История одного преступления
На одной из первых страниц он видит молодого вихрастого парня в форме летчика, позирующего у Мессершмидта. Рихард тогда только окончил летную школу, и его с отрядом штурмовиков Люфтваффе отправили в Испанию, как им сказали "защищать демократию". Здесь он впервые увидел лицо войны, взглянул в глаза смерти. Разрушенные дома, обезображенные трупы людей... Его работа и работа его "кумпелей". "Что делать? Война есть война", - вздыхал он.
Вскоре Рихард вернулся на родину. Каким же обетованным краем показалась ему после Испании его родная Нижняя Саксония. Рихарду на всю жизнь врезалась в память картина, открывавшаяся из окна родительского дома. У подножия горы, густо поросшей буковым лесом, бивший из-под земли ключ образовал небольшое озерцо, вода в котором всегда, даже в самую жаркую пору, была очень холодной. Из озера брала начало речушка, петлявшая между холмами, на пологих склонах которых были разбиты виноградники. Она серебряной змейкой сбегала вниз, холмы раступались, и взгляду открывалась широкая долина, уходившая двумя рукавами за горизонт. Клином, разделявшим их, чернел хвойный лес.
Ему вспомнилось полюбившееся с детства стихотворение Гете:
Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой;
Не пылит дорога,
Не дрожат листы...
Подожди немного -
Отдохнешь и ты!
(Перевод М. Лермонтова)
В тот год Рихард проводил свой короткий отпуск в своем родном доме: с родителями и с младшей сестрой, Катрин. Ему повезло, и его отпуск совпал с традиционным праздником урожая. На центральной рыночной площади их городка, рядом со старой католической церковью, построили качели, карусели; выкатили пузатые, трехведерные бочки с пивом; поставили длинные столы и скамьи, чтоб старый и малый могли найти для себя здесь утеху. Но гвоздем программы был выбор "королевы красоты". Жребий пал на 18-летнюю Анне-Лизу Р., отец которой держал мясную лавку в центре города. Всем пришлась она по нраву: красивая высокая блондинка с лучезарными голубыми глазами на открытом, смуглом от загара лице. Она была увенчана короной и усыпана лепестками роз. Глаза ее сияли от счастья. Девушка с первого взгляда понравилась Рихарду. Он протиснулся вперед через толпу ее воздыхателей, в основном, простых деревенских парней, чтобы поздравить ее. Глаза их встретились. Губы ее дрогнули. Она присела в легком реверансе. "Мерси". Рихард, молодой летчик с широкой улыбкой на лице, понял, что достойного соперника в ее сердце у него нет.
Начались танцы. Он пригласил ее на танго. Что такое настоящее испанское танго здесь не знал никто! Разве танго - это жалкое топтание деревенских увольней на одном месте? Он им покажет, как надо танцевать танго! Рихард вспомнил искрометную Кармен из Севильи, его Кармен...
После танца Анне-Лиза не могла отдышаться. Когда он подвел ее к стулу, то заглянул ей в глаза. Ему стало ясно, что сердце девушки нашло своего счастливого избранника. (Старик со слезами на глазах рассматривал чернобелую фотографию своей Гретхен. Так он называл ее всю жизнь. Рихард обожал Гете, читал и перечитывал "Фауста", многие страницы знал наизусть. "Гретхен", - называл свою возлюбленную его любимый герой.)
Через полгода молодые обвенчались (вот их свадебное фото), а еще через год, перед самой войной, у них родился мальчик: крохотное существо с серо-голубыми глазенками и с клочком светлых волосиков на голове. В то время было принято первенца называть Адольфом, и они не отступили от общего правила. Потом он, правда, поменял свое имя на Герберта. На этой фотографии их уже трое. Теперь у Герберта, у самого, уже взрослые дети и даже трехмесячный внук, Франтишек. Их фото тоже есть в этом альбоме, только в самом конце.
Когда началась война, сначала Рихард бомбил польские города, потом бельгийские и голландские; воевал во Франции. В своих письмах домой он не рассказывал о мерзостях кровавой бойни. Они были проникнуты любовью и трогательной заботой о Гретхен, об их сыне. Иногда ему удавалось на пару дней вырываться в отпуск. Рихард вспомнил, что однажды - это было в июне 1940 года - он получил увольнение аж на пять суток! (Тогда он отличился в боях над Арденнами.)
Стояла невыносимая жара. От самого восхода солнца до заката на небе не видно было ни облачка. За день воздух раскалялся, как у плавильной печи, - трудно было дышать. Багряный шар солнца садился за горизонт, лишая людей всякой надежды на перемену погоды к лучшему. С заходом солнца оцепеневшая от зноя природа словно просыпалась. Цветы в садах приходили в трепетное волнение, насыщая воздух приторным ароматом. Хлеба в поле раскачивали своими тяжелыми желтыми колосьями, готовыми вот-вот раскрыться и просыпать на землю зерна. Очнувшиеся от забытья птицы, как бы наверстывая упущенное за день, заливались в лесу на все голоса. Рихард со своей Гретхен спешили в буковый лес, чтобы насладиться там немногими часами отдохновения, отпущенными природой до наступления темноты. Гретхен рвала цветы, делала из них венок, надевала себе на голову и становилась похожей на сказочную лесную фею. Они падали в высокую выгоревшую от зноя траву; она обвивала руки вокруг его шеи, и Рихард покрывал ее лицо бесчисленными жаркими поцелуями. Не хотелось верить, что где-то идет война.
