Осколочное завтра. 1

Осколок первый

Безымянная

Последним чувством, оставшимся в моей голове, оказалось, как ни странно, чувство безграничной любви. Словно кто-то гладил меня по головке, прикасаясь теплыми ладонями рук ко лбу, целовал меня в разгорячённые щёки, прижимался ко мне своим лицом. Словно я была маленькой девочкой, покоящейся на руках матушки, пока та пыталась меня убаюкать на своих коленках. Чувство спокойствия, умиротворения, тепла и родного дома.
Но затем это чувство сменялось колкой болью в груди, подобно иголке прокалывающей палец неумелой швеи. Оно нарастало, превращаясь в нестерпимый поток боли. Зажимая в тисках моё сердце, давило, доставляя ещё больше страданий. И слезы горестей, горькие, горячие и солёные, струились по щекам в надежде остудить пыл моего сердца, но, к сожалению, они не помогали, не могли унять тот бесконечный поток боли, так внезапно нахлынувший на меня.
А затем я стала улавливать какие-то звуки — то ли приходила в себя, то ли просто вспоминала о чём-то. Чёрная дыра сознания не отступала, лишь позволяла взглянуть за завесу, увидеть, что же скрывается за её таинственным полотном ночного неба. В нос ударил запах жженой резины. В глазах заплясали пятна красного цвета. Звериный страх, и без того охвативший моё сердце, внезапно затух, а на его место встало удивление, шок и дикая боль. Я слышала, как что-то хрустело подо мной, как кричали вокруг люди и как я тяжело вздыхала. Горячий поток воздуха прожигал мои лёгкие, когда я пыталась сделать вдох, и, сколько бы я ни пыталась, боль не прекращалась. И тогда единственным верным мне решением казалось перестать дышать. Но я помню, что упорно держалась за этот воздух, подобно спасительной соломине.
Не закрывай глаза. Не закрывай глаза. Не закрывай глаза, чёрт возьми! Это я пыталась уговорить себя.  Но даже сквозь пелену воспоминаний я не видела ничего — лишь красное пятно, красующееся и пульсирующее у меня в сознании. Тысяча. Минус семь. Не теряй сознания, пожалуйста. Тысяча минус семь! Девятьсот девяносто три. Девятьсот восемьдесят шесть. Девятьсот семьдесят девять. Девятьсот семьдесят два. Девятьсот шестьдесят…
Зачем я так отчаянно держалась за жизнь? Что меня держало и заставляло каждый раз вычитать из числа по семерке, чтобы не выключиться? Эта загадка осталась для меня так и не разгаданной.

Кай

Самое отвратительное чувство на свете — чувство бесполезности и ненужности, скажу я вам.
— Кай, ты уже полгода работаешь со своими клиентами. Тебе не кажется, что пора бы переправить их на дальний берег?
Коул сидел напротив, зарывшись в своих бумагах, и лишь искоса поглядывал на меня. Я знаю, что ему не нужно смотреть мне в глаза, чтобы я почувствовал всё его недовольство. Даже в неформальной обстановке он всё равно продолжает упорно работать, занимаясь своими делами, и постоянно подгоняет меня на то же. Не то чтобы я был против, просто то, что я делаю, что я должен был сделать, стало для меня слишком невыносимым.
— Ты посмотри, сколько вокруг неупокоенных душ. Почему ты достаешь с этим именно меня, а не кого-либо другого? — вяло проговорил я и отхлебнул свой кофе. На самом деле, он мне было вовсе не нужен — таким, как я, вообще, не нужны человеческие вещички, потребности и прочее. Но мне они нравились. Слишком много всего в них было от хрупких людей, а люди, хоть и казались ещё теми глупцами, мне нравились.
— У них у всех есть свои кураторы, это не моя забота. Моя работа же заключается в том, чтобы ты каждую неделю сдавал отчеты и не отлынивал от обязанностей.
— Я не отлыниваю, просто это действительно сложно, — буркнул я.
Хмурый мужчина лет сорока пяти прошёл мимо меня с растерянным взглядом. Нет, я бы сказал — со взглядом, наполненным ужасом. Новичок — ясное дело. Таких можно почувствовать ещё из далека. Мужчина шарахался каждого, кто здесь находился, и прикрывал рот ладонью, стараясь не выдать свой ужас.
