железо войны

                Железо войны               
В это жаркое лето вся когорта почувствовала, что железо, которое дает и отнимает жизнь, - ничем  помочь им не может, а только отнимает в изнурительном походе последние силы.  Публий  собрал в претории старших и префекта, объявил – Я, Гай Публий Квест, властью данной мне в Галлии  Императором, разрешаю не одевать в походе панцирей и не нести на спине скутумы, они следуют за вами в обозе.  В момент произнесения последних, столь радостных и ободряющих слов, правая рука каждого преторианца поднялась, в  едином порыве, и ударила  о железо груди. Звук получился столь мощный, что с портика вспорхнули голуби, и посыпалась на землю мелкие скрупулы с колонн.  Один такой древний камушек докатился до сандалия Гая Публия  и мягко ударился в рант, что вызвало у его хозяина желание поразмыслить. Жизнь при императорском дворе научила его, Гая Публия Септемия Квеста, проконсула Галлии и  трибуна, доверять не только императорским ордонансам и  прихотям, но и здравым размышлениям собственного ума. Вот и сейчас, огласив от имени императора этот собственный указ, через секунду после мощного единого порыва  являвшего всю мощь Рима и его гвардии, он уже сожалел о своем явном промахе.  – Если сам сын Божественного захочет посетить свои войска в походе, что он услышит в знак приветствия? Единого выдоха из уставших легких моих когорт будет явно не достаточно, чтобы убедить сына Божественного в моем здравом уме.  Тут же пришла другая мысль – Раз сказал, значит – верно. Пусть порадуются, что им станет немного легче в дальнем походе в это, изнуряющее солдатскую плоть, жаркое лето. Следующим указом Гая Публия в это лето, был указ – Носить при себе в походе круглые щиты. Те самые пармы, которые так не любила гвардия за их увесистость и явную ненужность в дальнем походе, если ты конечно не в Британии. Эти бритты все были пиктусами и так ловко владели своими кругляшами, метали свои саксы и кельтусы, что неповоротливые скутумы легионеров были бесполезны в одиночной схватке с барбарами.  Именно с островов, еще при Божественном, прибыли с трофеями эти казавшиеся смешными и детскими, дубовые дискосы грубо окованные железными полосами с внутренней рукоятью обмотанной кожаным шнуром. Тогда римские легионеры смеялись над подобным оружием барбаров, не веря, что воин может защитить свою жизнь этими игрушками, и отдали эти трофеи детям Божественного.
Но когда при Клавдии из Каледонии, в знак примирения, прибыли в Рим несколько вождей диких, а император вдруг вспомнил об их смешном, почти детском оружии. Один из них, Кон, взялся показать римлянам все достоинства своего оружия.  Гай Публий  отчетливо помнил рассказ своего отца, который был в то время римским претором и другом самого Веспасиана, поэтому он не мог не доверять этому удивительному рассказу.  - В то утро совет и Клавдий решили выставить против Кона не римского гражданина, а потомка бриттов, вывезенных при Божественном, гладиатора франкийца Дурха.  Посчитав, что и он сам и его небольшой круглый щит и сика, будут вполне соответствовать оружию соперника и самому барбару Кону. Чтобы не привлекать толпу к этому придворному событию, дружескую схватку решили провести на арене Большой императорской школы гладиаторов. Там было достаточно место для зрелища и именитой публики, а арена цирка простиралась на две стадии.  Первым вышел на чистейший белый левантийский  песок арены Дурх.  Вид его был как всегда значителен и устрашающ. Это был гигант ростом свыше четырёх локтей, на голове был коринфский шлем черного цвета, который  не отражал солнца. Через узкую прорезь шлема никто и никогда не видел его взгляда, как и намерений своих этот боец никогда не раскрывал. Сикой он владел виртуозно, каждый раз меняя тактику поединка и открывая все новые возможности своего оружия. Он давно уже мог себе позволить  отдохнуть, так как сам Император давно сделал его вольноотпущенным Рима, но он продолжал участвовать в самых зрелищных боях, как бы развлекаясь и развлекая. Сегодня снова настал такой день. При виде Дурха, обходящего арену с высоко поднятыми руками, в которых он сжимал блестящий круглый щит и кривой меч-сику, трибуны зааплодировали и даже некоторые патриции стали выкрикивать обычные для таких поединков шутки. – Выпотроши дикаря! Порежь на ремни! Дурх вращал на солнце своим блестящим оружием и посылал солнечные блики прямо в лица кричавших ему приветствия, что весьма воодушевляло публику. Император подал знак и по рядам трибун стали разносить угощения. Это сочетание напряжения перед предстоящим боем, яркое солнце и его блики, бегающие по рядам, вкусные приправы и  веселые выкрики сидящих на трибунах, настроили всех на роскошное и веселое зрелище. Веселое гудение и шум этого римского увеселения вдруг сменился мертвой тишиной, похожей на то, как солнце яркого дня вдруг накрыла огромная темная туча взявшаяся ниоткуда.
