет?»- тревожно подумал я, обметая глазами эстраду. Я отчего-то боялся задерживаться взглядом на нем или не девушке за клавиатурой рояля,- «Он поет каждому из них… Он их провожает… Они все умрут - и умрут сегодня!»

Знаю, когда-нибудь
С дальнего берега,
С дальнего прошлого
Ветер весенний ночной
Принесёт тебе вздох от меня.
Ты погляди, ты погляди,
Ты погляди, не осталось ли
Что-нибудь после меня…

Люди у эстрады вдруг подхватили его слова:

В полночь забвенья на поздней окраине
Жизни твоей,
Ты погляди без отчаянья,
Ты погляди без отчаянья…

Алишер Тимурович больше не казался недовольным. Углы его рта чуть оттянулись назад, и в этом намеке на оскал было что-то первобытно-волчье, предвкушающее. Он высунул кончик языка и провел им по верхней губе. Тревога во мне стала физически непереносимой, я хотел уйти отсюда и уйти немедленно. Но Берта продолжал петь:

Вспыхнет ли, примет ли
Облик безвестного
Образа будто случайного,
Примет ли облик безвестного образа
Будто случайного…
Это не сон, это не сон,
Это вся правда моя, это истина.

Хористы снова поддержали его, будто боясь, что ему не хватит детской выразительности для последней строфы. А, может быть, потому что они сами надеялись найти в ней какую-то поддержку друг для друга или предчувствие грозы заставляло их цепляться голосами за хрупкий нотный стан:

Смерть побеждающий вечный закон,
Это любовь моя, это любовь моя…
Это любовь моя, это любовь моя…

Затылком я почувствовал первый повыв ветра и услышал протяженный шум листвы и плачущий деревянный скрип. Что-то, движущееся с севера, выгоняло из уставшего за день парка массу горячего воздуха. Я уже знал, что это такое - это был обещанный нам дождь...

На эстраде девушка-пианистка оставила инструмент, и сказала Берте:

- Спасибо,- а затем вдруг подбежала, обняла его и поцеловала.

Он вряд ли этого ожидал, потому что отреагировал как-то скованно, дал ей себя прижать груди и сразу же отстранился. Люди внизу хлопали ему и кричали что-то признательное, но Берте было не до них. Он смотрел в нашу сторону, а, возможно, и поверх наших голов, в направлении неба. Я хотел дать ему какой-нибудь знак и помахал рукой. Он кивнул. Затем отступил в лестнице. В это мгновение первые капли долетели до остывающего асфальта, и от горизонта стремительно, отнимая свет у земли, набежал грозовой фронт.

Люди обернулись почти одновременно и все сразу, так велик и объемен был первый удар грома, он весь состоял из одной, взятой на небесах, низкой ноты. Эта нота тысячекратно отразилась от стволов деревьев, парковых стен и земли, вспахала воздух и сотрясла все вокруг. Я никогда раньше не слышал такого исполинского раската.

Вместе с ним ливень обрушился на землю.

Удивительно, но над моей головой сразу же, с аккуратным хлопком, распахнулся широкий зонт. Повертев головой, я понял, что его держит над нами тот самый остролицый функционер, что бегал к эстраде. Сам он промок мгновенно, как если бы его окатили из ведра, а Алишер Тимурович, не глядя, стряхнул с плеча несколько случайных капель. Люди у сцены суетились, как испуганная стая птиц. Девушка, игравшая на рояле, спускалась по ступенькам…. Вдруг она неловко качнулась вперед и, ловя руками пустоту, обвалилась с лестницы, будто марионетка, у которой разом отсекли управляющие нити. Там, куда она упала, не было людей, которые бы смогли ее поймать, да и смотрели все в разные стороны. Но я не сводил с нее глаз. И видел, что ее толкнуло.

Это была ладонь Берты.

Алишер Тимурович встал. Человек за его спиной напряженно вытянул руку с зонтом выше. Теперь и на мою долю досталось падающей воды. Я едва успел закрыться сумкой.

- Едем,- сказал Юнусов,- Грузите людей.