— Пожалуйста! Мои жена… и дети… Я должен их найти. Мы… мы попали в аварию, грузовик… А потом я очутился посреди дороги, и, кажется, меня выкинуло где-то на обочине волной. Пожалуйста, помогите мне отыскать мою семью — они самое важное, что у меня есть!
Мне не было жаль его. Подобное случается здесь каждый день и даже несколько раз на день. А иногда… ух, но это уже если совсем плохой случай. В общем, к такому мы уже привыкли, но в наши обязанности входили как раз такие ситуации — помогать новоприбывшим определиться, объяснить им всё, даже если это не твой подопечный. Порой, кто-то из нас просто не успевает угнаться за всеми своими целями. Ну, и в таких случаях все пытаются помочь друг другу. Вот и сейчас.
— О, Тревис, наливай новоприбывшему!
— Добро пожаловать!
— Поздравляю, чел.
Слышались голоса со всех сторон маленькой забегаловки, в которой мы находились.
Коул бросил на меня серьезный взгляд и кивнул в сторону незнакомца.
— Трейс Уильямс, — проговорил он, промчавшись глазами по бумагам и найдя в списке нужное имя. — Сорок восемь. Автомобильная авария пятнадцать минут назад.
Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что же коллега от меня ожидает. Я протер руками глаза и надавил на переносицу — как же меня мучает мигрень. Забрав со стола очки и напялив их на нос, я подошел к мужчине, которого все также кидало из стороны в сторону, от присутствующих здесь, кхм, существ. Казалось, что беднягу сейчас мандраж схватит — настолько он был напуган всем, что творилось в этом мире.
— Вы! Вы нормальный! Господи, как же я рад. Я уже думал, что сошел с ума, — незнакомец произнес это с таким облегчением, что я не смог сдержать грустного вздоха.
Я уже не помню, когда любил свою работу. Кажется, это было крайне давно. И самая главная причина, по которой я не могу её терпеть и у меня многое выходит через пятую точку — я не могу быть беспристрастным.
— Позвольте мне вам все объяснить.
Трейс внимательно смотрел на меня, будто готов был ловить каждое моё слово. И на мгновение мне стало страшно.
— Вы умерли, — произношу я. — Вас зовут Трейс Уильямс, вам сорок восемь лет, вы погибли в автомобильной аварии, которая произошла — я взглянул на часы — около двадцати минут назад.
Я выдохнул. Ну вот, я снова это сделал.
Мужчина округлил глаза и отошел на несколько шагов назад.
— Неправда!
Я вновь устало вздохнул. У меня есть два выхода: либо попытаться донести до него правду словами, либо достучаться другим способом. Последний способ был мне крайне противен. Честно говоря, я откровенно ненавидел его, потому что приходилось принимать на себя все воспоминания и чувства людей в момент их гибели. А это очень тяжело, скажу я вам. И Коул, конечно же, знал об этом.
— Оглядитесь, Трейс, — произношу я. — Вам не кажется подозрительным то, что этот мир имеет лишь три цвета? Что из всех присутствующих здесь нормальные здесь только я и мой друг? — Словно по сговору, все присутствующие здесь не люди разом улыбнулись и помахали Трейсу. Только вот вышло это крайне жутко и совсем не приветливо, как задумывалось изначально. — Вы находитесь в промежутке. Между жизнью и смертью. И моя задача: проводить вас на тот берег. Идёт?
— Да что вы говорите!
Я устало смотрел на Трейса и понимал, как же я ненавижу эту работу. На самом деле, по какой-то причине усталость невероятно долго преследует меня, сколько бы я ни спал, ни отдыхал, ни развлекался. Словно бы мой счетчик постепенно садился.
— Тревис, ты не мог бы помочь? — я кинул фразу Треву через плечо Трейса.
— Да без проблем, — ответил бармен.
Тревис, отложив все свои вещи и освободив руки, нагнулся и достал небольшое зеркало, которое тут же направил в мою сторону. Я знал, что это очень жестокая мера с моей стороны, но раз ничего другого не оставалось, то… Взгляд Трейса заметался от меня к зеркалу, от зеркала к Тревису, от Тревиса снова ко мне и к зеркалу. В его глазах отражался ужас. В зеркале был он, тот самый пятидесятилетний мужчина, не имеющий никаких цветов в своем образе кроме черного, белого и алого. Алого — на голове, на шее, на груди. Его голова была разбита, и кровь сочилась по всему телу. Точнее уже и не сочилась вовсе.
