Я тебя люблю

                Незабываемой и действительно одному из любимых автором образов тоненькой юной женщины
     Торопливые кальсоны Егора Летова, зауженные по последней моде хипстеров и примкнувших к ним в бесплодной попытке понравиться всемогущему голубому лобби, подмявшему под себя всех латентно стремившихся к сей замысловатой жизненной позиции, характеризующей перманентный тупик, чем-то схожий с социал-дарвинизмом в рамке таможенного тарифа и убогого перфекционизма, натуралов, белых, атеистично-развращенных свободным выбором Каина, Иуды и прочих достойных и достославных насельников планеты, печально вздохнули, кинув взгляд на календарик с белозубой улыбкой Юры Гагарина, и полезли на мужественные ноги автора данной сказочки, как я уже когда-то говорил, чуть кривые, волосатые и крепкоикрые ноги наследника ордынцев, знаменуя сим , казалось бы, мелким и не совсем интересным фактом окончание праздника, требовательно вынуждая меня отринуть природную лень и гордыню, открыть ноутбук и начать пляску святого Льюиса по клавиатуре, изредка отвлекаясь на перекуры, любовное поглаживание кошки, почесывания в паху и мечтательные взоры, метаемые время от времени в потолок, как и подобает всякому сказочнику, вне зависимости от века, эры, эпохи, вяло струящих выдуманное время сквозь туман и одиночество, так же неизбежно окружающих всякого сочинителя, поэта и звездочета, как торопливые кальсоны окружали в данную минуту ноги автора.
     Милая девочка, худенькая, тоненькая, изящная, с горящими глазами и с трудом скрываемой улыбкой осознающей свою силу и могущество в сложном и ответственном деле точечного воздействия на один замысловатый мозг, серо-извилистой массой клонящий бедовую головушку ее единственного и неповторимого веселителя, повествователя, развлекателя и просто хорошего человека, куда-то запропастилась и я, включив телевизор и узрев не менее симпатичную брюнетку в померанчевом платье, решил и тут же принялся исполнять невысказанное желание моей Оли, отпустив разум в свободное плавание по бурным водам потока сознания, не зная, что вылезет в следующей фразе, зачем вылезет, какие словечки увенчают концовку сказки, ибо, хочешь - не хочешь, но концы есть и у сказочек, что лишний раз доказывает половую принадлежность творимой легенды, требует искусно разукрашенного потолка, крепких стен и открытых настежь дверей с распахнутыми окнами, только и ждущих очередную любопытную Алису, странное создание, бессмертное, как и должно быть с истинными богами, прыгающее из головы в голову : вот - она автор, бормочущий себе под нос какую-то ахинею, вновь повстречавший на тропинке из желтого кирпича что-то такое, чего точняком не может быть, но оно есть и не хочет исчезать или меняться в угоду суетным представлениям о правильном и не так, чтобы очень, вот - читатель или читательница, что желательнее, недоуменно морщащая носик в попытке понять непонимаемое, когда аллюзия прицепляется к аллитерации, обвязавшись аллегорической и гиперболистой недостоверностью, противоречащей самой системе грамматики и пунктуации, строго выверенных каким-то Гершензоном, шершавым и в очках, насмехаясь над здравым смыслом и неуклонно-торчащими, как х...й Рокко Сиффреди, правилами и законами Ушакова, Ожегова и Даля, пресвятой троицы в деле ликбеза, комбеда и поголовного стремления к счастью, провозглашенных на Первом съезде советов, консультаций и рекомендаций, носящих, как автор штаны, необязательный характер, обусловленный лишь рамками, приличиями и всякой такой херней, с наслаждением отвергаемой мною, втаптываемой моими найковскими кроссовками в пыль истлевших страниц, некогда сотрясавших воздух и, казалось бы, вот-вот навсегда изменивших самую суть человека, осознавшего трагизм былых дум, и " так жить нельзя", и засыпающего с твердой гарантией, данной Богу и себе, начать новую жизнь с понедельника, проголосовать за дальнейший расцвет " криминальной России" и дальнейшие творческие, прости Господи, успехи Ходченковой и Розенбаума, женщины и не женщины, а вот - один из героев, егозливо прыгающий туда и сюда, нарушая неписанные правила и строжайшие законы, выцарапанные свинцовым стилосом на обрывке газеты " Труд" Александром Дюма-отцом, толстым, плодовитым и ненадоедающим, обняв Диту фон Тиз, поздоровавшись с Кротовым, чмокнув в щечку сестричку и Пикачу, признавшись в любви самой лучшей теннисистке на свете со времен возведения первого зиккурата и сдачи в эксплуатацию аллеи крылато-бородатых богов, мирно уживавшихся с тысячей подобных себе, никогда не слышавших словечко " толерантность" и не нуждавшихся в резолюциях Совбеза ООН, не говоря о ЮНЕСКО и иных, более мелкопоместных организациях, для блага каждого внедряющих скрытое деление на чистых и нечистых, словно доклады антидопинговых комиссий Маккартни, не сэра Пола и даже не потолка.
     Перекурив и поймав себя на все той же высокомерной горделивости, смешной и наивной, с подмигиванием в зеркало, смешком в шерстяное ухо кошки  и выкриком : " Один абзац, бля !", я забодяжил чашку кофе, решив в концовочке сказки быть буржуином, соблазняющим самую клевую девчонку с российского телевидения, и так без ума от автора, но лишняя любовь не помешает, да и не может она быть лишней, ибо если не она, то и жить не стоит.