Но время пролетело незаметно. Рихард вернулся в свою часть. В 1941 году он получил из дома известие, что Гретхен родила дочь. Ее назвали Кристиной. В семейном альбоме есть много фотографий дочки: вот она на руках у матери, а тут она с братом. Рихард перевернул несколько страниц: на него смотрела уже взрослая дочь. Она рано вышла замуж и уехала со своим мужем, итальянцем, на Сицилию. Вскоре у них родился сын. Вот он какой, его внук. Рихард всматривается в его лицо: смуглый, весь в отца. Лет пять тому назад ("Когда еще была жива Гретхен", - вздохнул Рихард) они всей семьей приезжали навестить стариков...
Он вернулся к прерванным воспоминаниям. Потом был Русский фронт. Его два раза ранило. Когда он лежал в варшавском госпитале, Гретхен с сыном навещали его. В 1944 году самолет Рихарда был сбит над Польшей, и он попал к русским в плен. Освободился лишь в 1955 году поседевшим, больным, еле державшимся на ногах. Рихард посмотрел на свою фотографию после выхода из плена: согбенный, изможденный старик с ввалившимися глазами. Но ничего, слава Богу, обошлось, по-тихоньку оклимался - Гретхен выходила. С помощью друзей получил он место фоторепортера в одной популярной ежедневной газете, много путешествовал; построил небольшой домик на окраине Мюнхена. Дети между тем выросли и разлетелись из родительского гнезда. Они с женой остались одни. Тут бы и отдохнуть им, насладиться покоем. Но нет. Жизнь распорядилась иначе.
С годами пришла старость, а с ней подкрались и болезни. Особенно жестоко обрушились они на Гретхен. Сначала ее стало беспокоить бедро. Постоянная, изнуряющая боль в левом бедре, не отпускающая ни днем, ни ночью и свербящая, как дупло в зубе. Без пачки болеуталяющих таблеток в день она уже не могла обходиться. Врачи советовали лечь на операцию. Легко сказать: "Лечь на операцию". Предстояло вырезать тазо-бедренную кость и вместо нее вставить протез из титана. Гретхен медлила, боялась, справится ли больное сердце. Но боли в бедре с каждым днем все усиливались, и она наконец согласилась. После операции жена провела месяц в больнице, а потом еще почти полгода в реабилитационном центре. Не успела она вылезти из одной хвори, как на нее навалилась другая: появились боли в коленях. Стало трудно передвигаться даже по дому. Новая операция по удалению левого колена и замена его протезом.
Операции, которые еще вчера казались просто немыслимыми, сегодня стали рутинными. Запчасти к человеческому организму выходили из-под станка, как гайки или шурупы. Но человек - не робот, из которого пришедшую в негодность деталь можно выбросить и заменить ее новой. Сколько надежд и отчаяния, сколько бессонных ночей пришлось ей пережить. В результате глубокая депрессия. Гретхен часто задумывалась, стоит ли и дальше подвергать себя пытке, именуемой жизнью. Не лучше ли разом покончить со всеми муками, которые терзали ее...
В тихий летний вечер, когда они с мужем сидели на открытой веранде за чашкой чая, Гретхен поделилась с ним своими горькими мыслями. Она знала, что у Рихарда в сейфе хранятся револьвер с патронами, доставшиеся ему еще от отца. Она попросила его помочь ей уйти... Голос ее звучал удивительно спокойно:
- Только я не хочу боли. Смерть должна быть мгновенной.
Рихард долго молчал, не зная, что ответить.
- Ты не бойся, - сказала жена, словно угадав его мысли, - мы с тобой встретимся там, - Гретхен подняла глаза к звездному небу, - Бог нас наградит, и мы будем с тобой счастливы, как были счастливы всю нашу жизнь, - и она положила свою руку на его.
Рихард с трудом разомкнул слипшиеся губы:
- Мы уйдем вместе.
На следующий день Рихард, вложив в обойму два патрона - один для жены, другой для себя, - спрятал револьвер в карман пиджака, и они вышли из дома. Только что перестал летний дождик, от теплого асфальта поднимался легкий пар, но небо было еще затянуто тучами. Рихард поддерживал Гретхен под руку, - без посторонней помощи она не могла ходить, - и они медленно пошли по аллее парка, который в этот час был безлюден.
- Вот здесь, - Гретхен остановилась у одинокой скамьи. - Поцелуй меня на прощанье, - попросила она.
Рихард наклонился и поцеловал ее в щеку. По лицу его текли слезы. Она села и с ободряющей улыбкой взглянула на него. Он отошел на несколько шагов. Вынул из кармана пистолет. Прицелился жене в голову. Рука его заметно дрожала. Слезы застилали глаза. Он зажмурился и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что Гретхен повалилась на бок. Лицо ее заливала кровь. Рихард поднял револьвер к правому виску. "Я иду за тобой, Гретхен", - мысленно произнес он. В это время луч солнца прорезал облака, и капли на листьях деревьев заискрились сотнями маленьких бриллиантиков. Над его головой какая-то пичужка затрепетала в солнечном свете крылышками и, весело чирикнув, унеслась прочь. В глазах у Рихарда все помутилось, и он упал навзничь...
С тех пор прошло с полгода. Состоялся суд. На скамье подсудимых он сидел, как окаменелый, и не произнес ни одного слова в свое оправдание. Ему дали три с половиной года... условно. Все это время угрызения совести мучили его, и вот, наконец, сегодня он решился. Старик вынул из ящика стола револьвер с единственным, оставшимся в обойме патроном. Взвел курок. "Я иду за тобой, Гретхен". Раздался выстрел. Дымящийся пистолет выпал из его руки.
Свидетельство о публикации №216080500634