И я знал, что это.
Промежуток — так называлось это место. Место, между жизнью и смертью, где извечно пропадали жнецы, неупокоенные души и просто сущности. Промежуток не пестрел цветами; он растворялся во всех оттенках черного, серого, белого и алого. И души умерших людей здесь оставались такими, какими были сами люди в момент смерти. Единственными, кто сохранял здесь свой облик, оставались жнецы, являющиеся проводниками между мирами.
Воспользовавшись моментом, я не стал медлить. Подошел вплотную к Трейсу и заглянул в его глаза, прежде чем его грудь засияла кровавым оттенком света и прежде чем я дотронулся до его души. И то, что происходило после, я ненавидел больше всего на свете.
Когда в голове засияли остатки воспоминаний и в груди защемило от избытка человеческих чувств, я не выдержал напора и отстранился. Моя мигрень снова вернулась. Она всегда возвращается, когда я вновь пытаюсь выудить воспоминания из души человека. Сжав переносицу пальцами и сощурившись, вновь поднял голову на Трейса, который смотрел на меня с таким удивлением, будто только что увидел перед собой призрака. Ах да, точно, ведь так и есть.
— Ну, теперь вы всё вспомнили? — задаю вопрос я.
Особенность такого контакта в обратной связи. Если души забывают о том, как они погибли, или, может быть, их настиг шок в момент смерти, от чего они теряют свою память, то контакт со жнецом возвращает утерянные воспоминания. Но и сам жнец видит немного — лишь момент самой смерти и пару часов до неё. И, пожалуй, самый главный фактор, который я ужасно ненавижу —  это чувства. Любой жнец получает все чувства и эмоции, испытываемые умершим, в момент контакта. Только таким способом можно узнать, почему эти души остались неупокоены, и, возможно, помочь им обрести мир.
— Так я, действительно, погиб? — удивленно произносит Трейс.
— Да, — отвечаю я.
— И что, я теперь никогда не увижусь с близкими?
— Если таково ваше последнее желание, то устроить можно. Однако они не смогут вас увидеть.
— Д-д-да. Это моё последнее желание, — дрожащим голосом проговорил мужчина.
Я потер ладонью висок. Честно, всё чаще задаюсь вопросом, почему в жнецы назначили именно меня. Конечно, первую сотню лет было весьма необычно, даже забавно, хоть и тяжело, но затем, как стали появляться проблемы, жатва не стала казаться столь забавным занятием, а скорее, раздражающим и вызывающим острую головную боль. Я поправил очки и кивнул на дверь, в сторону выхода.
— Следуйте за мной, — попутно проговариваю я и направляюсь к назначенной точке.
Задача жнеца: быть беспристрастным. Для этого мы каждый раз через определенный промежуток времени проходим особый тренинг, где из нас пытаются сделать каких-то бездушных кукол, которые не испытывали бы сожаления к своим подопечным. Именно подопечным — так их называют все. Но я не хочу этого. В тайне ото всех я не проходил данный процесс, и потому мне так тяжело. Воспоминания и чувства людей тяжелым грузом остаются во мне, но именно благодаря этому я ещё чувствую себя человеком, коим уже давно не являюсь.
Улица, на которой мы оказались, была такой же серой и унылой, как и все в этом измерении. Ни солнца, ни туч, ни дождя здесь не увидишь, лишь редкие порывы ветра могут тебя настигнуть. Однако темно не было.
Я поднял руку в воздух, и в одно мгновение в ней очутилось холодное оружие — моя коса смерти. Со следующим движением, когда я прочертил в воздухе дугу косой, открылся портал на ближний берег, в который я и прыгнул вместе с Трейсом.
В больнице было слишком холодно. В глазах защипало от изобилия цветов, так внезапно ударивших по сознанию. Как же давно я не был в мире живых. Пару месяцев — точно. Здесь все было совершенно не таким, как в промежутке: это измерение было наполнено чувствами, эмоциями и всплесками ярких красок. Три господствующих цвета из промежутка тут не брали верх, здесь все было красочным и имело свой оттенок. Вот например — это грустная бледно-голубая больница с темными куртками людей, находящихся здесь. А за окном дождь тарабанит по крышам и свинцовое небо нагоняет тоску. И нечастое тяжелое громкое дыхание людей.
