Я встретил вас

 

                Я ВСТРЕТИЛ ВАС…
               
Однажды взяв в руки томик Тютчева, мы не можем пройти  мимо стихотворения «Я встретил вас».  И перечитываем его, такое знакомое, вновь и вновь. Давайте и сейчас перечитаем!

К.Б.

Я встретил вас  — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое—
И сердцу стало так тепло...

Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —

Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты...
Как, после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне,—
И вот — слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне...

Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..


Наш взгляд  каждый раз замирает не только на строчках этого стихотворения, но и на загадочных инициалах «К.Б.». Кто это? Кого обессмертил поэт своим посвящением?
Это баронесса Амалия Крюденер, которую Тютчев увидел пятнадцатилетней девочкой на балу в Мюнхене. Баронесса Крюденер, во втором браке - графиня Адлерберг, урожденная графиня Лерхенфельд, блестящая светская красавица. Двоюродная сестра императрицы Александры Федоровны, жены Николая Первого (со стороны матери ).

Её  жизнь окутана флёром тайн. Она полна страстных писем, неоконченных романов, дуэльных историй, шума балов, блеска драгоценностей, загадочных улыбок. Бесед-полунамеков. Путешествий. Таинственного блеска зеркал. И отражения в них ее силуэта: гордый, царственный поворот головы. Безупречный французский. Холодновато-изящные, светские манеры. Она скользила по паркетам Аничкова дворца, Государь танцевал только с ней, садился рядом осыпая знаками внимания и подарками. Весь двор шептался о сильнейшем и отнюдь не платоническом увлечении императора баронессой. В светлых платьях, открывающих плечи, в ослепительных драгоценностях от придворных ювелиров она была блистательна хороша! Кстати, императорской четою ей было подарено имение "Собственное " с прелестным парком и дворцом, она стала соседкой и близкой подругой любимой дочери императора, великой княгини Марии Николаевны, для нее - просто Мэри. Сам Государь в имении - частый гость.