С  конца арены, противоположного императорской трибуне, откуда обычно выходят бестиарии, показались два человека. Они были столь незначительны ростом и неярки по римским понятиям, что издалека были почти незаметны толпе. Один из них был одет в темную хламиду, а другой был в белом хитоне. По мере приближения к центру арены, стало возможно разглядеть их отчетливо, и тут же раздались одиночные выкрики с трибун произносимые на выдохе – Барбарианс! – Друидс! Пиктус!  Необычность зрелища для Рима была в том, что на арену цирка, на которой лилась кровь людей и животных, ломалось самое крепкое оружие и погибали самые искусные бойцы, вышли почти невооруженные и незащищенные люди. Тот, который был моложе, был без шлема и  имел на голове какие-то  странные шнурки и косицы, лицо его было бородато и темно, но в той самой сине-голубой  раскраске, известной Риму по рассказам легионеров воевавших в Британии. На его левом плече висел небольшой круглый щит черного цвета с круглым, блестящим умбоном посередине, а за кожаным поясом виднелась рукоять сакса. Больше на нем не было оружия или оно было незаметно. Его правое плечо прикрывала лисья шкура, а вот, ниже пояса, на котором было что-то подвешено, висел  короткий фартук, какие одевают мясники на рынках, или что-то очень на него похожее. Поножи были мягкими, меховые или из кожи, через кожаное плетение сандалий, ремни которых плотно обвивали икры, виднелись полоски загоревшей кожи.  Рядом с ним шел почти старик, бородатый и весь в белом, лицо его было светлым, и отчетливо виднелись яркие глаза из-под густых белых бровей.  Левой рукой он опирался на простой деревянный посох, а правой, то и дело прикрывал от солнца свои глаза.  На груди его виднелся какой-то крестчатый амулет. Когда он и его спутник дошли до середины арены он сделал правой рукой явно приветственный жест, в сторону императорской ложи, и затем повторил его на все четыре стороны цирка.  Этот жест показался знакомым Клавдию, и он, повернувшись к сидящему рядом претору Лавию, спросил – Что это вам напоминает? -  Даже очень, -  Благословение христиан!  И от барбаров тоже исходит это учение язычников. Впрочем, конечно!  - О чем могут думать еще эти дикари, у которых нет и одежды приличной нашему собранию.                Этот короткий разговор был прерван трибуном, пришедшим к императору за распоряжениями. Клавдий сделал знак трибуну подойти поближе и, быстро сказав ему что-то на ухо, отпустил, и тот вскоре огласил регламент встречи, повторенный глашатаями во всех четырех сторонах цирка.  - Светлейший Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, Понтифик Максимус, Трибун протестатис XIV, Консул V, Император XXVII, Отец Отечества – Благословляет этот поединок силы и храбрости Рима с дикостью покоренных язычников Британии, лучших из которых вы видите здесь. При этих последних словах по трибунам прокатился хохот понимания. Поединок будет – Один на один. Воины сходятся к центру, где его и заканчивают поражением одного. Если при этом жизнь одного из них оборвется – То на всё воля богов Рима.  Начинайте! После этих слов глашатаев, воины стали расходиться в дальние, противоположные центру,  стороны арены.  Бывалый воин Дурх  шёл, поигрывая своим оружием, что вызывало восхищение сидящих и крики подбадривания. – Порви дикаря! И даже - Смерть язычникам!  Был объявлен дружественный поединок, но все прекрасно понимали настроение Императора, объявившего силу и храбрость Рима против дикости Британии. Хотя победы над двенадцатью племенами в Каледонии было достаточно, но казалось, что именно сейчас и здесь происходит главное для Рима сражение этой войны.  Затем произошло то, что поздние историки Рима приписывали  только магии язычников, или отдыху богов Рима в этот день, о котором большинство из них предпочитало вовсе не вспоминать. Когда до центра арены оставался один акт был дан сигнал трубы о начале схватки. На короткий миг всем показалось, что воины всматриваются друг в друга. Потом Кон вдруг обернулся назад и пристально посмотрел на белого старца стоящего в конце арены и все отчетливо увидели тот же жест старика в сторону своего собрата. Как бы в ответ на это Дурх бросился к центру.  Но тут произошло совсем неожиданное. Кон, сбросив лисий мех с правого плеча в сторону противника,  с невиданной быстротой выхватил сакс из-за пояса, и метнул его в сторону бегущего к нему франкийца. Огромный и тяжелый Дурх, победитель всех и всегда,- рухнул на песок арены, не добежав до середины.  По трибунам прокатился стон, но многие ещё думали, что воин споткнулся и сейчас поднимется. Все привстали со своих мест, чтобы быть ближе к случившемуся, и тогда раздался второй крик  невиданного удивления. В единственном разрезе коринфского шлема поверженного Дурха торчала рукоятка сакса…
   Каждый второй преторианец, в то жаркое и удушливое лето, мечтал оставить где-нибудь это наследие дикарского прошлого могучего Рима, круглый, тяжелый и несуразный щит-парму. Некоторые, несмотря на злые предупреждения профоса о возможной порке, это и делали. Эти щиты, идущие за гвардией цензоры, находили то – в тавернах, то – в местных лупанариях.  После одной такой находки – в придорожном курятнике, Гай Публий, - издал третий указ - Каждому преторианцу иметь в походе панцирь, шлем и меч, щиты скутулумы – возить в обозе. Над портиком, во время оглашения указа, прокатилось слабое, но дружное – Виват Цезарь!