СНЫ

Сон рыбы

И снится Дарвину сон.
Он, большая начинённая остриями рыба, просыпается среди зарослей гигантского камыша и медленно, шевеля боковыми плавниками, начинает движение с мелководья в зелёную глубину лагуны. Он долго спал. Его желудок переварил всё до последнего катышка от вчерашней охоты. То была охота! Вязкая серебристая гадина ускользала в розовую тину глинистого травертина и одновременно пыталась своей алмазной пилочкой зубов надкусить Дарвину трахею между передними плавниками. Ему всё же удалось обхватить своей железной пастью чуть ниже головы этого мерзкого угря, сжать челюсти и завершить долгую изнурительную работу. Вкуснятину пришлось караулить несколько лун, пока не наступил благоприятный момент схватки.
Так думал Дарвин, впрочем, не думал, а скорее ощущал причинно-следственную связь с прошлым, которая как первая натуральная эманация досталась ему в наследство от океанических прародителей.
 
Зелёная муть лагуны в этот ранний час была ещё пуста. Смешные простейшие микроорганизмы копошились возле куска хряща, недоеденного кем-то с вечера. «Интересно, кто его спугнул?» - подумал Дарвин и поймал себя на мысли, что рассуждает. Раньше он никогда не задавал себе никаких вопросов, а просто убивал и ел. Он совершал все действия рефлекторно, анализировать происходящее ему было просто нечем! Теперь же, с появлением вариативного аппарата, он мог предвидеть свои действия, и это давало ему определённую свободу в выборе манеры охоты.

Где-то там наверху, за кромкой жизни и смерти уже встало солнце и осветило зелёную глубину лагуны. Дарвин почувствовал, как натянулся у него внутри под позвоночником простейший желудочно-кишечный тракт, сообщая на уровне бессознательного, что пора прекратить это аналитическое ничегонеделание и начать реально охотиться. «Да, материя первична!» - напоследок сделал открытие Дарвин, раскрыл боковые плавники и устремился на глубину, где вчера приметил неказистого рачка, которым несложно было б поживиться… 



Сон лётчика

Бабочка расправила прозрачные, увитые тончайшими перепонками крылья и вспорхнула над веткой дурно пахнущей сирени. Она не любила резкие запахи трав и цветов, потому что все эти запахи отвлекали её внимание от ощущения собственной невесомости. «Пусть эти противные ароматы нюхают жирные гусеницы!» - хмурилась бабочка, перелетая с цветка на цветок в поиске мёртвой завязи. «Я абсолютна! – говорила она, - Земное отсутствует в моём воображении. Я принадлежу небу!»

Пошёл дождь. Крупные капли, как зенитные снаряды, били по крыльям бабочки, пытаясь их намочить и сделать тяжёлыми. Клейкие ворсинки, конечно, сбрасывали влагу, но с каждой минутой им становилось это делать всё тяжелее. То тут, то там мокрые кусочки дождя, примяв шероховатые усики, добирались до перепончатых крыльев  и смачивали мембраны. От этого мембраны становилась вязкими и тяжёлыми. Их подъёмной силы уже не хватало, чтобы приподнять легчайшее тельце. «Кажется, меня сбили! - воскликнула несчастная бабочка, безуспешно пытаясь оторваться от земли.

К счастью дождь скоро закончился. Усердно полив любимые цветочки, он уступил место жаркому летнему солнцу. Крупная белая сирень, обступившая крыльцо, и красные душистые маки, умытые щедрым дождём, благоухали, соревнуясь друг с другом в возможностях тончайших ароматов. А наша бабочка лежала в подсыхающей грязи, немилосердно прибитая к земле струями отшумевшего дождя. «Как мне плохо!» – печально говорила она.