К нему подскочил еще кто-то:

- Алишер Тимурович, только что звонили из авиаполка, холодильники гото…

Но он оборвал начатое резким:

- Не сейчас. Грузите людей. Товарищи ждут. И что там у сцены?

- Ногу сломала,- выдохнул, подлетев в брызгах, некто третий,- Нугматова упала, ногу сломала, Алишер Тимурович… Открытый перелом. Побежали скорую вызывать.

Юнусов щелкнул зубами и пошел прочь. До меня еще долетело:

- Что же теперь выбытие оформлять?

- Оформляйте… Ты останешься. И ты. Альберта… обоих детей ко мне в машину! Бережно! Быстро! Юлю тоже! Я сам их отвезу. Через десять минут чтоб автобусы были в пути! Вы поняли меня? Вы мне лично ответите! Нугматову, черт с ней, в больницу…

- Но согласовано двадцать два участ…

- Молчать! Будет двадцать два! Комсорга в машину, я вам сказал!

- Как? Васнецову? Но…

- Исполнять! - рявкнул Алишер Тимурович.

Ливень заполнял все вокруг. В нем можно было задохнуться. Мне стало холодно. Я понял, что стою здесь уже несколько минут, не зная, где Берта, и стал озираться. Но опять чьи-то заботливые руки раскрыли надо мной новый зонт и человек в насквозь мокром пиджаке, надвинутом на голову, позвал меня:

- Идем, мальчик. Машина ждет.

- А Берта?

- Какая Берта? Ах, понятно… Идем. Он уже там… Да вон они садятся. Цепков его привел.

Мы взбежали вверх по ступеням. Автомобиль Юнусова подогнали к самому входу, и я на бегу нырнул в открытую дверцу, даже не думая, что делаю. В салоне уже сидел Берта, отвернувшись к окну, а на переднем сиденье устроилась Юля, поющий комсорг, с полотенцем, накинутым на голову. Она стянула его и несколько раз дотронулась концами до висков, высушивая мокрые локоны. Алишера Тимуровича не было.

По оконному стеклу струились дорожки воды и Берта, ни на кого не глядя, бездумно водил пальцем по их следам. Когда с обратной стороны ударил шквал и эти капельные маршруты рассыпались, поглощенные накатом воды, он увел руку от окна, нащупал мои пальцы и сжал их. Той же самой рукой он только что толкнул пианистку, но я не думал об этом, потому что в ней билась испуганная надежда на помощь, и еще потому, что миг спустя в салон свалился Алишер Тимурович, захлопнув дверцу. С этим звуком вернулась беда…

- Поехали! Сначала ребят развезем, а потом…

- Алишер Тимурович. Вы нас у метро высадите, пожалуйста.

- Я вас развезу по домам…

- Довезите нас до метро,- властно сказал Берта не своим голосом,- До метро!

- Хорошо. Некогда спорить… К метро!

«Волга» тронулась и тут же заглохла, все вокруг поглотила резкая синяя вспышка. Недалеко ударила молния…

- Надо же,- подал голос шофер, заново заводя двигатель,- В одно и то же дерево дважды…

Я посмотрел налево и разглядел над деревьями ствол орешника, где мы недавно ворожили. Он был схвачен огненными искрами, а в черноте рядом гасло синее электрическое гало…

- Пошел! - скомандовал Алишер Тимурович, и машина, взвизгнув, сорвалась с места, обгоняя милицейский патруль и автобусы. Навстречу колонне, едва увернувшись от столкновения с нами на узкой аллее, пронесся фургон «скорой помощи». Юля проводила его глазами.

- Как же с Альфией? С Нугматовой? Алишер Тимурович, такая хорошая девушка… Класс фортепьяно городской филармонии, пять республиканских конкурсов… Она так хотела поехать… Такой чистый, искренний, горящий человечек…

- Поедет, Юля,- пообещал Юнусов равнодушно,- В другой раз поедет твоя Альфия… Завтра группа должна быть в распоряжении политотдела штаба армии. Все!

Он размышлял о другом.

- Альберт,- наконец произнес он,- Ты…

Берта крепче стиснул мои пальцы… Я понял, что никаких сил для разговора с Юнусовым у него уже не осталось.