Но вернемся к первой встрече Тютчева и Амалии. После встречи на балу они не расставались, и вскоре поэт  сделал  девушке предложение, но родители Амалии не дали согласия на этот брак. А на то, что Амалия  была влюблена в Тютчева, и  могла иметь свои взгляды на чувства, даже не обратили внимания. Амалия выплакала все слезы, умоляла, просила  отца, но тот впервые в жизни был неумолим. Он был убежден, что драгоценному камню нужна была блистательная оправа.  И несмотря на то, что отец  обожал Амалию, в девятнадцать лет она стала баронессой Крюднер. Сыграл роль тот самый расчет: блестящие перспективы карьеры сотрудника баварского посольства, знатность рода, положение в свете. Во всяком случае не чета какому то там молокососу, маменькиному сынку Федору Тютчеву, нетитулованному дворянину, не записанному даже в штат дипломатического корпуса.  Тютчев только начинал дипломатическую карьеру и был секретарем посольства.
С той поры Амалия всю свою боль спрятала во внутрь, определив для себя, что главное в мире: трезвость ума, расчетливость и умение употребить свой шарм, обаяние себе на пользу. Она смирилась. Но только внешне, быть может. Спрятала в дальний ящик шкатулки тоненькую золотую шейную цепочку, которую подарил ей Тютчев на одной из далеких прогулок по окрестностям Мюнхена.
После назначения мужа на службу в Петербург, в дипломатическую миссию, Амалия выехала ( 3 мая 1833 года) в Россию, везя с собою кипу листков, исписанных с обеих сторон. Это были стихи Тютчева. Она должна была попытаться передать их в пушкинский "Современник". Баронесса постаралась исполнить поручение. При помощи князя И. С. Гагарина, светского знакомца Александра Сергеевича. Пушкин пришел в восторг. Двадцать четыре стихотворения Тютчева были напечатаны в первом выпуске Современника! За загадочной подписью :"Ф.Т." .Блистательная Амалия горделиво улыбалась - была в этом и ее заслуга! . Это было первое появление Тютчева в печати, как поэта.
Приехав в Петербург, Амалия Максимилиановна закружилась в вихре балов, спектаклей, домашних концертов, вечерних чтений для публики, приемов и раутов. Все это было непременной частью жизни общества в котором она вращалась. Она покоряла всех. Ей было лишь двадцать пять. Ее изысканная красота только достигала расцвета. Вечерами, возвращаясь с поздних балов домой, лениво спуская с плеч меховое боа, отстегивая жемчужное ожерелье и холодно склоняя шею под докучливыми поцелуями ненавистного мужа, она перебирала в памяти слова из писем, формально адресованных Тютчевым князю Ивану Гагарину, бывшему сослуживцу по Мюнхену, а на самом деле - ей, Амалии: "Мне до смерти хочется ей написать, госпоже Амалии, само собою разумеется, но препятствует тому глупая причина. Я просил ее об одном одолжении и теперь мое письмо могло бы показаться попыткой о нем напомнить". (Мюнхен. 19 июля 1836 года.) Какого рода было это одолжение? Остается только догадываться. А вот отрывок следующего письма, похожего больше на мольбу: "Скажите ей, чтоб она меня не забывала, мою особу, разумеется одну мою особу, все остальное она может забыть. Скажите ей, что если она меня забудет, ее постигнет несчастье: выступит морщинка на лбу или на щеке, или появится прядка седых волос, ибо это было бы отступничеством по отношению к воспоминаниям о ее молодости. Боже мой, зачем ее превратили в созвездие! Она была так хороша на этой земле!" (Мюнхен 22 июля 1836 года).
Но время не стоит на месте. Многое меняется. Со временем исчезло и увлечение Государя Амалией. На его место заступил сам Александр Христофорович Бенкендорф – шеф жандармов, командующий Императорской главной квартирой и начальник Ш отделения собственной его величества канцелярии. Он очень страдал от влияния, которое на него оказывала Амалия. Как во всех запоздалых увлечениях, было в этом увлечении  много трагического. Амалия пользовалась его деньгами, его связями, где и как только ей это казалось выгодным, а он - и не замечал этого. Странная женщина! Под добродушной внешностью и прелестной, часто забавной натурой, скрывалась хитрость самого высокого порядка. Да и Государь не однажды говорил о ней с неудовольствием, жаловался на ее неблагодарность и ненавистное чувство к России.
А наша героиня продолжала кружить в романах,как в вальсе. И она увлекла, полушутя, и старого, седого графа В. Ф. Адлерберга. Он был на 17 лет старше. Бенкендорф, от ревности теряя голову, сделал непростительный шаг. Амалию обвинили в плетении католических интриг, Бенкедорфа - в послаблении интересам католиков. Пахло политическим скандалом. Амалия должна была быть удалена от двора, без особого шума, и как можно скорее.