Нас никто не мог увидеть, потому что мы не материальны. В этом мире призраки, в отличие от Промежутка, не могли прикасаться к предметам, зато они не выглядели, словно трупы в момент своей смерти, а принимали цивильный облик. Именно поэтому многие так и не покидают измерение живых, а затем… Впрочем, это неважно. Сейчас неважно.
— Трейс, нам прямо и направо, — глухо чеканю я и направляюсь по своему маршруту. Мужчина медленно плетется за мной с грустным выражением лица, то и дело, оборачиваясь на всех и вся, пытаясь никого не задеть, обходит их. Неужели он, и правда, думает, что сможет задеть кого-нибудь?
Его родственники тоже пострадали в аварии, но остались живы.
Трейс подошел к постели жены и, когда попытался взять её за руку, прошел насквозь. Скрип зубов и отведенный в сторону взгляд. Он хмурился, стараясь принять действительность. Его жена выглядела умиротворенно; она находилась под капельницей, и аппараты отслеживали её состояние. Стабильно. Она выкарабкается.
— Прости меня, пожалуйста, — шепчет Трейс и проводит ладонью по воздуху, рядом с лицом своей жены, словно пытаясь погладить её по щеке. — Пора прощаться.
Я отвернулся, преисполненный чувствами этого человека. Я не могу смотреть на это, потому что боль данного человека всё ещё хранится внутри меня и эхом отдается где-то в районе груди, так, будто это мои чувства, а не всего лишь позаимствованные из чужой души.
Моменты прощания ужасны. Никогда не знаешь, насколько долго они будут длиться, и тяжелый свинец наполняет твои легкие, не позволяя вздохнуть с облегчением. Хотя о каком облегчении может идти речь, вообще, в подобных ситуациях? Только выходные вместе с Коулом за барной стойкой или наедине с компьютерной игрой помогают мне облегчить свою ношу. Да-да, у жнецов тоже есть выходные, иначе мы совсем сошли бы с ума; только вот лишь наше дело воспользоваться ими или продолжать работать внеурочно.
— Кажется, я готов, — говорит Трейс.
Я провожу в воздухе полудугу косой смерти и открываю портал на дальний берег, в котором я и мой подопечный скрываемся в теплом желтоватом свечении. Когда я обратно запрыгиваю в Промежуток и оказываюсь посреди улицы, где нет почти ни одного фонаря, а ближайший — в метрах двадцати, меня немного пробирает дрожь. Отпускаю из руки своё орудие, и оно растворяется в темноте, будто его никогда и не было. Воздух кажется слишком наэлектризованным, а откуда-то издали доносится шум крыльев, вероятно, упырей.
Нужно спешить. Не хотелось бы столкнуться с этими чудовищами. Пусть они и слабы, у меня не было настроения кромсать их.
Под фонарём стояла молодая девушка. Опустив взгляд, она рассматривала свои ботинки и, казалось, не обратила на меня внимания. Мне хотелось сказать ей что-нибудь, мол, лучше бы ей тоже поспешить и не оставаться тут, но я просто прошёл мимо, будто её и вовсе не было.
— Эй!
От неожиданности я немного растерялся, но шаг не замедлил.
— Эй ты! — продолжал голос. — Да я к кому обращаюсь?
И тут до меня дошло, что здесь-то никого больше нет и, скорее всего, зовут именно меня. Потому я оборачиваюсь на голос.
— Да-да, я тебе это говорю, — произносит та самая девушка, что так молчаливо стояла, окутанная тусклым бледно-серым светом фонаря.
Она, обняв себя руками, словно от холода, уверенным шагом направлялась ко мне. Короткие волосы, из-за которых сначала можно было подумать, что она мальчишка, были заправлены за уши. На ней было темное платье чуть выше колена и, вероятно, какого-то светлого оттенка кардиган; ботинки, что так не сочетались с её нарядом, и… то, что поразило меня не меньше. Она была чиста — на ней совершенно не было следов насильственной смерти. Конечно, я сразу предположил, что, возможно, она умерла от естественной смерти или по ряду каких-нибудь других причин — внутреннее кровотечение, например. Но все-таки редко встретишь такую молодую душу; с пожилыми людьми всё и так ясно.