- Альберт,- вмешалась возбужденная грозой Юля,- Кстати, я не успела тебя поблагодарить. У тебя прекрасный голос. Такой дискант. Каприз природы! Его можно свободно развить в контратенор с отличной колоратурой… Получится весь диапазон от малой до второй октав. А? Фантастика! И темп ты как-то особенно воспринимаешь… Ты где-нибудь занимаешься? У тебя есть учитель?

- Нет…

- Ты знаешь, я бы очень хотела, чтобы ты к нам пришел. Очень… Ты как на это смотришь?

- Я не знаю… Я должен как-то смотреть?

- Что это такое: «не знаю»! Ты завтрашний комсомолец. Считай, что я тебя забираю к себе. Без разговоров! Нельзя прятать такой талант. Он должен принадлежать…

- Должен принадлежать? Забираете? - переспросил Берта, и я скорее почувствовал, чем увидел его растерянную гримаску,- В каком смысле? Как…

Думаю, он в первый раз в жизни столкнулся подобным темпераментом.

- Будешь заниматься в консерватории,- Юля снова коснулась лица полотенцем,- С твоей школой я свяжусь завтра же. В общем, рассматривай это, как первое поручение перед приемом в ряды! 

Алишер Тимурович усмехнулся.

- Заберете? Что за… А почему завтра?

- Я же не еду с ребятами. У меня еще три группы. Я завтра уже буду в городе. Ну, послезавтра.

- Ах вот как,- сказал Берта.

- Да. В общем, увидимся послезавтра. И имей ввиду, что бы у тебя там ни было, кружки, общественная нагрузка, спорт - все к черту. Я созвонюсь с комсомольской организацией твоей школы. Ее номер?

Берта назвал номер своей школы, и Юля сразу же растерянно осеклась, словно этими пустыми цифрами ее мягко, но ультимативно хлопнули по губам. Дворники ходили по лобовому стеклу, разбрасывая воду и смешивая дорожные огни. Алишер Тимурович кашлянул. Машина стояла.

- Метро. Вы доедете?

- Мы доедем. Нам две остановки… Спасибо, Алишер Тимурович. Спасибо, Юля… Вы берегите себя.

Он с силой вытащил меня наружу.

Райкомовская «Волга» медленно тронулась, расплескала лужу и вкатилась в световой фонарный конус, полный падающей воды. В этот момент я снова увидел силуэт Юнусова, уже хищно вытянутый к переднему пассажирскому сиденью. Вероятно, он как-то помешал своему водителю, потому что автомобиль дважды, приседая на рессоры, вильнул из стороны в сторону, прежде чем встать. Двигатель слегка гудел на нейтральной передаче.

- Идем отсюда,- тихо сказал Берта, но я в который раз за день остался на месте. 

Мокрый кузов блестел в рассыпчатом желтом свете. Он немного покачивался, будто внутри этой нелепой колыбели засыпал младенец. Капли искристо сыпались с крыши…

- Юра…

Я не знаю, как долго наблюдал за этим.

Затем громко щелкнули замки и две мужские фигуры выпрямились рядом с машиной. Водитель обежал капот и стал возиться у передней дверцы. Юнусов не помогал ему, а просто рассеянно ждал. В какой-то момент, пока тот выволакивал под дождь женское тело и открывал багажник, Алишер Тимурович бережно промокнул губы платком, смял его, вернул в нагрудный карман и изучающе взглянул в нашу сторону. 

Я почувствовал холодные пальцы на локте.

- Пойдем отсюда! Юра!
 

*Мьеллнир - легендарное оружие, молот бога Тора, удары которого ассоциировались с молнией и громом.
** Кеннинги (поэтические имена) Тора, Йотуны - снежные великаны, враги асов; Скрежещущий Зубами (Тангниостр) и Скрипящий Зубами (Тангриснир) - козлы, впряженные в небесную колесницу Тора.
*** Настоящий красавчик, не так ли? (фр.)
**** Все влюбленные обещают больше, чем могут исполнить. (англ.), Уильям Шекспир, «Троил и Крессида».
***** т.е. «почетный заложник» (фр.), способ закрепления феодальной зависимости.
****** Ах, у меня аж мурашки по коже… (фр.)