Вдруг над бабочкой пронеслось что-то очень большое, похожее на грозовую тучу.
- Ребята, - раздался голос огромной женщины, - собираем по одному букету для гербария и по одной бабочке для коллекции!
Что такое «коллекция бабочек» наша героиня не знала, но помнила слова старой махаонши: «Оттуда не возвращаются!». Ей стало страшно. Конечно, может быть, они не возвращаются потому, что там очень хорошо. Но природная интуиция, такая же невесомая, как и она сама, говорила ей, что это не так.
- Ой, бабочку нашёл! – крикнул мальчик и склонился над пленницей, держа в одной руке сачок, а в другой, брр!, острый сверкающий предмет, похожий на иголку ёжика.
- Ну, Боря, смелее! – улыбнулась учительница, помогая мальчику половчее подцепить краешком сачка увязшую в грязи бабочку.
- Ирина Анатольевна, не могу, - выдохнул сокрушённо Боря, - жалко!
- Боря, если ты не соберёшь коллекцию, я буду вынуждена поставить тебе двойку! – строго сказала учительница.
Боря попробовал ещё раз аккуратно подцепить бабочку, и у него "это" почти получилось. Но через минуту он всё же отложил сачок, потупил голову и твёрдо сказал:
- Я этого делать не буду.
Учительница выпрямилась и стала ещё огромней. Она стала похожа на пирамидальный тополь с облетевшей по осени листвой.
- Ребята, кто готов вместо Бори подцепить эту бабочку?
- Можно мне! – из кружка собравшихся ребят, на шаг вперёд выступил Яшка, двоечник, прогульщик и гроза всех девочек в классе.
- Можно, Яша. Только будь осторожен, она ещё живая, не поломай крылья, мы будем их рассматривать в микроскоп.
Яшка наклонился над бабочкой, отвёл правую руку с сачком в сторону, чтобы наверняка прихлопнуть пленницу, как вдруг из куста сирени выскочила лохматая чёрная собака и с лаем бросилась на ребят.
-  Ой-ой-ой! – закричали школьники и бросились врассыпную. А этот Яшка (что за человек?) взял и толкнул Борю прямо на собаку, сам же понёсся быстрее всех наутёк.
- Джексон, ко мне! – раздался мужской голос. Собака, не тронув Борю, послушно развернулась и подбежала к хозяину.
- Вы уж простите нас! – обратился мужчина к учительнице, которая, не успев убежать, так и осталась стоять неподвижно, как сухое дерево.
Мужчина нарвал букет сирени и на глазах  бабочки, испуганной и изумлённой всем происходящим, преподнёс его учительнице. Затем он ещё раз попросил прощение за реакцию собаки. Учительница поднесла к лицу в сирень, улыбнулась и ответила:
- Спасибо, я вас прощаю!

У бабочки было такое впечатление, что на смену осени пришла сразу весна, и сухое дерево дало клейкие, как ворсинки на её крылышках, зелёные побеги!
 А потом мужчина пригласил учительницу в дом, и все ребята побежали за ними. Только Яшка у самой калитки вдруг обернулся и зло посмотрел в сторону бабочки, размышляя, как ему поступить. Бабочка зажмурилась и приготовилась к худшему. Когда же от целой вечности прошла всего минута, и ничего не случилось, бабочка открыла глаза и увидела пустую калитку. Этот подлый Яшка купился на сладкие пироги и отправился гостевать вслед за остальными.

«Пора! Они могут вернуться!» - скомандовала бабочка сама себе и, напрягая силы, вытащила крылья из вязкой глинистой жижи.
О, такого взлёта ей производить ещё не приходилось! Тяжёлые крылья с налипшими комьями глины отказывались слушаться и очень больно тёрли тельце бабочки в местах прикреплений. Их подъёмной силы по-прежнему не хватало, чтобы поднять «аппарат» в воздух. Тогда бабочка решилась на отчаянный поступок. Она кое-как доковыляла до небольшого обрыва и приготовилась броситься вниз, надеясь, что подъёмная сила воздуха подхватит её и не позволит разбиться.
Бабочка зависла над обрывом, не решаясь сделать последний шаг и прыгнуть в пропасть, но тут услышала совсем рядом противный, до боли знакомый голос:
- Вот она!
Прямо на неё бежал с сачком ухмыляющийся Яшка. Его толстые, как две гусеницы, губы лоснились от только что съеденного пирога. Второй рукой Яшка вытаскивал на бегу острую стальную иглу, совершенно не похожую на добрые иголки ёжика.
- Ага!..

В это мгновение бабочка бросилась с обрыва в пропасть. Она уходила в штопор, безуспешно стараясь непослушными крыльями выровнять полёт. Только над самой землёй, почувствовав упругую подушку воздуха, она наконец взмахнула крыльями. Бабочка поднялась над оврагом и увидела, что на самом дне в серых разводах подсыхающей глины барахтается Яшка. Он не успел затормозить и свалился по инерции в овраг.
«Ничего, выберется!» - развеселилась наша героиня, и сделав над Яшкой круг любопытства и "почёта", полетела к белой сирени, чтобы поблагодарить её за чудесное избавление от зла.



Гимн одиночеству

Я люблю одиночество. По ночам я часто смотрю в чёрный фиолет неба и наслаждаюсь грядущим со-одиночеством со Вселенной. В такие минуты включается моё воображение, истосковавшееся в житейских бурях по исихазму и продолжительному уединению. Я представляю себя астронавтом, летящим, как поётся в песне, "в невозвратную даль" сквозь тысячи новых координат и физических превращений. Мысленно я готов лететь неопределённо долго, претерпевая космические метаморфозы и зов Земли-Матери, но, увы, зная собственные немощи, каждый раз с горечью понимаю: "воздуха в баллонах" хватит всего на два-три часа полёта... 