Когда она подошла вплотную ко мне и с каким-то вызовом в глазах посмотрела на меня, мурашки пошли по моей коже. Она не боялась. Она не была такой, как другие.
— Ты кажешься нормальным, — проговаривает она. У неё приятный голос, с небольшой хрипотцой, совсем немного ниже, чем у обычных девушек, но мягкий и бархатный. — Слушай, парень, смахивающий на хикикомори и компьютерного задрота, — начала она.
— Э-э-эй! С чего такие оскорбления? — возмущаюсь я.
— Да у тебя синяки под глазами, словно нефтяные океаны, да и вообще, ты выглядишь так, будто вечность не спал.
Я хмыкаю от такого нахальства. За эти сто лет, которые я провел в качестве жнеца, ещё никто ко мне так не обращался — ну, кроме Коула. Тот постоянно подкалывает меня, что уже, по-моему, вошло в привычку и повседневность. Но чтобы вот так — незнакомка.
— Ладно. Слушай, я могу показаться сумасшедшей, когда скажу это, но я тебя предупредила — так что это уже не мои проблемы.
— Ну, — подытоживаю я.
Девушка переминается с ноги на ногу и собирается с духом, кусая нижнюю губу.
— Это загробный мир, да? Я же умерла, верно? — на одном выдохе тараторит она.
Меня будто пронзает молния. Да что не так с этим призраком?! Ещё никто не задавал таких вопросов, ещё никто, придя в Промежуток, не догадывался, что он умер, и ещё никто не был так спокоен.
Очки уже медленно сползли на кончик носа. Я продолжаю непонимающе смотреть на коротковолосую девушку, замерев в одном положении. Девушка хмурится и чешет затылок, словно сказала какую-то чушь, но ожидая моего ответа.
— Да кто ты такая? — спрашиваю я, не удосуживаясь ответить на вопрос.
— Если бы я знала, — с усмешкой проговаривает она и опускает голову. — Ладно, забудь, я чушь сморозила. Пока! — бросает она и поспешно проходит мимо меня.
Я хватаю её за руку и, обогнав, начинаю сам вести девушку по своему маршруту.
— Эй, ты что, маньяк?! — восклицает она и начинает упираться, стараясь высвободить своё запястье из моей хватки. Но я не отпускаю.
Что. Здесь. Происходит.
Я не понимаю, что творится с этой девушкой. И у меня куча вопросов к ней. И к Коулу. Я просто обязан показать ему её.
— Я же компьютерный задрот — ты сама сказала, — парирую я.
— Да шутка это была! Хотя, на самом деле, нет, но да! Да куда ты меня ведешь?! Я кричать буду. — Меня, с одной стороны, пугала эта девушка, потому что она никак не вписывалась в рамки типичных призраков, а, с другой стороны, невероятно забавила своим поведением.
— Ну, во-первых, ты была права. Ты умерла. А во-вторых, никто не отзовется, если ты закричишь, потому что в данное время суток только дурак решается выйти на улицу.
— Так, значит, ты дурак? — проговаривает она так, словно прослушала первую часть того, о чём я говорил. Или же она просто, действительно, догадывалась, что умерла, и успела принять эту мысль?
— Я — жнец. А вот роль недалекого достается тут только тебе.
Она резко тормозит и тащит свою руку на себя, от чего я поворачиваюсь к ней лицом.
— У меня никогда не было знакомого жнеца, — усмехается она.
— Ты что, по правде, такая легкомысленная? — возмущаюсь её поведением я.
— Я забавная. — Она пожимает плечами.
— Вот уж нет.
Я вновь тяну её на себя, и на этот раз она послушно плетется за мной, всё также отпуская колкости в мой адрес и ожидая от меня ответов, которые я не даю.
Безумная и раздражающая. Принявшая с легкостью мысль о том, что она умерла. Не имеющая на своей сущности никаких признаков смерти. Кто она такая? И почему она встретилась именно мне? Я продолжаю идти вперед по направлению к пабу, держа за запястье этого странного призрака и готовясь навалиться на Коула с допросом, потому что такого на моей истории ещё не было.
Мне нужны были ответы.
Но я ещё не знал, что их и в помине нет.