Для ее мужа спешно был найден пост посла в Стокгольме. В день назначенный для отъезда, она заболела корью, требовавшей шестинедельного карантина. Конечным эффектом этой кори был  новый брак с Нике Адлебергом, сыном  Николая Адлерберга,  который был много моложе Амалии и безумно увлечен ею.  И снова были блеск, влияние, власть ума и трезвый расчет -- все что так любила, к чему так стремилась эта ослепительная, непроницаемая, для многих загадочная женщина. Для многих, но не для Тютчева. Только он проницательно и прозорливо написал о ней, совсем еще юной, в письме к своим строгим родителям, знавшим начало его страстной тайны: "Видаете ли Вы когда - либо госпожу Крюденер? У меня есть все основания полагать, что она не так счастлива в своем блестящем положении, как я того желал бы.. Какая милая, превосходная женщина, как жаль ее. Столь счастлива, сколь она того заслуживает, она никогда не будет!"( 12 января 1837 года Мюнхен. )
Они встречались еще много раз: и в Мюнхене и в Петербурге, на балах и приемах, светских раутах и в театрах. Тютчев  старел, за плечами оставались горести и неудачи: смерть первой жены - Элеоноры, смерть детей, родителей, брата. Да и карьера дипломата, с постоянными разъездами и непременными присутствиями на всех вечерах и обедах, давалась нелегко.
Амалия все знала о своем некогда пылком возлюбленном. Читала с интересом его статьи, опубликованные в журналах и газетах, хотя они иногда и казались ей чересчур пессимистичными.  Хранила сборник стихотворений, единственный, тоненький. Улыбалась загадочно, листая его страницы. Не все ей было понятно в удивительно легких строчках, она больше понимала немецкую основательность Гете, изящество Гейне - все таки родной язык, но почему то странно теплело на душе от Тютчевских строк. Как и от воспоминаний о той поездке в Карлсбад, где отдыхала вся европейская знать, и где она виделась с Теодором (так она называла Тютчева, седовласым, почтенным камергером, лечившим на водах свою подагру.
Он поразился тогда, восхищенно, как Поэт,- над ней, Амалией, не было властно время!
Все та же молочная белизна кожи, золотистые волосы, в которых не видно седины, гордый поворот головы. Она по-прежнему ласково и внимательно слушала его, не прерывала нити беседы, не замечала его шаркающей походки, поредевших волос, морщин, избороздивших лицо. О чем она думала? Вспоминала ли Мюнхен 1822-23 года, неудачное его сватовство, гнев отца, попытку дуэли с кузеном… Ах, как давно это было Да и было ли? Как сон золотой. Он декламировал ей строчки пришедшие ему в голову. Удивительные:
Я встретил Вас - и все былое
В отжившем сердце ожило:
Я вспомнил время золотое –
И сердцу стало так тепло.
Она ни разу не перебила его. Зачарованно слушала. Запоминала. Впитывала в себя:
Хотя по всем светским законам приличия должна была перебить! А когда он прочел две последние строки:
И то же в Вас очарованье
И та ж в душе моей любовь!.. –
просто благодарно протянула ему руку. Он осторожно поцеловал тонкие надушенные пальцы в кружевной перчатке. Когда поднял голову, она попыталась что то сказать. Но только выдохнула: "Федор Иванович: !" И не было в словах обычного легкого немецкого акцента.
Он сохранил тайну стихотворения. Передавая его Якову Петровичу Полонскому для публикации в журнале "Русский архив", зашифровал посвящение буквами "К. Б". Только особо тонкие и давние ценители его поэзии догадались: Но таких было мало. Яков Петрович, восхищенный строками и знавший тайну, деликатно промолчал.
Последний раз Федор Иванович увиделся с Амалией 31 марта 1873 года, за два месяца до смерти. Она приехала навестить его, узнав о болезни - апоплексическом ударе и проститься. Врачи надежды не оставляли.
Сжала маленькой ручкой в лиловой перчатке его безжизненную левую руку, склонилась, чтобы поцеловать в высокий лоб. Он ощутил легкое прикосновение губ и горячую каплю: слеза? Но когда взглянул на Амалию, она уже хранила  обычную улыбчивую невозмутимость и начала ласково пенять - журить: "К чему это Федор Иванович так залежался на диване? Вставать, вставать непременно! Ведь его ждут государственные дела!"   «Мы еще с Вами прогуляемся по алееям Карлсбада!", - весело проговорила она, но глаза ее тихо наливались слезами. Силясь утешить её, он прошептал, делая знак глазами:"Наклонитесь!" Она поняла. И услышала то, магическое: "Я помню время золотое…»    Когда взглянула на Теодора (так она называла Тютчева), увидела, что он улыбается. Как тогда, во время прогулки в Карлсбаде. Уходя, обернулась, уже в дверях. Показалось, что Теодор махнул ей рукою, но не могла понять так ли - в глазах двоилось от слез.
P.S. Гениальные строки Тютчева попали в руки образованного музыканта Л.Малашкина, учившегося в Берлинской консерватории, и в 1881 году на свет появилось сочинение, которое стало одним из самых трогательных и изысканных романсов на все времена.