VII. Железная леди

Подходил к концу урок физкультуры. Проводился он на вольном воздухе, потому как октябрь выдался приятным во всех отношениях: не мокро, не слякотно, не холодно. Чего еще желать? Учитель как в воду канул: мы были предоставлены сами себе. Потомственный дворник Еремей орудовал метлой в оранжевой спецовке, подметая дорожку к школе. По его маршруту равными промежутками расположились ворохи листвы. Там можно обнаружить самые неожиданные сочетания цветов и конфигураций. Только ветер кружил их.
– От, сорванцы, – говорил Еремей, попыхивая дешевую папиросу заскорузлыми пальцами. Его борода чернела, являясь особой гордостью. – Шалают, от шалают. Попробуйте токмо налететь на энти листья, окаянные! Шельмы!
Широко на улице, глубоко вдыхается.
Мальчишки играли в футбол, девчонки – в классы. Одиночки, наподобие меня, не примыкали ни к одной из групп, бродили, ощупывая ледяное железо турников, просчитывая минуты. Я ушел раньше других и встретил спешащего наставника физкультуры в дверях. Он сказал, что я могу возвращаться в кабинет, там нас всех уже ждет Ольга Константиновна.
– Хорошо, Игнатий Савельевич, – отрапортовал я скороговоркой. Буду первым, кто встретит ее там.
Самойлова еще не устала одиноко бродить по двору, когда я исчез. Не то, чтобы у нее совсем не было товарищей, просто в тот момент она остро ощущала необходимость побыть наедине с тем, чтобы отдохнуть от шумных и бурлящих перемен. Признаться, как Вера ни была застенчива, я во много раз стеснительней, и оттого мы совсем не разговаривали. Я наблюдал за ней, но не внимательнее, чем за другими. И она иногда посматривала мне вслед, скорее из любопытства, чем… Но все начинается с заинтересованности.
Вера Самойлова остановилась у металлической стенки. Она возвышалась метра на три, и те, кто любил активные игры, часто оккупировали три ее лестницы и перекладину для подтягиваний, но в тот день никого рядом не оказалось. Вера посмотрела вверх, в небо. Тело пронзила дикая боль. Задрожав, девочка упала. Сознание боролось и все норовило улететь, оставив на память о себе три капли крови на руке. Рядом в шаге от тела лежала наковаленка (!) или некий увесистый брусок.
Вера осталась жива. Она подняла голову, и это решило ее судьбу. Если бы произошло по-иному, то снаряд, неизвестно как оказавшийся наверху, опустился бы на темя.
Первым подбежал Еремей. Метлу он на ходу отбросил, она покатилась по земле. Нагнулся, пощупал пульс. Вера безвольно запрокинулась на руках. На лбу зияла страшная рана, лицо заплыло в крови.
– Внученька… Да как же это… Подожди, потерпи.
Начали стекаться дети. Обступили кругом. Шепчутся, некоторые исступленно молчат, не ощущают толчков.
– Третий «А», урок закончен, можете быть свободны. Что за балаган устроили! – голос Игнатия Савельевича. – Расступись!
– Сынок, иди-ка ты бригаду вызови, – прошептал Еремей, и в его бороде запутался опавший кленовый лист. – Дышит еще. Да аптечку прихвати, там спирт нашатырный. А я с ней останусь. – Дворник легонько тронул ее волосы.
Цветной закат еще только брезжил, но Еремей отказывался понимать, что он будет последним для беспомощной девочки. Хотелось курить, но Еремей впервые огрел эту мысль хомутом. Жаль было держать в уме такие странные
(врачи должны приехать. Скоро)
желания. Стыдно. Ему уже за пятьдесят, он подкрашивал бороду. Вспомнилась дочь, давно выросшая, не писавшая писем.
(но она ведь звонила тебе, говорила о новом муже, третьем по счету, который такой добрый, обходительный, понимающий, может, милый дурачок, ее обеспечить)
Еремею до тесноты в душе хотелось разразиться справедливым негодованием на этот трудно сгибаемый мир.
(звонила из Красноярска. Но не хотела детей – и ты положил трубку…)
Его кисти обхватили Верин полушубок, утвердились, человек казался старше своих лет, но не отпускал, комкал и разглаживал ее одежду,
(единственная дочь… В кого она такая бессердечная? Не будет внуков, пусть хоть у этой девочки все станется добре)
тонкие, ставшие ломкими кудри.
Зовущий стон выступил на губах Веры: «Мама…»
(твоя дочь зареклась от материнства…)
– Не открывай глаз. Веки останутся спящими, – прошептал дворник. – Слушай тишину, она успокоит тебя и приснится удивительный сон. Токмо ровней дыши.
(скоро она уже не сможет родить…)
– Ты проснешься – и мама будет рядом.
(Сделала слишком много абортов. Пошла против Господа…)
Вера очнулась и мелко задрожала.
Приехали врачи, продезинфицировали рану. Пострадавшая в шоковом состоянии, понадобились носилки…
Еремей остался стоять на дороге.
(Благослови Бог!)
Повреждения серьезные, но не опасные для жизни. Имплантация поддерживающей (на месте раздробленной кости) пластины прошла успешно. Посттравматическая реабилитация без осложнений.
С тех пор Вера Самойлова именовалась не иначе как Железная леди, а ее история вошла в неписанные анналы школьной жизни. Увы, как это часто бывает, рядом с радостью таится печаль: дворник Еремей, говорят, после начал страдать стенокардией и вскоре умер, не оставив после себя ничего, что могло бы напомнить о нем. Жену он похоронил пять лет назад, дочь не присутствовала на отпевании, сославшись на «временную занятость».
(обхаживала четвертого кандидата в ущерб третьему, который ей «беспрестанно изменял и мало работал», новый импресарио «такой душка, франт, салонная душа, эксцентрик»)
Где грань человеческой черствости после этого?

2004