...Сквозь иллюминаторы головного отсека межзвёздной астрофизической станции "Ола" экипаж наблюдал метеоритный дождь, редкий в этих широтах, если верить прогнозам умников из отдела радиолокационной астрологии. И тем не менее. Дежурная смена отслеживала каждый удар космического железа по обшивке корабля, а бортовой компьютер высчитывал степень повреждения и моделировал в режиме online действия экипажа при возникновении возможной нештатной ситуации.
- Глядите, человек! – закричал радиокорректор Трофимов. Действительно, небольшое тело двигалось в направлении, противоположном скольжению метеоритов и напоминало собой человека, облачённого в старенький, прошлого века скафандр, у которого ещё присутствовали нелепые головные антенны. Суставные гофры этого «допотопного» экземпляра представляли собой чешуйчатые конструкции из металлических накладок, а не латентные вихри биополя, управляемые чипом движения, как у современных термодинамических скафандров.
Короче, летел чудом сохранившийся антиквар, не перехватить который астронавты просто не имели права.

- Включить зонд прикрытия! – голос командира оглушил бортовой селектор, - К телу!
Корабль поменял азимут и стал медленно приближаться к старенькому, знакомому по всем учебникам космической логистики скафандру, внутри которого наверняка не осталось ничего живого.
- Шевелится! – взвизгнула Зося, маленькая, щуплая врач-парапсихолог. Наличие психологического допперсонала с недавних пор стало обязательным на каждом корабле, выходящем за пределы Солнечной системы.   
- Не может быть! – командир влип в иллюминатор, - Иван, перископ!
От корпуса корабля отделился продолговатый предмет и, работая встроенным гравитационным модулем, стал приближаться к искрящемуся на солнце скафандру. На мониторе за бронированным пластиком шлема проявилось человеческое лицо. Казалось, оно живое! Просто прикрыты глаза, и голова чуть отвалена набок, как во время сна.
- Открыть шторку наружного шлюза! – командир не отрывал глаз от картинки на мониторе, - Включить гравитационную тягу!
Невидимая сила медленно увлекла летящее тело в пространство шлюза. Как только датчик давления «позеленел», все бросились в приёмный отсек, сгорая от нетерпения увидеть что-то совершенно необыкновенное...

...Я медленно просыпался. Молекулы кислорода толпились в капиллярах и заполняли гулкие вестибюли обоих полушарий. Привычный образ мыслей постепенно оживал, похрустывая "ледком" безразличия, накопившимся в голове от долгого рассматривания пустоты. Шаг за шагом заканчивалось моё очередное путешествие в Одиночество.
Кто были эти люди, прервавшие мои фантастические упражнения из профессионального любопытства и элементарного человеколюбия - неважно. Мы расстались, чтобы скорее всего больше никогда не встретиться. Это были добрые, сердечные астронавты.

Когда индустрия иллюзий предлагает "на десерт" фантастику, в которой злые люди сражаются с добрыми или такими же злыми, как они, я вспоминаю мою чудесную встречу в космосе с экипажем станции Ола. И вообще, когда в мире пустоты встречаются два разумных существа, им нечего делить! Надуманные противоборства сводят героику космической одиссеи к банальной борьбе двух простейших био-организмов за выживание, хотя, как правило, ни одному из них фатальное исчезновение не грозит. Просто так захотел автор. 
В мире пустоты даже невещественные вещи, вроде мыслей и воспоминаний, обретают элементы предметности. Запахи, хранящиеся в памяти, тончайшими градиентами подсвечивают абсолютную глубину мрака. Серебристая полынья вечерней речки, травка полынь, редкий всплеск играющей рыбы, предрассветный холодок... порой становятся важнее алгоритмических знаний и ситуационных планов.

В мире разумных человеческих отношений подобное всегда стремится к подобному. А теперь представьте, возможно ли такое: два астронавта, каждый из которых (за вычетом авторской злой воли) - это невосполнимая сокровищница судьбы, поднимают друг на друга руки? Кто-то кого-то убивает, победитель празднует победу!..
Но вот едкой спазмой одиночества оседает в груди воинствующий адреналин, победитель оглядывается во все стороны Вселенной, но видит только себя. Оставшийся наедине с самим собой и не раскаявшийся в преступлении, мозг победителя необходимо сходит с ума. Однако, подобное развитие сюжета крайне редко. Как правило, торжествующий ВиктОр уходит "за кадр" под те или иные словесные фанфары автора. Что ж, это тоже фантастика!..

Как бы кто ни любил состояние сакрального одиночества, знайте, друзья: это не "молчание ягнят", затаившихся во Вселенной, это прежде всего проверка "на вшивость" нашего разумного начала. И если главный герой писателя поступает, как безумный электрический заряд, отталкивающий одноимённые частицы и бесстыдно вступающий в связь с зарядами противоположного знака, поверьте мне, такого писателя читать не стоит.