Одинокое весло

цикл 

ПО   УЛОЧКАМ   КРИВЫМ
               
По улочкам кривым, по улицам центральным
кто в Ялте не ходил, вдыхая благодать,
чей взгляд не проскользнул по ребусам астральным
судьбы своей пути пытаясь угадать?

Здесь дышит море так, как только дышит вечность,
здесь чуть ли не второй художник иль поэт,
здесь есть среди людей доверие, сердечность –
сердечной недостаточности нет.

Я, может, и привру, влюблён я в этот город,
здесь дорог каждый двор, да что там двор, сарай;
здесь небосвод в грозу так молнией распорот,
что на мгновенье виден божий рай.

Тот рай, клянусь, ничуть не лучше нашей яви,
не спорьте, ни к чему, не тратьте даром сил,
уже на что Куприн был предан Балаклаве,
а чеховскую Ялту он любил.

По улочкам кривым, по улицам центральным
я пробродил всю жизнь, был в местный вхож бомонд,
о Ялте не писать считаю аморальным,
хоть Бродского возьмём, хоть весь возьмём «Литфонд».

Булгаков Михаил вниманием отметил
наш город неспроста, чему зело я рад;
глициний в январе безлиственные плети
вдруг в мае голубой являют цветопад.

И живописцы здесь свою находят Мекку,
что ни пейзаж – шедевр, и, что ни говори,
а солнце, восходя, подобно чебуреку,
купаясь в масле розовом зари.

В Аутке Чехов сам сажал цветы у дома,
покашливал средь роз, а то был слышен смех,
плющ стены оживлял, а летняя текома
фламинговой окраской восхищала всех.

Я, может, и привру, – всегда любовь пристрастна,
я знаю бухты все, бродил я по плато,
и то, что Ялта, да, воистину прекрасна,
не усомнится, думаю, никто.

ОДИНОКОЕ   ВЕСЛО

Эти горные отроги, как ландшафт моей души, –
то ущелье, то вершина, то скалистая гряда;
чтобы сердце не болело, ты тех дней не вороши,
где с тобою расстаёмся, как казалось, навсегда.

Оказалось, мы не можем друг без друга, не вольны, –
половинки мы друг друга, так сложилось; оттого
и душа, порой, мятежней этой пенистой волны,
что кидается на берег, чтоб отхлынуть от него.

Листья рвёт ноябрьский ветер, ветви треплет, гнет стволы,
так порой судьба жестока, лишь и выдохнешь: «Окстись!».
Были стройные деревья – стали стулья и столы,
стали мачтами на яхтах, чтобы с ветром вновь сойтись.

Вот и мы с тобой расстались, чтобы встретиться опять,
жизнь то ангелом летает, то нагнётся палачом;
думали, соединяет души общая кровать,
оказалось, всё сложнее, и кровать здесь ни при чём.

Поздно к нам пришло прозренье, но ведь всё-таки – пришло!
Ты зачем стенаешь, чайка, в ядовитой синеве?
На песок швырнуло штормом одинокое весло,
и трагедией пахнуло так, что зябко стало мне…